103. Спасительница Юдка

  (Фрагмент романа «Крепостная герцогиня. Курск.»

      1-го января (естественно, по календарю тогда ещё юлианскому) 1724 года отмечала Расея Новый год, царём Петром на манер древнеримский на сие число перенесённый. Вокруг ёлки Новогодней, тем же деятелем введённой собралась вся многочисленная семья шафировская за исключением главы ея. Мойша Ицкович пребывал во столице на переговорах торговых, в коих помогал ему толмач опытный Роджер Смит. Любимица матери своей Суламифь фискальная где-то шлялась. И любимица отца отсутствующего Юдифь гениальная тоже отсутствовала. 
     Тут постучал кто-то в окно слабо, причём столь слабо, что лишь отрок Авраам, неподалёку стоявший, стук сей услышал. Подошёл он к окну и стал в темень вечернюю всматриваться.

    Вдруг раздался звон стекла разбитого и пролетел камень размеров хоть и не гигантских, но и не малых рядом с виском авраамовым. Осколки же стекла поранили лик его прекрасный. И вскрикнула графиня от неожиданности, а кровь на лице сыновнем узрев, за чрево схватилась, ибо проявил младенец будущий недовольство нарушением порядка общественного.

    Послали за доктором срочно. Однако ранее оного явилась с улицы Суламифь неполных семи лет, сестра раненного. И заявила сия девица благочестивая:
    - Токмо что лицезрела я издалече воочию, аки обнаглевшая овца рыжая дочка смитовская Женька свершила деяние злокозненное: схватила камень пребольшой и в окно им «заехала», поранив брата моего возлюбленного!
    А засим, подъявши длани,
    понеслась борзее лани!
    И удивился Авраам, несмотря на ранение способность к соображению не утративший:
    - Аки же узрела ты издалече во тьме кромешной, что власы ея цвета рыжего были?
    Смутилась Суламифь и уже краснеть начала, но тут пришла мать на выручку дщери любимой:
    - Кто же зимой без убора головного гуляет? Башка ея хулиганская покрыта была, аки всегда платком голубым, что с бахромою.
    - Но в темноте, матушка, не токмо бахромы не разглядеть, но и цвет платка.
    Тут уж Суламифь смекалку проявила:
    - Изо всех детей токмо Женька платок носит! Бабы тоже носят оные, однако преступница, камень в тебя аки Давид в Голиафа метнувшая, явно не бабьего роста, хоть и бабьего (судя по платку) пола!

    Поверил Авраам доводам логическим матушки и сестрицы. И побежал, доктора кровоостанавливающего не дожидаясь, в дом наставника своего, ныне в Питере пребывающего. Ворвался в комнату, в коей Женя (ровесница Суламифи) с младшим братиком Прохором играла, схватил девочку за власы ея и закричал прегромко:
    - Ах ты, гнида рыжая холопская! Вызвала ты меня, господина своего на бой кровавый, коий ни святым, ни правым не является, ибо бежала ты трусливо, аки шакал нашкодивший! Ну так «разукрашу» сейчас «физию» твою бесстыжую так, что на машкерад без маски являться сможешь!
    И размахнулся добрый (но не в сей момент!) мОлодец со всего плеча…! Но узрев жертву свою от ужаса побледневшей с ликом от него же перекошенным, опустил кулак свой хоть и не пудовый по причине малолетства, но могущий принесть урон немалый.

    Тут на крик гостя незваного прибежала с кухни хозяйка семейства смитовского Маланья Прохоровна, супруга гувернёрская и вопросила:
   - Что за деяние дщери моей смиренной вызвало неудовольствие барина высокородного Авраама Мойшевича?
    - Что за деяние?! Оно
      на лице отражено!
 Но не на ея лике трусливом, а на моём окровавлЕнном!
    Оказала служанка пациенту первую помощь медицинскую, опосля чего молвила:
    - Дщерь моя подозреваемая суть девица (увы!) непоседливая и порой проказливая, но вернулась она с улицы часа полтора назад, а раны сиятельства Вашего куда ранее срока сего нанесены были. А посему черпали Вы, барин, информацию о вине жениной (то бишь не жены, а Жени) из источника мутного!
    Призадумался отрок над словами служанки и ответствовал:   
    - Аки говаривал батюшка мой мудрый, «крепостная девка Малашка ума преогромного, но хитрости бабьей лишена начисто, а посему слово ея по твёрдости своей с моим словом сравниться может!». Похоже, невиновна дщерь Ваша, но более точно сие известно будет, когда истинный виновник отыщется.
 
