По следам Марфы и Марии

               
               
(На фотографии водосвятный молебен в Ожоговом центре института им. Склифосовского, сестра Светлана, сестра Ольга, отец Виктор и я 1995 год)


                Предисловие
Эти небольшие заметки были написаны в разное время. Не помню, где и когда я познакомился с Марией Николаевной Крючковой. На радио «Радонеж», в мастерского скульптора Клыкова, в Русском Духовном театре «Глас». Возможно, что пересекался с ней во всех этих и других местах, тем более, что находятся они, вместе с Марфо-Мариинской обителью, на одном пятачке Замоскворечья. Так что в конце концов был приглашен в ее келью и стал регулярным паломником, прихожанином храмов, своим человеком в сестричестве, и летописцем новой жизни обители.  Сначала очерки предназначались для еженедельника «Вечерний клуб», где я вел рубрику «Церковные даты». И там прошли несколько публикаций, относящиеся к круглым, памятным датам обители. Публикации эти забылись и затерялись. А я все продолжал писать, потому что события продолжались, множились и нарастали.  И близилась кульминация, когда ни сестер, о которых я пишу, ни даже девочек-воспитанниц в обители не стало. И теперь кажется, что вообще ничего из того, о чем я писал на самом деле не было.  Хотя прошло всего-то двадцать лет. 
Сейчас конечно непонятно, откуда вдруг в нашей стране неожиданно появились в огромном количестве беспризорные дети. Почему они оказались совершенно никому не нужными. Каким образом они прибивались к монастырям. И особенно невероятной кажется история девочки, попавшей в Валаамский монастырь.  Уж на острове 4-х летняя девочка никак не могла сама по себе оказаться.  Не материализовалась же она из воздуха. Но это было.
И были московские бомжи, которые селились возле обители. Ночевали в саду, в подъездах окрестных домов, чтобы хоть разок в день получить из рук сестер горячий, бесплатный обед. Сейчас это совершенно непонятно, непонятно и мне самому, когда я перечитал написанное мной самим.
А дело было в том, что благодаря законодательству, выйти из такого плачевного положения, бездомные люди сами оказались не способны. Их положение те годы было особенно ужасным, даже не из-за того, что они потеряли квартиру, имели вредные привычки. Главная беда заключалась в том, что если они теряли документы, то восстановить их оказывалось по тем законам невозможно. Ведь восстановить паспорт не имея прописки, или как тогда уже стали говорить – регистрации, было нельзя.  А где же может зарегистрироваться бездомный, немытый человек, да еще и без документов? Вот тут и нужны были «крестовые сестры» обители. Они регистрировали таких людей по своему домашнему адресу.  Такую помощь оказывала матушка Валерия, имевшая, конечно, только косвенное отношение к обители.  Но главное, что она имела отношение к милосердию, и просто спасала людей.
Я очень жалею, что не записал фамилии тех сестер, которые тогда в те годы первыми бросились на помощь, первыми приняли чудовищный социальный удар, который обрушили политики на народ.  Казалось, что их добрые дела говорят сами за себя, и ничего плохого их не ждет.  Они сделали своё дело, а потом,неожиданно, и сами оказались гонимы, их самих надо бы спасать.
Нынешняя обитель уже не та, что при Елизавете Федоровне. Это уже монастырь. Из монастыря выхода нет. Напрасно так печалился, убивался Иван Бунин, увидев героиню своего рассказа "Чистый понедельник"  среди сестер обители.  В те времена с сестрами заключался договор на время, на год или два, и потом, пройдя курс воспитания и очищения, такая женщина могла выйти из обители, обрести семью. Сейчас такого выхода не предусмотрено. Вернулись  времена Тургенева, разбитая любовь, имела конец только в монастыре, куда навсегда скрылась героиня «Дворянского гнезда». И это не то чтобы жаль.  Это просто выглядит как разрушение основ, заложенных святой мученицей, Елизаветой Федоровной. Теперь сестричеств, работающих по уставу Елизаветы Федоровны в России не существует. Только за ее пределами.


        Видят дела Господа и чудеса Его в пучине (Пс. 106. 24.)

   Благоухание в Останкино
Это чудо произошло в 1991 году, ещё до канонизации Елизаветы Фёдоровны. Руководители русского духовного театра «Глас» Н. Астахов и Т. Белевич привезли из Алапаевска ладанку с землей, взятой из шахты, в которую были брошены пять Великих князей Романовых, основательница Марфо-Мариинской Обители Великая княгиня Елизавета Фёдоровна, инокиня Варвара и другие их спутники.
Когда они нашли шахту, то встретили на этом месте несколько местных жителей. Народное почитание этого места существовало всегда. Им рассказали, что иногда ощущается благоухание, исходящее из шахты, иногда слышатся голоса, как бы кто-то поёт молитвы, иногда из шахты исходит свет. Действительно, - «чудеса Его в пучине». Тогда-то они и набрали землю на память. Больше и взять-то было нечего.
Эта земля лежала дома возле икон. Однажды их пригласили принять участие в телевизионной передаче, посвященной новомученикам, попросили принести с собой, что можно было бы снять, показать с экрана. Решили привезти эту землю. Уже по дороге в Останкино почувствовали, что от земли исходит еле уловимый аромат. Но они, очень спешили, опаздывали, и не стали придавать этому особое значение, разворачивать землю. В студии, где проходили съёмки, собралось множество народа. Землю развернули, подготовили к съёмкам, выложили в сторонке на стол, чтобы иметь под руками в нужный момент.
Это был один из самых больших студийных павильонов на телевидении. Неожиданно студия стала наполняться приятным благоуханием, стали искать источник запаха. И кто-то нашёл - это была засохшая земля.
• Кто принёс землю? Чья земля? - разнеслось по студии.
Только тогда Белевич и Астахов поняли, что благоухает земля из алапаевской шахты. Они объявили об этом, сказали, откуда земля взята. Участники съёмок стали по очереди подходить к раскрытой ладанке, некоторые прикладывались. Благоухание шло волнами. Когда подходил верующий человек, крестился, с благоговением прикладывался, то благоухание резко усиливалось. Вырастало, выражаясь музыкальным языком, - крещендо. Это был тонкий запах жасмина, смешанного с медом. Спутать этот аромат, ни с чем невозможно.
У режиссёра, сидевшего в отдельной кабине за пультом, спросили, чувствует ли он там благоухание. Он долго не хотел признаваться. Но не смог отрицать свидетельство собственных чувств.
• Да, я чувствую запах, - раздалось по громкой связи на всю студию.
Но не всё оказалось так просто, телевизионная передача так и не увидела эфир. Таково наше телевидение.
Сейчас ничто не может скрыться от внимания телекамер, они заглядывают в самые недра греха. Но вот в недрах самого Останкино произошло чудо. Чудо, свидетельствующее о святости Православия, о святости новомучеников, о святости нашей истории, о святости самой земли русской. И это событие, которое, казалось бы, должно было стать знамением времени, укрепить единство нашей страны, было скрыто от всех, подвергнуто цензуре.
Свободу получает ложь, а правда прячется. Вот смысл этого события. Горькая правда нашего времени.
                1998 г.               

Таких чудес... никто не может творить (Иоан. 3. 2.)
                Большая Ордынка, 34
Есть на правой стороне Ордынки приземистые белокаменные ворота с совсем уж низкой калиткой. Чтобы войти в эту калитку даже отнюдь не великану нужно будет основательно нагнуться. В самом центре дворика стоит непривычный для московской архитектуры храм, – весь белый с единственным черным «шеломенем», с низкой, как это делали в древности, звонницей над папертью, – очень напоминающий зодчество Новгорода и Пскова. И трудно поверить, что этому храму нет и ста лет. Это собор Покрова, построенный знаменитым архитектором А.В. Щусевым в 1908-12 г. г. Собственно, и все прочие сооружения обители, в т.ч. больничный комплекс с церковью Жен мироносиц, сестринские кельи, белокаменные ворота, построены также по проекту Щусева. Собор Покрова расписывали М.В. Нестеров, П.Д. и А.Д. Корины, наружные стены собора украшают резные каменные кресты работы С.Т. Коненкова. А сравнительно недавно – в 1990 году – напротив входа в храм был установлен памятник Великой Княгини Елизавете Федоровне скульптора В.М. Клыкова.
Это живописное место Замоскворечья с удивительным храмом связано не только с именами известных русских архитекторов, художников и скульпторов. Вероятно, оно произвело такое сильное впечатление, что еще в короткий период своего существования до революции оказалось на страницах литературных произведений. О Марфо-Мариинской обители писали Николай Шмелев, Василий Розанов, Иван Бунин... Здесь простились герои «Чистого понедельника»:
«На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворе чернели кареты, видны были раскрытые двери небольшой освещенной церкви, из дверей горестно и умиленно неслось пение девичьего хора. ...Но только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом убрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечей в руке, Великая Княгиня...»
Вот так Бунин сохранил для нас образ Елизаветы Федоровны. Лучше любой кинохроники.
 - Хуже чем есть не будет, только на тот свет перебраться остается и все – так началась наша беседа с начальницей Марфо-Мариинской обители Марией Николаевной. Но при этом глаза  у нее светятся, и веся ее энергичнся фигура полна решимости.
- Сейчас в России более 20 сестричеств, работающих по уставу Марфо-Мариинской обители. Сетью сестричеств охвачена буквально вся страна. От севера до юга и от востока до запада. Самое дальнее сестричество находится во Владивостоке. Есть сестричество в Омске, в Алапаевске, в Железноводске, на севере Сибири. В Марфо-Мариинскую обитель приезжают и из других стран набираться опыта. Очень тесные связи сложились с белорусским сестричеством.
Сестричество - это первоначальная ступенька, через которую надо переступить. Сначала собираются вместе приходящие сестры, потом они объединяются в общежитие. В Москве очень благодатная историческая почва, заложены традиции, и довольно быстро сестричество вновь преобразовалось в Обитель. Создавать подобную службу где-то на новом месте сложнее. Необходим опытный духовник, а найти сегодня духовника трудно. Далеко не сразу можно взойти на такую высокую ступень, как Обитель.
Марфо-Мариинская Обитель живет по очень строгому монастырскому уставу, хотя пострига у сестер нет. Коммерческой деятельностью Обитель не занимается, существует на благотворительные пожертвования, и сама помощь оказывает безвозмездно. Работа в Обители засчитывается сестрам в трудовой стаж, так что если кто-то захочет выйти из Обители, начать другую жизнь, то это можно сделать безо всякого ущерба.
Когда за опытом приезжают сестры из других городов, для них не проводят конференций, не читают лекций, берут сразу с собой на работу, включаются в общую жизнь. Утром раненько встают, читают утреннее правило, выполняют послушания: сегодня на трапезе, завтра на уборке, а потом едут в детский Дом, либо в ожоговый центр, либо на патронажную службу. Начинается жизнь, посвященная служению людям.

                Из истории Обители
Марфо-Мариинская обитель создавалась во время Первой русской революции. Время всеобщего обнищания и открытого протеста. Великая княгиня Елизавета Федоровна, супруга губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича, увидела настоящее положение россиян свежими глазами иностранки и не осталась в стороне, она протянула руку бедствующим, не смогла мириться с нищетой в стране, которая стала для нее Родиной.
После страшной кончины мужа (именем террориста Каляева потом называли улицы) Елизавета Федоровна все глубже стала погружаться в молитву. А революция тем временем все больше прибавляла темпа. Баррикады на Пресне, расстрел из полевых орудий фабрики Шмидта. Фабрика находилась на месте теперешнего Белого Дома, который тоже был расстрелян, но уже из современных танков.
Великая княгиня Мария Павловна в книге «Образование принцессы» пишет, что в Москве осенью 1905 г. все средства сообщения - почта, телеграф и телефон - были прерваны, в городе ощущался недостаток в воде и провизии. Николаевский дворец освещался только потому, что в Кремле была своя электростанция, но по вечерам боялись зажигать огни. Лампы в комнатах дворца стояли под столами, чтобы не привлекать внимания извне. Ворота Кремля держали закрытыми, и только днем можно было въехать туда по особому пропуску. Елизавета тайком пробиралась по безлюдным улицам в госпитали, чтобы ухаживать за ранеными солдатами. Нет, не от избытка средств, стала создаваться Марфо-Мариинская обитель, а от больших несчастий, терзавших в то время Россию. Открылась обитель 23 февраля 1909 г.
Обитель соединяла два начала: созерцательное, которое олицетворяет евангельская Мария, остававшаяся у ног Христа и практическое, деятельное, которое олицетворяет евангельская Марфа, которая в то же самое время хлопотала по хозяйству. Обитель сочетала строгий устав русских монастырей с практической деятельностью, характерной для европейского образа жизни. Кое-что было взято из штутгартского устава движения диаконис.
Была создана уникальная структура, которая оказалась удивительно жизнеспособной и, как считает сегодняшняя начальница обители Мария Николаевна Крючкова, до сих пор опережает время. Ведь благотворительные фонды создаются и исчезают. Исчезают вместе с деньгами... Государственные социальные структуры показали себя не эффективными, а Обитель без копейки государственных денег все живет по тому же уставу, что и 90 лет назад и оказывает людям реальную помощь.

