Повесть о тайной любви Люси Андреевой. глава 2-я

                2.

   Обед, обещанный нам капитаном, действительно был великолепен.  Ветошкин,  прошедший серьезную школу европейского торгового флота,  сумел   воспитать свою команду в духе беспрекословного подчинения старшим по чину и в то же время обучить всех членов  экипажа хорошим манерам истинных российских мореходов.
   Команда вышла к столу в парадной форме, и каждый посчитал своим долгом подойти к нам и представиться, первым делом обращаясь к даме.
   Кок, весь в белом, объявлял каждое блюдо, которое вносили в кают-компанию два его помощника. Причем, он тоже уделял основное внимание Людмиле Семеновне, советуя ей выбрать тот или иной салат и приправы.
   Она перепробовала множество блюд, находя почти каждое из них превосходным, и, наконец, тихонько спросила меня:
   - А у них всегда так? 
    Я пожал плечами:
    - Не знаю. Но судя по тому, что они ничему не удивляются, этот обед не исключение.
   Когда блюда были выбраны, а бокалы наполнены белым вином, Ветошкин встал со своего командирского места во главе стола и произнес речь:
   - Уважаемые друзья – мореманы! Я обращаюсь в первую очередь к вам, потому что   вы сидите здесь и гадаете, почему это капитан устроил  этот обед с белым французским вином, хотя сейчас не Новый год и не День работников торгового флота, а сегодня ночью в два часа нам предстоит выгребаться в Финский залив и чапать прямым ходом до порта Хихон, что в Бискайском заливе. Но я думаю, что рюмка сухого белого вина не отразится на ваших мореходных качествах, пили и больше,  и к разводу мостов вы все будете в норме.
   Ветошкин обращался к членам своего экипажа, но я сразу понял, что прежде всего своими отточенными фразами  он хочет произвести впечатление  на нас с Людмилой.   После короткой паузы, которую Сашка как опытный оратор сделал для того, чтобы мы переварили сказанное, он продолжил в том же духе:
  - Сегодня у нас в гостях мой сахалинский учитель, которого мы все зовем просто Валентиныч, потому что он для нас не только учитель, но и друг…  И не оттого, что разница в возрасте у нас не слишком велика…  Мы подружились с ним, когда он терпеливо  и вдумчиво, с пятого по десятый класс, вдалбливал в наши не больно умные головы свой английский язык, каждое лето водил нас в походы по родному Сахалину, Курилам и Приморью, учил нас не предавать друзей и помогать им в беде…
  «Вот теперь понятно, - весело подумал я, - почему вы обращаетесь ко мне  на «ты»…  Оказывается, мы давнишние друзья – товарищи…»
   - Я был у него, наверное, самым плохим учеником, потому что не понимал, зачем вообще существует этот английский язык, - честно признался Ветошкин. – Но по тому, как я сейчас говорю на нем, вы можете судить, каким  Валентиныч был учителем. 
   Он сделал еще одну паузу, вероятно,  для того, чтобы дать мне успокоиться, и добавил:
   - И что особенно приятно, вместе с ним на борт нашего судна поднялась  прекрасная дама, однокурсница Валентиныча, Людмила Семеновна. Прошу любить и жаловать… Давайте же поднимем бокалы за наших дорогих гостей!    
  Под одобрительный, даже несколько восторженный гул мужских голосов и звон бокалов,  Андреева успела шепнуть мне на ухо:
  - Какие у тебя замечательные ученики! Это ты научил их такой изысканной риторике?
  Не поняв, говорит ли она это серьезно или издевается по привычке студенческих  лет, я ответил уклончиво:
  - Нет, Пушкин…
   Обед протекал, выражаясь языком дипломатов, по протоколу, то есть,  без излишнего  шума и надоедливых вопросов. Только  молоденький штурман, сидевший рядом со мной, спросил меня по-английски, продолжаю ли я работать в школе и, узнав, что нет, огорчился:
  -It’s a pity .
    Я удивился:
  -Why?
   И тогда он уже по-русски рассказал мне, как преподаются сейчас в школах иностранные языки:
  - Мы изучали какие-то дурацкие тексты, например, про хиромантию, а говорить между собой об элементарных вещах не могли.
  И этот скоропалительный разговор не ушел от внимания моей подруги.
  - А это явно не твой ученик, - шепнула она мне, отхлебнув из фужера вкуснейшего компота, который пришел на смену белому вину.
  - И почему ты так считаешь?
  - Он позволяет себе вести беседу на  иностранном языке в присутствии людей, которые его не понимают.
  Возразить мне было нечего, но и оставить ее реплику без ответа я не мог.
  - Хочешь я скажу очень приятную для тебя вещь? – сказал я с милым выражением лица. 
    - Скажи!
   - Вот какой ты была занудой в институте, такой и осталась…
  Андреева рассмеялась так звонко и радостно,  словно мои слова действительно доставили ей огромное удовольствие. При звуках этого столь искреннего смеха на лицах моряков тоже засияли улыбки. А капитан посчитал своим долгом поинтересоваться, чем этот смех вызван:
