Глава 1. Начало конца

Постоянны только изменения.
Китайская мудрость

Мысли приходили с завидной регулярностью. Но завидовать было некому, потому что единственным их наблюдателем была Милуша, да и мысли были горько- кислые на вкус, терпко обжигали любую попытку самооправдания, и потому моментально омрачали окружающую жизнь и вызывали колющее неприятное ощущение в области груди где-то между ребрами. Каждый раз их появление сопровождалось коротким замыканием всех прочих процессов. В глазах начинало щипать, в животе стрекотать, кожа около рта оттягивалась вниз вместе с уголками рта, и вообще, хотелось сесть на корточки, сжаться и зарыдать так, чтоб везде захлюпало.

Мысли эти отличались от прочих своей ужасающей правдивостью и не предвещали изменений к лучшему. Особенно  назойливо, беспокоила мысль о том, что надо перестать раздражаться при виде людей и, более того, полюбить их всех вместе и каждого отдельно, потому что, уж очень это отвратительно, слышать свой визгливый голос, обвиняющий или осуждающий кого-либо.

Но не сформировалась в ней еще эта упругая как клубок сила воли, которая, наконец, остановила бы эту постоянную заинтересованность чужой жизнью, более чем своей собственной.

Особенно дерзновенно раздражал определенный тип людей. Ей не надо было их распознавать, они видны были ей с мимолетного взгляда. Так можно отличить ребенка, который играет во взрослого. Только они играют в важных и богатых, будучи на самом деле ограничено скудны, бледны и неинтересны. Как след от копирки повторит оригинал, но будет в своем повторении размыт и нелаконичен. Они курят, покачивая, головой, движения их скованы иллюзорной важностью и тела зажаты в ладно скроенный формат джинсы или пузырчатой кожи. Крепко удерживая неизменный аппаратик мобильного телефона, они вскользь бросают фразы обо всем. Они не бывают интересными или странно-загадочными, потому что всегда ограничены тем объемом новостей и шуток, которые удалось схватить из просмотренных накануне новостей. И среди них те, которых она выбрала себе в друзья, и к ним же в силу собственной ограниченности относилась и сама. Такая второсортица в жизни была для Милуши спутницей безрадостной горемыки-тоски.  Ведь именно человек- это начало и конец всего. Он есть причина, и он есть результат.

 Она не видела людей вокруг искренне счастливыми. Может, для раскатистого звонкого смеха они прячутся в своих квартирах, и когда их никто не видит, наконец-то заливаются свободным неудержимым заразительным хохотом?!? Решительное вранье.

Но Милуша решила все-таки начинать с того, что приносит радость. Найти всё лучшее, что есть в ней, в её друзьях, работе, жизни и конечно в людях вокруг. И нашла. Много. Но оказалось, что- основная-то трудность не распознать это сладкое всепрощающее ощущение радости, а удержаться на её крыльях после того, как праздник завершен.

«Ведь от чего мы только не зависим в этой жизни», - размышляла Милуша. От всего. От луны, от настроения начальника, от того наступили нам на ногу в метро или повезло сесть и подремать десять минут. Мы не можем предсказать свое поведение на ближайшие полчаса, потому как не знаем, что и как на нас будет влиять в это время. Может случиться, что стоя на кухне и срезая кожуру с по-зимнему неприглядных овощей, я услышу по радио удачную шутку, и как умалишенная начну смеяться. И, даже позвоню подруге и, прижимая плечом трубку к уху, и продолжая крутиться между кастрюль на кухне, поведаю ей шедевр юмора, и она, тоже посмеявшись от души, решит поделиться своей радостью, и скажет, что они завтра уезжают отдыхать на Кипр на две недели, потому что потом им предстоит переезд на ПМЖ в одну из развитых европейских стран.

