Девочка и монах

       Отец Никифор дремал после вечерней трапезы. Он порядком устал после службы. На Рождество Пресвятой Богородицы служба была чуть длиннее обычной. А завтра еще столько разных дел предстояло сделать! Договориться с монашеской братией о строительстве новых келий, переборонить участки под овес и картофель. Осень-то уже на носу была. Настоящие холода пока не наступили, конечно, но уже чувствовалась первая сырость и хмарь. Да и прохладно уже  было по ночам. А топить кельи следовало лишь только по первому морозцу. Погодка еще пока не дождливая стояла. Все больше на сухую ветерок дул. Так что надо было ловить время и для осенних работ. Он перевернулся на другой бок и подоткнул под бородатую щеку краешек стеганого одеяла. Вздремнуть немножко в самый раз будет. А потом уж и на полуночную молитву можно будет подняться. Отец Никифор смежил усталые веки, и только было расслабился, как тут вдруг услышал плач. Тихий такой плач, едва различимый, но он расслышал его. А потом плач смолк. Появился вдруг, да и пропал. Отец Никифор вновь принялся засыпать, уже думая, что все это ему лишь почудилось, как тут снова этот плач повторился. Тяжело кряхтя поднялся он с дубовой лавки, обул ноги в резиновые галошки, и подошел к окну. На улице вечерело. Белесый туман покрывал своими тонкими нитями пространство между сосен, которые словно безмолвные часовые окружали этот немаленький монастырский двор. Он пригляделся получше и вдруг приметил: возле самого храма, прямо с восточной его стороны, на побуревшей траве сидела девочка. Одета она была в перелатанную фуфайку, а на голове у нее белел платочек. Девочка стояла на коленях перед храмом и плакала. Она исполняла поклоны, кланяясь до самой земли, и крестясь, когда нужно. Было ей лет семь-восемь от силы, не больше. Такая маленькая девочка, подумал отец Никифор, и так усердно молится. Не иначе какая беда с ней приключилась. Он вышел из своей кельи и направился прямиком к девочке. Шел он, стараясь ступать как можно тише и осторожнее, чтобы не напугать девочку, которая, возможно, еще за свою недолгую жизнь, ни разу не видала живого монаха. Увидит еще его, бородатого, да в черной рясе, да зачнет еще пуще плакать, поди потом, утешай ее. – Здравствуй, девочка! Ты откуда здесь?
- Ой! – испуганно вскинулась девочка. - Простите, батюшка! Я нечаянно.
- Ты часом не из соседней деревни, Кочелаевки?
- Нет, я не из Кочелаевки. Кочелаевка семь верст от нас будет. А из деревни Рыловки я.
- Из Рыловки? Да это еще далече будет. Это же сколько тебе идти пришлось?
- Да мне, батюшка, только ночку пришлось бежать, да день весь. Вот к вечеру сюда и добежала.
- Что же привело тебя на наш монастырский двор? Али беда какая?
- Да мне, батюшка, перед церковкой захотелось помолиться. Праздник ведь сегодня. У нас в деревне сейчас церковь закрыта, вот я и пришла сюда. Вы уж простите.
- Ах ты, Божье создание! Да за что ж мне прощать тебя? А лучше-ка пойдем мы с тобой в храм, да я тебя исповедую и причащу. От этого хуже не будет. Тебя как звать-то, маленькая?
- Соней меня зовут, – ответила девочка и снова хлюпнула носом. Отец Никифор взял ее за руку и повел ее следом за собой.
- А плачешь ты от чего? Скажи мне.
- Да мамочка у нас заболела, - начала рассказывать девочка быстро-быстро. – Она на барыню-помещицу работала, вот и простудилась. Теперь лежит, не встает. А у нас еще в семье двое ребятишек есть. Маруся, ей два годика, и Никитка, ему уже целых четыре.
- Как же ты их всех дома одних оставила, а сюда пришла?
