Глава7 Во имя отца и сына

***
Уж полтора года прошло, как вернулся Костя с войны. Трудные то были времена. Умерла мать, не дождавшись сынов с фронта. Болел отец. Хозяйство пришло в запустение. Мотя, как могла выкручивалась, чтобы хоть чем то накормить детей.  Антонина подалась на заработки на завод в Уфу вместе со старшими тремя дочерьми, младшую она оставила Матрёне.
Не слаще жилось и соседям. В каждую избу в лучшем случае возвращался калека. Так без пальцев на руке пришёл с фронта Ерофеев Савелий, а Осипов Михаил без ноги.
В полях работали одни женщины, старики, да малые дети. А налоги с каждым годом росли. С рынка совсем исчезли сахар, соль и керосин, а цены на всё пухли как на дрожжах. В конце шестнадцатого правительство объявило продразвёрстку. И деревня совсем застонала…
- И когды энто кончится война проклятущая. Жизни уж нет никакой – роптали бабы. – Чёль не видит царь то батюшка как народец мается?
- Куды ему, сидит поди в своих хоромах то, да чай с баранками попиват.
Так в людских муках да горестях наступил 1917 год.

                ***
            Он сидел в переднем углу под иконами, изредка посматривая на старинные образа.
- А это, Мотя, убрать бы надо – вдруг заявил нечаянный гость.
- Вот ещё – ответила ему Матрёна. – Сколь годов дома не жил, жену как следовает не схоронил, дитё к груди не прижал, а туды ж порядки устанавливат! Шишь тебе, а не мои иконки! – показала она ему дулю.
Иван сморщился, недовольно взглянув на распоясавшуюся невестку свою.
Он появился в деревне внезапно, впрочем, так же внезапно, как и исчез.
- А порядки теперь, Мотя, и в правду ждут вас другие – вдруг заулыбался отчего-то Иван. - Новую власть по всей России ставить будем! Деревни, города поднимать.  Людей всех равными делать! А богатеев мы спихнём, уж ты мне поверьте! Нечего им народ то обирать, да на чужом горе наживаться….
- Ты где хоть был то всё это время, Ваня? - спросил сына отец - Вон уж дочь у тебя невеста.
- Ох, батя, да где я только не был. И в Ростове, и в Саратове, и в Самаре….Под чужими паспортами скрывался, на заводах разных агитацию проводил.  Так годы и пролетели…
- Ты хоть пойди, обними Дуняшку то, а то ведь в глаза она тебя не видала совсем. Дуня! - позвал  дедушка внучку.
- Штой? – откликнулась девочка.
 – Подь сюды.
Евдокия подбежала в сарафанчике, худенькая, высокая, голубоглазая. Лучезарно улыбаясь, в руках она держала маленького котёнка.
- Дуняш, вота твой батя то настоящий – показал Тимофей на Ивана.
Девочка сначала посмотрела на Костю, потом с опаской на незнакомца.
- Ну, иди хоть обнимемся, дочь - сказал ей Иван и прижал к себе смущённую   Дуню.
- Какая ты большая то выросла и на Тасю стала похожа - глянул он ещё раз на испуганное дитя. – Ну, иди, играй уже.
И она убежала.
Не о дочери болела сейчас голова у Ивана, не  о дочери…
На вечер у него был назначен сельский сход.

                ***
- Ты скажи нам, мил человек, кто ты есть таков, чтобы мы тебя слухали?! – кричали бабы.
- Я полномочный представитель Губернского революционного комитета и партии большевиков, Иван Казаковцев, ваш земляк между прочим. Приехал разъяснить вам новую политику нашего революционного правительства! – пытался перекричать собравшихся Иван, но всё было бесполезно, народ продолжал галдеть:
 - Ещё один революционер выискалси, видали мы ужо таких!
- Егоршу помним, калачивали  бывало покойничка. Константина знам. А тебя нет?!
- Чего нам твоя нова  власть дать-то могёт?!
- Хлеб изымать перестанут?!
- Лошадей вернут?!
- Когда война ети её мать кончится?!
- Товарищи, – успокаивал людей Иван. – Советское правительство делает всё, чтобы облегчить вам существование! Отныне не будет ни помещиков, ни капиталистов, ни других  эксплуататоров трудового народа! Вся власть переходит в руки рабочих и крестьян!
Селяне потихоньку стали утихать и  с интересом слушать оратора.
- А царя то хыть вернётя? – спросил старик Дорофеев.
- Ну, какие вы тёмные всё же! – возмутился Иван - Царь – это пережиток буржуазного прошлого! Зачем вам царь, когда вы сами всем править будите! А с войной мы обязательно покончим, ни мы её начинали, ни нам её продолжать!
- Вот энто дело! – одобрительно закивал головой Авдот Емельянов.
- Мы так же изымим землю у помещиков и кулаков, и раздадим её малоземельным крестьянам!
Тарас Зыков недоверчиво посмотрел на оратора.
- Так энто что у Миронова землицу заберётя чё  ля? – спросил удивлённо он.
- Если имеются излишки, заберём!
- А у отца твово, Ваня,  тожно лишок земли имеетси! – высунулся тут Афанасий Перепёлкин в рваной шубейке, лаптях и как всегда под мухой.
Люди все глянули на неблагодарного пьяницу.
- Ах ты, иуда проклятый! – встала грудью на  Афоньку  Глафира Карпова - Чужое ему подавай! А забыл, как Тимофей то не дал детям твоим с голоду издохнуть, пока месь ты зенки свои бесстыжи заливал?!
            Оконфузившийся мужичонка весь сжался…
- Я жишь за Егоршину землицу то имею … - заоправдывался он.
- А Егоршина земля его детям достанетси! Ни за то он свою буйну голову сложил что бы ты, порося, на её зарилси!
Тут почесал у себя под картузом Савелий.
- Нее, робята, так не пойдёт! – заявил возмущённо он – Значит тот, кто горбатился с утра до ночи, рук не поклода, излишек маленький имет,  должон отдать всё Афоньке – лодырю?
Все взоры вновь устремились на убогого. Тот, переминаясь с ноги на ногу, зазаикался:
- Да я что? Я жишь ни что….
- Не переживай, Савелий, - стал успокаивать его Иван – не такие вы тут все богатеи чтобы у вас было, чего  отнимать. Истинных трудящихся мы трогать не станем. А вот, кто добыл нажитое неправедно, кто использовал труд батрацкий, да в долги слабого брата загонял – этих, да!
Сказано. Сделано. 
На следующий день в дом Миронова пожаловали гости: Иван, его помощник Сергей Полищук,  два вооружённых  красноармейца, да Костя, как бы тот не сопротивлялся оказанной ему «чести».
- Писарем пока при мне пойдёшь – деловито скомандовал  Иван. – Вояка из тебя никакой,- он посмотрел на Костины ноги, тот ходил хромая с палочкой, - управленец пока мест тоже. Так что бумажки писать будешь. Всё польза для нашего дела.
На то, как станут раскулачивать Трифона, сбежалась посмотреть вся деревня.
Дом его оказался забаррикадирован,  пришлось заходить внутрь с огородов. Жена Фёкла, схватив вилы, стала гоняться за непрошенными гостями, пока её не связали. Спущенных псов тоже пришлось застрелить.
Вымеряли мироновскую землю до  вечера, ровно поделив излишки между самыми малоимущими селянами.
Афоня, не верящий  своему счастью, бегал взад и вперёд по заснеженному участку, считая сажени то шагами, то лаптями, то палочками, заглядывая к соседям, не досталось ли им больше земли то? А односельчане, наблюдавшие эту картину, смеялись да спорили меж  собою: «Пропьёт, али не пропьёт?»
Миронов сыпал проклятия на весь честной народ, обещая опосля всё это припомнить каждому в отдельности.  Особенно досталось Константину.
-Аааа, чёрт рогатай! Мало того, что дочерь мне убогой воротил, чтоб она провалилась стерва, дык ишо и меня имушиства лишаешь?!!! Убью, собака!!! – набрасывался он с кулаками на Костю.
- Ох, родненький, - говорила Матрёна мужу – как бы не вышла нам боком эта Иванова то власть. Он сейчас здеся, а потом ищи ветра в поле….
- Не переживай, Мотюшка, всё хорошо будет.
Но хорошо уже не было.
Советы, облагодетельствовав одних и притеснив в собственности других, посеяли между людьми, вражду лютую, грозившую вылиться в доселе невиданное  противостояние…