И вот тут-то от шутки не останется ни следа, ни слезинки. Прощай хохот, прощай мелькнувшая радость, да здравствует осознание, что кто-то оказался счастливее, и как следствие - безуспешные попытки не показать свое растоптанное вмиг самолюбие. Ведь как можно себя любить, ежели никто в целом свете не согласился отвезти меня на белый пляж или на ПМЖ в страну, где нет проблем.  Вот так, бризом из далеких стран и уничтожается хорошее настроение. И глупо утверждать после этого, что легкое влияние чьих-то слов только что не снесло напрочь мою радость. На место хрупкого хрустального восторга легла грудной жабой думка о чьем-то счастье. А выпертая радость никуда не делась, не исчезла, не пропала на самом-то деле, она тут рядом, просто ей не осталось места в объеме памяти.
Ведь что такое радость? Это- счастье. А что такое счастье? Это- вдохновение, продленное созиданием.  Вот к созиданию и надо обратиться. Созидать- значит не только лепить из глины, стругать, строить или что-то там еще. Созидание – это творческий эмоциональный процесс, эмоциональное выражение пройденного опыта, впечатлений, всего самого яркого и чувственно прожитого.

Милуша страстно желала найти свое вдохновение и спокойствие, чтобы жить умиротворенно и, главное, интересно. Потому что жизнь потеряла вкус и перестала ее занимать. А хотелось смаковать, и летать, и ворковать, и чтобы все головокружительно менялось, но скудность собственного воображения и ограниченность рамками урбанистической реальности сделала ее слепой и потерянной для радости. Ей могло помочь только чудо, способное преобразить существо, уткнувшееся в собственное тупиковое упрямство, вытряхнуть свою скукожившуюся сущность к свету. Для этого нужно найти кого-нибудь из разряда сверх человека, а попросту говоря- Волшебника, желательно с талантом Тайного советника. И она вознамерилась его отыскать. Это стало главной ее мечтой, осуществить которую надо было, во что бы то ни стало.

Но не спросишь, же подругу, где найти волшебника. Если бы та знала, уже бы давно была бы…она задумалась о том, какой бы стала подруга. И поняла только одно, что заметила бы сразу, по внешним признакам. А что станет с ней, с Милушей, если она встретит волшебника? Какой хочет стать она? Этот вопрос и потащил ее через гладь будней, через тернии и хаос в душе, через непроходимую темноту воображения вперед.

* * *

Она прищурилась, и начала пристально всматриваться в зеленое стекло бутылки, пытаясь понять, сколько там осталось вина. И от его отсутствия она начала чувствовать раздражение. Целью бесчисленно выпиваемых стаканов было ощущение ватности тела и полнейший хаос в голове, которые помогали терять хоть на время и хоть как-то связь с этой опостылевшей реальностью.

Она отвернулась от бутылки, испытывая смешанное чувство неудовольствия- оттого что там осталось немного, и колющей брезгливости к себе, вызванной тем, что нет сил остановить этот тщательно скрываемый порок. Но она никак не хотела прекратить пить, потому что тогда было бы невозможно существовать вообще; потому что уже давно она потеряла нить, суть этого существования и то время, когда она оставалась одна, невыносимо пугало своей свободой и бессмысленностью.

Она уже не искала себе развлечений, она не старалась скоротать время перед телевизором или в болтовне по телефону. Какой смысл обманывать себя и отравлять этим, выглядящим по-разному, но одинаковым по вкусу, ярмарочным балаганом. Как от каруселей, если с них не слезать очень долго начинает мутить. Хотя в начале очень весело и задорно, но когда ты понимаешь, что тебя каждый раз протаскивают по той же самой дуге, то возбужденность сменяется сконфуженостью и разочарованием оттого, что не может быть ничего… НИЧЕГО… захватывающе нового и реального в этой жизни.

Она чувствовала обреченность маленького ослика, осознавшего что для него существует только один путь- от конюшни в поле и обратно.
 Но в отличие от ослика, я хотя бы могу напиться. Так она думала, пошатываясь, бредя из кухни в комнату и дойдя до кровати, рухнула, не раздеваясь на одеяло. Русые, отливающие пшеничным светом кудряшки хаотично сползли к краю подушки, открывая прекрасное молодое девичье лицо, профилем похожее на израильскую царевну.


