Новая история Пьеро

Арлекин убил мышь.
Мышь громадную, почти крысу. Он увидел торчащие из-под досок сцены усы, подкрался сзади и всадил в спину зверя свой маленький нож. Мышь пискнула, и медленно повалилась, чуть не придавив Арлекина.
Об этом сразу узнали все - и Пьеро, и Коломбина, и сам Кукольный Мастер. Так как последний изрядно выпил, то просто пробормотал что-то нечленораздельное, дёрнул Арлекина за рог на клетчатой шапке и ушёл к себе. Пьеро было попросту жаль ни в чём не повинную мышь. Ну зачем, зачем он это сделал? Разве ему помешала мышка? А Коломбина... о, как Арлекин выкаблучивался перед ней, как совал под напудренный носик мышиный хвост, какие гримасы строил... Поцелуй сразу был прерван пощёчиной с одной стороны, и внезапным криком Пьеро с другой. Так кричат раненные, падающие птицы.
Коломбина ушла вместе с Мастером, уже трезвым и добрым, на рынок. Она хорошо разбиралась в готовке, и из кармана подсказывала Мастеру, что покупать. Она вообще как будто всё знала. Знала, какая будет погода, знала, в каком году и какого числа день рождения первой в мире куклы, знала и замашки своего несчастного создателя и хозяина. Она могла быть и матерью, и сестрой, и актрисой. Только вот любимой быть не желала.
Но иногда... иногда чудо всё-таки случалось. Иногда какая-нибудь случайно обронённая слеза ударялась будто о душу Коломбины, разбиваясь на миллион осколков, и... и грубые насмешки с издёвками вдруг превращались в какой-то неведомый сон, где Пьеро оказывался в дурманящей пелене из объятий и тихого шёпота. В такие моменты бедный Пьеро замирал, чувствовал лишь ладонь Коломбины на своих острых лопатках, да запах её плеча - тёплый и нежный, похожий на запах нагретой на солнце коры, да частое-частое биение своего маленького сердечка, осторожно соединяющееся с мерными и спокойными вздохами в груди Коломбины.
А потом... а потом она резко отшатывалась, и убегала, оставив сбитого с толку, потерянного Пьеро плакать вновь. Всё возвращалось в свою колею. Коломбина безжалостно дёргала его за нитки и длинные волосы, будто наслаждаясь болью, которую испытывал Пьеро. Изо всех углов к нему неслось: "Недоделанная кукла... дефект..." Он и правда был выточен не из липы или ясеня, как другие, а из нежной ивовой коры. От этого лицо Пьеро было таким белым, что даже грим не был нужен.
Пьеро уходил к себе в гримёрку. Садился за грязный серый от времени стол, ронял голову на руки, и сидел так долго-долго. Затем вставал. Отрывал очередной клок обоев. И захлёбываясь слезами, рвал, гладил, обжигал и клал глыбы льда на её акварельное лицо в обрамлении пушистых лучей. Когда его создавали, Коломбина, появившаяся на день раньше, случайно уронила куда-то между древесными волокнами рыжий волос. Куда-то в область сердца.
Однажды, когда Пьеро били особенно сильно, Коломбина ударила его ногой в живот, крича: "Ну давай, хлюпик, посмотрим на твою..!", а Арлекин вымазал длинные волосы Пьеро розовой пудрой Коломбины, тот убежал с плачем, и нарисовал дикое красно-чёрное, рогатое чудовище, затем порвал бумагу, и, глотая слёзы обиды, сжёг рисунок в камине. На следующий день Арлекин опалил себе руку у факела на сцене, и выступать не смог.

