Заговор олигархов. У последней черты!!!

  (Издание четвёртое. Дополненное) Издательство "Бийиктик" 2016 год Кыргызстан.            

                ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ И РЕКЛАМОДАТЕЛЕЙ.

Потрясающая криминальная повесть о   нашей истории и современности. Беспощадное     откровение автора,как социальный каннибализм вновь внедрился на постсоветском пространстве. И к чему он может привести, в глобальном масштабе нашу заблудшую цивилизацию. Эту тему: Переход от незавершенного социализма к извращенному капитализму автор исследует уже 12 - лет, в четырёх изданиях сборника. И хотя еще в 2006 году в своей повести - эссе "Доктора и воры" автор предупреждал что система олигархического капитализма пагубна для цивилизаций, и что финансовый и  экономический кризис в мире - результат этой системы, а не ипотечной, как утверждали недальновидные политологи. И что в следующем изданий сборника, еще в том же году Геннадий Свирщевский предупреждал, что вступление в ВТО России также нежелательно.  как и непродуманная интеграция в мировую экономику которая  позволяет только  разорять Россию и создавать благоприятную почву для коррупции, по причине которой только в 2016 году  у России украдено разными ловкими дельцами и переведено за рубеж свыше 100- миллиардов  долларов. Также автор еще в начале 2015 года предупреждал  что военное вмешательство в дела Сирии не продумано и связано с идеологией и и безобразным социальным неравенством, как на всём пост советском пространстве так и в мире. Также в сборнике сделан доказательный и убедительный вывод, что существующая ныне система государственного устройства, особенно на пост советском пространстве не способна, бороться с инфляцией, ростом цен, коррупцией, терроризмом и нравственной деградацией цивилизации. Но, к сожалению эти выводы аналитика  не доходят до широкой общественности. При существующей системе все СМИ и издательства в руках олигархов, которые  ведут нас к гибели.   
Январь 2017г.




Автор повести неизвестен миру, как, например, писатель Пауло Коэльо с его притчей “Алхимик”, или Экзюпери со сказкой-притчей «Маленький принц». Все эти сочинения, как бы мастерски и увлекательно не были написаны на тему, волнующую всех - как добиться воплощения в жизнь своей судьбы? – все-таки сказки.
Геннадий Павлович Свирщевский – известный в Киргизии журналист – сын военного врача лейб-гвардии Преображенского полка Павла Васильевича Свирщевского, лечившего последнего наследника монархов дома Романовых, Алексея,  ставит себе задачу, более сложную, чем в сказках.. На исторических, конкретных фактах  он пытается разобраться. Почему люди – самые разумные существа на земле, каковыми мы себя считаем, до сих пор живут во вражде, творя Зло себе и природе. Восхищаются великими завоевателями-злодеями: Чингисханом, Атиллой, и прочими им подобными, утверждающими власть над людьми мечом и ятаганом, ложью и богатством.
Вопреки здравому смыслу мы взахлеб афишируем, как живут  богатые - так называемые сливки общества – «элита» и «звезды». Так, например, телеведущая программы о жизни этих самых звезд с восхищением сообщила, что некий супермен-артист признался, что от внебрачных сношений с женщинами, по его подсчетам, уже родилось  900 детей. Судить его надо или кастрировать? Он оставил без отца 900 младенцев. В общем, сложившиеся система олигархизьма в мире, когда девяносто процентов всех богатств земного шара принадлежит богатым, порождает терроризм вселенчиские смертоносные конфликты между людьми и государствами. Эта  тема исследований автора.   
       Повесть-эссе “Доктора и воры” или “Заговор олигархов,” глубоко волнующее философское произведение, анализирующее на основе документальных фактов  природу наступившего всемирного экономического и финансового кризиса, причины социальных трагедий, войн и падения нравственности цивилизаций.
Несомненное достоинство этой книги я вижу  в том, что автор, вновь озвучивая эти общечеловеческие проблемы, призывает читателя осознать их как свой личные, и в меру своих сил и возможностей бороться за справедливость и бережное  отношение к окружающей нас природе. Говоря масштабнее: задача повести -  -помогать формировать сознательное гражданское общество в нашем едином доме, имя которому – Земля.       
                Издатель.


                ***


Чрезмерная жадность, стяжательство, амбициозность и снобизм – тяжелая и заразная болезнь мозга, но физически человек её не замечает. Этот психологический синдром    получил общее название - олигархизм.
Этот, мало изученный недуг, заставляет больного не замечать  в своих поступках  чувство меры. А именно  чувство меры, то - есть порядочность  дают человеку право на жизнь в обществе.
Но, прокравшись в законодательную систему, эти амбициозные личности, создали законы “под себя”. Тем самым спровоцировали  финансовые и экономические кризисы, нищету, народа, нравственную деградацию общества. Внедрив в  сознание людей  ложные  понятие, оправдывающее  гонку вооружений, что  конфликты между людьми и государствами  можно   сдержать только силой кулака и оружия.
Где то эта доктрина частично права, но она может привести,  в конечном итоге к гибели нашей  цивилизаций.   
Как бороться с этим Злом, заложенным природой в каждом из нас?  К счастью не в равной мере . Об этом и многом другом – разговор в этой  книге                .                Автор.      
2015 год июль.
   

.    “Если история повторяется, то она повторяется в виде фарса”, -  эта мудрость говорит о том, что свою судьбу мы постепенно отдаём в руки олигархов. “Олигархизм – высший расцвет капитализма, когда судьбу наций определяют клубы олигархов – под себя они пишут законы, своих приводят во власть, и тогда власть уже не принадлежит народу ”,-пишет в своей книге “Формула кризисов . В паутине соблазна”,- наш соотечественник и мыслитель Геннадий Свирщевский.

                Макс Мирный.
 