    Прошёл час, и явился пред грозные очи барыни Натальи Васильевны ровесник и друг  Авраама Шафирова сын гувернёров Егор Смит.
    - Ваше Сиятельство! Сообщила мне матушка, что пало подозрение на сестру мою любимую во свершении злодеяния, оправдания не имеющего. Но ведомо мне, что девица сия юная, на мелкие шалости типа разбиения тарелок и разрывания платья при залезании на древо способная, не свершала инкриминируемого ей камнеметания с последствиями кровавыми.
    - А ведомо ли тебе, смерд сестролюбивый, кто сию гнусность сотворил?
    - Видите ли, графиня высокородная, не было злого умысла со стороны семейства нашего агло-расейского. Над окном, ныне временно без стекла пребывающим висела, … да и сейчас висит сосулька тяжёлая, грозящая рухнуть на чью-либо главу несчастливую. Давно мечтал я сбить камнем сию угрозу жизни человеческой … али холопьей.
    - Но неужто можно кидать вверх, - графиня усомнилась, - а попасть вбок?
    - Сие возможно в подпитии изрядном, - Егор ответствовал, - но я не вожу дружбу со змием зелёным. Но ежели поскользнуться во время броска, то последствия могут быть такими, каковыми имели место быть. Выражаю сочувствие другу моему Аврааму и скорейшего заживления ран его желаю.
    Услышав слова сии самокритичные, взбеленилась барыня изрядно:
    - Бывали в истории расейской случаи ВОЗМУТИТЕЛЬНЫЕ, когда спокойствия ВОЗМУТИТЕЛИ типа Стеньки Разина и Кондрашки Булавина руку злодейскую на господ поднимали и даже живота сих великомучеников лишали! Но дабы крепостной барина другом назвал! Да за одно сие достоин он порки! Однако проявлю я из уважения к отцу его и в лице мистера Роджера ко всей Великой Британии милость не менее великую и не велю пороть нахала сего за обращение дерзкое. Но велю пороть его за ошибку, приведшую к финалу кровавому.
    - Отмени, матушка, сию экзекуцию несправедливую! – раненный Авраам воскликнул, ибо простил я Егора от всего сердца и даже благодарен ему за то, что обратил внимание наше на проблему сосулечную!
    - Хорошо, сын мой возлюбленный! Не могу отказать раненному во просьбе его. Не будет порот Егорка за раны твои! Но порот будет за то, что чуть было ни стал причиною смерти моей!
    - Но матушка милая! Ошибаться ты изволишь, ибо не задел тебя камень, а уж осколки стекольные – тем паче!
    - А я и не глаголю про камень али про осколки стекольные. Но услышав звон стекла разбитого испужалась я пресильно, а раны твои узрев – того более! И от переживания сего дитя моё пока не родившееся чуть было на свет Б-жий ни явилось досрочно, что могло причиной стать гибели его да и моей заодно!
    - Но хоть отложи, матушка, экзекуцию сию до приезда батюшки с мистером Роджером.
 
    - Так уж и быть, - «добрая» барыня сжалилась, - отменю порку сегодняшнюю и на утро завтрашнее перенесу, ибо утро вечера мудренее!

    На следующее утро собралась куча народа во дворе. Принесли плаху для разделки мяса, а ныне для порки отрока предназначенную. И обратилась барыня к приговорённому:
    - Не верю я, что дщерь моя возлюбленная Суламифь солгать могла ибо ошибка исключается – невозможно даже в темноте перепутать парня рослого и крепкого, коим ты являешься со тщедушной и невысокой сестрицей твоей Евгенией. А посему объявляю торжественно: «Коли признается сестра твоя во свершении злодеяния сего не по злому умыслу, а ввиду настроения плохого, то не токмо не накажу ея, но награжу за честность булкой маковой!»
    И ответствовала отроковица златокудрая:
    - Не потому согласна я признать вину свою, что позарилась на булку маковую, хоть и люблю зело оную, а потому, что хочу спасти брата своего любимого от страдания телесного.
    На что возразил брат ея:
    - Не слушайте, Ваше Сиятельство, девицу гуманистическую неразумную. Не понимает она, что когда придёт время замуж выходить, отвернутся женихи потенциальные от сумасбродки неуправляемой по одной лишь прихоти по окну камнем запустившей, ибо чего угодно от таковой ожидать возможно!
    - Но ведь никто не прознает об инциденте сем прискорбном, - барыня возразила.
    - Ещё аки прознают, Ваше Сиятельство! Позаботится о сем Ваша дщерь возлюбленная фискальная Суламифь.
    Засмеялись присутствующие, что сильно барыню возмутило.
    - Ах ты, Егорка обнаглевший! – возопила она. – Возомнил себя святым Егорием -змееборцем?! Сейчас поборешься со змеем в виде плётки! А ну-ка,
    скидай тулуп-рубаху
    и возложись на плаху!
    Отрок послушно до пояса оголился и на четыре стороны народу поклонился (аки герой народный бандит жутчайший Стенька Разин пред своею казнью). Затем смиренно возлёг на плаху.
    И посоветовала барыня кузнецу, без особого рвения постыдную роль экзекутора исполняющего:
    - Коли ты на много вёрст вокруг своей умелой рукой прославился, то разукрась сию спину нахальную звездою шестиконечною.
    И пал кузнец здоровенный к ногам графининым:
    - Смилуйтесь, барыня над рабом Вашим недостойным, не сочтите вольнодумцем! Терпели мы, когда Вы детей своих христианских именами иудейскими уродовали! Но не поймёт Вас народ, ежели по повелению Вашему спина хоть и полу-аглицкая, но православная будет символикой иудейской обезображена! Дозвольте украсить спину оную звездою безобидною пятиконечною.
    - Ладно уж, дозволяю, - вздохнула Наталья Васильевна. – Токмо давай уж побыстрее, не то уговорят меня заместо звезды пятиконечной на четырёхконечную али на трёхконечную.
    - Сие аки это? – экзекутор удивился.
    - Крест али три луча, из одной точки исходящих, - пояснил Егор истязуемый, а засим для наглядности слез с плахи и начертил на снегу носком валенка своего эмблему пока не изобретённого автомобиля «Мерседес». Опосля чего вернулся на место своё скорбное.
    - А-а, понятно, - кузнец промолвил и поднял ручищу преогромную с плёткой.

