Бочка бензина

Правда это было или нет, не знаю. А знаю только, что поведали мне эту историю о незадачливом прапорщике, служившем при автомобильном парке одной из воинских частей нашей славной Родины, мои компаньоны по заключению на гауптвахте - такие же офицеры нашего гарнизона, как и я - заложники нелепых обстоятельств, никак не стыкующихся со всевозможными уставами и доведших нас до такого незавидного положения. Для особо любопытных уточню, что я лично отбывал свое трехсуточное заключение за излишнюю лояльность к своим бойцам, а именно, добросовестно неся службу в гарнизонном наряде в качестве начальника патруля, а было это в середине 90-х, позволил им лузгать на маршруте семечки, которыми их угостила сердобольная бабуля, торговавшая этими самыми семечками на перекрестке.  И это прямо под окнами Министерства обороны! В общем, был высокий звонок в комендатуру, определивший мою дальнейшую судьбу на ближайшие трое суток. Ну или трое с хвостиком, поскольку по уставу я должен был прежде явиться пред командиром своей части и доложить ему о том, что я, извините, надругался над честью нашей доблестной части в масштабах целого гарнизона, да еще и министерства! Получив трехэтажное благословение со стороны своего начальства, я, захватив с собой двух своих бойцов, схлопотавших и вовсе по 10 суток, добровольно прибыл в казематы и самоотверженно вверил себя в руки военного правосудия.

Дни наши напролет проходили на плацу, где мы дружно вышагивали под истошные крики комендатурских лейтенантов, только что вернувшихся из Америки, в которой проходили стажировку в тамошней военной полиции. Помните, как в американском кино про армию, где любой маломальский командир непременно должен был орать во все горло на своих подчиненных, подходя к ним вплотную и едва не соприкасаясь с ними лбами? Так вот именно такую манеру общения и привезли с собой из-за океана наши военные полицаи местного разлива. Кстати сказать, ни в коей мере не ожидая такого обращения по отношению к офицерам, собираясь на губу, я обулся в свои любимые и очень удобные итальянские туфли на кожаной подошве, которую и стер до дыр к исходу второго дня строевой подготовки.

Долгими скучными вечерами нас оставляли в покое, и от скуки нам не оставалось ничего иного, как травить друг другу байки, поскольку комендатурщики привезли из-за бугра еще и очень строгие правила, не позволявшие теперь офицерам никаких вольностей вообще. В один из тех вечеров я и услышал эту историю.

Жил да был один прапорщик, глупый, как валенок. Глупый, да живучий, видать в руба... в валенках и родился. И довелось ему как-то раз побывать в автопарке соседней части. Там он увидел скопище солдат, в середине - тамошнего прапорщика, постарше, восседавшего на бочке с бензином, смело курившего сигарету, и то и дело попугивавшего солдат, поднося сигарету к пробке бочки. Докурив сигарету, он открыл пробку взрывоопасной бочки и молниеносно запустил во внутрь тлеющий "бычок". Секунда - и вся его перепуганная призывная аудитория ничком лежала на асфальте, но вместо взрыва послышалось шипение окурка, погасшего в бензине. Как, кто-то не знает, что взрывается не сам бензин, а его пары? Так вот бочка, на которой сидел прапор, была заполнена до краев - бензин плескался у самой горловины, куда и был запущен окурок, моментально потухший, намокнув от бензина.
 
Теперь мы с вами об этом знаем, но наш герой и не думал заморочиваться на всяких научных глупостях, и взял на вооружение лишь главное - в бочку с бензином можно запулить тлеющий окурок, главное очень быстро.

В тесном гауптвахтовом помещении в тот вечер рассказчик говорил, что, усевшись на почти пустую бочку с бензином, наш горемычный прапор собрал в тот день много народа на свое представление. Окурок, бешено вращаясь, залетел внутрь бочки, с размаху ударился о ее стенку, и рассыпался снопом искр, воспламенивших пары, скопившиеся под крышкой бочки. Хотите - верьте, хотите - нет, но было сказано, что этот Мюнхгаузен наших дней только чудом и выжил. Еще бы - так и сидя на крышке бочки, он взлетел вместе с ней метров на пять над землей.
Вот и скажите теперь, что человеку не дано летать.