Дорогая Кузина Беатрис. Нео-Романтическая повесть

               
                Д*О*Р*О*Г*А*Я     К У З И Н А       Б*Е*А*Т*Р*И*С
     (НЕО-Романтическая Повесть из далёкого Прошлого с проекцией в Современность)

Её глаза на звёзды не похожи.
Нельзя уста кораллами называть
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокою вьётся прядь... - У. Шекспир (1)
                *   *   *
                Сосредоточенно она кусала зелёное яблоко, очень прямо держащаяся тоненькая, слишком смуглая девочка в волочащемся по земле платье цвета побуревшей листвы поздней осени. А настоящая молодая осень ещё ласкалась теплом. Осень вокруг только-только набирала силу:  за ветки окружающих ров с водой клёнов ещё крепко держались разлапистые листья. В середке желтея, по краям празднично алевшие редкие опавшие листы казались выраставшим - вырывавшимся из тускло бархатных складок платья живым узором. Точно ли это была настоящая черноглазая девочка?! Такая не по детски важная.

Бывают девочки красивые, бывают так себе - неприметные. А бывают странные: ничего, вроде, такого особенного, а всё-таки... Эта была именно такая. Темная коса змеёй скользила по спине: замечательно ночная, как живая коса с вороным отливом. Моя, как с неба уже десятилетней внезапно упавшая юная кузина всегда и всё делала с какой-то важной, незыблимо убеждённой самоотдачей. Коса же, выдавала тайное беспокойство страстного самоутверждения. Сам по себе жил и прихватывающий косу алый бант, так презанятно будто шевеливший крылышками у пояса.

                На оставленном передними зубами изломе в кислившем яблоке открылась червоточина: с забавной гримаской гнева девочка с неожиданной силой зашвырнула огрызком далеко за ров. Свисающий от локтя собственный от платья рукав мазнул её по щеке: она гневно топнула ногой. На кого?.. Забавная! Такие ночные волосы в кого же это, скажите-ка, в нашем белокуром роду?! В отца моей дражайшей новоиспечённой кузины?.. Вот уж нет! Отчаянно вздымались мелкими кольцами светлые непокорные кудри старшего сводного брата моего отца, - любителя вина и буйных плясок среди бродяжьих повозок цыганского отверженного племени. Как я слышал, светловолосой была и забытая мужем жена его, умершая что-то около года после рождения кузины. Как бы то ни было церковная запись на рождение единственной дочери у легкомысленного дяди неожиданно оказалась в порядке. Деньги могут не так уж мало, - это я за отцом в коридоре подслушал.

От другой - не от кузининого отца матери близнецы - мой отец и второй дядя признали свершившееся со спокойствием. Потому как за вычетом должного племяннице приданного, бывшие майоратом родовые земли её отца отходили к старшему в роде по мужской линии: к ним самим или к их сыновьям - ко мне с братом, то есть.  К чему же тогда и прекословить? А ну как тогда буйный старший братец назло женится ещё разок?! Проблему разумно оставили на суд времени, - так мимоходом опять-таки влетело в мои уши. И вот я и мой единокровный двоюродный брат Перси впервые знакомимся с кузиной.
- Покатайте сестру на белом иноходце вдоль рва. Тихим шагом, Перси! Тихим.

  По пятнадцати лет парней одногодков нас влекли уже рыцарские турниры,- двоюродного брата до самозабвения страстно, меня в меру. До сих пор кроме поклонов родственникам в церкви общение с девчонками не входило в программу воспитания - не вписывалось в кругозор. О чём бы с этакой надутой пигалицей говорить? Запутавшись взглядом в длинных складках сестриного платья, на пол головы выше меня здоровяк кузен кисло хмыкнул. Но глаза его гневливого отца -  моего дяди Адейра грозно сверкнули: дочь старшего из рода Бевис впервые в замке! Перси тут же послушно взялся за повод, тем предоставив мне сомнительную честь усаживать кузину в неудобное для неё мужское седло... Наверное так принимают услуги королевы! Кое-как утвердившись в седле, Беатрис немедленно использовала возможность взирать на почти взрослых братцев сверху вниз.
- Ну, поехали же!
- Вы уже ездили сами верхом, сестрица?
- Нет, - со вздохом вынуждена была признаться юная всадница (до смерти она не любила ни в чём признаваться!). И проглотив горький комочек обиды, во избежание второй вынужденности сама дополнила, - старый дворецкий Бенсон тихо вёз меня впереди на своём седле. Папа ведь любит очень быстро скакать!
- Сломя голову, - вернее сказать! – избавившись от отцовского досмотра, раздосадованный Перси отводил душу в словах.
- Хоть бы и так: папа ведь не падает!
- Я сяду сзади и придержу тебя... вас, дорогая кузина? – от природы будучи добродушнее, я старался быть любезным. На что брат снова как-то странно хмыкнул. Честно сказать, так хмыканье частенько заменяло ему слова.
- Вот ещё! Я сама! Отойди в сторону, - худенькая ручка с обкусанными ноготками ощутимо толкнула в грудь: волна нервной, дрожащей энергии ужалила меня. Послал же бог сестрицу!..

                Наш маленький выезд тихо двигался вокруг замковой стены и внутренней стороной рва по утоптанной дорожке. Что бы при случае нападающим на замок не за чем было прятаться от стрел, деревья на той стороне рва срубались, но быстро ветвящийся от корней молодой кустарник желтеющим кружевом красиво отражался в тихой воде. Дикие, но прижившиеся утки, вдруг наполовину исчезали в воде, выставляя вверх куцые хвостики с красными лапками. Говорят, моя мечтательная, печальная мать любила кормить здешних уток с руки. В память о матери, которую я совсем не помнил, уток здесь никто не стрелял.

Время от времени утки басисто крякали. В такт уткам Перси что-то невнятно бурчал себе под нос. Кузина не по девчоничьи лихо насвистывала. Интересно, какие ещё у неё таланты?.. На кончике её свешивающейся косы живой бант - бабочка алел, – соблазнительно трепеща крылышками, щекотал мне ухо: сам он или она напустила?! Вот как схвачу за крылышки - дёрну за ленточку...  Что тогда они будут делать: бабочка - бант и девочка?! С трудом удержался я от искушения: жизнь длинная, - ещё успею.
- У вас не слишком удобное для верховой езды платье, кузина. Такое длинное.. Отец вас так одевает? - на мой взгляд это был приличный светский разговор.
- Вот ещё! Я так сама захотела! Как у всех дам...
- О... Мой дорогой дядя - ваш отец вас балует.
- Он меня любит. Когда меня привезли в замок... - прикусив язычок, она машинально схватилась за висевшую на шейке золотую монетку «на счастье» (обычай не бедных простолюдинов!) – Попрошу: и всё-всё купит! И белого коня тоже купит - получше вашего этого!
- Это кобыла, - смачно хмыкнул Перси.
- Раз вопрос о деньгах, то это не су-ще-ствен-но, - надменно дёрнулись острые тёмные бровки.

  Вот значит как она словами режет! От кого только набралась?.. Впрочем, сколько раз слышал я шёпоты про в замке дяди Абенера какие то  о-р-г-и-и. И как это, скажите выглядит?.. Интересно было бы - хм! - посмотреть!.. Тут в светской беседе нашей компании беседе произошла заминка. Покрякивая, матёрые утки созывали молодняк. Косясь на водяное зеркало, для первого раза сносно освоившаяся в седле смугленькая кузина явно пыталась оценить себя со стороны: ладно ли выглядит она на иноходце? Утки разбивали отражение. Надувая губки, всадница досадовала. Тоже досадовавший от унижения угождать девчонке - недоростку Перси завёл напоказ исключительно со мною приличный мужчине разговор о приближающих осенних рыцарских турнирах.
- На малой арене на тупых копьях будут пробные выезды для ещё не посвящённых. Когда в трёх стычках подряд проиграю не больше раза, отец обещал купить мне настоящую миланскую кольчугу! В прошлом году я только один раз и упал случайно: конь запнулся...
- С коня упавший – совсем пропавший... - непререкаемо изрекла всадница строками какой-то баллады, - плохой рыцарь!
- Мм... Вы учитесь чему-нибудь, сестрица?
- Да. Танцевать, играть на арфе и петь.
- Да-да! – передразнил Перси, - Когда бы вы с рождения умели это всё само-собой, не пришлось бы и учиться! Драться на турнирах тоже наука. Когда бы вы пожелали мне взять приз, - я мог бы ведь даже и вас назвать королевой красоты...
- На не настоящем турнире... королевой? Вот ещё!
- Вот как-так! Сказывают, легендарный король Артур даже в раю верен синеокой, белокожей красавице Джиневре... – покрасневшая девочка прекрасно поняла намёк на свою смуглость.
- Тогда обойдусь и без мальчишек!

                Уязвлённый Перси намеренно резко дёрнул поводом: тяжёлое кузинино платье перевесило худенькое тело, и как желторотый птенец из гнезда, не удержавшаяся в седле кузина - слава Богу! - почти соскользнула мне на руки.
- Ха! Здорово бы поплавать вместе с утками! Вода ещё довольно тёплая, – этого она Перси никогда не простила!
- Перси! Она же ещё маленькая! – этого она мне никогда не простила! Есть такие с детства ничего не забывающие и не прощающие натуры. Откуда нам с братом было знать тогда в наши самонадеянные только пятнадцать лет!?
- Не огорчайтесь кузина! К завтраму я отыщу вам седло для дам... седло моей матери. Она тоже любила ездить верхом. - Не очень-то благодарный, тёмный взгляд был мне единственной наградой.
- Любила ездить и разлюбила?
- Моя мать умерла много лет назад, кузина, - хмуро отвернувшись, девочка не извинилась.

 Определённо, наша дорогая кузина была непохожа на своего отца - весельчака дядю Абенера. Мой дед, видите-ли, дал обет (каких только обетов ни давали рыцари!): когда после возвращения из Палестины всевышний благословит его законным потомством, первых трёх сыновей наречь на «А» и далее по три по алфавиту. Чтобы увеличить поголовье благородных рыцарей и честь нации. Каких только странных обетов не давали рыцари - и в честь кого?!

