Агрессивный ходок

Агрессивный ходок

— Что за хилый спорт?! — вполне дружелюбно спросил штангист-тяжеловес Василий Алексеев легкоатлета Степана Хлопонина. И это оставило четкий и глубокий отпечаток в душе Степана на всю жизнь. Было это на сборах в Свердловске, где в манеже естественным образом пересеклись штангисты, борцы и легкоатлеты. Степа входил в состав юношеской сборной команды вторым номером. Первым был Семен Ребров. Ребро. Нет, конечно, о том, что легкая атлетика не является занятием для породистых быков, Степа подозревал и прежде. Взять хоть и его самого: метр восемьдесят, худющий, скулы, лопатки, чашечки в коленных суставах выпирают, как у животины на совхозной ферме при скудном кормлении. Еще и уши торчком. Степа поначалу занимался бегом на средние и длинные дистанции. И что бы он ни делал, какие бы упражнения ни выполнял на разминке или перед забегом — любые действия постоянно выводили тренера из психического равновесия.
— Ты бы хоть иногда смотрел на себя со стороны, что ли! — нервически делал замечание заслуженный тренер-педагог Галкин. — Тебе, наверно, широко расставленные уши не дают нормально бежать и выполнить норматив мастера спорта. Погляди на Ребро. Видишь, как он сложен! И опять же уши прижаты к голове так, что момент трения с воздухом минимизирован!
— Причем здесь уши? — Недоумевает Степан. — Сёма на пару лет дольше тренируется, вот и весь сказ.
Иногда давление тренера на неокрепшую психику Степана становилось столь невыносимым, что он подумывал о переходе в другой вид спорта. Пробовал себя в беге на лыжах. Вроде ничего. По существу, тот же бег, только по пересеченке. Но Степе все время мешали палки. Лыжные палки. Тренер лыжников, сочувствуя, присоветовал перейти в биатлон: «Ты, Степа, как расхоже говорится, вышибай клин клином. Винтовка за спиной наверняка будет отвлекать от досаждающих тебе лыжных палок». Всё получилось в точности, как обрисовал тренер. Степа попробовал заниматься биатлоном. Действительно, винтовка отвлекает внимание от досаждающих длинных палок. Но при всех неочевидных плюсах есть один очевидный минус — при движении по трассе на каждом шаге винтовка бьет по затылку. Это сильно… нет, это чересчур уж сильно отвлекает от треклятых палок, но после финиша пару-тройку суток нешуточно гудит в голове. Степе пришлось вернуться в легкую атлетику, к ненавистному и ненавидящему тренеру Галкину. Заслуженный подумал, нервно почесал затылок, что-то неслышно пошептал-попричитывал себе под нос, поплевав на ладонь, поколдовал на слюне и перевел Хлопонина в группу ходоков.
— Ничего, Степан, — не очень дружески шлепнув воспитанника по плечу, в задумчивости давал расклад Галкин, — спортивная ходьба — это не бег. Скорость ниже, значит, что?!
— Значит, трение воздуха об уши меньшее, — подсказал Степа.
— Молодец, сынок, правильно! — с надеждой, гораздо сильнее прежнего, но теперь уже почти дружески похлопал Галкин тяжелой ладонью незадачливого воспитанника.
И стал Хлопа осваивать спортивную ходьбу. Поскольку в последние годы он занимался бегом на выносливость, а выносливость в человеке тренируется дольше других качеств, но имеет свойство накапливаться, то дела у Степана пошли поначалу неплохо, затем всё лучше и лучше. И вскоре он вошел в состав сборной команды, где на чуть-чуть, но уже не так безнадежно, как было с Семеном Ребровым в гладком беге, в соревнованиях по ходьбе проигрывал фавориту соревнований Ивану Дубову.