    Вдруг тишину прорезал вопль девичий:
    - Сто-ой!!
    К удивлённому замершему кузнецу подбежала Юдифь Шафирова, ровесница Авраама и Егора.
    - Ну, чего застыл, аки жена Лота любопытная? Опусти длань свою могучую, чай не в кузнице! … А ты, холоп Егорка, чего разлёгся? Неужто ночью не выспался? Не твоё сие место! Вставай, Суламифью заклеймённый и надевай то, что скинул – неча видом своим полуголым девиц невинных смущать!
    - Я бы и рад, гуманная барышня Юдифь Мойшевна, исполнить просьбу сию, но не могу, пока не отменит матушка Ваша справедливая вердикт свой.
    - Ах ты, Юдка нахальная! – рассердилась упомянутая матушка. – Совсем тебя отец разбаловал! Аки посмела ты помешать осуществлению наказания справедливого?!
    - Вовсе не справедливого! Ибо ведаю я наверняка, что не Егорка совершил пакость сию.
    - А ведаешь, кто именно?
    - Ведаю, матушка.
    - Сие не я! – закричала Суламифь. – Врёт она всё, ибо завидует, что ты, матушка, меня более нея любишь!
    - Успокойся, сестрица милая, - Юдифь ответствовала. – Всё равно никто не поверит, что столь примерная, аки ты девица способна на гадость низкую. А посему пусть Егорка уступит место своё мне, пока насморк от мороза ни заработал!
    - Тебе?! – мать опешила. – За что же подняла ты длань свою с камнем на брата своего?
    - Ответ на вопрос сей дам всенепременно, однако не ныне, а когда осьмнадцать лет стукнет! Часть срока сего я прожила, оставшуюся подождать придётся. Но наказание откладывать нельзя, посему повели холопу Егорке слезть со плахи. Иначе придётся мне на него возлечь, а сие может быть истолковано превратно! А ещё, учитывая, что могу я простудиться, позволь быть выпоротой в моей шубе песцовой.
    - С ума сошла?! – возмутилась барыня некогда расточительная без меры, но опосля свадьбы экономной ставшая. – Ты хоть ведаешь, скокмо деньжищ шуба сия стОит?!
    - Позвольте, барыня, дщери Вашей высокородной, - Егор предложил, - быть выпоротой в тулупе моём, коий опосля экзекуции зашить можно и далее пользовать, ибо не в светском обществе я в тулупе сем появляюсь…
    Наталья Васильевна аж побагровела от возмущения:
    - Ах ты, холоп недопоротый! Советуешь мне, госпоже своей, пороть дщерь мою?!
    - Позвольте, барыня, докончить мысль свою: «… а того лучше разобрать сей инцидент камнеметательный прискорбный в узком кругу и не выносить на обоЗРение широких трудящихся масс, дабы не допустить их обоРЗения! То бишь дабы не возникала у сих масс мысль, что можно пороть господ, аки холопов обычных!»
    - Наконец-то, Егорка, услышала я от тебя нечто достойное, а посему вставай, одевайся, рабочий народ, … то бишь нахальный Егор. А тебя, Юдифь, на первых порах поставлю во главу угла, … то бишь в угол! Но вдали от ока народного!
    Пока одевался спасённый от порки, подбежала сестра его ко спасительнице брата ея:
    - Благодарствую, Юдка, за спасение души и тела!
    - Токмо тела, ибо не вела я бесед
душеспасительных.
    - Спасла ты тело Егора, а душу – мою! – молвила Женя Смит. – Ибо кабы не ты, всю жизнь терзалась бы я, что стала причиной страданий телесных брата возлюбленного!
    - Коли так, - ответствовала дщерь славного негоцианта и финансиста, - то возвращаю тебе благодарность с процентами. Ибо ранее считала я Егора отроком лепым и толковым. Ныне же, благодаря тебе, Женя, считаю я его героем, возлёгшим на плаху ради спасения репутации твоей!

                ***