Толстый-толстый слой шоколада, или верблюды идут н

Толстый-толстый слой шоколада, или верблюды идут на Москву.
Фантазия на вольную тему
Верка Осипова прикрепила значок с цифрой «8» к лямке купальника и довольно откинулась в кресле. Огромное зеркало отражало ее фигуру до пояса. Ничего фигурка-то, но «Мисс Ковров — 95» ей все равно не стать. Ну хоть какой-то приз отвалят, не зря же она с другого конца города в ДК имени Ленина пилила.
Дверь, ведущая в эту маленькую комнатку, срочно переоборудованную в гримуборную, скрипнула, отворилась и выщипанные Веркины брови в зеркале поползли вверх. На пороге стояла негритянка, да не абы какая, а «супер», даже на очень критичный взгляд Осиповой. Фигурка — точеная, ножки — отпад, бюст — в самый раз, не пупырышки и не груши боксерские, торчит вперед без всякого бюстгальтера. А личико — Нефертити, да и только. Правда лицо словно ваксой намазано, да губки чуть толще, чем надо бы. Но как раз такие губки мужики и любят.
Негритянка подошла к столику, отодвинула без спроса жалкий Веркин парфюм и выложила на его место одну за другой десять стодолларовых бумажек.
— Я ходить подиум место тебя, — промурлыкала чернокожая незнакомка.
Веркины мысли резко метнулись в другом направлении. Мечта о победе на городском конкурсе красоты безболезненно растаяла, и девушка начала лихорадочно прикидывать, как будет тратить эту тыщу. Одновременно Верка успевала говорить:
— А что, бери, мне не жалко…
Ее пальцы сноровисто отстегнули значок и протянули ее незнакомке. Значка действительно не было жалко — Осипова таких в магазине хоть сотню купит по трешке за штуку. Черная ладонь накрыла белую, готовую уже стянуть с плеча лямку купальника:
— Я есть свой одежда.
Негритянка — кофе без молока — ловко выползла из платья и тоже осталась в одном купальнике. Не таком, конечно, как у Верки — «Мэйд ин Чайна», а из настоящей змеиной кожи. А может, не из змеиной — кто там еще у них в Африке ползает?
Верка молча натянула свое платьице и исчезла, оставив новую конкурсантку одну.
Что творилось в полном зале ДК Ленина, когда на сцену вышла участница конкурса под номером восемь! Описать было невозможно — это надо было видеть! Еще труднее было описать растерянность жюри. Новоявленные городские шоумены и ценители девичьей красы были в шоке. Они конечно же сообразили, что темнокожая красавица на голову, а то и на две превосходит остальных конкурсанток, и что зал не простит, если корону победительницы не украсит эту курчавую голову.
А роли между тем были уже прописаны. И позолоченную корону изготавливали под определенную голову. Правда голова эта была немного неправильной формы, как впрочем и все остальные части тела запланированной победительницы. Зато ее папа отвалил кругленькую сумму в инвалюте на этот самый конкурс.
Решение, как всегда, приняли в самый последний момент. Теперь у Коврова было две «Мисс» — белая и черная. Они так и стояли вместе на подиуме, разделенные внушительной фигурой выбранного сегодня же «Мистера Ковров — 95»
Серега Березкин — качок и бабник — был доволен. Не зря он уже пятый год трудится, качает мышцы. Без всякой химии, только натуральный ковровский продукт. Костяк предки подарили крепкий, спасибо им. А остальное все сам. Зато и стоит теперь, гордо поглядывая в зал, чуть ли не обнимая двух главных ковровских красавиц. По правде сказать, красавицей была одна, черненькая, которая то и дело поправляла ладошкой на голове какую-то железяку — срочно подысканную корону.
А потом все закружилось, завертелось; белая «Мисс» укатила в папином «Мерседесе» отмечать это событие, зрители побрели домой, а негритянка осталась одна на обшарпанных ступенях дворца культуры. Теперь корону, похожую на колесо от детского велосипеда без спиц, она держала в руках. И никому до нее не было дела.
Кроме Сереги Березкина. Он нерешительно подошел и спросил, чуть ли не в первый раз в жизни смутившись:
— Ты сейчас куда?
Чернокожая молча улыбнулась.
— По-русски понимаешь?
— Плехо, — ответила негритянка.
— А зовут тебя как?
— Моника, — коротко представилась незнакомка.
На самом деле это было одно из ее имен. Всего их насчитывалось девятнадцать. У Сереги имя было одно, но он не спешил его сообщать. Подумал сначала, стоит ли связываться с девкой, у которой такое имя. Вон Билл Клинтон связался на свою голову. Наконец он решился, протянул руку и сказал. улыбнувшись:
— А я Серега Березкин. Очень приятно.
