Преодоление 4

                Глава    третья.


       Утомлённая    непривычно -  радостными   волнениями,  Таня   старалась   успокоиться,   но  ничего   не   получалось.   Если    трудности   и  неудачи   обычно   настраивали   на   упорную   и   сосредоточенную    работу,   то   радость    делала    её   рассеянной   и  неусидчивой.   Вот   и   сейчас….   Как    ни    взволновало   Таню   объяснение   с   Николаем,  сколько   запретных   и   опасных   устремлений    ни  поднялось    в   душе,   мысль   о  том,   что   он   скоро    уедет  и,   значит,   ничего    уже   не   будет;  мысль   эта   отрезвляла   и   всё    ставила   на   свои   места.   Николай   уедет,  и   всё    останется,  как   прежде.  Тихо   и    скучно….   И,  всё  же,    среди   этой   тишины  -   книги.
        Прошла    неделя,   и   всё   прочитанное   за   эти   дни,  казалось,   вернуло    ей   прежний   покой.   И   вот   он,  камешек,   брошенный    в   спокойную   воду….    За    обедом   как-то   невзначай,  к   слову,  отец   сообщил,  что    сегодня,   Николай    в    первый    раз   на   работу    вышел,  с   ним   в   одну   смену.
         В   глазах   побледневшей    Тани   выразился   испуг. Растерянный    отец   с   минуту   молчал,   прежде   чем   простовато   спросить:
        -   Ты   чего,  дочь?
         А   лицо    Тани   уже   пылало.  Судорожно   сглотнув   слюну,   она   быстро    встала   из-за   стола.
         -   Захворала,  что  ли?  -   встревожился    отец.  -   А   всё   книжки   эти,   сидит    за   ними   день   и   ночь.
          Мать    прятала   проницательный,   все    понимающий    взгляд.   И,   на   ходу   сочинив   что -  то,   далеко   уводящее    от   истины,  шепнула   отцу.   Смущённое   лицо   его   стало   мягче,   подобрело.   Но,   всё   же,   неловкость   дочери   озадачила   его,  вызвала   какие – то   смутные   догадки.   После   обеда,   копаясь   в  огороде,   он    вдруг   сказал:
     -   Что   ты   мне   ни   говори,   чудная   Танюшка    стала.   Вроде    как   переживает,   а    виду   подать    не   хочет.  А    что    уж   переживать?  Слава   богу,   хоть   на   ногах,   да   не   болит    ничего,   иные   не   так   мучатся.
          Мать   неторопливым   движением   поправила    концы   тонкого   платка,   поджала   губы   -    явно   не   по  сердцу    ей    было   услышанное.  «Слава   богу!  -  с  досадой   подумала   она.  -  Куда   уж   как,   слава   богу.   Лучше   и   быть  не   может.   Сказано:  мужик!  Разжуй,  да   в   рот   положь,   иначе   не   додует».   
       Но   отец,   словно   отгадав   её   мысли,   насторожённо   спросил:
       -   А    может,   ты    чего   знаешь?   Может,   тебе    она    что   говорит?   -  И   неожиданно    вспылил:  -   Тоже   мне!   Иная   давно   бы   уж    всё  выведала   да   выпытала.
       Глаза   матери   сверкнули   мрачным   блеском:
       -   Про   что   это?   Каково    ей   на   девок-одногодок    смотреть,  которые    с   парнями    гуляют   да   замуж   выходят?   Про   это   у   неё   выпытывать    прикажешь?  Анютка    соседская   моложе   неё,  а   уж   семью    завела,   в   положении   ходит.   А   наша    всё    над    книжками    чахнет,   будь   они    трижды   прокляты!   Лучше   б   гулящая,   какая   была,  только   б  ни   калека.
         Пронзительно    всхлипывая,   ожесточённо   заработала   тяпкой.   Извелась   мать   за   эти   недели,   глядя   на   Таню.    Всё    она    видела,   всё   понимала.   Хоть    и   не    знала    про  дочкин   разговор   с   Николаем,   но   сердцем   чуяла:   есть    между   ними    что-то,   есть!  По   глазам   дочери,   в   которых   застывал   то   страх,   то   растерянность.
         Нестерпимо    было    думать,  что   Таня,  может   быть,  боится   отца    или    мать,  так    нестерпимо,   что    хотелось   крикнуть:    да   плюнь   же    ты,   дурёха,   на   всех   нас,   раз   уж   так   запал   тебе   в   душу  Колька   этот.    Может,   это   единственное,   что   выпало    тебе,   может,   будешь   потом    всю    жизнь   благодарить   этого   непутёвого   Кольку,   за   то,   что   был    такой    на  свете….   Но   вовремя   спохватившись,   пугалась    мать    своих    собственных   соображений:  «На   ч т о   дитё    толкаю!  На   какую   беду!»  и  так   без   конца,   одно    чувство   боролось   с   другим.   Какой    пыткой    было   для   матери,   затаившись,   со   стороны    наблюдать,   как    беспомощная    неопытная    Таня   пытается    сделать   какой-то    выбор.   А   её   сегодняшний    непонятный    испуг    за    столом  при    упоминании   Николая   переполнил    чашу   терпения.
