Зарисовки-1

«ДЖИГИТЫ»

По тротуару, обдавая ветерком редких прохожих, мчит на велосипедах кавалькада пацанов.
Быстро! Ловко! Счастливо!
Вожак отпустил руль, откинулся в седле и, воздев руки к небу, ликующе, на всю улицу, вопит: «Чем мы не джиги-т-т-т-ы-ы-ы!!!»
Летящий за ним головастик в очках, низко пригнув голову к рулю и часто-часто-часто работая коленками, радостно отзывается: «И не говори!!!»

БРЕМЯ

На неисправном табло электрокалендаря вместо слова «время» лампочки высвечивают – «бремя».
Воистину так!
Бремя Времени.

ТРИ КАРАНДАША

Он ехал домой со второй смены.
Все в нем: и лицо, и одежда, говорило об одном, ошибиться невозможно, – прораб.
Это был классический прораб с обожженным ветрами и морозами, кирпичного цвета строительным лицом.
На рукаве его зеленой, брезентовой, ладной куртки корявился знак какого-то «Центрстройсельбумтранса». Куртка хороша всем, но карман в ней почему-то только один – нагрудный, маленький, на стороне сердца. Карманчик этот набит бумагами втугую и похож на чрево любителя пива с сорокалетним стажем.
И подумалось мне, глядя на эти наряды и накладные, – вот та всемогущая почва, из которой растет тело стройки...
А от переизбытка бумажной силы, местно, она пустила еще и три карандашных «побега» – красный, синий и зеленый.
И было почему-то очень весело смотреть на них...

МАЛЫЙ

Это был малый с арбузной головой и громадными, неприлично красными, флюсоподобными щеками. Щеки висели прямо из-под ушей, как груди роженицы, и туго сдавливали все, что находилось между ними. От рубиновой их тяжести рот был постоянно полуоткрыт, челюсть двигалась как у кукольной марионетки, а нижняя толстая губа была рассечена посередине постоянной трещиной, источавшей сукровицу.
Говорил он очень невнятно, слова выползали из щели рта трудно, сдавленно, с пережатым дыханием.
Один звук «о» выскакивал чисто.
Но и он был слегка сплюснут и звучал как эллипс.

ВСТРЕЧА НА ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ

Я остановился, сбросил рюкзак, достал термос и пакет с едой. Будто по команде, справа, из ельника, на мою глухую лесную дорогу выбежала собака и потрусила ко мне.
Это был темно-рыжий (по-охотничьи – чепрачный) кобель-лягаш, старый и не совсем чистый кровями. Ошейником ему служил кусок толстой витой веревки. Такими в  деревнях обычно привязывают коз.  Не добежав трех шагов, пес остановился, наклонил морду и посмотрел мне в глаза.
Я бросил ему кусочек сахара, потом – селедки, потом – хлеба с маслом.
Ел он все, но, по старости лет, не лихо, с лету, раз – и нет ваших, а медленно поднимал с земли, таскал с зуба на зуб, дергал шеей, проглатывая, и мелко-мелко тряс головой. Былая удаль проглядывала, когда изредка ему удавалось схватить брошенное еще в воздухе. Тогда мелькал белесый язык меж брыластых щек – ап! И снова начиналось старческое жевание...
Так мы стояли и общались самым древним и естественным образом – совместно поедая пищу – довольно долго.
Вдруг, далеко-далеко, непонятно откуда, раздался странный протяжный звук. Я не сразу даже понял, что это был голос охотничьего рога. Мой старик насторожился, сглотнул, повернул голову, прислушался, потом вновь посмотрел мне в глаза. Я как раз собирался бросить ему очередной кусок, но пес уже принял решение. Резко повернувшись, он двинулся на зов хозяина.
Рыжее тело пронизало придорожные кусты, и мы расстались навсегда...
 
БРАТ И СЕСТРА

Брат и сестра, похожие друг на друга, как месяц на луну.
Абсолютно одинаковый рисунок губ, носов, глаз, но совершенно разные абрисы.
Он, действительно, месяц – худой, холодный, острый.
Она – воплощенная луна: круглая, пышная, сияющая.

МЕТАМОРФОЗА

Он вошел в вагон весь элегантный, с двумя изящными спутницами, и началось...
Тары-бары, английские журналы, громкие разговоры, сверканье экстра-очков, толстый инроман из шикарной дипломатки – в общем, театр одного актера для двух зрительниц и вагона.
Поехали. И вот под стук колес постепенно, постепенно, постепенно оживление линяло, духота душила, и чтение не шло, и захотелось снять галстук – и снял, а за ним и пиджак – снял и его, а сбоку вылез незамеченно подол рубахи и как раз в том месте, где нашит неопрятный лоскут фабричного ярлыка... А затем и сон накатил, и уткнулся он в угол и закемарил, и упали на колени очки-экстра, и волосы посыпались на лицо неопрятными сосульками... А в довершение – сладкая слюна идиота потянулась с сочной нижней губы на грудь...
И где же ты, элегантный инглезе? Ау?!
Ей богу, похож ты стал на алкаша с расстегнутой ширинкой.
В жизни не видел я более разительной и быстрой метаморфозы.

НЕОЖИДАННЫЙ ВКУС

На тарелке – тертая морковь со сметаной.
Среди рыжих холмиков, истекающих соком, – белые кляксы.
А во рту из сладковатой морковной сочности и кисленькой вязкости сметаны неожиданно рождается удивительно явственный вкус спелой малины.

ЗАВТРАК КОТА

Роскошный домашний «тигр» завтракает на кухне, медленно пережевывая тушку свежего, нынешним утром выловленного окуня.
Влажным ароматом реки веет из его угла.
А треск рыбьих косточек напоминает звуки маленького рыбацкого костерка...


НЕУЮТ

Прямо на столешнице, в желтой, мятой, насквозь пропитавшейся бумаге, – растаявшее, расползшееся сливочное масло.
Когда пытаешься поддеть кусочек, бумага ерзает, оставляя следы. А придержать пальцами за жирное – противно...
Образ домашнего неуюта.