Узкая черная ладошка утонула в его широченной лапе, два взгляда встретились и время для них вдруг замерло.
— Ты… это, — разжал наконец ладонь Серега, — щас куда?
— Никуда, — счастливо улыбнулась Моника.
— А поехали со мной к бабке в деревню, — неожиданно для себя предложил Березкин.
— Пойехали к бабке в дерьевню, — согласилась новая подружка.
Потрепанный «Восход» бодро затрещал по родным ковровским выбоинам, выбрался на загородный простор, победно загудел и меньше чем за час домчал седоков до деревни Мисайлово. Деревушка была небольшой, домов на десять, а жителей — и того меньше. С цивилизацией ее связывала лишь почти заросшая травой дорога да столбы с уныло свисавшими электрическими проводами. На рев мотоциклетного движка выглянули почти все бабки. Дедов в Мисайлово не было, так же, как и жителей допенсионного возраста.
— Вон, Татьянин Серега новую невесту привез, — неодобрительно прошамкала одна бабка другой — эти две сидели на лавочке посреди деревни — и снова открыла беззубый рот, чтобы сказать что-то еще более язвительное. Своей согнутой колхозным трудом спиной она опиралась на спинку лавки, потому не упала, когда Серегина подруга стянула с головы шлем и озорно подмигнула бабкам, а потом и козлу, кружившему рядом на веревке.
Козел возмущенно затряс бородой, словно говоря:
— Тут сенокос пропадает, зимой жрать будет нечего, а ты, девка, небось поллета в Сочах провалялась — вон как загорела.
Девка сделала козлу козу, мекнула задорно и зашла вслед за Серегой в дом бабы Тани. Бабулечка Танечка новой Сережиной подружке если и удивилась, то виду не подала. Философия ее насчет нынешней жизни любимого внучка была простой — пусть парень нагуляется, пока молодой. Она и сама когда-то очень давно славно погуляла, несмотря на колхоз и отсутствие магнитофонов. Раньше и под гармошку не слабо веселились.
А что с черненькой сегодня приехал — не беда. Ведь и в магазинах сейчас вместо яблок бананы продают, и ничего — покупаем и жуем, когда деньги есть.
Баба Таня накормила гостей вкуснющим борщем да жареной картошечкой со своего огорода. А потом спать постелила — вместе, конечно. У бабули, кроме своего диванчика, была только одна гостевая кровать. Зато широченная. Привези, к примеру, Серега еще по паре арабок, да японок — все поместились бы не теснясь.
Моника вроде помялась маленько, засмущалась. Потом махнула рукой по-своему, по-африкански, и нырнула в белоснежный пуховый океан. Серега тоже поначалу вел себя несмело, что в общем-то было ему несвойственно. А потом ничего, освоился; да и к тому же интересно же — как там у африканок все устроено. Но совсем он успокоился, когда понял, что СПИД ему сегодня не грозит. А откуда ему взяться, если парень у африканки первым оказался? Пискнула девчонка, а потом… сама начала энергично проверять все про белых парней.
Так что встала сладкая парочка (и толстый-толстый слой шоколада, от которого за эту ночь они успели изрядно слизать) по деревенским меркам очень поздно — в десять часов. Позавтракали по-быстрому и настропалились в поле — копны недосушенные раскидывать. А чем еще в деревне заниматься? Все остальное можно и в городе делать.
Точнее сказать, настропалился один Серега. Моника отказалась наотрез. Она вынула из под халатика, одолженного бабулей, какую-то стекляшку на цепочке, которая царапала парню грудь полночи, и сказала, почему-то совсем чисто по-русски:
— Пока этот камень висит на моей шее, мне работать нельзя!
— Так сними его, — предложил парень.
— Ты хочешь этого?
— Хочу.
— Очень хочешь?
Серега помялся. Он вдруг почуял какой-то подвох. Но рискнул, кивнул головой, как в прорубь вниз головой бултыхнулся:
— Очень хочу!
— Хорошо, встань на колени.
Недоумевающий парень опустился на колени. Его буйная нечесаная головушка была теперь вровень с головой Моники, а светло-карие телячьи глаза напротив темных африканских.
Моника медленно протащила цепочку через голову, вздохнула; камень качнулся в воздухе, сверкнув бесчисленными идеальными гранями и занял новое место — на толстенной шее Березкина.
— Ну и пусть висит, — подумал тот, — не такой уж тяжелый.
Действительно, этот бриллиант чистой воды был всего-то в три раза больше знаменитого «Графа Орлова».