— Почему легкая атлетика — хилый спорт? — Степану хотелось поспорить с Василием Алексеевым, двукратным олимпийским чемпионом, супертяжем, не проигравшим на международном уровне иностранным соперникам ни одного соревнования. — Просто легкая атлетика — другой вид спорта, — размышляет склонный к анализу Степан. У него после завершения карьеры спортсмена-биатлониста наконец-то перестало гудеть в голове. — Почему? Вон, посмотрите, какие у нас дискоболы! Мужики под два метра ростом и вес за сотню. Как раскрутят диск за три с половиной оборота, как долбанется тот снаряд о сетку ограждения, не попав в сегмент выпуска в поле — аж весь стадион сотрясается. А возьмите ядренотолкателей! Простой мирянин семикилограммовый снаряд и на три метра не метнет. А эти легко толкают его на пятнадцать, а некоторые — и за двадцать метров.
 Это впечатлит любого адепта или приверженца рафинированных видов спорта. Степа любит подходить к сектору, где толкают ядро, и наблюдать, как выполняют упражнения эти атланты Платона, недостижимые и непостижимые, как сам Платон. Еще и потому любит, что здесь запросто можно столкнуться с тусовщицей Светой Королевой, прочно входящей в сборную команду первым номером от дискоболов. Света ростом повыше Степана, в ней и добра килограммов на двадцать пять больше. Однако сложена Королева здорово, и Степа все время подглядывает за ней, отчаянно ревнуя эту несносную… кариатиду к атлантам. Подглядывает, ревнует, вздыхает, временами отчаивается. Поскольку Светка запросто может общаться с кем угодно из сборной — с колоритными красавцами метателями и толкателями, со спринтерами и барьеристами — с каждого из них хоть лепи скульптуру. Но только не с ходоками. Степа не припомнит случая, чтобы она сподобилась перекинуться с ним парой слов как с равным. А нет — раз было: «Слышь, ушастый олень, ты бы перестал шарахаться вблизи сектора дискоболов. А то один шухерной стайер тоже все маячил, говорила ему — не подставляйся, глиста ходячая. Так не слушал, малахольный. Щас в психушке обретается». Разумеется, Степа не нашелся, что ответить. Даже позднее, вспоминая и размышляя о том коротком, но содержательном монологе, Хлопонин никак не мог сподобиться разумно и логично сложить известные ему слова воедино, чтобы представить себе, что между ним и Светланой состоялся хоть какой-то, пусть ущербный, пусть не на равных, пусть смешной, пусть вызывающе-смешной, но диалог. А следом бы еще диалог, который сделал бы их на полшага ближе. И еще… Глядишь, завязались бы отношения. А там проводы с тренировки до дома. Долгое прощание. Первый неловкий поцелуй в прыжке. А затем уже и чувство в нормальном развитии. Большое сквозное чувство через всю жизнь. Почему нет? — анализирует Степан. — Случается же с людьми. Не часто, но случается.
Ничего подобного. С ядренотолкателями, метателями копья, спринтерами — разговоры, байки, гомерический заразительный смех, анекдоты, заигрывания с элементами легкого флирта и еще, наверное, что-то, что для Степана остается «изображениями за кадром» — в то пространство ему не заглянуть. А Степа — в роли аутсайдера и лузера. Как завоевать внимание и расположение такой умницы и красавицы? Только посредством выдающихся спортивных достижений. Однако пока достижений нет. Может, на очередном кубковом соревновании?
И Степа озадачился, напрягся, забросив подальше учебники, стал ходить на занятия в школу выборочно, если уроки не мешали вести планомерную подготовку к кубку. Родители запричитали, мать выла в голос, будто ее лишили ног. Отец выхватил, было, ремень, стеганул сына по ребрам, еще раз примерился к иссушенному адовыми тренировками телу отпрыска, но устыдился. Словом, Степа призвал на службу госпожу удачу, но не особенно ей доверяя, мобилизовал все силы и тренировался, тренировался, тренировался. Он исступленно наматывал километры, сотни, тысячи километров, возненавидел тренера Галкина, еще больше — основного конкурента Ивана Дубова. Доходили слухи, Иван на окраине своего шахтерского городка, на узкой полоске асфальта, наматывая те же километры, умудряется вставать до рассвета и перед завтраком и занятиями в школе дополнительно ходит «десяточку». И Степан взял за правило вставать в пять, чтобы до восьми прошагать «пятнашку». Первый урок в школе он учителям прощал. И вот на этот довесочек в пять километров, на этот кирпичик в строительство будущей победы у Степана была основная надежда. Донимал, правда, иногда Галкин:
— Степа, у тебя движение по дорожке чересчур мирное. Да, километры на тренировках — это хорошо, спору нет. Довесочек? Довесочек — тоже не хило. Думаю, Ваньку Дубова из Шахтерска в этот раз мы с тобой сделаем, — миролюбиво похлопал тренер Степана по плечу. — Только больше надо работать над техникой. Слышь, Хлопа, над техникой! Стиль ходьбы у тебя какой-то... неагрессивный.