                ***
            Он отчего-то стоял на коленях, неистово плакал и молился. Он несгибаемый и жёсткий, твёрдый как кремень, превратился сейчас в раба безвольного. А повсюду, окружив его со всех сторон плотным кольцом, смеялись над ним разодетые в бархат и меха господа. Они показывали на бедолагу пальцем, а иные даже плевали.
            - На том свете равенство узреешь! – говорили веселящиеся ему.
            А теперь несчастный услышал стук топоров, да лязг пил, сооружающих эшафот. А вот и петля перед ним повисла крепкая.
            - Господи! – вскинул он глаза к небу – Я ведь как ты хотел, чтоб всё по справедливости!
               Но казалось, сегодня господь был нем и глух к чаяньям того, кто всю жизнь отвергал его.
            - Простите меня люди добрые! - последнее, что смог произнести приговорённый, перед тем как задохнуться.
            Иван проснулся от громкого стука и откашлялся.
- Товарищи, вставайте, белочехи на станции взбунтовались! – барабанил в стекло Сергей Полищук.
Иван наспех вытер влагу с лица, стремглав спрыгнул с палатей и подлетел к маленькому оконцу.
- Я говорю белые вот, вот здесь будут, уходить надо.
- Началось – произнёс старший брат и стал впопыхах одеваться. - А ты чего стоишь? – спросил он Константина – Собирайся, давай!
- А мне то, зачем? – удивился заспанный Костя.
- Как зачем? Ты ж помощник  мой. Тебя первого к стенке поставят.
- Ой! – всплеснула руками Матрёна – Опять! Господи, да что же это?
Константин, не зная, что ему делать, посмотрел на жену.
- Я никуда не поеду. Здесь Мотя, отец, дети…. – сказал он.
-Их не тронут, - перебил его Иван - а вот тебя сразу арестуют.
Тимофей стал подталкивать младшенького к выходу:
- Ну, собирайся ужо, сынок. Торопиться вам надоть.
- Вещички то  хоть тёплые возьми! – взмолилась Матрёна.
- Некогда - остановил её деверь. – И так ладно, лето.
Костя надел шаровары солдатские, рубаху, поцеловал супругу и вышел из дома. Раздался топот копыт.
- Поезжайте с богом, сынки – перекрестил отец отъезжающих  в окно. – Ну, вот  теперя  и нам ложиться можно – пошаркал старик к печи. - Утро вечера мудренее - стал забираться он на неё, но, не успев улечься, услышал:
- Отворяйте!!! – орал Миронов на всё село - Отворяй, не то хужее будет!!!
Мотя выскочила открыть дверь. Грубо отпихнув её в сторону, в дом ворвался Трифон с солдатами.
- Где? Где они? – орал бывший староста в ярости – В сарае ищите, в чулане, в подполе…. Найдите мне их!!!
Однако перевернув весь дом, служивые вернулись ни с чем:
- Нет нигде их…
- Ааа!!! Сбёгли всё-таки! - сорвал Миронов с себя картуз и со злостью бросил его об пол.
Потом он глянул на Матрёну.
- Сказывай где?!
- Я не знаю, - попятилась она испуганно - уехали куды то…
- Куды?! Выкладывай, стерва!!! – схватил он Мотю за грудки и стал трясти, как тряпочную куклу.
- А ну не тронь, девку!!! – набросился на Трифона Тимофей.
- Уберите его! – приказал изверг солдатам.
Они схватили старика и швырнули его в сторону. Тот упал, ударившись головой о стену. Тут из-за печи выскочила маленькая Маруся.
- Я знаю, дяденька! – звонко выкрикнула она.
Трифон отвернулся от Матрёны и посмотрел на пигалицу. Бросив мать, он подошёл к дочери. Та стояла босая, в длинной сорочке  и хлопала красивыми ресницами.
- Ну, говори, детонька – присел мучитель к ней.
- Туды поехали, дяденька!
И она как все честные дети показала пальчиком в другую сторону.
- Вот и умница – погладил её Миронов по голове. - На леденец…
Маруся взяла угощение и тут же засунула его себе в рот, преданно взирая на своего «благодетеля». Она  всегда так делала, когда обманывала.
- Быстро, за ними!!! – скомандовал староста
 И непрошенные гости выскочили вон.
В ту ночь власть в деревне сменилась. А на утро заработал людской телеграф. Соседи бегали друг к другу обсуждать последние новости. О том, что Казаковцевых чуть не сцапали, что Миронов с солдатнёй за ними погоню учинил, что стреляли шибко в Иглино то и заорестовали всех большевиков, кто скрыться не успел…

                ***
Он вернулся домой на рассвете, злой как собака, так никого и не поймав.
- Неужели упустил? – думал про себя Трифон, ненавидя весь белый свет – Ну ничё, ишо поквитаемси! – успокаивал он сам себя как мог – Фёкла!!! – заорал Миронов на жену  - Хватит боки мять! Жрать давай! Видишь не один я, с людями!
За стол садились спасители всего его достоинства, ну и имущества конечно же тоже.
- Присаживайтеся, господа хорошие, да отдохните с дороги то – говорил он офицерам  чешского батальона, которых вчера привёз со станции Чуваши  большевиков ловить, наливая им  в стаканы мутной жидкости. – Примите самогоновки креплёной, усталость всю как есть отшибёт.
Чехи, глянув на подозрительное, плохо пахнущее пойло, всё же выпили  и сразу повеселев, стали беседовать на понятном лишь им наречии.
У плиты топала мясистая Фёкла, поднося гостям картошку, огурцы, зелёный лук, пироги и какую то похлёбку.
- Закусывайте, закусывайте – предлагал хлебосольный хозяин. – Даа, ежели бы не вы, – размышлял он вслух – сидеть бы нам по щелям, да чуланам. Видали, что энти паразиты здеся наделали? Чистые бандиты, людёв грабить! Делиться говорят надоть! Воры и разбойники, как есть, воры и разбойники! – староста помолчал и, вновь о чём-то подумав, продолжил – А в волости то чтой советы сволочи учинили?! Запрягли купцов уважаемых в плуги вместо волов, да заставили крестьянски огороды пахать, а потом обобрали несчастных до нитки. А главным у них беглый каторжник Яшка-цыган. Представляете, каторжник главный! Тот злодей почище любого будет! Именем революции много людишек пострелял. И ведь на что покусился поскудник? – поднял Трифон свой указательный палец – На само святое, на  Бога! – округлил он свои глаза – На церкву Иглинску плевал принародно, да попов тамошних плётками сёк! Анчихристы и разбойники одне во власти энтой новой! Анчихристы и разбойники…
Офицеры внимательно слушали рассказчика.
- Ну,  ничё, мы им ишо покажем кузькину мать! – поднял Миронов свой стакан и вновь стал чокаться с собеседниками – До самой столицы доберёмси, и Ленина ихнего за жидку бородёнку то оттаскам!
Трифон выпил ещё, и как то ему совсем полегчало.
- А вы квартируйте у меня здеся. И вам, и солдатикам вашим, всем места хватит…
- Благодарим – отвечали гости.
В это время, разбуженная первыми петухами, из дальней комнаты вышла Варвара босая, заспанная и чёрте как одетая.
- Ооо, явилася, блаженная – заворчал на неё родитель.
- Кто жи та  дивка? – заёрзал на месте давно не видевший женских форм усатый гость.
- Дочерь моя, господа – Трифон повертел пальцем у виска. – Полоумная она. Иди отсель, дура – махнул рукой он. – Чтоб глаза мои тебя не видали.
И Варюха, постояв ещё немного, пошла бормоча на двор, полный любопытной, похотливой солдатни.

  ***
Набрав немного земляники сегодня у самого дома на «Ягодной горе», Матрёна с девчонками отправилась в «Казённый лес». Так он назывался ещё при царе, так и сейчас его величали. Там она всегда отдыхала душою и черпала новые силы, чтобы несмотря на все потрясения, продолжать жить дальше.
Украдкой наплакавшись вволю вдали от посторонних глаз, Мотя немного успокоилась и стала прислушиваться к звукам природы, наслаждаясь всем тем, что её окружает.
Где-то в глуши куковала кукушка, считала чьи-то долгие годы. В высоких берёзах шумел суховей, перебирая нежные листочки пышных крон.  Повсюду благоухали травы. Не умолкал и птичий гомон. Он заполнил собою всё лесное пространство.
Матрёна, умывшись у небольшого ключа, бьющего из-под трухлявой коряги в ложбинке, обратила внимание на разыгравшихся дочерей своих и племянницу Любу.
-Ау-у! Ау-у! – кричали девчонки, бегая по лесу.
- Я здеся! – смеялась маленькая Маруся, спрятавшись за деревом.
- Где ты? Где? Мы тебя щас отыщем!
Настёна, Дуняша и Любочка уже давно заметили младшенькую, но продолжали делать вид, будто бы не могут её найти.
- Да вот же я! – вышла из укрытия кроха – Эх вы! Хорошо я схоронилася?
Девочки засмеялись, подбежали к сестрёнке и начали её целовать и обнимать.
- Хорошо! Хорошо! Умница!
- Настя, Дуня, Люба, Маша! – позвала девочек Мотя – Собирайтеся, домой пора!
Сестрички, схватив лукошки с ягодами,  наперегонки пустились в сторону деревни.
- Не убейтеся только! – крикнула им Матрёна и поспешила следом за смеющейся девчоночьей стайкой.
Они летели раскрасневшиеся в сарафанчиках и веночках на головах, обласканные солнечным светом и тёплым ветром, не знававшие ещё ни бед, ни страданий.
«Дети!» – улыбнулась, глядя на них Мотя.
Вскоре ягодницы уже подходили к дому, как вдруг Матрёна заметила у
своих ворот запряжённых лошадей, мирно жующих  её черёмуху.
- А ну ка! – отогнала она животных в сторону и подумала о новых неприятностях, поджидающих её внутри.
Перепуганные девчонки сбились в кучку. Мотя забрала у них  корзины  и  отправила  погулять.  Сама же вошла в избу.
- Ну, здравствуй, сестрица! - услышала она  ненавистный голос.
Матрёна осмотрелась.
За столом, развалившись, восседал её братец Прошка, надменный, дородный, заскорузлый мужик. Рядом с ним сидели, как всегда элегантный Жорка Мартынов и два незнакомых ей офицера.
Дед Тимофей ютился в сторонке на кровати, низко опустив перевязанную голову.
- Здравствуй, здравствуй! - сказала в ответ Мотя.
Она  подошла к столу и рукой отодвинула планшеты, бесцеремонно разложенные «гостями»,  высыпала из корзины на освободившееся место ягоды, села и стала их перебирать.
- Ух, и дёрзкая ты баба, - сморщился Прохор, наблюдая за обнаглевшей сестрой – как была, так и осталася.
- Жисть знаешь ли, Проша, кусаться научила - посмотрела она с укором на сводного  «родственничка».
Тот недовольно крякнул.
- Ты вот что нам лучшее скаж, - впился он в Матрёну глазами -  где твой разлюбезный муженёк с братцем?
Её сердечко забилось часто, но Мотя,  не показав виду, ответила:
- А я знаю? Сёдни ночью порты понатянули, на коней прыгнули, да и ускакали. Сам рассуди, моё дело маленькое, бабье. Мне ничё докладывать никто не будет.
- Понятно – сквозь зубы процедил Прошка. – А можа свёкрушка твой чё ведает? Мы уж яво и так и эндак спрашивали. Молчит зараза!
Матрёна посмотрела на ссутулившегося старичка. Ещё недавно бодрый, он выглядел сейчас как никогда несчастным и потерянным.
- Так дряхлой ужо, глухой как тетеря. Чтой с него взять то? Да тять? – обратилась она к свёкру.
- Шта, дочка? – переспросил, прикинувшись глухим, Тимофей.
- Говорю ж, не слышит ни шиша …
В горнице повисло молчание, и слышен стал лай деревенских собак, да мычание бурёнки на пастбище.
-  Ну ладно – подал, наконец, голос Прохор. – Но ты учти, сестрица, власти той, что муж твой с братцем тута ставили, пришёл конец! Так всем соседям и передай. И краснопёрых, кто здеся  тявкали ждёт виселица крепкая. Поняла?!
Он глянул на гордо безмолвствующую Мотю.
- Ух, стерва! – рассвирепел вдруг Прошка – Убил бы суку! – замахнулся он на неё.
Руку дружка своего перехватил Георгий.
- Не смей! – прикрикнул он на него  – Собирайся! Ехать пора…
Матрёна чувствовала, что Жорка до сих пор её любит. «Сколь лет уж  прошло?! И седина гляди ка в висках… – вздохнув, подумала про него Мотя - Не плохой он мужик то навродь, только вот ошибся однажды… А она его не простила…»

