Мыслей мрачных западня

Зинаида Петровна возвращалась домой с полными сумками продуктов и, не замечая тяжести покупок, радовалась весенней погоде. Солнце грело на удивление горячо, по-летнему, слепило глаза, заставляло старушку щуриться. «Эх, вечером будет ещё лучше, - размечталась Петровна, - поэтому надо зайти к Таечке, позвать её на вечерний променад к пруду». Подумано – сделано! Зинаида Петровна завернула в соседний двор, где жила её закадычная подружка Таисия Филипповна, и уже через десяток минут остановилась перед знакомой дверью.

- Таечка, открывай, - Петровна тихонько постучала по наличнику, потому как звонок Филипповна давно отключила, решив, что он много потребляет электроэнергии. В тот день они обменялись ключами «на всякий пожарный», но так как до сих пор обе прибывали в полном здравии, обменом этим никто из них ни разу не воспользовался. Петровна позвала ещё раз: - Тая…

Дверь открылась и на пороге появилась всклоченная Филипповна.

- Уф, Зинка, напугала до чёртиков, - выдохнула она. – Я чего-то задремала на диване, вдруг слышу сквозь сон, вроде как скребётся кто. Вот тут испуг меня и взял. Ты заходи, чего на пороге-то толкаться. По делу пришла или поболтать?

- Вечером чего делать будешь? – спросила Петровна, присаживаясь на диван.

- Аль предложение есть? – вопросом на вопрос ответила Филипповна.

- Есть! Пошли гулять к пруду, как в молодости. На мосток сходим, где ты Николая своего повстречала. Пойдёшь? – расплылась в мечтательной улыбке Петровна.

- Не-а, не пойду, - Филипповна наоборот как-то потускнела. – Сериал смотреть буду. Всё интереснее, чем у пруда. Там баба красивая мужика своего больно любит и ревнует его так, что за душу щиплет.

- А он её?

- А он так себе, ни рыба ни мясо. Прямо как в жизни.

- Ну и чего тогда его смотреть, этот сериал, если в нём мужики, как в жизни.

- Да, чёрт с ним  с сериалом. Мне про Колю вспоминать тяжко, невмоготу. Как же ты не поймёшь, Зинка, что вину я за собой чувствую. Это же я его убила.

- Опять ты начинаешь старую песню, - вздохнула Петровна. – Пойми же, глупая баба, с сердцем у него плохо стало, оттого он и умер. Тебе врачи сразу всё сказали.

- Нет, Зинка, всё не так. Совесть не обманешь. Когда Коля на полу в прихожей лежал, его нельзя трогать было. Мне же приспичило его на диванчик переложить. Видишь, что из этого вышло. Поделом мне, дуре, - у Филипповны на глазах блеснула слеза, – а вот Колю жалко.

- Погодка нынче хороша, - Петровна решила перевести разговор на другую тему. – Праздник скоро. Черёмуха распустится, запах её в окна полезет. Фотографию отца в рамочку вставлю и вместе со всеми на мемориал пойду. Потом президент всех поздравлять будет. Я люблю речь его слушать. Душевно он так говорит, до слёз прошибает.

- Точно, до слёз прошибает. Языком трепет, а дел никаких. Только и слышишь, что всё у нас в норме, а на деле цены вон как жахнули. Нынче «дождливый канал» сказал, что ещё всё подорожает.

- Чего жахнуло-то? – возмутилась Петровна. – Вот только с рынка иду, ничего не подорожало, а сахар вообще на рубль подешевел. Любишь ты, Тайка, наговаривать!

- Так многие считают, одна ты, сердобольная, ничего вокруг не замечаешь. Власти у тебя хорошие, котики с собачками – миленькие, жизнь замечательная. Тьфу!

- Ох и злая ты, Филипповна. Ничего в тебе с детства не поменялось. Помню, ещё в школе всех подначивала учителям гадости делать.

- Ты ещё детский сад вспомни.

- Остановись, Тайка, какой детский сад. Мы же с тобой дети войны. Ты что забыла, как мы лебедой питались? Эх ты, перечница старая. Не хочу с тобой спорить, лучше домой пойду.