Кроме святого Ансельма, христианское происхождение которого несомненно, лично мне на ум на "А" из известного приходили только - легендарный король Артур, какой-то библейский Армагедон (вредный старик, по моим тогдашним понятиям) и - извиняюсь! - Аллах, за что лет двенадцати я получил от отца хорошенький тычок: "Не смей смеяться над старшими!"
- А что?.. Что я такого сказал?.. - Аллаха как своего наиглавнейшего противника рыцари тоже часто поминали.
 Последовал очередной подзатыльник. Ну, понятно, я счёл разумным на эту тему больше не высказываться. Тем более, что Армагедон - оказался вообще не именем, а местом будущего последнего сражения дьявола с богом. Нечто вроде большого турнира, думаю. Так, знаете ли, завоют трубы, бурно застучат барабаны и выскочат белый и чёрный рыцари на белом и вороном конях... Интересно бы посмотреть! Но это когда ещё в будущем будет!

Зато совершенно точно, что в прошлом, в истории нашего рода первым у деда родился отец кузины Абенер – «отец света», стоивший жизни своей матери. Потом после второго брака явились на свет близнецы Адейр и Айзелстан – «богатое копьё» и «благородный камень» – мой отец и родной дядя. На очереди были «Балдрик» - смелый правитель, и «Бонифейс» - счастливая судьба...  До «Б», однако, дело не дошло: подкинув в колыбель двух пискливых девочек - близняшек Алисию и Алискану, судьба, видимо, обиделась за малую на то благодарность. Отыграться на внуках деду тоже не вполне удалось.
 
 По моей матери благому заступничеству вместо напряжённого дедовского «Алайстейр» - «защитник человечества» я отделался менее выспренним «Алвин» - друг эльфов. Был ли тут выигрыш?.. Говорят, встречавшие эльфов в жизни несчастны: не сбылось ли предсказание? Годы спустя называвшая меня «Аль», Беатрис не была ли сама злым подкидышем эльфов?..

 В любом случае, «А» в нашей семейке было уже с избытком. Чтобы в них не запутаться, дедовы гости обычно выражались иносказательно, вроде: «мальчики сына нашего друга», «старший сын Аластера». Намучившись с этими иносказаниями в детстве и отрочестве, уже взрослый дядя Адейр проявил прямую непокорность главе рода.

 Дядя Адейр с «А» сразу самовольно перескочил на букву «П»: "Перси" – так он нарёк единственного сына в честь добывшего святой Грааль легендарного сэра Персиваля, не очень-то счастливого в любви, однако. Такова наша занятная семейная история. А вместе с нею  – слава богу! – кончился и скучный объезд замка. Через ворота по опущенному мосту въехали мы обратно на мощёный двор. Всего понемножку и в меру: на глазах трёх выглядывавших в окно «А» - братьев с облегчением я сняс седла вредноватую черноглазенькую кузину вместе с её тяжёлым платьем.
- Смотри, Аби, - дети быстро подружились!
- Конечно, Айзи. Как же иначе? Одна кровь! На радости осушим-ка скорее ещё по кубку!

Едва-ли, однако, в дальнейшем можно было назвать дружбой ознаменованные язвительной перепалкой встречи братцев и их младшенькой сестрицы раза два в году. Формально познакомив, не особенно-то отцы заботились нас сблизить. Занятый обожанием кольчуг, мечей и тому подобного Перси мечтал о рыцарских шпорах. Менее брата склонный к постоянным турнирам, волей - неволей я стремился от него не отстать: честь наследника – честь рода. А смуглая, маленькая девочка - черноглазая кузиночка...  Кто знает, где бродили мысли замкнутой, преуспевавшей в танцах и музыке Беатрис?! Признаться, не много мы и думали о ней до поры – о миниатюрной серьёзной девочке-куколке. Едва ли и она особенно много думала о старших, пока ей не мешающих братцах. Ведь каждый склонен считать себя в мире важнейшим, - такова природа человека, как говорит наш капеллан тоже на "А" - отец Арман.
                *          *          *

Не хвастай, время властью надо мной!
Те пирамиды, что возведены
Тобою вновь, не блещут новизной.
Они – перелицовка старины... - Уильям Шекспир
              *     *     *
 
                Кого как, а меня так наградил бог способностью: задумавшись, я могу ничего не слышать даже на шумном вокзале или в аэропорту.
- ...Так можно, наконец-то, войти?! Во всех других комнатах уже заселились по двое, - долетел, наконец, до слуха уже троекратно повторённый с призвуком то ли насмешливости, то ли раздражения вопрос.
- Конечно, - располагайтесь! Вот кроме моей две кровати на выбор. Но у одной спинка сломана.
- Отлично. Значит мы законно никого более не пустим в сию тихую обитель! А это кровать посередине будет границей. Признаться, я предпочитаю одиночество, - она не страдала стеснительностью, явившаяся дама - соседка по комнате.
- Я тоже...

Вырвавшееся не было обдуманным началом словесной дуэли: просто честный ответ пришёлся «в пику» совершенно нечаянно. Как много на свете случается внешне будто бы совсем случайно!.. Оставив разбираемые из дорожной сумки на колёсиках вещи, с прищуром, она метнула взглядом, как шпагой ткнула. "Подселили-таки всё-таки! К соседке на целых десять дней надо бы всё же приглядеться - оценить..."

 Эффектной непокорной волной вздымались остриженные, но не укрощённые ножницами волосы. Держалась она очень уверенно и прямо, черноглазая, с царственно небрежным вкусом одетая немолодая леди: золотистая шаль и до полу цвета осенней листвы юбка. И глаза - чёрт возьми! - примечательные – с драконьим изгибом к вискам глаза! Цыганская или монгольская кровь что-ли? Красива ли была эта женщина в молодости? Притягивала взгляды, - без сомнения. Чтобы нравится, разве так обязательно быть красавицей?!.. Обручального кольца ни на какой руке нет, впрочем. Да разве, такая наденет?.. Что-то такое из глубин моей памяти, казалось, рвалось наружу...
- Вы так меня разглядываете!
- Мы с Вами уже встречались, кажется?
- Возможно,- согласилась она с королевской снисходительностью, - Вы ведь тоже каждый год бываете на учениях?
- Да... - так трудно отвечать впопад, когда прошлое поездом несётся сквозь тебя.
У меня, видите ли, есть совершенно лишняя, для современности вредная особенность: я помню прошлое. То есть не этой жизни прошлое... По этому поводу взволнованная, сама воспитанная в крепком духе советского материализма мама лет в семь стащила меня к детскому психиатру. Нутром почуяв опасность, я рассказала психиатру все знаемые мною стихи от Маршака до Хармса.

 Психиатр, предпенсионного возраста печальный, усталый, с коричневыми кругами под глазами, сказал маме, что у слишком рано научившихся читать деток вообще много фантазий: не стоит обращать внимания. Спасибо тебе дед! Выручил. Тогда же накрепко закрыв со взрослыми обсуждение проблемы памяти, я молчала с избытком лет сорок. Теперь, вроде, можно: в дурку уже не отправляют. Но всё равно обыкновенные люди к людям странным и относятся странно. Так что бурные дискуссии ни к чему.

- Я - Анна - Мария. - сообщила подселённая соседка, - Моя мать с отцом, видите-ли, никак не могли договориться, поэтому наградили дочь старомодным и смешным именем - двойкой.
- Разве смешное?! Звучно оригинально.
- Ерунда!
- Тогда, может быть, - Марианна?
- Какая гадость!.. - лицо её даже передёрнулось возмущением, - Ни в коем случае! просто Анна – потрудитесь запомнить. – Зачем же тогда было и сообщать соседке нелюбимое имя?!
- Пожалуйста... Анна. Как хотите. Вы хотите скоро гасить свет?
- Можно не торопиться: бессонница после дороги и вообще... А...
- Я всегда ложусь поздно.
- Без вопроса ответ! Мда, вы штучка, конечно, с высшим?
- Гора с горой стакнется! – смолоду  не бывши особенно безмолвной или сахарной, про себя же фыркула: "сама ты штучка!"
- Ну, в любом случае, пока не мешаем друг - другу!

                «Пока...» Вот именно - "Пока!" Есть такие личноси, которым просто суждено столкнуться и помешать друг другу! Засыпало обшарпанное, летом без горячей воды общежитие педагогического колледжа в городке  №***. Самое обычное общежитие с длиннейшими коридорами посередине этажа. Метров двести коридор от правого окна до левого окна: одно в помойку, другое - на спортплощадку. Общежитие, с в общественных местах негасимым белым светом, где пол всё моют - моют, а он всё равно никогда не бывает чистым. Где половину года хронически нет горячей воды. Где ночью не пускаемые вахтёром в вестибюль чужие парни под окнами выкрикивают имена - вызывают на свидание знакомых девиц. Где на общежитской кухню кухне на явно пережившей бомбёжку электрической плите исправны из четырёх - хорошо! - две конфорки.

На этот вселенский общепитовский центр - на кухню ночью стайками сбегаются на водопой семейки в общежитиях ничем неизводимых тараканов: толстая мамаша и ювелирный выводок детишек. Словом, обстановка была как обычно в общежитиях. Только в данные полторы недели за закрытыми дверями комнат имеющие претензии быть буддистами временные квартиранты, романтично звенели колокольчиками,- бубня на неведомом языке, - читали вечерние практики с пожеланиями скорейшего избавления от страданий всем живым существам. Потому что при летнем каникулярном разъезде основной массы студентов в общежитие задёшево пускали пожить приехавших на буддийские учения паломников: перефразируя Пушкина, людей всех лет и возрастов – от младости до всех годов. Мы-то с Анной особенно молоды точно не были: шестьдесят и под сорок. Этой «молодости» она мне решительно не простила!

Меня, ко всяким злоязычным оппонентам привыкшую, вообще-то, ни именем, ни высокомерием не проберёшь. Ах, кабы не  рвущееся наружу прошлое! Уж я точно знаю  это мерзкое ощущение: только волю дай, - былинкой сметёт. Буддизм, видите–ли, свободно говорит о множестве жизней каждого существа с безначальных времён. До семи то лет не так мало прошлое помнящих. После семи слишком погружённое в настоящее большинство прошлое забывает. Здесь, однако, немало от общественного внушения зависит: вот в Индии, там издавна верят в прошлые жизни, - легче не забыть, когда не долбают соцреализмом. Люди в обществе, вообще вынуждены много врать. И людям хочется, чтобы их понимали: рвёт людей пополам, - отсюда все людские странности.

