Глава9 Во имя отца и сына

***
Отгремели последние канонады,  отпылали зарницы пожарищ. Мир вернулся на многострадальную русскую землю, оборванный, нищий, полуживой….
И всякому испытавшему тяготы и горести, потери и разочарования, всякому победителю и побеждённому оставалось верить лишь в высший, не подчиняющийся ни одной земной власти, разум. Разум добра и милосердия….
- Подайте на пропитание христа ради. Дети с голоду пухнут…. – сказала изнемождённая  женщина, со всех сторон облепленная чумазыми ребятишками. 
Они ходили по деревне от дома к дому,  прося милостыню. Мотя, открывшая им дверь, быстро вытерла руки о передник.
- Да, да, конечно, миленькая, щас. Настёна! – крикнула она.
На крыльцо вышла Настасья, высокая, белокурая, с заплетёнными на крест косами. Круглое лицо, вздёрнутый носик и белёсые ресницы, не делали её красавицей, но миловидной она всё же была.
-  Собери там чё ребятишкам поести - попросила мать.
- Самим ись неча, она ишо раздаёт – заворчала Настя и скрылась в избе.
- Вы откуда будите то - родненькие? – спросила сострадальчески Матрёна.
-  Со Стерлитамаку мы. Голод у нас тама. Мужа мово в гражданску убило. А я вот с ребятнёй осталася.
- Ой, родимые, щас везде голод. Вон чё войны то с людями сделали….
На крыльце снова показалась Настасья.
- Ну, давай ужо быстрея!- стала торопить её мать.
Она взяла узелок у дочери и протянула его нищенке.
- Нате, возьмитя, кушайте наздоровьичко.
- Спаси вас бог –  поклонилась женщина Моте и пошла своей дорогою.
Матрёна ещё долго смотрела ей в след.
- Ой, божечки, и как жишь она их всех подымет одна то? – сжалилось Мотино сердце.
- В приют сдаст – услышала мать голос дочери.
- Настасья, ты чё такое говоришь то, сама подумала, а если б тебе так вот?
- А я столь ртов рожать не собираюся!
- Ох и злыдня ты у меня. И за что тебя только Прокоп любит?
- А чё яму колеке меня не любить то?
Жених Настасьи Прокоп был старше её на десять лет. Фронтовик, прошедший две войны, был ранен, остался без лобной кости.
Матрёна вытаращила глаза.
- Как у тебя только язык твой поворачивается такое ляпать? Да добрее души, чем у Пракопа я вжисть не видала. Ты яму судьбинушку луче не порть. Не любишь, брось. Любовь то совместная должна быть меж супругами. И как я тебя только таку воспитала?
- Ты чужих воспитывала, вон Дуньку с Любкой, а я сама по себе…
-  Настасья, цыц! – обессиленно вскрикнула Мотя – Любашу уж мать  давно забрала, а Дуняша сирота, ведь сама знашь  - она чуть не плача посмотрела на старшенькую – Ну разве ж я тебя не любила? Иди сюды.
Матрёна протянула к дочери руки. Та подошла, и они , обнявшись, всплакнули.

***
Волостной совет расположился в бывшем особняке Мартыновых. Большое, светлое здание, как никакое другое подошло для нужд молодой, нарождающейся власти. В просторных барских комнатах, именуемых теперь кабинетами, разместились начальники разных мастей. «Нарком просвещения», «Нарком торговли», «Нарком продовольственной политики» - красовались вывески на двухстворчатых дверях.
Одним из таких народных комиссаров был сейчас и Иван.
- А я тебе толкую  нечем людям энтот налог тебе отдавать – говорил Константин брату - Сам знашь войны, развёрстка, да засуха в прошлом годе, будь она неладна, последние жилы с народа вытянула.
- Да всё я понимаю, - нервничал новоиспечённый начальник, сидя у себя за рабочим столом -  но что-то делать надо же? Фабрики стоят, заводы стоят, разруха везде, голод!
Они оба замолчали, задумавшись. Положение в районе после гражданской, как в прочем и во всей стране, сложилось действительно очень тяжёлое. Сельское хозяйство не могло прокормить не только город, но и самих селян.
- У нас здесь артели с совхозами создавать начали, а если и вам попробовать, а? – вскинул вдруг взгляд на брата Иван.
- А пойдут ли люди в артель то? – хрустнул карандаш в руках Константина, и он отбросил обломки его в сторону – Всю жисть своим хозяйством жили, а не общим.
В этот момент в дверь настойчиво постучали.
- Я занят! – крикнул недовольно нарком, не отрываясь от беседы с братом - А попробуй, Кость, уговори народ. Ты ж мужик то грамотный. Ссуды в банках, считай, ещё при царе брал. А на ссуды можно и трактора, и сеялки, и фураж для общих нужд закупать. А мы вам посевных площадей подкинем. А?
- Не знаю – сказал Константин, не одобряя энтузиазма брата, – попробовать оно конечно можно – и немного подумав, добавил – Ладно, ты мне вот что…

                ***
Переполошивший округу, диковинный, сродни инопланетному вторжению рокот разнёсся повсюду.
Рокот невиданной машины, которая распугав всех гусей и курей в деревне, ехала по дороге, наматывая на  колёса пуды липкой, вязкой грязи.
Восторженные ребятишки хвостом бежали следом за ней.
- Энто что ж за чудо тако? – услышала Матрёна странные звуки и выбежала со двора на улицу, где уже стоял Тимофей.
- Тять, чё энто? – спросила она.
- А шут его знат? – ответил ей свёкор.
К дому их двигалось нечто странное, рычащее, и управлял этим нечто Костя. Мотя посторонилась.  Мотор заглох. Муж стал неспешно выбираться из-за руля. К избе Казаковцевых со всех сторон сыпали люди.
- Здравствуй, Мотюшка – поцеловал Костя жену. – Смотри кака штуковина. Трактор называется - улыбнулся он.
Мотя, открывши рот, стояла и смотрела.
- Чё энто?  Навроде телеги чё ля, сынок? – трогал облепленную ребятишками машину отец.
- Навроде, только помощнее будет – сказал Костя.
Потрясённые сельчане столпились рядом. Каждый старался прикоснуться к чуду.
- А как жишь она ездит то без лошадей? – не унимался Тимофей.
- Мотор там внутри у ней, заводишь и едишь.
И все дружно стали искать мотор. Тут вперёд выступил Кузьмич.
- А что на нёй делать то? Вот бурёнок, к примеру, моих пасти можно?
- Можно, - улыбнулся Костя – но боюсь, разбегутся бурёнки твои, Кузьмич, и доиться от испугу не станут.
Народ начал смеяться.
- На энтой машине землю пахать можно, боронить, сеять, грузы возить всякие. Таких  много у нас в артели будет ...
- В какой артели? – раздались голоса.
- Которую мы с вами создадим. Вместе всё делать будем, сообща. Сеять, боронить, полоть, косить, собирать урожай. Прибыль поровну делить станем, машины покупать, дома новые строить, коровники. Налоги будет чем государству уплатить. А то что мы с вами порознь все. Один, как говориться, в поле не воин. А вместе мы сила. Глядя на нас, и другие объединяться начнут.
В глазах людей Костя прочёл сомнение. Особенно уговаривать кого- либо он не собирался. На него и так большая ответственность ложилась.
- Доверяем мы тебе, Кость, ты вроде человек дела, да и друг нам, а не ворог. Аааа! Была, не была! – махнул рукой Савелий – Принимай меня.
В тот день в артель записалась половина, а ближе к посевной ещё четверть села.

