Здравствуй, Хольгер или история о зарождении новой

Здравствуй, Хольгер или история о зарождении новой истории…

Первая, неожиданная  встреча Кольцова с Хольгером состоялась в КТИЛПЕ. Произошла она внезапно и застала обоих врасплох в разгар празднования другой  встречи - нового года. Запись праздничных мероприятий имела весьма плохое качество ввиду чрезмерного их буйства и многократно прерывалась паузами, называемыми в науке провалами, теми самыми - провалами памяти.
Итак, после выхода из очередного такого её провала, Кольцов вернулся к ПОЛНОценной жизни и не без удивления обнаружил себя сидящим на стуле в совершенно незнакомой ему комнате, в компании совершенно незнакомых ему людей. Это не могло быть вытрезвителем и такое обстоятельство не могло его не обрадовать. И Кольцов как бы нечаянно обрадовался. К увеличению этой его радости он заметил также, что ощущает себя среди всего этого совершенно хорошо и даже более чем спокойно. Обстановка была уютной и дружественно-теплой. Собравшиеся вокруг него в полукруг люди тоже сидели, и внимательно слушали какой-то интересный рассказ. Присоединившись к числу слушателей, с еще большим удивлением он заподозрил, что рассказ проистекал из него самого.  Мысли рассказчика были весьма ему понятны,  а многие из них даже знакомы и близки.  Шли они из рассказчика ровно и покладисто не запинаясь друг об друга и не сбиваясь в кучу, однако,  в языке наблюдался какой-то странный, очень похожий на немецкий привкус, - акцент….!? Сообразительность в это время проснуться еще не сумела, но и без её участия, к продолжающемуся своему удивлению, он чувствовал себя  не то, чтобы сносно, а вполне даже комфортно. Возможно потому, что повышенная его застенчивость также пребывала в крепкой дреме, слившись в объятиях с своей неизменной спутницей – стеснительностью.
Он решил осмотреться. И он осмотрелся…
Речь оратора - званого и  от того - желанного гостя, конечно же, шла о Родине, коей, по всей видимости, на этот раз  была Германия. Радушные и гостеприимные хозяева с интересом расспрашивали об особенностях тамошнего, - «ихнего», мировоззрения подчеркнуто-уважительно называя его Хольгером, а тот, не переставая радовать хозяев, но еще больше самого Кольцова, старательно и почти непринужденно им что-то отвечал, при том почти всегда  вразумительно. Вот тогда-то Кольцов запоздало, но догадался, что вопросы касаются Хольгера Циглера и мешать ему, по прежнему не смел. Новый русский немец с трудом владел изломанным, но все же русским языком, уповая на только первый год его (языка) изучение и это еще больше умиляло собравшихся, впервые видевших совершенно живого иностранца так непосредственно близко.
Следующее, что очередной раз удивило Кольцова – это небольшой, красивый бокальчик в своей правой руке. В нем находилась прозрачная жидкость светло коричневого цвета. Внутреннее, не успевшее еще уснуть или уже проснувшееся чутьё, сравнивая в памяти похожие запахи, сигнализировало – «что-то крепкое… - портвейном это быть не может…», портвейн – это немедленная капитуляция, равно = смерть. Посредством  Хольгера он деликатно полюбопытствовал и узнал, что это не портвейн, а какой-то супер-заморский и дорогущий коньяк, привезенный каким-то очень волосаторуким студентом (или скорее даже его папой) из-за самогО бугра!, и применяющийся для приправки только архиважных мероприятий. Поэтому все собравшиеся держали в руках рюмки с водкой. Хольгер понюхал ближе и очень одобрительно сказал: «я….», что в его исполнении означало вполне полновесное немецкое  «я-я» (то было одно из нескольких добытых в предыдущей, еще Кольцовской жизни немецких словосочетаний, которое он не только практически правильно произносил, но и понимал почти всю глубину его значения). Здесь оно означало, «…о, если бы вы только знали, как я немыслимо растроган теплотой вашей заботы…». Не известно как долго мог продолжаться этот первый выход в свет Хольгера, только нездоровый позыв со стороны Кольцовского, в те времена еще слабо закаленного желудка, неоднозначно дал понять, что дела хороши не настолько хорошо…: – фронт был близок и залпы его отдельно взятых орудий уже вот-вот будут слышны…. И дабы не уронить только что поднятый флаг гордой немецкой нации, Хольгер быстро, насколько позволял его костляво-русский язык, произнес какой-то, встреченный всеобщим одобрением тост, быстренько (по-немецки, не чокаясь) выпил, и спешно ретировался, продолжая благодарно-одобрительно повторять «я  - я…», демонстрируя этим лучшую часть своих обильных знаний родного-немецкого языка. (не считая цифр, конечно, - их по-немецки он знал и мог практически безболезненно изречь ровно двенадцать).

