Глава3 Митя

***
- Бей его, Катька! – кричала одна половина ребят.
- Наподдай ему шибче! – орала другая.
На окраине села у дома Пироговых катались по земле двое, семилетняя Катерина Казаковцева и закадычный соперник её Сёмка, который старше был девочки на год.
- Будешь ещё птичьи гнёзда разорять? – приговаривала Катюха, ухватив обеими руками рыжие кудри противника, – Будешь? – повторяла она свой вопрос грозно.
Мальчишка, вконец потеряв инициативу, ещё трепыхался лёжа на животе, но ничего уже сделать не мог.
- Ах вы, разбойники эдакие! – подбежал неожиданно к разъярённой ребячьей группе Егор Силыч, дед поверженного малого – Ишь чего удумали? – поднял он сначала барышню, потом своего отпрыска. – Миритесь немедля, а то всё родителям вашим расскажу!
Катя исподлобья  посмотрела на своего врага. Тот, утерев грязный нос, шмыгнул им и жалостливо произнёс:
- Она первая начала…
- Я первая? – снова встала в позу Катерина, вид у которой был ещё тот: растрёпанные светлые косы, развязанные синие ленточки, порванное ситцевое платьице – А кто перепелиными яйцами кидался?
Егор удивлённо посмотрел на внука.
- Кидался, кидался! – стали поддакивать ребята хором.
Бухгалтер, молча взял Семёна за руку, и повёл его домой. А Катя обессилено уселась на траву.
- Молодец, Катюха! - начали подбадривать её сорванцы, компанию которых она предпочитала девчачьей – Так ему и надо!
Катерина подняла на них глаза. И забавное личико её враз сделалось серьёзным.
- А сами-то чего? – сказала с усмешкой девочка – Сдрейфили что ли?
- Мы? – замялись ребята – Да мы…
- То-то и оно – произнесла Катька серьёзно, затем отряхнула испачканный пыльный подол, подула на ободранный кровоточащий локоть и хромая отправилась домой. – Завтра в семь у поскотины – скомандовала она, удаляясь – В поход пойдём. Кто опоздает, останется дома…

***
«Светило» уже совсем опустилось к горизонту и блюдцем висело на нём, окрасив всё вокруг малиновым цветом, будто сам Господь Бог разлил по небу ягодный взвар. Дневной зной постепенно уступил место вечерней прохладе. Там и тут перемещалась в воздухе тучками мошкара. Стучал колёсами пробегающий вдали поезд.
- Мууу! – мычали, гонимые Харитоном по деревне рогатые кормилицы – Мууу! – подзывали они к себе хозяев, послушно останавливаясь каждая у своего двора.
- Пойдём, хорошая – открыла ворота Наталья  и впустила бурёнку Марту домой.
Та вошла внутрь спокойно, не торопясь, будто боясь расплескать молоко из вымени, и, важно сама проследовала в сарай. Наташа отправилась за ней.
- Ну что нагулялась? – спросила хозяйка жующее животное – Нагулялась – ответила Наталья за коровушку, и, похлопав её по светлому упитанному боку, стала снимать оттуда прицепившиеся серые репьи.
Тёлочка довольно махнула хвостом, в ожидании дойки.
- Батюшки мои! – услышала Наташа растерянный возглас золовки и из любопытства выглянула из сарая.
Серафима сидела на крыльце с тазом в руках, а перед нею как диво дивное стояла вся чумазая Катерина. Наталья недовольно нахмурилась:
- Опять дралась? – спросила она дочь строго – Быстро в угол! – скомандовала родительница, не дожидаясь ответа.
- Ну, мам! – заныла Катя протяжно, и веснушки забегали по её курносому носику.
- Никаких ну мам! – отрезала Ната – И завтра гулять не пойдёшь! -  скрылась она за дверью сарая.
Девочка, скорчив недовольную рожицу, последовала за тёткой в избу.
Наталья же вернулась к Марте.
- Ну что с ней будешь делать? – стала жаловаться она бурёнке на дочь – То из рогатки по жестянкам  стреляет как снайпер, то как партизан под вагонами на станции лазает, то на лыжах со стога сена съезжает. Лыжница, будь она не ладна! – возмущалась Наташа отчаянно – Разве девочки так себя ведут? И в кого она у нас такая? – покачала головой Ната – Хотя, соседи сказывают в бабушку Матрёну – вздохнула молодая женщина, и присев у вымени стала доить «кормилицу».
С тех пор как они семьёй вновь перебрались в деревню, прошло несколько лет. Свекровь крепко хворала и по хозяйству ей требовалась помощь. Митя снова работал на тракторе, а она, Наталья трудилась дома.
Девочки были уже школьницами. Полина окончила второй, а Катерина первый класс. С ними вместе учились и старшие ребятишки Митиных товарищей: Юрка Маланин, сын Фёдора и Маньки, Максимка Ерофеев, сын Захара и Верочки, Славик Савин, сынок Алексея и Дарьи, которые поженились последними из всех.
Дуськина же дочь от Федьки получала знания в соседней деревне в Кубово, но мать её всё продолжала изо всех сил переманивать отца любимицы к себе. Манька, чувствуя это, беременела без остановки, желая привязать мужа к своей юбке окончательно. Так и метался бедный Фёдор доселе между молотом и наковальней.
Захар с Верой, подарив Максимке сестрёнку Анфису, пустились ещё и за братиком, а Лёха с Дашей решили пока ограничиться двумя хулиганами.
В общем, жизнь текла своим чередом. Менялись люди, поколения. Стариков теснила молодёжь.  Всё шло так, как и должно было идти…
- Мам! – услышала вдруг Ната позади себя голос Полины – Там Катька есть отказывается. Голодовку объявила – нажаловалась она на сестру, протягивая матери железную кружку. – Тётя Сима тебя зовёт.
Наталья глянула на старшую дочь. Вся ладненькая, беленькая, аккуратненькая, ангельское личико, глаза зелёные, ресницы длинные. Истинная маленькая барышня, которая радовала всех вокруг своим прилежанием и послушанием.
- Сейчас, Поля, приду – ответила Наташа, зачерпнув молока из ведра для дочери. – А голодающей передай, к Маланиным её отправлю жить!
Девочка поняла, о чём идёт речь, улыбнулась, и, аккуратно забрав у матери кружку,  поспешила домой…

***
Эти пришлые люди появились в колхозе недавно. Они постучали в самый высокий на деревне дом и попросились на лето на постой.
Четверо геологов из столицы жили теперь в семье Казаковцевых. Матрёна выделила им комнату на второй, пустующей половине избы, а кормила московских гостей Серафима, которая за отдельную плату готовила мужчинам обеды.
Порою, они сутками отсутствовали дома, но иногда, в такие дни как сегодня, уходить, никуда и не думали…
- Дааа! Затянуло – посмотрел Пётр на укрытое плотным серым «одеялом» небо. – Видать надолго…
- Дня на два – ответил молодому геологу Митька. – Если повезёт…
Они стояли на невысоком крылечке под навесом и курили.
Дождь выбивал однообразную чечётку по крыше, омывая деревянный сруб, поленницу, сарай, колодец, заливая грядки, траву и деревья.
- Ну, что? Хоть нашли чего? – поинтересовался у своего собеседника Митя.
- Да ищем – ответил невнятно москвич. – Дело это не скорое…
С тех пор, как в тридцатые годы в области была обнаружена нефть, многочисленные геологические партии не покидали здешних мест. В поисках чёрного золота они исследовали все равнинные места, опускались в низины, поднимались высоко в горы, забираясь, порою, туда, где не ступала нога человека…
- Вчера пробы грунта взяли, а сегодня съёмку планировали осуществить – продолжил нерадостно Пётр. – А погода, глянь,  нам всё испортила…
- Ну, это ничего – приободрил постояльца Митя. – Дожди пройдут и заснимете вы всё, что вам там нужно было…
Он докурил свою папироску и, выставив руку с окурком под дождь, затушил его.
- Пойдём в дом что ли? – предложил он парню.
- Пойдём – ответил послушно тот, но увидев вдруг кого-то в приоткрытые ворота, передумал. - Ты иди, а я сейчас – сказал Петя и устремился на улицу.
Митрий, пожав плечами, ступил в просторные, длинные сени, соединяющие обе половины дома. Ему необходимо было позавтракать, перед тем, как отправиться к своим тракторам.
Дети ещё спали. Наталья и Серафима суетились на кухне. Мать, сидя на стуле у печки, потихоньку замешивала тесто в чугунке. Она ласково посмотрела на сына:
- Ну, что, как там?
- Поливает, мам, поливает – ответил Митя совсем уже немощной старушке в белом платочке.
- Ой, Наталья, погляди-ка! – сказала Серафима лукаво, высунувшись в окно – Девка-то Милютинская за постояльца нашего взялась!
Под навесом у ворот стояли двое: как всегда игривая Зинаида, повзрослевшая, округлившаяся и очарованный ею геолог Пётр.
- Ну и чего ей от него надобно? – спросила раздражённо золовка – Хотя известно чего! – хмыкнула она - Ох, Петруша, держись! – засмеялась вдруг Симка громко – Ощиплет она тебя всего, как курёнка! Как есть ощиплет!
- Можно, хозяева? – услышали они в дверях голос Льва Афанасьевича, научного руководителя группы.
- Проходите, конечно, проходите. Как не можно? – пригласила гостей Матрёна – Сейчас Серафима вас покормит.
Мужчины уселись на лавки вдоль длинного стола.
С боку, с образов на них смотрели лики святых. Научный руководитель украдкой взглянул на иконостас.
- Ваши? – спросил он хозяйку дома.
- Мои, милок, мои – вздохнула она. - А кто ещё теперь за всех помолится? – спросила старушка – Кто, как не я?
Наташа положила на стол зелень с огорода, поставила глазунью из десяти яиц в большой чугунной сковороде, нарезанный чёрный хлеб и миску домашней сметаны.
- Кушайте – сказала она постояльцам, подавая ложки, вилки и тарелки. – Сейчас ещё и блинчики с мёдом будут.
Серафима с удвоенной скоростью, как жонглёр в  цирке, подбрасывала кругляши блинов у печи, переворачивая их в воздухе, смазывала уже готовые топлёным маслом, отчего те аппетитно блестели.
Мужчины, недолго думая, принялись поглощать деревенскую пищу.
Митя посмотрел на них.
Лев Афанасьевич человек пожилой, степенный. Столичный интеллигент, доктор наук. Крупные морщины на лице, острая бородка, да добрые умные глаза, характеризовали этого жильца более чем положительно.
Спутники его были возрастом моложе. Один еврей средних лет, низок, чёрен в круглых роговых очках на носу. Второй, полная противоположность первого, рыжеволос и высок.
- А где же Пётр? – поинтересовался Лев Афанасьевич – Стынет же всё?
- А Петя ваш с соседкой нашей выгуливается – хихикнула Симка, ставя румяные блины на стол. – Ох, не скоро она его отпустит.
Руководитель крякнул и улыбнулся.
- Ну, что же, дело молодое. Пускай погуляет – отхлебнул он чай из алюминиевой кружки. – А вы чего же с нами не садитесь? – обратился он к хозяевам.
- Кушайте, кушайте – сказала Матрёна. – Сначала мужчины, потом уж и мы.
Митя присоединился к постояльцам. Наталья, протерев  передником столешню перед мужем, поставила ему миску каши и стакан молока.
- Может, маночку будете? – спросила она гостей.
- Ох, нет, увольте – замотал головой Лев Афанасьевич – Иначе ни дышать, ни работать не сможем. А нам ещё отчёт составлять.
Он встал.
- Благодарю – чуть опустил руководитель голову, как офицер получивший награду. - Всё было вкусно. Признаться в городе такой пищи теперь и не сыщешь – неловко выбрался он из-за стола и отправился к выходу. – Пойду, почитаю  немного – сказал мужчина и окончательно исчез за дверью.
Следом за ним, с полной тарелкой не съеденных блинов и чашкой мёда, отправились и его довольные спутники.
- Вот и накормили жильцов – вздохнула Серафима – А Петра всё нет – выглянула она в окно снова и внимательно посмотрела на крепкий мужской силуэт, чёрные волнистые волосы и красивый греческий профиль. – Всё нет – задумчиво повторила Симка  вновь.