    Из аналитической стаьи в газете "Деньги и власть" (март, 2015 г.,№9)"Выборы 2015 и Будущее Кыргызстана".
 Автор пишет: Как на примере Сингапура и его выдающего  руководителя Ли-Куан-Ю , можно построить в Кыргызстане процветающее социальное государство. 
 

         К 100 – летию  Великой Социальной революций в России ноябрь 2016 г.
                У последней Черты  !!!
Открытое письмо президентам России и Америки, В. Путину и  Б. Обама и его приемнику.
          Всем средствам массовой информаций. 
 
                Уважаемые господа !.
   Крайне опасная ситуация, сложившаяся во взаимоотношениях  России и США,  да и во всём мире,  заставила меня обратиться к Вам, кому народы доверили судьбы своих стран.
     В коротком письме невозможно проанализировать предысторию событий и, тем более,  упрекать Вас в их развитии. Печально, что две ведущие державы мира  вновь в состоянии  конфронтации, и возможной спонтанной    развязки событий, которых    боятся не только народы США и России, но и всего мира.   Миллионы и миллиарды граждан задают себе вопрос : почему так произошло ?  К сожалению чёткого ответа на эту проблему  нет.    С высоты своего 80 – и   летнего возраста я попытался  ответить на этот вопрос   в художественно - аналитическом сборнике о нашей историй и современности  “Формула кризисов” (Заговор олигархов ). (Издательство “Бийиктик” Кыргызстан. 2013 год. 24 п.л). И хотя ещё в 2006 году книга получила диплом “Лучшая книга года ” и номинирована на Национальную премию России “Писатель года ” – но она не стала достоянием широкой общественности. Как Вы знаете, при существующей системе  государственного заказа на издание литературы - нет .  Издательства, как и большинство СМИ находятся в руках олигархов, которые, по понятным причинам, не хотят издавать мои труд. Хотя читают сборник с интересом . Мне удалось издать его небольшим тиражом на свою мизерную пенсию. Также я не могу участвовать во втором туре конкурса “Писатель года”. Нет средств на издание альманаха  для Большого жюри, книжной палаты,  магазинов и библиотек страны .Так глушится свежая мысль, где чётко изложено:  что такое мировая экономика? Почему периодически   происходят кризисы?  хотя официальная пропаганда кричит на весь мир о свободе слова и демократии.  Сборник  стоит на национальном  портале Союза писателей России “Проза. ру”.И вывод в ней о событии сегодняшнего дня - однозначен. Присоединение Крыма к России и события на Украине только повод, а не причина разразившего скандала. Также, как и трагедии государственных переворотов  и межнациональной резни в Киргизии, Сирии, Ираке, Сомали  и ряде  других государств. Всё это  подается  под предлогом  национальной и религиозной нетерпимости, сепаратизма и прочих надуманных причин, внедренных в сознание толпы “вождями” оглупляющей “идеологии” олигархизма. Истинная причина раздоров – олигархи и создавшая их система  социальной несправедливости. Поясню столь категоричный  вывод. Создатель заложил в нас,  не только положительные, но и низменные  инстинкты : жадность, ленность аналитического мышления,  и желание свалить свои проблемы на других. При этом Он (Создатель ) дал нам свободу действий и самостоятельного мышления, которое на сегодняшний  день начисто разрушено, той же оглупляющей “идеологией” олигархизма. Имущественное и правовое неравенство внедрялось в сознание людей из поколения в поколение,  тысячелетиями,   как только  зародилось разделения труда  . Хотя мир, как я думаю, создан по образу и подобию рая , но проблемы в нем создаем мы люди. И нам их решать. Видимо Создатель   решил проверить нашу цивилизацию: уважаем ли мы : друг друга? Способны ли мы ценить окружающий нас мир?.               
И имеем ли мы право жить в нем!?
       К сожалению пороки, заложенные в нас  ловко использовали амбициозные личности, захватив почти все материальные и даже духовные ресурсы планеты. Создав антинародную олигархическую систему капитализма. Огромный личный капитал олигархов, превосходящий даже бюджеты некоторых государств, подмял под себя институты государственности, с её законами. А только они! и только они!  сдерживают нашу заблудшую цивилизацию от самоуничтожения!. В обществе произошла трагическая трансформация мышления, породившая в умах людей  безысходность  сложившейся  ситуации. Это видно по социологическим опросам.  Люди не видят бездну пропасти в развитии своих стран.
 И это не случайно. Олигархи, как я говорил выше, в руках которых находятся все средства массовой пропаганды, телевидение, кино, сумели без насильственного принуждения направить мышление людей к действиям против их же интересов, к выгоде малой части общества. Поэтому делая очередную “революцию”, они вновь  и вновь приводят к власти партии, которыми руководят олигархи. В результате: под влиянием тои же оглупляющей идеологии , прославляющей обогащение любым  способом, чуть ли не на государственном уровне,  мы забыли основной нравственный принцип нашего сосуществования . “Государство как и каждый человек, должны самокритично контролировать свои поступки, чтобы не навредить окружающим, природе и, в конечном счёте, себе”.
Сегодня же, как Вы знаете, реальность такова. Снобизм, ложь, двойные стандарты   – стали нормой наших отношений как в быту, так и на государственном уровне.
На каждом углу мы кричим о свободе, демократий, единении, которых давно уже - нет . Какое единение? И какая свобода? может быть, например у двадцати миллионов россиян, живущих за чертой бедности, с  богачами, один процент которых, захватил 71 процент всех активов России . Похожая обстановка и в Америке.  Там  (по открытым источникам)  разница в доходах между средним американцем и олигархом – в… 20 000 раз.
Ещё более абсурдно звучат заявления, при существующей системе, о защите демократии, тоесть народа. Когда антинародная сущность самого понятия слов: олигархия, олигарх говорит само за себя. В этимологическом словаре русского языка за 2009 год эти два слова поясняются так. От древнегреческого: олигойя – немногие , и архейн – властвовать. В совокупности означают : господств или власть немногих . Вот такие дела, господа президенты . Пора объявлять “крестовый поход” против жадности – этой скверны, которая вкралась в мозги и души алчных личностей. 