***
«Что за  диво – дерево!» - любовалась Мотя своей черёмухой.
Сегодня в день Настёниной свадьбы она была на зависть хороша – распустилась, зацвела, заблагоухала. Маленькой веточкой посадили они её с Костей в землю, когда ещё только обвенчались. Маленькой, крошечной, беззащитной, а теперь эта чаровница радовала глаз всякого, кто её видел.
Матрёна сорвала кисть белых цветов и поднесла её к своему лицу.
- Ах! – сказала она, вдохнув пьянящий аромат свежести – И надо ж тако природа сотворила! – забылась на мгновение Мотя, закрыв глаза, а потом опомнилась вновь  - Ой, что энто я?  Мне ж ужо Настасью собирать пора!
И она со всех ног поспешила  к новобрачной.
- Какая же ты у меня красавица, Настенька – сказала  Матрёна дочери, поправляя  ей свадебное платье, сшитое её собственными руками. – Первенькую, замуж то выдаю – приложила она платочек к своим глазам. – Знашь как боязно то?
- Да не расстраивайся, мамонька, всё хорошо будет – обняла Мотю Настя – Вона девчонки у тебя, деда, батя. Не одна ж остаёшься, да и я рядом буду.
- А я тоже скоро уеду – сообщила новость Дуняша, отложив в сторону очередную прочитанную книжицу – учиться в город ,и тятя уже знает.
- В какой город? – отшатнулась Матрёна.
- Мамонька, в Уфу, ну не переживай  ты так.
Мотя вытаращила на Дуню глаза.
- Дуняш, да ты с ума сошла чё ль? Кака Уфа то? Да и кому ты там нужна? Пропадёшь ведь! Девка, одна в чужом городе!?
- Мамань, я ж учиться еду, а там много таких, как я. Да и не чужой мне это город то, мама Тася ж оттудова. Да и отец Иван с устройством помочь обещал.
То что девчонки когда  ни будь вырастут, Матрёна знала конечно, но чтобы вот так в раз покинуть её вздумают, к этому она готова не была. От такого потрясения ноги её больше не держали и она села на лавку.
- Ну что сидим? – в дом зашёл Константин – Собирайтеся, едим в церкву, нас уж там заждались…- улыбнулся он жене.
Они стояли перед алтарём рядышком, как и много лет назад. Она почувствовала его взгляд на себе и повернулась.
- Как ты, Мотюшка? – спросил он её молча, одними глазами.
- Хорошо. Мне всегда с тобой хорошо, когда ты рядом, милый. – ответила ему она так же молча.
- Я люблю тебя, ягодка моя.
- И я тебя, Костюшка, тоже, очень…
- А теперь жених может поцеловать свою невесту! – провозгласил басом батюшка.
И Проком принародно поцеловал смущённую Настасью.

***
Солнце, как блин повисло высоко в небе, и ласкало своими лучами её рыжие волосы и личико.
Маруся сидела на телеге, лизала леденец и болтала ногами. Сегодня они с дедом были на рынке, а теперь он пошёл в лавку и велел дожидаться его здесь. Люди сновали взад и вперёд по привокзальной площади, она разглядывала их, и ей не было скучно. Нищие просили у прихожан, выходящих из церкви, милостыню, парень смазливый увязался за чьей-то женой, мужики торговые крутились всюду, солдатики бравые чеканили шаг, женщины нарядные  бежали домой с покупками…
Маша подняла глаза на большой выцветший красный транспарант, растянутый напротив храма,  меж двух покосившихся столбов, и прочитала: «Вся власть Советам!». Впрочем, кто такие советы, и почему им вся власть, она не знала.
Вдруг её внимание привлекла потасовка. Кучка оборванных беспризорников избивала прилично одетого мальчишку. Взрослые, не обращая на это никакого внимания, равнодушно проходили мимо.
- Как жишь  так? – возмутилась Маруся.
Она спрыгнула с телеги и кинулась к дерущимся.
- Эй, вы, пятеро на одного?! – крикнула, подбегая к мальчишкам – А ну пусти его! - вцепилась она в длинные космы первого хулигана. Тот завизжал и отпрыгнул в сторону. Маша ухватила  тем же манером другого и стала пинать ещё двоих драчунов. Такой наглости, от какой-то девчонки никто не ожидал. Мальчишки оставили несчастного. Он, не в силах подняться, лежал на земле, в пыли, скорчившись.
- Ты кто такая?! – дерзко спросил её один из оборванцев.
- Я кто такая? – переспросила его Маруся - А вы кто такие апосля того как впятером одного излупили?! Нелюди, вот кто! – выкрикнула она.
- Да ты знашь кого защищаешь? – не унимался тот же самый хулиган.
- Ну  и кого?! – бесстрашно спросила Маша.
- Барчука, вот кого!
Девочка посмотрела на избитого.
-  А я вижу в нём  человека. И бог - показала она на церковь -  тожно это видит! Эх вы, как вам не совестно –  стала стыдить своих сверстников Маруся – А если бы вас так?
- А чего он выпендривается – начали оправдываться беспризорники. – Он сам первый…
- Идите уже –  сказала она им.
И те, недовольные, побрели в сторону станции.
- Ну, давай, вставай – протянула Маша руку лежащему на земле мальчишке.
Он с трудом поднялся. Она отряхнула его.
- Тебя как звать?
- Илья – ответил мальчик, вытирая кровь у себя под носом.
Маруся сняла с себя платок и стала осторожно прикладывать его к ссадинам и ранам потерпевшего.
- Спасибо – сказал тот, смущаясь.
- Ну что же ты, Ильюша, не удрал то от них? Тикать тебе надо было. Видишь их пятеро.
- Убегать – это позорно…
- Ну, уж не скажи.  Иногда драпать это даже очень полезно - возразила со знанием дела она.
Тут из лавки вышел Тимофей, увидев, что внучки нет на месте, стал её искать глазами.
- Ну всё мне пора – сказала Маша.
- А как твоё имя? – спросил мальчик.
- Маруся я Казаковцева. А твоя фамилия как?
- Мартынов.
- Ну, вот и познакомились, Ильюха Мартынов – улыбнулась девочка, убегая, - Свидимся ещё! – крикнула она ему уже издалека…

