Учебная тревога

               

По тревоге полк должен был вывести всю закрепленную за ним боевую технику "на точку", за территорию части, в поле и там припарковать ее в порядке, расположения предусмотренного боевым дежурством.
Мы все заранее, еще вечером, перед командой "отбой", уже знали о завтрашнем марш-броске с разворачиванием нашей радиолокационной станции П-18. которая состояла из кунга, с аппаратурой, где собственно сидели мы, операторы этой станции, и такого же кунга с самой антенной. Оба они находились на базах из-под машин "Урал", и располагались параллельно при развертывании станции. Позади них, на небольшом отдалении, на прицепах прикатывались ПЭСки (полевые электростанции), для обеспечения подачи электричества для работы станций в боевом режиме.
Команда "Учебная тревога" прозвучала в 5. 00. утра. Время года было осеннее и на улице еще не рассвело. В полной темноте с зажженными фарами техника выехала из боксов, и скатившись на шоссе, двинулась по глинобитной дороге в сторону ближайшего съезда в тайгу, для занятия плацдарма с целью обеспечения боевой разведки и слежения цели.
Начнем с того, что многие машины просто не завелись тогда с первого раза, а некоторые из тех, кому удалось тронуться, с места заглохли на первой же небольшой горке и их уже волокли на место выбранной дислокации тягачами, в вязнущей осенней глиняной жиже скоростного приморского шоссе. "Уралы" тянули на прицепах раскоряченные ПЭСки с слегка вывернутыми в стороны колесами, оставляющими за собой широкие борозды в дорожном покрытии, тут же заполняющиеся дождевой водой. Тяжелее всего досталось, конечно же тягачам. Работы у них было хоть отбавляй. Честно говоря, я и сейчас не понимаю, почему наша, всегда чистая и исправная техника так упрямо отказывала нам и именно в такие ответственные минуты? Но тем ни менее зрелище в этот осенний рассвет было не для слабонервных.
Бегающие с тросами солдаты, кричащие офицеры, буксующие машины, сдающие задом тягачи. Пар и дым выхлопных труб, шмотья грязи из под колес. Нам нужна была оценка, хотя бы троечка, она могла нас спасти. Все знали это и не хотели сдаваться, видя и понимая, что на самом деле получается пока только твердая двойка.
Вся техника, как стадо необузданных, диких, гигантских, зверей, сопротивлялась своим укротителям, упираясь копытами в грязь, оставляя следы-царапины в грунте, выпуская из своих ноздрей клубы пара, фыркая, а иногда даже, громко рыча на своих хозяев, сопротивляясь их воле, и совсем не желая выступать специально, на показ, привыкшая к тихой, спокойной жизни внутри теплых боксов.
Силой каких-то героических усилий бойцам нашей батареи, примерно часам к восьми утра, удалось победить дикий и порою даже свирепый нрав вверенной боевой техники, причем практически без потерь. В боксах остался один лишь БРДМ химзащиты, который был забыт там, на веки по причине частично отсутствующих частей двигателя. Но он и не особо был нам нужен в этой, такой простой но, как оказалось, практически не выполнимой задаче.
Примерно к половине восьмого утра, весь личный состав батареи, вместе со своим парком боевых машин, на конец добрался до намеченной и ранее согласованной точки и начал расстановку машин.
В восемь утра техника на конец была расставлена в боевом положении, и мы ждали команды от начальника нашей станции на ее сборку и вывод в рабочее положение.
В данном мероприятии должны были участвовать не только операторы, но и водители двух "Уралов". Это были два бойца из Азербайджана Фатуллаев и Багиров. Первого все звали Фатулла. Не смотря на свои 17 лет он выглядел сорокалетним мужчиной. Волосы на его лице росли с такой скоростью, что ему приходилось бриться по два раза в день, что бы хоть чуть-чуть выглядеть бритым. Оба они прибыли из маленькой деревни и понимали друг друга по одному лишь взгляду, с другими солдатами они по большей части просто мычали. Казалось, что произносить слова было для них мучительно тяжело. Нет, они конечное же знали человеческую речь, но при этом старались ей не пользоваться по возможности заменяя ее звуками. Призывали в армию их из солнечного Азербайджана как профессиональных водителей с небольшим, но стажем.
Но только одна история о том, как Багиров тащил в горку, на прицепе, еще летом за своим "Уралом" ПЭСку, с растопыренными и раздолбанными передними колесами, до тех пор, пока коробка переключения передач его машины не рассыпалась на шестеренки, внутри, а один из циллиндров не приварился к корпусу двигателя, уже многое говорила о его профессиональном уровне. Когда же офицер спросил его, видел ли он, что ему что-то мешает ехать, он только произнес на каком-то смешанном звуковом наречии:
-А-у-э-оооо-эээээ - Вот онэ это я ее сам еле еле ехал горка. ... У-у-уххх.
Своим удивленным и в то же время каким-то залихватским взглядом, он напоминал молодого Никулина на сцене. Широко открытые глаза махали длинными ресницами на ветру и создавали сквозняк, как арабские опахала во дворце шаха.
В общем, они помогали друг другу и в то же время дополняли и составляли одно целое, ведь недаром служить их определили в одну часть, в одну батарею и на одну радиолокационную станцию.
Вместе они демонтировали потом двигатель и коробку переключения передач с «подбитого» «Урала» для дальнейшей отправки ее на капитальный ремонт в центральные мастерские военного округа.
                * * *
Станция собиралась просто, как конструктор, в наземном положении на штатив, напоминающий металлические, рамные, железнодорожные столбы с завершением в виде электромотора накручивались две осевые балки, на которые в свою очередь прикручивались фидеры антенны с бесчисленными тросами-растяжками, обеспечивающими жесткость при подъеме и эксплуатации всей этой конструкции.
