Берёзка в стиле блюз

«У меня слезу пробило: детство вспомнилось моё,
Босоногое, смешное, и коленки в синяках.
Мы с мальчишками подрались, на шелковицу забрались,
А затем - на абрикос, а Сергей разбил там нос…
А потом малину ели, и клубнику, все подряд,
Сливы, яблоки и груши, - не оттянешь нас за уши!…»

…А я терпеть не могла «Во поле березка стояла». Меня заставляли её играть ещё в детстве, постоянно, и меня от неё тошнило. Мне представлялся мужик в грязной рубахе, который искал себе дрын, что бы подраться, увидел берёзу и сломал ни в чём не повинное деревце, своё родовое дерево... А теперь, сколько таких исчезнет с лица земли, из-за того, что сломано родовое древо... И тут уже ничего не поделать, м-да...

Просто, эта песня мне напоминала с детства, что поёт её, действительно, какой-то мутный, пьяный мужик, который хочет подраться, как сосед моей бабушки дядька Колька, вечно горящий перегаром, грязный, грубый, как напивался, так и орал по ночам да бил свою жену тётю Веру-продавщицу. А напивался часто, поэтому эти «концерты по заявкам радиотелеслушателей»  мы слышали почти каждую ночь. Дядя Володя  в такие моменты, как шел со смены, то всегда подстерегал дядьку Кольку и лупил его, что бы тот заткнулся и не мешал всем спать. А тётю Веру мы любили. Она работала продавщицей в нашем сельском магазине: пекла вкусные пирожки и давала нам бесплатно шоколадные батончики, зефир и мороженное, а дядька Колька её бил, а потом, если его не успевал отлупить дядя Володя, то менты обязательно забирали в каталажку. А когда дядьку Кольку  выпускали, то он всегда кидался к бабушкиному забору, вытаскивал из него дрын и гонялся за нами, а мы его дразнили и тырили у него вишни, не потому, - у бабушки вишен и черешен было полно, а просто хотели его позлить в отместку за то, что он дерется и бьёт тётю Веру.
 
А однажды дядька Колька на свадьбе сломал в бабушкином дворе небольшое дерево, вытащил его с корнем и пошёл драться с моим дядей Володей. А дядя Володя очень любил Есенина и играл его песни на гитаре, и этой гитарой он проломил бОшку дядьке Кольке. А дядька Колька как падал вместе с деревом, то задел бабушкин 10-литровый бутыль с вином и кабель антенны на крыше (мы тогда даже не смогли смотреть по телеку «Четыре танкиста и собака» и сильно плакали, потому что любили Яныка, Шарика и ихний танк. … Дядьку Кольку я возненавидела лично, как и «Во поле березка стояла»).

… А как из-за дядькиного Колькиного падения, с крыши падала антенна, то зацепила штакетину, которая грохнулась об мотоцикл нашего Сереги-мента, соседа с другой стороны ,бабушкиного забора. Серега-мент как раз приехал со смены и сразу побежал в наш двор тоже драться с дядькой Колькой и дядей Володей. Потом приехали другие менты и повязали вообще всех: дядьку Кольку, нашего Серегу-мента, дядю Володю вместе с его разбитой о дядькину Колькину голову гитарой и кучу каких-то дерущихся тёток, одна из которых оказалась невестой дяди Володи: ей оторвали фату вместе с париком. А бабушка наша была старенькая и плохо видела, ей показалось, что невесте оторвали фату вместе головой, собственно, почему милиция на крики перепуганной до смерти бабушки и приехала вместе со «скорой помощью», и всех на мотоцикле и на «скорой»  отвезла в «обезьянник» (а мы тогда думали, что все уехали в зоопарк и очень завидовали, просто не знали, что такое «обезьянник»).

А там, в милиции все продолжили праздновать свадьбу дяди Володи а под утро подрались из-за того, что дядя Володя не захотел дальше продолжать жениться на своей невесте, а решил продолжать жениться на чужой какой-то тётке. Все сильно поругались и разбили бюст Ленина о бюст Дзержинского и какую-то здоровую витрину в дежурной части, и дядьке Кольке опять проломили голову. Приехал какой-то начальник с ними ругаться из-за той разбитой витрины, рассказывали, что и его вся свадьба отколотила. Они потом с дядькой Колькой, дядей Володей в одной палате все вместе лежали с проломленными головами, а потом с нашим Серегой-ментом ездили на рыбалку на ментовском мотоцикле пить водку.