Как может человек грешный творить такие чудеса ? (Иоан 9, 16.)
                Преподобный Митрофаний Серебрянский
Долго выбирала Елизавета Фёдоровна духовника для Обители. Наконец выбрала отца Митрофана. Интересно, что он сам написал примерный устав Обители, совсем не думая, что именно его устав будет принят. Многие писали, и более известные, ученые мужи церкви. Но принят был устав провинциального батюшки. По этому уставу духовник в Обители должен был обладать редкими качествами. Этот священник не должен был иметь жену, но и не быть монахом. Искала, искала такого Великая княгиня, да не нашла. Этим условиям соответствовал только сам отец Митрофан. Ему и пришлось выполнять собственноручно написанный устав. Сам написал, сам и выполняй.
После разгрома обители, отец Митрофан пережил многие гонения, не раз был сослан. Похоронен он в Тверской области, село Владычное, Лихославльского района, где отбывал последнюю ссылку. Здесь его почитали за святого ещё задолго до канонизации, как новомученика. Местные жители ходят к нему на могилку, обращаются к нему в трудных обстоятельствах житейских с просьбами, молятся ему. И совершаются чудеса. Вот одно из них.
Одна женщина шла по полю. Навстречу - бодучий бык. И давай на неё наскакивать. Скрыться негде, бежать бесполезно. Вспомнила отца Митрофана:
• Батюшка, помоги!
Тут же, откуда ни возьмись, появился мотоциклист, отогнали быка.
А откуда мотоциклист? Дорога от поля далеко, да и не слышно было мотоцикла.
Чудеса из архивов
После смерти жены отец Митрофан принял монашество с именем Сергий. В селе Владычное на него писали доносы. Эти доносы сохранились в архивах ОГПУ. Есть в доносах и сообщения о необычных случаях, даже о чудесах. Так свидетельства чудес Божиих тех лет дошли до нас через архивы.
В одном доносе говорится, что некий рабочий был задавлен поездом. А отец Сергий распространяет слух, что это его Бог наказал.
Оказывается этот рабочий был знаком с отцом Сергием, и вступал с ним в богословские споры. Никаких собственно, диспутов не велось, просто хулил имя Божее. При этом ёрнически говорил: «Если Бог есть, пусть меня накажет за это». Такие аргументы приводил этот самодовольный атеист. В результате он и погиб ужасной смертью, его переехал поезд. Отец Сергий сказал об этом назидательную проповедь. Слово, сказанное в узком кругу разнеслась далеко вокруг, и наводило страх Божий на людей. Обращало к вере. По этому поводу его и допрашивали в ОГПУ.

                Три коровы
Ещё одно чудо. Пастух упустил три колхозных коровы, что грозило ему в то время вплоть до высшей меры. Искали двое суток, не нашли. Пошёл к отцу Сергию. Больше не к кому, отец Сергий помолился и говорит, чтобы пастух сел в определенном месте на пригорочек и играл на своей свирели.
• Да мы там как раз все кусты и обшарили. - Запротестовал пастух. Но отец Сергий настоял на своём.
Пастух послушался, сел на бугорок и заиграл печально на своей дудочке. Через некоторое время из кустов показалась Рыжая, пастушок заиграл веселее. И Белянка вышла. А через некоторое время и третья корова - Бурёнка продралась сквозь кустарник на поляну.
Толпы женщин стекались к отцу Сергию для излечения. «Выдавал себя за святого», - сообщают документы ОГПУ.
Доносы возымели своё действие, в 1934 г. в 60 лет его приговорили к 5 годам ссылки, которую он отбывал на реке Пинга. За ним последовали Мария Петровна Заморина и монахиня Елизавета.
Бомбы пощадили деревню
Незадолго до начала войны о. Сергий вернулся во Владычное. Во Владычном храма не было. Ходили в соседнее село, в Ильинский храм. Во время войны село попало на линию фронта. Многие ушли, бросив свои дома. Часто кругом бомбили, были разрушения. А на Владычное ни одна бомба, ни один снаряд не упал. Даже военные отметили это чудо, и верили, что бомбить Владычное не будут, ибо в нём живет святой человек. Преставился преподобный Сергий 23 марта 1948 года. Ныне мощи его покоятся в Твери, в одном из храмов.

                Устроитель браков
При жизни отец Митрофан славился тем, что устраивал счастливые браки. Счастливый брак редкое явление в наше время. А уж дар такой и вообще редкость. Мученики Гурий, Салмон и Авив в семейной жизни помогают, а вот чтобы счастливый брак устроить, таких и святых нет, и помолиться некому. Разве только Пресвятой Богородице. Так Пречистой во всяких нуждах молиться можно. «Неусыпающая в молитвах» и всякой просьбе внемлет.
И вот пример. Отец Митрофан благословил одну пару, сказав, что их брак послужит Церкви. Как это семейное счастье может Церкви служить? Но исполнилось это слово. Родилось трое сыновей, все стали священниками, один посвящён в епископы. Священники известные, кто же не знает Соколовых? Один из них служил в Москве, восстановил храм Преображения Господня в Тушино.

Поражу Египет всеми чудесами Моими (Исх. 3. 20.)
                Опыт иных стран
Самое большое сестричество создано сейчас в Белоруссии, там, на государственные деньги, благодаря помощи президента Белоруссии Александра Григорьевича Лукашенко, строят дом милосердия.
Когда Мария Николаевна была в Белоруссии, и увидела духовника сестричества, самих сестер, то удивилась, такие они были уверенные, независимые. Московские сестрицы держатся поскромней, поопасливей. И только потом она узнала, что за белорусскими сестрами стоит власть: правительство и сам Президент.
И это правильно, милосердное движение, социальное и миссионерское развито по всему миру. Например, богатая сытая страна Германия поддерживает такое движение. В Европе оно называется диаконической службой. Государство дает деньги на это и не считает их нахлебниками и потребителями. Государство сознает, что не может справиться со всеми темными сторонами жизни, нет таких механизмов. Подход государства чисто полицейский, административный, но такой подход не может вычистить гнойники общества до конца, если даже к каждому приставят полицейского.
Есть и другой подход, церковный, христианский, и результат оказывается более высокий. Мария Николаевна недавно была в Германии и наблюдала работу немецких сестер. Там большие проблемы с русским эмигрантами, этническими немцами. Им очень трудно адаптироваться, в эмигрантской среде сильно распространилась наркомания, пьянство и все прочее. Все это эмигранты принесли с собой и выплеснули на немецкий порядок. А сколько проблем было после воссоединения, или с турецкими эмигрантами! И главную роль в этом сыграли сестричества. У них есть и приюты, и дома престарелых, и общественные столовые, - обслуживают все эти социальные учреждения сестры милосердия, а содержит их государство. Какие сады, цветники на территории этих учреждений! Все это делают сами сестры. А там, где нет таких сестричеств, подобные учреждения выглядят далеко не так ухожено. Таковы наблюдения Марии Николаевны.
Сестры создают воистину райские уголки на земле, дают неоценимую помощь обществу. Мария Николаевна надеется, что когда-нибудь и наше отечество обернется к сестричествам, которые могут, если им помочь, сделать людям много добра.
Действительно, сегодняшнее состояние некогда цветущей обители в центре Москвы более чем плачевно. Дом, в котором живут сестры, только что отремонтировали, но он слишком мал, чтобы вместить сестер и детский приют. Есть у них и храм, который помещается в наполовину рухнувшем доме. Есть строения, ранее принадлежавшие обители, в более-менее сносном состоянии, но они заняты государственными учреждениями. Когда находиться в таких строениях становится уже невозможно, то их передают обители. И все идет как бы по закону и согласно с предписаниями, а, по сути, это просто издевательство.

Творил руками их знамения и чудеса (Деян. 14. 3.)
                Город бомжей
Сегодня обитель умудряется ежедневно накормить 30-40 бездомных. - Бомжиков мы очень любим, - говорит Мария Николаевна. - Это все очень несчастные люди, они мудрые люди, потому что скорби их умудрили. У всех у них перекрученные судьбы. Сегодня среди бомжей просто опустившихся пьяниц не так уж и много. Если бы это были просто пьяницы, все было бы намного проще. В основном сегодняшние бомжи, это люди, потерпевшие крах в результате того политического беспредела, который трясет страну уже много лет подряд. Здесь есть, например, один военный, бывший летчик. У него страшно больные ноги, он не мог двигаться. Сестры вылечили его, теперь он может ходить. И много таких судеб.
• - Сейчас еще далеко не преодолен экономический спад и людей, потерявших все, и нравственно угасающих, станет еще больше. И никто сейчас от этого не застрахован. Москва становится городом нищих и бездомных. Они всюду, у всех на глазах. На улицах, в метро... Люди теряют сначала работу, потом и квартиры, единственную собственность, которая у них осталась, хорошо, если их отпускают еще живыми. У большинства наших бомжей, квартиры, отняли обманным путем. Занимался каким-то делом, задолжал, и включается «счетчик», тогда самой вашей жизни, и жизни всех ваших родственников угрожает опасность. Квартиру напуганные люди отдают легко, подписывают все, что им подкладывают.

Кто, как Ты, ... творец чудес? (Исх. 15.11.)
                Как спасти Москву от бомжей
Мебель в доме, где живут сестры, из красного дерева. Она была прислана из Германии, разобранная по дощечкам. Такая гуманитарная помощь. До этого мебели вообще не было. Нельзя было присесть, негде прилечь, не на что тарелку поставить.
Чтобы соединить вместе хотя бы две дощечки нужна была либо смекалка Левши, либо немецкая пунктуальность. Схемы соединений в принципе где-то имелись, но разобраться в них мог только Кулибин. Долго эти дощечки из красного дерева путались под ногами. Когда решили узнать, сколько может стоить собрать мебель, то оказалось, что купить готовую дешевле.
Выход из ситуации пришел неожиданно. Не знаю, кому молились в этот день сестры... как обычно они кормили своих «любимых» подопечных бомжиков.
• Ну, что мужики, кто у вас плотник, кто у вас краснодеревщик, кто электрик? - неожиданно воскликнула Мария Николаевна.
Бригада подобралась молниеносно. Они работали, как будто пели. В течение недели все было собрано. Повесили люстры, отремонтировали старые холодильники. Мебель собрали, унитазы поставили.
• Они просто нас спасли. А мы их спасли. Мы их одели, мы их обули, мы их подкормили. Синяки на лицах у них прошли, они немножечко окрепли. И смогли вырваться из порочного круга, в который попали. 12 бомжей мы вернули к нормальной жизни.
После этого кто домой уехал, с семьей воссоединился, кто работу нашел. А некоторые собственным бизнесом занялись. Стали куриные яйца продавать на улицах. АО ЗОО, так они себя называли. Нам на Пасху ящик яиц подарили. Это был самый дорогой для нас Пасхальный подарок, знак, что сестры их спасли.
В обители никогда не прогонят человека, пришедшего с протянутой рукой. Отдадут последнее, но голодного накормят, босого обуют. Это страшный грех, это смертный грех - отказать человеку в куске хлеба - так говорит Мария Николаевна.

