Ностальгия по идиотизму

       Последние годы «хрущевской оттепели» проходили под знаком растущего «низкопоклонства перед Западом» – явления, которое достаточно себя проявило еще при Сталине. Тогда для такого низкопоклонства были реальные основания. Сейчас их практически не осталось. Но инерция и ностальгия имеют самостоятельную силу.

       Другой особенностью эпохи был «бенефис репрессированных» и их родственников. Например, Андрей Вознесенский не смог напечатать свои стихи по рекомендации Бориса Пастернака, однако, когда в одной из редакций его приняли за сына расстрелянного председателя госплана СССР, а поэт не возражал, то проблемы исчезли...

       В начале 60-х годов прошлого столетия развернулась дискуссия о физиках и лириках. И физики брали верх. Глубинная причина заключалась в том, что гуманитарные науки «вышли из моды». Русская философия закончилась до Октябрьской революции и была заменена марксизмом – смесью экономики и социологии. История переделывалась по лекалам эволюции и прогресса – теориям, доныне научно не доказанным.

       Когда Юз Алешковский в шутку обозвал Сталина «большим ученым, в языкознании познавшим толк», то, сам того не желая, говорил правду. Будущий «вождь народов» учился в Тифлисской семинарии на «отлично», а там к преподаванию русского, церковнославянского, древнегреческого языков и латыни относились серьезно.

       Вышесказанное не затрагивало гениев, каковым, скажем, проявил себя уже в те годы Иосиф Бродский, но на людей средних способностей тенденции эпохи наложили неизгладимый отпечаток. Они искаженную картину мира приняли за подлинную...

       Кумирами читателей в конце правления Хрущева были братья Стругацкие, а их культовая повесть «Трудно быть богом» до настоящего дня не покидает сознания постсоветской интеллигенции. Значит, по-прежнему она находится у времени в плену.

       Книга Стругацких построена на частом в западной фантастике (Кларк, Брэдбери, Фармер, Гаррисон) приеме, когда пришельцами из космоса (инопланетянами) становятся жители планеты Земля. Разведчики из Института экспериментальной истории изучают, не вмешиваясь, некую планету, где свирепствует мрачное Средневековье.

       Невмешательство – условное, ибо трудно не воспользоваться преимуществами в интеллекте и технологиях перед немытой, вечно пьяной, изъеденной клопами, жестокой и кровавой местной аристократией, а также ее приспешниками-«штурмовиками».

       Герой повести – простой советский парень Антон, он же дон Румата, побрякивая шпорами, с двумя мечами на поясе, с видеокамерой в обруче на лбу, с нескончаемыми мешочками золотых монет, ведет борьбу с «внеземной нечестью» во главе с коварным доном Рэба. И побеждает морально, ибо уничтожать «мракобесие» ему запрещено.

        Румата есть некий последователь Сен-Симона, Конта и Ницше – не вполне здоровых индивидов, которые делили человечество на умных и глупых, на достойных и тех, от кого следует избавиться из-за их неспособности к великим свершениям... 

       Я, будучи подростком, читал взахлеб о похождениях Руматы. А потом узнал от взрослых, что на самом деле ничегошеньки не понял, что книга сия – тайная, иносказательная. Тайна заключается в том, что действие происходит в СССР при сталинском режиме, а дон Рэба есть не кто иной, как зловещий Лаврентий Павлович Берия...

       Я-то был почти ребенком, а Аркадий и Борис Стругацкие – взрослыми. Неужели они на полном серьезе полагали, что сталинский СССР представлял собой средневековое государство? Неужели они всерьез думали, что средневековая Европа – самое ужасное место и время в истории? А как же первые университеты, студенческие братства, Рабле, ренессанс, Леонардо да Винчи, Галилей, Сервантес и Шекспир?

       Нацисты (разве братья этого не ведали?) уничтожили минимум 40 миллионов (!) человек, а столетняя война, приходившаяся на «мрачное Средневековье», унесла жизни сорока тысяч. Чудовищная инквизиция вынесла около двух тысяч смертных приговоров, ведьм, не прошедших испытаний и сожженных, насчитывалось порядка ста...

       Какие бы ни были ошибки в подсчетах, жертвы Средневековья и Новейшей истории даже отдаленно не сопоставимы. Что это было помутнение разума или сознательный подлог? Ответить не берусь. Но, перечитав на днях повестушку, изумляюсь брезгливым отношением авторов к людям, отсутствием образов и корявостью языка, желанием «гнать строку» и бесконечным пустословием, которое бросается в глаза.
 
       «Протоплазма, думал дон Румата. Просто жрущая и размножающаяся протоплазма» ... «Румата буквально слышал, как трещат их тупые, примитивные мозги» ... «Когда он вошел, она вскинулась, но он не дал ей подняться, подбежал, обнял и сунул нос в пышные душистые ее волосы» ... «Румата посмеялся сквозь комок в горле» ... «Огромные синие глаза без тени мысли и теплоты, нежный многоопытный рот, умело и старательно обнаженное тело ... Окана внезапно остановилась, обхватила Румату за шею и с хриплым стоном впилась ему в губы» ... На сексуальной ноте завершу.

21.09.2016