 Многие буддисты со стажем лет 5-10 знают-на своей шкуре испытали: на учениях температура вдруг скакануть может, ссоры разные вдруг резко случаются и также вдруг гаснут! «Старички» спокойно терпят, – всё как положено: так прошлое чистится - отрабатывается.  Сколько раз уж мы все встречались на земле, - сколько всего наворотили-наделали!  Некоторые, особо «напряжённые» иногда прошлое помнят и в картинках. Не скажу, чтоб особенно весело: потанцуешь себе радостно на балу в шелках да бархате, - тебя и отравят после. Не особенно и для здоровья полезно: будто радиактивной волной накрывает. Меня-то всем этим не удивишь: когда прошлое катит как бы в общем, то приноровилась отбрыкиваться. Хуже, если вспоминаемый рядом: он нервничает - жару воспоминаниям поддаёт. Плюс ещё и с полом всегда путаница. Вот, например, в данном случае: тут – две солидные уже, образованные дамы. Там – совсем другое, совсем не то, - чёрт знает что! Просто на части рвёт!

Белый сокол на рукавице,
Блеклый рыцаря силуэт
На ковре... И к чаю, - Слышишь? -
В зале, будто, звонит брегет?..
         *    *    *
                Я-то т а м - в своей памяти прошлое помню - вижу. Анна-то не помнит, но напряжение как собака чует – раздражается: не владеет ситуацией, - как так?! Главный бухгалтер, - так привыкла владеть. И вообще, видно, что любит она в кулачке-то всё и всех придержать! Я знаю уж на опыте: моя сталинских лагерей отведавшими университетскими учителями вышколенная молчаливая самодостаточность ныне, в век рекламных убеждений не кажется-ли загадочной и опасной? Многих раздражает. Особенно властолюбивых. 

 Но в общем, жили мы с Анной вместе, не считая обычных интеллигентских уколов, мирно. На учения тоже часто ходим вместе. Птицы одного полёта: поэзию любим, о культуре пофилософствовать, - обоюдно всегда пожалуйста. В одежде, вот, не сошлись. Отдаю должное: Анна с большим вкусом одевалась и меня в последующие дни пыталась воспитывать - вытащить из вечных джинсов. Есть знаете, люди, которых надо с первого раза решительно откатить, чтоб на шею не сели.
- Джинсы, вечные джинсы. Оделись бы по дамски, как следует...
- Не хочу. Так удобно, - так сама решила, - как она на это «с а м а» норовисто вскинулась, - будто слово у неё украли - изо рта вырвали, – Не расстраивайтесь Анна, говорят, что у меня вообще неженский характер. A potiori fit denominatio (латынь: по преобладающему обозначение).
- Трудно отрицать!
- И не надо, - ничего от отрицаний не изменится.

                Намёк на скрытое одиночество, - чужая жизнь соседку интересовала. Мне же соседка была интересна... как блестящий, непонятного назначения предмет что-ли? Опасны бывают блестящие , - предметы: в мои сорок было ли не знать?.. На третий день она не без вызова:
- Мараете, мараете в блокноте вполне гениальным почерком... Гении обожают иметь архи-скверный почерк. Особенно - не понятые гении. Вы пишите, конечно, стихи? И, е-сте-ствен-но не покажете?

Пожав плечами, я кидаю на пограничную кровать походный потрёпанный блокнот. Произведём опыт: вспомнит - не вспомнит?.. И Анна читает вслух (о чём я её совсем не просила):

Помню! Пеной бока покрыты
Злого рыжего рысака,
И кружится сокол, кружится,
Камнем падает свысока

За добычей. За сизым лесом
Догорает закат как свеча.
И два рыцаря друг на друга
Наезжают конем сгоряча.

И рука на эфесе шпаги.
Взгляд пожаром безумия жжет...
Что красиво читать на бумаге, -
Наяву убивает влет...
               
- Так вы ещё и романтик впридачу! - нет, ничего она напрямую не помнит.
- Реализм мне и в реальности надоел. Я сочиняю для собственного удовольствия, - без претензий на гениальность. В стиле Николая Гумилёва, в данном случае: "Над высокою горою Поднимались башни замка, Окружённого рекою, Как серебряною рамкой..."
- Не читала. Не до второстепенных поэтов - с гениями бы разобраться.
- Как с ними можно разобраться? Не мы, - они с нами разбираются. Вы верите в прошлые жизни? Вот у Ник-Гумилёва "Заблудившийся трамвай" - так прямо сквозь время и едет.этов нет: .
- Всё равно не читала вашего Николая Гумилёва. Не люблю романтику.
- Какая же романтика? Вы же буддист. Буддизм признаёт многократность...
- Учителя пусть с такими сложными вопросами разбираются, - она отсекает с каким-то испугом.
- Что ж... А второстепенных поэтов, к вашему сведению, вообще не бывае: есть поэты и совсем не поэты, - должна же была я отомстить за растрелянного Гумилёва?! - бывают второстепенные читатели. Дилетанты, то есть. Так мой покойный научрук говорил... - ноздри Анны уже начинают гневно раздуваться, поэтому поспешно добавляю: А про меня как-то сказал: «Вы хорошая “болванка“... То есть, много читали - разбирали чужих стихов. Все мы культурно подражаем: и я, и вы тоже. (Вопрос только: кому сама Анна подражает?) А гений – он всегда нестандартен, не вторичен. Впрочем, в будущем пророчу из вас недурного переводчика. Лет через двадцать, когда своим станет чужое, а своего не останется...» 
- Сильно сказано. - признаёт Анна, - Старой школы?
- Старой. Десятого года рождения и десятка по 58-й. 
- Такие-то нутром брали!.. – мы с Анной одни в комнате, и искренняя грусть прорывается сквозь её маску, - А у меня, вот, знаете-ли, в душе крутится-крутится: напишешь -- всё не то! И вдруг выскочит гладко: перебесишься первой радостью. Ан, через день смотришь – чужое перелицованное. Везло вам вашей северной столице на встречи с интересными людьми. А в нашей-то окраине... - зачем прибедняться? Не на такой уж окраине и она жила.

 Дело не в окраине - центре, - дело в нашем отношении: красивые стихи, люди - ими нужно сначала любоваться. Их нельзя приспособить! А вот, оказывается, до её напоказ прозаического сердца можно-таки достучаться. Язвительные люди чаще всего - очень одинокие люди. А мне без всяких моих заслуг везло на встречи с людьми интересными, - это верно. Так это же не от меня, по молодости глупой, зависело. Но и этого Анна-Мария не простила. Вот ещё по и по лестничным ступенькам я раз слишком молодо взбегала, когда у неё спину ломило... Она не там искала недостатки, где они были: она их именно  и с к а л а, понимаете ли?! Вот как-то Анна мне с досадой после лекций:
- Имея хорошую растяжку, конечно, сколько угодно можно торчать в лотосе в первом ряду под носом Учителя! – по старинным правилам в первом ряду, на полу, сидят только скрестивши ноги.
- Десять лет назад я тоже не могла так сидеть. Можно натренироваться.
- Но не в шестьдесят лет, - в этом-то я, точно, не была виновата! – хотя самолюбие может и дальше первого ряда завести.
- Почему же, непременно, самолюбие? Есть ещё жажда знаний. Помнится, в университете, на вечернем я садилась на первую парту, чтоб не спать. В первом ряду – лицо в лицо преподу - как-то лучше воспринимается.
 - Ну да, ну да! С чем-нибудь когда-нибудь вы вообще соглашаетесь?! – вообще-то упрёк сей следовало бы вернуть ей обратно.

                Моё до поры на этот раз почти что ангельское терпение ведь чем объяснялось?! Анна была полезна мне как... как зеркало переоценки моей жизни. В большинстве сталкивала меня жизнь и работа с людьми пожилыми, - много знающими и мудрыми. А ведь много знание и мудрость, возраст и мудрость – совсем не обязательно всегда вместе. Терпя соседкино ехидство, начинала я даже завидовать сама себе: как же мне, и правда, везло, оказывается! Всё, всё у меня есть!..

От пребывающей иногда в добром настроении Анны узнавая её жизнь, впервые я осознала, как нестираемо, как незыблемо управляют нами все обиды – особенно детские обиды! Её, Аннина мать, оказывается, вышла замуж за отдыхавшего в СССР от отечественного террора испанского коммуниста. Как водится, за скоро отлетевшей первой страстью обнаружилось полное несходство характеров. Тут родная компартия мужа вдруг победила, и он отбыл на родину.

Тогда в Испании совсем не разводили: женился – и на всю жизнь. Но для вернувшегося коммуниста сделали исключение: не мог же он жить с отказавшейся последовать за ним русской женой! Сбежавшего отца - испанца (вот откуда такие глаза-то!) не к его пользе сравнивая с ответственно воспитывавшим её отчимом, Анна раздражалась.
- Он звал меня потом познакомиться, - я не захотела. Там семья другая, детки, знаете-ли. Целых три штуки. И к союзному забегу я тогда готовилась. А как наша родная компартия к родственным поездкам за границу относилась, - сами знаете.
- Вы его до сих пор его любите – родного отца! Тоскуете.
- Чушь!
- Ему, - что снова женился, не простили. Себе, - что не поехали, простить не можете!
- Вы!.. Как можете вы судить так беспардонно! Кто вас просит?! - зачем же она рассказывала? - Вы... на сколько моложе меня! - Вот бешеный-то характерец-то! Бывшая комсомолка, спортсменка... Понятно дело, выгнала двух мужей. - Впрочем, что от по-е-та и ждать!
- От не-поэта кроме фактической грубости, тоже разве чего дождёшься? – зевая, парирую даже не злобно.

Встаём же в шесть утра, - спать, уж извините, жутко хочется! Ну и соответственно таким насильно смягчающим обстоятельствам этим разом в словесной дуэли вышла ничья. До следующего вечера она не разговаривала. Однако, сошло на этот раз – развеялась гроза. Да только две интеллектуальных особы одного пола – два тигра вместе долго не живут: маятником и тянет друг к другу,то - отшатывает. Пыталась я как-то остеречься, - отмалчиваться, отшучиваться. Помогало до времени.
                *         *           *
 
Развился, запылился локон.
Пышет жаром скачки щека.
И, исхлестаны ветром, губы
Ждут которого седока?..