***
Бабы возвращались на подводах с жатвы, уставшие, но довольные. Мерный скрип колёс, да нечастое цоканье лошадиных копыт по сухой укатанной дороге не мешал каждой из них размышлять о своём. Первой заговорила Просковья Ильина.
- А хлебушек то нонча удался на славу! – молвила она.
- Дай то бог. – вторили ей соседки по телеге.
- Можа в этом годе хоть  наедимся от пуза, – вздохнула Степанида Ерофеева – а то уж робяты мои иссохлися все.
- Да и не говори, Степанидушка. – согласно закивали женщины, связанные  все  одними горем.
На передней телеге затянула печальную песню одна из работниц. Её подхватила вторая и третья, и четвёртая… Бабий хор пел ладно, громко, как будто и не трудились они сегодня от зори до зори.
- А что, Мотюшка, можа и нам спеть? – предложила Просковия.
- Чёй-то язык не ворочается – ответила та.
Вдруг вдали показался женский силуэт. Девка шла по дороге не ровно, покачиваясь, периодически останавливаясь, будто хмельная или того хуже битая.
- Ой, глядите, ктой  тама? –  спросила спутниц Лукерья Осипова.
- Где?
- Да вона, впереди идёт.
Бабы закрутили головами.
- Дык энто Варюха Миронова. – сказала Анфиса Зыкова, узнав путницу, – Совсем они с матерью глаз на люди не кажут. Как Трифон пропал, так  от миру и закрылися.
Женщины подъехали к несчастной ближе. Варвара топала босиком по обочине, улыбалась и сама с собой разговаривала.
- Здравствуй, Варюшка.- поздоровалась с ней Лукерья.
- Здравствуй – продолжала свой путь Варя, не обращая внимания на баб.
- Далёко ли ходила?
- На Лобовку, - ответила та – к бабуле.
- А что бабуля то жива у тебя ишо?
- Жива.
- А что у бабули то делала?
- Васю искала…
Женщины все округлили глаза.
- Ой! Ой! Сил моих нету боле!!! – схватилась за сердце Матрёна и зарыдала в голос – Васенька, миленький, сыночек мой родненький! – запричитала она.
И страшнее плача матери, потерявшей своё дитя, не было ничего. Бабы враз пригорюнились.
- Да, божечки,  что же я наделала! – спохватившись, подбежала Лукерья к Моте, и обняла её – Прости меня, Мотюшка, за христа ради дуру полоумную! Не знала ж я, что по сю  пору она его ищет….
Мотя понемногу стала успокаиваться.
- Да ладно уж, что уж тама - заговорила  Матрёна, утирая платком слёзы и всхлипывая – Что теперя то  поделаешь? Уж десять лет прошло…

***
День был на исходе…
Деревня вся утопая в золоте принимала последние красные блики заката. В небе громко оповестив о предстоящей разлуке проплыла журавлиная стая, держа направление на юг. Скрылся за холмами и промчавшийся мимо гружёный лесом состав, отстучав последний ритм своими колёсами. На поля покрывалом ложился туман….
День был на исходе, хороший, тёплый осенний день. Матрёна, посмотрев, нет ли рядом кого из детей, подошла поцеловать мужа.
- Вот и именины твои кончилися.  А мы дажно и не праздновали.
- А что праздновать то, Мотюшка, чать не кругла дата – сказал ей Костя, обнимая её всё ещё стройную фигурку. – Вот в следущем годе пол века стукнет мне, – вздохнул он – тогды и отпразднываем.
- Ты для меня завсегда молодой будешь. – сказала она ему- Помнишь как приходил ко мне в лавку такой весь светленький, чистый как ангелочек, а глаза голубущие , что вода в озере. А я перед тобой и так и эндак выдрыгивалася, - стала изображать себя в детстве Мотя – знала коза, что нравлюся. Ой, дурёха натуральна! – засмеялась она.
Смеялся, глядя на любимую и Костя.
- Люблю тебя, Мотюшка, родная - сказал он ей - и счастлив я с тобою до селе…
- Хозяева!!! – услышали они голос Савелия у ворот, и,  обернувшись, засмеялись.
- Ну, вот и гостюшки. Пойду на стол соберу – чмокнула Матрёна убегая мужа.
За Савелием пожаловал Николай, за Николаем на деревянной ноге приковылял Михаил, за Михаилом пришли братья двоюродные Антон с Борисом.
- Ну, вы уж тута потише, ребятушки,  а то девчонки спят – попросила Мотя мужиков  и ушла.
- Хорошая она у тебя – завидуя Косте молвил  Савелий – А у меня Степанида как варежку свою раззявит, хыть ведро на голову ёй надевай.
Мужчины засмеялись.
- Ну, что давай за тебя - поднял свой стакан Михаил.
И все  выпили.
- Я вот что мыслю, Константин - сказал Николай закусывая малосольным огурцом – Урожай мы собрали, меж людей поделили, а что осталося куды?
- Продадим, заплатим налоги, - ответил Костя – в банк взносы внесём за трактор и сеялку, а там, думаю, в строительство вкладываться будем.
- В како строительство? – удивился Савелий.
- Ну, коровник мы с вами пока не осилим, а вот птичник, вполне.
- Ежели  так-то бы дааа – помыслив, согласились все.
Выпили ещё.
- А вы не слыхали, банда в наших краях объявилася, – сказал Антон – в Авдеевке пастуха убили, скотину порезали, да дома кой какие пожгли.
- Да, нууу! – снова удивился Савелий.
- Вот тебе и да ну. Аккуратнее нам быть надо бы, да людям о том сообщить.
- Само собой – сказал Михаил, потом прищурившись добавил – Чует моё сердце это Миронов балует, ведь пропал куды то же, не в заграницу ж матанул. Вот только странно, почему он нас пока не трогает?
- Точно – вспомнил вдруг Борис. – Видал тут Тарас Зыков пришлый какой то возле мироновского дому крутился всё на Трифона похожий. Да выпивший Тарас то был, подумал померещилося ему.
И  мужчины замолчав, задумались.

