Младые годы. Глава 2. Казаки

Глава 2. Казаки.

Поскольку уж речь зашла о бабушкиной семье, расскажем о ее судьбе. Она была самой младшей в большой казачьей семье Иловлинской станицы. Ее отца звали Григорием, мать - Настей. У них было двое сыновей, старший - Иван, младший - Софрон, трое дочерей, старшая - Прасковья (в семье ее звали Параня), средняя - Феня и младшая-Александра (Алешина баба Саня). Дед Григорий детей воспитывал в большой строгости, не жалея и младшей дочки - Саньки. В частности, за обедом, ей нельзя было не только раскрыть рот и что-то сказать, но и схватить ложку первой. Приоритет всегда был за отцом - главой семейства. Если же она нарушала порядок, отец тут же наотмашь бил ее рукой по лицу. Видимо, как последствие этого, она сильно потеряла обоняние и различала лишь резкие и сильные запахи.
Когда началась Гражданская война, братья ее ушли на фронт и воевали за красных. Старшие дочери к тому времени вышли замуж и жили отдельно. Параня - в хуторе Авилов, а Феня - в Песчанке. Саня с отцом (мама ее умерла, когда Александре было 8 лет, в 1910 году) жили в хуторе Боровки. Власть в хуторе часто переходила из рук в руки, и они с отцом прятались во время боев в погребе.
О судьбе ее братьев долгое время ничего слышно не было. Но уже к концу треклятой Гражданской войны в хутор стали возвращаться казаки. Вернулся и отряд, в котором воевал брат Иван. Он служил ординарцем командира Колесова. А перед их приходом по селам прокатилась волна объявленной новой властью Советов продразверстки. Ретивые продотрядовцы подчистую выгребли у казаков все продовольствие, включая даже семенное зерно. Заодно реквизировали и тягловый рабочий скот. Короче говоря, теперь - что хочешь - сей, на чем хочешь - паши! Отняли все. Даже мышам в амбаре жрать стало нечего!
И вот, завидев такой разворот родной Советской власти, за которую сражались казаки на фронтах Гражданской, так называемую, «лучшую жизнь», командир Колесов срочно приказал своему отряду собраться у станичного правления.
Там он сам поднялся на ступени крыльца правления, затем выволок за шиворот председателя и публично расстрелял как вредителя трудового казачества. Всаживая в него пулю за пулей из нагана, Колесов приговаривал:
- Вот тебе, паскуда, хлебушек, вот тебе молочко, вот тебе яички и маслице!
Результат расправы, которую единодушно при этом поддержали и бойцы, и собравшиеся казаки, не заставил долго ждать ответную реакцию новой власти. Весь отряд и его командир Советской властью был объявлен контрреволюционерами и вне закона. Из области были посланы каратели ЧОНа (частей особого назначения) для уничтожения возмутившихся несправедливостью казаков. Колесов приступил к партизанской войне, и довольно длительное время успешно воевал с бывшими соратниками по Гражданской войне. Но однажды их прижали к устью реки Иловля (казаки звали ее Ловла), где она впадает в Дон.  Партизаны скрылись в густых вербах и камыше. Их окружили и предложили сложить оружие. Но отважные казаки долго не сдавались и оборонялись. Тогда, во избежание больших потерь, представители новой, предательской власти, решили применить хитрость и коварство. Они стали кричать колесовцам, что если те сложат оружие и сдадутся в плен, то им гарантируют жизнь. Те поверили - родная власть как-никак, кровь же за нее проливали! А их, как и весь русский народ, большевики обманули.
Сложив оружие, казаки вышли из укрытий к карателям. Всех тут же арестовали и, избивая как скот погнали в тюрьму Новочеркасска. Колесов якобы сам застрелился, не пожелав сдаваться в плен. В Новочеркасске «справедливый» суд новой власти вынес смертный приговор: расстрелять.
В ночь перед казнью Иван Бойков (брат бабушки) попросился «до ветру». Караулил их, по стечению обстоятельств, станичник Ивана. Он пожалел молодого, здорового и красивого парня и предложил бежать:
- Беги, Ваня, а я пальну в воздух, для острастки. Может, удастся тебе скрыться, а? Мы же станичники с тобой!