Истончаясь туманом зыбким,
Уплывает былого брег.
О! истлевшим клинком разящий
В спину злого времени бег!

О! ненужный, опасный, случайный
Тёмной памяти тёмный дар, -
Не свершившегося пожар, -
Настоящего расхититель.
        *    *    *               
                Ей богу! Я надрывно задушевным беседам решительно предпочитаю стихи вслух: напряг снимут, а конкретного не выдадут. Вообще же у многих есть такая любопытная черта: рассказывать жизнь незнакомым, с которыми едва ли ещё раз встретишься. Так в поезде перед своей финальной станцией вдруг много наскажут о себе попутчику, - вроде как в стенку с облегчением выговорятся. Когда же быстро сойдясь и много наболтав, остаться вместе, - непременно маячит возможность скандала. Не слишком ли открылся? - скребётся мышью где-то в глубине сознания.
 
Как он возник, именно этот наш с Анной финальный скандал? Из-за чего? Не помню, честное слово! Зацепились языками... Конечно, и меня тоже характерец не ангельский.  Некоторых ещё раздражает, что я слушаю, как по белому листу машинка строчит (не моё выражение!): без попутной оценки, - без всяких там «ох» - «ах». И потом в конце сразу всё враз скажу. Только наш скандал не от этого случился: как и многое на этом свете просто из ничего - из пустого раздражения вспыхнул!

К концу шли по времени плотно скомпанованные десятидневные Учения. Под-утомились все, выложились. Анна всегда к стене прислонившись прямо сидела: а в этот раз от усталости к коленям пригнулась. Я и сама в тот день как-то очень уж сильно до одурения устала. Помнится, меня тогда ещё зеленоватыми - из чьего-то своего палисадника яблоками угостили. Лежали эти яблоки как раз на границе двух феодальных владений - на раздельной ничейной кровати. Свежие яблоки в комнате сильно пахнут. Анна покрутила носом.
- Зачем вы их здесь кинули? Не люблю яблоки.
- Я этого не знала. Есть их я тоже не люблю: но запах такой молодой - засыпать с ним приятно. Шиллер так просто писать не мог без яблочного запаха.
- Вы - не Шиллер. - как ножом отрубила. - Надо же всему меру знать. И кому приятно, а у кого и аллергия до дурного чиха. В носу сразу так чешется!..   

                Так бы сразу и сказала: зачем кричать-то? А вот дальнейшего я почти совсем не помню. Вроде, она стала ко мне на кровать яблоки перекидывать?.. Что-то, видимо, я слишком резко ответила?! Или не тем тоном? Помню только картинку: стою я отчего-то на пороге комнаты, в дверях, а она уже кричит, - как режет меня драконьими глазами. В дверях или на открытые двери кричать, - по словам моей бабушки очень дурная примета.  Мне бы в ответ Анне отшутится, хоть даже бы и съязвить. Да тошно на больную голову стало, - ушла спать в освободившуюся комнату. И всё под откос, как говорится.

Последними днями она – язвит: я молчу как глухая. Она думала, - я издеваюсь?! А я прошлого боялась. Вспышки гнева памяти о прошлом очень способствуют, знаете ли. Достали меня Аннины подковырки, - я совсем с вещами в другой конец коридора переехала. Не привыкла Анна к молчаливой дуэли, - дёргает её, но поневоле тоже замолчала: на весь этаж орать - глупо и не культурно. Так вот четыре года даже и не здоровались: первый следующий год в том же общежитии с чайниками мимо друг друга в кухню ходим – молчим. Детский сад!

 На третий год этой истории она «подальше от странных» уже в приличной гостинице жила. Молчать легче стало: можно бы и забыть. Только, нет – нет – и поймаешь её взгляд, себя тоже на взгляде поймаешь... И ещё с год потом не виделись. Еще через год уже на юге Индии сталкиваемся: на Учениях Его Святейшества Далай - Ламы все по детски счастливые, - от будничного отрешённые. Помню, сижу я у буддийского храма. Подальше счастливая, почти святящаяся Анна маленькую белую собачку с руки кормит. Буддийские монахи любят держать маленьких собачек.

Солнце щедро сияет. Вокруг - оранжевые, красные, лиловые цветы на кустах гроздьями. В Индии обыкновенная зима. И вдруг поворачивается Анна медленно, как  заранее припасённые слова выдыхая: «Возможно, - говорит, - бываю иногда раздражительна по мелочам. Извините!» Такое вот полу извинение. Учитывая её характер – грандиозно. Мне бы в ответ поискреннее, посердечнее. Только не смогла: выходит, значит, Т о т  скандал я первая начала? «Пожалуйста, - говорю тускло так, вяло - со всеми случается». Такое вот внешнее не настоящее полу примирение. Лохматая собачка вокруг неё прыгает: ещё сахару просит. Я же совсем - совсем другое вижу.. Господи боже мой!

                Здоровались мы с тех пор, но  подтаявший лёд до конца не растаял.  С тех пор вот уже лет пять не встречались мы: ну, как больше совсем не встретимся? Ну как протянется наше прошлое и в следующую жизнь?! Не хочу: хватит! Остаётся один выход: до конца – до донышка наше прошлое вспомнить – пере-пережить.

   «Её глаза на звёзды не похожи…» - отчего знаменитый 130 шекспировский сонет с первого прочтения в восьмом классе, так мне дух захватил? Смуглая леди шекспировских сонетов бередила ничего в этой жизни ещё не знавшее о любви сердце: тем более - о мужской любви ничего не знавшее сердце. А эта маленькая беленькая, кривоногая собачка... Нет! вьющаяся в лазоревых складках платья длинноногая белая борзая!             
                *          *          *
 
Любовь слепа и нас лишает глаз.
Не вижу я того, что вижу ясно!
Я видел красоту, но каждый раз
Понять не мог, что дурно, что прекрасно?! - У. Шекспир
               *   *   *
                Лазоревое платье - белая борзая!.. Но лучше рассказывать по порядку: за семь миновавших после знакомства лет мы редко виделись с кузиночкой. Другие события поглощали двух братьев-погодков. Как полагается претендентам на звание рыцаря побывав в пограничной стычке (Англия вечно воевала с Шотландией!), получили мы по лёгкой ране: брат гордился мужественным шрамом на щеке; мой на боку шрам не был виден (не ходить же голым!).
 
Один раз Перси отвёл от меня удар копья. Другой раз я прикрывал его, запутавшегося в стременах упавшей лошади. Перси с восторгом привинтил рыцарские шпоры, - следом и я их получил. Всё шло как надо: как предначертано было традициями в меру знатного рода. В честь двух новых сэров рода Бевис обрадованные близнецы - отцы закатили знатный пир. И окрылённый призраком славы, тёзка знаменитого сэра Персиваля умчался к войскам – приумножать победы.
 
   Мой же предок, убедившись в не очень рьяной склонности сына к дракам, определил меня кем-то вроде хранителя печати к могущественному и благосклонному к нашей семье лорду, что открывало дорогу ко двору. Но судьба, как водится, подкралась совсем с другой - не с моей стороны: на турнире ссадив соперника тупим копьём, два дня без роздыха дядя Абенер бурно праздновал победу. На третий день взявшись объездить злого жеребца, - дядя был скинут и разом убился о землю. Так исполнилось давнее предсказание неосторожно согнанной дедом с земли одной вредной старухи (в каком роду нет предсказания?!): «Твой первенец зачат! В свой срок при чести он умрёт без чести, и тело в камень заточат...», - конечно, тело погребли в родовом склепе. Как иначе?! Не мудрено и предвидеть. Но совпадение остальной части предсказания кто объяснит?!

                И вот заупокойная месса... Едва ли бы эта унылость весёлому дяде пришлась по душе! Скорбно торжественные, напряжённые лица вокруг гроба. Скупой свет через разноцветные церковные окна. Всё мирское уносящие к небу трубы органа у меня как всегда вызывают только неприятный холодок в животе. А кузина-то как? - наконец вспомнилось. До подбородка наглухо окутанная чёрной накидкой, едва скользнув глазами по гробу, Беатрис сухими глазами неотрывно глядела в купол: вопрошала Бога? искала отлетевшую душу? Вот, будто бы удовлетворившись, она опускает длинные ресницы к полу. По этикету отдававших останкам почести и после соболезновавших ей родственников эта погружённая в своё горе или себя сирота не потрудилась узнавать. По этикету со склонённой головой, на одном колене с придерживаемым одной рукой у пояса шлемом, другая - у сердца, я тоже почти не разглядел её.

Дело было совсем не в смерти. Старший дядя не оставил потомка мужского рода, - по закону майорат отходил к кому-то из двух «А» - близнецов либо их сыновей. Каково-то теперь маленькой сиротке расстаться со своим замком, откуда она почти не выезжала? Бедняжка! Да не нужен нам этот замок: путь живёт там на здоровье! Рвавшийся на очередной турнир Перси со мной рассеянно согласился. Два "А" тоже не торопили перемены. И забыть бы о дядином замке совсем!.. Так прошло полгода положенного траура. И вдруг вызвав из столицы домой, отец отправил меня с визитом к всё ещё остававшейся в отцовском доме кузине.

На полпути к кузининому замку, на перекрёстке, встретил я поджидавшего меня брата: уже не разгорячённого, взлохмаченного неряху и шалопая Перси, - в лиловом с позолотой бархате, в лихо заломленном модном необъятном берете посолидневшего неотразимого сэра Перси!.. Никогда не обладавший особо хорошим вкусом бедняга Перси! Лиловый бархат при рыжеватых завитых вихрах и зелёном поле девиза!.. Не удержавшись, я фыркнул. Но простодушный Перси меня понял к своей выгоде.
- Хай, Алви! да, я, как видишь, завернул к портному: шикарный бархат, правда? А на тебе-то уже надёванный прошлогодний плащ! Напрасно, напрасно...
- Удобный в дороге плащ. Я люблю голубое. А в чём дело?
- Так ты не знаешь?
- Что я должен знать? Не на бал спешим, - просто едем навестить кузину.
- Фью! Ну, твой близнец как всегда после первых двух третьего-то слова не прибавит: догадайся, мол, сам. Мы же едем свататься...
- ???
- Ну, не совсем свататься: нечто предварительное. Как велено, сообщаю любимому брату: близнецы решили, - она должна выбрать кого-нибудь из нас. Любого. Семейное дело: одному невеста и неделимые земли. Другому деньги. Кузина тоже не в обиде: с хорошим мужем в отцовском замке. Не ударь в грязь лицом, братец!
- И ты женишься так? - моём понятии кузина всё ещё оставалась ершистой девочкой.
- Почему же нет? Вообще-то я уже два года без памяти влюблён - клялся служить прекрасной леди Мироблане, но она - замужем. И женитьба... Это... это...
- По расчёту или по любви женитьба?
- При чём здесь любовь? Женитьба – это другое! Раз отцы решили - не нам троим спорить.

