Свои законы

I
Чувствовал я, что путешествие моё, в принципе, ничем хорошим обернуться не может. Когда выгнали меня из дома и оставили бомжом, решил я покинуть места, в которых довелось жить несколько лет и переселиться на городскую свалку. Когда меня вышвыривали, мне дали немного денег, чтоб я не умер в первое время с голоду. Все вещи, которые мне принадлежали, взять с собой не дозволили, так как решили оставить себе «на память».
А началось всё с того, что одним замечательным летним утром приехали дальние родственники, совершенно неожиданно, не звал я их и не желал видеть. Вроде бы, давно мы уже разругались в прах, не созванивались месяцев пять, а тут на тебе – ведро помоев на больную башку. Дело в том, что я тогда был конченый алик, кирял постоянно всё, что льётся, в долг пил, не возвращал, стрелял деньги, иногда сдавал железо, чугунину, латунь, проволоку. Всё как у всех в наших бараках. Но тем ****ским утром житуха круто поменялась, и опять с ***вой на очень хуёвую.
«Здорово, гадёныш. Мы пришли тебя выселять. Хватит отдыхать уже. Теперь настало время тебе самому заботиться о своём пропитании и искать себе новое жильё. На семейном совете мы решили, что всё равно ты скоро сдохнешь, хоронить нам тебя накладно, а не похоронить – люди плохо подумать могут, хоть, ведь и сука ты, тварь, но родная. И вот, решили мы от тебя избавиться. Проваливай на все четыре стороны, а подохнешь – тебя собаки сожрут. Лечить тебя мы не собираемся, хоть ты и умоляешь, потому что ты говно. Сейчас сюда придёт участковый и вручит тебе бумажку, что ты бомж и ничего тебе не принадлежит, так что давай-давай. Давай».
Я слегка придурел, но не успел и вякнуть, как в дверь ввалился пузатый бухой участковый, злобно отыскал меня взглядом и кинул в меня скомканную пожелтевшую бумажку. Я развернул её. С одной стороны она была измазана в говне, а с другой неровным почерком накорёбано «уволен».
«Вот тебе документ, тварина подлавошная, что ты здесь больше не живёшь. А печать говняная по ту сторону приговора. Или тебе нужны, вша лобковая, другие документы, чтоб тебя отсюда выгнать? Чё молчишь, лежишь тут, как полено, щас пасть поганую тебе разорву, гнида ты гнидная, уёбище подзалупное, если ты не прокудахтаешь чего внятного»
Вся компания идиотов захихикала, ощущая своё превосходство в числе и безумии, предвкушая моё неизбежное разведение воздуха ручонками и уматывание навсегда никуда. Мент даже дристнул от смеха в форменные штаны, по квартире понеслась вонища, как от документа, которым он кидался в меня. Значит, он насрал на бумажку.
Я спал в то время, когда они припёрлись, в трусах, рубашке и куртке, потому что не было одеяла, а ночью я замерзал. Я поднялся, в меня швырнули несколько сторублёвых купюр.
«Это тебе на такси до городской свалки» - загрохотал один.
«Или сразу до кладбища» - подтяфкнула вторая.
Я надел трико и направился к выходу. Так я решил переселиться на городскую свалку.
«Куда собрался, куртку снял живо и оставил тут. Ключи свои на стол, сосунок вонючий!»
« Но ка же я без куртки… ночью холодно… а покрываться? Надо, наверное?»  – захныкал я жалостно и упал на колени, как будто спрашивая у психов, холодно ли мне будет спать ночью на свалке и чем же покрыться.
«Если ты на свалку, то не ссы, чепушилка, там полно всякого тряпья, раз ты замерзаешь, а если на кладбище, то мой тебе совет, вдохни земли с какой-нибудь могилы и сдохнешь, тебя найдут и закопают, как собаку. Мы тебе ещё, высерку, оставляем выбор, а другие родственники просто взяли б тебя, отвезли бы в лесок, убили бы и закопали. Но у тебя есть возможность начать новую жизнь! Это же романтика! Вот какие мы у тебя хорошие!» - с истинным самодовольством заключил грохотавший - «Сваливай отсюда, иначе мы применим силу и власть!»