***
Наглый петух хамским своим поведением вынудил Серафиму возмутиться и пуститься за ним в след. Гонка продолжалась битый час, и не выдержавшая этого Маруся присела на крыльцо рядом с дедом. Тимофей увлечённо чинил прялку, а она присматривала за сестрой, которая бегала по двору, за курями,  не останавливаясь.
- Ну что за коза така? Сладу с ей нет! На месте разу не посидит! – заворчала девочка по - взрослому на младшенькую.
Потом чтобы хоть как то успокоиться, она перевела  взгляд на небо, где по голубой бездонной глади плыли белые, пушистые, причудливые облака. Маруся стала их рассматривать, думая уже о своём.
Она вспомнила мальчика, которого недавно выручила и то, как об этом  рассказала маме.
- Как ты сказываешь его звать? – переспросила отчего-то побледневшая Матрёна.
- Ильюша Мартынов – повторила Маруся.
Мотя, бросив возиться со стряпнёй, уселась на лавку.
- Мы должны отыскать его, Марусюшка, – произнесла она решительно – и чем сможем помочь.
Девочка удивилась.
- Мамонька, а ты чего знаешь его?
- Родителей – ответила Матрёна. – Померли они давно. Сирота твой Ильюха.
И на следующий день Мотя с дочерью отправились на поиски сорванца. Спрашивали о нём на станции, в церкви и в лавках разных, и всё же нащли.
Жил мальчик вместе с сестрой старшей у двоюродной тётки, по матери. Совсем она была уже старая и от дворянского лоска в ней ничего не осталось.
- Мне бы только детей поднять – сетовала старушка. – Умру, на кого они останутся?
- Может, я их к себе сейчас заберу? – предложила Матрёна – У нас как, никак деревня. И молоко и мяско своё…
Женщина отрицательно покачала головой.
- Ну что вы, пока я жива племянников не отдам. А вы если желаете к нам в гости приезжайте.
- Обязательно приедем! – выскочила вперёд Маруся, глянув на Илью.
Девочка ещё раз посмотрела в небо.
- Красотаааа! – сказала она с придыханием и, повернувшись к деду, спросила - Дедунь, скажи, а любовь с первого раза бывает? Вот так чтоб увидал человека и влюбился в него навек?
Тимофей от неожиданности выронил инструмент из рук и поднял глаза на внучку.
- Марусюшка, разве ж со стариком об энтом говорят? Да и рано тебе ишо…
- Ну, уж не скажи - деловито поправила его Маша. - Вон Настёне только восемнадцать, а она ужо в бабах ходит, а мне тринадцать уж скоро стукнет!
Тимофей улыбнулся, чувствуя, что не отвертеться ему от этого разговора.
- Бывает, Марусюшка, бывает - взялся он снова за свой инструмент. – У твоих отца с матерью так было, да и у меня тожно…
-  У тебя? – вытаращила глаза на деда Маруся.
- И у меня, а что ж ты думашь, я завсегда такой старой был чё ль?
- Дедуничка, миленький расскажь, очень тебя умоляю… - стала упрашивать его  девочка.
- Да что рассказывать та? Молодой я был, горячий. В конюхах у одного заводчика служил. Работал спокойно, ладно, пока не появилась в доме у хозяина то горничная новая. Дарьей девушку величали. Отец её барину нашему продал за долги, стало быть. А я как увидал красу такую, сердце моё и ёкнуло и голову я потерял навек. Да вот беда не один я так полюбил то её, заводчик  наш тожно виды на Дашутку иметь стал, хоть и женатый собака. Не было меня  тогда дома то, только когда возвернулси я, то уж Дашу боле и не застал.
- А куды ж она подевалась то? – спросила Маруся.
- Руки на себя наложила. Барин то её снасильничал, да избил шибко, вот она с позору себя и порешила.
- Вот нелюдь! – возмутилась Маша – Убила бы гада!
- Так я его и убил.
Маруся потеряла дар речи, а когда снова смогла говорить, шёпотом спросила:
- Как, деда, ты его?
- Да, Марусюшка, есть на мне грех такой, всю жисть с энтим живу. Никому никогды не рассказывал, вот тебе первой. Видать уж времечко пришло… - вздохнул Тимофей, посмотрев на внучку – Не  смог я стерпеть, чтоб ирод энтот по земле ходил, а Дашутка моя в могиле  сырой лежала. В общем, убёг я тогды на край света, скиталси долго, а когды воротился  бабулю твою встрентил. Так то…
- Вот энто да! – промолвила потрясённая Маруся – Вот энто да!
Она встала, и, забыв о сестре, продолжающей бегать кругами, неспешно пошла со двора на улицу, переваривая в своей маленькой головке признание деда, такого смелого и такого несчастного…
Оставшись наедине с собой, Тимофей длинным рукавом рубахи вытер вдруг увлажнившиеся старческие глаза и, тяжело вздохнув, продолжил чинить  Матрёнину прялку.

***
Последний год дела в артели шли не плохо. Не сказать, чтобы люди стали жить намного лучше, но не хуже то уж точно. Отступил голод. Пришла уверенность в завтрашнем дне.
Костя оказался дельным  хозяйственником, и селяне за ним тянулись.
Вот и сейчас он снова думал о предстоящих работах, но драка у строящегося на краю деревни птичника и дым прервали его размышления.
- Что за сыр бор? – удивился Константин.
Сегодня он с братом Борисом ремонтировал технику после уборочной, а остальные артелевцы достраивали курятник.
- Не знаю, но что-то навродь там случилося, - сказал Борис – поехали быстрея.
Они прыгнули на телегу и поспешили к месту баталии. Подъехав ближе, Костя увидел как бабы лупят Афоньку, а мужики нервно курят в сторонке.
- Что здеся происходит?! – громко, чтобы перекричать баб, сказал он и похромал к дерущимся.
- Константин, ты глянь на энтого ирода! – выдала ему разъярённая Анфиса Зыкова – Он жишь нам чуть курятник не спалил!
- Напился сволота, - перебила её Глафира Карпова - в бидончике вона у него припрятано было, - показала она на валяющуюся тару - пролил чё осталося, да окурок бросил, а здеся солома!
- Мы сразу-то не разглядели, - стала быстро говорить Лукерья – да ладно мужики с крыши увидали, поспрыгивали!
- Вона посмотри чё!– показала на обожжённый угол курятника Степанида – Он ведь здеся всё нам мог спалить!
Костя медленно перевёл взгляд с опалённого птичника на Афоньку. Тот весело улыбался, поддерживаемый бабами, материл их последними словами и горланил на всю деревню песни. Увидев Костю, глаза его увлажнились.
- Кос… Кос… - зазаикался он – Костатин Тимофеч, – сказал Афонька, вздохнув – люба ты моя! Я ить тебе вот такусеньким ишо помню. – по щеке пьяного Афоньки покатилась слеза – Дай я тебе поцалу – икнул он - ю…
- Отпустите его, бабы – сказал Костя.
Они выпустили пьяницу, и он сразу рухнул.
- Слухай сюды, Афанасий. – строго сказал Константин -  Объяснять тебе что то  сейчас резону нет, да и не поймёшь ты ничё,  посколку душу свою ты давно уж на горькую променял - он помолчал – А потому из артели мы тебя выгоняем. Живи, как знашь. Савелий! – крикнул он друга – Отвези его отсель.
Константин отвернулся и с тяжёлым сердцем побрёл восвояси.