               Из жития преподобномученицы Елизаветы Федоровны.
Центром московской клоаки был Хитров рынок. Сюда как писал Гиляровский, даже городовые побаивались заходить. А Елизавета Федоровна часто бывала здесь, в сопровождении одной или двух сестер. Однажды она зашла в один притон. За столом сидели опустившиеся люди в лохмотьях, и пили водку. Какой-то человек сидел отдельно и смотрел грустно в пространство. Вот к нему и обратилась Великая княгиня и попросила помочь донести до обители тяжелый мешок, в котором были вещи и продукты для раздачи бедным.
Все стали смеяться и аттестовать этого человека, как законченного негодяя и вора.
• Больше вы своего мешка не увидите, - гоготали люди, свешиваясь с нар. - Нашли, кому доверить, - вопила ночлежка, - он и вас прибьет и обворует.
Елизавета Федоровна смотрела вопросительно на человека, не обращая внимания на крики. Он встал, взял мешок, и они пошли. Дорогой Елизавета Федоровна ни разу не оглянулась, они с сестрой шли быстро. Мешок, действительно, был тяжелый и «хитровец» отстал.
• Принесли вещи, доложили Елизавете Федоровне. Мужчина попросил развязать мешок и проверить все ли на месте. Вещи и продукты были доставлены в целости.
На следующий день мужчина попросился на работу в Обитель. Ему не отказали. Он бросил пить и с тех пор каждый день его видели в храме.
И подобных удивительных обращений человеческих судеб здесь было множество. Так действует на душу милосердие.
Особо привечали в Обители хитровских детей. По всей Москве славилась корпорация рассыльных, созданная при Обители из этих самых беспризорных детей.

Много сотворил Иисус ... и других чудес (Иоан. 20. 30.)
                Армен
Это был новый русский. Ездил он на мерседесе, была у него охрана, счет в банке, «Виза». Лечился он в самых дорогих клиниках. И однажды наступило 17 августа 1998 г, день, когда все узнали значение слова "дефолт". Банкомат ему ничего не выдал. Даже карточку не засосал. Просто никак не отреагировал. Двери в банке были закрыты. Собственный охранник его чуть не убил, когда ничего не получил за свою работу. Вещи в гостинице ему не отдали, заплатить за номер было нечем. Его выписали из больницы не долечив. И мерседес за ним не приехал. Но именно в этой больнице он краем уха слышал о каких-то сестрах милосердия, которые что-то тут делали и кому-то бесплатно помогали. Ничего кроме усмешки это у него не вызывало. Что может быть бесплатным в реформированном обществе?
Он усмехался в своей индивидуальной палате, но уже был информирован, это его и спасло. Когда он дрожащей рукой позвонил в обитель, нельзя было понять, чего он хочет. Он мялся, трясся, отворачивался... наконец, с трудом из него удалось выжать, что нужны были деньги на билет до Еревана.
Все, кому попадут на глаза эти заметки, должны знать, что денег в обители нет. А если какие-то и бывают деньги, то их не дают здесь. Это может показаться странным на первый взгляд, но это так. Денег тут не дадут. Тарелку супа, дадут, но не денег. Их у самих нет. Однако Армену собрали на билет.
Он предъявил все свои визитки, бизнес-карты, все, что оставалось у него от той блестящей жизни. Пепел сгоревшего состояния. Да этот случай исключительный и деньги нашлись. Это были последние деньги. И последнее отдали.
Деньги эти были не лишние, приготовлены они были, чтобы запастись на зиму картошкой. Грузовая машина уже была готова. Но вот эти-то картофельные денежки и отдали.
Сидели и думали, что с нами будет, что нам теперь делать? Но Бог не оставил Обитель. В этот же день раздался еще один звонок. Пришла какая-то незаметная женщина.
• Я хочу пожертвовать вам деньги, - сказала она, и вынула ровно такую же сумму, которую только что отдали. Такой кругооборот денег в природе бывает только тогда, когда совершаются бескорыстные поступки, когда помогают люди друг другу от чистого сердца.
Они поехали и запаслись картошкой на грядущую зиму. Картошку им отсыпали в хозяйствах бесплатно.
Недавно я напомнил Марии Николаевне этот случай. И спросил, объявлялся ли Армен? Она сказала, что больше его не видела... Да, но однажды в Обитель передали большую корзину фруктов. От кого неизвестно. Она считает, что это была благодарность Армена.

Завтра сотворит Господь... среди вас чудеса (1 Нав. 3. 5.)
                Как стать спасителем
Монахине Валерии 70 лет, инокине Нонне 80. Они живая история нашей церкви. В свои юные годы пережили все гонения, которые обрушило на церковь государство. Они пережили закрытие Почаевского монастыря. Расстрелы братии, он видели унижения и избиения своего епископа, за ними гонялись с собаками, как за волками. Они прятались в глухих селах, но и здесь их находили, и они вновь бежали. Однажды пришлось даже выскакивать из окна.
Ничто не могло их сломить, несмотря ни на какие гонения, они продолжали свободно проповедывать. Они создали подпольную типографию, перепечатывали православную литературу, распространяли ее. Они сами добывали себе пропитание, работали на полях, ворочая тяжелейшие мешки. Они прожили интересную, яркую, духовную и трудовую жизнь.
Недавно они позвонили в Обитель.
• - Дайте хлебушка.
До чего же это можно дожиться, что даже хлеба не иметь!
Оказалось, что в своей однокомнатной квартире на 20-ти квадратных метрах они собрали 11 несчастных человек, которым негде жить и нечего есть. Все калеки. Кто беженец, кто после операции, кто слепой, кто хромой.
Сестры устроили собрание и решили делиться по-братски, по-сестрински. И поехали в эту квартиру. Ситуация оказалась очень тяжелой. Повернуться негде, кто на гардеробе спит, кто-то в ванной, кто-то на кухне на тряпках. Люди беспомощные, даже приготовить себе не могли. Все беззубые, нужно им было дать все мякенькое, чтобы могли проглотить. Сестры устроили дежурства и два раза в неделю приходят, моют полы и готовят обеды.
Мать Валерия, несмотря на свои 70 лет продолжает вести подвижнический образ жизни. Она не может пройти мимо страждущего. Это яркая, большая душа. И самое главное, оказалось не в этом даже, а в том, что вот в таком положении, в этой скученности и грязи, здесь был светлый, изумительный островок добра, интеллекта, энциклопедических знаний. Здесь были собраны осколки старой России. Здесь не было распада сознания, личности, а была удивительная высота ума, веры. Не часто с таким встретишься и в благополучных домах, которые заражены обывательщиной, мещанством, стяжательством. Оказалось, что все, кого собрала здесь судьба, были прекрасно образованы, кто врач, кто учитель, кто библиотекарь это была наша типичная интеллигенция, но доведенная до такой нечеловеческой жизни. Все они брошены на произвол судьбы, преданы, обижены и оклеветаны.
Да собственно, не только они, но и мы все никому не нужны. Как и вся наша страна, которая, оказывается, тоже никому не нужна.
Если кто-то хочет отдохнуть душой, излечиться душой, приезжайте к ним почувствуйте эту неповторимую атмосферу. И ценность жизни откроется заново.
И вот странно, ведутся разговоры о каких-то социальных проектах, гуманитарной помощи, еще есть слово - «гранты». На самом деле все гораздо проще. Купил в магазине батон хлеба, принес в такую квартиру, вот и помощь. Вот ты и спаситель. Да, для них это будет спасением от голодной смерти!

Поминайте чудеса, которые Он сотворил, знамения Его и суды уст Его (1 Пар. 16 12.)
                Ледяная икона
В трапезной Обители висит одна необыкновенная икона. Икона не канонична ни по иконографии, ни по колориту. Это образ Казанской Божией Матери, но взятый как бы в другом ракурсе. Словно зашли и посмотрели на него немного справа. Христос оказался в центре иконы, а Богоматерь левее, и отступила несколько на второй план. Христос изображён не младенцем, Он выглядит постарше. Глаза отрока Иисуса приходятся как раз на центр иконы. Огромные, льдистые, скорбные, они смотрят прямо на предстоящего, притягивая к себе. Кажется, что на иконе одни глаза, исполненные огромной скорби. Икона написана в необычных, холодных тонах: зелено-голубых, напоминающих колорит льда.
Долго я рассматривал эту икону. Одна сестра, увидев мой интерес, рассказала её историю.
В семье умер единственный ребёнок, мальчик. После похорон отец и мать остались в своей избушке одни. Долго не могли они вернуться к своим повседневным занятиям. Всё казалось уже ненужным, не имеющим смысла. Скорбь была неодолимой.
На дворе была зима, стояли суровые морозы, беспросветная тоска наваливалась, давила и не отпускала. Наступил вечер, сгустились ранние сумерки. Они сидели вдвоём, не зажигая света, печь осталась не топлена. Они отказывались жить, они разучились жить за один день.
Неожиданно они почувствовали, что от окна исходит слабый свет. За окном ничего не видно, всё стекло затянуто льдом, на улице темень. Вот такой же холод и мрак пробирался и в их души, и они цепенели, не имея сил сопротивляться.
Откуда же шёл свет? Они смотрели на замерзшее окно и стали различать, что постепенно прямо из льдистого узора складывается, выступает, приобретает отчётливые черты изображение женщины и мальчика. Когда образ стал явным, они узнали Богородицу с отроком Иисусом. Он Сам явился к ним, осветил комнату своим светом. Ведь и Его мать посетила однажды великая скорбь - потеря Сына, Который отдал Себя за грехи всего мира, в жертву за всех.
Это было необыкновенное утешение, безмолвно, тихо поднявшееся из глубины горя, из сердцевины холода. Утешение, не растапливающее лёд, но преображающее его. Горе, есть горе, оно неизбывно. Его нельзя отменить, как нельзя бывшее сделать не бывшим. Но и в горе появляются смысл и свет. Появляется до поры до времени неясный образ веры. А вера рождает надежду.
И Господь, Иисус Христос, Сын Божий, своей крестной смертью и Воскресением не отменил скорбь, горе, страдание, но, восприняв их, наполнил глубоким смыслом, согрел всех скорбящих Своей Божественной любовью. И с тех пор во всякой скорби есть отблеск Его спасительных для человечества страданий.
Изображение, проступившее на стекле, осталось надолго. Оно было видно и на следующий день. Звали соседей, и многие приходили посмотреть на чудо. Достали фотоаппарат и сняли ледяную икону на плёнку. Образ исчез только в оттепель, вместе с растаявшими ледяными узорами. С фотографии была написана икона. И вот эта, единственная в своём роде икона, висит в трапезной Марфо-Мариинской Обители.

                Дети обители
В Обители 20 девочек-сирот. Попали к ним дикарками, теперь их невозможно узнать.
Сначала детский приют создавать не планировали, просто не было возможности для этого. Но бессменная хозяйка и небесная покровительница Обители Елизавета Федоровна распорядилась иначе. Однажды из Валаамского монастыря привезли девочку, наместник монастыря отец Панкратий просил взять ее к себе. Родителей у нее не было и монахи не знали, что делать с прибившейся к монастырю сироткой. Звали ее Алина, в крещении Елена. Вот так и открылся в Обители приют для девочек сирот. Потом позвонили из администрации г. Балашихи, попросили приютить еще сиротку. Потом привели еще и еще... Отказать было невозможно, потому что стоило только посмотреть на такую девочку и сестры готовы были пожертвовать всем, чтобы спасти ее, помочь выжить в той кошмарной ситуации, в какую она попала.
Что может быть благородней и прекрасней, чем воспитать человека, дать путевку в жизнь. Здесь о девочках пекутся с особенным вниманием.
Не будем называть имена, чтобы никого не задеть, не смутить. Г. уже была продана за границу, каким-то приемным родителям. С. жила в уличной банде. Н. была настоящим зверенышем, читать она не умела, а дралась и царапалась отчаянно. Истинные биографии сегодняшних детей еще скрыты, но они вопиют к нам, вопиют к небу.