                Что знали два напыщенных юных петушка о страстях?! Страсть – разве только любовь к лицу другого пола?! Власть, богатство, слава, честь рода, собственная персона – всё объекты страстей. Познание любви новоиспечонного сэра Перси не выходило за рамки моды: хорошенькой, кокетливой королеве турниров графине Мироблане клявшиеся многие не брезговали после трактирными девушками.

Чуть возвышеннее, но немногим глубже было и моё понимание женщин: пронзённое взглядом красавицы сердце. Рыцарь на коленях перед смущённо нежной прекрасной дамой. Как и на похоронах при венчании тоже неизбежный церковный орган. Разодетые гости. Длинные тосты. Желанный младенец в колыбели... Всё эти картинки разве дают понятие о страсти?! Понятие о страсти даёт только страсть. Если после свидания с ней останешься жив.

- А ты сам чего хочешь – что предпочёл бы, Перси: жену или деньги?
- Вообще-то не знаю, - честно признался он, - Любовь как турнир: всегда лестно выиграть. Но сидеть после с женой дома? Люблю войну! Не женюсь, - куплю богатое снаряжение, коней лучших. И поплыву франков воевать. У франков женщины, говорят, прехорошенькие!.. Знаешь! Договоримся: проигравший мирно уступит, - чтоб без проблем. По рукам, Алви?!
- Идёт!
- Хэй! Рванули! – и рванули два дурака в логова дракона. Есть такая общая особенность мужской натуры: страсти дам не принимать в расчёт!
                *          *           *

                "Над высокою горою Поднимались башни замка, Окруженного рекою, Как причудливою рамкой. Жили в нем согласной парой..." При жизни дядя любил украшать замок флагами: и теперь они по прежнему плескались на ветру. Никаких признаков траура. Для дочери и во многом стараниями дочери по тем суровым временам дядин замок – был красиво ухоженный замок. Проточный каменный прудик в чистом дворе. Цветы в кадках. Виноградный плющ по стене. И свободно летающие - воркующие ухоженные белые голуби: курли-курли, гурли-гурли... Просто идиллия! Только феи замка что-то не видно.

Никто кроме забравшего рыцарских коней конюшего нас не встречает, - где же предполагаемая невеста? В одиночестве брели мы по открытой галерее. Может быть, это как в романах зачарованный замок: сумевший найти и разбудить прекрасную даму её и получит... В заколдованном замке непременно должен быть дракон: хотя бы ручной дракончик. Это было бы так мило!

 - Пх-пх, - близнецы и её тоже, кажется, не предупредили, - сопел романами не увлекавшийся прозаический Перси.
 - Перси, знаешь, - по преданиям коварные драконы сами любят обернуться прекрасной дамой...
- Что?..
Первый дракон выскочил к нам в образе белоснежной борзой. Если по порядку, последовательность была такая: пронзённая светом арка - белая борзая - цвета морской лазоревой пучины платье на существе с драконьими, загнутыми к вискам глазами.
 
   Снопом вырываясь из под внутренней арки солнечные лучи, казалось, сцеплялись кусочком живой небесной лазури. Не желая замечать нас, кузина сосредоточенно то-ли играла, то-ли дразнила молодую белоснежную борзую. Счастливо повизгивая, собака вилась, – путаясь длинной острой мордой в лазоревых складках платья, ловила ускользавшую ручку. Наконец, наскучив, ручка резко метнула войлочный мячик на двор. Сжавшись в комок, мимо нас стремглав кинулась за ним борзая. И сердце моё тоже сжалось, - будто и его швырнули вниз - кинули собаке.

 Скошенные к вискам драконьи глаза с тёмной насмешкой знакомо кольнули в грудь. И вся она была подобна летящему лучу или мечу, наша повзрослевшая кузина. Яркая лазурь шёлка очень шла к ее смуглости. Алый бабочка - бант тревожно трепетал - едва держался, оттеняя теперь распушенные волосы. Красива ли она была! Не знаю. Зато она была как стрела пронзительна, - это точно!
- Дорогая кузина!
- Дорогие братцы! Нежданные но нагаданные гости! Не очень-то вы торопились: целых шесть месяцев заставили ждать братнего утешения, - фи! – несомненно, зная цель свидания, она тряхнула на солнце ещё более тёмными блестящими волосами. До пояса струились эти, кажется, напоказ незаплетённые волосы. Их хотелось погладить, такие великолепные, и должно быть, душистые!.. Какая-т древняя красавица, помнится, опутала-связала героя волосами?! Так начался наш не на жизнь, а на смерть турнир.

О, в такой схватке перехватить инициативу, заговорить первым, - уже наполовину выиграть.
- Мы исправимся, кузина! – пролепетал от нежданного натиска потерявшийся Перси. Закованному в латы прописных традиций, хорошо - безопасно было ему поклоняться леди Мироблане через барьер. А вот тут, презрев все традиции, насмешливая ладненькая кузина так решительно сама наступала!

- Вижу, конкретно вы уже исправились, - дивный лиловый бархат немедленно вылинял - померк под насмешливым взглядом, - А вам, братец, судя по одежде, мнение дамы безразлично? Или вы прямиком "из дальних странствий возвратясь..." на белом иноходце? Помнится, вы обещали «завтра» даме седло: где же оно до сих пор?
- Едва ли вы без него слишком страдали, кузина.
- А как насчёт утешения несчастной сироты?
- Я не знал, какие утешители вам нравятся, дорогая сестрица.
- О-о! Да это грань с дерзостью, сэр Старый плащ.
- Шш... Зачем ты споришь! - трубно прошептал за моей спиной Перси, - не порти визита, Алви!.. Простите, дорогая кузина, он у нас немного уж такой...
- Какой?
- М-м...

 Осознавая, что не новый плащ на этот раз спас меня от более суровых насмешек, я не слишком низко молча поклонился в пространство между кузиной и братом.
- Он гордый, да?!  Гордость должна быть наказана (горло мне отчего-то закупорило горячим комком!), - подав маленькую, не по женски жёсткую ручку, она медленно повела меня по галерее своего зачарованного замка. Озадаченно сопящий, Перси плёлся сзади под хлопанье флагов на башнях.
– Никакого траура: это вас удивляет? - вопросила пространство кузина.
- Вы так захотели, - этого довольно! – отдышался, наконец, для новой любезности сэр Персиваль.
- Весьма уместно сказано, – не обернувшись к нему, она поморщилась, - Дух ушедшего живёт в оставшихся: ведь я помню! Возможно дух сейчас стоит за вашей спиною... или за вашей... (я невольно чуть не обернулся, что не укрылось от кузины) И если папа не любил чёрного, к чему здесь этот мрачный цвет! - сражённый такой немыслимой, доселе из уст дамы неслыханной философией, Перси, кажется, даже и дышать перестал. Спасти наши позиции я не успел..

- В своём доме вы вольны делать, что хотите! - сэр Пэрсиваль всё никак не мог переключится на нужный регистр.
- Ах если бы, догадливый брат! И как долго этот дом будет мой? - Пэрси снова что-то замученно промычал. В конце концов она могла бы быть с ним и повежливее.
- Мы не навязываемся, прелестная кузина.
- Но вас навязывают, второй с излишком молчаливый братец!
- Что же нам делать?!  Так велят традиции.
- Что делать-что делать? Откуда мне знать за всех. Поживём - увидим! Конкретно сегодня вместо не заказанного обеда я вам спою под арфу, - как все прекрасные дамы обычно развлекают пылких проезжих рыцарей.

 Под нежный перезвон арфы она пела томительно высоко летящим куда-то выше потолка голосом:
Меня давно, я знаю, ждёт
Лорд Линдслей, молодой и смелый,
Но мой отец вина не пьёт,
Налитого не Розабеллой!
В ту злую ночь, прорезав мрак,
Возникло зарево большое:
Зарделся замок, как маяк,
Недоброй освещён луною... (2)

Вопреки советам пустившейся в плавание по бурному морю корабль прекрасной Розабеллы пошёл ко дну. Выбор баллады был намеренно – красочно и картинно мрачен. Ах, если бы только весело беспутный дух отца жил в ней! Кровь её матери: кровь цыганки? ведьмы? эльфа? Кто знает!

                Разбитые - поверженные в прах, с общипанными пёрышками вырвались братья рыцари из первой схватки. А как сядешь сразу в оборону,- со временем всё труднее и труднее переходить в наступление. И начали мы вместе ездили к кузине сначала через три дня, потом через день. Потом каждый день. Лазоревое платье – пунцовое - цвета золотой листвы - зелёное, как молодая листва... Заворожённые, ездили утром и вечером. Не собиравшиеся до весны спешить (дело было верное!), и уже подзабывшие силу любовных томлений близнецы - отцы мнили: дело идёт на лад. На самом же деле в логове дракона нами просто играли, как хотели. Где же - когда же только она успела всему научиться?

- Турнир выходит тяжёлым, - тяжело вздыхал не впопад платьям капризной девы меняющий цвета слишком ярких костюмов Перси, - как ладно ты местами говоришь! Мне бы так.
Умение ладно говорить, однако, не так уж много мне помогало: не так помогало, как бы хотелось. Сегодня кузина смеялась над одним, завтра – над другим: смеялась, и не отпускала. Месяц, другой... Сначала мы с братом честно ездили вместе, потом, совсем нечаянно, стали ездить вперебой: один вперёд другого. Отношения портились: основанная на зыбком фундаменте детской привычки братская дружба рассыпалась на глазах.