***
Уже пол года прошло с тех пор как Дуня уехала из дома. Матрёна переживала очень за дочь, ведь и писем та тоже практически не писала. И Мотя во что бы то ни стала решила повидать Дуняшу в городе.  Прокопчённый паровоз подвёз её к вокзалу. Народу на перроне была тьма тьмущая. « Сыщимся ли?» - занервничала  Мотя, собирая свои котомки и корзинки. Она осторожно спустилась по ступеням вагона, но её никто не встретил. Матрёна отошла в сторонку и, сложив свои пожитки прямо на землю, стала терпеливо ждать, высматривая дочь глазами.
- Мама! – окликнула её незнакомая девушка.
Мотя вгляделась получше.
- Матушки, Дуня! – кинулась она к дочери, обняла её и стала целовать – А где ж коса твоя? Я без неё тебя и не признала!
Дуня отстранилась.
- Сейчас это не модно! – сказала она холодно – Да и забыла я о ней уже давно.
Дуняшу и вправду было не узнать. Из нежной барышни она превратилась в девушку – мальчика. Короткая стрижка, красный платок на голове, кожаная куртка, юбка прямая чуть ниже колена.
- Не возражаешь? – спросила она мать, показывая на портсигар.
- А чё энто? – переспросила Матрёна, с любопытством взирая на блестящую серую коробочку.
- Папиросы, мамань, папиросы.
- Ой, доча, да развеж девушки то курют? – испуганно посмотрела Мотя на дочь.
- Девушки нет, - засмеялась Дуня, доставая спички – а комсомольские лидеры да.
Она прикурила и выдохнула тонкую струйку дыма. Потрясённая этим зрелищем Матрёна запричитала:
- Говорила я отцу твому, испортит тебя энтот город проклятущий! Поехали ,Дунюшка, домой а? Косу тебе нову отростим, замуж за Севку Осипова отдадим. Он ведь как тебя уговаривал? И ждёт ведь досель…
- Брось, мам,  это своё мещанство. – осекла её Дуня – В стране такие дела творятся, а ты замуж. Слушать противно! – отвернулась она.
Мотя сразу примолкла.
- Ну, всё пойдём - сказала Дуня. -  Я там с извозчиком договорилась, он ждёт нас.
Она взяла Матрёнины корзины и твёрдым шагом пошла вперёд. Мотя посеменила следом.
Они ехали по улицам Уфы и Матрёна, открыв рот, рассматривала город.
- Ой, какие здания то большущие и машины! – удивлялась она – А я ведь здеся один  только разик была, ещё девчонкой, с тятей.
Извозчик остановился возле одноэтажного деревянного, но довольно большого дома.  Евдокия повела мать внутрь. Там их встретила пожилая интеллигентного вида женщина.
- Екатерина Платоновна, – обратилась дочь к хозяйке жилища - познакомьтесь это моя мама.
- Здравствуйте, очень приятно – улыбнулась женщина, протягивая Моте руку. – Проходите пожалуйста. Дунечкина комната там – показала она в конец коридора.
Матрёна робко прошла внутрь. Здесь царила гармония и  покой. Мотино сердце стало понемногу успокаиваться.
- Сейчас чай пить будем! – крикнула Дуня из своей комнаты – Екатерина Платоновна, как у нас там с примусом?
- Уже развожу, Дунечка! – откликнулась квартирная хозяйка.
Вдруг в дверях  затрепыхался колокольчик.
- Я открою! – побежала в прихожую Дуняша.
На пороге стояли молодые люди, тоже все в потёртых кожанках.
- Евдокия, ты с ума сошла?! Собрание уже началось! – возмущённо стал говорить один из них.
- Ой!  - растерялась девушка – Я ж забыла совсем! – спохватилась она – Сейчас, я только документы из комнаты  возьму!
Дуня снова пробежала мимо матери в свою комнату, потом обратно к выходу.
- Прости, мам! – крикнула она, собираясь, - Буду поздно. Пейте чай без меня. Увидимся!
Мотя, растерянная осталась стоять в  коридоре.
- Вот такая она вся - вышла к Матрёне Екатерина Платоновна.
Хозяйка взяла гостью под руку и провела  в зал с большим диваном, плетёнными креслами и фортепьяно.
- Мы будем пить чай без Дуни и разговаривать – стала успокаивать расстроенную Мотю женщина. – Присаживайтесь пожалуйста – предложила она Мотрёне место на диване.
Та покорно села.
- Вы знаете, а я ведь с отцом Дуниным ещё с прошлого века знакома. – сказала Моте Екатерина Платоновна – Да, да не удивляйтесь. Я дочь инженера, который на том же заводе служил, что и  Иван – она, задумавшись, посмотрела куда-то вдаль. – Они часто здесь  собирались у нас, в этом доме, говорили о политике, читали какую-то литературу, спорили…. А я с тех пор потеряла голову… - как то грустно улыбнулась женщина -  Но Ивану всё это было не важно. Революция – вот единственная и благородная цель!
Она умолкла, а потом вдруг опомнившись:
- Вы, наверное, голодны?! – спросила она Мотю.
Тут уж подскочила сама Матрёна.
- Ой, что ж я сижу то?!- кинулась она к своим котомкам и корзинкам, которые остались стоять в прихожей. Схватив всё в обе руки , Мотя вернулась обратно.
- Вот – сказала она. – Гостинцы. Для вас и для Дунюшки…
И женщины  понимающе улыбнулись друг другу.

***
Редкая листва, сорванная ветром с деревьев, перемешиваясь в полёте со снежными хлопьями, ложилась на уже голую чёрную землю. Вороньё на просеке, громко каркая друг на друга, ковыряло  подмёрзший  перегной, изыскивая лакомство для себя. Лысые  ветви берёз там и тут, как матери детей, качали опустевшие птичьи гнёзда. Всюду пахло сыростью, прелой древесиной и чернозёмом. Воздух уже совсем остыл, и природа   готовилась встретить белую царицу.
- Пойми, Константин, теперешний руководитель обязан быть партийным! Какой ты можешь подать пример своим односельчанам, если сам же отвергаешь партию, которая так много делает для  всех трудящихся - пытался переубедить Костю Иван.
Они осматривали поля с  озимыми, а теперь на подводе возвращались домой.
- Знаешь что, братуха, коль не подхожу я вам без корочков, так убирайте меня к едрене  фене! – психанул Костя – Ну какой я тебе большевик?! Ну, ты глянь на меня. Речи заумные говорить не умею, агитацию проводить тожно! Людей организовать на работу и то не всегда получается…
- Не умею! Не могу! – передразнил его брат – однако ж пошли за тобой люди то, поверили…
- А поверили,  потому что им уж всё равно помирать было как поодиночке или сообща…
- Ты мне эту вражескую демагогию брось! – приказал Константину Иван – Люди пошли за тобой потому как светлое будущее в коллективном труде узрели и пользу! – он помолчал – Ладно, шут с тобой, ходи беспартийным – махнул он рукой на брата. - Но учти, коммуниста я вам сюда всё равно направлю.
- Направляй хоть чёрта лысого, лишь бы только работать не мешал… - отвернулся Костя от брата.