Подъем же осуществлялся с помощью электролебедки, встроенной в основание антенной стойки. Вся процедура отдомкрачивания антенны в вертикальную позицию занимала минуты две, три.
За подъемом следил офицер, начальник станции, лейтенант, не помню уже его фамилии, а помню лишь его вечно испуганные глаза и нездоровый, белый цвет кожи. Он выпустил нервную струйку дыма из тонких губ, белогвардейца, вечно не вынимающего сигарету из таких же тонких пальцев. Будучи новым человеком у нас в батарее он держался особняком. Сейчас же ему нужно было с нашей помощью доказать, что он способен занимать хотя бы такую маленькую должность, не причиняя вреда окружающей среде.
Выбросив очередной бычок, он снял наручные часы и дал команду к сборки в боевое положение нашей станции.
И началась беготня всего нашего коллектива, во главе которого, быстрее и бесполезнее всех суетился сержант Толя Кантэ, хватаясь в панике все время за не те детали антенны и тут же бросая их, а за ним я и двое наших водителей, двигающихся в свою очередь более размеренно, с чувством собственного достоинства и уважения к себе, изредка обмениваясь какими-то звериными, понятными лишь им одним, звуками.
Ну вот, когда вся антенна была собрана на земле, и нужно было ее поднимать в вертикальное положение, лебедка вдруг отказалась работать. Дело в том, что на сборку всей конструкции выделялось определенное время, в которое мы и должны были уложиться.
Соответственно времени на раздумье не было. Надо было крутить лебедку в ручную, предусмотренной для этой цели, механической ручкой, похожей на ручку для завода двигателя.
Я, приняв решение самостоятельно, не дожидаясь команды начальника станции, стоящего рядом с часами, и смотрящего куда-то вдаль своим остекленевшим взглядом, полностью отсутствующего здесь человека, начал подъем. Сначала все шло как по маслу, но чем выше поднималась антенна, тем тяжелее становилось крутить ручку лебедки. И вот настал момент, когда моя рука стала катастрофически неметь и отказывать, но дороги обратно не было, останавливаться нельзя. Остановившись, я бы просто уже не удержал всю тяжесть отдомкрачиваемой антенны, которая составляла килограммов 600-700. Один мотор весил кило триста, триста пятьдесят.
Но как на зло под самой антенной возился, с какой-то херней Багиров. Я понял, что от страха и усталости, у меня нету сил крикнуть ему, - «Отскочи!». Но мне посчастливилось встретиться взглядом с Фаттулой, который понял все и сразу. От его медлительности не осталось и следа. Мне удалось отскочить от ручки лебедки, которая раскручивалась с бешенной скоростью отсчитывая в обратном направлении все накрученные с помощью меня обороты. Метнувшись ракетой в сторону своего друга, он, молча, не имея время на голосовые предупреждения, пригнувшись сам, под колючими, распустившими свои "иголки" фидерами полуподнятой антенны, так и стремящимися проколоть его насквозь, схватил Багирова за сапог, при этом опрокинув его на бок и резко потянул его из под стремительно падающей на него мачты антенны.
Его маневр оказался на чудо удачным. Падающая антенна, с находящимся на своей вершине электродвигателем, слегка самартизировав, практически достав голову утягиваемого в этот момент куда-то вниз, и вправо, совершенно не понимающего что с ним происходит, но при этом ни чуть не сопротивляющегося, Багирова, и промяла его пилотку примерно сантиметра на три, четыре, качнув со всей силы всю разсположенную на основе «Урала», расставленную на четыре опоры, базу, радиолокационной станции, затихла, похрустывая своими металлическими конструкциями в прохладе утреннего легкого приморского осеннего морозца.
Наступила зловещая тишина, в которой только каким-то неистовым эхом, громкого, с басистым переливом, шопота, прозвучал вскрик Багирова:
-О-о-о-й б-л-яяяяя.
Вдобавок, к этому возгласу из раздутых от пережитого стресса ноздрей вырвалась струя свежего возмущенного пара, сверкающего своими клубами на утреннем солнце, и постепенно растворяющегося в прохладном воздухе, унося вместе с собой куда-то вдаль, по ветру всю тяжесть произошедшего момента.
Лейтенант поменял цвет кожи на серый, казалось, что он задыхается и сейчас ему станет плохо, но не одна мышца на его лице не дрогнула. Он только произнес:
-Багиров проверь, голова не помялась под пилоткой? – И повернувшись к резко подувшему ветру, спиной, подкурил очередную сигарету, понимая, что ничто не может его вывести из себя кроме отсутствия возможности закурить, манерно выпустив дым и потряся спичкой в воздухе проделывающей легкий но проверенный временем зигзаг, на удачу.
Отойдя в сторону и отряхнувшись, чудом выжившие друзья-братья, по волчьи грозно, исподлобья смотрели в мою сторону не моргая. Стояла немая сцена. Я понимал, что мог просто попасть в дисбат (дисциплинарный батальон) еще на пару лет дополнительно плюс к полагающимся мне отслужить по призыву, за допущенную халатность. Но в то же время и знал, что крайним будет в любом случае офицер, допустивший такой подъем антенны, нарушив правила техники безопасности. В общем, все были живы и здоровы.
Только Багиров с этого момента, перестал говорить вообще и даже издавать какие либо звуки. Видимо он сказал уже все, что хотел за всю свою не такую длинную и чудом вообще нежданно не завершившуюся жизнь, в этой фразе, произнесенной, хотя и шопотом, но каким-то душераздирающим образом. Так, что она и ее интонация осталась в моей памяти навсегда.
Человеческий фактор скажете вы. Возможно. Но тем ни менее просто подумать страшно, что бы было, если бы не Фаттула?

20.09.16 г.