***
Красивая красная, со множеством чёрных точек божья тварь, быстро перебирая маленькими лапками, ловко ползла  по толстой древесной коре, часто проваливаясь во всевозможные впадинки… Она бежала не замечая ничего вокруг, не чувствуя опасности или беды перед собою, навстречу серебристой, раскинувшейся пред нею сети. Паутина переливалась, вздрагивала на ветру и манила её к себе всё сильнее…
Коварная, крепкая как эта сеть, тоска... Она сковывала его целиком, подступая к самому горлу, испепеляла, рвала на части душу. Он не мог ей сопротивляться, а лишь покорялся всеобъемлющей власти её…
Тоска о сыне, ушедшем безвременно, его кровиночке,  о доме и о любимой Моте…
Кто-то передёрнул затвор, и от щелчка того Костя очнулся.
- Вставай! – скомандовал кудрявый парень, направив на него охотничий обрез – Руки вверх! – приказал  он нервно.
Константин осторожно поднялся на ноги и огляделся.
После долгого в несколько дён бегства, он порядком вымотался, и вместе с братом и другом его, которых сейчас почему то не было рядом, крепко уснул в лесу, не думая о том, что ждёт его впереди.
- Ктой таков?! – требовательно спросил юнец.
- Крестьянин я, кушаковец.
- А тута чё потерял?
- В гости ездил … - соврал Константин.
- Какие теперя гости? – усмехнулся парень – Теперя война кругом. Кто за белых, кто за красных. А ты за кого? – сощурился он.
- Ни за кого. Сам по себе.
- Дык так не быват – засомневался кудрявый. – Ежели за царя ты батюшку, ну иль  правительство временно, стало быть за белых, ежели за власть нову, значится за красных - он вдруг замолчал, и внимательно посмотрев на Костю, добавил – Ох и рожа мне твоя не нравится! Пальнуть в тебе чё ль?
- Эй, Акимка, ну чего тама?! – услышал Константин голоса, приближающихся к ним незнакомцев.
Они одеты были по-простому. В мятых картузах, штанах на бечёвках, да холщовых выцветших рубахах. Только вот на плече у каждого висело ружьё.
- Да, странной тута какой то под осиною дрых! – крикнул им в ответ парень.
Спустя минуту Костю окружили уже трое.
- Крестьянин, говоришь? – подозрительно  переспросил его бородатый, крупного телосложения мужик средних лет, внимательно всматриваясь в лицо  арестанта – Чтой то комиссаришкой с тебя потягиват. - повёл своим сливовым носом он – Один?
Константин опустил глаза.
- Один.
- Ой, чую брешешь ты, однако – сказал бородатый, глянув на своих соратников, таких же сизоносых, как и он сам. – Ну, чтой с ним делать станем? К батьке яво поведём?
Те согласно стали кивать головами.
- Отведём. Пусчай он сам с ним разбираетси.
- Давай, пошёл! – бесцеремонно толкнул  мужик Костю.
От неожиданного толчка, и, не имея опоры под рукой, арестант упал.
- Ты чего? – подскочил к нему удивлённый Акимка.
- Не тронь убогого, паря. Не видишь, хромоногий он.
Константин, не сразу отыскав свою палку, потихоньку стал подниматься. Вдруг за спиной у него прогремели выстрелы, и тот час рядом на землю повалились трупы только что разговаривавших с ним людей. Не досталось пули лишь самому юному. Парень от страха прыгнул в кусты, весь сжался и стал молиться неистово.
К Косте стремглав подбежали Иван с товарищем.
- Живой? – спросил его запыхавшийся брат.
- Навроде – ответил растерянный Костя.
- А мы тут коней напоить повели, возвращаемся и видим картину…
В этот момент  Акимка, выбравшись из укрытия, ухватившись за Ивановы ноги:
- Дяденька, не убивайте! Христом богом умоляю! – рыдал он навзрыд.
Иван, попытавшись освободиться от объятий незнакомца, спросил:
- Ты кто такой будешь?
- Архист я - продолжал захлёбываться слезами парень.
- Кто? – удивился Сергей.
- Анархист, не слышал что ли?
Акимка согласно закивал кудрявой головой.
-  Вольный человек, стало быть, ты? – переспросил его брат – И революционное правительство наше не приемлешь?
В глазах юнца застыл вопрос, он перестал трясти кудрями, и вмиг, всё уразумев, заскулил ещё громче.
- Не надо, дяденька…
Но Иван, не раздумывая, выстрелил парню прямо в лоб.  Тот упал, так и не выпустив из объятий ноги своего убийцы. Костя от увиденного побледнел.
- Зачем ты это? – в отчаянии спросил он – Ведь это ж ещё ребёнок…
- Он враг! – выкрикнул в ответ брат – Мы сейчас уйдём, а этот ребёнок своих приведёт и айда за нами гнаться, а поймает, уж кончит, конечно, даже не сомневайся! Чёрт!- стал нервно оттирать лопухом  испачканные кровью штаны он.
- Пойдёмте что ли? – предложил ссорящимся Сергей Полищук.
Константин ещё раз посмотрел на безжизненное тело паренька.
- Ведь он ж как Васька мой. Не правильно всё это – покачал он головой и побрёл от ужасного места подальше.

                ***
Первые дни после возвращения в разграбленный дом, Жорж ещё долго бродил по пустым, безлюдным коридорам и комнатам, вспоминая всю свою жизнь здесь - детство, юность и взрослые годы. Эхом отзывались в тиши твёрдые шаги его, и ставни на окнах хлопали попеременно. Часто ему казалось, что он слышит знакомые и давно позабытые голоса...
- Не поймаешь! Не поймаешь!
Будто бы пробежало мимо него рыжеволосое чудо. И Георгий вновь вернулся в далёкое прошлое, в то время, когда он мальчишкой был тут по-настоящему счастлив.
- Ты, Жорик, хороший – уже сидела она на подоконнике, свесив свои босые ноги, а он не сводил с неё глаз. – Вот только отчего ты Прошку слушаешь? Он ведь доброму то не обучит…
- Да так, скорее, от скуки – ответил Георгий ей.
- От скуки мой братец недавно собаку прикончил.
- Как это? – удивился Жорка.
- А так. За поводок её помаленьку душил, пока она совсем не издохла. Дворняга, говорит, кому она нужная?
- Вот гад, а мне ничего не сказал…
- Правильно, он и не скажет, кому же такое по сердцу будет? Да и боится Прошка тех, кто сильнее…
Жора подошёл к девочке ближе и уселся с ней рядом на подоконник. Теперь он мог ощущать её запах.
- Моть, а с чего ты взяла, что я сильнее Прохора?
Матрёна посмотрела на него и улыбнулась.
- А у вас с папашей денег сколь? А тот, кто богаче его, тот и сильнее.
- Барин, куды пианину поставить? – отвлёк хозяина от дум управляющий Самсон.
Он отыскал с другими слугами в одном из крестьянских дворов,  дорогой барский инструмент, весь перепачканный глупыми курами, и теперь возвращал его обратно в господский дом.
- Куда пожелаешь, голубчик – ответил ему Георгий. – Куда пожелаешь…
- В той избе ещё перинка ваша имеется. Но больно уж она теперь неприглядная.
- Ты, Самсон, оставь её там.
- Дык, как же, барин? Это ж ценно имущество.
- Оно мне без надобности, голубчик. Оно мне без надобности…
Постепенно мебель вставала на свои места, а вот люди в гостях у Жоржа стали бывать все новые, по большей части военные офицеры в орденах и лентах.
- Позвольте представиться, штабс-капитан Аксюта – отрекомендовался георгиевский кавалер, красавец блондин, с отменной выправкой и утончёнными чертами лица. – Послан в ваши края из столицы губернской, так сказать, для наведения порядка. Ну, а это наш чешский друг, поручик Дворжак – обратил внимание новый знакомый на своего попутчика.
Лысый коренастый чех, приложившись к козырьку, протянул Жоржу свою большую руку.
Аксюта улыбнулся:
- Имею предписание организовать тюремку здесь в волости – продолжил штабс-капитан. – Вынужден изъять у вам пустое складское помещеньице…
Георгий пожал плечами:
- Мне всё равно – сказал он равнодушно.
- Вот и славно! – облегчённо вздохнул Аксюта – Я знал, что вы не станете  препятствовать. Тем более  что это не надолго…
- В каком смысле ненадолго? – удивился Жорж.
- Складик ваш, говорю,  изымим ненадолго. Как только бунтарей всех расстреляем, его вам в сохранности и вернём. Честь имею – откланялись гости.
Георгий остался стоять на входе один.
- Расстреляем – всё ещё не понимая сути происходящего, повторил он…

