Повесть о тайной любви Люси Андреевой. глава 1-я

           Сегодня я начинаю по главам публиковать мою «Повесть о тайной любви Люси Андреевой».
   Эта история необыкновенной любви поразила меня, хотя я уже давно перестал удивляться чему-нибудь.
  Некоторым читателям не нравится читать что-либо с продолжением,  потому что им не терпится узнать, чем это все закончилось. 
  И я прошу их извинить меня.
  Потому что знаю, что еще большая часть любителей чтения  бросает на середине слишком длинные произведения.
                С уважением,
                Борис Аксюзов.

         Повесть о тайной  любви Люси Андреевой.
                1.               
    С некоторых пор я стараюсь избегать встреч со своими бывшими одноклассницами и однокурсницами. Дело в том, что каждый раз, когда я встречаюсь с ними, я вижу, как неумолимо они стареют…
  Как старею я, меня не волнует, потому что в зеркало я смотрюсь редко, а когда все же заглядываю, то всегда вижу одного и того же человека, который, как мне кажется, совершенно не изменился с тех блаженных дней, когда нам было  двадцать пять.
  А вот девчонки… Это ужас какой-то… Они менялись со скоростью курьерского поезда! Сначала, выйдя замуж, становились деловитыми и рассудительными, теряя половину того шарма, коим очаровывали нас, восторженных юнцов.
  Потом у них появлялись дети и первые морщины. Дети мешали нам нормально общаться при встречах, а морщины успокаивали: «Как хорошо, что я на ней не женился!»
  Дети поступали в институты, морщины прибавлялись, а вместе с ними росла усталость в когда-то милых  и радостных глазах.
  Вскоре появлялись внуки,  забот становилось еще больше, и усталость превращалась в элементарную замотанность.
 И только когда  внуки становились тоже самостоятельными, мои прежние подруги спохватывались, вспомнив, что они, прежде всего, женщины, и начинали красить поседевшие волосы, истреблять морщины и кутать в шарфики некогда лебединые шеи. Но - увы! – было уже поздно…
  Настолько поздно, что после каждой встречи с ними, я возвращался домой  потерянный и убитый…
  Но эта встреча произошла случайно и была настолько неожиданной для меня, что я не успел даже огорчиться, увидев перед собой согбенную старушку с клюкой в руках, на которую она опиралась, сидя  на скамейке в парке Летнего сада.
  Я очутился там вовсе не для обозрения  достопримечательностей этого великолепного места, а просто пересекал парк, чтобы выйти на набережную Невы, где я должен был встретиться  со своим бывшим сахалинским  учеником Сашей Ветошкиным. Он был капитаном одного из лесовозов,  которые в ожидании разведения мостов стояли на Неве прямо напротив Летнего  сада.
  И вот, проходя торопливо по аллее, я вдруг услышал эту давно уже не слышанную форму своего имени, прозвучавшую для меня откуда-то  очень и очень издалека:
  - Борька!
  Я, естественно, сначала вздрогнул, потом оглянулся. И увидел на скамейке эту старуху с клюкой.
 Но странно, я сразу узнал ее…
 По глазам…      
 Они у нее совсем не изменились… Даже опоясанные сетью бесчисленных морщин… Даже лишенные длиннющих, карабкающихся вверх ресниц и прекрасных бровей…
  В них сохранился блеск удивления и радости, характерный для молодых людей…
  Я подошел к  ней и снял с клюки морщинистую руку…
  - Здравствуй, Андреева, - сказал я, и она заплакала, обрадовавшись,  что я узнал ее.      
   Потом она неожиданно быстро выхватила откуда-то носовой платок, смахнула со щек слезы и улыбнулась мне.
  - Ты…? – начала она о чем-то меня спрашивать, но я прервал ее, поднимая ее со скамейки:
  - Пойдем со мной, здесь недалеко. Мы встретимся на набережной с одним человеком, а потом у нас будет уйма времени, чтобы наговориться. Ты даже представить себе не можешь, как я рад тебя видеть…  Сколько лет мы не встречались?
  - Сорок пять, - ответила она, не задумываясь.
  Я взял ее под руку, и она довольно резво пошла рядом, слегка припадая на правую ногу.
  - Сломала  почти на ровном месте, - объяснила она, заметив, что я покосился   на  ее ногу. – Спешила на урок…
  Она засмеялась, как будто  тот случай с переломом был очень забавным.
   Ветошкина я увидел издалека. Он стоял, облокотясь на парапет, в великолепной белой капитанской форме с золотыми нашивками и курил сигару. Вид его был очень эффектен, и я подумал с усмешкой: «Ну, вот,  Сашке представился еще один случай пустить мне пыль в глаза. А ведь ему уже за пятьдесят…».
  И я оказался прав. Капитан Ветошкин, будто не замечая меня, сначала подошел к даме, галантно приложился к ручке, а потом уже обнял меня, растроганно бася:
  - Валентиныч,  ты каким был, таким и остался!
  Не  знаю, почему, но все мои сахалинские ученики обращаются ко мне на «ты» и зовут «Валентинычем».
  Мне было интересно узнать, как это случилось, что с греческого сухогруза Сашка ушел «капитанить» на российский лесовоз, но он не дал мне и рта открыть:
  - Все вопросы – на борту  моей каравеллы. Там уже засекли в бинокль нашу трогательную встречу и начинают накрывать на стол. Кок, у меня правда, татарин, а не француз, какой у меня был на «греке», но клянусь медузой, он тому французу сто очков вперед даст…
  - Понимаешь, Саша, - прервал я его. – я только что в Летнем саду встретился со своей однокурсницей. Кстати, познакомься. Ее зовут Людмила Семеновна, она тоже учитель. Мы не виделись с нею сорок пять лет.
   Сашка еще раз лобызнул ручку и бойко отрапортовал:
   - Капитан дальнего плавания Александр Ветошкин.
   И уже обращаясь ко мне,  добавил:
   - Я думаю, Людмила Семеновна не будет возражать против посещения моего корвета. Там, после роскошного обеда, вы сможете найти    укромный уголок   и  поведать друг другу, что случилось с вами за эти сорок пять лет.  Я думаю, что до двух часов ночи вы уложитесь. Я правильно рассуждаю, Людмила Семеновна?
  Андреева улыбнулась:
  - Совершенно верно. Тем более, что за всю свою жизнь я ни разу не была на корабле.
  Сашка захохотал:
  - Вы пролили бальзам на мое искореженное штормами сердце, Людмила Семеновна! Вы назвали мою старую калошу кораблем, что позволительно говорить только о судах военно–морского флота. Правда, как вероятно, вы уже заметили, я сам иногда называю мой лесовоз каравеллой или корветом, но это делается специально для Бориса Валентиныча, потому что он пропитан романтикой моря,  как моя кожа морской солью.
    Мы прошлись по набережной к одному из спусков к Неве, построенных еще при Петре Первом, где был причален моторный ялик, за три минуты доставивший нас на борт лесовоза «Волго-Балт» под номером, который я не запомнил.