- Да так вот, оставила, - прошептала девочка и потупила глаза в землю. – Я тут у вас помолиться хотела, да сразу назад бежать. Я ведь теперь у них за старшую буду.
А отец ваш где сейчас?
- Отца у нас нету, батюшка. Он в позапрошлом году в лес за дровами пошел, так на волков нарвался. Вот и не вернулся живым.
- Эх, горе-то какое! Ну мы сейчас тебя причастим, и домой тебе надо отправляться. Нельзя матушку свою и деток младших одних было оставлять. А вдруг мало ли что у них случится?
- Да я все думала, что Боженька вдруг поможет..
- Поможет, Боженька! Непременно поможет. Только вот как ты одна через лес обратно домой доберешься? А если вдруг волки?
- Ой, и не знаю, батюшка! – вскинулась девочка. – Боюсь я этого темного леса.
- Есть тут у нас одна лошаденка, - проговорил отец Никифор, словно бы рассуждая сам с собою. – Да только вытянет ли она суточный переход? Должна вытянуть. Господь поможет!
В это время они оказались внутри храма и отец Никифор закрыл за собой массивную деревянную дверь. – Ну, проходи, Сонечка! Проходи, милая! Хоть и время сейчас уже позднее, да причаститься никогда не бывает лишним. Господь вон своих учеников посреди глубокой ночи в первый раз причащал. – и рассказал отец Никифор девочке многое из того, что слышал и знал. А она слушала его, да и умилялась. А потом, когда исповедь и причастие они совершили, повел отец Никифор девочку за задний двор и вывел из хлева худую единственную монастырскую лошадь. Не хотелось ему никого будить из братии. Думал, вернется на следующее же утро, как раз к восходу. Собрал он в дорогу мешок с припасами, чего смог собрать, хлеба там, картошки, да луку сырого. Сели они на телегу, и тронулись в путь. Давненько уже отец Никифор не пускался в такие путешествия. Но не иначе как сам Бог пришел встряхнуть его в этом насиженном месте. Немало уже лет было ему, седьмой десяток разменял он в прошлую осень. И был не всегда бодр и свеж на подъем. А тут вдруг случай пришелся еще послужить. Он тронул поводья и посмотрел на девочку. Та уже дремала, свернувшись калачиком, в уголке телеги. Он накрыл ее мешковиной. Авось не замерзнет, сердешная. Это же сколько их сироток по всему белу-свету раскинуто? У кого отца нет, а у кого и обоих родителей. Господь даст, не пропадут они. А матушке больной еще помочь надо. И отец Никифор решил ехать прямиком до деревни, откуда и пришла Соня, до Рыловки.
Который уж час ехали они в непроницаемой осенней тьме. Лошаденка храпела, тяжело давался ей ночной переход этот. Ей бы сейчас соснуть немножко в монастырском хлеву, или поесть хотя бы овса с отрубями, и то бы сгодилось. Отец Никифор как мог щадил ее, не давал особо сильных ударов плетью, все больше прищелкивая языком. А потом, когда спустились они под яр, да показалась на самой вершине холма деревня, дернулось вдруг сердце отца Никифора. - Эх, некстати, - подумал он. – Вот уж правда, не вовремя. И дело это он не докончит, да и девочку подведет. А когда подъем совсем в гору пошел, охнул вдруг отец Никифор внезапно, да и повалился на левый бок. Поводья у него из рук выпали, а сам он на солому, что на телеге была, упал. Девочка тут же проснулась и кричать принялась. Она тормошила старого монаха, хватая его за одежду, и все так же продолжала кричать и плакать. А когда догадалась ухо приложить к его густой бороде, то поняла, что не дышит тот больше. И от этого она еще пущего перепугалась. Соскочила она с телеги, да и понеслась прочь. Деревня-то ее уже была близко. Считай, всего с полверсты оставалось. Так девочка и добралась до дома, жива да невредима.