***
Они ехали по ухабистой, уже совершенно просохшей дороге. Мимо проносились капустные, ржаные и клеверные поля. Лесные заросли менялись редкими островками деревьев, да пастбищами, на которых вольготно выгуливались коровы.
«За преступное отношение…» - значилось теперь в формулировке  выговора. «За преступное отношение …»,  и к чему?! Кипело нутро у председателя, и от этого он никак не мог успокоиться, ёрзал на сиденье автомобиля туда и сюда, разговаривая сам с собою.
Он человек труда, положивший всего себя, на то, чтобы поднять вверенное ему хозяйство из руин, создать людям достойную жизнь, обеспечить государство хлебом, молоком и мясом.  И за это ему выговор?!
- Да чтоб вас всех разорвало, крысы кабинетные! – начал ругаться уже вслух вконец расстроенный Андрей Андреич – Да чтоб вы все поиздыхали! – вспомнил он недовольные физиономии сегодняшних партийных начальников на совещании, которые отчитали его как мальчишку.
«За преступное отношение к кукурузе» - значилось теперь в его личном деле. Ни к человеку, ни к Родине, а к кукурузе!
- Да идите вы все знаете куда со своей кукурузой! – вновь выкрикнул он зло в чисто поле.
- Андрей Андреич, ну не расстраивайтесь вы так – попытался успокоить председателя колхозный шофёр Лютиков Василий, приземистый кудрявый юнец. – Начальство оно такое. Сегодня бранит, а завтра хвалит…
- Ты, Васька лучше молчи! – рявкнул недовольный «бос» – Твоих комментариев мне ещё не хватало! – осёк он парня и продолжил свой красноречивый монолог – Урожайность у меня видите ли для них плохая! А откуда мне взять хорошую-то?! Я что у каждого поля с этой заразой автоматчика должен ставить, чтобы грачей отстреливал, которые половину посевов поели! Или мне Господом Богом заделаться, чтобы погоду холодную на тёплую менять? А может быть речку Лобовку повернуть сбегать, чтоб поля кукурузные не топила, когда разливается гадина! – негодовал он -  И какой дурак вообще придумал у нас здесь эту кукурузу выращивать! – уже не сдерживаясь, орал Зябликов – Рожь не надо, овёс не надо, а кукурузу давай! Самое то! – он, морщась, положил руку на сердце – Останови, Василий – попросил вдруг председатель, доставая из баночки очередную белую пилюлю.
Шофёр послушно свернул на обочину и притормозил у лесочка. Мотор заглох, и слышно стало пение птиц кругом и стрекотание кузнечиков повсюду. Шелестела нежная зелень от дуновения ветра.
«Зяблик», не по инструкции, разжевал таблетку и закрыл глаза.
- Как хорошо, тихо – сказал он теперь спокойно. – Так бы скинул с себя это ярмо, да пошёл свободный по полю гулять. Ни тебе соцобязательств, ни планов, ни сроков сдачи – размечтался мужчина, вдохнув воздух полной грудью.  – А я так рыбачить люблю – произнёс он трогательно. – Возьмёшь, бывало, поутру удочку, да босичком на речку шмыг. Лесочку забросишь и стоишь себе, ждёшь, красотою любуешься. А петушки в деревне кукарекают, коровки мычат… – председатель помолчал и вновь продолжил – Потом домой придёшь с ведром карасиков, а там Люся – расплылся в улыбке любящий муж. - Мне бы только до неё добраться – сказал он,  продолжая держаться за больное сердце. – Она-то меня быстро на ноги поставит – выдал немного угомонившийся Андрей Андреич. – Поехали, Василий, – стукнул он вдруг рукой по дверце машины. – Поехали, родной…

***
Тося скоблила косарём неокрашенные половицы крыльца, предварительно плеснув на них воды из ведра, принесённой с огорода из бака. «Вжик, вжик» - брызгала в разные стороны отмокшая грязь и, враз, почерневший, затоптанный пол становился светлее.
- А юбки теперь в городе носят вот такие! Представляешь?! - высоко задрала подол своего простенького платьица Ульянка, младшая сестра Зинки Милютиной, семнадцатилетняя пышная девица, демонстрируя  подруге свои полные ноги и модную длину. – Я как увидала, аж ахнула! – совсем засмущалась она, отбросив назад тёмные косы.
Тося собрала большой тряпкой выскобленную грязь, пополоскала её в ведре, выжала и вновь протёрла уже чистое место.
- И что ты предлагаешь, в деревне такие надеть, чтобы старухи нам вслед плевали? – спросила она, не прекращая работу.
Уля задумалась.
- Вот я и говорю. Бежать отсюдава надо. Нечего нам здесь молодым, да красивым делать! – вздохнула она, пожав плечами - Ни тебе женихов, ни тебе развлечений!
Тося  глянула на «красавицу писанную». Нос курносый, щёки пухлые, уши торчком… Обаяния в подруге было, конечно, хоть отбавляй, но вот красоты? Впрочем, как и в ней самой худой, да белобрысой тоже…
Они обе закончили в этом году школу. Тося, круглая отличница, Ульянка хорошистка. Теперь им предстояло поступить в техникум, ну или в училище, хотя, лучше конечно было бы в институт, однако, говорят, туда только городские по конкурсу и проходят…
Тося, отчего то, вспомнила своих двух братьев, ведь ей, как и им, тоже предстояло покинуть деревню. Старшего Анатолия она знала плохо. Он уехал из дома, когда ей было всего четыре года. Отслужил в армии, да там и остался. К двадцати пяти обзавёлся семьёй, и теперь писал родителям часто, да всё обещал приехать. Средний брат Роман так же с ними не жил. Выучился в городе на слесаря и работал давно на заводе…
- Есть кто дома?! – услышала вдруг она детский голос своей двоюродной сестрёнки Катюшки. – Бабуля вам муку передала, открывайте скорее!
Тося, бросив всё, подбежала к воротам, распахнула их и взяла из рук пигалицы пятилитровый бидон.
- Как ты дотащила то его? – удивилась она.
- Да чего тут тащить то? – ответила деловито девочка – Через дорогу только и перейти! А что это вы здесь делаете? – спросила она неразлучниц.
- О модах говорим! – выдала недовольно Ульянка.
- О чём? – переспросила её Катерина.
- О модах – повторила, нехотя, Тоськина подружка. - Хотя, мала ты ещё на эту тему беседовать - пренебрежительно махнула она рукой в сторону Кати.
- Можно подумать ты больно большая – обошла вокруг красавицы писанной Катюха  – Видела я как ты тут юбку свою задирала. В артистки, что ли собралась?
- В какие ещё артистки? - опешила Улька – Мы на бухгалтерш учиться едем!
- Ну, хватит вам, а то опять поссоритесь – прервала беседу девчонок Тося. – Пойдёмте ка, лучше новые пластинки слушать. Папка из Иглино привёз…
- Не пойду – сказала Катя твёрдо. - У меня есть дела поважнее, ваших тут пластинок! – шмыгнула она носом и удалилась восвояси.
Ульянка стремительно завальсировала по двору, разгоняя кур...
- Ландыши, ландыши… - стала напевать она, ловко перебирая по земле галошами.
- Какие ландыши? – осекла её подруга, выплеснув воду – Сейчас новые песни услышишь, с ума сойдёшь – поведала она без тени сомнения и, повесив на забор пустое ведро вверх дном, отправилась с Ульянкой в дом слушать новые пластинки…

  ***
Митька громко стучал в соседские ворота. Казалось, этот стук мог разбудить любого, только не Захария.
Наконец,  ничего не понимающий друг, выглянул в окно.
- Выходи давай! Время! – показал Митяй на свои часы, и приятель со всех ног кинулся собираться.
- Опять проспал – ворчал он сам на себя, натягивая впопыхах рубаху и свитер.
Штаны застёгивал уже по дороге.
- Захарка, – сказала мужу ласково заспанная Верочка – обед возьми – повернулась она на другой бок и пружины кровати под нею заскрипели, запрыгали, заходили ходуном.
Беременная в третий раз, она капитально поправилась, и когда то тоненькая фигурка её заплыла со всех сторон внушительными складочками.
- Возьму, не переживай – наклонился он к ней и поцеловал в пухлые губки. – Буду поздно, к ночи, сильно не жди.
- Хорошо – сладко застонала она и вновь закрыла глаза.
Шаркая кирзовыми сапогами, они, молча, шли по спящей деревне. Зорька ещё только собиралась окраситься красным, но на заборах как по команде уже голосили петухи.
Матерясь, выползал из дома пастух Харитон. За антисоветский репертуар он отсидел в лагерях три года и был выпущен «исправившимся» властью на свободу. Хотя на самом деле до исправления ему было ещё далеко. Да и власть прежняя сменилась, а Харитон остался всё тем же пьяницей и антисоветчиком.
- Ни за что пострадал! – жаловался он людям каждый раз при встрече – Видано ли дело человека за убеждения сажать? – говаривал бедолага и вновь растягивал меха своей гармошки, исключив всё же, на всякий случай, из репертуара частушки про вождя.
- Здоров Афанасьич! – весело приветствовал односельчанина Митька – На службу спешишь?
- Туды, куды ещё? – ответил недовольный гармонист, разматывая трясущимися руками свой скрученный кнут.
- С похмелья что ли болеешь? – вновь поинтересовался Митяй, которому и самому после вчерашней самогонки было не хорошо.
- С него родимого – вздохнул Перепёлкин.
- Так полечись стопочкой!
- Уже – махнул рукой опухший страдалец и пошёл по улице, волоча за собою «рабочий инструмент».
Через несколько минут Митрий выруливал на своём тракторе на дорогу. Сегодня его бригаде предстояло очередное рыхление междурядья кукурузного поля.
Культура южная, в отличии от прочих злаков, требовала к себе повышенного внимания – рыхление, прореживание, посынкование, подкормка. И всё это занимало у колхозников уйму времени и сил. К тому же из-за прохладного климата в здешних краях она была низкорослой и чахлой, а советские неопробованные семена не оставляли этому растению уже никаких шансов.
- Догоним и перегоним Америку! – усмехался Зяблик накануне, вспоминая небезызвестный лозунг партии и правительства. – Может южане и догонят, да только не мы. Как бы нам из-за этой «Царицы полей» вообще без штанов не остаться – говорил председатель в запале. -  В прошлом году сгнила проклятая и в этом тоже норовит…
Однако Митькино дело было маленькое. Работу свою он выполнял на совесть, а что уж получится, один Господь ведает…
Подпрыгивая на кочках, он подъехал к кукурузной плантации, где уже работали машины его товарищей. Остановившись, он ловко выскочил из трактора  и подошёл к полю. Оно было большое, бескрайнее.  Чёрная земля-смоль дышала и пахла свежо. Митрий ткнул сапогом почву и глянул на поникшие растения, высаженные на пашне стройными рядами.
- Да уж, - сказал он как-то озадаченно - а ведь Андреич то не зря волнуется. И кормили мы тебя, царица, и боронили, а ты всё одно больная – вздохнул Митька и, резко развернувшись, направился встречать отставшего от него по дороге Захара...

***
Ему не было ещё и тридцати. И он не слыл баловнем судьбы. Его отец погиб на фронте в далёком сорок втором, а мама, слава Богу, доселе здравствовала и преподавала, несмотря на свой преклонный возраст, в Московском вузе.
С ранних лет Пётр был хорош собою, а потому самоутверждения ему не требовалось, столичные девушки и без этого обращали внимание на красавца парня. Но он почему-то оставался равнодушен к ним.  В городских барышнях ему не хватало чего-то естественного, искреннего и живого.
Пётр встретил её впервые, когда бродил июньским вечером по округе. Она шла от колодца с вёдрами полными воды и улыбалась ему. Её милое лицо и округлые формы не на шутку вскружили голову молодого учёного.
Зинаида была постарше и в вопросах любви намного опытнее. А потому обольстить интеллигентного приезжего ей не составило труда.
Иногда она рассказывала ему о себе, упустив, конечно же, историю с Митей.  Как жила несколько лет в областном центре, и как случилась у неё там любовь страстная с инженером-практикантом, как однажды он предал её, и беременную бросил…
- А когда я дитя потеряла, руки на себя наложить хотела, – вздыхала Зинка горестно – но потом смерилась. Ведь он-то его не хотел. А ребёночек должен в согласии родителей жить…
- Конечно – вторил ей Пётр и любовался, любовался ею бесконечно.
К своим двадцати восьми, насмотревшись на приличных особ, она и в самом деле похорошела. Научилась за собою ухаживать, правильно себя преподносить. Однако умнее так и не стала. «Да и нужен ли ум будущей домохозяйке?» - размышляла деревенская обольстительница на досуге.
Только вот о любви чистой с инженером-предателем Зинаида всё наврала. Как не пыталась она устроить свою личную жизнь в городе, ничего у неё не вышло. А последний роман с сомнительной уголовной личностью и вообще чуть было не закончился для Зинки тюремным сроком...
- Зиночка, а ты в театре была? – спросил её Пётр ласково.
Они лежали на траве, в лесу под высокой берёзой, и он как всегда не сводил с неё глаз. Расстёгнутая кофточка, румянец свежий, веночек из ромашек на голове.
- Конечно! – вновь соврала Зинаида – В Уфе много театров приличных – открыла она было рот, чтобы все их перечислить, но вспомнив, что не посетила ни один, решила всё же тему сменить. – А ты Красную площадь видел?
- Я то? – засмеялся он вдруг, переспросив – Да у меня окна на Кремль выходят.
- И высокий у тебя дом? – недоверчиво спросила Зинка, привстав на локотки.
- Высокий.
- И на каком же этаже ты живёшь?
- На пятом.
- Здорово! – сказала она вдруг, снова плюхнувшись в траву – Хорошо, наверное? Хочешь тебе ванная, а хочешь телефон персональный! Алло! – приложила она руку с воображаемой трубкой к уху - Прямо как в кино! – произнесла Зинаида с замиранием сердца.
Пётр вновь засмеялся.
- Да нет. Душ и телефон у нас общие. Мы с мамой в коммуналке живём.
- Как это в коммуналке? – удивилась собеседница.
- Когда-то, до революции вся эта квартира деду моему принадлежала, а потом его с семьёй уплотнили. 
- Что значит уплотнили?
- Две комнаты только оставили, а остальные другим жильцам отдали.
- Ну, надо же – посочувствовала Зинка парню. – Но всё равно хорошо.
Она замолчала и, посмотрев в небо, стала напевать незатейливую песенку. Где-то в глуши куковала кукушка. Паучок меж травинок доплетал свою паутину. По цветку в Зинаидином венке быстро передвигалась божья коровка.
Пётр погладил кудрявые локоны девушки, потом лицо. Оно, как ему казалось, было необыкновенным. Нежная, чуть розовая кожа, родинка на щеке, алые губы и синие глаза, обрамлённые стрелочками ресниц. Парень вдруг застонал и опрокинулся  на спину. «Как же он полюбил эту женщину! – думал геолог своим воспалённым мозгом – Неужели это, то самое настоящее, от которого сходят с ума и рушится мир!  Но как же он всё-таки полюбил её!…»