И теперь Степан все время думал над словами тренера. Что значит — агрессивный? В спортивной ходьбе всего два правила. Первое: при движении нельзя терять контакт с опорой, то есть с дорожкой. И второе: когда опорная нога находится в вертикальном положении, она непременно должна быть выпрямлена. Словом, необходимо двигаться сколь возможно быстро, но не забывать о выполнении всего двух условий. Как тут не вспомнить о гладком беге, где никаких ограничений нет: беги сколь хватит духу, и не уступи на финише. Но там Семен Ребров. А в ходьбе — Дуб, который не кажется таким уж непобедимым, как Ребро.
Репа у Степана почернела от загара, а на теле остались, кажется, навечно контуры майки, трусов и носков. Спортивная форма болтается, как на швабре, между тем в организме оформилось такое состояние, что на «десятке» в соревновательном темпе он вполне легко выдерживает напряжение «двадцатки». Тот темп, который наверняка позволит победить Дубова и завоевать кубок. Но при этом тренер отчего-то не позволяет пройти «двадцатку» с необходимой, близкой к максимальной, скоростью, чтобы наверняка убедиться, что ученик способен выдержать заданный соревновательный темп.
— Нет, Степа, не нужно. Перегоришь до старта, снизится мотивация. А так будешь идти по дистанции, анализировать, как ты это любишь, и сомневаться в себе. Это отвлечет от наваливающейся к пятнадцатому километру усталости, где в ходьбе, собственно, и решается, кто победит, — дал расклад многоопытный педагог-психолог Галкин. — Еще одно. Имей в виду: у меня есть специальная психологическая заготовка, которая непременно сработает на твою победу. Но замечу и другое: включу ее, только если вдруг дело пойдет не так, как по основному раскладу. Оружие это — исключительно для лучших моих учеников. Сделаем мы этого… Дубова. — И Степа уверовал в победу.
…Центральный стадион крупнейшего сибирского города. Семь утра. Старт на двадцатикилометровой дистанции спортивной ходьбы. Впрочем, основная борьба развернется вне пределов стадиона — в живописном сквере, где пестрыми лентами размечен круг в четыре километра. На стадион группа вернется часа через полтора. Судья поднял пистолет. Выстрел. На первых разгонных кругах по стадиону лидировать привычно взялся Дубов. Ванька сложен для спортивной ходьбы идеально: длинноногий, узкий в плечах и бедрах. Да, ноги длинные, значительно длиннее Степиных — по его же завистливым прикидкам — ровненькие, будто для подиума. На дистанции на десять Ванькиных шагов Степе приходится делать одиннадцать своих, а это ведь дополнительные траты накопленной с такими муками энергии, ну и психологический бонус основному конкуренту и записному фавориту. Но сейчас Степа пристроился в метре позади лидера, и ему в чем-то даже легче. Меньше внимания придирчивых судей, да и находится вроде как в аэродинамически разреженном пространстве. Так себя успокаивает Степан: «А что мне? Я готов, как бог! Сегодня на один Ванькин аргумент — десять моих. Обойдусь и без тренерской заготовки. Попыхчу сзади «десятку», затем выйду вперед и сделаю отрыв метров в двести». Степа — аналитик и прекрасно понимает: про разреженное пространство — это все враки. Такая хитрость хорошо обсчитывается математиками только применительно к велосипедным гонкам на треке. А на скорости в пятнадцать километров сколь-нибудь существенного значения не имеет. Степа и сам не раз высчитывал алгоритм. Другое дело психология. Когда основной оппонент постоянно дышит тебе в спину или тихонечко постанывает, как бы говоря: мне, братан, тяжеловато, но и тебе не курорт, а я потерплю чуток да выйду вперед, и тогда попробуй, догони». Соперник невольно начинает сомневаться в своих силах. Так бывало со Степаном не раз, когда он, лидируя долгое время, вдруг отдавал бровку Ивану, пристраиваясь на линии между первой и второй дорожками стадиона, и понемногу, по сантиметру отдавая преимущество, отставал все больше. Психология.