***
То, что случилось неладное, Мотя поняла сразу, как только услышала бабий крик и пальбу.
Она выскочила на улицу,  и сопровождаемая непрерывным лаем дворняг, поспешила к дому Савелия, где собственно и происходил весь сыр бор. Ворота добротной избы Ерофеевых были распахнуты, и всюду толпился встревоженный народ.
- Шишь вам с маслом! – орала Степанида кому то – Хватит! Натерпелися! – отрезала она.
Мотя, заметив среди собравшихся Лукерью, подошла к ней.
- Ой, Мотюшка, беда! – увидев подругу,  запричитала Луша – Нова власть опять лошадей забирать удумала! У баб терпение и лопнуло. Они во главе с генеральшею нашенской Миронова то с солдатами избили, разоружили, да в сарай кинули! А теперя спалить их грозят…
Матрёне стало не по себе: « Видано ли дело людей живьём жечьти?! Хотя, по нонещнему то времени, да при горе всенародном и не то ещё в горячке сотворить то можно…»
- Степанида!
Мотя услышала голос Трифона, и ноги понесли её вперёд.
- Стапанида, етит твою мать, отвори сказал!- требовал Миронов, просунув свою плешивую головёнку в маленькое решётчатое оконце.
- Щас, ага, нашёл дурру - ответила ему  Стешка. - Дажно не сдвинуся с места!
А место она выбрала себе и впрямь царское - верхом на козлах, с рогатиной наперевес. Колкий взгляд, ямочка на подбородке, волос как смоль с сединою - истинный Пугачёв в женском обличии!
На крыльце с двумя парнишками-подростками наблюдал за происходящим Савелий.
- Стеш, отпусти ты их за христа ради. Ведь посодют тебя. – умолял он жену.
- Расстреляют! За саботаж! – выкрикнул тут Трифон, высунув в оконный проём руку с  белой бумажкою.
И тут со всех сторон на него стали напрыгивать бабы, размахивая кто граблями, кто вилами, а кто и топором…
Рука Миронова тот час исчезла во мраке.
- А нам теперя всё одно! Правда, бабоньки?! – обратилась Степанида к соратницам – Хлеб изымают. Скот угоняют. Чем детей кормить?! Так коль  уж и нам не жить, мы энтих с собою прихватим, можа хыть другим не повадно станет?
Женщины согласно загалдели.
- Стешка, не глупи! Мы только лошадёнок по одной со двора уведём для армии! – снова высунулся староста.
- Уводили ужо! Уводить нече! – опять ответила Степанида дерзко – Да и что ж это деиться, люди добрые? Что ни власть, то дай, подай! А мы как жишь?! – выкрикнула она отчаянно – Неси огонь! – приказала командирша кому то из женщин, и та, в самом деле, кинулась за керосинкой.
Тут к Стешке подошла Мотя и протянула руку.
- Ключи давай.
Та, посмотрев на решительно настроенную Матрёну, спорить не стала, а молча ткнув ей увесистую связку, скрестила руки под большой грудью и недовольно отвернулась в сторону.
Мотя приблизилась к сараю.
- Миронов! – крикнула она старосте.
Тот взъерошенный вылез в проём. Он былой спеси и наглости в нём ничего не осталось.
- Ежели я тебе отворю, обещай, что баб не тронешь!
- Клянусь, Мотюшка. – перекрестился тот.
- Ты ж сам кумекашь, что жисть собачья их до энтого довела.
- Кумекаю – соглашался со всем он.
- И ежели слово своё не сдержишь, ох и плохо тебе будет! – посмотрела Матрёна на разъярённых баб.
Трифон тоже окинул их взглядом, сглотнул, понимая, что нет силы страшней.
- А как ж с распоряжением? – вновь высунул он свой злосчастный листок – По одной лошадке со двора?
- А распоряжение придётся выполнить. Правда, бабы? - спросила Мотя.
Такой какофонии  не слышала деревня давно. Кто ворчал, кто огрызался, кто соглашался, кто подвывал, но не радовался то уж точно...
Матрёна открыла скрипучую дверь.
- Выходите – сказала она арестантам. – Милости просим.
Запертые солдаты с Мироновым во главе вышли наружу.
Трифон, конечно же  не без этого,  повозмущался немного, всех присутствующих постращал, кулаком перед бабами помахал, да и только. А вот лошадок со дворов власть новая всё же увела…

***
Беглецы присоединились к партизанской армии Блюхера только у Богоявленского завода. Небольшой отряд, сколоченный Иваном, пополнив ряды красноармейцев, отступивших из Уфы, долго пробирался к своим, часто натыкаясь на неприятеля, но несмотря ни на что дошёл.
Партизанское войско, к слову сказать , представляло из себя удивительное зрелище. Пехота, конница, артиллерия, лазареты, растянувшаяся на десятки вёрст колонна из подвод, тарантасов, пролёток, рыдванов, ямщицких троек с людьми вооружёнными, с людьми безоружными, включая беженцев – женщин и детей , с домашней утварью -самоварами, коврами, узлами, продовольствием, боеприпасами и даже телеграфным оборудованием. И всё это не просто передвигалось, а и при умелом командовании красных командиров, воевало, отбивая бесконечные атаки противника, занимая на своём пути города, селенья, преодолевая горные массивы и форсируя реки, приводя в замешательство даже самых опытных генералов белой гвардии.
После небольшой передышки, командованием  было принято решение продолжить поход по тылам врага на север Уфимской губернии для соединения с частями Красной армии.
Иван возглавил один из отрядов Богоявленского полка, под командованием Колмыкова, а Костя остался с обозом.
- Подожди, братуха, и тебе тоже дело найдётся! – кинул  ему напоследок уезжающий брат.
И дело Константину действительно вскоре нашлось…
- Плотники есть?! – кричал молодой красноармеец, объезжающий колонну на подводе, где уже сидело несколько мастеровых и лежал кой – какой инструмент, собранный у беженцев.
- Я. – негромко сказал Костя – С отцом баню и сарай строили.
- Прыгай на телегу, мост возводить поедим!
Уже с утра гремели канонады. Переправившись через реку Инзер, партизанское войско оказалось в тисках реки Белой с лева, Уральских гор справа и широкой реки Сим впереди.
- Реку форсировать будем! - доложил красноармеец – Белые здесь зажать нас хотят, силы новые тянут из- под Уфы. Колмыковцы сейчас нам отход прикрывают, томинцы переходят на левый берег Белой, чтобы противник думал, что мы туда прорываться станем, а Павлищев со своими бойцами разведали брод на Симе и пытаются там с боями устроить ложную переправу. А мы будем переправляться здесь!
Он показал на место, где уже над строительством моста трудились военные.
- Это сапёры и верхнеуральцы! - пояснил парень – Правда, туго у нас с инструментом, но ничего подручным  обойдёмся.
И работа закипела вовсю. Из берёз вырубленных поблизости в роще, мастерили козла, те, что потоньше, шли на погоны. Из-за отсутствия досок настил сооружали из жердей и хвороста, а гвозди заменяли вожжами и верёвками, которыми связывали брёвна и стлань.
Через сутки переправа была готова, правда выглядела она не очень, зато крепкая и надёжная. Первыми по ней прошли роты Верхнеуральского и Архангельского полков, за ними потянулись бесконечные обозы…
Переброска партизанских отрядов с одного берега на другой заняла три дня. Последними по мосту прошли войска Томина, колмыковцы же остались на левом берегу Сима для прикрытия.
- Привааал!!! – разнеслось вдоль колонны.
Были уже густые сумерки, и людям требовался отдых. Все стали заниматься своими делами, кто- то уже укладывался спать.
Константин примостился под высокой елью, подстелив себе под голову  скатанную в ком траву, и закрыл глаза. Но уснуть никак не удавалось, мысли не покидали его. Он не переставал думать о том что же заставляет всех этих неграмотных, голодных, полураздетых людей брать в руки оружие  и идти воевать самоотверженно, порой на исходе последних сил за власть, которая в сущности пока ещё ничего для них не сделала. Он  не понимал как можно принудить человека придя с одной войны, сразу же с головой окунуться  в другую, ещё более кровопролитную и страшную...
А может быть его ни кто не принуждал, а он сам так решил? Решил, что хватит ломать шапку перед проезжающим мимо барином, хватит отдавать последнее тому,  у кого и так всего много, хватит умирать за того, кто никогда этого не оценит…
И Костя всё более отчётливо стал осознавать происходящее и душой принимать тех, кто был сейчас с ним рядом.
- Я когды с войны возвернулси – вдруг услышал он голос в ночи  – у мене из семи ребятишков только трое осталися.
- А где ж остальные то? – спросил рассказчика кто-то.
- С голодухи померли. Меня когды в армию то взяли ,жена одна с детями проживать стала. А что она могёт с такой оравой то? Картошку гнилу ели, овёс…. Болели шибко. Скотину и ту забрали на военны нужды…. Эхе хе…- вздохнул служивый.
- А я всю жисть в услужении у барина в работниках, навроде дворового…Отец мой чёй то там ему задолжал. А хозяин то и говорит: « И ты, и дети твои , и внуки , все будите мне должные…» Я вродя один раз убёг, а куды без деньжат то денишьси? Возвернулси значит обратно. Высекли меня плетьми то, для науки, а я и энтому рад…
            - А я в рудниках работал в Урале.- человек говоривший это закашлялся – Кажный день как крот под землёй. Вылезешь, бывало, сощюришьси на солнушко , порадываешьси, и опять туды под землю то… Мёрли людишки  там шибко. Тридцать годов и покойничек. Один я долгожительствую…
- А сколь  тебе?
- Да уж тридцать пятый пошёл…
Не мог Костя больше слушать этого, сердце рвалось на части…  Он встал и пошёл прогуляться. А когда вернулся обратно, все уже мирно спали…

***
Крестьяне теперь собирались вместе часто не для того, чтобы отпраздновать чью-нибудь свадьбу или кого-то похоронить. Они приходили сюда на поскотину, по распоряжению новой власти, для ознакомления с очередным указом, который по слогам зачитывал им староста Миронов. Преисполненный собственной значимостью, Трифон, как правило, заканчивал свою речь нравоучением или угрозами. Вот и сейчас, в окружении солдатни, строго поглядывая на односельчан, он держал в руках какую-то бумажку. Однако вёл себя потише, видимо припоминая, свой последний инцидент с женским полом.
Люди, переговариваясь друг с другом,  неприязненно смотрели на опостылевшего оратора.
- Итак - Миронов закашлялся.
- Ну, говори, чё собрал то всех опять? – крикнул ему Борис Казаковцев – То, что власти прежней конец, так мы уж слыхали. Что всем нам крышка ежели большевиков поддержим тожно!
- Итак, - громче повторил Миронов и начал читать документ. – Комитет членов учредительного собрания,  Комуча значится...
- Кака  така муча? – стали хохотать люди.
- Ни кака муча, – разозлившись, передразнил их Трифон – а Комучо.
- Ааа, ну энто друго дело! – выкрикнул Савелий.
Люди  захохотали ещё громче:
- Комучо, ну надо ж ети её мать, придумали  жишь такое!
- Кому чё, кому ничо, кому ….. через плечо! – подлил масла в огонь Кузьмиич.
- Хватит! – рявкнул на них Трифон и продолжил читать, не обращая внимания на смех, – Постановил передать помещичьи и прочие изъятые во времена правления большевиков земли прежним владельцам. То бишь мне. Понятно вам?!
Настроение у крестьян поменялось. Более всех были недовольны когда то облагодетельствованные.
- Это то понятно, - вновь сказал Савелий – а вот как с урожаем быть, который люди на тех участках высадили?!
- А урожай я заберу себе, в счёт ущербу так сказать…
В толпе запричитали бабы.
- Ох, и жадный ты, Миронов. Куды тебе столь? Подавишьси ведь!- не удержался Михаил Осипов. - Всё ж не зря тебя преждняя власть  то раскулачила…
- Опять смуту учинять вздумали?! – заорал Трифон.
Но никто уже его не стал слушать. Махнув на алчного рукой, все начали  расходиться по домам.
Остался один Афонька. Он сидел в сторонке под рябиновым кустом и тихо плакал…