Наивность, как подсохшая корка с раны, больно содралась с меня быстрее чем с брата: угождать нашей даме было бесполезно. Кузены – братья были только зеркала для капризов ее самое. Когда разобьётся одно зеркало, можно ведь купить другое! Было бы что отражать!

 Забывший и о леди Мироблане, и о всех выгодах женитьбы на не бедной наследнице, Перси ещё лично надеялся на что-то. Побледневший, не надеявшийся уже ни на что я ездил, - как рану растравлял. Наверное, я подходил кузине больше, чем честный, но грубоватый брат. Могла бы она любить меня, встреться мы просто так - без навязанного жениховства?! Возможно, она любила бы Перси, не будь меня?! НеверныЕ вопросЫ! Умела ли она вообще любить по человечески?!  Нет-нет! Беатрис нужно было только первенство и напряжение страсти: она купалась в нём и хорошела.
 
   Есть такие души: страсть свободы и игры заменяет им всё. Для таких другие люди - только тени.  Старые души, которые  сиюминутным благам мира предпочитают ещё более мгновенное, но яркое. А, может быть, наоборот: это слишком молодые души!? Поэтому им всего мало-мало... Вот до каких мыслей может довести только-только семнадцатилетняя девушка! Не всегда, впрочем, наша милая дама была мучительницей, - изредка случались и золотые денёчки.
                *            *             *

Каким питьём из горьких слёз Сирен
Отравлен я, какой настойкой ада?
То я страшусь, то взят надеждой в плен,
К богатству близок и лишаюсь клада. - У. Шекспир
                *     *     *

- Сегодня я задумала проехаться в вашем обществе, - уже на белой в серых в яблоках кобыле, в бледном бархате цвета последнего закатного отблеска, Беатрис заранее дожидалась нас у ворот.

Кто и спрашивает у паладинов согласия?! Паладины всегда на всё должны быть согласны, ко всему готовы. Вот они уже галопом несутся вслед весело хлопающему на ветру шлейфу возлюбленной. Держаться в седле выучившись очень ладно, но к азарту скачек равнодушная (кроме неё первых не могло быть!), всадница скоро перешла на рысь, потом на шаг. Ая... С некоторого времени я стал пытался представлять вещи глазами Беатрис: как это ей видится?

А как это всё - все мы смотримся издалека? Два - вороной и красно рыжий - всадники и пепельно-розовая с пунцовым шлейфом всадница красиво гарцуют у полу обнажённого, полу золотого леса, подсвеченного негреющим солнцем осени. Опавшая листва источает горькую, тревожную свежесть. И ничего кроме! Молчание. Мир. Покой. Мы все вместе, - довольно для счастья. Она права, Беатрис: избавленное от «возможно» и «завтра», вот это единственное мгновение так прекрасно! Стоит ли думать о будущем?!!

                Как на карте тушью нарисованный, вздымается на холме оставленный замок. Беатрис благосклонно слушает или вовсе не слушает разлагольствования Перси о преимуществах расположения замка в случае осады. Она едет рядом с Перси, счастливого уже тем, что сегодня его не перебивают. Бедный Перси! Это мы с ним безнадёжно, глухо осаждены со всех сторон.
- Вы опять молчите, Аль!? – баюкая найденную в душе жемчужину, я молчу, - Он болен, Перси?
- Мм... Он и раньше часто бывал такой. Теперь - чаще.
- Так значит, его заколдовали злые осенние феи умирания! Доблестный сэр Персиваль!  Подвиг ждёт вас! Доставьте мне из леса семь сочных рябиновых гроздий, - лучшее средство для расколдовывания... Нет-нет! Дайте мне ваш повод, сэр, и, как положено в таких случаев ступайте пешком. Да смотрите, чтоб после вас вместо прекрасного леса не осталось только поле пней, - с деревца ломите только по одной веточке!.. Ну, вот, уже кусты трещат на опушке. Несносный увалень! Теперь наедине со мной скажите же что-нибудь занятное, Аль!

- Вы любите жизнь, Беатрис?
- Странный вопрос!
- Совсем не странный. Любите вы это солнце, лес, людей, весь мир?
- Ах вот что! Солнце и лес, и цветы я люблю. А люди... их нельзя любить целиком. Люди не умеют любить других целиком, - нельзя к ним привязываться!
- Это-то я хорошо понял нынче осенью! К вам нельзя привязываться, кузина!

  Благодушный покой мгновенно слетел с её смугленького личика: миндалевидные глаза прицельно сощурились, тонкие ноздри затрепетали.
- Вы, противный любитель серьёзных разговоров! Лучше бы вас на самом деле заколдовали немотством. Когда вы молчите, я даже...
- Что "даже"?
- Не важно. Не терплю выяснения отношений. Моя мать мучила моего отца. И меня не отдавала ему до своей смерти. И правильно делала: согласись она жить в замке, разве её скоро не забыли бы?! А ведь мой отец был – лучший в мире! А мои дядья...
- Простите меня, Беатрис, что отец и дядя поставили вас в такое положение. Но таков закон: они не сделали ничего бесчестного! Другие... другие могли даже не спросить вас!

- Это - неправильный закон. - в такт мыслям хозяйки конь кузины топнул ногой, - Просто нужно его сломать и переделать!
- Но ломая, вы причиняете боль: ваш закон может быть тоже плох для кого-то другого.
- Какое мне дело до другого?! Я ведь и себе причиняю боль! Каждый борется за себя, как может. Почему я-то должна смиряться?!
- Неужели нам нельзя бороться вместе? – метнув в меня сомнительный взгляд, она помотала для скачки двумя туго заплетёнными косами-змеями. - Вы мне не верите?
- Как могу я вам верить, когда самой себе не верю? Никому нельзя верить! Я бы советовала вам быть не таким умным и вперёд забегающим, Аль. Ой, смотрите: вон скучнейший, запыхавшийся от усердия сэр Персиваль возвращается с огромным снопом рябины.
- Он вас любит, Беатрис. И я – тоже!
- Это ваше личное дело: при себе свою любовь и держите... Сэр Персиваль! Вам не встретился в лесу свирепый дракон?.. Жаль. Ну, всё равно благодарная дама дарует вам одну из принесённых гроздий, - приколите её на шлем. Вот только онемевший уже расколдовался сам по себе.
- Я велю прибавить рябиновую гроздь к своему гербу! – счастливый, уловивший своё единственное золотое мгновение Перси, плохо понимает шутки.
- Это будет недурно. К тому же рябина - помогает от тёмных сил! -  стая испуганных пичужек взметнулась с соседних кустов от её пронзительно звонкого смеха. Казалось, весь лес зазвенел.

                Благосклонно – почти нежно простилась она с нами у ворот. Зато и отомстила же за эту благосклонность другой неделей! Дурак я был, вложив оружие в руки врагу: не нужно было прямо признаваться за двоих в любви! Двойным признанием она хлестала как двойным кнутом.
- Кого же из вас я больше люблю или... не люблю? – и не думая вышивать, с серьёзной задумчивостью склонялась она для виду над канвой.
- Вы любите платья.
- Платья меньше, чем вы предполагаете. Просто должна же быть у картины рама.
- Тогда вы любите только себя, Беатрис!
- Вот как! Кто же не любит себя? Все любят, – оттеняя зелёное с жёлтыми разрезами платье – змеиную шкурку, - трепещущий вечный алый бант в волосах качался - дразнил меня.
- Но не все так злы!
- Я вовсе уж не так и зла. Я только люблю свободу, - гордо взметнулась алая бабочка.
- Тогда дайте свободу и другим.
- Вот ещё! – изловчившись - схватив алую бабочку за крылышки, я ловко сорвал с неё бант. Что терять отчаявшемуся?! - Отдайте, наглец!
– Должен же я хоть что-то оставить себе на память! - не сумев из моей поднятой руки вырвать цвета крови лоскуток, она влепила пощёчину.
- Благодарю за честность, кузина!
- Вон! – белая борзая удивлённо тявкнула по ошибке на хозяйку, - И ты тоже - вон!Все надоели!

 Скользнув на галерею, Беатрис подхватила там под руку уже два дня бывшего в опале несчастного Перси. А я? Спрятав цвета крови добычу на груди, в свою очередь на галерее я дождался-таки предполагаемого: после нежного воркованья – звук новой пощёчины: "Ступайте поплавать с утками!" Что ж, всё поровну: теперь и мне «вон» можно. Брата я догнал уже у ворот.
- Алви! Она... Она просто взбесилась! Я... Я принёс со рва не красные кленовые листья, - посеревшие губы его дрожали, - Жёлтые принёс. Красных не было. Вообще уже почти нет листьев. Разве это так важно, а?!
- Совсем не важно, Перси. Ничего не важно!
- Ты, верно, опять дразнил её. Не понимаю вас обоих! Ворковали там на опушке, пока я рябину ломал. Теперь вот.. Могу и не жениться, раз обещал.
- Да я-то разве могу Так жениться?! Лучше бы нам уехать!
- Близнецы не позволят.
- Тайком! Вместе. В ночь, а? Если вместе – близнецы простят. Это единственный выход. Решайся, Перси!
- Простят. Но я... Я уже не смогу ехать... Что же делать?

                Что же нам с братом делать?! На время хоть бы успокоиться!  В угрюмом молчании в этот последний раз вместе возвращаясь по полям домой, наехали мы на заброшенное, заросшее молодым ивняком поле.
- Стой, Перси!
- Чего тебе?!
- Вот чего!..

Спешившись, выхваченным мечом как армию великанов с яростью принялся я рубить кусты: раз два! направо – налево!  Стряхнув минутную оторопелость, метнувшийся на противоположный край поля Перси, тоже остервенело махал грозно свистящим мечом: вжик - вжиу! Вжиу - вжик - жиг! Гибкие пружинящие стволы трудно сечь: отскочит клинок - попадёт по ногам. Забыв обо всём, уже под луной вспотевшими лбами чуть не столкнулись мы уже по ясной луной. На середине бранного, усеянного ровными рядами серых стволов поля , тяжело дыша, замерли мы с занесёнными к луне клинками... Едва-едва опомнились. Больше вместе мы к дорогой кузине не ездили: мечи сверкнули, - жди большей беды.   Нас с колыбели учат: рыцарь обязан блюсти честь. Но что такое честь перед страстью? Что вообще такое такое человек? Нечто незыблемое?!

