Храню и помню

Теплый летний вечер не спеша окутывал маленький палисад возле старого деревенского дома. Там уже давно никто не жил, да, наверно, никто даже не помнил о нем, о его существовании. Дом ветшал и постепенно умирал. У него никого не осталось кроме нас – жителей маленького палисада.
Я жила возле самой калитки и всегда очень любила это место. Кто бы не навестил наш палисад, я радостно встречала гостя, старательно складывая из трепета ветвей и шелеста листьев тихое: «Приветствую Вас!» Вот только давно уже никто не заходил к нам, наверно с тех пор, как не стало хозяйки дома Анны Алексеевны…
Я взошла из маленькой косточки. Сначала долго сидела в ямке, мне было холодно и не хотелось расти. А потом вдруг что-то изменилось. Земля вокруг оттаяла, стала влажной и теплой. Откуда-то сверху слышалось много странных и интересных звуков. И я решила расти. Из любопытства.
Я помню день, когда впервые увидела солнечный свет и голубое небо. Это было так удивительно! Нежные руки Анны Алексеевны гладили мои веточки, ее красивое лицо светилось доброй улыбкой, она тихо шептала склонившись надо мной: «Расти на радость нашей семье, рябинка! Храни мужа моего Петра Афанасьевича и дочку Вареньку от невзгод и напастей! Пусть горит наш семейный очаг всегда так же ярко, как пылают ягоды твои по осени и зиме…» Легкий ветерок играл прядями темных, как ночь волос Анны Алексеевны и щекотал мои первые резные листочки. Воздух пах свежестью, ароматом молодой зелени и цветов. Это был запах новой жизни природы. Шла весна…
Палисад был излюбленным местом всей семьи. Варя играла здесь часами, а Анна Алексеевна любила выращивать цветы. Благодаря ей, наш маленький сад всегда благоухал множеством ароматов и радовал обилием красок. А вот Петра Афанасьевича я никогда не видела. Наверно, он был где-то не здесь, где-то далеко.
Когда я доросла до верха калитки, возле меня поставили лавочку и повесили какой-то ящик с крышкой на забор. Анна Алексеевна часто заглядывала в него и каждый раз тяжело вздыхала, не находя в нем ничего. Я злилась на этот ящик и билась об него ветками, ведь он так огорчал Анну Алексеевну. Вечерами она подолгу сидела на лавочке и смотрела куда-то вдаль, как будто ждала кого-то.
Я помню то майское утро, когда на моих ветвях впервые распустились белоснежные, слегка пушистые цветы. Как радовалась Варя, кружась возле меня и крича: «Мама, мама, посмотри, наша рябинка стала, как невеста!» Анна Алексеевна звонко смеялась, а потом вдруг сняла ярко-красную ленту со своих волос и повязала ее на мой ствол со словами: «А вот и праздничное украшение для рябинки в подарок от нас!» С тех пор каждую весну, как только я начинала цвести, мне дарили новую красную ленточку – это был мой любимый день в году, это был наш семейный праздник.
Тот печальный осенний день выдался очень холодным. Накануне ночью выпал первый снег и укутал все вокруг сплошным белым ковром. В остатках своей листвы я пыталась спрятать от холода маленькую стайку синичек. Громко чирикая, они лакомились моими алыми ягодами, гроздьями которых были усыпаны все мои ветки.
Вдруг я увидела, как к нашей калитке приближается целая толпа людей. Они были чем-то взволнованы и опечалены. Грустной колонной они прошли в дом, а потом, спустя какое-то время, так же тихо покинули наш двор. Вечером в палисад зашла Анна Алексеевна. На ее голове был черный платок. Она села на лавочку и, закрыв лицо руками, тихо заплакала. «Не уберегли, рябинушка, мы с тобой Петра Афанасьевича. Погиб он, забрала его война у меня», - причитала она. Я хотела заплакать вместе с ней, но не могла, лишь ягоды мои рассыпались по снегу, словно алые капли рябиновых слез.
Шли годы, Варя выросла, вышла замуж и уехала жить в город. Анна Алексеевна все реже навещала свой палисад. Иногда она сидела на лавочке все в том же черном платке и молчала, глядя куда-то вдаль. Но о красной ленточке для меня она не забывала, до самой последней своей весны…
Давно уже нет Анны Алексеевны, ветшает старый дом, да и красная ленточка на моем стволе истлела, но память о той, которая посадила то самое рябиновое семечко, живет. В ее детях, внуках и во мне. И я буду хранить эту память пока живу сама.