***
Настасья топала по деревне, направляясь  в сторону родительского дома.  Растрёпанные волосы её выбились из-под платка, и шубейка была нараспашку. Широко размахивая свободной рукой, в другой она тащила какой-то узел.
- Никак от Прокопа ушла? – судачили любопытные соседи.
Боком протиснувшись с ношей в открытую дверь, она вошла в избу.
- Всё нажилася!- кинула дочь  на пол свои вещи, огорошив с порога мать, – Домой возвертаюся!
- Как домой? -  села на лавку растерянная Мотя – А Прокоп как жишь?
- А что Прокоп, без меня проживёт.
- Да объясни ты толком то, что случилося меж вами? – взмолилась Матрёна – Можа ударил он тебя?!
-Да нет, мамань, если б ударил, я б стерпела,  дажно и больше его полюбила бы. Только вот нету в нём огня мужицкого  то, понимаешь? – сдёрнула с головы платок Настёна.
- Аааа… - дошло, наконец, до Моти – значить вожжами тебя стягать надоть, чтоб ты любить мужика то шибче стала или можа фонарь под глаз тебя боле устроит?
Настя удивлённо уставилась на мать.
- Ну, что ты, мамань, так-то уж? – не ожидая  такой реакции матери, сказала она.
- А что, глянь, бабы то наши разукрашенные все ходют. Красота!- продолжала глумиться Матрёна - У одной один глаз светится, у другой второй! Любо дорого поглядеть! С такой и ночью пройтись не страшно, в потёмках уж точно не заблудишься.
Настасья смотрела на мать не моргая.
- Ты, доча, оставайся дома, конечно, пока  Прокоп себе другую жену  сыщит. Вон у нас  девок сколь незамужних по селу шастает, да вдов, которые после войн без мужиков то осталися. Новая супружница его в ласках по ночам купаться станет, а ты чучело моё огородное вся синяя по деревне бегать будешь!
В глазах Насти застыл ужас. Она, всё быстрее стала пятиться назад, и, наконец, схватив свой узел, опрометью кинулась к себе в новый дом, чуть не сбив по дороге деда.
- А что Настёна то приходила? – спросил, переступив порог, Тимофей.
- Да соль у ней кончилася. – улыбаясь, посмотрела в окно Мотя.

                ***
Через месяц, как и обещал Иван,  появился в деревне у них  первый партиец – тщедушный, прыщавый паренёк по имени  Андрей Зябликов.
- Уж больно тощой! – сокрушались бабы – Зяблик, он и есть зяблик…
По случаю появления партийного лидера, решено было провести меж людей политсобрание. Народ потянулся в избу Казаковцевых. Шли со своими табуретками, а бабы с полными карманами семечек.
Рассказав об обстановке в буржуазном мире и о достижениях в стране победившего социализма, докладчик перешёл к планам партии и правительства на ближайшую перспективу. Мужики стали откровенно зевать, бабы обсуждать свои насущные проблемы. В общем, атмосфера сложилась ещё та….
- Ты нам, мил человек, луче о себе расскаж.- проснулась тут Анфиса Зыкова- Хто, откудова, есть ли родители? – учинила она беспардонный допрос оратору.
Парень не ожидавший, что его речь так нахально прервут, растерялся и залился весь краской.
- А что рассказывать? – вытянул он из себя – Сам я из губернской столицы. Родители мои учителя, воевал…
- А как насчёт жинки?! - выкрикнула дочь Лизаветы Емельяновой Люська, рыжая, пухлая девица на выданье – Имеетси?!
- Нет. – совсем поник головой партиец – Не женатый я ещё.
- Ну ничо, энто дело поправимое! – сказала Степанида Ерофеева – Было бы желание, как говорится. А уж у наших-то девок,- глянула она на Люську -  желаниев хыть отбавляй!
И под общий хохот, смущённая Люська выскочила из избы.
- Товарищи, мы не по этому поводу здесь собрались! – стал успокаивать людей партийный работник.
- Ты прости нас, мил человек, - не выдержав, поднялся со своего места Михаил Осипов, беря в руки принесённый им  табурет, – да только вставать нам завтря с петухами. Скотине то нашенской беспартийной на политику то чихать…
 И весь народ  дружно, посмеиваясь, последовал за Михаилом.
Растерянный докладчик остался стоять у стола, с разложенными на нём бумагами.
- Как же так? – вопрошающе посмотрел он на Константина.
- Не расстраивайся, Андрей Андреич, - пытался успокоить его Костя - Тёмный народ то у нас, малограмотный. Но в цельном люди все хорошие. Присматриваются они пока к тебе только.  Подожди и ты для них своим станешь.
Тут  в избу снова  вбежала Люська. Подойдя к столу, она положила на него какой - то свёрток.
- Это вам – сказала она, глянув мельком на Андрюшу,  и вновь покраснев, убежала.
Костя развернул свёрток. Там были ещё горячие пирожки.
- Ну вот, - сказал он – тебя уже и угощают как свово. Бери, ешь.
Андрюша откусил пирожок с капустой, шмыгнул носом и заулыбался.

                ***
Сегодня был банный день. Накупав и выпроводив девчонок, Мотя помылась сама и стала одеваться в предбаннике. В дверь вошёл Константин, и закрывшись на щеколду, повернулся к жене. По его взгляду она всё поняла.
- Костюшка, ну не здеся же.
- А где ж как не здеся? – улыбаясь, подошёл он к любимой, обнял крепко и стал  целовать…
- Чтой то долгонько вы сёдня парилися?! – хитро посмотрел Тимофей на смущённых невестку и сына. – Ну да ладно, можа на энтот раз хыть внучка мне родите. – сказал весело он, и взяв в  подмышку берёзовый веник и таз, отправился в баню.
Напившись чаю семьёй, Мотя принялась мыть посуду, а Костя стал играть с дочерьми.
- Тять, вот скажи, зачем людям учение? – спросила Маруся отца, в то время кок он качал на коленях радостную Серафиму – Разве нельзя без энтого то прожить?
- Ну как же нельзя, можно и без энтого, только стыдно теперь неучем то ходить.  Все кругом грамотные, а ты нет. Ни читать, ни писать не умеешь. Да и что за общество без учителей, врачей, инженеров. Тёмным общество то станет.
Маруся немного подумала.
- Вот и я говорю подружке Зойке: «Кто ты будешь без образования? Тёмная баба ты будешь и всё тут!». А вдвоём-то оно как хорошо учиться было бы и веселее. Вместе  уроки делать, в школу бегать вместе…. А она мне в ответ: «Зачем мне энта учёба сдалася? У нас в семье отродясь грамотеев не было!»
Костя улыбнулся.
- Давай я сам с твоей подругой потолкую.
- Потолкуй, тять, а то так и помрёт моя Зойка дура дурой.
Теперь уж засмеялась сама Матрёна, слышавшая всю беседу отца с дочерью.
Скоро, завершив свои дела, она  глянула в тёмные окна и запереживала.
- Кость, чёй-то тяти долго нету. Сходи, проверь его там.
Константин, оставив дочерей играть вдвоём, надел телогрейку, вышел из избы и тоже пропал…
- Спать, девчонки! – скомандовала встревоженная Мотя, набрасывая на плечи пуховую шаль.
 Она бежала в дальний угол огорода, предчувствуя беду. Ноги сами привели её к старенькой бане. Стучало в висках и щемило в груди. Матрёна осторожно, открыла дверь и обомлела. На скамье в предбаннике лежал Тимофей, помытый, одетый, румяный, а рядом с ним сидел Костя и плакал.
Земля ушла у неё из-под ног, Мотя опустилась на приступок и в голос зарыдала.