                Реликвии
Мы сидим в апартаментах Обители в обстановке прошлого века. Есть здесь такая парадная комната, ее называют общей кельей. На самом деле это конечно – зала, салон. Вся мебель антикварная. Со стен смотрят фотографии царственных особ, которые не раз бывали здесь, навещали Великую княгиню Елизавету Федоровну. Чудом сохранился рояль, на котором она играла. Неужели что-то осталось из обстановки обители? Трудно в это поверить. Но как доказательство подлинности, на крышке рояля нашли выдавленное имя - Ella - так Великую княгиню звали близкие. Вкладываю как Фома свою руку в неровно выдавленные буквы. Не может быть, чтобы это было просто совпадение, или чей-то розыгрыш. После разорения обители, выселения сестер в 1926 году, здесь располагались разные советские учреждения. Имущество, мебель постепенно приходило в негодность, утрачивалось. А рояль так и стоял здесь. Простоял две войны. Вряд ли кто-то из новых хозяев особенно вспоминал прошлое этого места. У каждого Московского дома ведь было дореволюционное прошлое, были свои хозяева. Каждый старый дом, старая вещь напоминали о прошлом, и были контрреволюционны. После войны в сестринский корпус вселилось Профессионально-техническое училище. В этой, самой большой комнате была учительская. Рояль был задвинут в угол, чем-то заставлен, на нем не играли. Потом, когда дом пришел в аварийное состояние, ПТУ выехало, дом передали медицинскому складу. Комната была заполнена разной рухлядью. Для склада использовался только коридор первого этажа. Так рояль и дошел, достоял до наших дней, - молчаливым и невредимым. «Чудотворный рояль», - вдруг проносится в голове вся его жизнь. Жизнь без музыки.
Одна из сестер берет несколько аккордов. Звук чистый, глубокий, рояль настроен, его струны готовы отзываться на касания пальцев. Но играть на нем никто не решается. Ведь к нему прикасались пальцы Великой Княгини, ее гостей. Часто гостила здесь ее сестра - Государыня императрица Александра, и все царское семейство. Сохранились и фотографии, подтверждающие это. И Царь, и его дочери, - все умели играть на рояле. И может быть Сам Государь - мученик, после воскресной литургии, которую он не раз здесь отстаивал, после приобщения Святых Таин Господних, во время краткого отдыха, касался его клавиш. А рядом стояли Великие княжны, наследник.
• «Рояль-батюшка, рояль-мучениче», обращаюсь к нему, как какой-нибудь чеховский чудак.
Сохранилось её кресло. Кресло стоит под иконами, и словно она Сама невидимо присутствует при разговоре. В кресло садиться никому не позволено, сиденье перекрыто ремешком. Кресло жесткое, без обивки, с ручками-подлокотниками, высокая, прямая спинка, никакой резьбы, узоров, никаких гнутостей, изгибов. Все прямо, просто, и даже грубовато. Кресло сохранялось у одной из сестер. И вот вернулось назад.
На стенах несколько икон, они вышиты самой Елизаветой Федоровной. Если какую-то икону и не удалось вернуть, вместо нее висит фотография иконы. Впервые вижу ее иконы, это работы тонкого мастера, одаренного художника.

Пред всем народом твоим соделаю чудеса (Исх. 34. 10.)
                Три сестры
Мы расположились за круглым столиком. Беседуем. Стук в дверь, нам принесли чай, поставили и ушли. Это собственно не интервью, а прием. Ольга, Светлана и Лена выглядят в своих парадных сестринских одеждах, (покрой делала сама Елизавета Федоровна, а во вкусе ей не откажешь) торжественно и даже нарядно.
Лена увлеченно говорит о бомжах, так, ну словно о близких родственниках. Истории трогательные. Бомж Лев Сергеевич (бывший старший лейтенант) болен, не может ходить, воспалены суставы, а бомж Толя (бывший летчик) человек еще молодой и здоровый и мог бы найти себе место в жизни, но он не бросает Леву. Эта история дружбы, верности, и самопожертвования. Живут они под козырьком забитого досками подъезда.
Бомж Юра - бывший инженер, учился он и на философском факультете. Он живет на газоне в саду, под открытым небом. Есть и наш коллега бывший журналист, работал в «Московском комсомольце». Теперь приходит обедать сюда.
Виктор - бомж особый, он выкарабкивается к нормальной жизни, зарабатывает на паспорт. Заработает 50 рублей, сдаст сестрам. А цена паспорта постоянно растет. Милиционеры вымогают у него деньги. Принеси, говорят, еще 50 рублей. А откуда бомжу взять 50 рублей? Только украсть! Без паспорта на работу не устроиться. Лена звонила в паспортный стол, говорила с начальником.
• Да кто вы ему? - испуганно спрашивал начальник.
• Я сестра. Сестра милосердия.
Как ни странно, подействовало. Хорошо, когда есть кому позвонить!
Бабушки, которым помогают сестры на дому, прежде чем окончательно довериться им, осторожно, вкрадчиво расспрашивают, есть ли у них московская прописка, московская жилплощадь. И лишь когда убеждаются, что все это имеется, начинают потихоньку верить в бескорыстие.
Действительно, все сестры подобрались москвички, и с квартирами. Светлана, так вообще, жила с весьма обеспеченными родителями. У них было все, что только может пожелать человек. Окончила МАИ, работала на высокооплачиваемой должности. Родители, конечно, были против, чтобы единственная дочь уходила в Обитель, но потом смирились, и вот воистину, чудо - сами стали приходить сюда, стоят на службах, выполняют послушания, которые им предлагают. Родители у Светланы, люди состоятельные, и иногда балуют дочку поездками в Иерусалим, ко Гробу Господню.
Елена была секретарем-референтом генерального директора одной очень солидной фирмы. Она вообще ни в чем себе не отказывала. Все блага мира были к ее услугам. В любое время она могла пользоваться служебной машиной. Часто ездила в Европу, отдыхала тоже за границей. Однако, душа оказалась больше, чем возможности потребительские и ничто не смогло обмануть совесть.
Сестры счастливы, что променяли мещанский уют на жизнь, посвященную служению обездоленным. О прошлом они вспоминают с нескрываемым сожалением.
Сидим, пьем чай. Современное общество сестры характеризуют беспощадно. Сегодня государство, говорят они, обобрало людей, сделало их нищими, беспомощными, оно вытеснило людей на край жизни, и далеко не самых худших людей, но этого мало, оно топчет их и не дает никаких шансов подняться.
Как страшно не иметь перед глазами обездоленных, ведь можно и совсем забыть об их существовании. Это и делается всеми возможными способами. И общество предает их забвению.
Случайных людей в Обители нет. Все, кто здесь трудится, так или иначе, призваны. И призвание это таинственное, в нем соприкосновение с невидимым, духовным миром. И большинство этих чудесных явлений связаны непосредственно с самой хозяйкой, как её тут называют, преподобномученицей Елизаветой Федоровной.
Вот самая простая история. Светлана в какой-то момент жизни оказалась на перепутье. Какую дорогу выбрать? С этим вопросом обращаются, обычно, к кому попало, а она обратилась к своему духовнику. Но и духовник ничего определенного сказать не мог.
• А вот, почитай пока книгу, а потом и решим, - и он вынес из алтаря первую попавшуюся под руки книгу. Оказалось, что эта книга о Елизавете Федоровне.
• Я пойду, найду Марфо-Мариинскую обитель, - сразу сказала Света, почувствовав, как загорелось сердце. Духовник не возражал.
Интересно, что Светлана давно хотела найти Марфо-Мариинскую обитель. Ходила по Большой Ордынке, ходила, но так и не нашла. Калиточка-то неприметная. Но после этого случая на следующий же день, без всяких блужданий, подошла к неприметной маленькой калиточке, поклонилась, вошла в старинные ворота. Ее сразу же попросили помочь что-то сделать. А скоро и совсем приняли.
А вот духовник Елены не отпускал ее в Обитель, несмотря на ее неоднократные просьбы. Священник знал все трудности, скорби, искушения, которые встречаются на этом пути и берег свое чадо. Однажды Елена попросила, чтобы отслужили молебен Елизавете Федоровне. Был поздний вечер, прихожане разошлись, в храме стоял полумрак...
Вот смолкли последние слова молебна, Елена пошла к выходу. И тут дверь храма открылась, и она лицом к лицу столкнулась с монахиней. Монахиня прошла к о. Федору.
• Как ты считаешь, какой результат нашей молитвы? спросил Лену о. Федор. - Тебе привет от Елизаветы Федоровны.
Оказалось, что монахиня приехала из Иерусалима, из русской миссии, где покоятся ныне святые мощи основательницы Обители. Ответ пришел мгновенно. Судьба решилась. Елена уже три года в Обители, на самом трудном участке - в Ожоговом центре. А недавно приняла постриг.
Ольга тоже однажды попала в рубежную ситуацию. Она осталась одна с дочерью. Молилась Богу, чтобы Он указал путь. Ответ был дан во сне.
Сон был такой. Смотрит она налево и видит, что там гремит музыка, сверкают фейерверки, пары спешат на праздник. На праздник жизни. Оглядываются на нее, зовут. А она не пошла. Смотрит на право, а там тишина, полумрак. Рядком стоят монахини в черных одеяниях, она подходит к ним и у всех по очереди берет благословение, руки целует. А одна монахиня убрала руки и говорит: «Я прокаженная». А Ольга вдруг обняла ее и всю-всю расцеловала.
Теперь Ольга с любовью ухаживает за гниющими на своих постелях, всеми оставленными людьми. И не требует за это ничего.
Одна из сестёр имела такое откровение. Она перепробовала все религии. Внимала заокеанским пасторам, была у пятидесятников, испробовала и экзотические религии, ходила на сеансы трансцендентальной медитации. Всё это совершенно расстроило её душевный мир. И во сне ей явился старец в священническом облачении и сказал. «Ты же православная, иди к нам». И эта краткая проповедь оказала потрясающее воздействие на душу. Она сокрушила всю многолетнюю путаницу. После этой проповеди не оставалось ни одного неясного вопроса. Девушка пошла в храм и действительно почувствовала себя здесь как дома. Уютно, радостно, свободно. В явившемся старце она узнала Николая Чудотворца, изображённого на иконе, так и началась новая жизнь.
Полна чудесами не только личная жизнь сестер, но они и окружены чудесами.
Одной пожилой женщине подбирали обувь на складе. Все перебрали. Ноги старые, шишкастые, ничего на них не лезет. Нашли только один сапог, который был в пору. А второго такого сапога нет. Все перерыли, устали, а найти не могут.
• Преподобномученица, Елизавета Федоровна, помоги найти сапог! - Восклицает вконец измученная сестра.
И что же? В ту же секунду из-под самого потолка, с третьей полки падает на нее сапог. Оказалось, что тот самый, который искали. Обули. Сапожок сидел как влитый. Хоть и ношеный, да крепкий и самое главное, шишки на ноге совпадали с шишками на сапоге.
Или вот рассказ про тумбочку, которую требовалось поставить на антресоль. Одна сестра встала на стул, стул стоял на столе, а две других сестры стали подавать ей эту тяжелую тумбочку. А сестра на стуле должна была поднять ее на вытянутых руках, да еще на цыпочки встать, чтобы закинуть эту тумбочку на определенное ей место.
Опять вовремя вспомнили святую хозяйку обители. Поднимали, тянули тумбочку с молитвой, а потом она сама на место встала, ...«по воздуху».
• Ну, как рассказывать об этом, сокрушаются сестры, никто же не поверит, только посмеются.
• Рассказывайте, рассказывайте, - ободряю их я, - Ваше дело рассказывать, наше записывать. А остальное не наше дело. Пусть читают. Кого надо сам Бог вразумит.