С удивлением примечал я теперь собственную день ото дня разность, изменчивость: правду говорят, - от любви до ненависти один шаг! Начнёшь наблюдать за собой, - много нового увидишь и в других. Сколько же обликов скрыто в одном?! Доселе целый, ясный мир разваливался на куски. Выдёргивая себя за волосы из бездны, недели две я не ездил в замок меняющего причудливые шкурки всегда коварного дракона.
                *                *                *
                Недели две я не ездил в заколдованный драконий замок: с утра покинув отчий кров и проехавшись для вида по натореному пути, скоро сворачивал и бесцельно скакал рыцарь Старого плаща по печальным полям. Чтобы к вечеру упасть от усталости: уставший не думает. Не думающий не страдает. Днём же я научился обманывать себя воображением: будто не один скачу, - еду молча с Беатрис по солнечной опушке, -мгновение это длится, длится...

В воображении можно ещё раз покатать на иноходце тоненькую слишком серьёзную девочку с чёрной косой. Мы подружимся, - она не будет так бояться жизни и не вырастет... такой странной. Хорошо!.. В конце второй недели разодетый, бойкий пажик Перси бойко протараторил, что неудобно ведь, когда его господин ездит совсем один (представляю, каково пришлось храброму рыцарю без громоотвода!). Не взять ли мне тоже пажа? Не уж! Тосковать лучше в одиночку.

 Выражая беспокойство моим здоровьем, кузина тоже послала устное приглашение: что-то для неё! Воображаю, каково ей пришлись те-а-тет тяжёлые любезности сэра Персиваля! По своему Беатрис была ко мне привязана. И вот я опять поехал к дракону, - и вновь понеслось всё, как телега с горы вниз.

 Теперь во снах я всё сражался с разного цвета и размера драконами. Наяву же на расстоянии дипломатично раскланиваясь, с помощью хорошенького пажика (конечно, в тайне тоже влюблённого в Беатрис!) тщательно соблюдали мы с братом очередность визитов. Что более и более раздражало капризную фею - кузину.
- Разве весело мне наедине слушать унылые любезности сэра Рябиновой Ветки или умные колкости вдруг очнувшегося от чар сэра Молчальника?!
- Так уж получилось, кузина. (Осторожно, мой друг, дракон в бешенстве – это очень опасный дракон!)
- Мне не нравится, как это «так получилось»!
- Мне тоже не очень нравится.
- Подумать только: ему тоже - не нравится! Так спокойно!
- Беатрис! Дорогая...
- О боже! Возьмите вон того голубя и завтра пришлите его мне с любовной запиской: с подробным объяснением статей слова "дорогая".
- Зачем? Я и так могу...
- "Так" мне скучно.

                Этим последним утром нашего втроём романа без романа, я как-то остро вдруг заметил, как в холодном воздухе горячий пар вьётся у морды коня. Вырывается пар с моим дыханием и исчезает. Эка невидаль в декабре! Настроенный к дурному предзнаменованию во всём его найдёт: в нынешнем ночном сне не смог я одолеть бурого дракона. Чем кончилось схватка? Не помню. На всякий случай поддел под плащ лёгкую короткую кольчужку, - так, пришла фантазия. Возьму, вот, и уеду, сразу после...

Исчезащий на морозе пар уходил, как жизнь. Чтоб забыть об этом нервно исчезающем паре, я закрыл пол лица плащом: дышу в него, не глядя на дорогу. Разве добрый жеребец пути не знает!? Как же быстро кончается она - эта дорога! Вчера не приезжал пажик Перси: во сколько же хозяин пажика сам явится? Случаются у него перерывы: к портному, там, отлучиться? Не столкнуться бы нам. - Слава богу, - нет братнего жеребца во дворе!

                В раскинувшемся по напольному ковру платье цвета побуревшей позднеосенней листвы с пунцовыми вставками Беатрис походила на последний, пощажённый морозом цветок...  С молчаливым нетерпением кивнувший мне цветок георгина живой цветок. С плеч прозрачный шарфик как стебель белоснежно змеится. Алая лента вокруг чёрноволосой головки. Цветок - подарок зимнего утра! Тревожный цветок - подарок. Что же этот цветок - она делает: чем занята на полу? Смуглыми пальчиками очень ловко перекладывая в пасьянсе старые карты, сурово сдвинув тонкие бровки, она гадала. Умеет гадать?! Не знал. Час от часу не легче.
- О, сэр Молчальник! Молчите – сядьте и не мешайте.

 Как я люблю, когда она сама вот так молчит! Гладя белую борзую, я покорно молчал с полчаса. Наконец очень мило надувшаяся кузина резко смешала карты.
- Что же там у вас вышло? «Дух бездны из зелёной мглы Взывает, гибель предвещая!»
- Так не надо шутить, братец! Не понятно, да не очень ладно, будто, выходит. А ведь - это материны карты, верные.
- Вы верите в гадание?
- Конечно! Впрочем, это не важно сейчас. Не хотите ли почитать мне что-нибудь вслух?
- Я теперь ненадолго, кузина. Хочу от вас сразу ехать в город: тётю Алисию навестить перед Рождеством.
- Вы так привязаны к родственникам, сэр рыцарь? Не замечала раньше.
- Тётя заменяла мне в детстве мать.
- И поэтому для свидания с ней поддели кольчужку? – допытывала она.
- Мало ли что. Ведь неспокойно на дорогах.
- Можно бы и завтра съездить. Не умрёт до завтра ваша тётя! Сыграем в карты: на желание! Вы, Аль, никогда ещё не играли со мной в карты. Ну-ка, кто из нас останется в дураках?
- Это - увы! - предрешённое дело, Беатрис.
- Я же не в переносном - в прямом смысле говорю, - чего-чего, а стеснения в ней не было.

                Конечно, на первых порах она удержала меня: в тот раз мы играли на удивление мирно, очень весело ребячась. Первым оставшись в дураках, я не без таланта изображал под столом лису в курятнике. И набил шишку на затылке. Вторым номером честно пропрыгав через залу на одной ножке, она, напрыгнув себе на внешний длиннейший рукав, оторвала его.
- Какие потери! Всё. Третий раз не играем. Теперь почитайте мне. Потом я вам спою или станцую с шарфом, - мгновенно наброшенная, невесомая ткань окутала мне голову. Предчувствие кольнуло меня в сердце: нечто вроде затаённого ожидания сквозило в её весёлости.
- На этом шарфе хорошо бы – красиво бросить по краям контрастный узор: ало-золотой, - сказал я.
- Да? У вас есть вкус. Я и сама так думала. Да совсем ли ладно будет? - она всегда серьёзно относилась к замечаниям о выборе цветов, - не лучше ли на всё полотнище один золотой бросить эдак паутинкой?
- Тоже недурно... И с алыми крапинами! Ну, так я теперь поеду, кузина. Раз собрался, уж нужно ехать. Простите!
- Раз собрался, - значит нужно... - передразнила она, - Раз я вас прошу остаться, - значит не поедете!
- Нет, поеду, - заражаясь её упрямством, я становился ещё упрямее.
- Останьтесь, миленький братец. Карты-то на дорогу нехорошо легли.
- Только карты?
- Чего же вам ещё? Я тоже о вас забочусь, - сами видите.
- Спасибо, но я еду.
- Вот как! Тогда пеняйте на себя, если что! – раздражаясь она закусила губы, и уже более определённая догадка ужалила меня в сердце.

- А «если что» – будете вспоминать меня?
- Откуда я знаю?! Может быть. По воскресеньям.
- Послушайте, Беатрис! Я давно хотел рассказать! Мой старший брат Альфред, побранившись с отцом, наперекор ему уехал. По обычаю – по традиции такой сын проклят. Если Альфред не вернулся, значит и сам так считал...
- Возможно. Но с чего вздумалось дорогому кузену ворошить мрачные семейные тайны в такое весёлое утро?
- С чего?! Дослушайте меня. Тоскуя, отец хотел вернуть Альфреда, но из гордости всё не слал гонца. Брат погиб за морем. Когда весть о смерти подтвердилась, отец велел высечь в склепе «Альфред Бевис», а ведь не высекают имени проклятого! Я даже подсмотрел, как, гладя ладонью пустую гробницу, отец плакал один у склепа. Вернись брат сам – отец с радостью простил бы его.
- Какое же отношение этот правдоподобная история имеет к нам?
- Прямое отношение имеет! Обычаи, родовые законы не снаружи, не на пергаменте: они – внутри нас, понимаете? Как можно мгновенно изменить обычаи?! Но можно... можно, не теряя чести, как-то так жить, что бы обычаи не очень больно ранили бы нас и тех, кто рядом с нами.
- И вы знаете тому примеры?

- Знаю. Ваш отец! Ведь по закону он согрешил...
- Мой отец...
- Не спорьте! Он заплатил за подложную церковную запись вашего законного рождения - якобы от брака с его женой. Но разве по сердцу-ту признать своего единственного ребёнка было не справедливо?! Кому по человечески он причинил зло? Никому. Вы поступаете совсем иначе, Беатрис!
- Что знаете вы о моём отце?!
- Ваш отец...
- Мой отец! Мой отец!.. Заладил как попугай! Он зарезал мою цыганку-мать, мой отец. Когда застал её с другим, зарезал. Она его обманывала. Она всех обманывала. Вот так, съел?! Не знал, да?
- Я... догадывался, - что-то неладно.
- И я всё равно любила его! - с вызовом она топнула ногой.
- Конечно. Любят всегда просто так. 
- К чему же тогда все эти ваши глупые разговоры про любови? Не стоит повторяться! – задетая за живое, она алела ярче своей новой алой ленты, - Если речь опять пойдёт о выборе «одного», то...

- Совсем не то: совсем я не о том! Понимашь, если даже я вдруг завою мир, он не будет целый: в нём не будет тебя - настоящей. Сам себя человек может найти только сам. Все мои желания: найди себя, Беатрис! Пожалуйста. – опустив тёмные трепещущие ресницы, она настороженно молчала. Медленно я пошёл через залу к выходу. Обернулся.
- Я уезжаю, потому что люблю тебя, Беатрис!
- И это - логично?!
- Это разумно. Пока ещё есть время.
- Зачем вы говорите с порога?! Это очень дурная примета! – алый бант - лента (такой же, как у меня на груди спрятанный!) нервно встрепенулся.
- У меня может не случится другого случая сказать «Я люблю тебя!» Но я люблю тебя не такую...
- Стойте!.. Стой - подожди! ...Эй, сэр Сумасшедший там, во дворе! – на нижних ступенях лестницы я замер: если она скажет «Аль!» - вернусь... - Но она сказала. Ну, и пусть!  Ну, и ладно!
- Ну, и ладно. Ну и уезжай! - зазвенело с лестницы. Белая борзая как-то сконфуженно ткнулась мне мокрым носом в руку.