          Отец   же,   в   каком-то   тупом   бессилии    опустился   на  поросшую    густой   травой   стёжку   меж   огородами.  Руки   его   повисли    точно   плети,   а   упавшие   на   лоб    тёмные   волосы,   как   никогда   раньше   отливали   серебром    ранней    седины.  Слушая   глуховатые,   утихающие   всхлипывания     матери,  он   яростно    сжимал   кулаки,   что   обнажались,  без   того,  толстые    взбухшие   вены.   Всё    его   существо   отчаянно,   гневно   и  бессильно   восставало   против    несчастья   дочери.  Он,   казалось,  убеждал   и    себя,   и   других   в   том,   что   Таня,  вопреки    всему,   не    должна    страдать.   Это   несправедливо,   неестественно,  нечестно!  Он,   отец,   так    неистово   восставал   против    этих    незаслуженных    страданий,   что,   попросту    говоря,   не   признавал     их,    пытаясь    всех     убедить    в    том,   что    у   Тани    всё    хорошо.   А    если    не    хорошо,   значит,   кто – то   в  этом   виноват   и  этот   кто-то   обязательно   должен    ответить.   Он    уже   успел    упомянуть   и   книги,   которыми    Таня,   по   его   мнению,   надрывает    здоровье,  и    невнимательность    матери,   которой    недосуг    выведать    дочкины    печали.    А    уж    если    бы     ему    стало    известно,    что    тут    замешан     ещё   посторонний   и   совершенно    ненужный    их    семье    человек….     Досталось    бы    этому    человеку!   И,   конечно   же,   он    твердил    бы   без    устали,    что,   не   будь    всего   этого,   не   знала    бы   Таня,   ни   горя,   ни   печали.   Вот   только….     Верил    ли   он   в   свои   слова   сам?
        Почему   так   внезапно   прервал    он    свой   спор    с   матерью?   Почему   в   такое   бессилие   привели   его   эти    слёзы,   которых    он    раньше    терпеть    не   мог?
        Общим    у   них   обоих   оставалось   мучительное    чувство    бессилия   перед    чем -   то    неизбежным,   что    рано   ли   поздно    должно    было    случиться    в   жизни    дочери.
        Но   Таня   ничего    не   знала.    Спрятавшись   в   своей    комнате,   она   прижимала   ладони     к   пылающему    лицу.   Одна   единственная    мысль   заполняла    её   сознание:   он    здесь,  никуда   не   уехал   и   она   в   любую    минуту   может   его  увидеть.   Даже   сейчас    в   окно!    Захватывающий   страх   и   захватывающая   радость   смешались   воедино,   это   чувство   было   таким   сложным,   что    она   не   находила    ему    названия.   Это   было    так   ново,   так   трудно   поддавалось   объяснению,   и  Таня    совсем   не  боялась   оказаться   разоблачённой.   Она   была    уверена:    родители   ни    за   что   не   догадаются   о   том,  что   с   нею   творится.  Нет,   подобное   можно   только    на   самом   себе   испытать,  а   со  стороны    ничего    не   поймёшь.   А   уж    родители….    Куда   им!   У   них   свои   заботы,   мирные,   спокойные.   Возятся   себе   на   огороде.  Ничего    им   не   грозит,   никакие   тревоги   не   страшны….
           Ничто    так    не   изматывает,   как   затянувшаяся    сосредоточенность   на   каком-то   одном   предмете,  вокруг   которого   бесконечно    кружат   мысли.    Тане    уже   просто   необходимо   было  переключиться   на    что – то   другое   и  хотя   бы   на    время    забыть   о   Николае.   И   тут   подоспело   письмо   из    редакции.   То   самое   письмо,  ожидание    которого   ещё   недавно    поглощало    все   её    помыслы.   Даже    теперь,   когда    она    с   тревогой   и   страхом   думала   совсем   про    другое,   отрадной   и   обнадёживающей   вспорхнула   мысль:   «А    вдруг   я   всё – таки    сумею   работать   в   газете!»   Работать!  Это   значит   хоть   наполовину   быть   полноценной,  не   сидеть   на   чужой    шее.   Таня   не   призналась   бы   в   этом   даже   самой    себе,   но   сейчас,   в   этот    момент,   когда   самым    дорогим    человеком    стал    для    неё   Николай,   она,   как   никогда    раньше,   тяготилась   своей    физической    беспомощностью,   а   значит,   и   зависимостью   от  родителей.    Сознание    того,   что   она   ищет   радостей    далеко    за    пределами    своей    семьи,   оставаясь   при   этом   иждевенкой,   нахлебницей,   смущало   её.   И   хотя    мысли   о   работе    были    пока    наивны    и   безотчётны,   всё    же   они    открывали    перспективу.  И   вот,   наконец,    письмо!   Что   в   нём?