Вывел народ Твой... знамениями и чудесами (Иер. 32. 21.)
                Поездка в Дармштадт
После возобновления обители, в 1992 году, сестёр пригласили приехать на родину Великой княгини Елизаветы Федоровны. От названия этого города, княгиня получила один из своих титулов, она была урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская. Их принимало сестричество, образовавшееся при православном храме Святой равноапостольной Марии Магдалины. Храм этот построен до революции, на деньги царя- мученика Николая II. Дармштадт - родина и его супруги, как её сейчас называют - царицы-мученицы Александры Новой.
По церковной Москве в своё время ходили рассказы о чудесах, произошедших во время этой поездки. Говорили о каком-то чудесном утюге, о необыкновенном аромате, по которому узнавали русских сестёр. Я попросил рассказать об этом поподробнее. Хоть и много времени прошло, но интересно узнать, что же было на самом деле. Вот уж, что не стареет, не портится от времени, так это чудеса.
Ароматное облако
Поездка проходила в атмосфере постоянного чуда, было впечатление, что сестёр неотступно, хоть и невидимо опекала Елизавета Фёдоровна. Действительно, ещё вчерашние комсомолки, только недавно научившиеся как осенять себя крестом, они должны были представлять всемирно известную обитель. Да кто они такие... Вот и постаралась Елизавета Фёдоровна окружить своих сестер вниманием.
Аромат, действительно, был. Несколько раз ощущалось чудесное благоухание. Аромат покрывал сестёр как облако, и сопровождал их повсюду. Откуда исходил аромат неизвестно, но ощущался он всеми, кто находился вблизи. Наиболее ощутимо аромат чувствовался, по дороге в церковь.
Какой это был запах? Сёстры объясняют кратко: «аромат Елизаветы Фёдоровны». Дело в том, что благоухание от мощей, от икон Елизаветы Фёдоровны ощущалось множество раз, так что даже установился этот термин - «её запах». Посвященным, кто уже имел счастье вдыхать его, ничего объяснять не надо, а непосвященным можно только на словах передать. Это тонкий, многосложный, благородный аромат, в котором главная составляющая - жасмин. «Запах мёда, смешанного с жасмином», - так характеризует его в своей книге Любовь Миллер. Он ощущался при вскрытии мощей Великой княгини в Иерусалиме в 1981 году. Этот же запах исходил от гроба Елизаветы Федоровны во время его долгого путешествия вместе с отступающей Белой Армией, через весь Дальний Восток в Харбин. И уже оттуда останки были перевезены в Иерусалим. Везли гроб летом, стояла страшная жара, а из гроба текла ароматная маслянистая жидкость. Гроб источал не гниение, а миро! Солдаты, сопровождавшие гроб, собирали его в бутылки, как драгоценность.
Вот такой же запах благоухал и в Дармштадте. Но только его источник находился как бы в самом воздухе этого города. Идут сёстры в храм, а благоуханное облако накрывает их со всех сторон, и сопутствует им. Те, кто сопровождал сестёр, тоже ощущали это благоухание, и случайные прохожие тоже чувствовали это необыкновенно приятное веяние. Удивлялись, оборачивались? «Какие духи у этих русских монахинь! Откуда?» Нет, никакие духи в мире так пахнуть не могут.

                Утюг
Разбирая чемодан, одна из сестёр увидела, что её парадная форма в дороге помялась. На вечерний приём, который ожидался, она не могла её надеть. Где достать утюг? Вот проблема! Жили сёстры не в гостинице, а в общежитии. Немецкого языка не знали. Как хочется надеть всё наглаженное, чистое! А надеть нельзя. Зря везла только.
И вот их отпускают до вечера, на несколько часов, чтобы перед приёмом отдохнуть, переодеться. Идёт сестра к себе, с невесёлыми мыслями. Походит к своей комнате, и видит, что около двери стоит утюг...
Было полное ощущение, что кто-то невидимый знает все мысли и исполняет желания. И этот кто-то, невидимый, - сама Елизавета Федоровна. Она взяла своих сестёр под свой покров, и окружила их облаком внимания и заботы.
Потом нашлась женщина, которая принесла этот утюг. Это была немецкая сестра милосердия. Утюг она принесла из дома. Её никто не просил, сама догадалась, что может понадобиться. Но как утюг всё же попал именно к той двери, где в нём особенно нуждались?

                Чудесное опоздание
Большинство сестёр, приехавших в Дармштадт, были певчими, или как ещё говорят - клиросными. Церковный хор был почти в полном составе, во главе с регентом. Как же хотелось им попеть в царском храме, провести службу! Но они хорошо понимали, что желание их неосуществимо. Доверить проведение службы посторонним, без постепенного вхождения во все детали и отличия, не смогут. Слишком ответственное это дело - Богослужение. А влиться в местный хор без репетиций тоже невозможно. Слаженного пения не получится. Только расстроится хор. Так и стояли они на службе молча.
И вот последняя служба перед отъездом, они пришли, пора начинать, а местного хора нет. Служба задерживается. В чём дело, никто не знал. Хор не явился в полном составе. Невероятно! Кто знает, что такое немецкая пунктуальность, поймёт, насколько это невероятно. Ну, хорошо, один человек, двое, ещё могут опоздать. Но чтобы целый хор одновременно! Ждали их, ждали, но вот священник вышел из алтаря и попросил русских сестёр пройти на клирос, начинать службу. Звучит возглас, сёстры отвечают, служба началась. Так и пропели всю службу.
Потом запоздавшие, запыхавшиеся местные певчие постепенно подходили, и регент прибежала. Но в ход службы уже не вмешивались. И у каждого оказалась весьма веская причина для опоздания. Все, как один рассказывали о непредвиденных, форс-мажорных обстоятельствах. Никто не упрекнул их. Все уже настолько привыкли к необычному, что молча, с известным трепетом, смотрели на русских сестёр и молились Богу.

                Ожоговый центр
В институте им. Склифосовского сестры взяли под свое покровительство Ожоговый центр. Это одно из самых скорбных и страшных мест на земле. Работать здесь может не каждый, младшего медицинского персонала всегда не хватает. Не удивительно, самая опытная медсестра со всеми надбавками получает около 1000 рублей. А сестры Обители вообще отказались от зарплаты и взяли самый трудный участок. В этом и состоит миссия сестер.
Приглядевшись к их работе, понимаешь, что она и не может быть оплачена деньгами. Лена Андреева работала в перевязочной. Анестезиолога нет, поэтому вся перевязка проходит без анестезии, а обычные болеутоляющие, типа анальгин с димедролом, на человека в шоковом состоянии не действуют. Действуют только наркотики ... когда они есть.
Сначала отдирается бинт, потом ножницами режут отмершую ткань. Режут до тех пор, пока не находят еще живую и тогда больной кричит. Для сестер это хороший признак, значит что-то еще цело! А если не кричит, режут до кости. Да что там до кости, отрезают жареные шматы, да бросают на кафельный пол. Только хруст стоит.
После таких перевязок больные хотят увидеть священника (это хорошие больные) и каждую неделю сюда приезжает настоятель храма Марфы и Марии. Исповедует, причащает, служит водосвятные молебны. И утешает.
Сначала основное начальство это запрещало. Разрешало приходить только до рабочего времени... когда больные спят. Потом помягчело. А врачи никогда не препятствовали, чтобы больного посетил священник. На то они и врачи.
Сейчас Лена в реанимации. Это святая святых Центра, попасть сюда, значит, добиться признания.

              Из жития преподобномученицы Елизаветы Федоровны
Ожоговый центр института им. Склифосовского сестры взяли на попечение не случайно. В этом угадывается связь с одним случаем из дореволюционной жизни Обители.
Несчастье произошло с одной кухаркой, которая по неосторожности опрокинула на себя горящую керосиновую печку. Ожоги покрыли все ее тело, нетронутыми оставались только ладони и ступни ног. В больнице она медленно и мучительно умирала. Елизавета Федоровна взяла эту больную к себе и стала каждый день делать перевязки. Перевязки длились по несколько часов подряд. Больная заживо гнила, и запах шел нестерпимый. Платье Елизаветы Федоровны пропитывалось этим запахом и когда после перевязки она выходила из палаты, то рядом с ней невозможно было находиться. Своими милосердными руками, терпением, Елизавета Федоровна спасла эту больную. Тогда это был первый случай излечения от подобного ожога. Слух о нем прошел по всей Москве. Врачи удивлялись. Таких больных и сейчас выходить нелегко, а тогда это было просто чудо.

                Бог помог, противогаз выручил
В Ожоговом центре я неожиданно встретил много знаменитостей, известных по телевизионным новостям. Очень часто сюда попадают люди, о которых показывают репортажи в рубрике происшествия, или криминал.
Например, после покушения, долго лежал здесь В. Шанцев, заместитель мэра Москвы. Сёстры выходили его. И он не остался в долгу, до сих пор заботится о Марфо-Мариинской Обители.
Долго говорил с одним молодым мужчиной, Владимиром. Нас познакомили сёстры. Из его рассказа понял, что знаю его. Его показывали, по ТВ, вернее, не его, а дымящееся тело, вытащенное из огня. Показали и самый взрыв. Уж как это сняли, но кадры получились потрясающие. Бензоколонка взлетает на воздух. Огромное облако огня. И голос диктора: «В эпицентре этого взрыва находился человек. Невероятно, он остался жив».
Владимир делал сварку, и от искры произошло воспламенение. Его спас противогаз. Лицо почти не пострадало. Зато руки обгорели сильно. На левой остался один большой палец. На правой - два. До кости обгорело предплечье ... перечислять все части сохранившегося и утраченного тела слишком утомительно.
• Как же ты остался в этом море огня, жив?
• Бог помог, противогаз выручил, не подвёл.

                Человек без кожи
На кровати, к которой мы подошли, лежал молодой человек, тело которого было полностью покрыто бинтами. Кое-где бинты были намотаны не плотно, и я увидел в прорехи пораженные места. Красные, бугристые, с неровными краями... Пока я справлялся с шоком, молодой человек успел перемолвиться с отцом Виктором. Он готовился к причастию, и они утвердили эту тему.
Его звали Денис, он первый и рассказал мне о чуде. Чудо произошло с ним самим.
Денис лежит в больнице третий месяц. У постели на стенах иконы, рядом постоянно дежурят отец или мама. Семья не была верующей. А теперь и мать, и отец, и Денис, регулярно приобщаются святых Таин Господних. Дениса приобщает отец Виктор, а вот родителям приходится намного сложнее, времени отстаивать всенощную нет. Нельзя ни на минуту оставить Дениса одного. Он совершенно беспомощен. Готовятся прямо здесь, в палате. И стала палата, походной церковью. И уходить из такой палаты не хочется. Так здесь уютно, спокойно, молитвенно.
Обожжено у него было 60 процентов кожи, горел он в собственной квартире. Привезли в реанимацию без надежды на жизнь. Прошло несколько дней, улучшения не наступало. Сказывалось отравление продуктами горения. Какой-то коврик из синтетики, расстеленный в прихожей, особенно навредил. Он плавился, источая смертельный яд.
Врачи продолжали бороться за жизнь, и однажды Денис, в полубредовом состоянии встал с постели, подошёл к бутылке со святой водой и выпил из неё. После этого лечение стало помогать, он пошёл на поправку. Воду принесли родители, но Денис не мог знать об этом. Он был без сознания.
Необъяснимо, как он - человек без кожи, сам смог встать с постели и самостоятельно передвигаться в помещении реанимации... Даже сейчас, по прошествии трех месяцев, вставать он не может. А если повернётся неловко, то возникает такая боль, что почти теряет сознание.
До несчастья ни родители, ни сам Денис не ходили в храм, были людьми не церковными. Папа даже был не крещёным. И крестился здесь же, в больнице.
Поразительно, как несчастья, иногда приводят к Богу. Люди теряют кожу, пальцы, руки ... но обретают знание духовного мира.
Потом появилась и его мама, и я видел их всех троих, счастливых, радостных христиан. Просто святое семейство. Не было счастья, да несчастье помогло.

                Молитва
Как хочется, чтобы совершались чудеса. Не только говорить о них, но чтобы они происходили, множились! Недаром дети так верят в чудо. Без чуда жизнь бедна. Чудеса и совершаются, только о них почему-то не говорят. Вот если бы в программах новостей вместо ужасов сообщали именно о чудесах, не о гибели, а о спасении людей. Если бы говорилось не о жестокости мира, что об этом говорить, избитая тема, а о милости Божией, если бы вселялась надежда, а не сеялся ужас и паника, вот тогда бы и мы сами, и всё вокруг изменилось бы. Да что толку осуждать общество...
Каждую среду в Ожоговом центре, прямо в коридоре отец Виктор с сёстрами совершают молебен с водосвятием. Ходячие больные тоже присутствуют, приходят и свободные врачи, много бывает и научных сотрудников. Святую воду в пластмассовых бутылочках разносят по палатам. Больные предварительно делают заявки. Потом отец Виктор ходит по требам. Принимает исповеди, беседует, причащает.
Помолился со всеми и я. Как легко молиться, когда перед глазами такие, как Денис, Владимир, другие больные, которых только что видел. Как будто не ты молишься, а молитва сама изливается. Молитва трудна, святые отцы говорят, что за других молиться - кровь проливать. А здесь и себя забываешь, когда молишься. Почему в больницах не учреждают храмы? Раньше каждая палата была храмом, смотришь на старинные фотографии, и удивляешься, в каком благолепии лежат болящие. Прямо среди икон, а иконы в цветах. В такой обстановке и умирать не жалко, прямо переселяешься в икону, которой молишься.
Как хорошо, что Господь учредил болезни, без них человек стал бы каменным. А так человеческое всё же остаётся в нас.