           ***
Прошло  три месяца, как простилась деревня со своим односельчанином Тимофеем. Похоронили его под высокой берёзой рядом с женой, сыном Павлом и невесткой Таисею.  А жизнь продолжала идти своим чередом.
- Мамань, побежали скорея, щас там бабу соломенную жечти будут! – заскочила в дом, раскрасневшаяся от мороза Маруся – Тятя тебя зовёт!
Ужо иду, доча. – сказала ей Мотя, одевая валенки.
Сегодня деревня провожала зиму. Весь честной народ высыпал на улицы. Там и тут шли мужики да бабы с гармонистами во главе. Песни лились по всей округе. Матрёна поискала глазами Костю. Где же он?
- Мамань, мы на горке! – крикнула ей Маруся, размахивая руками.
- Ой, божечки, и он туды ж! – вскрикнула Мотя, наблюдая за тем, как её Костя смеясь слетает с ребятнёй на салазках со снежной горы – Вот ошалелый! – улыбнулась она.
- Матрён, айда с нами! – позвали её подруги.
И она поспешила к ним.
- Иван всё ругает нас, что старорусские праздники забыть всё не могем, мол советские надоть праздновать! – пожаловалась Мотя бабам.
- А мы всякие праздники любим! – бойко сказала Просковья Ильина смеясь – Много ль у человеку радостев то в жизни?
- И то верно – согласились бабы.
- Глядите ка, - показала Степанида в сторону поскотины – Афонька чешет. Никак трезвый?
- Точно, трезвёхонький, как огурец! – сказала Лукерья, смеясь – Видать русскими праздниками брезгует!
Бабы стали хохотать.
Афанасий деловито направился в их сторону. Подойдя ближе, он обратился к Моте.
- Матрёна, можно с тобой потолковать?
- А чё ж нельзя то? – отошла она с ним в сторонку.
Бабы остались судачить, поглядывая на вновь преображённого.
- Моть, ты б энто – замялся он – переговорила б с Костантином, чтоба в артель меня обратнова приняли. Пол года уж не пью. Всё кончил! Не могу я без народу то - жалостливо посмотрел он на Матрёну.
- Я конечно поговорю, - сказала Мотя – да ведь энто не Косте решать, а людям, которых ты до белого коленья с пьянкой своею довёл.
- Клянусь, Мотюшка, больша ни ни…
- Ну ладно уж, иди давай, думаю сжалятся над тобою люди то, дадут тебе последнюю возможность.
Радостный Афанасий, в припрыжку, побежал домой.
- Баньку истопил, пойду попарю косточки! – сообщил он бабам убегая.
- Ступай, ступай, попарься… – проводили его бабы не ласково.
- Чё приходил то? – спросила Мотю Степанида.
- В артель просится обратно. Говорит, что с пьянкой завязал.
- Такой завяже, ага! – возмутилась Просковья.
- Да ладно вам, бабы, - сказала Мотя – повинну голову меч то не сечёт.
И они направились в сторону, где вовсю уже полыхала соломенная баба.

***
Молоко в ведре было ещё тёплое и от раннего мартовского морозца всё исходило паром. Матрёна  несла его в дом, только - что подоив корову, чтобы налить первые сливки девочкам. Мотя уже было поднялась на крыльцо, как вдруг в ворота постучали.
- Кто тама?! – удивилась она раннему гостю.
- Матрён, это я, Антонина!
- Батюшки, Тонька! – кинулась Мотя открывать дверь.
Женщины, смеясь, расцеловались.
- Жалко Костя уже уехал. Вота бы он обрадовался. Заходи давай в избу. стала подталкивать Матрёна сношенницу.
Маруся уже проснулась, умылась и плела себе косы, а Серафима ещё спала.
- Посмотри, кого я привела! – сказала  Мотя дочери  - Гостья городская к нам пожаловала! Помнишь тётю Тоню то?
- Помню – заулыбалась Маруся. – Здравствуйте – поздоровалась девочка с родственницей.
Тонька разделась, прошла по избе и села на лавку.
Матрёна кинулась собирать на стол.
- Щас поешь, чайку попьёшь и рассказывай.
Антонина стала осматривать всё вокруг.
- Дааа, давненько я тута не была! – сказала она с болью в голосе.
- Почитай уж сколь годов глаз не казала! – упрекнула гостью Матрёна – Совсем поди забыла уж родимые места?
- А я  ведь замуж выхожу, Мотюшка – сообщила вдруг неожиданно новость Тонька – Вот дом продавать приехала.
Мотя перестала суетиться, вышла из  кухонки  и села за стол напротив Антонины.
- Замуж?! – вытерла она  о полотенце руки – Ну вот и молодец. Вот и слава Богу. – обрадовалась Матрёна за сношенницу – А жених то хто?
- Ой, да какой там жених? – засмущалась Тонька, потом опомнившись, сказала – Нет, человек он конечно хороший. Вдовец, видный такой, обходительный, воевал – горел влюблённый Тонькин глаз. – Инженером у нас на заводе трудится – затем помолчав добавила. – Любит меня очень. А главное то знаешь чего, Мотюшка, - посмотрела она на Мотю – как Егорша руки на меня не подымат.
- Так ведь и должно быть, Тонюшка.- искренне говорила ей Матрёна – Так и должно быть…
- А тут недавно дажно в кинематограф меня водил, мороженым угощал - стала хвастать Антонина, а потом вдруг что-то вспомнив, всплеснула руками - Ой, я жишь Дуняшку с кавалером тама видела!
- Да ну, нашу Дуню?
- Нашу. Нашу. А чью ж ещё-то? Идёт такая вся важная с цветочками. Причёска по всей моде. Я её  сразу дажно и не признала. А рядышком с ней военный охвицер в будёновке и шинели, под локоток яё придерживат. Не пара, а заглядение!
Матрёна была счастлива. Не уж то и для Дунички  жених сыскался? Хоть бы у неё всё тама сладилось…
- А Любочка то как? – спросила за племянницу Матрёна, улыбаясь.
- Ой и не спрашивай, Мотюшка. – погрустнела вдруг Тонька, вспомнив о своей дочери – В артистки собралася, представляешь? В Москву ехать надумала в каку то там студию поступать. Всеми днями поёт, да пляшет…
- Любаша ведь и нам здеся представления устраивала – сообщила Мотя. - Ты уж её сильно то не ругай. А вдруг и вправду артистка из ней получится. А что? Работа не пыльная. Бегай себе по сцене, да руки заламывай.
- Ой, Мотюшка, я уж не знаю как и быть то?- сказала озабоченно Антонина и замолчала.
Они ещё долго так сидели, вспоминая прошлое, обсуждая общих знакомых, смеялись и плакали, пока гостья не высмотрела в окне семейную пару, направляющуюся в сторону её дома.
- Ну, всё побежала я, Мотюшка. Покупатели, кажется,  приехали.
И она стремглав скрылась за дверью. А вечером, оставив Моте  свой новый адрес, и купив билетик на станции, Антонина укатила на паровозе в город