Парень вскочил на ноги. Зато Моника, напротив, опустилась на колени и затянула вдруг торжественно, как гимн:
— Теперь ты, о Великий, первый сын бургунлюнтяйского народа. Умрет мой отец, Великий вождь, и тебя посадят меж золоченых рогов на череп священного быка и все вожди падут перед тобой и воскликнут: «Правь нами, о Великий! Теперь ты бургунлюнтяйский брандахер!».
Серега уже нагнулся было, чтобы поднять на ноги девку, склоняющуюся перед ним все ниже, но замер, услышав свой будущий титул.
— Кем-кем я буду?! — воскликнул он минуты через три, покатав последнее слово меж крепких зубов — в тот самый момент, когда Моника перестала целовать его правую ногу и приступила к левой.
— Бургунлюнтяйским брандахером, — покорно повторила негритянка, подняв голову.
— Встань, — велел ей Серега, впервые подумав, что девушка, наверное, перепутала ДК Ленина, стены которого к конкурсу выкрасили в интенсивно лимонный цвет, с другим домом, тоже желтым.
Моника послушно вскочила на ноги.
— Я слушаю тебя, о Великий…
— Слушай, — разрешил Серега, — и запоминай! Ты никому не будешь говорить, кем я должен стать. Это будет наша маленькая тайна.
— Хорошо, — покорно склонила голову Моника, — но почему?
— Ребята будут завидовать, — сходу выдумал парень, — и бабка плакать. Как узнает, что я в эту самую Бургунляндию уеду.
— В Бургунлюнтяйскую Брандахерию, — поправила его девка, — а бабку мы с собой заберем. Народ будет целовать следы ее ног и называть «Великая бабка бургунлюнтяйского брандах…»
— Хватит, — прервал ее Серега, — пора на поле идти.
— Теперь тебе нельзя работать, — остановила его Моника.
Березкин растерялся, но ненадолго: «Или я не Великий бранда… тьфу ты!». Он объявил Мисайлово особой экономической зоной, где работать можно всем, даже бранда.., в общем, понятно. Пообещал оформить это указом, как только станет этим самым бр… (кажется начинает привыкать!)
Через пять минут оба дружно таскали сено. Купальник из змеиной кожи загадочно поблескивал. Кругом оглушительно трещали кузнечики, сияло почти африканское солнце, дурманяще пахло недосушенное сено. В общем, лучше места не было во всем мире. Даже в Бургунлюнтяйской Брандахерии…

Министр иностранных дел России вопросительно посмотрел поверх очков на помощника, просунувшего голову в дверь. Помощник показался весь и, кашлянув, сообщил:
— Нигерийский посол настаивает на срочной встрече.
— Зачем? — удивился министр, — я с ним позавчера разговаривал.
— Не знаю, — пожал плечами помощник, — но настаивает очень упорно.
— Хорошо, — кивнул министр, — проси.
Через минуту в большой кабинет вошли и остановились у двери, враждебно посверкивая зрачками, посол Нигерии и еще один негр, смутно знакомый министру. Совсем скоро он вспомнил своего однокашника по МГИМО, самого отъявленного весельчака и бабника на курсе. Вспомнил, когда посол назвал его имя.
— Я имею честь, — провозгласил он, — представлять в России интересы Бургунлюнтяйской Брандахерии. Это — господин Министр иностранных дел Брандахерии господин Нгоро Масимбу.
Российский министр приветливо улыбнулся однокашнику, хотел было шагнуть вперед, чтобы обменяться рукопожатием с бургунлюнтяйским коллегой, или даже обняться с ним, но передумал. Больно уж у того был неприступный вид. Даже, скорее, враждебный.
Министр Брандахерии вытянул из за пазухи самый настоящий свиток, развернул его и с мрачной торжественностью воскликнул:
— Это — послание Великого вождя моего народа правительству России: «Я, Великий Бургунлюнтяйский Брандахер…, — тут пошло перечисление имен. Невозмутимый помощник, который стенографировал встречу, потом насчитал их сто двадцать шесть. А министр пару минут восхищался про себя титулом главы этого государства, о котором он прежде и не слышал, несмотря на свою должность, а потом стал отмечать в перечне знакомые имена. Таких было немного — штук пять или шесть, и почему-то все женские. Таким же и закончилось перечисление:
— Виктория семьдесят шестой предупреждает: если наша дочь Моника Мария Стюарт не будет возвращена нам в течение суток, боевые бургунлюнтяйские верблюды выйдут на тропу войны. Горе тому, на кого укажет рука Великого Брандахера. А показывает она на Москву!