        Таня    отрезала   полоску    от   конверта   и  вынула    листок.   Скользнула   по   нему   глазами    и    застыла,   не   поверила.   Может,   ошибка,  недоразумение?  Неужели….   А   написано   было   коротко   и    ясно:   «Приглашаем  Вас   на   очередное   заседание    членов   литературного    объединения   при    районной   газете.  Просим    взять   с   собой    новые   работы».
        Голова   пошла   кругом,   сердце   готово   было    выпрыгнуть    из   груди,   однако   хватило   лишь   одной   трезвой   мысли,   чтобы    всё   расплылось   и   поблекло:   мать!   Вряд    ли   она   согласится   ехать.  Ей   сейчас   не   до   этого,   работы   полно.   Да    и    вообще….    Не   отнесётся   она   к   этому   серьёзно…..
        Мать   сидела   на   лавочке,   сложив    руки    и    вытянув   босые   перепачканные    землёй   ноги:  полет   картошку,  на    минуту    присела.   Белый   ситцевый   платок   посерел   от   пыли,   на   щеке   след   грязных    пальцев   -   далеки    её   заботы   от   всего   того,   чем   живёт   Таня.   Вряд   ли   стоит    и    разговор   заводить.  Три   дня   осталось.    Что    придумать?   Или   самой    рискнуть?   Да   кто    отпустит  одну -  то.   Таня    представила    душный   переполненный    автобус,   городскую   толчею  -    нет,   ехать   одной    опасно.   Тяжело   вздохнув,   она    протянула    матери   скомканный    конверт.
       Мать    читала   явно   с  интересом.   Полное    белое   лицо    её   посветлело   в   улыбке.
       -    Ну  вот!   А   ты   всё    изводилась.   Зря,   выходит.   Глядишь,   и   получится.   Ты   никак   ещё    что – то   написала?
       -   Написала,   написала!   -   загорелась   Таня. 
       -    Ну,   вот   и   пошли.   Может,   напечатают.
       Таня   мгновенно   сникла:
        -   Значить,  не   поедем.
     Мать   смотрела    на    неё    виновато   и   умоляюще:
      -    В   другой   раз,  может,   а?    Обещаю   тебе,   честное   слово!   А   теперь….   Сама    же   видишь,   в   гору   глянуть   некогда.
     ….Доводы    матери    звучали    вполне    убедительно.   Однако,   не   занятость,   а   что – то   другое   мешало   ей    отозваться    на   просьбу   Тани.   Дочь,   всё   настойчивее,    всё    упорнее   пытается    разорвать    тесный    круг   своих    возможностей.   Не   принесут    ли   эти   попытки    ещё   большей    беды?   Своими   сомнениями    она    не    делилась    с   мужем,  опасаясь   его    крутого    нрава.    Начнёт    ещё    придираться    к   Тане,   чтоб    поменьше    ходила    да   поменьше    читала.
         Между   тем,   оказалось,   что     знает    он    не   меньше,   и   даже   имеет   на   этот   счёт     кое -  какие    свои   соображения.   И   потому    такое    недовольство    вызвала   у   него    нерешительность    жены.
        Поздно     вечером,   когда    младшие   дети    уже   спали,   отец,   нетерпеливо    кряхтя,   ворочался   в   постели.
       -   Стало   быть,   не    повезёшь   её?   -   с  досадой    выпытывал    он   мать.  -   Как    же,   работа    заела!
       -   А   то   нет?   -   вспыхнула    мать.   -   Тебе   что   -   на   завод   да   с   завода.   А   тут    хоть    разорвись,   мало   огорода,   так    скотины    полон     двор.
       -   Скотина….   Будто   не   на    моей    она   шее.   Отгул    возьму,   коль   так.   Про    дитё    лишний   раз   подумала  бы,   хозяйка!   Была   она,   какая    дурочка,   не   стала   б   днями    в   книжках    копаться.   И   на   собрание   это   нас   с   тобой   не   позовут.   Да   что   толковать   с  тобой!
         Мать   горестно    вздохнула:
        -   Куда    уж   мне,   с   моей – то    темнотой!  Всё   ты   знаешь.   А    везти    её   как,  подумал?   Она   же    из    хаты   не   выходит,   людей   дичится.   Выставь   напоказ,   как   зверюшку,   и   что   будет.   Радость    матери    глядеть!