Вам очевидно и самим ясно: пора реформировать систему  мирным путём, пока ситуация не вышла из под контроля.  Не только – государственную,  но и  в мышлении и  сознании людей. И хотя обстановка в Америке и Европе в разы лучше, чем в Российской федераций, обладающей огромными природными ресурсами, - система олигархизма, как её не крути, на каких бы научных конференциях и саммитах не обсуждалась - пагубна для цивилизаций. Она позволяет, через огромную частную собственность, закабалять не только трудящихся, но и целые народы, в каком бы государстве они не жили, какую бы веру не исповедовали . В общем демократия и свобода стали понятиями нарицательными, заложниками безобразной олигархической системы. Олигархизм, замешанный на низменных инстинктах человека,  стал наркотиком символом коррупций и проклятием цивилизаций. Эта система сделала почти всё население планеты социальными рабами  режимов .
Огромный частный капитал, перешагнув границы своих стран, не обустраивает жизнь своих трудящихся ,которые и создали этот капитал. А ,под предлогом интеграции, вторгается в экономики других стран, не платит рабочим за их труд, столько что он стоит, провоцируя, тем самым, одну из основных причин мировых финансовых и экономических кризисов. Вообще государства с олигархической системой не способны бороться с инфляцией, ростом цен и, тем более, с коррупцией. И – самое главное и, даже, страшное, что может столкнуть нас лбами. При существующей системе  олигархизма, не в укор Вам сказано, господа президенты, поскольку такое было и до Вас, невозможно иметь убедительную, чётко выработанную государственную идеологию. Со всеми, вытекающими отсюда последствиями.Так, в образовавшийся идеологический вакум быстро внедрился  исламский радикализм, который “огнём и мечом” пытается создать утопический всемирный халифат. И остановить его, только бомбами и пушками, возможно только изменив систему олигархического капитализма. Особенно на пост -советском пространстве, в его извращённой и уродливой форме .               
 На этом фоне, господа президенты,  Ваши доводы, из-за которых Вы, вводите санкции, вынуждены  размахивать “Булавой”,  ставя человечество на грань уничтожения – надуманны и необоснованны . Повторяю. Дело в существующем миропорядке, который Вы, вольно или невольно, вынуждены защищать. Но это стало невозможно, при существующих технологиях общения .И этот вывод, господа президенты ,основанный на реалиях сегодняшнего дня предвидел, напоминаю, Альберт Эйнштейн. " Я боюсь, что обязательно наступит день, когда технологии превзойдут простое человеческое общение. И мир получит поколение идиотов". В общем  систему, не способную остановить гонку вооружении, терроризм, что мы наблюдаем в Сирии, Ираке, и других странах, безобразное социальное неравенство, унижающее человеческое достоинство,  –  все они, ведущую цивилизацию к глобальному конфликту – нужно срочно реформировать . И чем –  быстрее, тем больше у нас шансов выжить !!! Беда наша в том, что так называемый "человеческий фактор", который присутствует почти в каждом из нас, почти не способен бороться с наркотиком,  название которому - капитал. Стремление иметь больше материальных средств в личной собственности парализовало мозг цивилизаций, обескровило государственную систему и силу её законов. С этой Бедой мы можем бороться только одним способом. Ограничить законами возможность иметь в личной собственности, примерно до одного миллиона долларов, а финансовую систему передать государству. Эти меры усилят роль государств в жизни общества и направят науку  в нужное для людей русло, запретив учёным делать опыты например в генной инженерий не только не нужной но и вредной для человечества. Также  ограничения капитала в личной собственности и наведут порядок в маразматической  кредитной системе банков, позволят гражданам  вернут  средства производства и тем самым позволят им вылезти из нищеты и бесправия, которыми их сковала олигархическая система. И беда её (системы) ещё в том, что законы, которые издают слуги народа, но которые уже давно стали его хозяевами, в большинстве противоречат здравому смыслу. Так, например, в России  законники, прописав в Конституцию, что государство является - социальным - отказались выполнять свои обязанности  по здравоохранению. Опекунство над здоровьем нации, обескровленное олигархами, правительство  передало страховым компаниям. И появились законы, подзаконные акты и инструкции,  превратившие  докторов и всю систему здравоохранения в бухгалтеров и статистов. Врачам даются планы в месяц каждому обслужить 500 - 600 человек больных. Причём, по профилю врача, планируется чтобы у него на приёме было энное  количество наркоманов, алкоголиков, беременных женщин и пр. За невыполнение плана врачам снижают,  и без того малую заработную плату. Более того - накладывают на них штрафы, часто превышающие их уровень зарплаты. Все эти “планы” и “взыскания”  далеки от реальности и вызывает только горькую усмешку у медиков. Так происходит и в  образовании. ЕГЭ отучает учеников мыслить творчески. А платная система обучения в вузах, вообще, отбросила нашу, некогда передовую систему образования – вниз. Конечно наши законодатели, в большинстве крупные собственники, встретят мои предложения  в "штыки". Но если Вы, господа президенты, познавшие самую вершину государственной  власти и власти  личного капитала, который часто мешаем Вам в работе, одержите победу над собой и подготовите соответствующие законопроекты, об ограничении частной собственности  и передачи банков в руки государства - мы, смею надеется,  народ Вас поддержим. В Интернете и СМИ.
Очнитесь люди !!!
Важно чтобы каждый  из нас  осознал важность и силу своего голоса, которые вместе, в конечном счёте, заставят  парламентариев принять нужные людям  законы.
Другого выхода у нас нет!!!
Метод государственных переворотов, под лозунгом социальных революций за сто лет себя не оправдал. Классики марксизма – ленинизма, Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ильич Ленин в своих фундаментальных трудах о капитале, ссылались в основном на классы, не учитывая мятежный дух  и, простите, жадность человеческого фактора . И его неспособность определить  на выборах в парламенты, как говорил Владимир Ильич  нужного им человека.
“Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научаться за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов”.  Именно по этой причине  до сих пор не создана, хотя бы относительная, социальная  справедливость. И только законы! И только законы! Принятые здоровым и сильным государством, которое должно стать отцом и матерью каждому из нас,  могут сдерживать наши амбиции и выработать новое, уважающее человека мышление .    
Делайте выводы, господа !.  Вы многое можете !. Историю, на ее крутых поворотах, как показало время, делают личности. В Ваших руках будущее цивилизации! 
   