- Иди, иди… Звезда кремлёвская!

Филипповна хотела изрыгнуть очередное обзывательство, но входная дверь громко хлопнула. "Ну и проваливай, Зинка-морозилка! Знать тебя больше не хочу!» - Филипповна закрыла за подругой дверь на два оборота, и тут ей на глаза попался Зинкин ключ. Она дёрнула за него со всей силы так, что ключ отцепился от основной связки вместе с колечком. Филипповна, собрав оставшуюся в ногах прыть, рванула на балкон, дождалась, когда из подъезда выйдет Петровна, бросила ключ на тротуар и выкрикнула вслед:

- И ключ свой забери! Помирать будешь – звать не вздумай, не приду. И ко мне на похороны, чтоб ни ногой! Поняла?

Ничего не ответила Петровна. Подняла брошенный ей ключ, покрутила пальцем у виска и тихонько пошла по тропинке к своей пятиэтажке.

С вечера у Таисии Филипповны прихватило сердце. Оторвавшись от очередной серии своего «слезливого» сериала, она вышла на кухню, положила таблетку валидола под язык, приоткрыла форточку и хлебнула свежего воздуха. Взгляд её упал на светящееся окно Зинаиды Петровны. У подружки тоже была приоткрыта форточка. «Что, зараза, задохнулась! Злишься, поди, на меня, оттого воздуху и не хватает? Так тебе и надо!» - Таисия Филипповна захлопнула форточку, наглухо задёрнула занавеску, чтоб «не видеть, не слышать и не вспоминать».

Принятое лекарство подействовало, голова Филипповны сникла на подушку и старушка заснула. Очнулась ото сна далеко за полночь, ближе к утру. Телевизор отключился, в квартире царила предрассветная тишина. Недолго пролежав на спине с открытыми глазами, Таисия Филипповна поднялась с кровати, проковыляла на кухню, отдёрнула в сторону занавеску и выглянула в окно. Дом напротив спал, и только окно Зинаиды Петровны светилось в темноте. «Не спит, мается в обнимку с бессонницей, - подумала Таисия Филипповна, - и поделом. Никак и форточка до сих пор открыта? Вот ведь, богачка кремлёвская! Погляжу, как заохает, когда счета за свет и газ придут!» После последних слов, произнесённых вслух, Филипповна сплюнула, отвернулась от окна и отправилась в кровать, коротать там оставшуюся часть ночи. Не заметила, как задремала: чутко и ненадолго. Снился ей Коля-Николай – молодой, здоровый, разухабисто весёлый. Смотрел ей в глаза долгим искрящимся взглядом, надевал на палец колечко, наспех сплетённое из ивовых прутиков, и звал замуж. Она нарочито хмурила брови, соглашалась, а потом плакала, плакала, плакала от счастья...

«Миленький мой, Колюшка, ты прости меня, что умаяла я тебя своими упрёками, - Таисия Филипповна проснулась, села на кровати. – Но ты же и сам виноват. Всю жизнь мне в пример Зинку ставил: Зинка – ангел, Зинка людей поедом не ест! Вот и женился бы на Зинке по молодости!»

Весеннее солнце уронило на город свой свет. Лучи его плескались в лужах, отражались от оконных стекол, заливали пробуждающей радостью каждую улочку, каждый дворик. Люди, шагающие по тротуарам, улыбались и щурились.

Таисии Филипповне подумалось, что надо прикрыть от яркого солнца побеги герани, стоящей на подоконнике. Она вытащила из вороха газет, лежащих на тумбочке, самую старую и подошла к окну. Взгляд сразу же прилип к окнам подружки: там по-прежнему горел свет, и была приоткрыта форточка. «Случилось что ли чего?» - мелькнуло в голове у старушки, но она отогнала от себя прочь невесёлую мысль и принялась крепить газетку к окну при помощи полоски скотча. От этого занятия её отвлёк громкий настойчивый стук в дверь. Таисия Филипповна отложила в сторону скотч с газетой, пошла открывать. На лестничной площадке, напротив её двери, переминаясь с ноги на ногу, потупив взор, стоял сосед дед Парамон.

- Тасечка, родненькая, всё ли у тебя в ажуре? Зиночки что-то не видать?