  - Людмила Семеновна, что это вам Валентиныч такое смешное рассказывает? Неужто он вспомнил, как однажды на уроке он задал мне вопрос:  «What is your name?» ,  на который   я ответил с вполне понятным недоумением: «Как будто вы не знаете».
  Андреева рассмеялась и этому случаю, давно уже ставшим  сахалинским анекдотом, но ответила честно:
  - Нет, он никогда не рассказывает мне что-либо о своих учениках,  что может как-то бросить тень на их репутацию. Просто он вспомнил, какой веселой и остроумной студенткой я была во времена оны…
   - Расскажите, расскажите, Людмила Семеновна! – взвился Ветошкин, будучи большим охотником до веселых историй.
  - Ну, вот, хотя бы этот совсем небольшой случай… - не задумываясь, начала моя однокурсница, словно этих случаев у нее на памяти было великое множество. – Мы были на картошке… Вы, наверное, уже не знаете, что такое. Это когда студенты выезжали помогать колхозникам убирать  урожай. Такая помощь была настолько массовой, что у нас шутили: «Третий рабочий семестр - это когда колхозники помогают студентам убирать картошку». Так вот девочки шли вслед за картофелекопалкой, собирали корнеплоды  в ведра, а юноши пересыпали в мешки и стаскивали их на место погрузки.  Туда подъезжали машины из соседней воинской  части и увозили картошку на склад. Причем погрузка  тоже входила в обязанности наших парней, хотя солдат всегда было двое: водитель и грузчик.   Но они ни разу не помогли нам. Стояли в сторонке, улыбались и щелкали семечки.   Мне стало жаль наших мальчиков, и однажды ваш будущий учитель, как вы его называете, Валентиныч, видит такую картину: я подхожу к шоферу, отвожу его за ручку в сторону и что-то говорю ему с кокетливым выражением глаз. И тут же солдатики мигом забрасывают мешки в кузов и уезжают.  Наши юноши счастливы, но Валентиныч, питающий ко мне кое-какую симпатию, потихоньку начинает тревожиться: «А что же это Андреева сказала такое этому охломону, что тот со всех ног бросился грузить машину?». Сначала он тревожится молча, потом начинает шутливо рассуждать вслух о том, что Андреева, наверное, пообещала солдату бутылку самогона. На что более прямолинейный напарник Валентиныча, Женька Краснослободцев, говорит: «Нет, она побежит сегодня к нему в часть на свидание». Услышав такое, Валентиныч волнуется и начинает пытать меня: «Ты что ему сказала?» Помурыжив его с полчаса, я признаюсь, что сказала солдату буквально следующее: «Ребята, помогите погрузить машину, а то наши парни такие хиляки, что их после работы даже целоваться не тянет».
  Кают – компания грохочет, Ветошкин трет прослезившиеся глаза, я скромно опускаю взгляд долу: что было, то было…
   Люся Андреева никогда не была занудой, это точно…
   После обеда Ветошкин собирается устроить нам экскурсию по теплоходу, но обращаюсь к нему с вполне оправданной укоризной, отнюдь не учительской:
   - Саша, будь человеком! Как можно после такого обеда лазить по твоим трапам…  Да и с Людмилой Семеновной мы и словом не перемолвились о нашем житье-бытье после последней встречи. Найди нам укромное местечко, как ты нам обещал, а вот когда мы вдоволь наговоримся, покажешь нам свою каравеллу.       
 - Хорошо, - согласился Ветошкин. – У меня на спардеке есть симпатичная каюта. Специально приготовлена для лиц женского пола… Не надо сразу делать  нехороших выводов, Валентиныч. Со мной часто в плавание ходит моя жена Маша. А нынче вот не пошла, так как весной родился у нас внук  Пашка.
  - Поздравляю, - сказал я угрюмо. – Мог бы и позвонить, обрадовать старого учителя. Ведь это для меня как рождение собственного правнука.
  - Ты уж извини, - понурился Сашка. – Я ведь иногда гружусь в таких местах, где на дисплее моей мобилы только одна надпись: «Нет сети».   
  Каюта на верхней надстройке оказалась действительно очень уютной, сразу видна была женская рука.
  Андреева раздвинула занавесочки на иллюминаторе и вскрикнула: совсем рядом с нами стремился в небо шпиль Петропавловского собора.
  - Красота-то такая! - тихо произнесла она. – Как хорошо, наверно, плыть на таком пароходе и видеть вокруг  такую красоту.
  - И кто тебе мешает?  - сбил я ее высокий настрой. – Выходи замуж за капитана дальнего плавания, и вперед…
  - Ты все шутишь, - грустно сказала она. – И годы тебя не образумили…
  - А какие наши годы? – ответил я игриво, зная, что разговоры о возрасте очень опасны для женщин наших лет. – Я, например, встречаясь со своими учениками, ощущаю себя молодым.
  - Тогда тебе повезло, - почти незаметно улыбнулась она. – По-моему, сам Ветошкин, твой любимый ученик, уже почувствовал, что он дед. А ты  все стараешься доказать всем, и себе в том числе, что ты молод и непогрешим.
  - Ладно, Андреева, - сказал я примирительно. – Ты, как всегда, права. Расскажи мне лучше, как живешь.
  Люся задумалась и неожиданно сказала:
  - А помнишь, как мы зимой ходили в горы?

                (продолжение следует)