* * *
 
Он появился у меня в кабинете, когда я билась над сведением баланса в выделенном мне бюджете по содержанию магазина. Бодро шагая и улыбаясь, он в момент оказался у моего стола, но не шлёпнулся в кресло посетителей, как обычно делали приходящие, а остался стоять, дожидаясь, когда я высвобожусь из этой кипы бумаг, чеков и записок, разложенных вокруг. Улыбнувшись для приличия, я пометила результат расчетов и высунулась из бумаг, снимая с носа очки. Надо сказать, что очки я носила больше для внешнего антуража. Несколько дорогих аксессуаров, это всё, что я могла себе позволить на свою более чем скромную зарплату. Многие вещи были обманчивы в моей жизни. Деньги, которые я получала, работая в этом элитном магазине, не имели никакой связи с окружавшей меня роскошью и были так малы, что я еле сводила концы с концами. Большая их часть уходила на оплату аренды маленькой квартирки в многонаселенном спальном районе. То, что оставалось, я тратила на еду. Но, чтобы выглядеть достойно, я покупала на сэкономленные с большим трудом деньги красивые аксессуары. Я считала, что именно это формирует впечатление о человеке, и это позволяло мне чувствовать себя уверенно.
Я уверенно и с интересом посмотрела на вошедшего: куртка-ветровка военного покроя, штаны из прочной ткани и походные ботинки. Я с трудом могла представить, кто он такой и чем занимается. Он хотел оставить свои координаты, по просьбе моего шефа. Я достала с одной из полок и открыла журнал, где хранила информацию о клиентах и посетителях салона. Механически глянула через сквозной стеллаж с цветами, имитировавший стену посредине кабинета и отделявший от меня место бухгалтера и компьютерного мастера. Последний в данный момент клевал носом над клавиатурой, а бухгалтер упорхнула по своим счетно-расчетным делам в одной ей известном направлении. Я вопросительно посмотрела на молодого человека, стоявшего передо мной, ожидая, что он назовет своё имя и род занятий, чтобы вписать его в нужную клетку.  И предложила ему сесть. Он обратился ко мне по имени, и тут я вспомнила, что видела его в нашем салоне до этого. Только тогда он приходил с девушкой, по виду иностранкой. Мой шеф тогда купил у них античную золотую монету. Я заелозила на кресле, как бывает, когда знаешь что-то секретное о человеке, и боишься, что он догадается об этом. И неожиданно для себя я начала с ним кокетничать. Он был обладателем обычного имени Костя, я записала номера его телефонов и пометила для себя в журнале– старинные ювелирные украшения. И уже собираясь уходить, он поколебался несколько секунд, и сказал: «Люда, а давайте с вами прогуляемся как- нибудь. Завтра я вечером иду на тренировку, а вот послезавтра я свободен целый день. Позвоните мне, если будет желание». И протянул визитку, намекая на своё персональное отношение. На визитке было изображение какого-то восточного божества, имя  и единственный номер телефона. Беря из его рук визитку, я посмотрела ему в лицо. Оно буквально лучилось светлой тайной радостью. А в его позе чувствовалось некоторое смущение.
- Хорошо, -сказала я.
Он пошел к выходу так же уверенно, как вошёл. «Я буду ждать»- сказал он уже в дверях и исчез в торговом зале.

Я покосилась в сторону спящего техника. Он уже не дремал, а набирал какой-то текст, потому что до меня доносился цокот кнопок. Я чувствовала себя неудобно, оттого что был лишний свидетель нашего разговора. Магазин был ювелирный, и многие вещи держались на доверии. Мне не хотелось создавать прецедента для лишних толков.

Но мысль о молодом человеке вызвала у меня умиление. За его спокойной уверенностью и прямолинейностью чувствовалось самообладание, и даже жестокость. Он располагал к себе, был ненавязчиво вежлив, но настойчив, и я подумала, что он наверняка является любимцем любой компании. В нём было необходимое очарование. Мне стало интересно, что он мог подумать обо мне. Очевидно, что я ему понравилась. Но меня смущал тот факт, что у него уже есть подруга. А может была? Но я тоже не безгрешна, подумала я, и скептически посмотрела на пышный букет, стоявший у меня с краю на столе- произведение современного искусства флористики. Рядом лежал конверт с запиской. Во вложенном листе белой бумаги только поэзия, без имени отправителя. «Есть еще чудаки в этом мире», - подумала я одновременно об анонимном поклоннике и недавнем посетителе, заинтриговавшем меня своим необычным обликом.

Веселое нарастающее возбуждение пело во мне словами песни об удивительной радости, которая нежданно нагрянет. И даже отчет и расчеты, лежавшие все ещё передо мной, благоухали свежестью новизны.