***
Сегодня Матрёна со свёкром приехали в Иглино на рынок обменять продукты на кой - какие вещички для девчонок, ну а если повезёт и керосином со спичками разжиться. Деньги давно уж были не в цене, и поэтому каждый здесь старался выменять то,  что у него есть на то,  что ему нужно.
По рынку сновали людишки разной масти. Были и горожане, и воришки, и попрошайки, и прилично одетые господа. Много было и солдатни, впрочем, как и во всём волостном центре. А про национальности и говорить не приходится – русские, украинцы, татары, башкиры, чуваши, евреи, ну и конечно же, цыгане.
Мотя приметила пожилую даму в шляпке, городскую, по всей видимости, которая держала в руках заячий полушубок, почти что не ношеный.
«Вот бы Настёне моей вокурат!»- подумала она и пошла торговаться.
- Чтой хотите за шубку таку? – спросила Матрёна.
- А что у вас есть?
- Картошка, мука, мёд.
- Да, да – сказала женщина. – Мне бы муки мешочек.
- Ну мешка нет, а вот с пудик сыщется.
- Хорошо – согласилась дама, и. подумав, с горечью добавила - Что за времена настали?  Голод…
По женщине было видно, что питается она очень плохо.
-Вот и ладненько – сказала Мотя – Вон мой свёкор стоит. Там мучку и получите. Будите оладушки стряпать и поправляться…
Она провела женщину к своей телеге, отдав муку, взяла в руки полушубок. Он был такой мягкий и тёплый как ей и хотелось.
- Слышь, кума, на казню то пойдёшь?
Услышала Матрёна разговор двух торговок и  обернулась на голоса.
- На куды?
- Да на казню, говорю!
- На каку казню?
- Да большевиков сёдня стрелять будут.
- Ой, ты божечки! Да за што их сердешных стрелять то? Они ж ничё не сделали?
Мотя замерла: «Господи! Костя?!»
- Туды им и дорога, – вмешался в разговор усатый парень – нече честных людёв раскулачивать!
- Это ты то, честный? – спросил его старик башкир, торговавший сбруей, – А ни твой ли дед  Филиппка в услужении у Мартынова старшего бегал, да над народом моим измывлся?
- Что?!!! – заорал громогласно парень – Да я тебя!!!
Он подскочил к старику и стал его душить.
- Да ты, башкирска морда, сам большевик! Это тебя сёдня стрелять надоть!
Народ на рынке кинулся выручать деда.  Люди оттащили разбушевавшегося в сторону.
- Вот я и говорю, стреляй  не стреляй, а Юнус всё равно всех накажет - спокойно сказал старый напоследок и, собрав свои вещички, качаясь, побрёл к выходу.
Матрёна нагнала его.
- Дедушка, а вы не знаете, где расстрел то будет?
- Так на кладбище, кызым.  Щас уж скоро и начнут.
Договорившись со свёкром встретиться через два часа, Мотя побежала к месту казни. Дорогу она хорошо знала, ведь там были похоронены оба её родителя. Народу на кладбище собралось много, потому, как  посмотреть на чужое страдание у нас всегда любили.
Минут через пять показался эскорт. Везли арестованных на телеге, избитых в кровь, босых, в разорванных рубахах и со связанными сзади руками.
Увидев эту картину, толпа ожила и вся заходила ходуном. Падала в обморок какая- то женщина, выкрикивая имя сына. Бабы все завыли в голос.  Не остались равнодушными и мужики. Одни  жалели  горемык, другие желали им  гореть в аду… Матрёна попыталась протиснуться ближе, чтобы получше рассмотреть лица приговорённых, но её резко оттолкнул какой – то мужик лет шестидесяти. Опередив Мотю, он пробрался вперёд, подскочил к телеге и с лёта ударил кулаком одного из арестантов цыганского вида, который и так то, чуть жив был.
- Вот тебе, курва, за сына мово невинно убиенного. На сковородке изжаришьси падла! - орал он.
Мужика с трудом отогнал конвой.
Народ всё больше волновался , и в этом хаосе не возможно было что либо разглядеть.
- Костя! Костенька! – крикнула Матрёна.
Но её никто не услышал, кроме одного офицера. Увидев Мотю, он спрыгнул с коня и протиснулся в толпу к ней.
- Что ты здесь делаешь? – схватил её за руку  Георгий.
- Не твоё дело! - высвободилась Матрёна.
- Здесь нет твоего мужа. Поехали. Тебе не нужно на это смотреть.
- Я не верю тебе! – крикнула она.
- Я клянусь! Его здесь нет! Пойдём…
Он снова взял её за руку и силой стал уводить. Мотя продолжала оборачиваться назад. Она увидела, как приговорённым выдали лопаты и заставили копать себе могилы.
На миг Матрёна перестала что – либо видеть, слышать и чувствовать … А когда снова пришла в себя,  остановилась, вырвала у Жорки руку и посмотрев на него сказала :
- А ты что здеся  делаешь?! Людей энтих расстреливать приехал? Ты видал как им лопаты выдали? Что происходить, Жорка?! Что с нами со всеми происходить?!
Она платком утёрла слёзы и быстрым шагом пошла прочь с кладбища.
Через несколько минут раздались выстрелы…

***
- Вы б мне дело какое дали. Я ведь солдат и военной науке обученный – говорил Костя командиру одного из подразделений, высокому светловолосому парню.
- Ну куды я тебя хромоногого поставлю то? Саблей ты махать не умеешь, пулемёт за собой таскать не сможешь…. А нам сейчас крепкие, сильные бойцы нужны. Наступление у нас на носу…  - он подумал – А знаешь что, иди ка ты, брат, в лазарет. Там мужские руки всегда сгодятся.
И Константин отправился к подводам с красным крестом. Привозил туда воду, помогал перевязывать больных, делал шины, рвал на бинты чистые тряпки, кормил лежачих и выполнял ещё много другой нужной для поправки больных работы….
- Раненых принимай! – крикнул Косте подъехавший на телеге красноармеец с новой партией окровавленных, грязных,  измученных людей.
Константин хромая поспешил к ним.
- Этих отдельно. – показал боец на сидящих с краю, связанных мужчину и женщину – Пленные. – пояснил парень удивлённому Косте.
- Хорошо. – неуверенно ответил тот и принялся перекладывать полуживого молодого солдатика,  который застонал и стал  звать маму.
Тут к Константину подоспела Анна, похожая на монахиню  женщина лет сорока, местная сестра милосердия:
- Доктор сейчас оперирует, ему Гуля с Шурочкой помогают, а нам с тобою этих подготовить надо бы.
- Справимся - ответил ей Костя и пошёл за бинтами и чистой водой.
Через час перевязка практически была завершена. Костя не отходил от тяжело раненного в живот паренька, а Анна перебинтовывала последнего бойца.
- Ну вот, уже и заканчиваем. Потерпи, миленький. Потерпи. До свадьбы заживёт – говорила она ему, фиксируя повязку.
Тот, морщась от боли, с благодарностью смотрел на свою спасительницу.
- А у меня до свадьбы заживёт?! А, Нюрка?! – услышали все чей-то наглый голос.
Костя поднял глаза посмотреть на хама. Им оказался щеголеватый, весьма импозантной наружности  белый офицер. Он сидел на подстилке из сена так, как будто дома на мягкой софе, закинув ногу на ногу,  и довольно улыбался.
- Что не узнаёшь меня? – продолжил он говорить, не обращающей на него внимания сестре милосердия - А я тебя хорошо помню! Ведь это ты, у мадам Левандовской, в публичных девках хаживала? Что ж ремесло то своё оставила? Или большевичка всем сердцем полюбила?! – захохотал он как то нервно.
- Ну и сволочь ты, Крылов! – не удержавшись, сказала  ему пленённая дама, которой ни смотря ни на что, первой оказали медицинскую помощь – Сволочь и враль…
К веселящемуся подошёл Костя и взял его за грудки.
- Ты б извинился, благородие, перед Аней то нашей. А то ведь я не посмотрю, что хворый ты - резко притяну он к себе офицера.
- Не нужно, Константин! – остановила его Анна, неожиданно оказавшаяся у подводы с пленными тоже –  Правда это. Была я там, чтоб братьев своих малолетних сирот кормить. Но душу свою, как он не испачкала... – произнесла она и, повернувшись, ушла.
- Эх ты, а ещё благородие называется! – отошёл от хама  и  Костя тоже.
Тот, опустив голову, зашипел:
- Ненавижу – процедил он сквозь зубы – Всех вас тут ненавижу…
В это  время к раненым подбежали хирург и другие сёстры, и первым делом принялись осматривать  лежащего в телеге  паренька. Но он, в последний раз позвав маму, глубоко вздохнул и отдал богу душу…
- Помер - скорбно констатировал смерть юноши старенький доктор и закрыл ему навеки  глаза.
Все, кто был сейчас рядом, замолчали. Притих даже возмутитель спокойствия Крылов.
Вдруг резкий свист пронзил тишину.
- Ложииись!!! – пронеслось вдоль колонны, и началась паника.
Со всех сторон на головы людей полетели снаряды, превращающие всё вокруг в неуправляемый, всепоглощающий хаос. Рвало на части тела, подбрасывало и крутило в воздухе подводы. В дыму и огне крики, плач и вой слились воедино. Костю кинуло метров на десять в сторону. Дёрн засыпал его почти целиком. Страшно гудело в голове, и болела спина. Он застонал и попытался подняться, но сделать это сразу не получилось. Неподалёку снова взорвалось, потом ещё и ещё. Казалось,  чудовищной этой бомбёжке не  будет конца…
И вдруг сквозь оседающую пыль он увидел Анну.  Она пыталась вытащить из-под  перевёрнутой телеги придавленного человека. « Надо идти,» - подумал Костя и рванув всем телом наверх неимоверным усилием заставил себя встать в полный рост. Волоча за собою ногу, он устремился туда, где требовалась его помощь.
- Ань, давай! – ухватился он за край подводы, поднимая её.
- Аааа! – закричала она и освободила из «ловушки» плачущего от боли солдатика.
Константин снова сел на землю, чтобы отдышаться, и посмотрел вокруг. Наконец-то всё стихло. И теперь было видно, что удар пришёлся  в ту часть колонны, где располагался лазарет. Здесь всюду дымились воронки, валялись какие-то тряпки, щепа, скарб, мёртвые лошади и люди.
- Ты как, браток? – спросил подбежавший к нему служивый.
- В порядке – ответил Костя неуверенно.
Тут нечто странное  привлекло его  внимание.  Это была  чья-то оторванная по локоть рука. Костю от увиденного стошнило.
- Больно. – услышал он знакомый голос и повернулся.
Неподалёку вся в крови лежала пленная женщина, а рядом с ней уже безрукий щёголь Крылов. Костя подполз к умирающей ближе.
- Всё будет хорошо - попытался успокоить он несчастную – Где болит?
- Везде… - ответила она и перестала дышать.
- Константин! – позвала его Анна.
Он в трудом встал и, шатаясь, побрёл к ней.
- Роман Антоныч. – показала на убитого доктора Аня – Как же мы теперь без него? – посмотрела она на Костю с безысходностью…