Нгоро Масимбу свернул свиток, протянул его помощнику и исчез за дверью, не простившись. Нигерийский посол пожал плечами и тоже ушел…
Через час в кабинете распивал кофе с коньяком, умело приготовленный помощником (другим, конечно — у министра их было много) единственный человек в России, который мог что-то рассказать министру о бургунлюнтяйцах. Николай Николаевич Федосеев в свое время успешно сосал молоко, в смысле жалование сразу от трех маток. Но поскольку все «матки» были советскими, предателем он не был. Сейчас этот человек, бывший Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в ряде африканских стран, а по совместительству бывший полковник КГБ и бывший же подполковник ГРУ, смакуя горячий напиток, говорил:
— Люди эти — белая кость Африки, хотя и негры. А их верховный вождь частенько выступает арбитром в межплеменных спорах. Очень гордые люди. И верблюды у них самые лучшие в мире.
— И что, — засмеялся министр, — за сколько их верблюды дойдут до Москвы?
— А я бы не смеялся, — насупился Николай Николаевич, — все может обернуться серьезней некуда. Брандахерия заключила договор с Великобританией о взаимной помощи на случай войны еще в восемьдесят третьем году. Одна тысяча восемьсот восемьдесят третьем, если точнее. Никто договор не отменял. А Англия — это НАТО.
— Ну уж сразу и НАТО, — обидчиво насупился министр, — у нас эту девчонку найти проще простого. Не так много пока у нас темнокожих красоток. Если она, конечно, красотка. В чем я сильно сомневаюсь.
— Не сомневайтесь, товарищ министр, женщины правящей династии Брандахерии славятся исключительной красотой…
Чуть слышно промурлыкал телефон. Особый телефон — прямой связи с Кремлем.
— Господин министр, — вежливым голосом пророкотал руководитель администрации Президента России, — через полчаса экстренное заседание Малого совета безопасности…
От Смоленской площади до Кремля езды — и сигарету не успеешь выкурить. Так что министр не опоздал. Формально. А на самом деле — очень даже опоздал, потому что все члены Малого совета уже расселись вокруг овального стола, оставив ему штрафной стул.
Штрафной — значит прямо напротив Президента; метрах в трех от его грозных очей. А поскольку сегодня, как и практически всегда, не должно было обойтись без громов и молний, все это должно было обрушиться на голову министра. Так уж привык глава государства — метать молнии в того, кто стоит или сидит против него.
Докладывал начальник Генерального штаба, на мгновенье запнувшийся, когда министр устраивался на штрафном стуле:
— … вывод однозначный, — закончил наконец главный армейский стратег, — НАТО готовит широкомасштабную военную акцию против нас. Фактически у противника все готово к этому. Чем объясняются подобные недружественные действия, мы не знаем…
— А кто знает? — грохнул по столешнице Верховный Главнокомандующий, — ФСК не знает, ГРУ не знает. Может ты знаешь?
Глава государства грозно сверкнул очами из под насупленных бровей на министра.
— Начинается, — затравленно подумал тот, и вдруг почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота, — неужели?!
Министра пронзила неожиданная догадка и он начал подниматься со стула, в то время, как начальник Генштаба поспешно сел, шумно переведя дух. Президент, очевидно, что-то разглядел в изменившемся лице министра, потому что тоже медленно встал. Два государственных лица уставились друг на друга; помолчали; потом министр громко выпалил, глядя невинными глазами прямо меж бровей непосредственного начальника:
— Бугурлюнтяйский брандахер!
Президент начал багроветь — так изощренно его не обзывала даже собственная жена; остальные стремительно побледнели. Тихо скрипнули стулья под соседями министра — они на всякий случай отодвинулись от него подальше. Затем наступила тишина, такая глубокая, что стало слышно, как за толстым стеклом кто-то поливает отборным матом неведомого Полкашку, опять обгадившего крылечко Большого кремлевского дворца…
Через пять минут все встало на свое место. Министр объяснил, кто на самом деле является отцом бургунлюнтяйского народа и через час вылетел спецрейсом в столицу Нигерии. А перед армией и другими органами была поставлена задача — отыскать и доставить в Москву Монику Марию Стюарт. При этом Президент прозрачно намекнул: кто доставит эту дивчину пред его светлые очи… в общем, дальше понятно…

Серега вышел на крылечко первым. Он было неторопливо потянулся, но не успел развести свои сильные руки до конца, как кто-то вдруг зашептал ему прямо в ухо:
— Спрячь меня, спрячь!
Вокруг никого не было, так что говорить мог только он сам. Ну или камень на груди. В то же мгновенье камень действительно шевельнулся, ощутимо нагрелся — так, что чуть не обжег широкую грудь парня.