- Ой-ёй-ёй, чего-то мы нынче так сладкоголосо поём-то? – поинтересовалась Таисия Филипповна. – Помнится вчера крыл меня по матушке на весь двор не стесняясь.

- Ты уж прости меня, тупоголового, благодетельница. Челом к тебе бить пришёл, чтобы ты мне на опохмел дала пару сотен.

- Так и знала, что опять стольник клянчить будешь. И мой ответ ты заранее знаешь. Не дам! Алкаш ты, Парамоша, конченый. Лечиться тебе надо. Тьфу, на тебя! – Таисия Филипповна сплюнула. – Где только слов таких барских нахватался: благодетельница, челом бить… А Зинка-то тебе зачем?

- Так она мне всегда на опохмел давала. У тебя-то зимой снега не выпросишь, - укоризненно произнёс дед Парамон.

От последних слов соседа, Таисию Филипповну бросило в жар. Она вспыхнула, замахала руками и заблажила:

- И ты туда же! И ты мне эту клячу старую в пример ставить будешь! Пропади ты пропадом вместе со своей святошей. Ноги её тут больше никогда не будет!

- Чего-то так? Никак поругались?

- Нет, не поругались, - Таисия Филипповна встала «в позу». – Померла твоя благодетельница. Не веришь? Я тебе точно заявляю – померла! С вечера у неё сердце прихватило и всё – суши вёсла, как мой внучок говорит. Вон до сих пор свет горит и окошечко приоткрыто. И на помощь никто не пришёл. Теперь лежит, ждёт, когда её холодное тело обнаружат. Вот!

- Да, дела… - протянул Парамон и поспешил удалиться. 

Время шло, часы перевалили за полдень. Лампочка в комнате у Зинаиды Петровны по-прежнему продолжала гореть, форточка оставалась открытой.

«А ну как возьму и позвоню первая? Удивится? Ну и чёрт с ней. Небось, злорадствовать будет. Пусть злорадствует, ей же хуже, - Таисия Филипповна оторвалась от окна, проворно направилась в прихожую, отыскала в ящике комода мобильный телефон и начала щёлкать по кнопкам, отыскивая нужный номер. К большой досаде старушки номера Зинаиды Петровны не было. – Тьфу ты, я же его вчерась удалила, когда мы с Зинкой поругались». На глаза ей попался городской телефон. Старый, с массивной трубкой и «крутилкой» посередине он стоял здесь же в прихожей на том самом комоде. В последнее время старушка им почти не пользовалась: звонить по «мобильному» было проще и дешевле. Однако и отказываться от услуг городской сети Филипповна не спешила – вдруг что… И вот оно, «вдруг что», наступило. Даже не обращаясь к телефонной книге, Таисия Филипповна начала набирать номер Зинаиды Петровны, который с «лохматых годов» помнила наизусть. Крутила колесо аппарата и радовалась: «Чего сразу не догадалась по «городскому» позвонить? Главное, что Зинка даже не поймёт, что это я. Значит и злорадствовать не будет. Подумает, что какой-то чудак номером ошибся. Будет в трубку орать: «Аллё, аллё». Шиш ей с маслом, я трубочку-то в это время и положу. Пусть послушает короткие гудки». Рано радовалась своей хорошей идее Таисия Филипповна, кроме длинных гудков, она так ничего и не услышала.

Ближе к вечеру нервы старушки начали сдавать. «Что-то с Зинкой нехорошее приключилось, а ну как правда померла?» - гадкое предчувствие закралось к Таисии Филипповне в подкорку и начало точить её изнутри, вытеснив при этом всю злость, ненависть, гордость и упрямство. «Пойду к Зинке на поклон, авось не прогонит. Главное, чтобы дверь открыла, чтобы всё с ней нормально было!» - Филипповна оделась и выскользнула за дверь.