***
Так покойно, как в последние дни он не спал давно. Имущество его возвернулось к нему в полном объёме, а враги лежали в сырой земле. И вроде бы было всё по-прежнему, но нечто не переставало тревожить Прохора, и это нечто  давало ему знать о себе каждый день всё отчётливее.
- А я вам так скажу, господа! - говорил уже совершенно пьяный поручик Кашин во время их очередного возлияния в доме Георгия – Что такое партизанское быдло по сравнению с армией нашего главнокомандующего?! Ни что! – сплюнул он в сторону, скорчив свое пунцовое испещрённое оспой лицо, и вновь посмотрел на изысканные приборы и закуски на столе, остановив всё же свой взгляд на графине с водкой.
- Я бы на вашем месте не был так самонадеян – возразил ему с акцентом  Дворжак.
Чех не спеша раскурил свою трубку и, выпустив кольцо дыма, продолжил: – Самодержавие ваше тоже когда-то было нерушимо, и всё же оно пало…
Кашин не в силах наполнить рюмку самостоятельно, стал щёлкать пальцами, подзывая к себе слугу:
- Водки, братец – промямлил он невнятно и, дождавшись пока его обслужат, поднял наполненную стопку, проливая содержимое себе на руку.  - За Александра Васильича Колчака, любушку нашу! – сказал бравый вояка, икнул  и, морщась, выпил.
Удобно расположившись на диване с гитарою в руках,  штабс-капитан Аксюта мурлыкал романс, приводивший   в былые времена провинциальных дам в неописуемый восторг.
Ах, зачем эта ночь
Так была хороша!
Не болела бы грудь,
Не страдала б душа.
Полюбил я её,
Полюбил горячо,
А она на любовь
Смотрит так холодно...

Он с чувством дёрнул последний финальный аккорд. Звук «ми»  надолго повис в дымном воздухе.
- Да, господа!– философски произнёс капитан, отложив, наконец, инструмент в сторону - Кто бы мог подумать ещё пару лет назад , что всё вот так произойдёт и мужик лапотник надумает нами  править?!
- Ну а чем же он хуже нас то? – с иронией спросил собравшихся Георгий.
В этот самый момент  даже Кашин, приготовившийся было упасть головой на стол, после последней порции спиртного, протрезвел.
- Я не ослышался?! – спросил он Жоржа, вскочив на ноги.
- Да нет – продолжал спокойно хозяин дома – Довели народ до крайности и сидим теперь слёзы льём об упущенной возможности. Гнобили, топтали, с грязью мешали, так чего мы хотим получить взамен?! Взбунтовался народ, правильно сделал! Поделом нам с вами всем! Поделом!
- Так ты революционер, сволочь?! – выхватил тут револьвер Кашин, и, направив его на Георгия, выстрелил, но спьяну промахнулся.
Успевшие подскочить к нему в это время Прошка и Дворжак, скрутили взбесившегося поручика, положив его прямо на хрусталь и кушанья…
- Шутить изволит господин Мартынов! Не так ли? – посмотрел Прохор зло на Георгия.
Тот невозмутимо встал, и, пожелав всем спокойной ночи, удалился в свою комнату.
- Да уж дожили. Сплошное вольнодумие, куда не глянь! Солдатня генералами командует, бывший хозяин готов рабу своему прислуживать... – возмутился  Аксюта.
Немного успокоившегося Кашина отпустили. Он сел на стул и тут же опрокинул в себя ещё водки.
- И всё же что вы мыслите насчёт партизан? – вновь спросил собравшихся штабс-капитан.
- Уверен, господа, не на нас, на Уфу пойдут – сказал Дворжак. – На Уфу.

***
Отвлекая противника боями на уфимском направлении, партизанская армия и не думала занимать губернскую столицу, она следовала намеченному маршруту, всё ближе приближаясь к Самаро – Златоустовской железной дороге. Переход путей планировалось осуществить в районе станции Иглино.
Эта пыль застилала ему глаза, казалось,  она навсегда въелась в его светлые волосы и кожу. Костя, сполоснув лицо водой из стоящего рядом погнутого ведра, и  вновь дёрнул поводья. Подвода, скрипя каждой частицей своею, стала  медленно догонять впереди едущую телегу, на которой громко заплакал грудной ребёнок, родившийся в обозе три дня назад. Мать сунула ему грудь и тихо запела колыбельную, старинную, тягучую…
- Кажись, уснул? – улыбнувшись,  спросил Костю пожилой боец с перевязанной рукою, сидевший с ним бок о бок.
- Навроде. – кивнул в ответ Константин.
- Тебя где ранило то, сынок? – продолжил беседу седовласый мужчина.
- Под Маттишкеменом.
- Это где ж тако, В Германии чё ля?
- В Восточной Пруссии.
- Гляжу я, шибко тебя зацепило то…. А нашего командира  Васю то Блюхера, в Карпатах.  Он в Брусиловской армии  служил. Говорят, полумёртвого его в госпиталь то доставили, да два разы в морг потом отправляли. А дохтор тамошний , дай Бог ему здоровьичка, оба раза его обратно на койку возвертал, да распорядилси  штоба без его ведома  больного Блюхера в морг больша не выносили. Мол крепок, выживет… А командир то наш с тех пор так спиной и маитси, вся она у него от осколков в дырочку, што сито, а ведь ему и тридцати годов ишо нет. Во как…
Костантин и сам не раз видел главнокомандующего. Невысок, рыжеват  и  очень приветлив с людьми. Говаривали бывший рабочий- металлист. Как в этом простом человеке присутствовали ещё и качества военного стратега, позволяющие ему вести своё войско тысячи вёрст в окружении противника, на несколько шагов опережая действия белых генералов, Костя себе представить не мог.
Дорога всё более приближала его к родным местам. Вот здесь в лесочке они с отцом охотились, а здесь на речушке рыбалили, а там, в том заброшенном и уже совсем покосившемся амбарчике,  вдали от посторонних глаз, они с Мотей провели свою первую ночку вместе…
- Спешиться!!!
Колонна остановилась. Сказать, что меж людей присутствовала сегодня тревога, ничего не сказать. Все знали, что сейчас наступает, может быть, самый опасный момент их похода. Накануне от колонны отсоединилось несколько конных и пеших полков , которые уже вели ожесточённые бои на широком участке железнодорожной переправы. Казалось, гремело всюду. Как мог понять Костя, стрельба велась от Тавтиманово до Шакшей, а это почитай сорок вёрст будет. Значит перерезать намечено огромный участок железной дороги, для того чтобы не позволить противнику снабжать свои воинские части по всему периметру вооружением и новым подкреплением…
Страшный грохот содрогнул землю.
- О, слыхали, наши мост рванули – сказал боец, видимо знающий эти места.
Потом прогремел ещё один взрыв, но уже в другой стороне.
- А вот и ещё один мосток обрушился.
Спустя некоторое время в клубах густой пыли показалась лихая тройка и до всех донеслось:
- Братцы, наши Иглино взяли!!! Иглино наши взяли!!!
- Урааа!!! – разнеслось восторженное повсюду – Урааа!!! – полетели ввысь головные уборы -  Урааа!!! Урааа!!! Урааа!!!
Радости людей не было предела:
- Значит, пройдём через железку!!! Теперь уж точно пройдём!!!
- Мужики, кто работать может, берите инструмент, поехали дорогу разбирать! – крикнул принесший благую весть красноармеец.
Костя присоединился к собирающимся, и вскоре уже  взбирался на  высокую насыпь…
Он посмотрел на железнодорожные пути и вдруг вспомнил свой разговор тридцатилетней давности с братом.
- Павел, а паровоз будет ехать по рельсам или по шпалам?
- По рельсам конечно!
- А как он по рельсам то ездит?
- Вот сюда колёса ставит,  да и едет.
- Понятно. А поглядеть то можно будет?
- Да насмотришься ещё, малой!
Костя взял в руки кайло.
- Прости, Павел, - сказал он – но людям надо помочь, хорошим людям…
И он стал отбивать болты.
- Ты с кем сейчас разговаривал, Константин? – спросил его работающий рядом знакомый ему боец Ткачук.
- С братом со своим.
- Так твой же брат вроде у Колмыкова воюет?
- Нет. С другим братом, со старшим  Павлом. Энто он эту дорогу то строил. Да и погиб здесь же…
- Ну, не огорчайся уж шибко так. Мы ведь ломаем, чтобы время выиграть. А белые придут быстро тут всё восстановят! Надо же им будет потом как-то в Сибирь  добираться, когда мы обратно вернёмся - улыбнулся Косте красноармеец.