Вышли в сквер. Степа чуть повернул голову и боковым зрением увидел, что даже третий и четвертый в их группе отстали метров на десять, еще полтора десятка участников отстали еще на стадионе. Значит, предложенный темп поддержать некому, остается разобраться с Ванькой Дубовым. Степа чуть прибавил и поравнялся с Иваном. Дубов в порядке — лицо каменное, как у героев вестернов в исполнении Клинта Иствуда. И Степе тотчас захотелось, чтобы немедленно сработала психологическая заготовка Галкина. Немедленно. Но он взял себя в руки. Ваня рядом, и он не птица-кречет, чтобы легко сняться с добычей в когтях и улететь вперед. Он из тех же плоти и крови, что и Степан. Вообще говоря, тренер не слывет пустобрехом. И если сказал — есть заготовка, — значит, она действительно есть. В противном случае — при отлично подготовленном Дубове — у Хлопа шансов победить немного. Ваня, как это случалось не раз, на полшага впереди продержится до последней прямой, а на финише сделает тебя, Степа, только за счет длины ног. Начнешь упираться, цепляться за Дуба, не отдавать — перейдешь на бег, а судьи на соревнованиях такого уровня лютые, заставляют чтить законы спортивной ходьбы с первых метров. Это на областных просто: «А, спортивная ходьба?! Нормально, пацаны! «Динамо» бежит? Все бегут?!». Здесь — другое.
Проходя очередной круг по скверу, Степан заметил, что на дистанции дежурит группа в его поддержку: Галкин, а с ним еще один тренер — известный специалист по подготовке ходоков сборной команды. Когда минули еще четыре километра, Степа узрел, что к тренерам примкнула… сама королева легкой атлетики — Света Королева. Светка держит в правой руке зеленую бутылку с напитком, в левой — бумажный стакан. Втроем они составили хорошую компанию — шутят, задираются к проходящим мимо ходокам. Галкин и Света то и дело о чем-то громко рассуждают и гомерически хохочут, Степе вдруг показалось — смеются над ним, стало неловко, он втянул голову в плечи и сосредоточился на технике ходьбы. На очередном круге от компании отделился тренер сборной и сделал Степану короткое замечание:
— Степа, агрессивней иди. Агрессивней! Ты можешь и должен прибавить.
Степа не дурак. Недаром ведь до момента прихода в спортивную ходьбу, вернее, до момента верстки плана захвата Светки Королевой в полон чувств, он уверенно шел на золотую медаль. Ну, правду говоря, шел на медаль серебряную, но учителем русского и литературы в их школе работала его двоюродная сестра. Русский Степе очевидно не давался. Но сестренка легко рисовала Степану пятерки. Другие школьные учителя с ней соглашались, поскольку Хлопонин-младший человек неконфликтный, учится ровно, преподов не изводит, на гитаре в ансамбле лабает, исполняя со сцены правильные песни про чистую комсомольскую любовь, спорт только у него какой-то странный, но и это до поры не мешало. Правда, в самое последнее время спортивная ходьба изрядно подпортила имидж Хлопонина. Его сестра все настойчивей и настойчивей намекает, что ресурс инерции аттестата исчерпан еще вчера. Степа пытается вслух анализировать: мол, так карта легла, сеструха, — кубок де надо взять. Однако та настаивает на своем.
Но теперь не это главное. Надо взять кубок! Степа, надо его взять!
…Что значит — агрессивней? Имеется в виду, что следует чуточку наклонить корпус вперед и активнее работать руками, скользящими вдоль туловища, тогда ходок превращается уже и не в идущего, но еще и не в бегущего, он ступает на тонкую грань. И уж тут только от судей будет зависеть судьба спортсмена. Поскольку специальной техники определения фазы полета нет, судейство субъективно, то есть отдано на откуп спортивной фемиде.