— Е-мое! — остолбенел он от дикой мысли, — это действительно ты со мной говоришь?
— Да я это говорю, я! — подтвердил его фантастическую догадку тот же голос в башке, — спрячь меня, да побыстрей — через пять минут будет поздно.
И Серега поверил, метнулся в сарай, где у него с детских лет был тайничок. Торопливо сунув медальон в щель между бревнами и замазав ее свежим навозом, он вернулся на крыльцо.
А там уже стояли и Моника, и Великая бабка бургунлюнтяйского народа. А что не постоять, не полюбоваться на белоснежные купола парашютов? И другие бабки любовались, не удивляясь стремительной атаке бойцов батальона элитной десантной дивизии на мирную деревушку Мисайлово. Они уже ничему не удивлялись — даже тому, что бабка Татьяна, всю жизнь проработавшая на молочной ферме, теперь в Африку на постоянное жительство перебирается. Даже домишко свой уже на продажу выставила…
Как ни быстры были десантники, вертолеты с антитеррористическим отрядом «Гроза» министерства внутренних дел сели рядом с деревушкой еще шустрее. Спецназовцы в нарядах из фантастического боевика дружно повыскакивали из винтокрылых машин и пошли шнырять по естественным складкам местности, смешиваться с офицерами из суперсекретного подразделения ФСК «Рюрик», которые уже сидели в этих самых складках. Это еще пруд в Мисайлове пересох, иначе огороды совсем потоптали бы — если бы еще и морпехи из подводной лодки выгрузились…
Так, демонстрируя триединство российских силовых ведомств, отборные волкодавы и рукопашники со стрелками по-македонски плотной толпой окружили хату бабы Тани.
Перед ними стоял один противник, зато какой! Обнаженный по пояс Сергей Березкин грозно напряг мускулатуру, словно говоря своим видом:
— Не отдам!
Моника и баба Таня выглядывали из-за его широкой спины, и Серега, чувствуя их дыхание, повторил:
— Не отдам! Не быть мне бургунлюнтяйским брандахером, если отдам!
А отдать пришлось. К дому подкатили, тяжело переваливаясь на ухабах, три роскошные иномарки. Их них вслед за засуетившимися телохранителями вылезли три типа, двух из которых он знал — видел по телеку. Это были министр обороны и главный милиционер страны. Третьего Березкин не признал. Это раньше Председатель КГБ, член Политбюро и прочая… висел в каждом красном уголке. В виде фотографии, конечно. А теперь главных чекистов показывают по телевизору только два раза — когда назначают на должность, и когда выгоняют. Назначение этого Серега как раз пропустил.
Моника тоже поняла, что надо сдаваться. Она вышла из-за спины Березкина и спросила жалобно:
— Я пойду, о Великий?
— Иди, — разрешил Сергей.
Три сановника шагнули навстречу девушке.
— К кому? — снова повернулась она.
Министру обороны Серега уже ничего не был должен — два года срочной оттрубил, как миленький. Одного мужика он не знал. А вот с милицией лучше было не ссориться. Это даже бандиты поняли. Вот Серега и кивнул на министра внутренних дел, строго показав очами: «Отвечаешь за девку!».
Тот довольно сверкнул очками, посадил Монику в длинную «Ауди» и укатил. У генерала армии очков не было, поэтому он грозно нахмурился и тоже укатил. А директор ФСК ничем сверкать не стал. Зато уехал не сразу — прошептал кое-что на ухо здешним подчиненным, показав пальцем на Серегу.
— Ох, не зря я камень спрятал, — тоскливо подумал парень.

Помощник осторожно вошел в кабинет Министра иностранных дел. В руках он держал свиток, и хозяину кабинета стало как-то не по себе.
— Великий бургунлюнтяйский брандахер умер, — сообщил помощник.
— Король умер — да здравствует король!, — подумал министр. Зря. Насчет умер он был совершенно прав, а вот насчет здравствования…
— Теперь они требуют нового…
— Какого!?
— Тут есть имя, — помощник только теперь развернул свиток и начал перечислять имена нового брандахера.
Министр уже знал, что сейчас перечисляются имена всех правителей, которых когда-то победили воинственные бургунлюнтяйцы. Только вот почему среди них затесались имена последних английских королев?
Помощник наконец закончил:
— Виктория Серега Березкин семьдесят седьмой.
Тихо промурлыкал телефонный аппарат.
— Господин министр, — пророкотал на другом конце провода руководитель администрации Президента, — через полчаса экстренное заседание Малого совета безопасности…