***
События последних часов хорошо запечатлел в своей памяти каждый из них…
- А? Где? Что? – бегал в потёмках Кашин по дому Георгия, одеваясь.
Навстречу ему, разбуженные известием о внезапном нападении красных, выбежали из своих комнат Аксюта и Дворжак. Где-то на станции не переставая строчили пулемёты.
- Георгий, собирайтесь! - крикнул штабс-капитан Жоржу – Кажется дело плохо! - и вместе с остальными, выскочив из дома, стал раздавать поручения своим подчинённым.
Разрозненные группы чехов и белогвардейцев, перестав метаться по волостному центру, постепенно занимали оборону, готовясь отражать нападение.
И действительно, первая попытка красных захватить станцию была отбита, но вот после следующей сумасшедшей атаки партизанской конницы и пехоты, сметающей всё на своём пути, пришлось спешно отступить.
-  Вот вам и быдло! Выкурили нас опять большевики  то? – саркастически подсмеивался Георгий, сидя на поваленной берёзе в лесу, куда их с час назад загнали красные части. - На Уфу, говорите, пойдут? Олухи мы с вами, господа!
- Замолчите, Мартынов, иначе опять пальну в вас! – пригрозил Жоржу Кашин – Я сейчас после всего случившегося ужасно зол!
- А палите, Кашин, палите. Не вы, так кто ни будь  другой, это сделает…
- Дурак! – услышал Жорж в свой адрес от озлобленного Прохора.
- А ты что, Проша, дружок мой ситный голову повесил? За капиталы свои, у Матрёны отобранные переживаешь? Так ты, считай, их уже давно потерял.- продолжал в том же духе Георгий.
- Ну, всё, щас зашибу! – ринулся в драку Прошка на друга.
Аксюта встал между ними внезапно.
- Довольно, господа! – сказал он – Не время выяснять отношения сейчас. Думать надо, что дальше делать будем. Дворжак, а вы чего молчите?
Чех как всегда невозмутимо пыхтел своей бриаровой трубкой.
- Не верю, чтобы красные здесь надолго задержались. У них сейчас одна дорога – на север к своим. Поэтому выждать нам  надо, а потом обратно вернуться.   
- Ваша правда! – вновь усмехнулся Георгий – И волки сыты и овцы будут целы…
               
***
Когда началась стрельба на станции Чуваш - Кубово, они всей семьёй работали на огороде.
- Ой, опять чё ля власть меняется? – сказала испуганная Матрёна – Девчонки, тять быстро в дом, в подпол залезайте!
И все побежали в избу.
Первым вниз спустился Тимофей. Мотя подала ему сначала Марусю, потом помогла спуститься Любаше, Дуне и Настёне.
- Нате, возьмите, – просунула она им в щель лоскутное одеяло – а то околеете тама.
- Матрёна, якреть то тебя, быстро полезай к нам! – скомандовал отец из подпола.
- Щас, тять, шас, я только одним глазиком гляну…
Станция находилась в версте от них под горкой, и Матрёне не очень хорошо, но было всё же немного видно.
Сначала велась стрельба на расстоянии: строчили пулемёты, грохотали ружья. Потом откуда ни возьмись, с юга, через железнодорожную насыпь хлынула россыпь людей пеших и конных с криками Ура! Обороняющиеся стали отступать, отстреливаясь, а кто и просто бросив винтовки, поднимал вверх руки. Выстрелы становились всё громче и вот, пробив оконное стекло, в дом ворвалась шальная пуля. Осколки разлетелись в разные стороны, и Мотя с визгом, закрывши голову, кинулась под стол.
- Матрёна, давай сюды немедля! – показалась из подпола голова Тимофея.
Оценив расстояние, которое ей предстояло преодолеть, Мотя легла на пол и как солдат в бою поползла по - пластунски по полу к спасительной дыре.
- Господи, спаси, сохрани  и помилуй! – сказала она и стремглав спустилась вниз по лесенке.
Внизу на неё смотрели четыре пары растерянных и испуганных глаз. Девчонки облепили мать.
- Ну штой вы так испугалися? – целовала  она их в макушки – Ну вот она я с вами, живая, тута…
Они просидели в подполе ещё часа два. Стреляли всюду, совсем рядом. А когда всё наконец то стихло, первым  из подземелья на разведку вылез отец.
- Свистать всем наверьх, девки! – скомандовал он, как капитан морского судна, убедившись в том, что домочадцам ничего не угрожает.
И  «матросы» по одному стали выбираться на свет божий.
Через мгновение из своих домов высыпала вся деревня. Соседи бурно обсуждали друг с  другом, кто же их теперя захватил.
На поскотине шло построение каких-то солдат. Матрёна решила узнать  у них всё сама и вместе с другими бабами отправилась туда.
- Вы чьи, сынки, будете то? – спросила Василиса Емельянова, засланная обществом в качестве главного переговорщика
- Партизаны мы, блюхеровцы! – ответил ей щербатый парень, с треснувшим напополам козырьком фуражки.
- А на долго ль  к нам?
- Простите, бабоньки, не знаем, думаем,  что  нет. Пройти нам надо здесь. Но мы ещё обязательно вернёмся, даже не сумневайтесь!
«Блюхерцы какие то, пройти хотят?» - судачили удивлённые бабы.
- А вы Казаковцева Константина не знаете?! – вдруг обратилась к солдатику Мотя.
- Неет. У нас тыщ десять народу, разве всех упомнишь? – крикнул он ей в ответ.
- Хромой такой, с палочкой?!- не унималась Матрёна.
- С палочкой говоришь? – переспросил её пожилой вояка – Видели какого то с палочкой. В лазарете у нас помогает,  мне рану вчерась промывал. Да и Костей  кажется, кличут. В Иглино сейчас лазарет то наш…
Не помня себя от счастья, Мотя рванула к дому.
- Куды ты оглашенная? – останавливал её отец – По лесу щас не весть кто рыщет. Где красные, где белые шут их разберёт?!
- Тять, миленький, там Костя! – волнуясь, сказала она свёкру и помчалась верхом в Иглино.
Мотрёна  остановилась только у повозки с красным крестом.
- А его здесь нет – ответила ей приветливая женщина, похожая на монашку,  – Он сейчас дорогу разбирает.
Мотя ехала вдоль железнодорожного полотна, взглядом выискивая мужа.
«Сколь же здеся народу!  – с тревогой думала она - Ну разве ж мне его отыскать?»
И Матрёна снова крикнула:
- Костя! Костенька!
«Мотя - подумал Костя. -  Не может быть!»
Он обернулся и увидел её. Забыв о своей палочке и о больных ногах,  кинулся вниз по насыпи.
- Мотя!!! – закричал Костя – Мотенька!!!
Он споткнулся и стал скатываться вниз. Матрёна подбежала к нему со всех ног и обняла своего любимого мужа.
- Ягодка моя, ты приехала! Как я рад, что ты рядом со мною! Я так тосковал по тебе!  Если б ты только знала! –  прижимал он к себе свою единственную женщину.
- Ты живёхонький! Здоровёхонький! – говорила она ему – Слава тебе матерь божия!
Она помогла ему встать. Сверху на них смотрели улыбающиеся лица.
- А жинка то у тебя хороша! Вот тебе и калека, а братцы? Держи  давай  свою палку! – крикнул Косте боец Ткачук и кинул ему его трость – Счастливо тебе!
Они провели эту ночь в том же самом заброшенном амбарчике, вдали от посторонних глаз, а утром Костя с тяжёлым сердцем снова уехал…

***
Спустя две недели  после отъезда мужа, Мотю стало подташнивать.
- Тять, ребёночек у нас с Костей будет – сообщила она свёкру.
- Ой, да хыть бы уж парнишечка. Уж больно я внучка хочу. Мы ба с ним рыбалили. Я б яму сабельку деревянну выстругал – мечтательно сказал Тимофей.
А в конце мая следующего года Мотя родила девочку и назвала её Серафимой.
Кости по - прежнему не было дома. Власть в деревне тоже не менялась. Миронов снова созывал сход, сообщить, что вот уж на этот раз победа белого движения окончательна и бесповоротна, хоть и были кой какие трудности на Новый год, имея ввиду  очередную сдачу Уфы красным, но все они уже позади. И что Колчак их «Верховный правитель» теперя уж шишь кому губернюю  уфимскую уступит, а там глядишь, и Москву с Петроградом возьмёт.
Но что-то видимо у «Правителя всея Руси» пошло не так и планы Трифона стали трещать по швам.
А к июню, когда раскаты пушечного грома стали раздаваться всё ближе, все поняли, что власти так горячо любимой Мироновым, приходит конец…

***
Их часть расположилась неподалёку от уже освобождённой  губернской столицы
Весь день сегодня моросил дождь, а к вечеру распогодилось и похолодало. Они сидели у небольшого костерка и разговаривали….
- Ты знаешь, Константин, всё ж таки не зря я свою жизнь прожил! – сказал Иван  откровенно - Видишь, братуха, сколько мы народу  на смертный бой подняли- угнетённого, растоптанного, бесправного! Поняли всё таки люди, что есть на свете другая жизнь, более свободная и справедливая! Башкиры, русские, татары, украинцы, чуваши, белорусы, казахи  - все поняли!  И этот народ уже ничто не остановит…
Костя подумал.
- Ну ведь есть же и те кто не хотел перемен.- возразил он вдруг – А им как быть?
- Ни Миронова ли ты имеешь в виду?- враз вспылил Иван.
- Нет. Простые люди - служащие, инженеры, врачи, военные?
- Вот тут ты прав, есть и такие. Не глотнули они, значится,  горюшка то с лихом, вот что я тебе скажу! Есть они, но их мало, а стало быть, придётся им подчиниться большинству!
- Ну, а если они не захотят подчиняться?
- Тогда это контра! А с контрой должон быть разговор короткий!- отрезал снова Иван и замолчал.
- Ты б не горячился так, Ваня – сказал ему Константин. - Нельзя всех людей то одним гребешком ровнять. Разные все люди то. Кто власть свою потерять боится , да богатство,  это одно, а кто просто изменений сторонится, потому как по старинке жить то привык, это другое. Разъяснять надо людям, что  к  чему, и ко всем подход находить особенный…
- Уж больно ты лояльный, братец, как я погляжу, - сморщился старший брат- прямо как наша власть новая. На вот, читай! – протянул он Косте газету, которая всё это время лежала у него в кармане косоворотки.
Константин развернул пожелтевшие листы.
- Я б их всех под расстрел, а они… - махнул рукой разочарованный Иван в сторону прессы и отвернулся.
«Известия Уфимского губревкома» - прочитал Костя и, глянув рубрику « В Чрезвычайной комиссии», начал  пробегать её глазами.
«Заседанием Уфимской Губернской Чрезвычайной Комиссии были рассмотрены в административном порядке следующие дела:
Дело Николаева
Гр-н Николаев Андрей, у которого обнаружена без запала бомба (дети его дезертировали из рядов Красной Армии к белым и вся семья Николаевых сторонники последних). На основании того, что бомба (как нужный материал), офицерские бумаги (расписание занятий внутренней и полевой службы – старого образца) и часть снаряжения  сданы не были, гр-н Николаев приговорен на 2 месяца к принудительным работам с заменой штрафом в 2000 руб.
Дело Сухановых
Гр-не Павел Суханов и жена его Варвара Суханова вели пропаганду в пользу белых. Причем Павел Суханов (казначейский чиновник) в декабре 1918 года уезжал с колчаковцами в Сибирь, затем вернулся в Уфу в марте вместе с бело-гвардейцами и продолжал служить у белых. Не изменяя своих взглядов, выражал сочувствие белогвардейской расправе над «большевиками» и при отступлении белых из Уфы он также эвакуировался, но по независящим от него обстоятельствам (не успел попасть в эшелон «беженцев» на станции «Уфа»), гр-н Суханов остался здесь.
Коллегия постановила:
1)    Гр-на г. Уфы Павла Петровича Суханова 52-х лет отдать на принудительные общественные работы на все время гражданской войны.
2)    Гр-ку г. Уфы Варвару Ивановну Суханову 53-х лет из под стражи освободить и дело в отношении ее прекратить.
Дело кулака
Гр-н Тужилов Евстратий, сельский торговец мануфактурными и бакалейными товарами, имеющий 100 десятин земли – при помощи белочехов обратно отбирал свое имущество со своих односельчан, через что 8 человек было белыми арестовано, из них 2 отпущены, а 6 – куда-то пропали и судьба их не выяснена (показание самого обвиняемого).
Свидетельскими показаниями подтвердилось и то, что через донос Тужилова несколько граждан были выпороты и биты по щекам чехами. Сам Тужилов 2 раза уходил с белыми, сын его служит у них же. При обыске обнаружены патроны японские и русские до 40 штук и часть военного (несданного) снаряжения.
Приняв во внимание, что имеем дело с политически неразвитым зажиточным деревенским крестьянином – хлебопашцем и торговцем, живущим в своем каменном доме, с его врожденными грубо-материальными интересами, постановили:
1) Гр-на села Алаторки Иглинской волости, Тужилова Евстратия Андрианова 52-х лет отдать в общественные работы на все время гражданской войны.
2) Отобранное военное имущество конфисковать.»
«Значит, не всё так плохо» - подумал Костя, сворачивая газету.