 С уважением и надеждой на понимание  Геннадий Свирщевский,
                журналист, писатель.


Уважаемые читатели ! Прошу всех, кто со мной солидарен, высказать своё мнение  о моём Обращений  и о  книге “Формула кризисов” (У последней черты) в Интернет на портале “Проза ру” Эл адрес: Gennadiy-doctor@mail.ru и в соц сети на моей странице в Facebook


                Ваш Геннадий Свирщевский.

   




 Сборник номинирован на Национальную литературную премию России  "Писатель года "

 Художественно-аналитический сборник о переходе от незавершонного социализма к извращённому капитализму.
«Бийиктик»
Бишкек 2013
УДК 82/821
ББК 84 Р 7-4
С 24
Свирщевский Г.
С 24 В паутине соблазна: сборник, Б.: «Бийиктик», 2013. — 376 с.
ISBN 978–9967–24–038–4

         Автор книги — Геннадий Павлович Свирщевский — известный в Киргизии журналист, автор нескольких документальных фильмов и художественных книг.
          В сборнике охватываются события, происходящие с 1904 года по наши дни. Весь сюжет основан на подлинных событиях. Здесь нет автор¬ского вымысла — только анализ и комментарии.
          Повествование идет в двух, а порой и в трех временных измерениях. Читатель моментально переносится то к событиям в Порт-Артуре, Санкт-Петербурге, в Преображенский полк, в Зимний дворец, в Баварию конца 1917 года, в ставку командующего фронтом, в покои больного наследника царя Николая II, то присутствует при встрече военного врача Свирщевского с Григорием Распутиным, то становится свидетелем событий на Невском проспекте, когда городовые напали на русского богатыря Ивана Марченко.
        Сборник насыщен персонажами и событиями не только дореволюционного периода, но и советского времени, и наших дней.
        В сборник вошли повесть-эссе «Доктора и воры (Заговор олигархов)», публицистические очерки «Крушение», «В защиту идеи», события описываемые в этих произведениях, происходят в наши дни. А в произведении «Начиналось с кукол» и в киноповести «Терминал (Перед закатом)», также входящих в сборник, события происходят в советское время.
        Автор рассказывает о встрече с врачом-кардиологом Исой Коноевичем Ахунбаевым, сделавшим первую операцию на сердце в Киргизии, кинорежиссе¬ром и писателем Василием Макаровичем Шукшиным, мэтрами киргизского кино Кадыржаном Кыдыралиевым, Толомушем Океевым, Мелисом Убукеевым, Болотом Бейшеналиевым, Ириной Ивановной Поплавской, о закулисной кухне кино и многом другом.
      

       Примечательно, что из всего этого временного многообразия встреч, событий, анализа сегодняшней олигархической системы капитализма — автор выводит Формулу кризисов, которые потрясают сегодня нашу планету.
      «Мир на всех один, — напоминает Г. Свирщевский и предлагает сформи¬ровать, на основе социальных законов новую идею: своими поступками не причинить вреда природе, окружающим и, в конечном счёте, — себе». «Только такая идея, — утверждает автор — может сформировать в обществе новое человека уважающее мышление, позволит иметь будущее нашей заблудшей цивилизации.
И главное: сборник поможет читателю разобраться в истоках нрав¬ствен¬ного, бытового и политического криминала, порождённого жадностью, ложью и недальновидным авантюризмом многих наших олигархов и политиков.
          Книга рассчитана на массового читателя.

УДК 82/821
С 4702300100–07 ББК 84 Р 7–4
ISBN 978–9967–24–038–4 © Свирщевский Г., 2013.
Кыргызская Республика. Кыргызпатент.
Свидетельство № 832, 27 июля 2009 года.

                ПО КОМ ЗВУЧИТ КОЛОКОЛ СВИРЩЕВСКОГО?
     До этого я не был знаком с литературным творчеством отечественного журналиста Геннадия Свирщевского, который, как, оказывается, является автором нескольких документальных фильмов и прозаических сборников. Недавно ко мне в руки попала его книга «Формула кризисов. В паутине соблазна» (Бишкек, издательство «Бийиктик», 2013), которую я прочел на одном дыхании.

     В книгу вошли повесть-эссе «Доктора и воры» («Заговор олигархов»), киноповесть «Терминал», публицистические очерки «Крушение», «В защиту идеи», «Начиналась с кукол».
     Хочется сразу же отметить, что книга написана легким и живым журналистским языком, поэтому читается легко и быстро. При этом в языке изложения автора преобладает газетно-публицистический стиль, хотя он успешно освоил, и умело использует также художественно-литературный стиль. И это, оказывается, не случайность. Автор более десяти лет работал собственным корреспондентом центральных газет СССР «Железнодорожник» и «Гудок» по Казахстану и Кыргызстану, писал очерки и публицистические статьи об общественно-политических и хозяйственных событиях в республиках Центральной Азии. Профессия журналиста дала прекрасный материал для литературного творчества.

     После прочтения книги Г. Свирщевского можно сделать вывод о том, что в его творчестве произошло и происходит стирание грани между художественной и документальной прозой, между повестью и публицистикой - процесс, характерный для многих литератур мира. Автор использует «секреты» документальной литературы, соединявшей в себе журналистские приемы с техникой художественной прозы, часто обыгрывая факты, переделывая их с целью придания повествованию большей публицистичности и непосредственности. Автору удалось документально отразить наиболее значимые стороны нашей общественной жизни, при этом используя возможности художественной публицистики.