А мы же были еще детворой, нам это всё было так прикольно и обидно. Прикольно, - что взрослые на нас не обращали внимание, и поэтому мы могли беспрепятственно тырить всё самое вкусное со стола и пить ситро сколько влезет, а обидно, – что взрослые и в свадьбе принимали участие, и в драке с дядькой Колькой, и  даже невесте парик оторвали, а потом еще и в зоопарк уехали на ментовском мотоцикле, на «скорой» да еще и с сиреной, а нас никуда не взяли…

Поэтому, пока все после драки искали фату невесты и парик, мы, стянув со стола  всякие вкусности, посетовав на невезуху,  ушли на горище к Виталику вызывать духов, домовых и играться с котятами. Мы вызывали духов до самого утра, ржали и купались в здоровой бадье в Виталькином саду, а потом бабушка Витальки нас позвала на завтрак. Как сейчас помню, она сварила здоровенные вареники с вишнями, присыпанные сахаром, мы наелись и пошли спать в Виталькину большую беседку - мечту всей детворы на бабушкиной улице.

Мне было самое главное классно, что меня потеряли родители и два дня меня никто не воспитывал, и не заставляли перед всеми, в который раз петь эту «Во поле березка стояла». Все были заняты делом, в результате чего я наелась пирожков до отвала, потому что дома мама мне запрещала кушать пирожки из-за того, что я была самая толстенькая в садике. Мама всегда так и говорила: «Вот, у всех детки как детки, а ты у меня, как ккккрррррокодил африканский». А я не была крокодилом африканским, я мечтала стать Василисой прекрасной, ну или на худой конец принцессой, и что бы меня сначала украл Кощей Бессмертный, а потом спас Иван Царевич, ну, или если бы у него ничего не получилось, то обязательно – Янык на танке или Штирлиц, и что бы у меня была красивая свадьба, где бы я была в большой короне с фатой и могла наесться разных вкусностей и пирожков с повидлом, картошкой и горохом, а потом передраться со всей свадьбой и, ни много ни мало, поехать на ментовском мотике с сиреной в зоопарк кормить обезьянок.

Много воды утекло с тех пор, я успела несколько раз похудеть, и несколько раз опять наесться пирожков и всяких вкусностей, но с тех пор, как только меня просили в гостях, или дома, или в школе играть на фортепиано "Во поле березка стояла" - то там обязательно случалась какая-нибудь неприятность, и обязательно фигурировал либо бюст Ленина, либо бюст Дзержинского, либо Павлика Морозова, либо просто, какого-нить горниста вместе с горном. На последнего однажды водрузилась стокилограммовая проверяющая из ГорОНО, так, случайно, забредшая в нашу школу в рамках агитации против Американской военщины в Африке.
 
И надо же было поймать меня нашей классной, в тот злополучный день, когда мы с девчонками, уже десятиклассницы, намылились через задний школьный двор свалить в кино, как сейчас помню - «Вендетта по-корсикански». Вот мне и пришлось играть на импровизированном концерте в честь проверяющих из ГорОНО и какой-то Американской военщины в какой-то далёкой Африке, о которой я не имела ни малейшего понятия, что-то смутно припоминая из телека и тогдашней программы «Время», но не на секунду не догадываясь – «а в чем весь прикол?». И когда я на пианино заиграла эту злосчастную «Берёзку» в стиле блюз, тут всё и случилось. Если бюст Ленина был из гипса, то горнист с торчащим почти вертикально горном  - из металла, покрытого бронзовой краской. И надо ж было нашему 8-б, самому страшному, после Американской военщины, злу в районе, быть пригнанными, как рабы на плантацию, на этот долбанный концерт по поводу проверяющих ГорОНО и Американской военщины, нашим учителем физкультуры Юрием Григорьевичем по кличке «Юстас». Ибо только он и мог ладить с этим 8-б. Все тогда сразу почуяли нехорошее, ибо 8-б и «Юстас» всегда появлялись не к добру, об этом уже давно знала вся школа, но размышлять на эту тему было поздно, да и ни к чему.