Я испытывала нетерпение, как перед праздником, и лишь благоразумно выжидала время, перед тем как позвонить новому знакомому. Еле дождалась следующего дня и, выбрав свободный момент, закрылась в туалете с телефоном. Я набрала номер, указанный на карточке с божеством, и когда мужской голос ответил, я назвала своё имя.

На другом конце провода возникла пауза, и меня переспросили. Это был точно он, я узнала его по тембру голоса. Я представилась еще раз и назвала ювелирный салон, в котором работала. На всякий случай. Всплеск сдержанной радости раздался в ответ и, не мудрствуя, я сразу предложила встретиться.

Встретились мы в центре города на Невском проспекте в пять.  Выбрали тихий ресторанчик, пустовавший в это практически дневное время. На фоне моей шубы и прически он выглядел выходцем из другого мира. Мы оба были слегка возбужденными от встречи и, в моем случае это было от крайнего любопытства, каковое бывает, когда неожиданно приходит письмо от неизвестного, и в то же время, я ничего не ожидала от этого свидания, и потому мне было легко и весело.
Мы заказали пиво, и пока ждали, мой телефон беспрестанно звонил. Звонили с работы мои сотрудники, которые без меня не могли чего-то найти, звонили друзья, которые не могли понять, куда я делась в свой единственный на неделе выходной. Но, к моменту, когда принесли два высоких тонких бокала с золотой каймой, мне удалось спокойно взглянуть на Костю. Он терпеливо ждал, не выказывая излишнего любопытства или не спокойствия. Я начала разговор с ничего незначащей фразы о том, что никуда не деться, меня одолевает мой мир и мои коллеги. Но он отнесся очень серьезно и заговорил о том, что свою жизнь я строю сама и соответственно могу менять её сама в любом направлении, каком только мне захочется. Мне показалось это логичным, но совершенно не осуществимым. Я всё время ощущала зависимость от общества, в котором живу, от людей, с которыми работаю, и даже от родителей, которые хотя и не лезли в мою жизнь, но с которыми приходилось считаться. Груз выходил неподъемный, но я не видела выхода из этого, и считала свою жизнь данностью. Мой новый знакомый заговорил очень эмоционально, видимо эта тема была ему близка. Он начал мне объяснять о свободе, которая начинается конкретно с меня. Что в любой момент своей жизни можно все изменить, и оставить мучительное подневольное прошлое. Я пыталась с ним спорить, и говорила о том, что я не смогу жить вне общества, и более того не представляю, как это может быть. Что социум дает необходимые гарантии, и пускай сейчас трудно, зато потом…потом… в немощной старости у меня будет на что купить хлеб. Он тихо смеялся над моими словами, как над уснувшим лектором. И объяснял, без излишних теорий, очень просто, что необходима просто смелость, чтобы начать свой собственный независимый не от кого путь и страстное желание этого. И я чувствовала, что он говорит это из опыта своей жизни, из пройденного им самим. Его историю я узнала потом, из наших дальнейших встреч. А в этот вечер я наслаждалась давно забытым ощущением восторга, который вызвало во мне осознание, что существуют скрытые потаенные миры, где все возможно и все легко. Само общение с ним уже доставляло мне удовольствие. И веяло от всего этого таким Чудесным. И впервые тогда я ощутила до самого трепетного своего нутра этот Ветер перемен, приносящий Благую весть. Я испытывала сладостный страх, заставлявший меня трепетать перед этим человеком и ощущение, что, наконец-то открылась дверь из моего темного тупикового подвала. Она вела меня в неизвестное мне, но уже кем-то познанное. От этой мысли появилась решимость последовать за ним в его мир, чтобы взглянуть хотя бы одним глазком.
 