В соседнем доме, на лестничной клетке, где была квартира Зинаиды Петровны, грохотала музыка. Верка Сердючка на разрыв обещала, что «хорошо, всё будет хорошо», но Таисия Филипповна почему-то ей не верила. Особенно укоренилось в старушке это неверие, когда спустя довольно продолжительное время Зинаида Петровна так и не подала никаких признаков жизни, не смотря на долгие настойчивые звонки в её дверь. «А может «гулящие» соседи чего про Зинку знают?» - подумала Таисия Филипповна и позвонила в соседнюю дверь. Ждать долго не пришлось, на площадку выкатился лысенький низенький мужичок. Он вперил свой взгляд в Таисию Филипповну и заплетающимся языком проговорил:

- Что тебе, бабка? Если «музон потише», то сейчас сделаем. Мы старость уважаем!

Таисия Филипповна даже онемела от такой «сговорчивости», потом взяла себя в руки и выдохнула:

- Нет, нет, слушайте свой музон ради Христа…

- Какого Христа? – мужик разом напрягся. – Ты чего, бабка, из тех баптистов, что по квартирам шляются? А ну катись отсюда, подобру-поздорову. И передай своим нехристям: свидетелям и прочим адвентистам, чтоб к нам сюда ни ногой. Поняла, бабка?

- Не, не баптистка я, - начала оправдываться  зачем-то Таисия Филипповна, - мне бы про соседку вашу чего узнать…

- Вон значит чего, - мужик разозлился ещё больше. – Значит, хотите нашу Зиночку в секту к себе заманить, чтоб потом у неё квартирку отжать. Хрен вам, у неё родственники есть! Она у нас старушка приличная, мы её в обиду не дадим!

- Толик, ну ты где завис-то? – из комнаты послышался женский пронзительный голос. – Санька тост говорить собрался, хорош там трепаться.

- Шурик, давай, - мужик моментально потерял интерес с Таисии Филипповне, и дверь за ним с грохотом закрылась.

«Эх, старая я кочерыжка! Зачем было Зинке ключ возвращать? Сама во всём виновата!» - ругала себя Таисия Филипповна, спускаясь вниз по подъездной лестнице. На выходе из дома подружки её мысль оборвала всё та же Верка Сердючка, которая как заклинание снова начала повторять: «Хорошо, всё будет хорошо!»

Ближе к ночи погода не задалась, поэтому стемнело быстро, и, вдобавок ко всему, пошёл дождь. Крупными тяжёлыми каплями он лупил по пыльному асфальту, грохотал по крышам, стекал струйками по стеклам. Таисия Филипповна вынесла на балкон табурет, укуталась в шаль, местами посечённую молью, и, не отрываясь, глядела на светящееся окно Зинаиды Петровны. За балконной перегородкой кряхтел дед Парамон, пьяно хрюкал, фырчал и издавал разные другие звуки. Почуяв присутствие Таисии Филипповны, он заговорил:

- Тайка, слыш, Тайка? Давай вместе Зинульку помянем. Присоединяйся к нам…

- Ты гляжу, уже напоминался, - пробубнила ему в ответ Таисия Филипповна, но всё же поинтересовалась: - А ты никак не один потребляешь-то?

- Не, не один, - послышалось в ответ из-за перегородки, - олигарх тут при мне. Я же один пить не буду, хоть и на поминках. Я не алкаш, Тайка.

- Какой ещё олигарх при тебе? Эх, допился до чёртиков, - вздохнула Таисия Филипповна.

- Как какой? Обычный, при пиджаке. Его физиономию вот в газете пропечатали. Крупно пропечатали. Кто такой, сказать не могу, не помню. Фамилия у него, по-моему, фашистская какая-то.

- Греф?

- Не, Тайка, не Греф. Про такого я не слыхал. Сейчас погляжу, тут под портретом его написано – Немцов Борис Ефимович. Ну, а я про что толкую? Вражеская у него фамилия – Немцов. Прямо прёт от неё войной-паскудой за три километра. Как я сам не вспомнил? - дед Парамон загремел пустой посудой. – Сейчас мы с Борисом Ефимычем и помянем нашу Зинульку. Давай, Ефимыч, не чокаясь.

- Помер он, Ефимыч твой, - вздохнула Таисия Филипповна, - застрелили его.

- Давно? – поинтересовался дед Парамон. – Газета вроде свежая.

- Давно. Ты, Парамоша, пить-то бросал бы, а то тоже помрёшь.