Я медленно вышел в подъезд и заплакал от невыносимой жалости к себе. Слёзы текли ручьём, солёные, я повалился на нижнем этаже. Сверху доносилось громкое игогоканье тупорылых чертей по поводу того, что так легко удалось от меня избавиться. Кто-то из них открыл шампанское, почти сразу же я услышал словосочетание вроде «Хорош Немироф», но мне было насрать, вся моя злость находилась глубоко в подсознании и многие годы не знала оттуда выхода. Я зашёл в соседний дом к одной сердобольной старушке и попросил позвонить.
«Мне такси до городской свалки» - убито пробормотал я и назвал место отбытия.
«А чё так дорого? Ну ладно, жду» - я повесил трубку, поблагодарил старуху и вышел во двор дожидаться такси до моего нового дома, которого нет.
II
Приехал кавказец, как позже выяснилось, очень херово говорящий по-русски. От него разило так, что казалось, будто в радиусе километра в один момент обосралось стадо баранов. Он не понимал слово «свалка» и не понимал, зачем мне туда, просто ехал около сорока минут и что-то всё время балакал по своему телефону, который дороже моей бывшей квартиры. Потом он прекратил свою речь, по-звериному разорвал бомжпакет и принялся жадно грызть вермишельный прямоугольник за рулём. Чуть не вылетел дважды в кювет, сука, пока жрал. В итоге доехал я до того места, которое обозначалось у него местом прибытия. Я кинул большую часть денег на соседнее с ним сиденье, так как ехал сзади. Вышел, поблагодарил земляка за путь и вдохнул полной грудью аромат отходов всей нашей жизнедеятельности. Это не просто помойка. Передо мной простирался целый город, километров тридцать в квадрате. Город утилизированных и не нужных уже вещей. И людей. И ворон, крыс и прочей падальной животятины.
Пройдя минут двенадцать по этому мегаполису, я заметил невдалеке горевший костёр и компанию, человек шесть-семь. Они тоже увидели меня издалека. Небритого, вонючего и иногда шугающегося от похмелья, уродца. Один из них, мужик неопределённого возраста, такой же небритый, с чёрной от грязи мордой и чёрными ногтями, подозвал меня пальцем, видимо главный в этой шайке. Я подобрался поближе к их уютному пионерскому костру. Повсюду валялись обглоданные трупики крыс, ворон и кошек, хвосты, перья и кости. У костра сидело трое мужиков и три бабы. Одна из баб отсасывала у мужика. Эти двое были самые молодые. Другие две бабы, которые постарше, разбирали пакеты с добычей, ещё один мужик сидел в куче грязного тряпья, обняв колени, скулил и качался из стороны в сторону. На костре жарились куски собачатины, метрах в трёх от костра валялась собачья шкура, чуть подальше – летний вагончик, длинный и узкий, видимо, их жильё.
«Что привело тебя в эти места, братуха?» - с прищуром спросил меня тот, который позвал.
«Да меня не вели вроде. Сам добрался»
«Да мы тут все сами добрались. Дошли» - он внимательна осмотрел меня и добавил – «Сильно колотит тебя, я смотрю. ГаляВаля, дай ему спирту без разводу» - заорал он на одну из баб, рывшихся в пакетах. Она швырнула чекушку тюленя в нашу сторону и он мастерски поймал её на лету.
«Пей и не вздумай запивать. Иначе сожрём. Мне, по большому счёту, наплевать, кто ты и как тебя зовут, откуда ты и зачем сюда припёрся. Здесь всем на всех наплевать. Вон видишь Желтка?» - он указал в сторону обхватившего ноги и качающегося – «Вот он сдохнет через день на второй и мы его съедим» Если тебе что-то не нравится, нас это не волнует. Обратной дороги отсюда нет. Отсюда дорога только к нам в пищу».