***
С охапкой цветов счастливая Катерина бежала по лугу к пасеке.
- Дядя Прокоп! Дядя Прокоп! – кричала она громко – Посмотри, чего я нашла!
Девочка и раньше приходила сюда вместе с мужем тёти Настасьи. Рассматривала пушистых насекомых в улье и пробовала даже собирать мёд. Пчеловодом дядя Прокоп был славным, но вот рассказчиком просто превосходным. Они подолгу с ним беседовали, и он поведал юной барышне о здешних краях и об её замечательных предках. С ним всегда было легко и приятно находиться, а потому Катя часто приглашала на пасеку своих друзей.
- Дядя Прокоп! – не унималась девочка – Ты только посмотри!
Она приблизилась к родственнику и раскрыла свою ладошку. На ней блеснула отстреленная, уже местами покрывшаяся ржавчиной, гильза.
- Что это? – спросила Катя, всматриваясь в доброе, но совершенно некрасивое, морщинистое лицо своего дяди.
- Это гильза, Катюша – ответил он ей. – Да их здесь много таких.
- Фашистская? – волнуясь, шёпотом переспросила девочка.
- Нет – улыбнулся бывший служивый. – С гражданской, наверное, осталась. Ты выбрось её…
Катя задумалась.
- Как же я выброшу то? Это же память! – стала дуть на находку и рассматривать её на свет Катерина – Интересно, чья она беляка какого или красного командира? А может самого Блюхера?
- Нет, Катя, Блюхер здесь не был, а вот его отряд был.
- Значит, всё-таки красноармейская – сказала девочка серьёзно. – Её бы в музей сдать – Катерина поразмыслила. – Или себе оставить? Дядя Прокоп, как ты думаешь?
Мужчина вновь улыбнулся:
- Себе оставь, Катюша, себе…
Девочка ещё раз посмотрела на находку.  Вдруг, литой кусочек металла исчез у неё из руки. Это незаметно подобрался сзади  брат Гришка и, выхватив гильзу, кинулся прочь.
- Отдай! – крикнула ему Катюха и, выронив букет, побежала следом – Отдай противная, мартышка! – обзывала она двоюродного братца, который постоянно подстраивал какие-нибудь каверзы – Я всё тёте Симе скажу! – чуть не плача грозила девочка, пытаясь нагнать хулигана.
- Ябеда! Ябеда! – травил её лопоухий, рыжий малец – Нашла железку и радуется! – смеялся он над своею сестрицей.
- Это не железка! Это память!
Сорванец вдруг остановился и высоко поднял руку с содержимым наверх.
- Какая ещё память? – спросил он, приготовившись зашвырнуть гильзу далеко в траву.
Катерина подбежала к нему ближе.
- Память о войне гражданской! – подпрыгивала Катя, пытаясь достать свою «драгоценность».
- О войне говоришь? – усмехнулся Григорий и, размахнувшись, метнул железную капсулу куда запланировал – Ну, иди, ищи свою память…
Катюха проводила взглядом стремительно удаляющуюся от неё «находку».
- Ненавижу тебя! – крикнула она яростно мальчишке – Ненавижу! – бросилась девочка с кулаками на обидчика.
Но Гришка, сделав своё грязное дело, быстро ретировался.
- Поплатишься у меня ещё, пакостник! – кричала ему вслед Катерина.
Она ещё долго лазала в кустах в поисках гильзы, но так ничего и не нашла. Однако обиду на брата затаила крепкую…
В тот день Катюха отыскала шмеля побольше, отправила его в спичечный коробок, а ночью, когда Гришка уснул, высадила жужжащее насекомое ему прямо на нос.
«И кто говорил, что шмели не кусаются?» - спряталась под одеялом Катя, когда в доме начался всеобщий переполох…

***
От порыва ветра громко хлопнула дверь в сенях. Занавески на окнах высоко поднялись вверх и снова плавно  опустились. В душном воздухе витал запах грозы.
Симка глянула в открытое окно. Деревня вся утопала в зелени. Поодаль у лесочка на лугу, привязанный к колышку, пасса рыжий телёнок. Переваливаясь с бока на бок, по улице важно шествовали гусаки. Крупный хряк лениво развалился в тенёчке у забора. На ягодную гору взбирались бабы с лукошками.
Тишина и покой воцарились кругом, только не в душе у Серафимы.
Её жизнь была пресной, что тесто бездрожжевое, которое она сейчас месила. Дни походили один на другой: пасмурные, серые и беспросветные. А ведь ей уже скоро сорок…
Одна радость брат Митя с семьёй, да сын Гришка, который, впрочем, в последнее время совсем отбился от рук: огрызался, учился плохо, покуривал и, сказывали, даже матерился.
Симка часто думала о том, что было бы не напугай она тогда своего Ягодкина. Как бы они жили вместе. Сколько бы ребятишек ещё родили…
Она припоминала и ту свою злополучную поездку к его матери. Угрожала тогда Серафима ей крепко, сынка посадить обещала, отчего старушке сделалось плохо. Пришлось даже вызывать врача.
А суженый её так больше и не объявился. И где теперь, никто не знал…
Дверь хлопнула ещё раз, но не от ветра. В сенях послышались чьи-то шаги.
- Здравствуй, Сима – услышала она вдруг давно позабытый голос.
Серафима обернулась и выронила из рук скалку. Та покатилась по покатому полу старого дома и остановилась только у ног гостя. Тот поднял её.
- Здравствуй, Сима – повторил он ещё раз. – Это я, Емельян. К тебе приехал и сыну. Примешь?
Серафима глянула на похудевшего и осунувшегося Ягодкина. Белая рубашка в мелкий цветок, застёгнутая на все пуговицы, пиджачок шерстяной в руках, очки на носу, да лысина в пол головы. Но сердце её отчего-то забилось так часто, что готово было выскочить наружу. Однако, собравшись с духом, она сказала:
- Приму, отчего ж не принять. Чать не чужие…
Бывший ухажёр заулыбался и, подошёл ближе.
- Раздевайся – снова окинула она взглядом его низкорослую фигурку. – Руки мой. Обедать пора…

***
Фёдор вынашивал план побега давно, с тех самых пор как женился на Маньке. Бабой она оказалась никудышной, мало того, что брюхатила из года в год и грязнулей слыла отменной, так ещё и характер имела скверный.
Ругала Манька мужа по поводу и без повода. Но всё больше, конечно же, без повода.
- Ааа! И что за мужик мне достался олух! – кричала она на всё село и от этого её лицо и без того некрасивое, делалось совсем безобразным: глазки узкие, нос картошкой, обвисшие щёки - Детей сделать, сделал, а прокормить их толком не может! – не унималась змея.
Запамятовала видно баба, что сама после свадьбы ни дня не работала, огород запустила, корову доить и то забывала…
- Ну, всё! – отвечал ей Федька после очередного скандала – Ухожу от тебя!
- Куда ты уйдёшь от такой-то оравы?! – возражала ему заноза, принимая гордую позу – Разве что к полюбовнице на разок?!
- Убью! – не выдерживал Фёдор – Убью, поскуду! – бежал он по улице за визжащей женой.
Так продолжалось долгие годы. И наконец, Федька решился.
Этой ночью он тайком собрал чемоданчик, поцеловал спящих отпрысков своих, всплакнул, и под покровом темноты, покинув свой дом, перебрался на постоянное жительство к Дуське.
Та встретила любимого хлебосольно, расстелила белую простынь. И впервые за много лет Фёдор уснул спокойно…
А на утро толстомясая Манька неслась со всех ног по деревне к дому Милютиных – Ушёл! – орала она во всё горло, на потеху селян. – Ушёл кобелина!
Подлетев к Зинкиным воротам, стала изо всех сил тарабанить в них руками и ногами.
 Зинаида, разбуженная внезапным появлением подруги, рассердилась на неё не на шутку.  «Это ладно ещё, что Петра дома нет, в горах ночует – подумала она. – А то ославила бы её сумасшедшая баба перед московским то ухажёром, как пить дать ославила бы! Надо с нею дружбу кончать» - подумала Зинка и отправилась открывать двери.
- Чего тебе? – спросила она убитую горем гостью – Федька что ли бросил?
- Бросил иуда! – рыдая, кинулась на шею Зинаиды Манька – Что делать то теперь, родная, скажи?
- В дом входи. Там потолкуем…
Они вошли в просторную избу. На стене в комнате висели часы ходики, вместо сундука возвышался комод, а вместо зеркала настенного красивый трельяж. Родителей Зинкиных дома не было. Отец работал на станции сутки, а мать уехала в город к родне. Ульянка заночевала у Тоси.
- Проснулась сегодня, – плюхнулась на табурет возле окна всхлипывающая Манька - а его и след простыл. И вещички все свои забрал бесстыжий…
- У Дуськи была? – спросила её Зинаида.
- Да, там он, точно там – махнула рукой брошенная жена. - Мне тётка Марфа сказала. Оттудова он на работу ушёл.
- Ясно – произнесла деловито  Зинка и, подумав, добавила – К председателю иди. Не поможет, в партком топай.
- Поняла – согласно закивала Манька, не сводя глаз с умницы подруги.
- Ну, а если и партком ничего не сделает, к бабке - ворожейке пойдём. Есть у меня одна на примете…
- А может сразу к ней? – растерянно спросила Манька, надеясь на скорое решение своей проблемы.
- Нет, сначала в партком – отрезала Зинаида.

***
На скатерти блестел пузатый самовар. Белые чашки в красный горох источали аромат индийского чая. Стол был уставлен деревенским яствами – бубликами, пирогами, блинами, вареньем и ягодами.
Председатель тяжело вздохнул и свёл свои уже совсем поседевшие брови, отчего крупная морщина на его переносице сделалась ещё глубже, да и не она одна. От забот Зяблик выглядел очень уставшим. Некогда румяное, пухлое лицо его стало бледным и осунувшимся.
В последнее время Андрей Андреич всё чаще стал задумываться о заслуженном отдыхе.
А что? Лет ему много. Председательствует он уж без малого четверть века. Колхоз принял ещё в тридцатые, когда арестовали его предшественника. Пережил репрессии, отечественную и послевоенную годы. Тут бы ему вздохнуть спокойно, ан нет.  На тебе, мил человек, ещё одно испытаньице! Кукурузка, будь она неладна!
А теперь ещё комиссия районная понаехала в количестве четырёх человек. Лощёные такие, с портфельчиками. Всё ходят, вынюхивают, высматривают, везде носы свои длинные суют, выясняя, отчего урожаи в колхозе плохие? «Их бы чертей на моё место поставить. Подъём ни свет ни заря, потом в поле или в коровник чешешь. Это достань, то привези, тут выбей, там договорись…»
- Кушай, Андрюшенька – подложила ему блин на тарелку супруга. – Хоть в выходной денёк отдохни...
- Какой там – махнул рукой председатель.
Он со свистом отпил чай из блюдца и посмотрел на жену. Пышнотелая Людмила всегда была его ангелом хранителем, в дела мужа не лезла, потому как мало в них смыслила, советов не давала, стряпала, мыла, да со внуками  нянчилась.
- И что бы я без тебя делал? – сказал супруг ласково, и, враз переключился на другое – Как там приезжие гости, не знаешь?
Членов комиссии разместили в здании школы. Поставлены они были на довольствие к старухе Егорьевне, а потому о делах районных товарищей ведало всё село.
- А чего им? – сказала с ухмылкой Людмила. – Живут себе как на курорте. Загорают, в речке купаются, молоко парное хлещут, а спиртное ни ни…
- Что совсем? – удивился Андреич.
- Совсем. Как Егорьевна только не ставила…
- Это плохо – сказал председатель. – Человек, который не пьёт, он либо хворый, либо шпион…
- Так они и есть шпионы – сделала вывод Людмила.
- Председатель открой! – услышали они вдруг крик с улицы.
Люся поспешила отворить, и вскоре на пороге их дома стояла безумная Манька.
- Федька ушёл – сказала она запыхавшись.
Хозяин посмотрел на неё недоверчиво.
- Ну, а я то тут причём?
- Посодействуй…
- И как?
- Как? Как? Вели, чтоб домой воротился!
Зяблик округлил глаза.
- Этого мне ещё не хватало – хлопнул себя по коленям. – Мало того, что планами, да шпионами со всех сторон обложили, так ещё и сводней заделаться просят! – выкрикнул растерянно он.
- Значит, не желаешь моему горю помочь? - спросила его, прищурившись, Манька.
- Не желаю! Решай всё сама! – вспылил председатель – Ведь это же бабское дело…
- Ах, бабское?! Ну, гляди! Как бы тебе из-за этого дела головы не лишиться! Сидит тут барчук, чаи распивает! В партком я пойду! Там мне помогут! – крикнула взбесившаяся фурия и пулей вылетела из дома.
А хозяин остался сидеть…
- Вот тебе и выходной – вздохнул Андреич печально. – Вот тебе и выходной…

***
Он и сам не понял, как сошёл с ума. Говорят, в старости Господь лишает рассудка лишь хороших людей, каковым Савелий и являлся. Честно он прожил свою жизнь, много трудился, потерял сынов на войне.
 Его забрал к себе Захар и теперь жил дед вместе с семейством внука, по соседству с самой Матрёной.
Старик давно перестал интересоваться политикой, слушать новости. Целыми днями он сидел на лавочке у ворот, качался, да сам с собой разговаривал. Но если прислушаться, понятно было, что беседует он не с собой.
- Да, Степанидушка. Как скажешь, родная. Передам, голубушка – улыбался он ласково давно умершей жене.
Или.
- Эх, Минька, Минька, как был ты лопух, так и осталси. Мало я тебе ухи то драл лешаку. Встал бы, да поглядел, как внуки нашенские с тобою живут. Ведь пожанилися они, да каких робят нам с тобой состругали – рассказывал он закадычному своему приятелю, деду Верочкиному.
Вся скрюченная Матрёна, подошла  к соседу тихо и присела рядом на лавочку.
- Здравствуй, Савелий – поприветствовала она старинного друга своего.
- Здравствуй – ответил он ей и поведал, будто прозрев – Константин вчерась приходил. Сидели мы с ним ладком, да всё об жизни беседы вели.
- Помер уж Костя давно, Савушка. Нет его с нами. Там меня дожидается – возразила Матрёна, посмотрев на небо.
- Эээ, нет. Я с ним как с тобою – лукаво заулыбался старик беззубым ртом. – Кланяться он тебе велел. Любит тебя до селе…
Матрёна утёрла покатившуюся по морщинистой щеке слезу. Она вспомнила, как ни задолго до смерти признавался ей муж в любви, как они смеялись вместе, да как счастливы были…
- И ты ему поклонись. Скажи, не дождусь я уж встречи…
- Поклонюсь – погладил старик свою белёсую бороду, продолжая качаться – А встрентитесь вы уж скоро. Апосля спаса, неделя пройдёт…
Матрёна глянула на друга и, помолчав немного, добавила:
- Ну, что ж неделя, так неделя…