Иван какое-то время раздумывал, а потом отказался:
- Нет, спасибо, полчок! Скрыться мне некуда, все одно споймают! Да и тебя я под расстрел подведу. Так что веди назад, в камеру.
Нутро всех мятежных казаков расстреляли. Власть воздала должное героям Гражданской, сражавшимся за нее.
Дед Григорий, узнав о гибели любимого сына, долго болел. Но правду говорят: пришла беда - отворяй ворота! Вскоре, еще не оправившийся от удара, дед получил еще одно страшное известие: вернувшиеся с Южного фронта однополчане Софрона, рассказали семье о его смерти. Он заболел сыпным тифом. Его погрузили в эшелон, с такими же заболевшими, и отправили в тыл, в Царицын. Пока еще мог вставать, Софрон буквально на каждой станции подходил к окнам и спрашивал, облизывая спекшиеся от жара губы, не Иловля ли еще? Умер он на подъезде к станции Тихорецкая, когда поезд остановился, его и трупы таких умерших тифозников, выгрузили и прикопали рядом со станцией. Могила его, впрочем, как и Ивана, родственникам остались неизвестны.
Так и сгинули оба брата - опора деда Григория. Он не вынес нового удара и больше не поднялся, а через некоторое время умер. Случилось это в 1923 году.
А баба Саня, которой в ту пору исполнилось только 20 лет, осталась в доме одна. Вскоре она вышла замуж за казака из соседнего хутора, что за Иловлей-рекой, - Федора Корецкова. У него на Гражданской войне также погиб брат - Михаил. Он воевал в отряде красных, у небезызвестного Подтелкова. По рассказу Федора, незадолго до своей гибели, Михаил заскочил повидаться с родней в свой хутор Тары. Одет был в кожанку, весь увешан гранатами и перепоясан пулеметными лентами. Их мать так и вцепилась в него, не хотела отпускать, как будто чувствовала несчастье. Но Михаил силой оторвал материнские руки от себя и сказал:
- Ничего, маманя! Мы победим и завоюем свободу всем нам! Зато знаешь, опосля какая жизня хорошая настанет?! Живи - не хочу! За то мы и бьемся с товарищами! И ушел.
А вскоре в хутор пришла весть, что весь их отряд, во главе с Подтелковым и комиссаром Кривошлыковым, попал в плен к повстанцам. И когда их казнили (об этом подробно описал М.А. Шолохов в своем романе «Тихий Дон»), то в отличие от прочих, кто молил о пощаде, Михаил Корецков не унижался и гордо молчал.
Вот такая родня была у Алешиной бабушки! Что тут сказать, судьба ей нелегкая досталась! Да и мало кому стало лучше жить в этой новой, «свободной» России.
Когда же на фронте Великой Отечественной убили мужа бабы Сани - Федора Корецкова, она осталась вдовой в 39 лет с двумя дочерями, коим было 18 и 15 лет. А когда дочери выучились - старшая на юриста, а младшая на врача, и поселились в Волгограде, то ей пришлось, продав все имущество, перебираться туда же. И стала она домохозяйкой, воспитывая внуков.
Мы с вами сделали отступление, сообщив о том, как немногие захваченные из деревни вещи бабы Сани, оказались в ее квартире в городе и которые так занимали ее внука Алешку. Огромный интерес у него также вызывала ножная швейная машинка «Зингер», еще дореволюционного выпуска. Она была большой и очень тяжелой. Внизу - огромная педаль для ног. И Алешка страшно любил, усевшись своей пятой точкой на эту педаль, делая усилие, качаться взад-вперед. Машинка при этом начинала мерно и гулко стрекотать, путая заправленные в иголку нитки. Ох и доставалось же потом ему за это баловство от бабули! Но интерес не пропадал.