     Оптимизм и тревога за будущее — главная тема повести Свирщевского «Доктора и воры» («Заговор олигархов»1 Повесть представляет собой несколько параллельных сюжетов, относящихся к различным историческим эпохам и временным измерениям. Повествование идет в трех временных измерениях. Как пишет автор в одном из своих очерков, «его отцу и ему пришлось стать свидетелями трех исторических режимов -царского, советского и капиталистического, пережить все трагедии и  невзгоды того времени» (Интернет-сайт «К-NEWS», 6.04.2012г. http://www.knews.kg/ru/society/13924/ ). При этом отчетливо проявляется связь между внутренним миром самого писателя и окружающим его внешним миром через призму общественно-политических событий, произошедших именно в этих временных рамках.

    В произведении отражены жизненные перипетии его отца -Павла Васильевича Свирщевского, военного врача лейб-гвардии Преображенского полка, который часть своей жизни провел в сибирских лагерях, и самого Геннадия Свирщевского, родившегося в ссылке и до четырнадцати лет находившегося под контролем комендатуры. Отец автора принимал участие в Русско-Японской и Первой мировой войнах, стал свидетелем краха монархии и пережил репрессии. Позже автору пришлось наблюдать распад Советского Союза, переход к капитализму и две революции в Кыргызстане - 24 марта 2005 года и 7 апреля 2010 г. Поэтому читатель моментально переносится то к событиям царской империи, то присутствует при встрече военного врача Свирщевского с небезызвестным Григорием Распутиным, то становится наблюдателем двух революций 2005 и 2010 годов.

    В своих публицистических произведениях Свирщевский утверждает идеи трудности становления демократических принципов социального мироустройства там, где не было благоприятной почвы, при этом апеллируя к очень богатым фактам из истории СССР и современного Кыргызстана. Не будем пересказывать содержание этих статей, отметив лишь концепцию автора на причинно-следственные связи недавно случившихся международных событий и их проекцию на будущность. Если сформулировать одним предложением, то это: "Олигархизм как наркотик и проклятие цивилизации». По его утверждению, оглупляющий примитивизм этой идеологии оказался невероятно удобным прикрытием для коррупции любых масштабов, вплоть до мировых лидеров. При этом интересен такой факт, что в свое время автор обращался к ливийскому' лидеру М. Каддафи с просьбой издать его книгу, но он отказался. Причина: отрицательное отношение автора к олигархам. По мнению автора, несмотря на то, что в Ливии были созданы прекрасные социальные условия для населения, народ изгнал с престола лидера Джамахирии, потому что он стал олигархом. Он также приводит пример бывших президентов Кыргызстана Акаева и Бакиева, на которых пагубным образом повлияла жажда наживы чрезмерного капитала и безграничной власти. В этой связи автор сделал вывод: нельзя человеку иметь огромный личный капитал, позволяющий не считаться с законами государства. Автор, таким образом, взывает читателей к социальной справедливости. Именно социальная справедливость проходит красной нитью в книге Свирщевского.

      Я отчетливо понимаю, что активная гражданская позиция автора по тем или иным общественно-политическим событиям дает ему право как журналисту и писателю отстаивать собственную точку зрения. Но это, ни в коем случае не означает навязывать ее другим. Мы должны уважать чужое мнение, хоть оно и не совпадает с нашим. Как говорил великий французский писатель и философ Вольтер: «Я не разделяю Ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы Вы могли их высказать».
    
      Отдельная часть книги посвящена встрече с врачом-кардиологом Исой Ахунбаевым, сделавшим первую операцию на сердце в Киргизии,  писателем Василием Шукшиным, мэтрами киргизского кино Кадыржаном Кыдыралиевым, Толомушем Океевым, Мелисом Убукеевым, Болотом Бейшеналиевым. Анализируя сегодняшнюю общественную ситуацию в Кыргызстане, автор не скрывает свою озабоченность за судьбу нашего и будущих поколений, делает конкретное предложение мировому сообществу через проблему «докторов и воров», предлагает задуматься о сложившейся взрывоопасной обстановке в мире. Словом, в своей книге Свирщевский пытается бить колокол по нашему завтрашнему дню, чтобы мысли и выводы автора заставляли читателей задуматься о человечестве на Земле! Интересно, услышат ли наши современники звон колокола Свирщевского? Я уверен, что да!
                Абдыганы Эркебаев,
                Президент Национальной академий Наук Республики Кыргызстан, академик
                Абдыганы Эркебаев,
               
                24.06.2013г.


              ПУБЛИЦИСТИКА — УДЕЛ СИЛЬНЫХ И ЧЕСТНЫХ
         О новой книге журналиста Геннадия Свирщевского

    Много лет работающий в Кыргызстане ветеран отечественной журналистики, писатель Геннадий Свирщевский подготовил к печати книгу, которую он считает своеобразным итогом последних десятилетий журналистского труда. «В паутине соблазна» — так называется этот сборник очерков, публицистических статей, эссе, публиковавшихся в СМИ. В него вошла и получила в свое время престижную республиканскую премию повесть «Доктора и воры» (уже в новой редакции), киноповесть «Терминал», высоко оцененная замечательным российским режиссером Эльдаром Рязановым, а также и очерк «Крушение» — о революциях 2005, 2010 годов в Кыргызстане.

     Надо сказать, написанное Г. Свирщевским всегда вызывало читательский отклик, автор принадлежит к плеяде русских журналистов, чей труд знаменовал высокий рейтинг кыргызстанской прессы еще в 70 – 80-е годы прошлого века.

