Про Пармёна и подсолнух

Каждый год Пармен Савелич сажал в саду подсолнечник. Уж очень ему мультфильм нравился про тигрёнка из тайги, который семечко согрел, чтобы потом оно его грело. Очень хотел себе такой же. Поливал по правилам журнала "Сад и огород", подвязывал к штакетине тянущиеся ввысь стебли, опрыскивал от мошки и другому вредителю хода не давал. Даже бубен смастерил себе из сумки почтальоновой, которую как-то поутру обнаружил висящей на заборе. Вскакивал в холодном поту в полнолуние и ходил вокруг младой поросли полным голяком, постукивая в этот бубен музыкально, закатывая к луне озабоченные результатом глаза. Соседи даже участкового однажды вызвали: жертвоприношения им привиделись в этих перформансах с ритуальными кострами. Еле выгнал потом его, через неделю… Ничего не помогало. Каждый год культура бескультурно перла в стандартных для вида размерах, вырастая чуть выше ушей.

Каждый год по весне начинал он облагораживать места для посадки. Одни семена в апреле закопает, вторые до мая в доме, в ведре с землей держит, третьи просто разбрасывал по навозным ямкам и присыпал дубовой золой. Даже книжки детские самым маленьким порослям читал на ночь. Виталия Бианки про Кукушонка, про Лесные домишки и Анютину утку, но подсолнухи не поддавались. Обычно росли, как у всех. Зазря вставал каждое утро Пармён и шлепал галошами с прижатой к груди леечкой к своим дитятям.

На этот год решил Пармён Савелич все заделать иначе. Подсвечивая путь канделябром залез на погреб. Достал из трофейного сундучка китель немецкого офицера и сорвал с него аксельбант. Пошел к коту. Кот, как обычно в это время, расплющившись всеми своими дециметрами возлежал на плакатике "Ожирение у котов" и вяло теребил его надорванный уголок. Создав из парадного аксессуара третьего рейха подобие шлейки, Пармён торжественно облачил в нее кота. Кот страшно лупил глазищами, елозил, пытаясь выползти из портупеи и орал без пауз на вдох примерно следующее: "Куда ссука! Ааацтааить! Сгною! В казематах сырых будешь кровью ссать! Два наряда! Ich schoss wie ein Hund! STRAFE! Get Fit!"
Пармен старался уберечься от смертоносных когтей и нес кота перед собой на вытянутых руках, словно проклятый алмаз древнеиндийского царя Чандрагупты II. В саду выбрал самый большой подсолнух, который против правил уже вымахал выше Пармён Савелича. Даже имя подсолнуху этому дал - Толик… 
Расцарапанными руками привязал кота амортизирующим альпийским узлом к Толику. Соцветие перегнул дугой, на подобие моста Маршала Жукова, и под него усадил грустного каторжанина. Кот на удивление как-то сразу замер и притих. Орать тоже перестал. Пармён покурил, косясь на закат, проверил узел, потоптался еще немного вокруг полученной конструкции, попинал комья чернозема, почесывая задницу. Кусались комары и соседский собака Борис стал все чаще заходится лаем, в предвкушении ужина. Ушел с огородика воровато оборачиваясь.

Спать Пармён Савелич ложился с энтузиазмом, как перед новогодней ночью в детстве. Предвкушения волшебства и чудес заставляли его ворочаться и сон все никак не шел. Посреди ночи вскакивал в полудреме и тревожно подолгу моргал в темноту.
 
И под утро приснился ему кот.
Он был огромен! Медленным дирижаблем он как то завис в небе над домом и чесал себя за ухом, подрагивая усами и тестикулами. Линяющая шерсть ватными стогами сыпалась сверху вниз. Пармён беспокойным муравьем бегал по двору, уворачиваясь и прячась в орешнике, прикрывая голову, увязал и тонул в хлопьях кошачих волос, чихал, задыхался и почти тонул. Страшный кот поправлял лапой эсэсовскую фуражку и матерился по-немецки откуда-то из под туч, страшно сверкая глазами, как дьявольский двуглазый маяк...

Пармён вскочил с кровати держась за голову, буквально утопив грязные ручищи в буяных своих кудрях! За окном светало. Ему все еще казалось, что во рту у него клубок шерсти, а сверху раздается грохочущая баварская матерщина. В умывальнике долго отплевывался и фырчал протирая бельма, брызгал ледяной водой во все стороны, похлопывал себя по бокам, кряхтел и ухал филином… Из часов кукушка откашляла шесть утра.
Не завтракая Пармён Савелич вышел из избы в сени. Щелкнул замком входной двери. В чуть приоткрытую щель как от золотого руна ворвался во влажный дом солнечный свет. Вместе с ним, чуть не сбив хозяина с ног, в дом влетел кот, путаясь в портупее. Кота вприпрыжку догонял привязанный к нему истерзанный Толик, вырванный из плодородного земного чрева почти с корнем. Голова его безвольно болталась, семечки из нее сыпались маленькими салютиками черно-серого конфетти.
Кот сипя придушено и роняя линялую шерсть, метнулся от галошницы в кухню, перевернул ведерко с малосольными огурцами, и дальше, прыжком под стол. Эмалированная крышка ведра с характерным ускоряющимся звуком долго крутилась у ног Пармёна. Он беззвучно плакал, держа на руках погибший подсолнух. Перед глазами диафильмом проносились картинки взросления любимца… его застенчивая зеленая юность и такая нелепая смерть в самом расцвете сил.
Кота Пармён простил конечно же. Но решил кастрировать по осени, чтобы не бесился больше от гормональных сбоев.

Хоронил Толика под забором, ближе к дому Лизаветы Парамоновны.
На деревянной дощечке черным угольком нацарапал:
Подсолнух Толик.
апрель-июль 2016.
Калорийность: 601 кКал.


СЕНТЯБРЬ 2016