Чардаш Монти

  Из открытого окна гостиничного номера петрозаводского отеля «Онега Палас» открывался восхитительный вид. Тёмные воды Онежского озера, низкие серые облака над ним, вековые ели, покрывавшие берега Ивановского острова, олицетворяли всю красоту Карелии. Я вдыхал чистый прохладный воздух и вспоминал маму дяди Фёдора из «Каникул в Простоквашино»: — Эх, была бы у меня вторая жизнь, я бы провёл её здесь.
Нет, конечно, не провёл бы. Даже близко бы не поселился. Слишком суров этот край для избалованного солнцем южанина, никогда не жившего севернее сорок пятого градуса северной широты.
В дверь постучали. За мной пришёл местный житель, любезно согласившийся познакомить меня с региональной столицей. Пока я обувался и выполнял рутинную проверку наличия денег, электронного ключа от номера и документов, в кармане Игоря зазвонил мобильный телефон. На другом конце «трубы» был его сын.
Из разговора Орлова с сыном (а Орлов была фамилия моего приятеля) я понял, что его тринадцатилетний сын воспользовался отсутствием отцовского контроля и пропустил урок музыки. Отцу было слегка за шестьдесят, и по манере его разговора с подростком было очевидно, что он очень любит своего позднего ребёнка.
— На чём сын играет? — коротко спросил я Игоря.
— На аккордеоне, — прикрыв микрофон телефона, шёпотом ответил он.
— Как его зовут?
— Валера.
— Дай телефон мне, — сказал я и, не дожидаясь ответа, взял мобильник из рук Орлова.
— Валера, это дядя Юра. Слушай сюда, сынок. Я в твои годы пять лет ходил в музыкальную школу. Мой отец вырос в деревне и считал, что первый парень на селе — это тот, кто умеет играть на гармошке. А так как он пережил немецкую оккупацию в Донецкой области, то усвоил на всю жизнь, что немецкий аккордеон, особенно «Вельтмейстер» три четверти, — лучший музыкальный инструмент в истории музыки. Спорить с ним было бесполезно. Я ходил в музыкалку с одиннадцати лет до шестнадцати. Обижался на него. Особенно в те часы, когда все мои приятели гоняли во дворе в футбол на баскетбольной площадке или играли в настольный теннис на грубо сколоченном столе, покрытом вздувшейся от дождя фанерой, а я в это время наяривал вальсы Штрауса, учил сольфеджио или штудировал биографии композиторов, готовясь к уроку музыкальной литературы. А ещё я пел в хоре по воскресеньям, Валера, в то время, когда мои приятели щупали одноклассниц в тёмных залах кинотеатров на дневных сеансах. К тому времени я уже понимал, что деревенский гармонист, хоть и был популярен среди односельчан, много терял. Потому что, пока он перебирал пальцами кнопки гармони, обеспечивая за околицей танцы местной молодёжи, его товарищи прижимали к себе девушек. А кто девушку танцует, тот и ведёт её в сумерках к ближайшему сеновалу по окончании танцев.
Понимать-то я это уже понимал, но отцу не перечил и продолжал учиться. Повзрослев, я осознал следующее: главным уроком моего музыкального образования было не умение играть на музыкальном инструменте, а воспитание характера. Умение преодолевать трудности и не обращать внимания на соблазны на пути к достижению поставленной тобой цели.
— Ну а музыкальное образование пригодилось хоть раз? — робко спросил юноша, наверняка слегка обалдевший от такого нравоучения.
— Умение играть на аккордеоне — нет. За сорок лет я ни разу его в руки не брал. Однако сами уроки определённо повлияли на развитие музыкального слуха. Не могу сказать, что голос у меня хороший, но когда пою, то в ноты попадаю. И ещё хочу рассказать тебе о забавном случае, связанном с моим музыкальным образованием, который произошёл лет семь назад и послужил моему продвижению по службе, — я покосился на Игоря и приподнял брови, спрашивая его одобрения на очередной рассказ.
Орлов кивнул головой и тихо сказал:
— Давай.
— Руководство компании, в которой я работаю, получило приглашение посетить Венгрию для оказания помощи в решении вопроса государственного значения. В состав нашей маленькой делегации из трёх специалистов последним включили меня. Гостеприимные хозяева обеспечили нас авиационными билетами с днём прибытия вечером в пятницу, несмотря на то, что работать мы должны были начать только в понедельник утром. Это было сделано специально. Нам дали время на акклиматизацию, переход в режим жизни в другом часовом поясе и ознакомление с достопримечательностями прекрасного Будапешта.
В один из двух выходных дней, праздно гуляя по столице Венгрии с двумя своими вышестоящими начальниками, я обратил внимание коллег на уличного музыканта, игравшего на своём аккордеоне очень красивую мелодию.
— Чардаш Монти, — бросил я небрежно.
— Да брось ты, — усмехнулся мой босс.
На что его зам поддакнул:
— Ты не можешь знать композицию, которую играет уличный музыкант в центре восточноевропейской столицы. No way, — добавил он, что переводилось как «ни за что».
Я пожал плечами, мол, «мне всё равно, верите вы в это или нет». Однако, только мы собрались продолжить наш путь, не бросив музыканту в шляпу даже пятьсот форинтов, как аккордеонист ускорил темп игры, стал приплясывать в такт музыке и, энергично кивая головой, принялся повторять:
— Чардаш Монти, чардаш Монти, иген, иген, чардаш Монти.
Мои поражённые боссы остановились, повернулись к танцующему венгру, потом переглянулись между собой и перевели взгляды на меня.
— Но как? — спросил меня старший из них.
— Очень просто, — ответил я. — Широчайшие познания в области мировой литературы, истории, культуры и плюс к тому профессиональные знания. Всё тут, — с издёвкой постучал я указательным пальцем себя по виску. — А иначе вы бы меня с собой не взяли.
Наслаждаясь возмездием, я добил их фразой:
— Ай-кью просто зашкаливает.
Это, конечно, была шутка. Я бы в жизни не отличил чардаш итальянского композитора Витторио Монти от другого чардаша, я бы вообще не выделил чардаш среди любой скрипичной композиции цыганского табора, если бы на выпускном экзамене своей музыкальной школы не играл именно его.