Степа сделал, как заказал тренер, и увидел, почувствовал, как Дубов стал постепенно отваливать. Расстояние между лидерами увеличилось до метра, двух… трех… десяти. И вот уже двадцати! Да, дыхание тяжелое, частое, с присвистом на вдохе, а во рту на языке ощущается вкус крови, это когда за пределом возможностей спортсмена. Но такого никогда прежде не было — чтобы Дубов отвалил! Сработала подготовка, большая, сродни самопожертвованию и даже самосожжению. Организм приподнялся до планки сверхнагрузки и вработался, стало немного легче. Вплоть до пятнадцатого километра Степа про себя напевал песенки Ободзинского: «Золото всегда манит нас» и «Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъезде возле дома твоего…» События развивались, как спланировано.
Минули отметку в пятнадцать километров, шестнадцать, семнадцать — наступила пора предварительной раздачи слонов — самое трудное, определяющее. Степа понимает: он на пределе и едва ли выдержит предложенный им самим темп до финиша дистанции. Значит, отдать должен Иван Дубов. Но Иван не отдает: между лидерами все те же двадцать метров. На финишных клетках этого хватит, даже много. Но на восемнадцатом километре маловато. Самое время сработать заготовке тренера. Но где она, в чем суть заготовки? Если объявленная заранее «секретная бомба под Дубова» — Света Королева в группе поддержки, то на предфинишном куске дистанции это слабый аргумент. Поскольку силы оставляют, сознание мутнеет, а за пеленой сознания теряется острота восприятия жизни. И вдруг, когда Степа поравнялся с группой поддержки, от нее отделилась Светка, нагнала его и предложила питье в стакане. Степа слегка обалдел от такого поворота событий, но контроля над ситуацией не потерял. Он анализирует: «Если взять стакан и начать пить, значит, отвоеванные двадцать метров соперник выберет — это десять секунд. К тому же велик риск, «что подкормка уйдет не в то горло», как в таких случаях говорит Галкин. Начнешь откашливаться на глазах у Королевой — стыдуха смертная, а еще и потеря трех-пяти секунд. Тогда на финише бороться с единственным соперником за кубок бесполезно: уйдет вперед ногами-циркулями на шаг-два, а больше и не надо, и уверенно финиширует первым».
И Степа принял сомнительного свойства решение: кивком дал понять Королевой, что от питья отказывается.
— Ну и зря, Степа! Зря! — прокричала вслед остановившаяся Светлана. «Зря, Степа». Она впервые назвала меня по имени. В других обстоятельствах это бы дорогого стоило. Но, лирику в сторону, обязательно надо урыть Дуба и, похоже, все придет, — сделал себе пасс Степан. — Я это чувствую, знаю.
Эмоции эмоциями, но действительность такова, как она есть. Сейчас Степан идет на пределе. Ваньке не лучше, но не настолько, чтобы от этого стало лучше Степану. И Хлопонин продолжал размышлять, анализировать: «Если Королиха, эта секс-бомба, этот центр притяжения интересов маньяков из ядренотолкачей и дискомечунов — и есть та самая тренерская заготовка, то такая заготовка явно припоздала. Да, понимаю: могла сослужить маленькую службу километре на тринадцатом, когда я был еще хорош. Тогда на эмоциональном подъеме прошагал бы очередной отрезок гораздо веселее и даже мог прибавить, добившись задела метров в сто. Никакого анаболика или стероида в негазированной воде, предложенной Светланой, быть не могло. Степа это чувствовал, хотя шел на пределе и даже за пределом возможностей организма. Да, в раздевалке перед стартом ребята замесили в большой кружке «средство от усталости» зеленого цвета и жрали его с ложки, кто хотел. Но это их дело. И потом — Галкин грамотный тренер, понимает, что за пять минут напряженной работы, оставшейся до финиша, никакой стероид в кровь всосаться и включиться не может, то есть не успеет подпитать организм силой. Да и не баловался Галкин анаболиками, не потчевал ими своих подопечных. И дорогие они чрезвычайно, окупаются разве что на уровне взрослых сборных команд.