***

В ночь на 13 ноября спать не лёг никто, хотя Мастер два раза прошёл по комнатам и проверил, загасили ли свечи. Трое кукол, как и все куклы мира, страшно боялись пятницы тринадцатого. Говорили, что в роковую ночь, когда полная луна освещает всё холодным голубым светом, а часы бьют двенадцать, появляются Ножницы. Большие и ржавые, они летают и разрезают нити кукол. Так умирают совсем маленькие дети - ведь они тоже держатся на невидимых ниточках, связанных с матерью.
Ввиду "черезвычайных обстоятельств", как сказала Коломбина, решили на ночь собраться вместе. Театр был таким маленьким, что втроём можно было уместиться только в главном зале или во дворе.
Когда по коридорам и закоулкам разнёсся храп Мастера, троица на цыпочках прошмыгнула в зал. И замерла.
Не таким уж большим был этот зал - пятнадцать рядов да сцена - но марионеткам он показался громадным. Тёмные углы затаились, лунный свет электроразрядом пронзал шерстистые спинки сидений. Пьеро придвинулся к Коломбине.
На деревянной сцене расстелили матрасы, одеяла, простыни. Улеглись.
- А я знаешь где был? Пол сценой! Там так, что прям глаз выколешь - не видно! Без луны, без ничего! Правда, боятся там было нечего, разве что...
Коломбина устало вздохнула. Арлекин гаденько улыбнулся Пьеро через лежащую Коломбину. Тот съёжился.
-... разве что кто-то напустит в штаны от страха! - победно закончил Арлекин.
Коломбина отвернулась от него, но и на Пьеро смотреть не стала.
- Дайте поспать. Сил моих больше нет.
Пьеро робко тронул её за руку.
- Ну, чего?
- Мне страшно.
Коломбина хотела хмыкнуть, или как-нибудь колко ответить, но голос её прервал громкий скрежет.
- Это что? - Арлекин зевнул, приподнялся на локте - я только заснул.
Скрежет повторился. Он слышался довольно далеко, но явственно.
- Не знаю... - Коломбина вдруг задохнулась, прижала ладони к щекам, глянула огромными глазами на Арлекина, на Пьеро - это Ножницы...
Арлекин будто враз полинял. Смуглое лицо его стало белым, как мел. Квадратики комбинезона потекли белёсым.
- Их же нет...
Коломбина, севшая было, медленно повалилась на деревянный пол. Пьеро бросился к ней, подхватил, едва не запутавшись а длинных рукавах.
- Конечно, конечно нет... - в темноте его хрипловатый и высокий голос звучал непривычно - раньше все слышали только его всхлипы - Конечно нету...
Коломбина открыла глаза.
- Арлекин?
Но никто ей не ответил. Коломбина встала.
- Пьер, где Арлекин?
Пьеро поднял глаза. Уцепившись за бахрому, в складках занавеса прятался мышиный вояка. Скрежет приближался, мерный и неумолимый.
- Вот что - забормотал Пьеро - ты садись в тень занавеса, а я...
- А ты?! Мы без тебя ни одной пьесы не поставим!
- Без Арлекина тоже...
- Ну и дурак же ты! Кто ж... кто же... меня любить будет.!? - и осеклась.
Пьеро молчал.
- Ладно - Коломбина смотрела в пол - давай думать.
Пьеро протянул руку к её волосам, достал красную ленту. Один конец привязал к фонарю на рампе, а другой к спинке сидения в первом ряду. В лунном свете лента блестела, как... натянутая кукольная судьба.
Они сидели и слушали, как скрежет доносится из-под самой двери.
- Пьеро, а что Арлекин?
- Ничего... ничего.
- Мы не умрём?
- Нет-нет. Куклы не умирают. Это всё сказки... Ножницы нас не найдут, пролетят мимо в ночь. Не поймают, не погубят. Из лунных лучей я сплету тебе венок, слезами своими омою, из подола рубашки сошью белое платье... не бойся ничего.
Дверь распахнулась, вспыхнул свет, и знакомый до боли в спине голос пробормотал:
- Чёртовы куклы, снова куда-то мою грелку подевали...
На руках у Мастера Коломбина не смотрела на Пьеро. Не смотрел на него так же и Арлекин.
Уложив кукол в ряд в ящик стола у своей кровати ( "И не смейте больше так поступать! Если бы вы сказали, я мигом бы вас устроил на ночь!"), мастер заснул снова. Арлекин по-прежнему ни на кого не смотрел. Коломбина чему-то улыбалась в темноте. А Пьеро удивлённо сгибал и разгибал ивовые пальцы - Мастер не смог развязать узлы на ленточке Коломбины, служившей неким манекеном.
- Видно, с чувством вязал. Что-то из души вложил в узел защитный. Крепко повязано... - чесал в бороде Мастер.
Пьеро в эту ночь не плакал.