     Интересы Свирщевского — прозаика продолжили освоение им излюбленных проблем публициста: человек и общество, нравственные ценности и суровые реалии жизни, социальный анализ теперь уже неповторимого и ушедшего в невозвратное прошлое опыта государственного и человеческого строительства…

     Именно о такой ситуации повествует материал: «Начиналось с кукол». И хотя эта история произошла ещё в советское время, она — типична и стала, к сожалению, массовой моралью у людей, вовлечённых в рыночный биржевой капитализм, когда обогащение личности, любым способом, пропагандируется почти на государст¬вен¬ном уровне.

     Автор прекрасно знает свой жизненный материал. Двенадцать последних «советских» лет он работал собственным корреспондентом газет «Железнодорожник» и «Гудок», освещал реалии южных регионов Казахстана и кыргызстанского севера. С первых страниц книги разворачивается панорама жизни целого мира — железной дороги, объединившей судьбы десятков тысяч людей, обслуживающей миллионы судеб. Детективный анализ хищения и преступной халатности, создающих угрозу безопасности многих людских жизней, движению поездов; криминальной деградации советских и партийных органов, руководителей транспорта; группового грабежа грузов, парализовавшего работу основной транспортной артерии огромной страны и прямо способствовавшего развалу Союза, напоминает знаменитые «социально-производствен¬ные» романы А. Хейли, которыми мы зачитываемся до сих пор.

    Особое место в сборнике занимает повесть-эссе «Доктора и воры» (в новой редакции — «Заговор олигархов»). На Международном симпозиуме стран СНГ по русскому языку в Бишкеке повесть отмечена дипломом «Лучшая книга 2006 года». Здесь прослеживается целая гигантская эпоха нашей общей истории, а панорама образов и сюжетов повести говорит о том, что бытийные проблемы кроются как в несовершенстве человеческого характера, так и в необходимости построить государство с работающими законами.

     Разделы книги Г. Свирщевского, ее социально-фактологический и историко-психологический материал, ее герои и конфликты — всё это с художественной убедительностью и публицистической энергией говорит о необходимости усилить присутствие закона и роли государственности в жизни нашего народа. Не случайно автор весьма убедительно предупреждает: если не будут преодолены стратегичес¬кие просчеты, не будет уничтожена коррупция, не будут работать законы, то трагедия многострадального Кыргызстана может повториться и в других, казалось бы, весьма благополучных государствах — у наших соседей, и это опять же отразится на нашей жизни. Кыргыз¬ские революции, считает автор, — предвестники крушения олигархической рыночной системы.
Написанная простым русским языком, эта книга может найти понимание и снискать любовь самого широкого читателя: о сложном она повествует ярко, доходчиво и честно. Поистине публицистика — удел сильных и честных людей.

В. Шаповалов,
доктор филологических наук, профессор,
лауреат государственной премии,
народный поэт Кыргызстана.


               О ФОРМУЛЕ КРИЗИСОВ

     В предлагаемом на Ваш суд сборнике сделана попытка разобраться, осознать и остановить разрастающуюся беду, которая прокралась в нашу жизнь под безобидным названием «частная собственность». Эта в общем-то нужная (но в уме¬ренном количестве), узаконенная форма собственности, неве¬роятно разросшаяся у некоторых предприимчивых личностей, породила олигархов и, в целом, олигархическую систему с ог¬ром¬ным личным капиталом, превосходящим даже бюджет не¬которых государств в несколько раз. Частный капитал с не¬ве¬роятной быстротой подминает под себя государственность с её законами, которые только и сдерживают нашу заблудшую цивилизацию с её неуравновешен¬ной психологией и инстинкта¬ми от самоуничтожения. Отсюда кризисы, безобразное соци¬альное неравенство, падение нравственности, вражда между этносами и государствами. Весь этот негатив большинство политиков, под диктовку олигархов и, конечно, защищая свои собственные капиталы, лукаво преподносят народу, как что-то непонятное, периодически случающееся с мировой экономи¬кой и нравственным настроем общества.

    «Что такое мировая экономика???» — вопрошают с высоких трибун наши политики — оставляя этот вопрос без ответа.
     Так вот. С позиций дилетанта поясню эту загадку госпо¬дам капиталистам. Мировая экономика (исключая природную составляющую для каждого государства) — это совокупность материальных и духовных ценностей, которые создало и созда¬ёт своим физическим и умственным трудом общество для обес¬печения своей жизни.

     Но когда в этом напряжённом процессе в борьбе за жизнь нарушается гармония в распределении материальных, финан¬со¬вых и правовых благ между членами общества — возникает кризис. Породивший его частный капитал и, в целом, олигархическая система, не платят трудящимся за их труд столько, сколько он стоит.

    В результате покупательная способность основной части населения падает. Люди не в состоянии купить всё, что им нужно для жизни, что они сами же и произвели. В общем товар не раскупается, капиталисты сокращают производство. Часть населения остаётся без работы и средств существо¬вания. Общую картину беды завершают завышенные банков¬ские кредиты, лишающие заёмщиков даже последнего — жилья. Эти трагедии мы видим на примере Запада и, особенно, на постсоветском пространстве.

    Почему так происходит? Ответ прост. Как говорилось выше, огромный частный капитал через тысячи каналов подав¬ляет институт государственности, то есть справедливости, — единственного носителя законов. А ведь только законы и только законы! могут путём планирования и других форм регулирования экономики и распределения материальных средств соблюдать эту самую гармонию.

     Но о какой гармонии можно говорить, при создавшейся Системе олигархического капитализма, когда законы в парламентах о приватизации  создали под себя бывшие советские руководители и чиновники. В результате на постсоветском пространстве, сформировалась преступная государственная система “воров в законе”. Где почти все средства производства, включая и землю, оказались в руках небольшой группы авантюристов. Так по данным газеты “Власть и деньги ” (номер 42 от 20 декабря 2013 года) в Кыргызстане, где половина пятимиллионного населения живёт за чертои бедности, процветают 100 богатеньких Буратино . Во главе этого списка бывший премьер - министр и ныне действующий президент, капиталы которых от одного миллиарда до семисот миллионов соответственно. Далее идут члены правительства, депутаты парламента, чиновники. Капиталы  их исчисляются сотнями и десятками миллионов долларов . (“Деньги и власть” №42 от 20 декабря 2013 года.)