***
В ожидании электрички девчонки стояли на перроне областного вокзала. Сегодня они сдали свой первый экзамен в сельскохозяйственный техникум и уставшие, но счастливые возвращались домой.
- Электропоезд до Тавтиманово прибывает на второй путь! – объявил противный женский голос из репродуктора, и огромный поток волнующихся людей  кинулся через рельсы на другую платформу.
Тося поняла, что её толкнули только тогда, когда оказалась на земле. Нога её была неестественно повёрнута.
- Ой, сказала она – схватившись за лодыжку. – Больно…
- Куда ты прёшь?! – закричала Ульянка на парня, задевшего плечом подругу – Глаза разуй! – ударила она его своей сумной.
Светловолосый кареглазый юноша повернулся.
- Простите, девушка – произнёс он как-то растерянно. – Простите, я вас не заметил…
- Не заметил он. Лучше встать помоги! – приказала Ульянка виновнику падения.
- Да, да, конечно – откликнулся он и, наклонившись, схватил Тосю на руки. – Вы на эту электричку? Тогда пойдёмте скорее – сказал молодой человек и устремился вперёд.
Возмущённая таким положением дел Тося, забыв про боль, начала сопротивляться:
- Отпустите меня немедленно! – приказала она своему носильщику.
- Сиди давай! – перебила её Ульянка – Я из-за тебя опоздать не хочу!
Девушка послушно замолчала, тем более что на горизонте показался поезд, и толпа стала агрессивнее.
- Володька, иди сюда! – вдруг крикнул кому то кареглазый.
И к ним троим стал протискиваться ещё один малый, такой же крепкий, но повыше ростом.
- Людей подержи, пока я девчат заброшу! – скомандовал первый, и как только автоматические двери открылись, он ловко поставил на ступеньки Тосю, потом Ульянку, вскочил сам и подал руку товарищу.
- Пошлите – поторопил он девушек. -  Иначе затопчут.
Девчонки устремились за своими нечаянными  героями и через секунду уже сидели на удобных местах.
Следом за ними молниеносно вагон стал заполняться пассажирами. Они спешили, толкались, ругались, падали, визжали, проклиная всё на свете.
- Ну, что, давайте знакомиться – улыбнулся спаситель. – Я Николай Николаев, а это Владимир, тоже Николаев.
- Ой, так вы что, братья что ли?! – аж подпрыгнула на месте Ульянка.
- Братья…
- И тоже поступать ездили?
- Нет – ответил Коля. – Мы трактористы. Запчасти в городе искали.
- И что не нашли? – глянула девушка расстроено на своих новых знакомых.
- Почему же, вот - вытащил молодой человек из внутреннего кармана пиджака железную рогатину, размером с вилку.
- Такая маленькая! – всплеснула руками Ульянка.
Ребята засмеялись.
- А почему Володя всё молчит? – вновь спросила болтушка.
- А он у нас всегда такой…
Владимир  улыбнулся, покраснел и опустил глаза.
Поезд медленно тронулся. За окном замелькали строения. Народ в вагоне постепенно начал успокаиваться.
- Вот и поехали – сказал Николай и незаметно глянул на Тосю.

***
И снова ему снилась война. Окопы, траншеи, блиндажи  и сирены, автоматные очереди и немецкая речь. Вот он ползёт по полю, последним из всех. От него многое зависит. Он замыкающий. Его товарищи, вероятно, уже нашли укрытие и спустились туда. Дошла очередь и до Митьки. Он приблизился к краю воронки. И вдруг, чёрная пропасть открыла ему свои объятья. «Что это?» – спрашивает себя парень. «Где все?» – стынет кровь у разведчика…
- Братцы! – кричит он в бездну и плачет...
- Митька, проснись – теребил его кто-то…
Он с трудом открыл глаза. Незнакомая комната, тусклый свет. Круглый стол под абажуром.
- Ты кричишь – сказал ему Лёха.
Митрий сел на диване. Его снова тошнило, как всегда после таких сновидений.
- Где я? – спросил он, схватившись за, резко напомнившую о себе, голову.
- У нас с Дашей дома. Я тебя сюда привёл. Ты после работы принял на грудь. Ослаб…
- Понятно…  А который щас час?
- Двенадцать.
Митрий глянул на тёмные окна.
- Мне домой надо – сказал он твёрдо и стал подниматься.
- Оставайся, куда ты? Ночь на дворе…
- Нет, спасибо, Алёшка. Пойду я…
Покачиваясь из стороны в сторону, Митька медленно брёл по дороге. Маленький чёрный собачонок, молча, бежал следом за ним. Митрий остановился и, присев к кутёнку, стал гладить его мягкую шёрстку.
- Ты чей? – спросил попутчика Митя.
Упитанный бобик залаял звонко и принялся кусать митькину руку.
- Ну, здравствуй, сосед – вдруг услышал он в темноте женский голос.
Митька уловил сначала запах духов, потом увидел её. В платье крепдешиновом и белых носочков она стояла над ним, улыбаясь.
- Откуда путь держишь так поздно? – поинтересовалась Зинаида.
- У Лёхи был. А тебе-то чего? - поднявшись, ответил ей Митя.
- Да так просто спросила – вновь выпустила на волю свои ужимки Зинка. – Вот узнать хочу, жилец ваш когда будет?
- Никак соскучилась? – съиронизировал Митька.
- Соскучилась – призналась девица томно. – А по тебе и того больше… - вздохнула она глубоко.
- Ты эти игры свои для Пети оставь – осёк её Митя грубо. – С ним балуйся, а меня не трожь. Жену я люблю - пошёл он своею дорогой.
Зинка хмыкнула недовольно.
- Ну, люби, люби… С тебя станется… - кинула она ему вслед.

***
Сегодня Наталья работала на огороде с утра, переложив домашние заботы на Серафиму, тем более что у неё теперь имелся помощник. Емельян Ягодкин не отходил от золовки не на шаг, носил воду за ней, колол дрова  и выполнял всё, что она ему скажет.
Его поселили у Настасьи с Прокопом. И ночевал он там, а на день являлся к Симке. Знакомство его с сыном прошло гладко. Гришка как будто бы даже стал лучше себя вести. Он брал с собою отца на рыбалку, и они ездили вместе верхом. Расцвела и сама Серафима. Накупила себе нарядов в городе и дефилировала теперь по дому во всём новом.
- Огурцы приоткрыть бы надо – сказала Наташе Матрёна и потихоньку пошла к парникам.
- Мам, отдохни, я сама – попыталась остановить её Ната, но свекровь была непреклонна.
- Я, Наталёк, без работы теперь не могу… – ответила ей старушка.
После нескольких дождливых дней снова выглянуло солнце, и установилась настоящая жара. Но засухи не было и в помине. Ветер то и дело гонял по небу тучи, всюду гремело, и дожди периодически возвращались вновь.
Сорняки в огороде, чувствуя себя превосходно, добавляли забот домочадцам. Наталья посмотрела на очередную заросшую грядку.
- Вот только полола – сказала она обречённо. – А они проклятые лезут и лезут.
- А Катька морковку грязную ест! – высунулась из-за смородинового куста Полина.
- Ябеда! – проглотила остатки ещё не выросшей толком моркови сестра.
Наташа погрозила дочери пальцем
- Опять живот заболит!
- Бог в помощь! – услышали они все Верочкин голос на соседнем участке – Какие у тебя помощницы, Наталья, растут!
- Ой, и не говори, подруга. Прошлый раз свеклу пололи, так чуть всю её не подёргала вместо травы.
Верочка засмеялась.
- Ладно, хоть что-то оставили…
Она присела на корточки к грядке.
- Ты бы шла домой, жарковато сегодня… - посмотрела Наташа на Верин живот – Шут с ней с травою…
- Да, я потихоньку.
Наталья продолжила выкорчёвывать сорняки и, убирая их с грядки, бросала в межу. Старалась работать быстро, но потому как была не слишком расторопна, делала всё аккуратно и качественно.
 Она вдруг вспомнила вчерашний поздний приход мужа домой и улыбнулась. Стараясь никого не разбудить, он дважды опрокинул ведро в сенях, встал на хвост кошке, выругался и через секунду уже был в пастели.
- Наталёк – попытался разбудить он, неспящую благодаря ему, жену. – Веришь? Никого кроме тебя не надо… - захрапел он в то же мгновение.
- Горе, ты моё горькое – ответила супругу Ната.
– Ой! - вдруг услышала она за забором возглас Веры.
Наташа подскочила на ноги. Верочка сидела прямо на земле, ухватившись руками за бок. 
- Кажись, началось – сказала она.
- Девчонки, быстро за дядей Захаром – скомандовало Наталья дочерям, а сама поспешила на помощь.
Она подняла ослабшую Веру и отвела её в дом.
- Ну, что? Здесь будем рожать или в больнице? – спросила Наташа серьёзно.
- Боюсь, что здесь – ответила Верочка жалостливо и застонала.
Схватки у неё длились недолго и ребёночек родился быстро, хорошенький, светленький и большой.
- Ещё одна девочка – улыбнулась Наталья.
Обессиленная мать поцеловала своё плачущее дитя:
- Луша – сказала она нежно. – Лукерья Захаровна моя…

***
Катерина гордо вышагивала взад и вперёд по поскотине, разглядывая собранных мальчишками ужей, которых повсюду была тьма тьмущая. Они ползали в лесах, в огородах, а иной раз забирались даже в дома и бани людей.
- Раз, два… - пересчитывала Катя холоднокровных, и доставая их из мальчишеских маек, бросала в траву.
Упавшие с высоты рептилии в ужасе расползались в разные стороны.
- И того – подвела итог Катерина. – У Славки два,  у Максимки три, ну а Юрки четыре ужика. Значит, победил Юрка!
Проигравшие недовольно опустили головы.
- За тобою желание. Говори – потребовала твёрдо Катюха.
Юрик закатил свои глаза, такие же рыжие, как и его волосы и веснушки на лице.
- Ну,  не знаю… - задумался он.
- А можно я за него попрошу? – поднял руку как в школе Славик, самый маленький и худенький из всех, светловолосый мальчишка.
- Нельзя – отрезала Катя. – Кто выиграл тот и желает.
Сорванцы стали терпеливо ждать, пока их друг сформулирует задуманное, и, наконец, тот сообщил:
- Хочу, чтобы мы сейчас пошли и навредили Дуське.
- Какой ещё Дуське? – испугался Максимка, представив Дуську Бабой ягой.
- Тётке, которая папку нашего увела.
- Как увела? – спросил с интересом Славик – За руку что ли?
Юрка подумал.
- Может и за руку – ответил он. – Только теперь он с нами не живёт, а мамка постоянно плачет и отца кобелём называет.
- Собакой – вздохнув, пояснил Максимка, почесав свой бритый затылок.
- Может и собакой, только она всё равно плачет…
Ребята какое-то время стояли молча, и каждый думал о том, что было бы, если бы и его папу увела за руку какая-нибудь тётя.
- Ну, уж нет! – возмутилась враз Катерина – Надо этой Дуське задать. Пойдёмте, слежку за нею устроим!
Они незаметно подобрались к вражеским воротам и стали заглядывать в крупные щели. Во дворе, напевая, стирала бельё счастливая Евдокия. Она полоскала уже чистое в корыте и вывешивала всё на верёвку.
- Штаны папкины – узнал Юрка отцовские брюки.
Девочка посмотрела на своих товарищей.
- Ужей собирайте, – приказала им Катя – а я ещё здесь погляжу.
Мальчишки кинулись врассыпную и через час уже с полными майками были на месте.
- Дома нет никого – доложила Катюха. – А тётка поёт в огороде. Пошли…
Она подбежала к двери и, дёрнув за верёвку, чтобы щеколда открылась, потихоньку ступила во двор. Сорванцы кинулись следом.
Чётко раздавая указания ребятам, Катерина следила за хозяйкой. Та, как ни в чём не бывало, поливала огурцы в парниках. Закончив работу, певунья направилась к дому.
- Идёт – предупредила Катюха тихо, и лазутчики, исполнив задуманное, покинули чужие владения.
Давно не слышала деревня такого крика. Не понимая, что происходит, бедная Дуська в ужасе металась по двору. Верёвка с чистым бельём валялась на земле, в тазах плавали рептилии. Они ползали всюду и по дому.
- Вот, так-то! – произнесла довольная Катерина и, похлопав Юрку по плечу, добавила – Ты отомщён…

***
Всё время своего отсутствия Пётр думал о ней. И сейчас, возвращаясь  с товарищами из очередной короткой экспедиции, он не мог дождаться встречи с любимой. Петя представлял, как стоит милая Зиночка на станции в платочке и встречает его. Хотя это навряд ли, ведь он не сказал ей, когда вернётся.
Электропоезд остановился у платформы. С рюкзаком за плечами, взяв в руки многочисленное оборудование, геолог вышел из вагона. Ему с остальными предстояло спуститься по насыпи вниз, и от станции, через лесочек и капустное поле, перейдя по мостику речку, дойти до деревни.
Местность тут была холмистая, красоты необыкновенной. Пётр часто думал о том, что хорошо было бы ему родиться здесь, а не в душной и пыльной Москве. Медленно ступая по тропинке сапогами, он вспоминал и те края, которые покинул только что. Пологие горы, ущелья и скалы. Непроходимые и дикие леса. Как же всё это впечатляло его!
Пётр посмотрел на раскинувшуюся на холмах деревеньку, которая всё приближалась к нему. Словно в сказке она манила и звала путника. Островок безбрежного счастья….
- Кажется, поют – сказал Лев Афанасьевич.
И до Петиного слуха донеслась протяжная, народная песня, каких теперь не услышишь в столице, разве что по радио, но это было всё не то.
Помнится дед его старый заводил патефон, ставил пластинку Шаляпина, долго сидел, задумавшись, а иной раз и плакал.
- Вот из-за этого, Петруша, я и не покинул Россию – глотая слёзы, говорил ему бывший офицер царской армии. – Душа моя болит…
Но тогда Пётр ещё ничего не понимал. Он, комсомолец, воспитанный на революционных речёвках и маршах. Не до души ему было дедовской, не до души. Да и есть ли она эта душа?
А теперь Пета чувствовал, что есть. Вот она. Кричит, вырывается, страдает и стонет, русская, непокорённая и гордая, а иной раз и хмельная. Такая как теперь…
- Частушки – улыбнулся он.
В деревне праздновали рождение нового человека с открытым сердцем, с распахнутыми настежь воротами, гармонью, да плясками…
- Милости просим, гости дорогие – встретил на улице, а теперь усаживал за столы геологов, подвыпивший Захар. 
- Не нужно – стесняясь, отказывался Лев Афанасьевич.
Но возражения сегодня не принимались.
- Не так уж часто мы и собираемся – оправдывался хозяин дома. – Дочь у меня родилась, братцы! Праздник то какой!
Покачиваясь, счастливый отец налил гостям водочки.
- За Лукерью Захаровну! – поднял он свой стакан. – За дочь мою!
Смерившись с неизбежным, вновьприбывшие выпили немного, и вскоре захмелев, уже праздновали рождение нового человека вместе со всеми.
Пётр увидел её сразу, как только вошёл. Румяная, она сидела напротив за столом между отцом и матерью своими.
- Здравствуй, Зиночка - сказал он ей ласково.
- Здравствуй, Петя – ответила ему, смущаясь, Зинаида. – Наконец-то дождалась – добавила она чуть слышно одними губами…

