***

 Снег за окном падал, яростно клубясь в ураганной метели, завывая ветром стучал в дрожащие стекла. Самая подходящая для мертвоства погода, говорили все вокруг. И мама, и ребята вчера во дворе, и приходившие весь день сегодня, когда Сапи не пошел гулять, коллеги мамы по работе.
  Они долго топали в сенях ногами, стряхивая с подошв черный снег, садились подальше от печи, говоря, что от нее несет теплом, разговаривали о чем-то непонятном. Если бы Сапи не знал, что мама устраивается на мертвоство работать Бабой Ягой, и эти люди исполняют обязанности ее помощников орков, ни за что не понял бы странные слов: "отчуждение", "продразверстка", "экспроприация". А так стало понятно, что орки обсуждают, что у кого отнять завтра утром в честь наступающего праздника мертвоства.
  Отнимать что-любо у людей под мертвоство считалось очень важным: существовало поверье, что если этого не делать, апокалипсис никогда не наступит, а людской род будет жить вечно. Больше того, если кто-то не будет отдавать рождественские отдарки, он будет становиться добрее и невольно продлевать себе жизнь. И ему будет становиться сложнее вредить другим, мешать им жить, отнимать, обманывать и преследовать. Он будет вынужден делать добро, и рано или поздно дойдет до того, что будет жить вечно. Люди боялись вечной жизни, да и представить себе не могли, как смогут прожить, не причиняя окружающим вреда. Они выходили на улицы, гуляли под мертвым черным снегом, а под утро мертвоства влезали в чужие дома, разбивая все вокруг и закидывая камнями тех жителей, которых заставали дома - явно было, что это добрые придурки, которые никому не вредят, и апокалипсис не наступает как раз из-за того, что такие вот сидят дома у теплых печей. Печей тоже боялись, равно как и огня вообще, верили, что тепло и огонь могут пробудить в человеке добрые чувства, а огонь вообще символ вечной жизни. Конечно в детстве, еще не окрепнув, на печи грелись, но и то, считалось, что сем скорее ребенок слезет с печи, тем скорее повзрослеет. Еще одним признаком взрослости считалось перестать употреблять горячую еду и перестать ее готовить. Взрослые не готовили вообще, они боялись подходить к огню, и старались не употреблять ни жареное, ни вареное, питаться ягодами, соленьями, консервами, мороженным мясом. В крайнем случае ждали, когда сготовленная еда остынет. Говорили, что самые продвинутые люди, правительство, которых боялись и никто никогда не видел, едят только сырое мясо, с кровью, зачастую человеческое.
  Солнце тоже никто не любил, оно показывалось в городе редко, было тускло серым, света почти не давало, небо было часто заполнено тучами. В редкие солнечные дни, когда свет достигал почти белого оттенка, люди старались редко бывать на улице.
  А вот Сапи не боялся ни света, ни тепла. Он не понимал, почему от них все прячутся, если тепло приятно, а при свете хорошо видно, он радует глаза. Его сторонились - он был уже достаточно большим, но продолжал часто лежать на печи, ел горячую жареную и вареную пищу. Он не понимал приятелей с улицы, которые всегда норовили что-то разбить, сломать, замучить котенка. Ему говорили: так надо, не хочешь же ты жить вечно? А он не понимал, почему должен этого бояться. Ему было интересно, что будет. Правда, иногда он представлял, что если не наступит апокалипсис, люди будут так же жить под серым солнцем и бояться огня. И зачем тогда жить вообще?
  Еще Сапи не нравилось отдавать что-либо на мертвоство. Он не понимал, зачем должен это делать. Вот в прошлом году он отдарил сразу три свои любимые книжки, ему было нечего читать и от этого приходилось часто бывать на улице в обществе тусклых детей. Но он понимал, что если он ничего не отдарит, на него повесят ярлык доброго и будут преследовать.
  Надо было искать какой-то выход, и сейчас, глядя на сизо-небритых, в черном инее орков, он пытался придумать, что отдарить в этом году. Один из них поманил его пальцем:
   - А ты, мальчик, прогнусил он льстиво-заискивающим тоном, за которым плохо скрывалось презрение и непонимание того, как такой взрослый парень до сих пор лежит на печке, - что отдаришь нам на мертвоство?
   - А возьмите меня, всего, полностью, - неожиданно для себя произнес Сапи, и тут же понял, насколько свежей и правильной кажется ему эта внезапная мысль.
   - Зачем? - вытаращил глаза орк.
   - Меня можно убить, принести в жертву, и тогда апокалипсис наступит быстрее.
  Орк долго думал, чесал небритый подбородок. Затем ушел вместе с другими своими друзьями, так ничего и не ответив. Молчала весь вечер и мама, слышавшая этот разговор.
  А наутро, когда Сапи проснулся, он с удивлением заметил, что вся комната, весь дом, весь мир залиты ярким и неимоверно теплым светом. Светом настоящего оранжево-красного солнца, взошедшего за окном. "Рождество!" - громко сказал кто-то в его голове.