    В их числе оказался даже владелец газеты “Вечерний Бишкек ”, который сколотил себе состояние в семьдесят миллионов долларов, бесконтрольно обдирая население за рекламные услуги по космическим ценам .  И всё это при государственном долге Кыргызстана почти в три миллиарда долларов. В отсутствий в Конституций  обязательств государства давать гражданам возможность трудится в своей стране.  Бесплатно учить своих детей и получать медицинское обслуживание.

    Аналогичная картина и на моей Родине в России.
   “Действующая система управления делает возможным хищения в глобальных масштабах. Точную сумму назвать невозможно, но бюджетные деньги, уходящие налево, измеряются миллиардами и даже триллионами, ” – вынужден заявить Киррил Кабанов, председатель  Национального антикоррупционного комитета России. (“Аргументы и факты” номер 49 2013 год.)

    При такой, ярко выраженной,  антинародной политике, олигархическая Система и провоцирует  кризисы: рост цен, безработицу, падение ВВП, беспрецендентное разбазаривание природных ресурсов. При такой Системе само государство, которое должно стать отцом и матерью каждому гражданину, становится преступным по отношению к ним,  как  и законодатели,  создавшие  такую  государственную  систему .

Ну и это – не всё. На фоне развала экономики, безработицы, обнищания народа, в поисках выхода из ситуации,  создавшейся бесконтрольной олигархической системой, в странах зарождается фашизм. Так было в тридцатые годы прошлого века в Германии. Так происходит сейчас на Украине . Зреет смертоносное зерно раздора, под воздействием олигархов, даже в экономически благополучных странах. Выращивают его ловкие дельцы – “ идеологи ”. Делающие историю  под разными лозунгами: национальной и религиозной нетерпимости, сепаратизма, клановости и пр.
Все эти авантюры , как мы видим, заканчиваются всегда терроризмом и гибелью невинных граждан.      

    В общем нужно быть слепым, глухим и обсалютным дебилом, чтобы не понять: дальше так жить и хозяйствовать нельзя!
    Более того, при постоянном наращивании гонки вооружений  хаотичном развитии науки, когда ученые  производят искусственных людей, цивилизация может мутировать и, даже, погибнуть. Хотя нравственная мутация общества уже началась. 
    Выход из этой, почти патовой ситуаций – вижу в переходе на обновленный социализм. Этот процесс желательно  возглавить, самокритичным и аналитически мыслящим  политическим и финансовым лидерам.  Тому пример Швеция, Норвегия, Финляндия, построившие в своих странах “скандинавский социализм” .    

     Но в условиях глобализации и олигархической системы это возможно осуществить только через законы о прогрессивных налогах: на зарплату, доходы и активы и, естественно, снижением банков¬ских кредитов до 3-5% годовых. Но осуществить всё это будет нелегко.    Потребуется та же политическая воля и единая идея, независимая от религиозных убеждений и обществен-но-политического строя. «Своими поступками не причинить вреда природе, окружающим и, в конечном счёте, себе».

    Настоящий прорыв в умах и сознании людей в борьбе за справедливость совершили Барак Обама и Франсуа Олланд, узаконив через парламенты прогрессивные налоги на богатых, пойдя по пути социализации здравоохранения и других форм социального обеспечения трудящихся. Именно о таких дейст¬виях говорил в своём завещании бессмертный Альфред Нобель: «Отмечать труды авторов, «вносящих наибольший вклад в дело служения всему человечеству»».
И как бы мы не относились к этим политикам, и как современем отценит их роль история - бесспорно одно. Эти два руководителя крупнейших экономик мира, по примеру стран "скандинавского социализма", сумели во преки противодеиствию олигархов (хотя бы относительно) сбалансировать экономические отношения между людьми в своих странах.И, что очень важно,: нанесли ощутимый удар по оглупляющей идеологий олигархизьма: трансформирующей сознание людей в пользу кучки олигархов, фактически руководящих миром, через кровавые конфликты, всё по той же старой схеме:"разделяй и властвуй" .
Конечно мои утверждения и выводы воспримутся неодно¬значно. Но как сказал мудрый Ганди: «Сначала тебя игнори¬руют, потом над тобой смеются, потом с тобой борются. В итоге ты... (здравый смысл) побеждает».

Мир уже признал, что виновниками очередного финансово¬го и экономического кризиса стали олигархи.
Я об этом заявлял ещё в 2008 году в своей повести-эссе «Доктора и воры». Эссе было отмечено дипломом «Лучшая книга года» на международном симпозиуме стран СНГ по русскому языку в Бишкеке. А в 2011 году, в интервью газете "Деньги и власть" Я заявил: "Следующий кризис будет в 2014 - 2015 гг". Что к сожалению и подтвердилось.
  Не трудно просчитать что ждёт мировую олигархическую систему капитализма даже в ближайшие годы если в мире  останется прежний    миропорядок.
Автор


          АНАЛИЗИРУЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

     Не зря, видимо, считается непререкаемой истиной тот факт, что в самые трудные моменты истории документально-художественная публицистика, обретая неповторимое звучание, мастерски отражает наиболее значимые стороны общественной жизни. Именно к ряду подобных произведений можно отнести повесть-эссе известного кыргызстанского журналиста Геннадия Свирщевского.

      «Доктора и воры» или «Заговор олигархов» — название повести символично, так как окружающая нас объективная действительность зачастую порождает Лекарей-Докторов, которые стараются на всех этапах развития цивилизации исцелить человечество от порой немыслимых пороков и недугов, а также Мошенников-Воров, обкрадывающих ближних своих не только в материальном отношении, но и в духовном плане, препятствуя прогрессу цивилизаций и культур.