Он встал, выпрямился и потянулся, как после сна и направился в сторону Желтка, перешагнув сосущих. Ударом в лоб с ноги повалил его на землю
«Вася, ну я завтра пойду, дай оклематься-то, печень болит блять, жуть» - заорал истошно Желток.
«Я тебе говорил, сука лентяйская, всё про печень. Мы добываем зелье,жратву, пьём и едим, находим воду и у нас ни хера не болит. Ты же, шакал, трое суток тут стонешь, как младенец. Вон Анька ребёнка тут выносила и родила, помнишь, дохлятина? Вкусно тебе тогда было»
Не дожидаясь ответа, Вася сорвал с Желтка, который действительно оказался весь жёлтый, какую-то зассанную майку, выхватил из кармана тонкую иголку и медленно ввернул её, как шуруп, Желтку под нижнее правое ребро где-то на сантиметр. Было видно, что делает он это не в первый раз. У Желтка под тем же ребром красовались ещё две таких же иглы, кожа под ними распухла и гноилась. Желток застонал по-волчиному, прослезился и завалился на левый бок. Его лихорадило.
«Это трудодни, кореш. Когда мы все работаем, собираем полезности по свалке, этот лимон ****ый валяется тут и стонет на печень. Ты тоже будешь работать. За каждый пропущенный трудодень у нас наказания подобного рода. Мы здесь не родились, как и ты. Мы сюда просто мигрировали. Здесь другая страна и здесь свои законы. Не я их придумал. Меня тоже поначалу кололи, и, знаешь ли, с тех пор у меня ни хера не болит. Вообще никогда. Я врач, Василий Старояров, попросту Васа. Сейчас я покажу тебе твоё место в вагоне и расскажу про наши законы, я смотрю, тебя отпустило и прошиб пот. ****уй за мной, слушай и запоминай внимательно всё, не только то, что слышишь, но и то, что видишь».
III
Я поднялся и меня чуть мотануло. Поплёлся за ним в сторону обветшалого говнодомика. По пути всюду валялся разномастный хлам: тряпки, бутылки, битые стёкла, дохлые крысы и кошки, останки раздолбаной мебели…
«Лежать, сука. Щас в ебло угощу» - послышалось сзади. Следом пропердела автоматная очередь. Я обернулся. Штук шесть омоновских вояк расстреляли в упор трахающуюся пару. Галяваля и другая баба, разбиравшие пакеты, повалились на землю, побросав всё добро, мордой вниз, сдвинув трясущиеся ручонки над головами. Один из бойцов саданул Желтка по морде прикладом, он мелко затрясся и застыл навсегда. Я упал на землю мордой вниз, последовав примеру хозяйственных баб. Пару секунд всё было тихо, но тут сильный удар прикладом в затылок лишил меня сознания.
Очнулся я в каком-то сарае. Невдалеке от меня омоновцы жгли костёр. Один из них расчленял бензопилой труп Желтка и бросал его куски в огонь. Влюблённая парочка, уже распиленная, догорала в костре, на меня выпучились вытекшие глазницы трахавшейся бабы. Васи нигде не было.
«Ну что, гнида людоедская, очухался?  Где старый хер, который с тобой был? Куда он провалился?
«Я не знаю, меня выключили» - застонал я – «Не жрал я человечины».
«Эти тоже не жрали, говорят» - он кивнул в сторону трясучек.
«И он не жрал. Он вообще только пришёл» - запердохала Галяваля.
« Давайте, быстро полезли все в огонь, суки свинячьи. Ещё они мне тут будут тявкать».
Я громко заорал и проснулся. О Боже! Опять бредятина приснилась… Очередное похмельное утро возвращало меня в реальность. Я потянулся за полторашкой на полу, жадно соснул оттуда разведённого спирта и начал растекаться по кровати… Фу бля, это всего лишь сон.