***
Морщинистой рукой Матрёна погладила старинный сундук, весь резной, с поблёкшей местами серебряной окантовкой. Он стоил когда-то целого состояния. Привезла она его из Иглино на телеге вместе со свёкром своим Тимофеем.
- И кому ж така красота достанитси? – ходил петухом вокруг приглянувшейся вещи старик на рынке.
- Тять, дай приценюсь…
- Что ты, Мотя? По нашенским ли деньгам?
- Берите – сказал им незатейливо пожилой господин – Наследство это матушкино. Вот, за долги продаю…
Матрёна глянула на продавца оценивающе. Видно, не беден он был когда-то. Бархатный костюм на нём потёртый, штиблеты, котелок.
- Ну, как же это вы? – спросила она его жалеючи.
- А как? – усмехнулся мужчина, промокнув лоб шёлковым платком – Прогулял я всё, да пропил – ответил господин откровенно, печально взглянув на сундук – Это последнее, что осталось – он вздохнул. – Эту вещь хотелось бы в хорошие руки определить. Дорога она мне очень…
Матрёна открыла резную крышку и, достав оттуда узелок, начала развязывать его и выкладывать содержимое прямо на пол. Сорочка белая льняная, платочек хлопковый в цветочек, тёмные тапочки, иконка, да несколько ленточек церковных.
- Что это, бабуля? – вдруг подскочила к старушке, вбежавшая с улицы Поля.
- А это, внученька, смертное моё.
- Какое смертное? – не поняла девочка.
- В чём хоронить меня станете…
Полина удивлённо посмотрела на бабушку.
- Да разве ж можно бабуленька? – часто захлопала она своими ресницами.
- Как не можно, Полинушка? Можно. Смертушка то она ведь к каждому без спросу приходит. И к ней готовиться надобно.
- И мне тоже готовиться? – заплакала растроганная девочка.
- Что ты, ягодка. Зачем тебе то? – обняла Матрёна внучку и улыбнулась – Ты молодая ещё, тебе жить, да радоваться. Твоё время не скоро придёт…
- Не умирай, бабуленька… - всхлипывая, стала говорить Поля.
- Что ты, милая. Что ты. Ведь не завтра же я собралась… - поцеловала внучку в лобик старушка – Пойдём лучше мы тебе косу новую сплетём. Эта уж совсем растрепалась.
Матрёна завязала узелок снова и положила его обратно в сундук.
- А ну-ка беги, ищи гребешок – приказала она внучке.

***
Они лежали, разомлев, на сеновале. Солнце, пробивающееся сквозь щели, всё больше припекало и ласкало их молодые тела. Ульянка знала, что он вновь смотрит на неё.  «Влюбился» - подумала про себя девушка и улыбнулась. А казалось времени то прошло всего ничего, вот только познакомились и на тебе… Красивый парень из соседней деревни, косая сажень в плечах, а блеет как ягнёнок. Правда, она с постелью затягивать не стала, несмотря на Тоськины отчаянные уговоры. Что ты, тоже мне чистоплюйка! «Береги честь смолоду!» Кому она нужна эта честь в наше время? Ни толку от неё, ни проку…
- Уль, а пошли за меня – предложил ей внезапно Володя.
Ульянка игриво посмотрела на него.
 – За тебя? А как же город, учёба? – потянулась она от души – Нет, Володечка, не пойду. Не могу я свою жизнь молодую в деревне гробить. Вон, Зинка, сестра моя старшая в Москву не сегодня, завтра укатит, а мне что здесь пропадать? Ну, уж нет.
- Да почему ж пропадать то? – обиделся парень – Я ж любить тебя дурочку буду. А не хочешь работать, не надо. Сам семью прокормлю. Станешь дома сидеть, да с детишками только возиться…
- С какими ещё детишками? – перебила его Ульянка – Я детей пока не хочу.
- Ну, не хочешь сейчас и не надо…
- Ты меня, мил дружок, не уговаривай - равнодушно позевнула она. – Всё равно я уж всё для себя решила.
Володя, расстроившись, отвернулся.
- Не сердись – ухватила его за крепкую руку Улька. – Ещё найдёшь ты себе жену…
- Не найду – ответил ей грубо парень.
Отстранившись от него, девушка глянула на дощатый потолок, весь в прорехах и довольная собой закрыла глаза.
Это была её первая победа над мужчиной. Самая настоящая и бескомпромиссная. Такая, о которой она всегда мечтала. Ульянка представляла себя властительницей мира, стоящей на высоком Олимпе. Ах, сколько же ещё у неё будет таких побед впереди!
Она глубоко вдохнула запах сена. Где-то совсем рядом чирикнула птичка, пополнив многоголосье своих сородичей. Девушка и сама не заметила, как уснула.
- Что это? – вдруг толкнул её в бок Владимир, прервав затянувшийся сон – Дым что ли?
Голубые прорехи меж досок отчего-то стали заполняться тёмным, но это не были тучи.
Уля быстро подскочила на ноги и, натянув на себя рейтузы, сорочку, да платье, открыла хлипкую дверь.
Со стороны её деревни был виден густой столб дыма, который расползся по небу словно огромный паук, захватывая всё новые пространства..
- Пожар – сказала Ульянка и, второпях  спустившись по скрипучей лестнице, побежала к дому.
К тому времени в селе уже творился настоящий переполох. Люди все как один тушили полыхающее жилище Харитона, который, по всей видимости, подпалил его сам. Они носили воду вёдрами из речки и соседних колодцев, сбивали пламя одеялами, засыпали его землёй. Но всё оказалось бесполезным. Огонь уже добрался до деревянной крыши хибары и выпустил свои языки там. Хозяин дома, после того как его вынесли из избы мужики, поначалу мало чего соображал с перепоя. Он пришёл в себя только, когда его окатили холодной водой. Увидев, что происходит, несчастный стремглав кинулся в тлеющий сарай спасать свою немногочисленную живность, и теперь причитал, стоя напротив с поросёнком на руках.
- За что мне это? – всхлипывал, дыша на всех перегаром, погорелец – Да как же я сейчас? – утирал он свой чёрный нос – Где мне жить то?
- В свинарнике! – ворчали на него мужчины, отодвигая страдальца в сторону.
- Что отец, что сынок – судачили старухи постарше, знававшие непутёвого папашу его, тоже поджигателя.
- Пить меньше надо! – колотили Харитона коромыслом соседка – Кто сарай мне с курями спалил?!
Через час приехали пожарные из района, но тушить им было уже нечего. Дым, да головёшки – всё, что осталось от бывшего когда-то домика Перепёлкина. Хозяин убивался на пепелище не на шутку.
- Вставай – сказал ему уставший председатель строго. – Раньше надо было слёзы горючие лить… - он подумал – Пошли, горе моё, в клубе тебя пока поселю. Но если ты мне и его спалишь! – грозно погрозил Андреич пальцем погорельцу.
- Христом богом клянусь! – отвесил крест ни разу не посеривший церкви атеист.
- Ну, гляди у меня…
 
***
Мотор зарычал, зафыркал, заставив Митьку прислушаться.
- Заработал наконец-то – облегчённо вздохнул он и надавил на педаль газа.
Трактор резко дёрнулся, но проехав всего лишь несколько метров, вновь остановился.
- Да, чтоб тебя, железка проклятая! – выскочил из кабины разъярённый водитель – Чего тебе надо то, собака?
Митрий схватил гаечный ключ и снова полез в мотор, который глох сегодня несколько раз, так и не позволив ему закончить работу в поле.
Федька на буксире оттащил его трактор в деревню и теперь ковырялся в ангаре вместе с Митяем.
- Погоди, давай я попробую – предложил друг свою помощь. – Ремни подтянуть надо…
- Да я уже – ответил Фёдору Митька. – Чего только не перепробовал…
Федька заглянул в копот.
- Щас бы в МТС съездить как раньше – сказал он обречённо. – Да эти сволочи позакрывали всё. Ни тебе машин новых, ни тебе запчастей. Как хочешь, так и выкручивайся – вздохнул он. – Подай пассатижи…
Они колдовали над техникой ещё час, и наконец, железный пропеллер сдался. Он заработал ровно, плавно, лаская слух механизаторов.
- Теперь и обмыть это дело не мешает – предложил, улыбнувшись, Фёдор. – У меня и заначка имеется – достал он из-за пазухи фляжку. – Чистый спирт! – повёл конопатым носом друг - Ты как?
 Удобно расположившись прямо на земле, они по очереди прикладывались к заветному сосуду. В ангаре было сыро и темно, но приятно пахло соляркой и бензином.
- Вот так и живу – жаловался Федька, совсем, захмелев. – Манька через день прибегает скандалить, Дуська на неё злится, а дети беспризорниками по деревне бегают. На днях на улице Юрку встретил, кричу ему: «Сынок!», а он глянул на меня, и бежать, как будто я ему не родной.
- Ну, а ты как хотел? Ты же их бросил…
- Да не бросал я! – вспылил отчаянно Фёдор – Я от Маньки ушёл. А для детей своих я что угодно сделаю. Жизнь, если надо, отдам…
- Не нужна им твоя жизнь, им ты нужен…- спокойно возразил Митя.
- Тебе хорошо рассуждать, у тебя Наталья, глянь какая, и дети послушные…
Митька улыбнулся.
- Ага, особенно Катюха. Прихожу вчера домой, стоит моя красавица в углу в шапке зимней. Я Наташе говорю: «Чего она? Жарко ведь?». А Наталья мне отвечает: «Дочь твоя чёлку решила обрезать, как в журнале модном, да видать перестаралась. Теперь красоту такую прячет. Может к осени шапку то и снимет».
Федька засмеялся.
- Это что?! Вот мои голопятые…- начал было он, потом осёкся и замолчал. – Я б вернулся к Маньке – вдруг неожиданно произнёс он. – Всё-таки сколько годов вместе прожили. Ей бы помягче стать, да поласковей. Много ли мне мужику надо? – Фёдор задумался печально, отхлебнул ещё из фляжки спирта, сморщился и занюхал выпитое рукавом своей рубахи.
Затем утёр грязной ладонью скупую мужскую слезу, нечаянно покатившуюся по его щеке.
- Пойдём что ли? – вздохнув, предложил он Мите – Вставать завтра рано…

           ***
Этот каменный особняк с колоннами когда–то был безвозмездно заимствован советской властью у местного помещика Мартынова. Существовали у здания и наследники, да по сегодняшним временам прав на него никаких не имели.
В этом некогда храме благополучия и расточительности чувствовал себя Андрей Андреич мягко сказать мелкой сошкой, молью бельевой, а высокие потолки, да массивные резные двери и без того действовали на Зяблика угнетающе. При виде их, он сразу терялся, ёжился, будто и не начальник он вовсе.
- Проходите – сказала ему секретарша Клавочка, молодая модница лет двадцати – Карп Кондратьевич вас ожидает.
Председатель поднялся несмело, вздохнул и, повесив голову, вошёл в кабинет.
Когда-то Андреич знавал этого человека совершенно иным – простым и скромным, но время его разительно поменяло. Надменный, лощёный советский бюрократ в германском шевиотовом костюме. Он восседал во главе длинного стола под портретом Ильича, но был определённо его антиподом. Безупречная причёска, бакенбарды и усы, он скорее походил на жандарма царской охранки, нежели на предрайисполкома.
- Проходите, Зябликов, присаживайтесь – предложил хозяин кабинета и, глянув на свои дорогие часы, обратился уже к собравшимся за столом таким же пафосным начальникам, как и он сам.
- Итак, товарищи. На дело колхоза «Красный партизан» у нас с вами пятнадцать минут. Выслушаем доклад комиссии, а затем сделаем выводы.
Андрей Андреич притих в уголочке и стал вместе со всеми внимать речь одного из приезжавших к ним с проверкою «шпионов». Тот по бумажке, красочно стал описывать ситуацию на селе. А она, как и ожидалось, оказалась не нерадостной: нерациональное использование пахотных земель, низкая урожайность зерновых, нарушение норм заготовки фуража, недостаточные удои и отёл, неполная занятость людей на сельхозработах, а так же аморальное поведение некоторых колхозников…
- И всё это, в следствии неумелого, можно даже сказать, вредительского управления председателя Зябликова – подытожил оратор.
- Ну, уж про вредительство, вы, конечно, загнули! – не удержался сам предрайисполкома – А вот про неумелое управление, пожалуй, правы. «Красный партизан»,  в отстающих у нас уже не первый год. И, думаю, нам с вами нужно что-то с этим делать. – А вы как считаете, Зябликов? – обратился наконец-то «хозяин» к виновнику собрания.
- А что я? – не вставая с места, переспросил нерешительно Андрей Андреич – Со стороны оно может быть и виднее, что нам селянам лучше сажать овёс или кукурузу, и чем коров со свиньями кормить – он помолчал, а потом, осмелев, вновь продолжил. – Только я вот мыслю, что с людьми посоветоваться надо было бы сперва, кто на земле работает, да с матушкой природой, примет она ваши новшества, иль нет? – председатель набрал ещё в грудь воздуха побольше – Вам в кабинетах хорошо рассуждать. Сказать - не сделать. А вы попробуйте сами, как мы. Когда заморозки в середине лета случаются, когда лучшие поля под непроверенную культуру отдать нужно, когда запчастей для техники днём с огнём не сыщешь…
- Замолчите, Зябликов! – грубо прервал Андреича жандарм – Всё это ваши отговорки нелепые, не имеющие ничего общего с делом! Вы покрыть огрехи свои хотите! А как же другие хозяйства справляются?! У них, пожалуй, проблем побольше ваших будет?!
- Скрипят, да лямку непосильную тянут… - неожиданно вставил председатель угрюмо.
- Ну, хватит! – отрезал предрайисполкома – Так можно невесть до чего договориться. Вы что сомневаетесь в линии нашей партии?! – грозно посмотрел он на Зяблика – Всё с вами ясно…
Не сразу понял Андрей Андреич, что случилось, да только слова застряли у него в горле, а в глазах потемнело. Он неожиданно ослаб и повалился на пол…