Степа продолжил анализировать: «Значит, секретное оружие — блеф Галкина?». И только он это подумал, как кожей спины, сожженной дотла на тренировках, почувствовал, что к нему медленно приближается Дубов — по миллиметру, сантиметру…
На последнем повороте перед приходом к стадиону, когда Ванька почти достал лидера, сбоку к Степе пристроилась Света, ей легко давался бег, поскольку хорошо тренированному спортсмену, даже если речь о дискоболке, не составляет труда сопроводить ходока бегом. А Светка вообще… конфетка! Большая сладкая конфетка. Мечта всей его, Степана Хлопонина, жизни. Королева наклонилась к уху Степана, который ниже сантиметров на десять, и с жаром проговорила:
— Степушка, миленький, прошу тебя: сделай Дубка. И я тебе дам все, что ты захочешь… — И Королева отвалила.
Степа дал себе на размышление целую секунду, не прекращая двигаться по дорожке вперед в максимальном и сверхмаксимально возможном для себя темпе. Целую секунду! На пределе сил, в момент нешуточного испытания организма на прочность, аналитик Степа Хлопонин не раз замечал вот какую вещь: время обретает такое свойство, что может или вдруг фантастически сжаться, или столь же непредсказуемо взорваться, так что секунды побегут гораздо живее, чем показывает стрелка секундомера. Нет, не секунду взял себе на аналитику — полсекунды. Его размышление грубо прервал государственный тренер:
— Агрессивней, Степа! Агрессивней!
И Степа сделался олицетворением агрессии. Он еще больше наклонил вперед корпус, еще яростней заработал согнутыми в локтях руками, будто это были и не руки из плоти и крови, а маховик бездушной паровой машины, от которой дым, пар и брызги в стороны, а сработанное масло — в поддон: машина на пределе!
Вылетели на стадион. Дубов в пятнадцати метрах позади. Идти по дорожке полтора круга и — финиш, победа! Степа сохраняет темп. Лицо исказила гримаса мученика на кресте, глаза прикрыты и превратились в щелочки. Оба на пределе. Ваня стал доставать лидера — опять же по миллиметру, сантиметру. Но оставшегося до финиша отрезка дистанции ему не хватит. Да, Степа будет скармливать ему сантиметры вплоть до финиша — по одному-два на каждом шаге, как скупердяй, скармливающий голубям булку с повидлом: бросил на асфальт крошки, и сам жадно откусил, бросил голубям еще чуток, сам откусил. Нет, оставшегося до финиша отрезка Ивану не хватит. Да, у ходоков бывает и так: боролись на пятидесяти километрах — боролись, а на финишных клетках обнялись и финишировали вместе. Но здесь не тот случай.
И эйфория, будто внезапно ворвавшийся в комнату ветер, наполнила душу Хлопонина, даже сил откуда-то прилило. На пятой финишной клетке Дубов был уже рядом, всего в метре позади. Но в спорте это тот самый метр, что вроде пропасти, которую не перешагнуть и не перепрыгнуть. Поздно. Степа победно вскидывает вверх руки и рвет грудью ленту.

* * *

Их дисквалифицировали уже после финиша. Обоих, увлекшихся борьбой на стадионе лидеров. Бригада судей совещалась несколько минут, пока не появились в виду очередные участники захода на «двадцатку». Пригласили гостренера: тот пожал плечами: смотрите, мол, сами, меня в момент финиша на стадионе не было. Победителем объявили пришедшего через десяток минут следом за лидерами кривоногого коренастого бурята. Тот некоторое время не мог понять, в чем фокус, и поначалу просто радовался, что дошел до финиша живым, претерпев не меньше лидеров, которые с первых метров принялись ураганить, будто желая насмерть извести друг друга. Потом к буряту пришло сознание, что как бы то ни было он первый за лидерами, — значит, призер соревнований. И уже о победе ему кричали товарищи по команде с трибуны. Паренек все не мог поверить.