  ***
Костя возвращался из Иглино с очередного собрания, которое закончилось далеко за полночь. « Как же мне надоели эти бесконечные собрания, совещания, заседания – думал про себя он  - И энто почитай кажную неделю, да не по разу! А мне о посевной  заботиться надоть, о людях, которые на меня понадеялися! И Иван, акромя цифер в бумажках ничё не замечат…. Ладно, - стал успокаивать себя Константин – шут с нимя. Надо ж кому то на себя энтот груз принимать!- подумал он и дёрнул за поводья кобылу, которая повезла его быстрее.
- Вон уж и дом рядышком – увидел Костя  вдалеке тёмный силуэт родной деревни, и мысли его  понеслись совсем в другую сторону.
«Прокоп вчерась приходил, сказывал, мол, с Настёнкой у них сейчас  всё ладится. Обуздал он всё ж таки непокорный Настасьин характерец. Молодец парень! – порадовался за него Костя, а потом вновь погрустнел – С Дуняшкой бы надо ещё потолковать, она меня обязательно послушает. Продвижение по комсомольской линии энто конечно не плохо, но и о личном счастье подумать надо бы – а потом он вновь улыбнулся, вспомнив свой вчерашний разговор с Марусею, которая поведала ему страшную тайну, что взамуж собралась лет эндак через пять. И жених у ней на примете имеется. А звать жениха  Ильюха Мартынов. Вот оно как в жизни бывает то! – вздохнул, задумавшись, Константин.
- А ну стой! – услышал он голос в ночи  и увидел, как из леса к нему направляются трое.
Костя остановился.
- Ну что, курва, не признал?
Он с трудом понял кто перед ним. Обросшие, бородатые Трифон Миронов, Прохор  и ещё некто.
«Убивать пришли» - подумал Костя.
- Ну, здоров, председатель – ехидно сказал Трифон. – Чего не ожидал снова увидетьси?
- Да уж не ожидал – ответил Константин.
- Кончилась твоя власть, гнида! Молись!- наставил на него обрез староста в предвкушении мести.
Костя посмотрел вдаль, на свой дом, где  в окнах ещё горел свет, а из печной трубы шёл дым. Мотя не спала, она ждала его….
«Я не могу огорчить её сейчас! - подумал про себя он  – Сейчас, когда нами так много пережито и пройдено вместе, а жизнь только начинается!»
Костя взглянул на Миронова, этого ничтожного  человечка, взявшегося в этот самый час и миг решать его судьбу. «Да кто он такой?!!! – ринулся на него Костя -  Кто они все здесь такие?!!!»
Оскал Трифона сменился растерянностью. Не так он представлял себе эту сцену! Не так…
- А ну, дай! – выхватил у него из рук обрез Прохор и выстрелил.
Невиданная сила отбросила Константина на спину.
«Прощай, Мотюшка. Прощай, милая. Прощай, ягодка моя ненаглядная! – последнее, что смог произнести в своей душе он, пока не забылся вечным сном …

***
Она вздрогнула.
- Что энто? – заметалась по избе Мотрёна – Костя! Костенька! Родненький! – страшное предчувствие беды захлестнуло её с головой.
Она трясущимися руками, подавляя приступ  надвигающегося ужаса, накинула на себя шубейку, всунула ватные ноги в валенки, и выскочив из избы, побежала в сторону, куда уже устремились встревоженные односельчане.
- Аааа!!! – услышала она истошный бабий крик в толпе, которая собралась на окраине села.
Мотя  задыхаясь, подбежала ближе, и остановилась. Ноги её подкашивались и отказывались идти дальше. Люди все как то странно смотрели на неё.
- Мотюшка! – кинулась к ней на шею, рыдая, Лукерья.
Но Матрёна в этот момент ничего не чувствовала и не понимала. Она смотрела на толпу, которая скорбно стала расступаться и  увидела его, лежащего на земле с распростёртыми руками. Мотя сделала несколько неуверенных шагов вперёд и опустилась на колени рядом с мужем. Он смотрел невидящим взором в бездонное, звёздное небо…
- Вот и всё – сказала она и потеряла сознание…

***
Матрёна ничего не помнила. Как отпевали и хоронили Костю, и как рыдали по нему всей деревнею. Она помнила только тепло и любовь человека, которого уже никогда не будет с нею рядом. И жизни без него себе не представляла.
Мотя зашла в сарай, взяла верёвку  и неспешно стала завязывать узелок. Перекинув верёвку через балку, привязала свободный конец к ручке закрытой двери. Посмотрев, прочно ли она всё сделала, пододвинула под петлю пенёк, и села.
- Ну вот. Кажется пора – сказала она и стала не торопясь снимать с себя нательный  крестик.
Но  в это миг острый приступ тошноты всколыхнул её уже готовое к смерти тело.
«Что энто? – в панике подумала Мотя – Не может быть! Я не могу здеся остаться!  Я не могу! Не могу! Не могу!... – зарыдала она , упав в сено – Не могу! – вырвало Мотю и она вытерев губы снова заплакала – Костюшка, родненький, как жишь я убью наше с тобой дитятко?! – всхлипывала Матрёна, утирая слёзы рубахой – Подожди меня , голубчик мой, ещё чуточку! Вот рожу и приду к тебе я…
В дверь сарая кто - то настойчиво стучал.
- Мама, мамонька! – кричали её девчонки Настя, Дуня, Маруся и Сима – Мамонька, миленька  открой, христом богом просим!!!
Она,  встала, отвязала верёвку от ручки и подняла крючок. Девчонки кинулись ей на шею и стали целовать её и вместе с нею плакать.
- Как жишь мне жить то, девчонки вы мои родные?! Как жишь мне жить? – говорила она им.

***
Но она продолжала жить как в забытьи ещё несколько месяцев. Жить памятью о Косте и всех тех, кого потеряла, часами проводя время на кладбище.
В день родов она позвала к себе подругу Лушу. Всю ночь Мотя мучилась в схватках, но к утру всё же родила. Лукерья, приняв ребёночка, взяла его на руки.
- Мальчик, Мотюшка, мальчик у тебя. – улыбалась она, глядя на крошечное красное тельце младенца.
Но Матрёне было всё равно. Она отвернулась к стенке.
- Ты посмотри хыть на сына то, Мотюшка.
- Забери его себе, Лукерья. – сказала Мотя холодно.
Подруга вытаращила глаза.
- Как себе? – переспросила она, не сразу поняв, что происходит – Ты энто что удумала, девонька? Хошь сына свово сиротою оставить?! Ой, грех то какой! – испуганно сидела Лукерья  на постели роженницы со свёртком в руках.
Она положила ребёнка рядом с матерью.
- Опомнись, Матрёна, - стала трясти подругу за плечи Лукерья – опомнись! Да разве ж Костя бы энтого хотел? Он ведь так любил тебя, горюшко ты моё! Глянь, ведь дитя то кровь и плоть его, его продолжение….
Мотя зарыдала, закрыв лицо руками.
- Как жишь ты его сможешь бросить то, и не совестно тебе перед памятью Костиной будет то?
Матрёна продолжала плакать, не останавливаясь, и вместе с ней стал пищать и разбуженный мальчик.
- Возьми его, успокой  – подала Лукерья ребёнка матери.
Та посмотрела на дитя опухшими от слёз глазами. Он был очень похож на Костю. Такие же светлые волосики и глаза, что озеро….
Мотя прижала мальчика к себе.
- Как наречёшь  сыночка то? – спросила её немного успокоившаяся Лукерья.
- Митей, Митенькой назову – поцеловала Матрёна сына и вновь заплакала.