***
- Ромка жену молодую привёз! Ромка жену молодую привёз! – забежала в дом к бабушке запыхавшаяся Тося – Нарядная такая, городская! Смотреть пошлите!
Матрёна всплеснула руками.
- Да, слава тебе Господи! – сказала она и спросила – А Настасья то чего?
- Маме понравилась. Стол собирает.  Вас всех звать велела.
Через четверть часа разнаряженный костяк семейства с пирогами в руках уже стоял на пороге Настиного дома. Матрёна в праздничном платочке, светлой рубахе на выпуск и юбке, Наташа в цветастом халатике и Симка в новом сарафане ни разу не одёванном. Все улыбались приветливо, да с замиранием сердца разглядывали новую родственницу, худенькую коротковолосую девушку.
«Никак в брюках?» - приметила Матрёна.  «Глазки накрашены» - подумала Наталья. «Тощая, как я» - сделала вывод Серафима.
- Проходите, чего встали? – подтолкнула к столу Настасья вновь прибывших.
Матрёна подошла к поднявшемуся ей навстречу внуку и поцеловала его.
- Здравствуй, бабуля – произнёс кудрявый светловолосый парень. – Вот жену показать привёз. Знакомься. Марина.
Юная барышня отчего-то засмущалась и покраснела. Старушка подошла и к ней тоже.
- Здравствуй, Мариночка – взяла она за руку молодую невестку. -  Имя то у тебя какое красивое.  И сама ты краше солнышка.
- А у меня и мама Марина была – вдруг осмелев, сообщила девушка. – Мы в эвакуацию  сюда приехали с детским домом.
- А где ж родители твои?
- Папа не знаю, он нас бросил давно, а мама погибла во время бомбёжки.
В комнате возникло молчание, а Настасья даже выронила большую алюминиевую миску из рук.  Та с грохотом упала на пол и, описав несколько кругов по нему, наконец, остановилась на месте. 
- Правда, я не помню ничего. Маленькая совсем была – стала оправдываться девушка.
- Энто тебе нас Господь послал – заявила Матрёна уверенно. – Наша семья дружная. Подлости отродясь никому не делали. Прокоп, свёкор твой, человек положительный, спокойный и Настасья тожно хорошая.
Марина улыбнулась.
- Рома мне о вас рассказывал.
Старушка обрадовалась.
- Ну, а раз так, то и выпить теперя не грех. Наливай-ка, Прокоп, наливочки.
Семейное торжество затянулось до сумерек. Настасья всё время хлопотала вокруг молодых, не в силах на них наглядеться. Матрёна с Прокопом вспоминали прошлую жизнь. Ягодкин нет нет, да и приобнимал разрумянившуюся Серафиму. Поспел к столу и Митя, вернувшись поздно с работы.
Тося сидела напротив брата с избранницей и теребила свои светлые косички, заплетённые с обеих сторон головы кральками. Спиртное она никогда не пробовала, а пила сейчас вишнёвый компот, принесённый отцом из погреба. Радуясь за Романа, Тося думала о собственном скором счастье. Тракторист Николай сделал ей предложение, и, она, забыв обо всём, стала думать о том, как бы сообщить матери о своём решении выйти замуж.
За окном раздался негромкий свист.
«Пришёл» - подумала Тося с замиранием сердца и незаметно для всех покинула дом.

  ***
Мокрыми были деревья, кусты, трава и пашня. Влага пропитала всё кругом, не оставив ни единого сухого места.
Дождь прошёл ночью, но дорога всё ещё не просохла. Огромные лужи, как озёра, преграждали путь ездовым.
Подвода вновь накренилась, попав колесом в очередную глубокую колею, заполненную грязной жижей, скрипнула противно, заставив Зинку недовольно сморщиться.
- Опять отец колымагу не смазал – заворчала она на родителя. – И что с ним будешь делать, проси не проси. Ну, ничего, в Москву приеду, на трамваях стану ездить, да в метро. Там про телеги уж и забыли – она ещё сильнее дёрнула поводья. -  А денег накопим, машину купим – рассуждала Зинаида мечтательно. – Профессорские жёны только так и передвигаются.
- Так Петька же твой не профессор? – подлила дёгтя в бочку с мёдом хмурая Манька.
- Ну и что – взглянула неласково на подругу Зинка. – У них там в столице каждый второй профессор. И Пётр им скоро станет. Представляешь? Зинаида Павловна Строгонова – профессорская жена!
Манька от зависти сделалась чернее тучи. Они ездили сегодня к гадалке, которая одной из них предсказала замужество и богатую жизнь, а другой одиночество…
Проживала гадалка в двухэтажном бараке на соседней станции и на ворожею была совсем не похожа. Пожилая беззубая тётка в засаленном парчовом халате.
- А мужика возвращать тебе надо – говорила она плачущей Маньке. – Приворожила его ваша разлучница. Точно приворожила - смотрела провидица в потрёпанные карты. – Ни сегодня, завтра ещё ему ребёнка родит. У вас то сколько с ним? Трое?
- Пятеро – завыла Манька уже в голос.
- Вот, вот, пятеро – поправилась беззубая. – И та ему столько же состряпает.
- Да, куда ей! Она же старая…
- Бабы раньше и в пятьдесят рожали – осекла её ворожейка.
Манька высморкалась в носовой платок и им же утёрла свои опухшие от слёз глаза.
- Говорите, чего делать надо – произнесла она решительно.
- Травы, какой скажу, насобираешь, землицы с кладбища возьмёшь…
- Да ещё Улька, будь она не ладна – очнувшись, услышала Манька голос подруги – по мужикам повадилась. Перед родителями её покрываю – жаловалась благочестивая Зинка. – Говорю ей: «Залетишь, коза!», а она мне: « Не беспокойся, сестрица, я всё как ты учила, делаю». И зачем ей этот тракторист сдался? – пожала плечами Зинаида. – Влюбился, ревнует её к каждому столбу – она помолчала. – В Москву её заберу, как устроюсь. Там-то женихи, не ровня нашим местным голодранцам!
- А мне бы хоть и голодранца какого – жалостливо выдала Манька. – Я б и такому рада была…
Зинка поправила платок на голове, прикрывающий её мелкие кудряшки и посмотрела на подругу с укором.
«Совсем пропащая - подумала она про себя. - Так и помрёт дура, дурой…»

***
Матрёнина черёмуха этой весной зацвела рано, густо. Дерево старое, но крепкое из года в год продолжало плодоносить, радуя местную детвору.
- Катерина, слазь! – крикнула Наталья дочери, которая вместе с Максимкой сидела меж ветвей и с аппетитом уплетала чёрные вяжущие ягоды.
- Да, не тронь ты её – сказал Наташе Митя. – Наестся и больше не станет.
Наталья глянула на мужа, который удобно расположился на ступенях крыльца. Третий день подряд в обнимку с флягой браги не сходил он с этого места.
- Мить, может хватит? – спросила его Ната – Ну, сколько можно пить?
- Иди, Наталья в дом – ответил ей Митька и вновь зачерпнул эмалированной кружкой мутную жидкость.
Он заливал пойлом несправедливость, которая как кислота разъедала всё хорошее вокруг: честных людей, благородные поступки. И дело было, даже не в нём, хотя и его когда-то чуть не погубила эта химия. Дело было в председателе Зябликове, отличном мужике и хозяйственнике. И не Андреича вина, что не ко двору он пришёлся властям нынешним с их непомерными амбициями, да желанием выслужиться перед вышестоящим начальством.
Митрий выпил горькой ещё.
- Сволочи! – произнёс он зло – такого человека обидели!
- Кого обидели? – услышал он у себя за спиной голос Льва Афанасьевича.
Тот присел с Митькой рядом и аккуратно достал из внутреннего кармана пиджака трубку с уже забитым в неё табаком.
- Так кого обидели? – переспросил он Митяя ещё раз.
- Председателя нашего районные до инфаркта довели – ответил Митька. – Снять его хотят, из партии выгнать…
- Ну, партия, это ещё не вся жизнь – заявил спокойно, умудрённый сединами, собеседник и, раскурив свою трубку, стал медленно выпускать изо рта кольца дыма.
- Да и, если, по правде сказать, не той стала партия, что прежде. Воры и бюрократы заполонили её, дельцы и пройдохи. Я, конечно, не говорю, что все такие, но их меньшинство – профессор вздохнул. – А началось всё в тридцатые, с первого доноса и предательства, с первой лжи и первого равнодушного на то молчания.
Митька внимательно глянул пьяными глазами на Льва Афанасьевича, который задумался о чём-то, а потом вновь продолжил.
- Был у нас в институте завистник один, так ничего особенного человечишка. Да только захотелось ему власти большой. И полетели тогда головы лучшие. Лучшие головы человечества – собеседник устремил свой взор куда-то вдаль. – А партия разбираться не стала. Есть донос – есть виноватый.
Доктор наук в который раз выпустил клуб дыма и вдруг улыбнулся.
- А председатель твой поправится обязательно и без власти и партии ещё сто лет проживёт…
На крыльцо вновь вышла Наталья.
- Лев Афанасьевич, ну хоть вы ему скажите.  Сколько можно пить?
Митька  открыл было рот, чтобы поставить на место осмелевшую супругу, но она, стремительно спустившись по ступенькам, схватила полупустую флягу и кинулась с ней в огород, так что большие калоши на её аккуратненьких ножках зашлёпали быстро быстро…
- Стой, Наташка! – крикнул ей вслед опешивший Митрий – Стой!
То ли он медленно за ней бежал, то ли аргументы приводил неубедительные, только вылила Наталья всю брагу в навоз.
- Ну, Наташка! Ну, зараза! – говорил ей потерявший дар речи Митька. – Попомнишь у меня ещё! – грозил он жене чуть не плача.

***
День сегодня был особенный, не такой как иные, для той, что полжизни его ждала. И солнце светило ярче, и птицы пели громче, и люди были улыбчивее и приветливее…
Вся сияя от счастья, Серафима глянула на блеснувшее на её руке серебряное колечко, простое, незамысловатое, но такое дорогое исстрадавшемуся сердцу.
Сегодня она наконец-то вышла замуж и стала официальной женой человека, который когда то её бросил. Но в том она была сама виновата. Длинный Симкин язык и несдержанность сыграли с нею злую шутку.
Теперь же всё изменится. Она станет заботливой супругой и матерью, крепкой опорой своим мужчинам.
Серафима посмотрела на мелкий циферблат своих часиков.
- Уже три, – подумала невеста – а Емельяна всё нет.
Он пошёл в универмаг и оставил её сидеть здесь, на лавочке. Томительное ожидание затягивалось, и, не выдержав, Симка отправилась вслед за мужем.
Большой магазин с длинными прилавками и плотными портьерами на окнах был полон. Толпы народа осаждали разные отделы: продукты, бакалею, ткани…
- Я занимала!!! - выступала в очереди противная тётка в зелёном гипюровом платке.
- Да что вы говорите?! – парировала ей другая – Час здесь стою, в глаза вас не видела!!!
Серафима быстро окинула взглядом первый этаж универмага, но Ягодкина нигде не увидела, и она решила подняться на второй.
Там было менее многолюдно. Симка прошла вдоль рядов с товарами и мельком глянула на ценники. «Всё дорого! – ужаснулась новобрачная – И что он собирается здесь купить?»
Наконец, в угловом отделе она заметила Емельяна в окружении молоденьких продавщиц. Они по очереди примеряли на себя пальто, зимние с воротниками и осенние с поясками, и крутились перед ним, смеясь и кокетничая.
- Ну, уж нет – возмутилась Серафима и твёрдым шагом направилась разгонять нахальных девиц.
Она подлетела к ним внезапно и огрела одну и вторую своей дермантиновой сумкой.
- Ишь, устроили тут вертеп! – закричала Симка на весь универмаг – Чужих мужиков охаживают! Своих заведите и перед ними кренделя выписывайте!
Девушки, не ожидавшие нападения, взвизгнули и разбежались в разные стороны.
Опешивший супруг, поначалу спрятавшийся за вешалами тоже, не сразу вышел на свет божий.
- Симушка, – произнёс он чуть слышно – это ж я для тебя…
- Для меня? – переспросила удивлённая Серафима.
- Пальтишко тебе купить хотел новое.
- Мне? – всё ещё не понимала запыхавшаяся супруга.
- Тебе – опустил глаза новобрачный.
Серафима замялась сконфуженно.
- Ну, ты это – произнесла она смущённо. – Прости что ли…
 