Если бы десятью минутами ранее перед глазами Степы появилась злосчастная, окрашенная в красный цвет, картонка, он смог бы дать себе отчет — зачем она. Хоть все силы были отданы борьбе. А теперь они с Дубовым без сил стояли друг перед другом в пяти метрах за линией финиша. И к ним, как обычно бывает, не шли почему-то участливые человеки от судейской бригады, чтобы помочь снять нагрудный номер, хоть и не к спеху тот номер, чтобы ободрить, поскольку люди проделали двадцатикилометровый путь на скорости первого в истории человечества локомотива. Нет, отношение к ним определенно было как к провинившимся. И это не могли не ощущать и опытный аналитик Хлопонин и простодырый добряк Дубов. Однако Ваня сообразил первым:
— Ну что, Хлопа, похоже, сегодня мы с тобой отшарашили мимо денег. И чего ты упирался?
— А ты, Дуб, чего?..
Судьи продолжали совещаться. Красной карточки не было. Бурят, шумно празднуя то ли очевидную «бронзу», то ли невнятное «золото», побежал по кругу. От группы судей отделился человек и направился к лидерам захода, чтобы огласить приговор.
…Все было сложно, но в итоге закончилось, и все живы. Без четверти девять. Солнце еще невысоко, но день обещает быть погожим и безветренным. Флаги по периметру трибун, придающие мероприятию торжественность, ничуть не колышет ветер. Поодаль готовятся к старту бегуны на дистанцию сто десять метров с барьерами. Приступили к разминке десятиборцы. Свой сложный путь к победе и славе во второй день соревнований они также начнут с барьерной дистанции. А вон «стойло» для дискоболов. Степан почти пришел в себя и хорошо видит, как облаченная в ярко-желтый костюм Света Королева делает обычные разминочные движения с диском в руке. Наклон, раскачивание, полтора оборота на бетонном круге, и диск летит. Пока недалеко. Но Светка записной фаворит, она сегодня, конечно, победит. На награждении, когда Королева привычно будет стоять на верхней ступеньке пьедестала, бритоголовый государственный тренер станет смешно трясти ее руку, а она в свою очередь делать вид, будто он эту ее руку неудачно вывернул в плечевом суставе, и улыбаться.
Соревнования исчерпали программу. Короткие сборы, и вот уже команда летит домой. Королева где-то в задних рядах салона тихоходного четырехмоторного лайнера, ее слышно. Свету всегда слышно. Рядом с ней угадываются противный голоса Галкина и баритоны атлантов. Степе другие детали длинного перелета не запомнились. Он будто в тумане. Он глядит в иллюминатор, там внизу проплывают облака: «Значит, действительно, туман, и мне не почудилось». Нет, на какие-то минуты к нему возвращалась ясность ума, он принимался анализировать, что же произошло на самом деле. Но именно в эти минуты психологически сжимался, боясь даже мысли, что может повернуться и посмотреть в сторону Королевой: «А вдруг мы встретимся с ней глазами, и это станет новой катастрофой, которую не пережить…»
Следующие дни захватили Хлопонина. Сдавал выпускные экзамены, получал серебряную медаль. Светлана сдавала экзамены в своей школе, у нее, после привычного «золота» в спорте в течение нескольких лет, заслуженное «серебро» за десятилетку. Затем разъехались в разные города поступать в вузы. И тогда, и позднее Степа постоянно отслеживал ее перемещения по стране и службе — через тренеров, через друзей, по газетам, по телевизору. Успешно окончив вуз, Королева неожиданно для Степана отправилась работать главным экономистом крупнейшего на Колыме золотодобывающего предприятия. Там же добыла себе сокровище для спокойной стабильной семейной жизни. Рассказывали — двухметровый начальник прииска, оставивший троих детей ради Королевой, считал, что вытянул счастливый билет. «Может быть, может быть...» — поскребывая пальцами щетину, Степан принимался анализировать. Информация про колымский период Светланы озадачила Хлопонина. Он-то полагал, что с потенциалом королевы ей бы после вуза в аккурат заложить такой крутой вираж, чтобы оказаться, по крайней мере, хоть на второстепенных ролях в федеральном министерстве. С ее-то мощью, которая ощущалась уже в том, сколь впечатляюще выпускала она в полет деревянный диск с металлическим ободом. Но Света все рассчитала правильно: немногим позднее она-таки въехала в белокаменную, заложив вираж из центра Сибири. Перед тем Королева возглавляла крупнейшее предприятие в Красноярском крае. На новом месте работы стремительно доросла до первого заместителя отраслевого министра, а затем и министра. Ее прозвали «Сибирской звездой», охотно и регулярно стали показывать по круглосуточному новостному каналу с пространными комментариями в макроэкономической политике государства, и иногда к Хлопонину приходило понимание, что первое лицо в государстве говорит ее словами. Да, Королеву показывали чаще пятизвездочных актеров кино. А роль ей давалась как нельзя лучше.