- Не, Тайка, не бойся. В меня никто стрелять не будет. Они же не дураки, на меня патроны тратить. Ну, царство им небесное: Ефимычу и Зинке. Земля им пухом, - дед Парамон засопел, звучно выдохнул: - А-х!

Таисия Филипповна отключилась от разговора с соседом, задумалась, ушла в себя: «Так, Тайка, соберись с мыслями, думай, голова садовая, как к Зинке в квартиру пробраться. Милицию надо бы позвать. И «скорую». Хотя нет, «скорую» ни к чему, поздно уже, вон сколько времени свет-то горит не выключаясь. Ох, дура я, дура, сразу не догадалась: надо Тане, дочке Зинкиной позвонить. Хотя, до утра подожду… чего людей на ночь булгачить… Зинке уже всё одно не помочь…»

Таисия Филипповна поднялась с табурета, зашаркала на кухню. Хотела накапать себе в стакан лекарства, но одна рука не слушалась, повисла будто плеть. Кутаясь в шаль другой рукой, она вернулась на своё «боевое дежурство». Внезапно к горлу подкатила тошнота. Таисии Филипповне показалось, что всё вокруг закачалось, и она в бессилии своём тихо запричитала: «Ой, Зина ты моя, Зинулечка, подруженька ты моя дорогая, на кого же ты меня оставила? Да почто ты меня так вот взяла и бросила? Ах, зачем же тебе было помирать: ты же была и добрая, и щедрая. Всех теперь ты оставила: и деточку свою Танечку, и котика своего ненаглядного, и Парамона окаянного, и меня брехливую. Как же нам всем теперь горько-то будет без тебя…

- Филипповна, ты чего там бубнишь? – заплетающимся языком спросил дед Парамон, но услышал в ответ только тихое невнятное мычание.

Утро следующего дня выдалось на удивление солнечным и тёплым. Молодая поросль, омытая накануне весенним дождём, бесстыдно зеленела. Солнце нахально выкатывало из редких облаков, подмигивало прохожим, красовалось в лужах. Таисия Филипповна открыла глаза и, увидев склонившееся над ней лицо Зинаиды Петровны, застыла. Потом губы её задрожали и с них слетело:

- Зы-ы-ы-ннн…

- Т-с-с, тише. Я это, Зинка, подружка твоя. Помнишь меня?

- Ы-ы-ы, - Таисия Филипповна криво улыбалась одной стороной лица. – Жы-ы-ы…

- Живая, куда же я денусь-то? – закивала ей в ответ Зинаида Петровна. – Знаю я, как вы меня с Парамошей похоронили, он мне и рассказал. Я нынче рано утречком из гостей вернулась, к окошку подошла, чтобы форточку прикрыть, а у тебя свет горит. Ну, думаю, беда приключилась с моей Тайкой. И точно! Слава Богу, что ты жива осталась, сообразительным оказался наш Парамоша. Теперь я от тебя ни на шаг не отойду. Ты же у меня как младенчик, за тобой уход нужен. 

- Ты-ы-ы хте-е… - Таисия Филипповна разволновалась.

- Где я была-то? – Зинаида Петровна погладила подружку по руке, чтобы успокоить. – За мной в тот вечер, что мы поругались с тобой, Илюшка, внучок, приехал. Танюша юбилей свой праздновала, его за мной послала. А мне чего дома делать, я согласилась. Барсику еды оставила, форточку ему чуток приоткрыла, чтобы он мог туда-сюда ходить, и отчалила с чистой совестью. Вот только, когда мы с Илюшкой из квартиры уходили, забыли свет погасить. Старый да малый – что с нас взять? У него мысли молодые шальные, а у меня – склероз. Всего-то делов… А ещё…

Зинаида Петровна продолжала и продолжала рассказывать, а Таисия Филипповна лежала на больничной подушке и слушала. Временами она надувала губы, судорожно часто моргала, и улыбалась здоровой частью лица. В тот момент она даже не хотела думать о том, что с ней будет дальше, куда повернёт её жизнь. Она была счастлива видеть рядом с собой свою сердобольную подружку Зинку и любые перемены судьбы вовсе не пугали её.