***
В доме было прохладно и непривычно тихо. Геологи на несколько дней отправились в очередную экспедицию. Матрёна с Полиной пошли помогать Верочке, водиться с новорождённой малышкой. Серафима во дворе солила огурцы в бочки. Насвистывая, поливал грядки  в огороде Емельян.
Пару раз в избу забежал Гришка, и, схватив удочки с подкормкой, вновь сиганул на речку.
Стоя в углу Катюха переделала уже все дела. Поковырялась в носу, три раза переплела косу, оторвала с колена засохшую болячку. Но время неумолимо шло, и скоро должен был явиться с работы папа. Невыносимо было Катерине слышать отцовское жалостливое:
- Ох, ох, ох, доченька, стоишь?
- Стоюуу - отвечала Катька, и слёзы сами катились из глаз градом.
Она вздохнула тяжело, ещё раз пересчитала все брёвна от потолка до пола, подпрыгнула, чтобы достать рукой до палатей, но роста ей явно не хватало. Тут Катерина вспомнила, что в буфете имеются конфеты. Глянув, что мама на кухне не смотрит, она кинулась на цыпочках к заветной дверце, открыла её, и, схватив одну карамельку из вазы, устремилась обратно.
- А ну положи на место! – услышала Катя голос матери. – Бессовестная такая! Думаешь, я не вижу?
Наказанная, опустив голову, отнесла сладость на место и вернулась в угол.
- Ну, мааам. Я больше не буду – заныла Катюха, прося прощение, но в ответ ничего не услышала.
Лишь голос отца, который никак не шёл у неё из головы: «Ох, ох, ох, доченька, стоишь?»
Катерина от скуки стала вспоминать, что же она сделала сегодня? За что наказана?
С утра вместе с мальчишками ловила на речке лягушек, потом залезла в чужой огород за малиной. Днём она прыгала с Максимкой с забора и порвала новое платье в лоскуты, а вечером, с друзьями, забросила дохлого ужа во двор своего врага Сёмки Пирогова. Уж угодил в стиральную машинку, которая прокрутила его вместе с бельём.
Бабка Сёмкина, подслеповатая старушка, быстро выяснив у внука, кто это сделал, пришла жаловаться на Катерину матери.
- Полоскать взялась, а тут ленточка какая-то – говорила она Наталье, то и дело охая.
Катя услышала топот знакомых сапог и от стыда вся вжалась в угол. Сапоги переступили через порог и остановились.
- Ох, ох, ох, доченька – услышала Катька отцовское жалостливое. – Стоишь?
- Стою, пап – завыла Катерина в голос.

***
Собрание селян проходило вечером, в клубе, временном пристанище Перепёлкина Харитона. Но его на месте не оказалось. Он как всегда нёс службу на пастбище.
Клуб выстроили недавно, на деньги сэкономленные колхозом. Там ещё пахло краской и известью. Дощатые стены, сцена, да лавочки – вот и всё, что имелось внутри.
Зал был забит до отказа и гудел как потревоженный улей. Люди делились последними новостями, жаловались на жизнь, спорили. Здесь можно было услышать и смех, и причитания, и стоны одновременно. Шишкины, Лопоуховы, Пироговы, Савины, Лошкарёвы, Кондратьевы пожаловали целыми семьями.
Митька примостился рядом с Захаром и Верочкой на самой дальней лавке у окна. На первом ряду, перед сценой сидел Фёдор с новой супругой. Дуська от гордости, казалось, сделалась ещё дороднее, а Манька наоборот осунулась, но сдавать позиции не собиралась. Она громко, во всеуслышание отпустила в сторону разлучницы пару колкостей, и та ответила ей тем же.
Явилась на собрание послушать последние сплетни и неработающая в колхозе Зинаида с матерью.
- Итак, товарищи! – откашлявшись, наконец-то, привлёк к себе внимание районный партийный начальник Гущин, лысый мужчина лет сорока.
Он появлялся в деревне редко, и его приезды всегда были приурочены к торжественным датам. Но сегодня цель визита партийца была иной.
- Товарищи! Позвольте представить вам вашего нового председателя, Безбородова Александра Прохоровича! – показал оратор на рядом сидящего – Человек он опытный.  До вас трудился в совхозе «Будённый».
- Ааа! Это где падёжь скота случился?! – выкрикнул кто-то из зала.
Совсем ещё молодой назначенец и без того хлипкий, болезненный малый, ещё более сжался.
- Произошло это по вине работников фермы! – ответил за Безбородова беспристрастный партиец – А вам я бы попросил воздержаться с выводами!
- Мы-то воздержимся! – парировал лысому уже женский голос – Вот только чем вам нам Андреич не угодил?!
- Сами знаете. Товарищ Зябликов сейчас в больнице!
- Довели мужика! – запереживал, заходил ходуном зал.
- Хорошего человека обидели!
- Да он к нам со всей душой!
- Не хотим другого председателя! Зядлика давай!
Гущин стал стучать по столу кулаком.
- Назначение Александра Прохоровича не обсуждается! И вы не в силах ничего изменить!
- Конечно! Куда нам убогим!
- Власть народная, а народ никто и не спрашивал!
Волнение не прекращалось ещё несколько минут, и готово было перерасти в нечто большее.
- Товарищи! – вновь заголосил лысый, пытаясь перекричать собравшихся – Показатели вашего хозяйства удручающие! Вам нужен другой руководитель!
- А может нам вообще власть другая нужна?! – снова выкрикнул кто-то, и селяне будто испугавшись чего-то постепенно стали умолкать.
- Смотрю я, у вас здесь кругом вольнодумие – окинул недобрым взглядом партиец присутствующих. – Так какую власть вы желаете?! – грозно переспросил он.
Но никто и не думал ему отвечать. В зале повисла гробовая тишина, и слышно стало, как хлещет по земле Харитон своим кнутом, да материт непослушное стадо.
- Куды пошла?! – орал он на всю деревню, на отбившуюся от остальных бурёнку – А ну становись в строй!
- Так и мы все строем становимся – произнёс тут с усмешкой Митька. – Во главе с такими вот Харитонами – показал он на Гущина.
- Что вы сказали? – спросил тот, не расслышав.
- Говорю, слух пошёл, что подсобные хозяйства урезать будите!
- Это да – ответил лысый без тени сомнения.
- Как урезать? – вновь вколыхнулись колхозники.
- Да по какому же праву?
- Нам эту землю советы дали! Дали, а теперь отбирать?!
- А на что нам семьи кормить прикажете? Сколько лет трудоднями питаемся!
- Товарищи! – снова стал колотить по столу партиец – Дело это уже решённое!
Но его никто не собирался больше слушать, и все попытки районного начальника угомонить людей не увенчались успехом. Он нервно схватил свой портфель и быстрым шагом вышел из клуба, столкнувшись по дороге с пьяным Харитоном.
- Куды прёшь? – сказал тот незнакомцу недовольно.
- Да уж. Что за нравы – возмутился Гущин и, хлопнув дверцей своей машины, уехал.
А Перепёлкин отправился к себе спать. Но до вкусного ужина с поллитрой и  до сладкого сна ему было ещё далеко. Он понял это, как только очутился в помещении, переполненном односельчанами.
- Это что ещё такое?! –  вскрикнул расстроенный Харитон – А ну все по домам живо!
Однако  его никто не услышал. Люди продолжали галдеть, не замечая растерянного пастуха.
- Тудыт твою через коромысло – выругался Перепёлкин и побежал прямиком к сцене.
Ловко взобравшись на неё по лестнице, он подошёл к столу и, не обращая внимания на  сидевшего за ним Безбородова, стукнув кулаком, выкрикнул:
- Расходитеся, говорю! Трудящему человеку покоя нету!
Вот теперь кое-кто его увидел.
- Харитон, ты чего орёшь?! – спросил пьяницу Федька.
- Мужики, жабры горят – почесал грудь новоиспечённый оратор. – Будьте людьми, ступайте отседа…
- Уже уходим – ответил понимающе Фёдор и вместе с остальными потихоньку стал покидать зал.
Опустив голову, отправился за подчинёнными и назначенец.
- Ну, вот и ладно – уселся на стул обессиленный Перепёлкин, оставшись один. – Теперь и потрапезничать можно…

***
Вечер клонился к закату. Густые сумерки уже обволакивали всё вокруг: дома, поля и деревья.
Вчера Тося сдала свой последний экзамен, а сегодня они семьёй проводили на поезд брата с женой.
- Вы уж нас не забывайте! – плакала на плече у сына Настасья – Будет свободный денёк, приезжайте.
- Приедем – успокаивал мать Роман. – Непременно приедем.
Вечер клонился к закату. Прятавшаяся днём по оврагам, да низинам прохлада вновь возвращалась на землю. Словно крем на торте над рекою стелился туман. Стрекотание сверчков в траве становилось всё отчётливее и громче.
Тося сидела на лавочке, возле дома бабули и любовалось заревом, которое оставило после себя ушедшее за горизонт солнце. Багрово-красное небо всегда производило на неё огромное впечатление. Но сейчас, оно было особенным – завораживающим и отталкивающим одновременно.
Вдруг тёмно-синий купол вдали озарила яркая молния.
«Будет гроза» - подумала девушка и вспомнила о Николае, который работал сегодня до ночи в поле. Он был очень хорошим человеком, честным и трудолюбивым, искренним и добрым. Тося представила его улыбку, и от этого  ей стало уютно и тепло. С ним она всегда чувствовала себя защищённой, уверенной в себе.
- Не сдам – переживала Тося накануне экзамена. – Как есть провалюсь…
- Никуда ты не провалишься – смеялся над нею Коля. – Таких умных девчонок с косичками ещё поискать! – обнимал он её крепко – Ты только сразу на заочный переведись, а то что за семья у нас с тобой получится?
- Переведусь, Коленька, обязательно переведусь – обещала растроганная девушка. – Мне бы только поступить…
Тося вздохнула тихонько и собиралась уже уходить, как вдруг заметила приближающегося к ней человека.
«Володя» - узнала она в мужчине брата своего жениха.
Тот брёл, покачиваясь, будто пьяный, весь мокрый, потерянный, сам не свой. Девушка подбежала к нему.
- Что с Николаем? – спросила она взволнованно.
Но парень, словно не расслышав вопроса, произнёс:
- Попрощаться пришёл.
- Уезжаешь? – удивилась Тося – А Уля знает?
- Знает – улыбнулся Владимир странно.
Девушка задумалась: «Почему подруга, у которой язык за зубами не держится, ничего ей об этом не поведала?»
Тося припомнила их последнюю встречу с Ульянкой. Та напялила на себя короткую юбку, купленную в городе, и крутилась в ней перед зеркалом.
- Длинновата будет – говорила она, глядя на обновку критически. – Обрезать надо бы на два пальца.
- Куда ещё-то короче? – ужасалась Тося – Ни сесть, ни наклониться в ней не сможешь.
- Ничего ты не понимаешь подруга. В моде отстала, да и в жизни тоже – отмахивалась от неё Ульянка. – Жизнь нужно хлебать полной ложкой, а не как ты по капельки. Учись у меня! Лютиков, колхозный водитель, мне прохода не даёт, Вовка тракторист голову потерял, а теперь ещё и городской хахаль приклеился – напомнила она о вчерашнем случайном знакомом. – Так-то вот.
Тося вновь глянула на Володю.
- А куда ты поедешь? – спросила она осторожно.
- Николая береги – не пожелав ответить, сказал ей парень. – Любил я его передай.
Он замолчал, повернулся и стал удаляться от девушки. Она смотрела ему вслед до тех пор, пока его силуэт не исчез за поворотом. Дурное предчувствие не покидало её.
- Эх, Ульянка, Ульянка – вздохнула Тося расстроено. – Такого парня потеряла!
***
Горе в семью Милютиных пришло нежданно, с первыми петухами следующего дня. Страшный крик разбудил беззаботно спящую деревню. Неистовый, гортанный, нечеловеческий, он растворился в каждой клеточке естества, оставив в душах людей непонимание и тревогу.
И вот уже селяне кинулись выяснять, что стряслось. Дети, взрослые, старики окружили дом на окраине.
- Расходитесь! – призывал собравшихся молоденький милиционер в форме – Нечем вам здесь любоваться!
- А что случилось то?! – громко спросила служивого Мария Лопоухова.
- Дочку у них убили!
- Как же так?! – заголосили, заохали, запричитали женщины – Вчера ещё живы все были. А какую дочку то Зинку иль Ульку?!
- Младшую, кажется – пожал плечами парень при исполнении.
На крыльце показалась Зинаида вся в слезах.
- Тёть, Матрёна, – обратилась она к соседке – пойди, посиди с матерью. Волосы на себе рвёт. Отца дома нет, а мне одной не управиться.
Старушка протиснулась сквозь толпу и потихоньку побрела к дому.
- Настасья! - вдруг обернулась она и взглянула на дочь, стоящую в обнимку с плачущей навзрыд Тосей – Айда ка со мною тожно…
От уюта и чистоты внутри не осталось и следа. Сорванные с прицепок занавески на окнах, валяющаяся на полу скатерть, разбитое зеркало и посуда. И в этом хаосе металась и рыдала Ульянкина мать.
- Ей бы успокоительного какого – обратился к вошедшим женщинам притихший в углу милиционер постарше. – Нам ещё вещи потерпевшей осмотреть нужно.
- Не пущу! – вдруг встрепенулась несчастная и, подскочив с пола, закрыла собою проход в комнату дочери – Уличкино трогать не дам!
- Тише, милая, тише – подошла к ней Матрёна. – Беда у тебя великая. Только ирода изловить надоть. Помнишь, я мужа схоронила и сыночка? – стала заговаривать она убитую горем мать.
Та обмякла немного и отошла в сторону к кровати. Зинка накапала ей капель, а Настасья уложила в постель.
Через час, осмотрев наконец дом, представители закона пригласили Зинаиду в район на опознание.
- А может отец съездит? – сопротивлялась она - Папа сейчас на работе, и ничего не знает наверное.
- Отцу вашему мы сообщим непременно, но хотелось бы побыстрее с этим покончить.
Служебный мотоцикл с люлькой, в которую усадили Зинку, довёз их быстро, и вот уже она стояла у одноэтажного белого здания с вывеской «Морг».
- Господи! – произнесла Зинаида – Да не уж то и правда там Улька? А может всё-таки не она?
- Вы когда сестру в последний раз видели? – спросил её всё тот же служивый постарше.
- Вчера вечером, на свиданку она собиралась.
- А с кем?
- С трактористом Володькой вроде бы.
- Владимиром Николаевым?
- Кажется с ним – удивилась Зинка прозорливости органов. – А вам откуда известно?
- Он был найден сегодня мёртвым на железнодорожных путях.
Зинаида вытаращила глаза.
- Как, и его тоже убили?
Милиционер отрицательно покачал головой.
- Нет, думаем, что Николаев сам с собой покончил.
Старшая сестра задумалась.
- Это он её порешил сволочь – сказала Зинка зло. – Чтоб ему пусто было проклятому.
- Проходите! – показался в дверях блёклый мужчина в белом халате, похожий на подслеповатого крота, только что выбравшегося из подземелья – Смотрите свою новопреставленную.
Зинаида осторожно ступила в тёмный промозглый коридор. Здесь всюду пахло гнилостью и смерть. Комнатки похожие на норы с тусклыми лампами под грязно выбеленными потолками, совершенно голые покойники. Зинку охватила дрожь. Всё её тело сопротивлялось увиденному. Она не заметила, как оказалась в одной из таких нор, с каталкой посередине, на которой лежало чьё-то прикрытое простынёй пухлое тело.
Молодая женщина подошла ближе.
- Готовы? -  спросил её патологоанатом.
- Да – ответила Зинаида и закрыла глаза.
А когда их открыла, на неё смотрело мертвенно белое лицо Ульянки.
- Она – кивнула Зинка уверенно и свалилась в глубокий обморок.