Когда высокая комиссия, стоя, аплодировала музыкально-постановочной композиции на тему «Партизаны в плену у фашистов», где я была основным тапером, а главным фашистом был Борька из того же 8-б, прозванный издавна «Борманом», лупивший даже старших пацанов в округе, и который из деревянного пистолета под музыку «9-й симфонии» Бетховена,  пытался застрелить нашу первую красавицу, отличницу школы Людочку-партизанку, то Людочка-партизанка, запутавшись высоченными каблуками на платформе в бесконечных проводах сцены, так живописно грохнулась, что смела своими каблуками и Борьку по кличке «Борман» и всех фашистов вместе с уже наполовину расстрелянными партизанами, ползающими по сцене и давящимися  от смеха. Досталось даже публике в первых рядах, где как раз торжественно и восседали  проверяющие из этого ГорОНО, и куда расстрелянная Людочка-партизанка плюхнулась, прямо угодив на колени зам.зав. ГорОНО, маленькому, лысонькому, с усами как у фюрера, мужичонку, в большом не по размеру пиджаке. Этот маленький, лысонький, с усами как у фюрера, еще с первых секунд расстрела «Борманом» нашей отличницы Людочки-партизанки, буравил своими водянистыми, как у затравленного крысёныша, бесцветными глазёнками  Людочкины ноги на метровых каблуках. На что стокилограммовая проверяющая как-то странно реагировала, угрожающе и зло ёрзав на своем и без того расшатанном школьном стуле, создавая беспрецедентный скрип, чем невероятно занимала сидящий на галёрке 8-б и даже невозмутимого Юстаса, не говоря уже за фашистов и расстрелянных ими партизан на сцене. Говорят, этот зам.зав приходился ей то ли мужем, то ли еще кем-то.
 
Всё случилось именно в тот момент, когда меня попросили сыграть что-нибудь эдакое - лесное, партизанское, доброе - на тему расстрела фашистами партизанки-Людочки, и приятное для всех присутствующих, что бы всем стало хорошо. Училась я тогда в музыкалке не плохо, умела импровизировать, вот и сыграла, чё просили то и сыграла: «Во поле березка стояла» в стиле «блюз». Лесное? … лесное, чё еще надо?!..(«Бельмондо, так Бельмондо»). Но апогеем явилось то, что когда гневно пыхтевшая стокилограммовая проверяющая, высказавшись  по поводу моего, враждебного советскому искусству, «блюза» и опять какой-то Американской военщины в какой-то далёкой Африке (и далась ей эта военщина! мне почему-то тогда показалось, что эта, неоднократно поминаемая Американская военщина из Африки - это наверное какая-то секретарша зам.зав. ГорОНО, которую эта стокилограммовая вечно выступающая проверяющая ненавидела так же люто, как я в далёком детстве – дядьку Кольку, из-за сломанной антенны и не досмотренных до конца «Четырёх танкистов…») а так же по поводу неимоверно гигантских каблуков партизанки-Людочки, упавшей прямо на колени зам.зава., попыталась с размаху  тоже плюхнуться, но только уже не на колени зам. зава, где еще восседала раскрасневшаяся и запыхавшаяся, расстрелянная партизанка-Людочка, а на свой стул в кипевшем праведном негодовании, то там уже стоял бравый, недремлющий и вечно юный горнист с вертикальным горном, жестоко подсунутый предательской рукой какой-то Американской военщины из 8-б.

Не впадая в излишний лаксизм, стул не выдержал. Проверяющая из ГорОНО мгновенно стала похожа на огромную, болотную, обитающую в Западном Камеруне и занесённую в красную книгу лягушку-голиаф, случайно проглотившую перископ. Скорая приехала быстро, и как не сложно догадаться вместе с ментами.  Горниста вернули чуть позже, через несколько дней, - с участковым передали. Моё, в общем-то, почти успешное окончание школы, а так же - Людочки-партизанки на метровых каблуках, Борьки по кличке «Борман» и всей Американской военщины из 8-б было омрачено поведением «НЕУД», Юстасу – же вкатили выговор, как мы тогда прикалывалсь «за не допас Американской военшины»… Нас вызывали, отзывали, зазывали, перезазывали, те же процедуры были проделаны с нашими родителями. Лучше бы мы тогда с девчонками свалили в кино…на «Вендетту по-корсикански»…. В общем, выпускной бал прошёл на «УРА!», куда была приглашена вся Американская военщина из 8-б вместе с Борькой по кличке «Борман» и учителем физкультуры по кличке «Юстас», ставшим невольным соучастником сего светопреставления.

А в последний раз эту муть типа «Березки во поле…» я играла в гостях 20 августа 1991 года и опять в стиле "блюз", так мы прикалывались с моими друзьями-музыкантами. И когда один из наших клавишников , под утро, выпал из окна вместе с телевизором и соседкой хозяина квартиры, где мы собирались, благо этаж был первый, то по телеку, как-раз, в этот момент включили «Лебединое озеро». А на следующее утро и Советский Союз распался. С тех пор я не играю эту «Во-поле берёзка стояла…», и не пою, и даже не вспоминаю. Но заметьте, это не украинская песня, а русская... И я тут не при чём. Я взагалі не винувата.

(Писано в день осеннего равноденствия в 21 день сентября месяца, в славный год 2016 от Р.Х.)