А когда он стал немного старше, его родители взяли дачу невдалеке от Алюминиевого завода. От остановки автобуса до дачи путь был не очень близкий и занимал минут 20-25 ходьбы. И вот его бабушка, которая, как на дачу, так и обратно, тащила нелегкие сумки, всю дорогу вынуждена была слушать нытье младшего внука (старший - Вадим дач терпеть не мог и не появлялся там). А родители Алешки и тетя Нина обычно были на работе. Канючил же Алешка по дороге обычно одно:
- Бабушка! (чаще он называл ее, пропуская буквы «бу», и получалось «ба - шка») Ну возьми же меня на ручки! А?
А неистощимая на всякого рода выдумки бабушка придумывала, чтобы не тащить на себе еще и этого карапуза следующее. Она останавливалась, ломала хворостинку-прутик и говорила:
- А вот тебе, внучек, лошадка. Седлай ее и скачи «верхи» (то есть верхом) до дачи. И свершалось чудо! Алешка разом переставал занудно ныть и пускать сопли-пузыри со слезами. Вмиг забыв обо всем, он седлал прутик и, зажав его между ног, весело несся вскачь то рядом с довольной бабушкой, а то и ускакивая далеко вперед нее. Да при этом еще и бодро нахлопывал себя ладошкой по ноге, будто коня подбадривал нестись быстрее.
На даче они работали всяк по-своему, в меру сил и возможностей каждого. Конечно же, Алешку, в сиу его возраста, особо не нагружали. Обычно он строил замки и пещеры в груде песка перед калиткой. Пускал в плавание корабли в металлической емкости с водой. Порой усаживал на корабли и команду - пойманных им муравьев и божьих коровок. Но последние взбирались на мачты и, расправив крылышки, улетали в небо, предательски оставив суда. Муравьев же, попавших в воду, сам же командующий-адмирал Алешка спасал и отпускал. Играл он часто и в солдатики, отрывая для них траншеи и окопы и обстреливая камешками. Короче говоря, мальчик чаще развлекал себя сам, занимаясь общественно бесполезным трудом. Впрочем, польза от этого для бабушки все же была. В это время он ей абсолютно не мешал. А она тем временем копала грядки, рыхлила, полола, поливала, сажала и готовила обед. Когда же внучек немного вырос, его тоже стали потихоньку привлекать к труду. Он стал помогать пропалывать, поливать, собирать ягоды и фрукты. Отец его, будучи по специальности инженером-конструктором, самостоятельно спроектировал и выстроил весьма приличный дом с чердаком и глубоким погребом, который закрывался тяжеленной металлической крышкой с прочным и хитроумным внутренним запором. Сломать крышку и проникнуть внутрь погреба можно было, вероятно, только с помощью взрывчатки.
Алешке запомнилось, что как-то в зиму, когда он приехал с отцом на дачу набрать в погребе заготовленной картошки и солений, они увидели, что неизвестные воры побывали в доме, где все перевернули. Но никаких особых ценностей, видимо, не отыскали и попытались проникнуть в погреб. Но лишь поцарапали прочную крышку, так и не сумев ее открыть.
Помнится, как отец тогда, посокрушавшись оставленному дачными «хищниками» беспорядку, написал для них на будущее записку, которую оставил на крышке погреба:
«Граждане воры! В погребе ничего ценного нет. Просьба не ломать зря!»
И хотя в ту зиму было еще несколько «набегов» таких вот «граждан-воров», но погреб они больше не трогали. Видимо, поверили записке отца.
Дача у родителей Алешки была уже несколько лет. Посаженные деревья и кустарники заметно выросли и давали приятную тень летом. А как-то осенью, приехав с Алешей на дачу и войдя во двор, родители увидели в глубине сада какое-то крупное животное коричневого цвета. Приглядевшись, узнали в нем лося. Он гордо лежал на боку, на влажной земле, около зацементированной ямы с водой. Видимо, попив водички, отдыхал. Завидев людей, лось резко вскочил на ноги, стал в раздумье срывать губами листья с веток и нервно жевать.