Так впервые появившийся Хольгер, впервые предоставил Кольцову возможность испытать красоту букета настоящего, дорогого напитка. Правда длилась данная радость совсем недолго, - ровно столько, сколько понадобилось быстроногому тандему, чтобы донести заморское зелье до ближайшего туалета и заботливо поделиться им, при помощи сантехнических коммуникаций, с далеким Ихтиандром. 
Затем память очередной раз отдалась в крепкие руки сна, изменив одновременно уже сразу двум мужчинам, оставшимся один на один с её отсутствием, в комическом, т.е. беспомощном состоянии, - состоянии полного нестояния – т.е. комы. (От-цэ-пьянения).
Обесчещенный и покинутый памятью новоиспеченный дуэт застыл в оцепенении в космическом вакууме, между этажами незнакомого общежития. И кто знает, как сложилась бы судьба каждого из них, включая и судьбу этого рассказа, не появись совершенно случайно и откуда нивозьмись, но очень кстати, в этом месте и в это время еще один их общий друг. Точнее даже не общий…
Друг этот был другом Кольцова. Это был Петя. Он, скоропостижно оставив ёлку, мчался куда-то по своим, неотложным делам, побыстрее разрешить маленькую, но гнетущую его нужду.  Кольцова Петя Полухин знал весьма хорошо. С приятелем же его, в его же лице, был не знаком вовсе, а сначала даже и совсем его не замечал. Тут все трое (со слов Пети) стали сильно удивляться. Кольцов представился Хольгером и сильно удивил Петю заявлением, что никакого Кольцова он не знает. Да и самого Петю, кстати, тоже видит впервые. (откуда же было знать этому сыну германского народа о Пете?) Хольгер, однако, тоже не внес ясности. Он, к всеобщему удивлению, очень плохо говорил по-русски, ни Кольцова, ни Петю не признавая, и решительно не желая этого делать за отсутствием таковой необходимости. Он и далее желал оставаться в  удивительном  и прекрасном открытом космосе. А поскольку с его плохоразборчивых слов -«…йяа  ейсть зьдъ-есьть йю-чьийть-сья… ньё пльёй-хё знаайть…- сьё-йзнавайьть рью-ський йя-зиыйкь…» - контакты и связь с «Землей» представлялась ему весьма затруднительной.
Петя оставлять товарищей в такой беде, тем более в открытом космосе не мог, не имел он такой вредной привычки, не такое у него было образование. Он несколько раз принимался хлопать то одного, то другого по щекам, пытаясь заставить сфокусировать на себе хоть чей-нибудь взгляд. Оба взгляда одинаково смотрели в никуда и, хотя иногда временно и наводили резкость, процесс идентификации не срабатывал, - блок памяти был сильно поврежден.
Кольцов по-прежнему не признавал из собравшихся никого кроме Циглера, последний же говорил по «рь-юусь-сь-кье» все хуже и хуже, переходя на сладкое сонное постанывание, и начиная рассеянно подбирать себе среди ступенек космическую плацкарту. Единственным шансом продолжить прерванное в цокольном этаже веселье – было взвалить друзей на себя и вынести обоих из космоса и от греха подальше как из горящей избы. И Петя так и поступил. Он, хотя и с трудом, благополучно донес интернациональный космический экипаж до их корабля на пятом этаже, сгрузил его в совершенно обыденную, общежитскую кровать, предусмотрительно закрыл на ключ дверь, тем самым существенно уменьшив космическое пространство до безопасных размеров отдельно взятой комнаты, и снова убежал на «ёлку».
Проснувшись утром, частично самовосстановившаяся память Кольцова доложила ему подробный отчет о событиях произошедших с ним и его новым другом Хольгером за отрезок времени от комнаты с дружеским полукругом до вызова Ихтиандра. Остальные показания, были слишком рыхлыми и зыбкими, поэтому в них она беспомощно путалась и сбивалась.
Некоторые подробности и детали этой интернационально-новогодней истории были восстановлены при помощи, проснувшегося ближе к обеду Пети, - крестному отцу новорожденных космонавтов. О недостающих же подробностях и деталях этого, первого в своем роде, полета история на сегодняшний день временно умалчивает, но не теряет надежды на появление других космических очевидцев.

                24,01,10 – 27,01,10

КТИЛП – это Киевский Технологический Институт Легкой Промышленности
Хольгер Циглер – реальный немец, студент КИИГА оказавшийся волею судеб в одном с Кольцовым и другом его Петей стройотряде…
КИИГА - Киевский Институт Инженеров Гражданской Авиации, так бережно и нежно взрастивший всех троих главных героев, как и множество других, не менее отважных персонажей.