        -   Ничего,   не   съедят!  -   горячился   отец.  -  Чем   бы  ни   тешилась….   А   то,   как    другой    интерес   появится.   Соседушки   брешут  -   слыхала?   Колька   этот   чёртов   проходу   ей   не   даёт.   Вот   она   где,  беда    лютая!..   
           Это    было    столь   неожиданно,   что   мать   едва   не   вскрикнула,  вовремя    прижав    ладонь    к   губам.  И,   силясь   казаться   беспечной,  возразила:
      -  Нужна   она   Кольке!  А   он   ей…
      -   Рассудила!  -   презрительно   хмыкнул   отец.  -   Ой,   гляди,  баба,  спрошу   я   с   тебя    за   всё.
         А   Таня,  между   тем   сидела    в   своей   комнате,   настороженно    прислушиваясь   к   приглушённому   говору    за   стеной,   в  родительской   спальне.   Всё   не    угомонятся!  Похоже,  спорят.   Тревожное   чутьё   подсказывало:  о   ней.   Отец   бубнил   недовольно.   Вспомнился    его  цепкий    взгляд.  Видно,  заметил   что – то.  Хотя,   что   же    такого   он   мог   заметить?  Разве   что   сегодня….   Сегодня!  И   Таня    вздрогнула.
       То,   чего   ждала   она   с  таким    нервным   напряжением,   произошло   так   внезапно,   что  она   и   опомниться    не   успела.   Надо   же   было   так   случиться,  что   мать,  ни   свет   ни   заря,  послала    её    в   магазин,   именно   в  тот   момент….   Она    шла   по    улице,   ни   на  чём   не   задерживая    рассеянного   взгляда.   Мысль   о   несбыточном   желании   поехать    в   редакцию   не    давала    думать   ни   о   чём   другом.   И   потому   её   так    изумило    появление    вышедшего    из    магазина   Николая.  Остановившись     на   какие -  то   секунды,  он,   робким   неуверенным   тоном,  промолвил,   что   сегодня    вечером   подойдёт.   Что  -  либо    ответить,   смущённая   Таня    не    успела.    Значит,   надо    ждать.   Боясь,   что   родители    о   чём – то   её   спросят,   она,   чуть   ли   не   со   слезами   уже   думала:  «Господи,   когда   же   они   уснут?!»   На   её   счастье,   за    стеной   уже    всё    стихло,   когда   она,   веря   и   не   веря,   услышала   лёгкий    стук   в  окно.   Быстро    накинула   приготовленную   заранее   кофту   и   крадучись,  на    цыпочках,   вышла.
         Но   даже   когда  спустя    часа   полтора,   вернулась,   робко    прикрывая   за   собою   дверь,   страх   и   волнение   так,   же    держали    её   в  своих    объятиях.   Лишь   в   постели,   Таня   облегчённо    перевела   дыхание.   Глаза   слипались   в   дремоте,  но   тревожные   сновидения    не   давали   покоя   до   самого   утра,   теребя   и  без   того   возбуждённые   нервы.   Это    была    беспорядочная    круговерть,   в   которой   сливались    воедино   самые   несовместимые   вещи.   Тане   снилось   завтрашнее   заседание    в   редакции,   где   незнакомые   приветливые    люди   улыбались    ей,   обещая,  что   все   её   рассказы   будут   опубликованы.   А   уж   в   следующее   мгновение    она    оказывалась    у   себя   дома,   во    дворе,   залитом    ослепительным    солнцем.   Рядом   с  нею    стоял    Николай   и   весело    рассказывал   о   том,   как   хвалили   Таню.   И   хотя   мать   плакала   от   радости,   и   даже   отец    был   неузнаваемо    добрым,   то   и   дело,   хлопая    Николая   по   плечу,   Тане   было   тревожно    и   стыдно   оттого,  что   он   здесь   и   все   их   видят.   А   потом    она   собиралась    на    автобус,   торопилась   и   чувствовала,   что   опаздывает.   И   опять    родители,    и   Николай    каким – то   чудом   оказывались    вместе,  рядом,   оспаривая    друг   у  друга   намерение   ехать    с   Таней.   «Я   повезу   её,  я!»  -   настаивал    Николай.   И   снова   сердце   Тани   изматывал    страх   за   него.   Она   словно  бы   летела   куда-то   сверху   вниз,  когда   чья – то  рука   тронула   её   за  плечо,   и   она   очнулась.
       -  Думаешь  подниматься   или   нет?  -   послышался    голос    матери.  И   Таня   уже   по – настоящему,  наяву   испугалась.
      -   А   что?  -  робко    спросила   она.
      -   Собирайся!   Поедем,  -   сказала   мать,  скрипнув   дверцей   гардероба.  -   Платье,   какое   наденешь?