Рассказ Юрия Петракова Корни

Рассказ Юрия Петракова "КОРНИ"

Родную бабушку по материнской линии я почти не помню. Когда она в свои сорок пять ушла из жизни, мне было только три с половиной года.
За день до похорон меня на руках внесли проститься с нею. На большом черном столе вся в белом с глазами, покрытыми большими темными от времени пятаками лежала неподвижная женщина, совсем непохожая на ту бабушку, которую я знал – властную, но ласковую. Это испугало меня так сильно, что я ударился в рев. В тот же вечер меня отправили «в гости», в небольшой одноэтажный кирпичный дом, стоящий у самой железной дороги, в семью городского прокурора.
Был разгар июля. Сад во дворе полнился зеленью и фруктами. Его дальний угол у деревянного плетня зарос цветущей «кашкой», из которой дочери прокурора учили меня плести веночки. Лет через сорок после этого я случайно встретился с одной из них. Поразительно, но, несмотря на то, что та была тогда года на три старше меня, она не помнила ни палящего июльского дня, ни меня, «гостившего» у них в доме.
Бабушку похоронили на городском кладбище вблизи могил хороших знакомых моего деда, ушедших из жизни чуть раньше ее.
С той поры, пока мы жили в этом городе, и мой дедушка, и мои родители пытались посадить на ее могилке деревце, но все было безуспешно. Перепробовали множество саженцев разных пород, но ни одно из них не прижилось.
Дедушка пережил бабушку всего на восемь лет. Схоронили его рядом с ее могилой. Скромная железная оградка, окрашенная алюминиевой краской, казалось, навсегда объединила два простеньких металлических памятника с обычными в таких случаях памятными надписями.
Поразительно, но через пару лет после дедушкиной кончины на их могилке принялось деревцо. Корявый, неказистый саженец молодого тополька, посаженный мною внутри оградки, поначалу засох и был, как и все другие до него, безжалостно срезан под корень. Но на следующий год в этом месте из земли полезли зеленые листочки. Все мы были несказанно рады этому.
Постепенно остатки нашей семьи разъехались по другим городам. Братья матери перебрались в Москву. Наконец, пришел черед уезжать и мне с матерью.
К этому времени тополек заметно подрос. И было жалко оставлять его без присмотра. Но иного выхода не было. Так что, уезжая, я прощался не столько с дорогими могилками своих родных, сколько с ним – живым и зеленым, понимая, что ему здесь без нас не выжить.
Так случилось, что после своего отъезда, мне более тридцати лет не удавалось вырваться на родину. И лишь приглашение на юбилей музыкального училища оказался весомым предлогом побывать там.
Откровенно говоря, я уже не думал отыскать могил своих родных. Более того, после кончины матушки, похороненной на Химкинском кладбище в Москве, заказал выбить на ее памятнике надписи о своем дедушке и бабушки с датами их жизни и смерти.
И вот, на следующий день после юбилейных торжеств, купив на рынке четыре желтые розы, я пришел на старое заброшенное кладбище моего родного городка, ставшего теперь заграницей. Ищу родные могилы и не нахожу их, так сильно изменилось все вокруг. Первое, что бросается в глаза это отсутствие оград. Позже я узнал, что местные жители давным-давно снесли их на металлолом, благо местная Рада запретила их установку на кладбище.
Поубавилось и самих могил. Изредка встречались скромные памятники из мраморной крошки. Еще реже, массивные гранитные монументы местных авторитетов, бесславно закончивших свое существование на этом свете.
Моим поискам помогла необычайно теплая для декабря месяца погода. Словно по заказу, земля освободилась от бурьяна, снежный покров отсутствовал.
Наконец, я нашел валяющиеся на земле остатки проржавевшего памятника одному из сослуживцев моего деда. На том месте, которое он ранее занимал, высится гранитная стела с фотографией молодого бойца, судя по всему, погибшего в далеком Ираке. Вспоминаю, что от этого места надо вернуться вниз к дорожке. Снова ничего не нахожу. И вдруг, совершенно случайно обращаю взгляд на высокое ветвистое дерево. Прямо у его толстенного ствола виднеется знакомая табличка с надписью, посвященной моей бабушке. Рядом, из-под земли выглядывает угол, ушедшей вглубь могилы металлической звезды, от памятника моему деду. И тот, и  другой памятники буквально проросли идущими от самых корней тополя многочисленными стволами, не позволяющими выдернуть их из-под земли, не убрав могучего дерева.
Одновременная радость и печаль наполняет душу. Слегка подмерзшие розы ложатся на влажный от моросящего дождя чернозем.
Ну, как тут не поверить в чудо? Ведь, именно благодаря тому самому топольку, ставшему большим и ветвистым, его многочисленным, от самых корней идущих росткам, покрывшим точно броней все, что упокоилось под ними. Из всех могил, расположенных вокруг, сохранились только эти две – и это могилы моего дедушки и бабушки. Нисколько не раздумывая, иду в кладбищенскую сторожку. Узнаю, сколько стоит хороший, такой как у покойных авторитетов памятник и договариваюсь со сторожем о его установке.
- Да вы не сумливайтесь, - твердит обрадованный неожиданным визитом сторож, - все будет в порядке.
Да я и не сомневаюсь, что за деньги сегодня сделают все что угодно. И все же прошу своих хороших друзей проследить, чтобы все было честь по чести.
- А корни-то срезать? – профессионально спрашивает сторож.
- Нет, пускай растут дальше. – тихо отвечаю я.
Позже, вернувшись в Москву, разбирая старые фотографии из семейного архива, неожиданно наталкиваюсь на фотографию, запечатлевшую бабушку на смертном одре. Десятки раз я уже видел эту фотографию.  И, вдруг!  Неожиданно для себя самого замечаю.  На дальнем плане снимка в оконце верхней створки шкафчика для лекарств старомодного дивана, покрытой кружевными салфетками, со стоящими на них семью слониками, я вижу  фотографию маленького полуторагодовалого улыбающегося мальчика.
«Господи! Да ведь это же я!» - мысленно восклицаю я, радуясь своему открытию, - и теплая волна согревает душу. И скупые слезы неожиданно наворачиваются на глаза. Спасибо тебе, бабушка, за твою любовь и ласку ко мне. Спасибо за все то, чего я, увы, не помню ибо помнить не могу.