                Ну и пусть. Ведь я твёрдо решил уехать! Теперь-то только пронеси Господи от встречи с братом! До поворота вижу – пуста дорога. От поворота сверну - срежу полем. И только меня здесь и видели! Попрошу мудрую тётю Алисию всё объяснить отцу. И присмотреть за Беатрис тоже попрошу. Тётя меня любит и не откажет. От тёти Алисии прямиком в порт... Святая дева! Не пронесло: ровно на повороте выскочил везомый оруженосцем на пике гербовой значок (не любя одиночества, брат теперь ездил с эскортом), а за ним и хорошо знакомый лилово белый султан. Стрельнув глазами с господина на меня, ответственный за корректировку времени паж – вестник с чего-то очень сильно смутился: всё ясно! Он дорогой кузиной подкуплен-подговорен.
 
 Ничего не скажешь, милая Рождественская шутка, - так глупо столкнуться нос к носу... Так коварно быть столкнутыми! В последнее время легко впадающий в необузданный гнев Перси побагровел. Тоже лёгкая кольчужка на нём: всё честно. Ах, когда бы вместо чести поле того ивняка между нами! Нет ивняка. И свернуть нельзя. И всё покатилось по прямой как по маслу: пара колкостей. Не позволяющая уклонится честь рыцаря. Начало схватки мгновенно. Середина неуловима. Широкоплечий и напористый, он достал меня первым - более сильный брат - смертельный противник.

 Воткнутая в тело сталь кажется раскалённой. Теперь у меня есть только считанные секунды. Иначе с кровью уйдут силы, и тогда... Бурый дракон сожрёт! Остервенившись, я пошёл напролом. Помню, - он уже лежит передо мной без шлема: шлем на дороге и смертельная рана под сердцем. Тут я и опомнился.
- Господи! Перси! Я же не хотел, честное слово! Я хотел к тёте Алисии и за море... Прости!
- Я... я тоже не хотел! – давясь кровью, шептал он уже пепельными губами, - ты... от неё?.. Она знала! Бог простит... Бог всем нам прости...

  Истекая кровью, прилёг я на ледяную дорогу рядом с холодеющим телом брата. "С коня упавший - совсем пропащий! С пути сошедший - ничто нашедший. В кипучей страсти - нет божьей власти!" - вот какое продолжение  сказанных семилетней девочкой странных стихов. Так всё и вышло: "нет божьей власти..." А чья есть?.. Всё валят на дьявола: ой ли?..

Бессильное моё тряпичное моё тело, невесомое, - забавно! Сломя голову ускакал вероломный паж, – прискакали слуги. Разлучили с телом брата. Рану мне перевязали. Несут куда-то. Я могу и выжить: только надо хотеть жить! Я хочу? Кроме меня у моего отца-близнеца от второй жены есть ещё маленький толстый Раймунд, – он утешит. А у дяди Адейра только Перси... Был. Что я скажу дяде?! Зачем моей ненужной жизнью ссорится на склоне лет близнецам? (Глупые они: думали сердца заставить!) Если я выживу, тогда... Нет. Пусть брат Перси спит спокойно, без ревности. Так справедливо – вместе. Но Беатрис... Бог простит!? – тут мудрость оставила меня. Ещё трепетно бьющееся непокорное сердце не желало простить.

- Она же хотела только пошутить - повеселиться, видя наше перед ней смущение! Она думала: вы при ней встретитесь, потому и удерживала тебя, - прошептала нежная половинка сердца,- Она не хотела убить.
- Она знает обычаи. Должна была знать, чем такие шутки могут кончится! - возражала вторая половина. Так до следующего вечера они проспорили, и на закате вторая, более злая, половина одолела первую, нежную.

- Кузина Беатрис! Зачем ты это сделала? Зачем, зачем ты шутила так зло?! Пусть же теперь она и насладится одиночеством и... и землями своими! – не должен я был так говорить! Не хорошие вылетели слова - злые. Надо бы исправить?! Вот, кажется она рядом с постелью стоит в каком-то тумане. Что я хотел ей сказать? Предупредить хотел: "Вчера лишь ясновидцу ты - В зловещем саване предстала. - Страшись: не ценит красоты - Стихия бешеного шквала!.."  Надо бы ещё - проститься - простить? Нет сил... Нет света... «Амен!»
                *                *                *

                Он мог бы и выжить, тот парень, кем я была тогда, - не захотел. Когда видишь прошлую жизнь со смертью – нисходит странное видение знание того, что узнать в прошлом не успели. Убитых братьев погребли рядом в фамильном склепе: «Сэр Персиваль Бевис, рыцарь», «Сэр Алвин Бевис, рыцарь». Что надписи могут рассказать о некогда бившихся сердцах? Даже и того, что сэры погибли от обоюдоострого меча, не расскажут.

   «Печален будет мой рассказ о несравненной Розабелле!». По своей вине лишившись любящих сердец, что пережила маленькая кузина? Кусай - не кусай губы, - поздно. Что она одна могла сделать против закона всего своего времени? «Вчера лишь ясновидцу ты В зловещем саване предстала. Страшись: не ценит красоты Стихия бешеного шквала!» Погоревав, раздосадованные близнецы - дядья поделили майорат, что уже было нарушением ослабевшего закона. Но замок старшего брата отчего-то взять не захотели: включив его в приданое, побыстрее – и не спросив на сей раз, -- сбыли племянницу замуж за дальнего по женской линии родственника рода Бевис. Тому же нужно было только приданое: давно у него была любовница, у той - ребёнок.

  «Пусть она и насладится своми землями...» Муж был кузины был человек жёсткий, хитрый. Умело «ломая» законы под себя, внешне молодую жену не теснил. Бедная Беатрис! Через полгода она вдруг скорёхонько скончалась - угала от неизвестной хвори. Кому было дознаваться истины?! Только белая борзая всё выла и выла! «Звучат молитвы много лет Под сводами часовни белой, Но бездны моря не хотят Отдать прекрасной Розабеллы». Впрочем, может быть, всё не так? Может быть, она, Беатрис, тоже не хотела жить? Ведь трудно жить с камнем на сердце: трудно жить, сравнивая, что есть, и что могло бы быть.

Так ли, иначе ли, - скоро утешившийся вдовец снова женился. Да только с тех пор, как завоет собака умершей хозяйки на полную луну, так несчастье в замке: уж гнали, гнали эту собаку. Вроде и нет её, - и снова тут. Так по случаю года за два все новые владельцы скончались. Тогда и борзая пропала, - не оборотень ли?! И пошла про замок совсем нехорошая слава: будто лунными ночами бродит по стене белокурый хмельной рыцарь с молоденькой девушкой - дочерью. Девушка всё молчит, да свою тёмную косу эдак теребит, а рыцарь как засмеётся, - несчастье слышавшему. Забросили замок.

                Века с тех пор прошли. Что осталось?! «Бароны древние в броне В гробах с оружием лежали...»: «Сэр Персиваль Бевис», «Сэр Алвин Бевис», «Сэр Адейр и сэр Айзелстан Бевис, близнецы» – «богатое копьё» и «благородный камень» - ни этих надписей нет уже давно, ни замка нет, ни склепа. Не выдержала ржавчины времени железная броня. Даже легенды забылись-запамятовались. Только сказанное - в прошлом брошенное резкое слово всё тянется-тянется к настоящему. И из тела в тело бродит вечный спутник – сознание: то женщина, то мужчина, - где в поступках разница? С Перси-то мы всё-таки по хорошему расстались: простили друг другу. Зачем бы нам и встречаться с колкостями? А вот с вами, кузина... Вот и встретились мы с тобой, дорогая кузина Беатрис!

  Подхожу к зеркалу, смотрю сквозь, вглубь: как-то мы с вами... измельчали, что-ли? Состарились духовно. Помним-не помним, - всё прошлое из нас верёвки вьёт. В молодости красиво романтичное без мудрости к старости становится смешным. Бесчеловечно «сломанные» под себя обычаи вернутся бумерангом – захлестнут петлёй. Не довольно ли? Неужели для того только через сесть сотен лет мы столкнулись, чтоб снова так глупо расставшись, толкнуть в прошлую боль в будущее?! Ведь это мука!

                «Кузина Беатрис! Зачем вы это сделали?»  - Тот, кем я была, – хотел спросить. Я больше – не хочу. Хочу иначе: зачем мы все это делали? Зачем продолжаем делать? Все мы виноваты и не виноваты. Никаким оружием не сломать толкающих на странные поступки законов: они в нас самих – не снаружи. «Чистосердечно и полностью раскаиваюсь в каждом из накопленных с безначальных времён недобродетельных действий», - каждый день по меньшей мере три раза читаем практику. Только читаем? Всем без исключения существам избавиться от страданий? (3) А как до дела дойдёт, тогда что?!

 Сколько времени уже не вижу вас, Беатрис!.. Анна – Мария где вы? Простите меня за злые прошлые предсмертные слова: давайте в с ё  простим друг другу. Давайте, выкинем злую половинку сердца и простим!

Ты - ненужный, случайный, опасный
Тёмной памяти тёмный дар, -
Не свершившегося пожар, -
Настоящего расхититель.

О! ненужное очарование-бремя
Старых забытых вещей!
Мысли гаснущей умирание,
По углам полусвет – полутень.

Свет вечерний в окно струится
И обманом лежит на полу.
Если снова сон тот приснится, -
Лишь движеньем ресниц сотру.

 
                П  Р  И  М  Е  Ч  А  Н  И  Я

1. Уильям Шекспир. Сонет № 130 и далее по тексту № 123, 137 и 119 в переводе Самуила Маршака.

2. Вальтер Скотт. Поэма «Песнь последнего менестреля» / Песнь шестая. Строфа №23. Перевод Т. Гнедич.

3. Обычные благопожелания в ежедневной буддийской практике.