***
Месяц прошёл после похорон убиенной. Хоронили её в белом платье, как и полагается отправлять в мир иной незамужних девиц. Хоронили всем селом, от мала до велика. Вызванный из района поп басом читал церковные псалмы. Плакальщицы, сменяя друг друга, не переставая причитали  о юной рабе божьей, безвременно почившей. Но громче всех рыдала конечно же Тося, чувствуя свою вину перед подругой, которую не смогла вразумить.
Через неделю после печальных событий выписался из больницы Зяблик. Он вернулся домой похудевшим, осунувшимся и больным. Но люди были рады ему. Они по очереди навещали бывшего председателя, продолжая, как и прежде, делится с ним самым сокровенным.
Не преминул посетить Андрея Андреича и теперешний назначенец.
- Безбородов – отрекомендовался он хозяину дома с порога. – Александр Прохорович. Попроведать вас пришёл.
- Ну, что ж. Проходите – добродушно пригласил гостя Зяблик. – Будем знакомы.
Назначенец скромно присел у постели больного на краешек табурета.
- Проблемы у меня большие, Андрей Андреич – пожаловался нечаянный гость. – Авторитета я у людей не имею.
Зяблик посмотрел на невзрачного, худощавого молодого мужчину. Продолговатое лицо, редкий волос, слезливые, как ему показалось, белёсые глаза.
- Сколько лет тебе, Александр? – спросил он его.
- Тридцать один будет – ответил сконфуженно Безбородов.
- И семья имеется?
- Нет. Жена ушла от меня давно.
- Понятно – задумавшись, произнёс хозяин. – Послушай, Саша – начал издалека Зяблик. – Когда я в двадцатые годы был послан по партийной линии в эту деревню, мне лет стукнуло чуть меньше, чем тебе сейчас. И меня, городского учительского сынка тоже шибко-то здесь не принимали. А помог мне тогда человек один, председатель здешний, отец механизатора нашего Митьки. Сказал мне тогда Константин Тимофеич: «Ты, Андрюша, нос то не вешай. Тёмный народ у нас, малограмотный. Но в целом люди хорошие. Присматриваются они к тебе только. Подожди, и ты для них своим станешь».  И я тебе говорю. Присматриваются к тебе пока селяне – Андреич помолчал. – А авторитет себе ты ещё заработаешь. Главное, «человеком» оставаться.
- Спасибо – потупил взор Александр. – Да только вот ещё что – неловко достал он из внутреннего кармана штормовки мятый листок бумаги. – Разнарядка на уменьшение приусадебных участков пришла.  Ума не приложу, как быть?
Зяблик взглянул на бланк с печатью и поморщился.
- Плохо – произнёс он недовольно. – Обижают нашего брата как могут. Трудно колхозники живут. Пенсии и те вот только платить стали, а уж про зарплаты и вообще говорить нечего – Андреич подумал. – Ты защитой людям должен стать и опорой. Отцом родным для каждого. Тебя они слушать должны и за тобою идти.
Зяблик отдал листок обратно.
- Поговорю с народом, не беспокойся. Думаю, смирятся колхозники. А куда им ещё деваться то, коль всю жизнь они бесправные?
Андреич закрыл глаза.
- Устал я что-то, Саша – вымолвил он вновь чуть слышно. – А ты ступай теперь, ступай – махнул рукой хозяин гостю. – Да помни всё, что я тебе говорил…

***
Из шестидесяти соток земли семье Казаковцевых оставили ровно половину. Не лучше обстояли дела и у других односельчан.
- Ограбили нехристи – сокрушалась старуха Матрёна. – Всё, что крестьянским трудом нажито, мозолями, да потом.
- Не рви себе сердце, мам. Времена сейчас такие – успокаивал мать Митя.
- Я, милок, разве о себе печалюсь? Мне-то много ли надо? Вона местечко на кладбище – вздохнула Матрёна тяжело. – А вам молодым ещё жить. Эту землицу дед твой с отцом заработали, пахали, любили её родимую. А оне разбойники ать и забрали всё. И чего теперича делать не ведаю?
Но слезами горю было уже не помочь. А потому,  проглотив очередную обиду, селяне приступили к уборочной.
Как и ожидалось ячмень, овёс и рожь в этом году дали неплохой урожай, а кукуруза выросла чахлая. Её скашивали и утрамбовывали в огромные силосные ямы на корм скоту.
Новый председатель, благодаря Зяблику постепенно освоился, и даже пообещал осенью, за счёт колхоза поставить домишко Перепёлкину. Тот, в свою очередь, каждый день после работы стал вычищать пепелище, которое оставил после себя пожар.
- И что это деиться? – причитал он, бегая весь чумазый по развалинам – Ведь явно же кто-то поджёг, тудыт его через коромысло – извлекал Харитон из груды головёшек очередную обугленную утварь. – Ладно,  хоть гармошка моя цела целёхонька.
Последние несколько дней Митька вместе с остальными механизаторами жил в поле, совмещая работу с отдыхом. Но сегодня у него был выходной, и он собрался провести его с пользой дела: сходить в баню и хорошенько выспаться.
Вода в баке ещё не закипела,  и Митяй в ожидании первого пара, решил снять усталость, расположившись на тёсе во дворе с бутылкой самогона и закусью.
- Можно к тебе присоединиться ненадолго? – спросил его вышедший из избы Пётр.
- Конечно, давай – пригласил геолога Митя.
Чернявый уселся рядом с хозяином.
- Пить будешь? – предложил ему Митька.
- Налей - не отказался жилец.
Он опрокинул в себя пол стакана спиртного и хрустнул малосольным огурцом.
- Жениться хочу я, Митя – сказал он собеседнику серьёзно. – На Зиночке Милютиной. Голову я с ней потерял.
Митя не сразу ответил товарищу.
- Жениться это конечно не плохо – произнёс он медленно, соображая как же предостеречь Петю от необдуманного поступка. – Зинка, может баба и не плохая, да только вот мало у вас с ней общего. Она простая, деревенская, а ты городской.
- То, что книг Зинаида не читает, я знаю. Но не в книгах же дело! Милая она, нежная…
Митрий отвёл глаза, вспомнив какие фортели, ещё недавно, выкидывала эта милая.
- Да и тяжело ей сейчас – продолжил парень. – Горе у неё…
Митька вздохнул глубоко, понимая, что здесь он уже ничем не поможет. Любовь она ведь, как кошка, за самое сердце царапает.
- И всё же ты подумай, Пётр, хорошенько. Жизнь у тебя одна.
- Подумаю – согласился совсем захмелевший геолог.
Он поднялся с места и, покачиваясь, удалился в дом.
А Митрий, сунув веник под мышку, отправился в баню.
Побрякав тазами и плеснув воды на угли, Митька улёгся преть на полок. За окном было уже совсем темно и тихо, и лишь собаки соседские подвывали, да изредка лаяли.
Вдруг в предбаннике хлопнула дверь.
- Наташа, ты? – спросил совсем разомлевший Митя.
- Не Наташа это – открылась скрипучая дверь, и на пороге возникла тётка Лукерья.
Митяй вытаращил на неё глаза и быстро прикрылся веником.
- Ох, и холодно у тебя здеся – засуетилась она деловито и, взяв в руки ковш с водой, поддала жару ещё.
Угли зашипели громко, выпуская клубы горячего пара.
 – Иду мимо, гляжу, ты моешься. Дай, думаю, попроведаю крестника. Я ведь тебя на свет принимала – улыбнулась тётка Лукерья, потом повернулась к выходу. – Ты уж шибко тута не засиживайся, а то околеешь совсем – произнесла она и исчезла за дверью.
Сначала Митяй не мог пошевелиться, потом осознав, что случилось, подскочил с полки, выбежал в предбанник  и, схватив свою одежонко, вылетел вон.
- Вот это допился – говорил он себе,  впопыхах, одеваясь. – Лукерья то уж померла давно…
Вдруг, что-то скрипнула у него за спиной. Потом ещё и ещё. Митя медленно обернулся и увидел, как ветхая банька по брёвнышку разваливается у него на глазах.
- А ведь она меня спасла  – подумал опешивший Митька.

***
Как не топала ногами Зинаида, свадьбу ей родители играть не стали.
- В уме ли ты, девка? – говорила дочери мать – Сестра ещё не остыла, а ты о празднестве думаешь?! – утирала она вечно заплаканные глаза.
Так и уехала Зинка в Москву гордая, но не оформленная.
А после «Спаса» Наталья со свекровью потихоньку стали собирать девчонок в школу.
- Ну-ка примерь, Катюша, хорму-то – говорила внучке Матрёна. – Поди совсем она тебе малая стала?
Катерина протиснулась в половину платья и там застряла.
- Ой – испугалась девочка – Снимайте его с меня скорей!
Женщины рассмеялись.
- Ну, что ж придётся покупать новое…
На телеге поездка была небыстрая, но верная, а главное бесплатная. Наталья правила кобылу, а Матрёна с Катей примастившись рядом, плели веночки из цветов и беседовали обо всём.
- Сколь разов я тута ездила – говорила старушка Кате, что волос на голове, не счесть.
- А чьих, бабуля волос? Твоих или моих?
- Моих, наверное  – ответила Матрена. – Я по этой дороженьке с дедом твоим когда-то убегала.
- От милиции? – вытаращила глаза девочка.
- От людей плохих – улыбнулась Матрёна. – И спас меня Костюшка и любил всю жисть.
- Бабуль, а деда хороший был?
- Как тебе сказать, родная? Лучше и не видала я – старушка глубоко вздохнула и кончикам платка утёрла слезинку в уголке морщинистого глаза.
- Да что ж мы всё о печальном-то – опомнилась вдруг она. – Теперя ты поведай  мне о чём ни будь – погладила Матрёна внучку по спинке.
- Да я и не знаю ничего,  бабуленька  – отрицательно покачала головой Катерина. –  Пусть лучше мама про себя расскажет.  Уж больно я люблю её слушать.
Наталья улыбнулась украдкой. Забавно ей было наблюдать за этой парочкой.
- Да я ведь тоже ничего такого не знаю – сказала она и, подумав, добавила -  Когда мама умерла, война началась. Папа со Степаном работали сутками, а я всё одна. Холодно, голодно мне было. Кушать всегда хотелось. Наковыряю, бывало, корешков в поле, помою и съем, а вечером животом мучаюсь. Потом вместе с другими ребятишками в колхоз пошла. Хлеб жали, зерно молотили, мешки тяжёлые таскали, лес валили, скирды складывали. Возьмёшь иногда вилы, ухватишь сена побольше, чтоб от остальных не отставать, а поднять их с голодухи не можешь. Ревёшь, да делаешь…
Она замолчала и посмотрела наверх.
Берёзки у дороги, как девушки юные кланялись им в пути. Шелестели зелёными листочками, будто платочками.
- Дааа – произнесла Матрёна печально. – Война злодейка никого не жалует. Всех косою вострою косит, кого намертво, а кому и рубцы оставлят - она подумала. - Вот и у меня сыночка забрала проклятая.
- Как же, бабуленька, - удивилась взволнованная Катя – папа ведь живой?
- Митенька то живой, а вот братик его старшой ещё в Германскую голову свою молодую сложил. И лежит теперя неведомо где – вздохнула старушка. – Васею его величали.
По приезду в районный центр женщины разделились. Матрёна отправилась в церковь на службу, а Наталья с Катюшей по магазинам.
Формы, как и ожидалось, в универмаг не завезли, зато Наташа приобрела ткань подходящую, для пошива школьных платьев и фартучков. Закончив с покупками, Наталья с дочкой поспешили за бабушкой.
В старинной церкви было немноголюдно и  прохладно. Где-то под сводом негромко, но благостно пели певчие. Свечи перед иконами, потрескивая изредка, источали необыкновенный аромат.
Наташа постояла немного у входа. Молиться она не умела, но сейчас, ей отчего то захотелось поговорить с Богом. «Господи, - сказала она про себя – пошли здоровья и сил всем моим родным и близким. Брату, сестре и отцу, дочерям и мужу Мите, матери моей названной, Матрёне».
Ната перекрестилась быстро и поклонилась низко в пол.
«Но где же она?»
Наталья поискала глазами свекровь и заметила её на лавочке, в самом дальнем углу. Старушка сидела, прислонившись к стеночке, с закрытыми глазами. Наташа подошла к ней ближе.
- Мам – позвала негромко она. – Поедим домой.
Но Матрёна ничего не ответила, продолжая безмятежно дремать.
 Наташа положила свою маленькую ладошку на её, натруженную, уставшую руку и только теперь поняла, что разбудить старушку уже никогда не сможет…