В отце Алеши внезапно пробудился охотничий азарт. Он забежал в дом и появился оттуда с топором в руках, собираясь «добыть лосятины». Алешка тут же заревел - ему было жалко убивать доверчивое животное. Мать Алеши тоже стала увещевать мужа не делать этого, сказав, что мало того, что лоси занесены в «красную книгу», да и опасно это для собственной жизни и здоровья.
Однако лось сам разрешил создавшуюся ситуацию. Как только люди стали к нему приближаться, он перестал жевать, в несколько прыжков добрался до ограды соседней дачи и перемахнул ее, даже не задев копытами. А затем скачками понесся по дачам, ломая по дороге кусты.
Так что, к радости мальчика, все обошлось благополучно. А отец опустил топор и вздохнул, но с каким-то облегчением.
На даче Алешка часто пилил и строгал различные дощечки, сооружая из них боевые корабли, в которые вбивал гвозди-пушки. Как-то приехав с бабулей, он вновь взялся за пилу. Но доску держал на весу и не совсем удобно. Бабушка несколько раз напомнила ему, что доску нужно взять удобно и не пилить ее навесу, потому что может пила соскочить и повредить руку.
Но упрямый мальчишка ее совету не внял. Бабуля вскоре ушла заниматься огородом, а Алешка продолжил неутомимо пилить доску в том же, неудобном, положении. И случилось то, что предрекла бабушка. Доска как-то неловко повернулась в руке, и полотно пилы-ножовки соскользнуло с нее, отрезав часть ногтя на пальце до крови. Кровь не потекла, а прямо брызнула и полилась на пол.
Опасаясь за то, что теперь его будут ругать за глупое упрямство, Алексей даже не вскрикнул от боли, зажал пораненный палец, пытаясь сдержать кровь, и шмыгнул через весь сад, в дальний его конец, где спрятался в густых зарослях малины, пока не остановится кровь. К ране он там плотно прижал сорванный лист малины.
Каково же было его изумление, когда кусты раздвинулись и внезапно появилась вездесущая баба Саня. Она укоризненно и сочувственно покачала головой, забрала внука и отвела его в дом, где, промыв рану, обработала одеколоном, крепко, но аккуратно замотала поврежденный Алешкин палец. Внук умел терпеть боль и даже не пикнул.
- Бабушка, а как ты меня там нашла? - спросил ее удивленный Алешка.
- Да милый мой, ты же все кругом кровью улил, так по следам крови и нашла тебя, - ответила та. - Я же упредила, чтобы ты взялся поудобнее, либо вовсе бросил пилить. Но ты меня не послухал - ворчала она. - Вот отец теперь тебя не только отругает, но еще и накажет вдобавок. А всего-то надо было тебе бабушку послушать, - продолжала она, впрочем, довольно ласково. - Ну, больно тебе, родный?
- Да не сильно уж, я потерплю, - ответил ей неслух Алешка. Он был на редкость терпеливым к боли и никогда не ныл и не хныкал. Старался выглядеть мужчиной.
В свободное от полевых работ время они с бабушкой на даче обычно играли в карты, в «дурачка». Но бабушка почему-то все время выигрывала и часто ему «навешивала погоны». Видимо, она была опытным игроком, в отличие от внука.
Потом, уже позже, дачу эту решили продать, так как отец взял дачный участок в другом месте. Да и тетя Нина не отстала от него, тоже взяв участок на берегу Волжского водохранилища, которое все называли «море». Ее дача теперь была на последней остановке автобуса,  а отцова - на первой, тоже на берегу моря. А на прежней даче моря как раз и не хватало, особенно в жаркую летнюю пору. Ни тебе искупаться, ни порыбачить было нельзя. Зато теперь забот у бабы Сани и маленького внука прибавилось ровно вдвое.
Интересно получилось, когда отец продавал прежнюю дачу, то никак не мог сойтись в цене с покупателем. Тот предлагал 600 рублей, а отец просил 700. И тут маленький Алешка вдруг подал свой голос:
- Пап, а за 650 рублей не пойдет? - Ни вам, ни нам, как говорится.
И странно, но стороны вдруг приняли именно предложение маленького советчика. Оно устроило всех. Так и поступили.