                Забытое
После молебна разговорился с одним врачом, научным сотрудником. По специальности - психологом. Женщина оказалась прихожанкой храма Бориса и Глеба. Она рассказала мне несколько замечательных случаев из своей практики. Но, к сожалению, я забыл их, так много всего за одно утро пришлось воспринять, что все её замечательные случаи, вылетели из головы. Но я не жалею об этом. Может быть, ещё вспомнятся, да и не всё мы замечаем... если обо всём писать, то жизни не хватит. А вовсе не писать нельзя. Как же будем благодарить Бога? Если нет чудес, то и вроде не за что благодарить.
Можно благодарить и о забытом, и за неосознанное. И в беспамятстве каяться. Врач мне рассказывал не так, как я пишу. Всё у неё было осмысленно, и сами глаза её были другими, она видела то, что для меня невидимо.
Благодарю Бога и о забытых благодеяниях Его. Моя память не может вместить даже то, что в неё вложено, что уже имеется в ней, что же я могу сказать о том, чего не знаю?

                Обход
После молебна идём по палатам. Мне доверяют нести чашу со святой водой. Отец Виктор идёт с кропилом и кропит всех встречных ходячих, и лежачих, кровати, стены. За нами идёт хор из трёх сестёр они несут иконы. Я тоже, вместе со всеми пою «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас». Получился целый Крестный ход.
У меня есть законный предлог всюду зайти, всё осмотреть. Выходим из палаты Дениса, палаты-церкви, и вступаем в палату порнографическую. Здесь у каждого телевизоры, а у изголовья вместо икон развешены картинки из порно-журналов. Кто-то и в этой жизни живет по ангельски, а кто-то уже в преддверии ада.
Входим и в перевязочную. Это абсолютно стерильная комната. Два медбрата, одетые как инопланетяне, делают перевязку. Медбратьям лет по семнадцать. Резиновые перчатки до локтей, прозрачные целлофановые фартуки, зелёные халаты, зеленые бахилы, зелёные брюки. Лица, шея, уши скрыты за марлевыми повязками. Видны только молодые глаза. Один из «медбратьев» оказывается медсестрой. Молоденькой девушке её наряд необыкновенно идёт. Её зеленые одежды не болтаются как попало, они туго перетянуты, так что прекрасная гибкая фигурка вся на виду. На лице никакой косметики. Наверное, не положено в стерильной комнате. Но ей и не нужна косметика. Медбрат тоже весь перетянут, так что никакого кокетства, такова рабочая форма. Ничего не должно торчать, мешать движениям, мешать работе. Я их видел ещё в коридоре. А здесь вижу за работой. Работу следует описать отдельно. Но разве её опишешь.
На голом металлическом топчане сидит голый (и в смысле одежды, и в смысле кожи), голый, безкожный человек. Ему лет двадцать. Мужчина, - это легко определить, потому что и это ничем не прикрыто... Зрачки расширены. Он в состоянии шока. Нас он почти не замечает. От него веет ужасом. Руки у него не опущены, он держит их на весу перед собой, локти в стороны. Не знаю, почему он их не опускает. Наверное, любое соприкосновение с телом причиняет боль. И впечатление, оставшееся навсегда - он похож на застывшее, испечённое, с краёв подгоревшее, кое-где обугленное распятие. Священник спрашивает, можно ли его окропить водой? Ребята кивают. Отец Виктор чуть-чуть капает на голое, красное, чёрное, обожжённое тело. Мальчик немного вздрагивает, часто-часто дышит. Живой.

                Идём дальше.
Женская палата. Здесь большой, во всю дверь плакат с обнажённой блудницей в бесстыдной позе. Молодые женщины лежат, упершись взглядом в телевизор, уши в наушниках. Лица в густом макияже. Раскрашены, словно собрались на любовное свидание. Кто-то после ожога кается в своей греховной жизни, приведшей к такому плачевному результату, а кто-то всеми силами стремится назад к тому, что обожгло. Завидев меня, обнажённые части тела не убирают под одеяло. Только одна закрылась, другие не пошевелились, только наблюдают глазами. Все молодые. Женщин отец Виктор кропить не стал. Только чуть-чуть стены. «В этой палате всегда такие подбираются» - говорит он мне в коридоре. - «Мы уже привыкли».
 - Специально просятся что ли? - не понял я. Потому что в палате ещё и курили, чувствовался слабый запах табачного дыма. - Палата для курящих?
 - Нет, сами по себе подбираются.
Необъяснимая, странная вещь, но задуматься о причинах некогда. Да и сейчас, что по этому поводу скажешь? Есть такая палата в Москве и всё. Почему в неё попадают, как подбираются? Это предмет какого-то особого, по всей видимости уже мистического рассказа. Кто-то подбирает растленных красавиц, жжёт их кожу, собирает в одной супер-современной больничной палате. Здесь они линяют, скидывают свою отжившую кожу. А потом... Потом все начинается заново. Сестра шепчет мне на ухо, что одна из этих молодых женщин уже третий раз попадает сюда со страшными ожогами.
Приходим в ординаторскую, нас приветствуют врачи, мужчины жмут отцу Виктору руку. Нелепый жест по отношению к священнику, что выдаёт их дремучую нецерковность. Отец Виктор,  не отпуская руки, чтобы не сбежал, левой кропит иссопом. Они улыбаются, жмурятся от брызг, подставляют лица, прячут журналы, бумаги. Всеобщее оживление. Здесь мы встречаемся с молоденькой Еленой Константиновной Жирковой, с которой я уже успел познакомиться. И её окропляем. Мы встречаемся глазами, только что говорили с ней о святой воде, о чудесах, словно заговорщики смотрим друг на друга, улыбаемся с тайной мыслью, понятной только нам. О причине узнаете вскоре и вы.
Спускаемся на первый этаж, проходим в реанимацию, потом в операционную. Здесь я один сопровождаю священника сёстры почтительно, даже благоговейно останавливаются, словно перед входом в алтарь, и за нами не следуют. Нужно соблюдать режим стерильности. Не прекращаю пения, пою один. Иду следом за священником беспрепятственно.
Отец Виктор задерживается в реанимационной, спрашивает у врачей о каком-то Ване. Ему отвечают, что он умер. Я уже слышал о нём, Ваня успел на прошлой неделе исповедоваться, но частиц не хватило и его не причастили. Сегодня должны были причастить, Дары есть. Но Вани нет. На прошлой неделе стоял вопрос о переводе Вани из реанимации в верхние палаты для выздоравливающих,  сегодня стоит вопрос об отпевании.
Отец Виктор рассказывал мне, что Ваня уже ходил. Он сам нашёл священника. Сам попросил исповедоваться. Но легче стало не надолго. Всего на один день, но времени хватило чтобы исповедовать грехи. А причастится он уже только в Царствии Небесном.
Отец Виктор спрашивает у врачей отчего он умер. Ему объясняют, что улучшение было временное, умер он от отравления. Ожоги у него были не такие страшные, но надышался он продуктами горения достаточно, отравление это протекает именно так, то резкое улучшение, то резкое ухудшение. И так человека мотает между жизнью и смертью. Из лёгких яд сразу попадает в кровь и действует яд циклами. Так было и с Ваней - стало ему легче, он даже почувствовал себя абсолютно здоровым. Прошло после исповеди несколько часов и опять полетел в кому. Отец Виктор не уступает, стоит на своём, напоминает, что Ивана собирались переводить из реанимации. Он-то помнит, ему это говорили врачи. Но врач объясняет, что отравление было тяжёлое и надежд на спасение было мало. Видно, что-то не то. Врачи всегда умеют оправдать свои неверные прогнозы. Если бы отец Виктор знал, что больше не увидит Ваню, он бы причастил его в тот же день, или специально бы приехал. Но его уверили, что через неделю вполне успеет причастить, ничего Ване не грозит. Да, врачи часто меняют своё мнение. Выздоровел, значит лечение помогло. Умер, значит неизлечимо был болен. И всему уже задним числом умеют дать объяснение, даже на латинском языке.
Проходим по кабинетам научных сотрудников. Заходим в конференц-зал, здесь проходят занятия студентов. Окропляем и их, я прерываю лекцию своим нестройным басом. Меня не останавливают. Никто не возражает против святой воды. Против церковного пения.  «Спаси, Господи, люди Твоя...» - старательно вывожу я, стараясь придать голосу возможную величественность.
Я несу чашу торжественно, высоко над головой поднимаю «воду жизни». И ступаю как-то особенно, не обычно, - ровно, плавно, - чтобы не расплескать ни одной драгоценной капли. Только что я узнал, как вода спасла нескольких людей, о капитане дальнего плавания скажу потом.
Студенты не знают как им реагировать на брызги, девчата не смеют хохотать. Все смотрят растерянно, но лектор не растерялся, перекрестился, подошёл и приложился к иконам, которые несут сёстры. Все удивлены, включая нас. Никто из студентов не последовал примеру профессора. Урок вышел чисто теоретический, когда же они дозреют до практических занятий?
Торжественно идём дальше, спускаемся в подвал, в раздевалку, и здесь всё кропим. Доходим до морга. Здесь никого, но на потолке неожиданно замечаем каббалистические, сатанинские знаки, начерченные потухшей сигаретой. Отец Виктор и этот знак окропляет.
• Опередили нас, и здесь побывали, - говорит отец Виктор, - надо сказать заведующей, чтобы вымыли потолок.
Вот запрещают православным приходить в госучреждения, а сатанисты всюду проникают. Они не спрашивают разрешения. Вопрос стоит кто кого, а не так: «можно, или нет». Спросите умирающего - нужен ему священник, или нет. Попробуйте запретить ему позвать священника... Как это будет называться? Демократией, гуманизмом? Свободой выбора?
А ведь запрещают. До сих пор запрещают.
Бесчеловечное, безумное общество.