Чем выше поднималась Светлана, тем больше тормозил по жизни Степан. Рано, да еще и в безвременье, возглавив крупный завод, Хлопонин не сумел ни отбиться от братвы, ни договориться с ней, и завод отошел рейдерским маршрутом. Это подкосило психику вечно второго, вдруг оказавшегося первым. Он упал. Валялся в пыли. Но, как водится у вторых, которых не любят так, как любят победителей, Хлопу пришлось самостоятельно подняться, отряхнуться и шагать дальше, хромая, чертыхаясь и стеная. Встал, отряхнулся, хорошенько проанализировал ситуацию, а он это умеет, как никто. И даже судьбоносная потеря темпа его не сломала. Извернувшись ужом, организовал новое высокотехнологичное предприятие, когда в родном отечестве другие в массе работали на станках, установленных на предприятиях еще в расстрельные предвоенные. И все вроде получалось. Кроме одного. Хлопонин пристально отслеживал движение Королевой, представляя ее в том самом, вызывающе ярко-желтом, спортивном костюме. Нет, он не стоял на месте и не ждал чуда, а искал такую же, останавливая взгляд на каждой гениально слепленной природой высокой женщине, облаченной в ярко-желтое. Искал рядом, искал дальше. В Ницце зацепил похожую в ярко-желтом. Брак с француженкой рассыпался быстро: ему не давался французский: все-таки возраст, а она предпочитала читать его любимого Набокова в оригинале, по-английски. Искал Степа и среди бизнес-леди. Но с ними выходило скучновато — та же, что и у Степана, неубывающая и неубиваемая тревога за бизнес, потеря интереса к быту, к близким и даже родным, смертная тоска в постели.
Хлопонин часто вспоминает ту кровавую битву с Дубовым. Они пересекались и во взрослой жизни. Ванька не очень преуспел: скучный демагог, откровенно глуп. Глядя на Дубова и думая о своем, Степан порой прикидывает, анализирует: как бы развивались события, если бы через пятнадцать минут после финиша на «двадцатке» к ним не подошел судья и не сказал бы, пряча глаза: «Ребят, мы тут посовещались, извините, но вы дисквалифицированы». Что было бы с ним и Светланой, не предъяви жизнь Хлопонину красную карточку?
Бывая в Москве, потерянный, он приходит к зданию министерства. Хлоп давно уже вычислил, где находятся окна ее углового рабочего кабинета и где комната отдыха — всего пять окон по улице и четыре по переулку. В крайнем по переулку кабинете секретарей, которых Степа иной раз видит в окне, — милые и ухоженные девчонки, и холеный парнишка лет тридцати: «Бой-фрэнд? — как-то спросил себя Хлопонин. — Она может…» Хлоп добыл пропуск в министерство и бывает в приемной. Кладет на стол коробку в пакете, дорогую бутылку в коробке, о чем-то разговаривает, рассказывает свежие анекдоты, лишенные и тени жлобства, ему мило улыбаются, как старому знакомому. И он понимает, что про него уже докладывала секьюрити не раз, это ощущается по поведению девчонок в приемной. Но всякий раз после вопроса «Как о вас доложить?» Хлопонин спешно уходит. Он, не только грамотный, но еще и умный человек, он, склонный к анализу и не трус, но даже он не может сформировать вопрос, который хотел бы задать Светлане. Помнит ли она его? Конечно, помнит: наверняка Королева перекинулась парой-тройкой фраз с подданными в приемной на его счет, и у тех сложилось о Хлопонине собственное суждение. И это не уничижающее суждение, поскольку не слепые, видят, что человек-то респектабельный, в дорогущем костюме. Королева? Конечно, помнит. «Всего один вопрос, Королева, один вопрос».