Мы разговаривали, сидя в этом ресторанчике до полуночи. Официант приходил и еще несколько раз обновлял наши напитки. Я была поглощена разговором, хотя если теперь я попытаюсь вспомнить, ничего конкретного тогда не было сказано. Он упомянул лишь, что живет полгода в Индии, часть года в Европе, а на лето возвращается в Россию. Увлеченные мы не заметили, что время было позднее. Я ощущала подсознательное желание провести с ним больше времени. Он тоже никуда не спешил. Мы вышли на мокрую холодную улицу, достаточно оживленную для слякотного ноября, и он предложил меня проводить. Я не отказывалась, ощущая томную расслабленность от общения и мягкую усталость от выпитого пива. Мы «поймали частника» и сидя на заднем сидении машины, пахнувшей бензином и с оглушительно работающим радио, я сжимала букетик из красных роз, который он преподнес мне при встрече. Мы молчали, осознавая, что незримый контакт между нами уже установлен, и он вдруг неожиданно предложил поиграть мне на гитаре. Я вздрогнула, подумав, ну вот неужели этот таинственный вечер будет испорчен бардовской песней, но все-таки решила довериться ему и согласилась. Мы заехали к нему домой за гитарой и через полчаса уже сидели на кухне моей маленькой съемной квартирки.

Говорить мы больше не могли. Но я чувствовала себя с ним удобно и спокойно. Он играл на гитаре песни, которые я никогда не слышала, и пел их так, как будто сам сочинил. Я любовалась им. Он был совершенно открыт и прост. Но в этой простоте читалось глубокое осмысленное понимание жизни. Было видно, что он в своей жизни пережил много разных историй.

Песни врывались в меня незнакомыми аккордами, и я переживала их как отдельные истории, как новых друзей, как вещающие голоса незнакомых, но притягательных сторон жизни. У меня не было ощущения, что он хочет меня соблазнить или обаять. Он был собой, без позёрства или фальши, без желания казаться лучше.  Наше ночное бдение на кухне было логическим и естественным ритуалом для нас обоих. Было очевидно поздно, но мы не смотрели на время, и более того не замечали его, не пытались что-то изменить или поправить. Мы впитывали друг друга как впечатления. Я не говорила восхищенных фраз, а удивленно слушала врывающуюся новую реальность и вглядывалась в его лицо, пытаясь прочитать сокрытые в нём загадки. Вытянутый овал лица, коротко стриженые волосы и глубокие голубые глаза. Он не был тем типом молодых людей, которые мне нравились. Но тот калейдоскоп разных качеств, в нем уживавшихся, производили впечатление неординарности этого человека. Он играл артистично и с полной отдачей.  Он хохотал и выл, грустил и страдал в этих песнях. Отстукивая ритм ножкой, он смотрел на меня, лишь иногда вскользь поглядывая на струны.

Между нами возникло странное состояние старых знакомых. Он утомился петь и отложил гитару в сторону. Мгновенно стало очень тихо вокруг. Никто не шумел на нижних этажах, шум города не проникал на девятый этаж. Только тикали на кухне часы, и молча мы сидели, вглядываясь друг в друга, не отрываясь, не шевелясь, лишь жадно проникая глазами в самую суть, в глубину нам открывавшуюся. В его взгляде я читала приглашение дружить, любить и разделить то лучшее, что существует. Сейчас, в том самом настоящем, которое существует, и которое мы создали вдвоем. Мой взгляд выражал благодарность за его открытость, и сострадательность, породившую доброту во мне, возвращавшую мне потерянный интерес к жизни и много еще чего невыразимого. Я отдавалась этому неслышимому диалогу и, в момент, когда у меня только мелькнула мысль, а что же будет дальше, резким движением он встал и бросился ко мне, рухнув на пол, обнял мои колени, посмотрел мне в глаза и сказал: «Я люблю тебя. Я буду любить тебя всю жизнь». Я ничего не ответила и только гладила его по голове, по спине, теребила волосы, и мы просидели так некоторое время, прижавшись, друг к другу и проживая эти мгновения как нечто сладостное, как нежданное и непредвиденное чудо.

Было так поздно, что можно было назвать это ранним утром. Мы оба были утомлены пережитым. И мне вдруг захотелось остаться одной, чтобы осознать, уложить в своих эмоциях и голове то, что случилось. Я попросила его поехать домой. Он был усталый, и это было, пожалуй, бесчеловечно, но я понимала, что мне через несколько часов идти на работу, и надо будет как-то жить грядущий день и я мягко, но без объяснений, попросила его позвонить мне завтра. Он ушел, но спускаясь по лестнице, позвонил мне и спросил, не передумала ли я. Я попросила его быть осторожным, когда он будет добираться до дома, потому что мне он стал мне очень дорог и, сказав, что я просто хочу побыть одна.