                Исцеление от святой воды
И вот случай, ради которого я сюда и пришёл. Как знал, что повезёт.
В одной палате мне рассказали, что вчера выписался человек, с которым произошло чудо. Картина вырисовывалась такая. Вечером, накануне операции человек выпил святой воды, утром на операционном столе сняли бинты - нога оказалась здоровой. И его выписали домой, прямо с операционного стола. Пока оформляли документы на выписку, этот человек успел объехать (он ещё не вставал с коляски) все палаты и трубил, рассказывал, благовествовал о своём чудесном исцелении.
У дежурных медсестёр я узнал имя и адрес этого человека: Владимир Константинович Павловский, 64 года, капитан дальнего плавания. Написал ему письмо с просьбой позвонить. И он позвонил! Мы встретились, и я из первых уст услышал подробности его исцеления.
В субботу утром из домашнего иконостаса неожиданно упала икона. Об этом, наверное, и забыли бы, но вечером случилось несчастье. Он пошёл в баню и ошпарил ногу кипятком. Нога ниже колена вся обварилась. Кожа сошла моментально. Обратился в медпункт, от принятых средств полегчало, но в понедельник вечером поднялась температура за 40 градусов. И во вторник Владимир Константинович уже лежал в Ожоговом центре.
Операция была назначена на четверг. К операции готовились, побрили руку, с которой должны были пересадить кожу на ногу. В среду, после болезненной перевязки, проезжая по коридору мимо того места, где совершался молебен, попросил воды. И сестра из Марфо-Мариинской обители вложила ему в руку неполный баллон из-под «пепси», который он за вечер и выпил.
• Стакан-два, - как обстоятельно отчитался Владимир Константинович за употребление святой воды.
Предлагал попить и своим сотоварищам по несчастью, соседям, но те отказались. (А зря, поскольку задержались в палате надолго.)
Рано поутру его положили на каталку и повезли в операционную. Разложили на столе, вокруг ходили хирурги в масках... Что случилось дальше, мы уже знаем.
Я нашёл и лечащего врача Владимира Константиновича - Елену Александровну Жиркову. Она очень хорошо помнила своего пациента. Вот некоторые подробности из истории болезни, которые она рассказала. Ожог у Владимира Константиновича оказался настолько сильным, что пострадала не только кожа, но и элементы ткани, отвечающие за её репродукцию. Самостоятельно восстановиться на большом участке от голени до стопы, кожа не могла. Поэтому и назначили операцию по пересадке. Когда на операционном столе ногу разбинтовали, то оказалось, что на всём поражённом участке появилась новая кожа. Вызвали заведующую Центром, Татьяну Александровну Соколову. Она, посмотрев ногу, сказала: «Вам у нас делать нечего». И ещё поинтересовалась, что Владимир Константинович принимал.
• Святую воду пил, - ответил он честно. Тем самым, впервые связав своё исцеление со святой водой. И так связал, что и не развязать. Никто другого объяснения, более «правдоподобного», или «научного», так и не выдвинул.
Татьяна Александровна не обиделась за науку. Как-никак она всё-таки доктор наук, могла бы и одёрнуть не в меру прыткого больного!
• Я тоже лекарства всегда святой водой запиваю, - ответила она.
На этом лечение и закончилось.
Я попросил Елену Александровну Жиркову объяснить, как могла восстановиться за одну ночь кожа, которая вообще не могла восстановиться, поскольку отсутствовали репродуктивные клетки. Она сказала, что не может объяснить, и даже не стеснялась этого. Если бы здесь у всех обожженных за одну ночь вырастала новая кожа, врачи были бы только рады. В том-то и дело, что случай был уникальный, необъяснимый. Чудо!
К святой воде Елена Александровна тоже относилась весьма положительно. Не считала её своей соперницей, по излечению людей, а скорее помощницей. Священник о. Виктор после каждого молебна окропляет водой и врачей, и их кабинеты, к обоюдному удовольствию.
Сложнее оказалась реакция на чудо у заведующей Центром Татьяны Александровны Соколовой. Я почему-то думал, что она уже готовит какую-нибудь научную публикацию об этом. Рассказывает студентам, на каких-нибудь международных симпозиумах. Стремится распространять, внедрять передовой опыт лечения святой водой в других отделениях института им. Склифосовского. Нет, она вообще отказалась обсуждать этот конкретный случай.
В её кабинете много икон, как и большинство здешних врачей, этот человек просвещённый не только научно, но и православно. На стене кабинета висит фотография, где врачи Центра снялись вместе с Патриархом. Попытаюсь привести поточнее основные мысли её монолога.
• Я против того, чтобы люди верили в чудеса и отвращались от современной медицины. Надо верить в чудеса, но при этом вовремя обращаться за медицинской помощью. Религия не отрицает ни науки, ни медицины. Господь спасает, а мы лечим. Лечим с Божьей помощью. Бог дал нам умение лечить. И мы должны уметь пользоваться этим даром, и ещё глубже вникать в тайны человеческого организма. - Она говорила на одном дыхании, так что я еле успевал записывать.
• Да, в нашем отделении регулярно совершаются молебны, больных кропят святой водой, они имеют возможность исповедоваться, причащаться. Это называется «духовным окормлением», оно способствует нашему лечению. На людей, открытых Богу, открытых врачу, верящих в то, что им помогут, и лечение действует лучше. У зажатых людей, которые всё воспринимают враждебно, недоверчиво, ждут от врачей только боли, раны заживают хуже. У них нарушается кровообращение, кровь к ожогу не подступает, не снабжает поражённую ткань жизненно важными веществами. Перед перевязками у больных начинается стресс. Страх бывает такой, что может серьёзно расстроить психику. Вот здесь и нужен священник, нужна исповедь, это помогает перенести страдания, вселяет надежду.
      Пишите о чудесах, пожалуйста, чудеса бывают, но это не должно лишать людей разума, и отвращать от врачей. Нельзя воспринимать чудо как в передаче 3-й глаз.
Так она закончила. Нам было разрешено рассказать о чудесах в Ожоговом центре, но с условием, что люди прочитав свидетельства об этом чуде,будут своевременно обращаться к врачам, не запускать болезни, надеясь на моментальное, чудесное исцеление. Так что, если кому-то попались на глаза эти заметки,и он жаждет исцеления,  завтра же (выпив святой воды) отправляйтесь к лечащим врачам. Такой уговор.
Татьяна Александровна и сама была свидетельницей многих чудес, с которыми и поделилась. Она недавно приехала из Иерусалима и видела в русском храме Марии Магдалины (здесь долгое время покоились мощи Елизаветы Фёдоровны), обновившуюся икону Божией Матери Одигитрия. Икона была чёрной, но произвольно, в течение короткого времени просветлела, и стала как новая.
Рассказала о фресках Ипатьевского монастыря, которые она видела во время путешествия по Волге. Они проступили на промытых и побеленных стенах. Об этом был даже телевизионный сюжет. Фрески были безвозвратно утрачены, потому что штукатурка со стен осыпалась. Но когда монастыри передали монахам, и стены были заново оштукатурены, и побелены, на них проступили фрески. Причём именно те, которые здесь некогда были.
И всё же случай с Владимиром Константиновичем, самый поразительный. Это пример как бы классического чуда. (Если бывают такие.) Выпил (прикоснулся) - исцелился. И главное, чудо засвидетельствовано в самой передовой, и самой большой в Европе (да, да, самая большая!) клинике - Московском ожоговом центре.
Мне посчастливилось встретиться не только с Владимиром Константиновичем, но увидеть и всю его семью. Договорились мы встретиться не где-нибудь, а в Марфо-Мариинской обители, куда он пришёл со всей семьей благодарить Бога, преподобномученицу Елизавету Фёдоровну за оказанную милость.  Шла служба, но я позволил себе оторвать от молитвы Начальницу (так она называлась тогда, не настоятельница) и познакомить с Владимиром Константиновичем. Они с супругой на службе не могли стоять. Видно было, что это  все-таки совсем не церковные люди. Начальница вышла в притвор, выслушала их, и меня. Порадовалась.
Интересно, наверное, будет узнать некоторые подробности биографии. Владимир Константинович до 20 лет не пил, и не курил. Он, как и вся его семья, люди крещёные, но не особенно набожные. Ходят в церковь раз в неделю, ставят свечки. Дома иконы были всегда. Предписания врачей в Центре Владимир Константинович неукоснительно соблюдал. Например, когда лечащий врач - Елена Александровна запретила ему курить (при курении сосуды сжимаются, и доступ крови к ране затруднён), то он тут же курить бросил. Он благодарен и врачам хорошим, и жене, которая не бросила его в трудную минуту, а подкармливала витаминами, благодарен и сёстрам обители. Благодарен Богу! Вот такой он положительный во всех отношениях человек. И скромный, фотографироваться отказался.

И всё же, как объяснить этот случай, что же излечило Владимира Константиновича? Если Святая Вода, то, что в ней? Ответ в Евангелии:
«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, жаждущему дам даром от источника воды живой». (Откр. 21, 6).
И ещё так говорил Христос:
«Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек, но вода, которую Я дам ему, сделается в нём источником воды, текущей в жизнь вечную». (Иоан. 4, 14).
Вот из какого источника выпил Владимир Константинович, он пил «воду жизни», которая течет в «жизнь вечную».

                Сёстры небесной обители
Сестра К. ходила ухаживать за одиноким старичком, который попал в Ожоговый центр из дома престарелых. Горел в собственной постели. Оказывается, и это не самое безопасное место на земле. А ведь сам он некурящий. Значит кто-то поджог? Он был одинок, никого из родных у него не осталось на земле.
Однажды он попросил принести икону. Маленький образок повесили пред его глазами, на каркас полога. Старичок смотрел на иконку, молился и ни на что не обращал внимания. Ни на боль, ни на соседей. В болезни он обрёл внутренний мир и жил этим миром.
Он исповедовался, причащался, никакого особенного ухода за ним не требовалось. Однажды сестра принесла ему немного фруктов, а он и съесть их не мог, раздал соседям. Ничего он не просил, только если поговорить. Вспоминал молодость, юношей он служил алтарником в храме, об этом рассказывал с радостью. Очень сожалел, что потом вся его жизнь проходила вдали от Бога.
Сильных ожогов не было, он поправлялся, но выписываться не спешил, да и некуда ему было выписываться. А возвращаться в дом престарелых ...об этом он даже и думать не хотел. Прошло несколько месяцев. Однажды сестра пришла, а старичка нет.
• - Умер, сказали соседи.
• - А как он умер?
• - Тихо, никто и не заметил как.
• - Приходил к нему кто-нибудь? - Сестра знала, что кроме неё к старичку никто не приходит. Случайно спросила.
• - Нет, нет. К нему никогда, никто не приходил.
• - Как не приходил? - откликнулся другой сосед. - Как раз накануне смерти вечером к нему пришли две женщины. Одна постарше, другая молодая. Я думал они от вас...
Нет, из Обители никто не приходил, это сестра знала наверняка. И вот что ещё рассказал сосед.
Одеты посетители были в длинные монашеские одеяния коричневого цвета, в белых, широких, длинных покровах. Такие носили в Обители до революции. Старшая сказала младшей сестре:
• - Теперь о нём будешь заботиться ты.
Молодая посмотрела внимательно, на того, кто ей поручался, и они вместе ушли.
Это было видение, таких сестёр в Обители нет, и одеяний коричневого цвета сейчас не носят. Приходили они поздно вечером, часов в одиннадцать, чему сосед особенно удивился, так поздно никого не пускают, поэтому посещение и врезалось в память. Не усомнился, что это ему только мерещится, подумал, что сёстрам можно и поздно приходить, а не пускают только родственников. На самом деле, и сёстры так поздно никогда не бывают. Вечером их ждут другие послушания.
Чудесное свидетельство. Сёстры Обители заботятся о своих подопечных в этой жизни, не оставляют их и после смерти. Передают друг другу, с рук на руки. Там, за гранью наших чувств, тоже обитель и место уже приготовлено для каждого примирённого и покаявшегося.


                Что говорят пророки?

                «Господи, кто обитает в жилище Твоем?»
                Пс. 14. 1.