***
Река  в этом месте у заросшего ивою склона была не глубокая и не быстрая, но прозрачная, что слеза младенца. В чистых водах её водоросли застилали всё дно, и мелкая рыбёха от изобилия кишела…
Матрёна с трудом разогнула спину и посмотрела на дочь.
- Марусь, ну кто так полощет?! Ты ж всю тину снизу подняла! Рубаха ж вся зелёная будет!
Маша, стоя рядом с Любочкой на мостике, посмотрела по сторонам.
- А я её вот так, вот так! – стала размахивать она настёниной  сорочкой в воде так, что все брызги полетели на мать  и  Любашу.
- Ах, ты коза такая! – возмутилась вся мокрая Мотя – А ну, подь сюды!
Девчонка, спрыгнув в воду, и прикрывая попу ладошками, стала быстро убегать от родительницы.
- Не поймаешь! Не поймаешь!
- Ещё как  поймаю! – засмеялась мать и пустилась вдогонку  по воде за своим «послушным» ребёнком –  Иди сюды говорю!
- Тёть Матрён, я её словлю! – плюхнулась в речку и племянница тоже.
Так они и бегали, смеясь, пока не заметили человека, наблюдающего за ними со стороны. Это был Жорка Мартынов, и он стал подходить к баловницам ближе. Мотя остановилась, вытерлась. Встали и девочки.
- Мамань, давай ещё побегаем маленечко! – стала дёргать Матрёну за руку Маруся – Так мне понравилося!
- Всё, всё, доча.  - успокаивала её Мотя– Нате вам бельё,- сложила она выстиранное  в корыто -  ступайте домой, развешивайте, да меня дожидайтеся. Я щас приду.
Девчонки с ношей стали подниматься в горку.
- Здравствуй, Матрёна -  сказал приблизившийся Георгий.
- Здравствуй, Жор. Чего пожаловал? – посмотрела она на него.
- Чего пожаловал, говоришь? – усмехнулся он – А чего я вообще сюда  жалую? Что б на тебя хоть издали глянуть. Чтобы голос твой услышать…- замолчал, а потом снова продолжил -  Знаю ведь чужая, не моя, а поделать с собой ничего не могу... Видел, как на сносях ты ходила. Слышал, как кричала, когда рожала. А ведь это могли быть наши дети! Наши с тобой!
- Жор, не надо… - пыталась остановить его Мотя.
Он схватил её за руки.
- Всю душу ты мне вынула и в пепел сожгла!- стал кричать Георгий -  Не могу я без тебя больше! Не могу, понимаешь ты это?!!!
Он смотрел на неё безумными глазами.
- Отпусти меня, Жорка, люди увидят…- взмолилась  Матрёна.
- Плевать мне на людей!!! Пусть весь мир катится к чёрту!!! Бежит наша славная армия!... Уедим, Мотенька, милая, уедим, прошу тебя! Я всю жизнь любить тебя буду! И детей твоих с собой заберём!
- Ты совсем ополоумел?!
- Пойми, не свидимся  мы больше никогда! Как я жить то без тебя стану?!!!
И он жадно стал целовать её всю.
Матрёна со всей силы оттолкнула его и отбежала в сторону.
- Уходи, Жорка! Уходи лучшее, а то закричу!
Он засмеялся смехом человека, который находится на грани безумия. Потом, сел на берег и,   закрыв голову обеими руками, зарыдал… Заплакала и сама Мотя. Она присела рядышком с ним на песок.
- Ну, прости ты меня, Жорка, непутёвую. Ну, так уж вышло у нас с тобою….
- Уходи  – сказал он ей ледяным тоном –  У – хо – ди…

***
С большим трудом отвоёвывая каждую пядь земли красные войска двигались на восток. Сегодня бои велись за станцию, через которую когда-то, почти год назад, прошли партизанские отряды. Враг уже практически был разбит, и  оставалось выкурить его из всех щелей, где он мог прятаться…
Иван взбежал по каменным ступеням самого большого в округе особняка. Дом был пуст и тёмен. Он осторожно стал двигаться внутри. В одной из дальних комнат  звучала музыка и горел приглушённый свет. Иван  бесшумно подошёл ближе. Приготовив маузер, он резко ногой распахнул дверь.
- Руки вверх!!! – эхом разнеслось по дому.
Но офицер, сидевший в одиночестве за столом, даже не пошевелился.
Иван подошёл ближе и осмотрелся.
- О, как вы тут расположились то, ваше благородие, шампанское, музычка! Отмечаете чего? – спросил он с усмешкой.
- Да, братец.  Поминки по своей жизни. Да ты присаживайся, не стесняйся…
Иван сел напротив, положив перед собой оружие.
- Неплохие поминки то  гляжу я здесь у вас, – окинул взглядом он изысканную обстановку - в хоромах, в тепле, в уюте. Хорошо! А мы,  вы знаете, там воюем помаленьку….
- Как звать то тебя, служивый?
- Казаковцев  я Иван.
- Опять Казаковцев – равнодушно сказал офицер.
- А что знакома вам фамилия то моя?
- Да нет, слышал где-то….
Иван крякнул.
- Ну, что, благородие, пойдём что ли, арестованный ты.
Игла сорвалась с пластинки граммофона, и  он зашипел.
- Пойдём  – произнёс офицер всё так же спокойно.
Он встал, допил шампанское, оставшееся в фужере,   и направился к двери. Иван последовал за ним. Ну, вот чёрт! Выйдя со света в темноту, он совершенно ослеп.
- Благородие, ты где?
- Знаешь брат, с человеком мне надо с одним попрощаться. Отложим пока на время мой арест.
- А ну стой!!!!– крикнул ему Иван и начал стрелять в сторону, откуда доносился голос, а через мгновение он уже услышал топот копыт.

***
Сидя у окна, она смотрела в темноту.
Сегодня ночью Мотя не спала. Стреляли уже совсем близко. «Не уж то опять придётся в подполе прятаться?» - думала Матрёна.
Но не это тревожило сейчас сердце женщины, а то, что где то там её Костя.  «Здоров, жив ли?» - переживала супруга.
Она вновь вспомнила его доброго, ласкового, родного, и пелена заволокла  зелёные глаза.
Вдруг тихо постучали. Мотя прислушалась. «Никак показалося?»
Но её слух вновь уловил два негромких удара.  Накинув на плечи шаль, Матрёна вышла во двор.
- Кто тама? – спросила хозяйка дома, однако ей никто не ответил.
Мотя открыла дверь и робко шагнула в кромешную тьму на улицу, не сразу заметив стоящего у  ворот человека.
- Не прогоняй меня, родная – услышала она голос Георгия. - Проститься я пришёл с тобой. Теперь уж навсегда…
Он медленно стал опускаться вниз.
«Ранен!» - подумала Матрёна и подбежала его поддержать.
- Ну что ты, миленький, что ты? Всё хорошо будет. Пойдём в дом. Мы тебя вылечим – начала приговаривать женщина.
- Не надо, - произнёс он еле слышно – я здесь…
Георгий уже почти лежал на земле. Мотя бережно положила его голову себе на колени. Мертвенно белый он нежно посмотрел на неё.
- Вот видишь, опять я к тебе приполз…- пытался улыбнуться Жорж и, помолчав немного, продолжил:
– Ты знаешь, когда я был ещё ребёнком, мой отец хотел превратить меня  в зверя. Я сопротивлялся ему как мог... - Георгий зажмурился, а когда снова  открыл глаза, сказал – А ещё он убил мою мать. Это я уже после узнал… - Жорж, сглотнул подступившую к горлу кровь, которая струйкой стекала по его щеке. - Одна ты была у меня радость на всём белом свете….
Предательские слёзы градом покатились из глаз Матрёны. И в голове пронеслась вся её жизнь.  А ведь это она наказала его так жестоко, заставив все эти годы мучиться и страдать. Это она загубила его светлую душу... 
Георгий тяжело вздохнул.
- Ты прости меня, милая, обидел я тебя тогда…
- Ну что ты, Жорка, - плакала Мотя, не унимаясь – Это ты меня прости!
- Если б ты только знала, как больно мне с тобой расставаться.  Но, и жить так больше нет сил…
Жорж посмотрел на неё ещё раз, уже, в последний.
- Я всегда буду любить тебя. Слышишь? – произнёс он уже охрипшим голосом.
- Да, да,  – рыдала Матрёна – я слышу, слышу!
- Всегда  ….
И он умер у неё на коленях.