Новая история Обители темна и таинственна. Первые, кто вспомнил о Елизавете Федоровне и молитвенно вселились в коридорчик одного корпуса в конце 1991 года, были патриотические организации. Они ходили во всем черном, с нашивками. Потом к ним примкнул и образовал из них общину, священник Русской Православной Церкви Зарубежом о. Алексей Аверьянов.  Базировались они в  здании где еще продолжала работать городская поликлиника. Здесь был образован Синодальный отдел РПЦЗ. Потом расположились они в небольшом закутке бывшего храма Марфы и Марии. Держали оборону. Нападали на них и справа и слева, сверху и снизу. Напугали они всех нешуточно.  Молятся царю-батюшке... Холодящий страх охватывал столицу. Писали о них в газетах. Возмущались. «Московский комсомолец» бился в истерике. "Русские патриоты наступают". Откуда взялись то? Хотелось назвать их русскими фашистами, но как-то не получалось, слова застревали не родившись. Вроде бы всех уже в Бутово свезли, и вот, на тебе. Дожили.
Церковники возмущались, что они почитают Елизавету Федоровну и Царственных мучеников, как святых, хотя они еще не прославлены и что они влезли на чужую каноническую территорию.
Потом их каким-то образом, все-таки выселили. От них остались символы самодержавия, Двуглавые орлы, и иконы еще тогда не прославленного Царя-мученика.
Появились сестры, появилась настоятельница. Теперь уже РПЦ выделила им священника. Общее руководство возложили на Синодальный отдел по монастырям и монашеству. Потом обители вернули двухэтажное здание, в котором  сестры сделали офис и несколько келий. Здесь устроили мемориальную комнату Елизаветы Федоровны, в которой я бывал, беседовал с сестрами. Здесь была трапезная, где висела в том числе и «ледяная» икона. На первом этаже  устроили приют для девочек.
В это время я часто приходил в обитель, стал здесь своим человеком. Ездил с сестрами и настоятелем о. Виктором в Ожоговый центр. Службы совершались в храме Марфы и Марии. В Покровском соборе хозяйничали мастерские им. Грабаря, службы разрешали устраивать только изредка, по праздникам. Входили мы в Покровский собор через служебный вход, слева от алтаря, а не через центральный. Большая половина храма была перегорожена, для службы оставалась лишь часть алтаря и небольшая часть храма. Это казалось прорывом. Можно было рассмотреть легендарные фрески Михаила Нестерова, Павла Корина. Резьбу  Сергея Коненкова. Можно было молиться в той обстановке, которую создавали наши великие художники накануне гибели великой России. Создавали, словно завещание нам. Михаил Нестеров говорил, что если  Обитель и не станет духовным центром России, то храм обязательно станет культурным центром.
Огороженная, выделяемая для верующих часть храма, близкая к алтарю, очень темная, и электричества тут не было. Зато нам никто не мешал. Храм тогда не отапливался. И я видел сквозь пленку, что на той стороне, где трудились реставраторы, у каждого в ногах стояло по несколько обогревателей.
Я мерз и долго стоять, молиться не мог. Народа было очень мало на этих службах. Сестринский хор пел еле слышно. Во всем этом ощущалось то ли возрождение, то ли умирание. Но что-то весьма немощное, зябкое. Я ходил по выделенному нам месту, и задрав голову бесконечно рассматривал необычные фрески. Собственно, это была живопись, а не церковное искусство. Христос у колодца с нелепым нимбом, надетым в профиль. Это были, наверное, последние фрески старой России. Павел Корин закончил роспись крипты только в 1916 году. Последние, конечные росписи русских храмов, что не означает, будто это вершина церковного искусства. Тут в церковное искусство ворвалось светское, привнесло совсем иную веру. Веру интеллигенции, а не монашества.
Я мерз, не мог молиться, и не мог уйти. Еле слышное пение отдалялось, и возгласы из алтаря уже совсем не слышались. Я ходил по темным закоулкам слева от алтаря. И наткнулся на дверь, ведущую на запад. К моему изумлению, при легком нажатии, дверь распахнулась, лестница вела вниз, в подвал, и я шагнул, нащупывая ступеньки. Левой рукой я держался за стену и спускался все ниже и ниже. Темнота неудержимо манила меня. Я не мог остановиться, хотя страх охватывал мое существо все сильнее. Внизу различался слабый свет. Я постоял, чтобы глаза лучше приспособились к темноте. Слабые, еле слышные звуки службы доходили и сюда. И прислушавшись, я укрепился, если и спускаюсь в «сени смертные», то с сестринским пением, и опять пошел вниз. Вскоре стена слева повлажнела, потом стала совсем мокрой. Я ощутил слабый, необычный запах. Справа начинались еще какие-то ступеньки, но я шел прямо. Запах доносился оттуда. Но прямо на меня смотрела неразличимая темнота. Левая рука только обшаривала стену, и только стена удерживала  от бездны, в которую я неизбежно должен был упасть, если бы не стена. И вот запах стал еще ближе. Запах шел от стены, за которую я держался. И вдруг я понял, что ощупываю красочный слой.
- Мокрые фрески, гибнут. – Неожиданно включился в голове искусствовед.
Я постоял еще немного, вдыхая запах. Это скорее был запах цветов, а не церковного ладона, или елея.
Когда я вышел наверх, служба продолжалась. Никто ничего не заметил. Да и отсутствовал я всего-то минуту. Не больше.
Минута, но наполнен я был уже до краев всем самым таинственным, что только существует в мире. И запахами, и мокрыми фресками, и темнотой. Совершенно иной человек вышел из подземелья. Какая-то самая сокровенная тайна Обители должна была,  мне открыться. Я ощущал себя на пороге открытия. И совершенно перестал мерзнуть.
Вообще со мной частенько происходят всякие интересные и необъяснимые вещи. Например, однажды, выходя из храма Всех Святых в Красном селе, я увидел огромную стопку старых церковных газет и журналов. И конечно, прошел мимо. Потому что у меня дома лежало десяток таких стопок с моими статьями. Но какая-то неодолимая сила заставила меня вернуться. Я вернулся и с удивлением воззрился на эту стопку  газет, не зная, что мне тут делать. И тут та же сила, повелела мне листать эти газеты. И к моему удивлению, в старой, перевернутой наизнанку газете я вдруг обнаружил свою фамилию. Нет, это не была статья обо мне, это была статья об игуменье, настоятельнице Рязанского монастыря  прошлого века. Я сразу понял, зачем мне надо было рассматривать эту кучу макулатуры, забрал статью, и тут сила отпустила меня домой. Люди моей фамилии все Рязанские. Это фамилия древнего дворянского, боярского рода. И эта настоятельница, о которой я прочитал, возможно, была моей родственницей. Вот так, через век, через революцию, вопреки сгоревшим архивам, восстанавливаются родственные связи. Восстанавливаются  генеалогические древа, восстанавливаются утерянные связи, корни, и опять начинается  жизнь. И засохшие ветви опять зацветают. Опять цветет засохший миндаль, как пел, предсказывал некогда Премудрый Соломон.
И тут я не мог уйти, не поделившись своими открытиями с кем-нибудь. Контакт у меня установился со старшей сестрой, которой начальница поручила отвечать на все мои вопросы. Это была молодая девушка с высшим образованием. Хрупкая, с огромными глазами. Всегда, когда я подходил к ней, казалось, она удивляется, что я ее не ругаю, грубо не требую чего-то. Не бью. Когда она выходила на улицу, то удивлялась, что ветер не сносит ее, настолько она была хрупкой и беззащитной. Она удивлялась, что еще вообще существует. И я удивлялся ей, и даже побаивался подходить, настолько она уже была неземной и воздушной. На мои вопросы она всегда отвечала коротко и всегда по существу. Иногда ее односложные ответы я обдумывал по несколько дней, пока не убеждался, что ответ получен глубокий и исчерпывающий.
Когда я сообщил ей о своем открытии, о таинственной двери, ведущей в темноту. Она не стала спрашивать зачем я туда пошел, кто мне разрешил, не стала переспрашивать где это. Она сразу ответила, что я попал в усыпальницу Елизаветы Федоровны. А на вопрос о запахе, ответ ее вообще потряс меня.
 - Там фрески мироточат.
 - Но так только жасмин может пахнуть.
 - Это ее запах.
Сестра не выказала никакого удивления.  Ее лицо нисколько не шелохнулось, все то же благоговение от осознания собственного существования озаряло ее. Наш разговор не занял и секунды. Ответы не вызвали у нее никакого затруднения. И она исчезла, передо мной  как пламя свечки после богослужения.
Вот так я столкнулся, так меня привела моя левая рука, словно слепого к чуду мироточения. Мироточили фрески Павла Корина у гробницы, приготовленной Елизаветой Федоровной для своего погребения. Фрески Пророков. Фрески разрушались и плакали, и мироточили. Красота смерти. Красота исчезновения. Точно так же мироточило тело самой Елизаветы Федоровны, пока ее везли из России с отступавшей армией Колчака, на восток.
По стене текла вода, разрушалась вся стена, разрушался фундамент. Оказывается, об этом все знали, конечно, трудно не знать, реставраторам в мастерских Грабаря, что делается у них перед глазами, и под ногами. Но сделать ничего было нельзя, потому что нарушена тут оказалась не гидроизоляция стены, как пишут до сего дня, а нарушены  водоносные пласты всего этого места.  Перед парадным входом в собор все видели фонтанчик. Сюда был выведен живой родник. А при советской власти святой источник безжалостно засыпали и вода нашла себе другие пути. Вот и разрушается фундамент. И течет вода по фрескам.  И камень вода точит, как известно.
Лёгкий, еле уловимый запах жасмина стоял в моих ноздрях. Пророки! Что они опять пророчат? Я решил это выяснить, во что бы то ни стало.
В следующее воскресенье я опять поспешил на службу. Я и не думал стоять и молиться. Со всеми предосторожностями я опять удалился и скрылся в правом крыле храма и тихонько толкнул заветную дверь. В кармане у меня на этот раз была свеча, спички, фонарик и маленький фотоаппарат Смена. Цифровых тогда еще не существовало. Все шпионские, доступные мне тогда снасти.
Я опять   в темноте нащупал дверь и нажал на нее. Дверь не поддалась. Нажал еще крепче… Дверь на этот раз оказалась закрытой. С тех пор, закрытой она оставалась всегда. Больше попасть к мироточивым фрескам мне не пришлось.
Это не могло остановить меня, выяснить все загадки захотелось еще сильнее.
Как заядлый журналист, я не собирался удержать эту тайну в секрете и, написав обо всем, что видел, обонял и осязал, а потом исследовал по книгам, понес свои статьи по редакциям. Первой редакцией, куда я толкнулся, стал журнал «Чудеса и приключения». Журнал находился на Сивцевом Вражке и публиковал статьи о необычных людях и явлениях. Основатель журнала Захарченко, внедрявший в свое время в массы легчайшие летательные аппараты,  типа дельтоплана, уже умер. И редакция пустилась во все тяжкие, публикуя очерки о людях-магнитах, притягивающих к себе  утюги,  ложки  и даже ухваты, о людях-телепортах и прочих феноменах. Мои скромные православные чудеса по сравнению с этим казались безобидными, невинными и вполне проходимыми.  Редактор, который взялся читать мои заметки прямо в моем присутствии, нахмурился и огорошил меня обвинением.
– Как вы туда попали. Кто вас туда пустил? - Я был готов ко всему, но только не к такому. 
- Спустился по темной лесенке… - шепотом отчитался я…
- Как же так? – я 10 лет работал там главным инженером, и не видел этого. Как же вы случайно наткнулись, спустились и сразу все обнаружили? Просто кто-то дверь забыл закрыть.
Чудеса начинались, чудеса продолжались. Казалось, что этот редактор, который на самом деле был инженером, сейчас пойдет и влепит строгий выговор тому, кто не закрыл дверь в усыпальницу. А меня посадит в кутузку.
Вообще, наткнуться в миллионной Москве на человека, который и должен бы отвечать за все эти водоносные пласты и протечки, было еще более невероятным чудом, чем мироточение стены. Скорее из стены потечет миро, чем, источники вод вернут в фонтанчик перед входом, и из него зажурчит вода, думал я.
Редактор пообещал все выяснить, и спрятал мою статью в стол. Я с тревогой проследил за его движениями. Это был первый экземпляр. И я мысленно простился с ним. Тогда  у меня еще не было компьютера, и я отстукивал свои статьи на  прекрасной маленькой Эрике в трех экземплярах. И два других у меня уже куда-то утекли.
На следующий день говорил я о мироточении фресок в редакции «Русского вестника». Алексей Сенин еще больше удивил меня. Он сказал, что у него уже есть статья на эту тему и даже с фотографией. Принес статью, сотрудник Реставрационных мастерских им. Грабаря, и просил оставить его авторство в тайне и опубликовать без подписи. Он стал искать статью, но так и не нашел. И в этой замечательной, патриотической газете, о чуде мироточения ничего так и не было опубликовано. Прямо-таки шпионские заговоры и вокруг фонтанчика без воды, и мироточивых фресок.
                2000 г.



«Не суть речи, ниже словеса,  ихже не слышатся гласи их»
Пс.18. 4.

Послесловие
Сейчас Обитель сильно изменилась, Реставрационных мастерских им. Грабаря, давно нет. Мироточивые фрески пророков, возле гробницы Елизаветы Федоровны, отреставрированы и больше они не мироточат. Огромные головы пророков смотрят безмолвно, словно говоря: «Все что надо, мы уже сказали». Стена время от времени, продолжает увлажняться, а в фонтанчике у храма, по-прежнему нет воды. Появился епископ, который следит за жизнью сестер. Сменилась начальница. Нет и тех сестер, которые принимали меня в гостиной Великой Княгини. Обитель отпраздновала столетний юбилей и надежно влилась в РПЦ, хотя при Елизавете Федоровне оставалась независимой. Издано много книг. Но мой очерк, мои свидетельства нигде опубликовать не удалось. Ни светское, ни церковное, никакое иное издательство не заинтересовалось. Такой писатель есть Крупин, он тогда был главным редактором журнала "Москва", и сказал на этот очерк слово: "О сестрах милосердия? Так запаситесь терпением сестер". Терпим. В «Новом мире», в отделе очерка работал поэт – Кублановский, он сказал, что слишком церковное, куда в светский журнал то? В церковном издании ответили многозначительно, что они  пишут о жизни Церкви. Я долго думал, что бы это значило, почему опять не туда. Наконец, догадался, я ведь написал о жизни простых людей, а не о жизни Церкви. Главный редактор «Русского вестника» умер,  упокой, Господи, раба Божия Алексия, у него был уже не первый инфаркт. И статью так и не успел опубликовать. Так что обо всем, что вы сейчас прочитали не знает никто кроме вас.
Отнес я этот очерк и епископу Пантелеимону, который сейчас возглавляет обитель. Отклика никакого. 
Я отчитался за все. «Не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их» - это псалмопевец сказал о солнце и его лучах. "Нет языка, нет наречия, где бы не слышался голос их." Видимо, это не о нашей стране.


                2016, Лев Алабин