     Повесть представляет собой несколько параллельных сюжетов, относящихся к различным историческим эпохам и временным измерениям. Это жизненные перипетии отца главного героя — Павла Васильевича Свирщевского — военного врача лейб-гвардии Преображенского полка, который часть своей жизни провел в сибирских лагерях, и самого Геры Свирщевского, родившегося в ссылке и до четырнадцати лет находившегося под контролем комендатуры, и других героев повести.

    Фабула произведения примечательна именно тем, что автор, умело применяя метод художественного хронотопа, пластично и легко переходит из одного временного измерения в другое, не говоря о пространственных перемещениях персонажей. В общем использование художественного хронотопа писателем или журналистом  показывает, что он является непревзойдённым мастером пера, что он владеет особым искусством отображения реально происходящих событий в разных пространственно - временных измерениях. Что характерна для прозы Пушкина Чехова и некоторых других классиков. И при всем этом на всем протяжении действия повести неповторимым лейтмотивом звучит тема Добра и Зла. Автор незримо, как говорится, за «кадром» размышляет о месте человека в этой жизни, о степени приверженности его к прогрессивным идеалам. В повести фигурируют такие реальные политические деятели, как Брежнев, Ельцин, Горбачев, Акаев, Бакиев и другие.
Герой повести — это активно действующая Личность, человек, посвятивший всю свою жизнь торжеству Добра и Справедливости, потому представляющий Докторов и клеймящий Зло во всех его ипостасях, будь это царский режим, сталинские времена или годы акаевщины в Кыргызстане.

     Интересна композиция повести, представляющая собой плавные и органичные переходы во времени и пространстве. Эссе написано живым и нестереотипным языком, размышления главного героя и «закадровые» комментарии автора — это своеобразная квинтэссенция проблем и переживаний современного общества, поэтому они должны быть интересны читателю любого ранга и из любой прослойки общества.
 
КЕНЖЕГУЛОВА Н. С.,
доктор филологических наук,
профессор Казахского Национального
университета имени аль-Фараби,
член Союза писателей и
Союза журналистов Казахстана.

                Светлой памяти моих
                репрессированных родителей -
                Павла Васильевича Свирщевского,
                Анны Матвеевны Богомоловой
                и расстрелянного брата Андрея - посвящаю.
          
             ДОКТОРА И ВОРЫ
           (Заговор олигархов)
           Повесть-эссе

    В мучительном раздумьи, у послед¬ней черты стоим мы — люди новой неви¬данной ранее техногенной цивилизации…
Наталья Данилова,
доктор филологических наук РАН


    Мир создан по образу и подобию рая, но проблемы в нем создаем мы — люди. И нам их решать.
Автор


       ПРОЛОГ

Так уж случилось, что моему отцу и мне пришлось жить и быть свидетелями и непосредственными участниками трех исторических криминальных режимов: царского — конца ХIХ столетия, ХХ — советского и начала ХХI века — капиталистического. Отец — Павел Васильевич Свирщевский — военврач лейб-гвардии Преображенского полка, 1880 года рождения, участвовал в Русско-японской войне и в Первой мировой империалистической.
Военный доктор Свирщевский лечил раненых и больных в Порт-Артуре. Лично знал коменданта этого гарнизона Стесселя, других командиров русской армии и флота на Дальнем Востоке. Пережил трагедию Цусимского морского побоища, поражения русской армии. Был свидетелем того, как вороватая интендантская служба зачастую присылала на фронт вагоны икон вместо снарядов. Как неумелое, а порой и преступное руководство Верховной ставки становилось причиной гибели тысяч и тысяч российских моряков и солдат.

     Перед Первой мировой войной отец продолжил службу в Преображенском полку. Часто видел царя Николая II и великих князей — его родных братьев Сергея Александровича и Павла Александровича. Последний был командующим гвардейскими полками и, конечно, чаще общался с офицерами и солдатами. С императором отец маршировал в одном строю на полковых праздниках. На одном из них подвыпивший монарх чеканил шаг с торчащей из сапога портянкой: денщик недосмотрел. В другой раз весь полк был свидетелем, как в дупель пьяного царя адъютант с трудом усадил в коляску, в которой он тут же и заснул. А человек тридцать прапорщиков, ждавших производства в офицеры, бежали за коляской, пока адъютант не поднял вялую руку самодержца и махнул ею, что означало: «Произвели!».

В эти же годы военврача Свирщевского посылают иногда в Зимний дворец, нести дежурство возле больного наследника Алексея, которого полагалось называть, несмотря на младенчество, Алексеем Николаевичем. Это происходило в дни, когда из-за постоянных придворных интриг царского доктора Бадмаева отстраняли от царевича, и тогда возле больного наследника несли дежурство военные врачи гвардейских полков.

Мальчик унаследовал от матери-императрицы Александры Фёдоровны ужасную болезнь — гемофилию. Вся жизнь этого красивого и ласкового ребёнка была сплошным страданием. Так что и его личной няне Марии Ивановне Вишняковой, и её помощницам, и дежурному доктору приходилось нелегко.

     Отцу пришлось быть невольным свидетелем растления монархии. Слабовольный царь попал под влияние Распутина, а фанатично верующая императрица вообще слушалась «старца» беспрекословно. Конечно, царствующие супруги использовали для лечения сына всё, что было доступно медицине в то время. Но Григорий Распутин, пользуясь своим растущим влиянием, мешал медикам или приписывал кратковременное улучшение здоровья наследника своим молитвам.

     Этот неграмотный, но наделённый природным умом, смекалкой и, главное, даром внушения, авантюрист фактически руководил огромной Российской империей. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что в некоторых случаях Распутин как советник царя высказывал монарху и довольно толковые мысли. Так, например, именно он настоял, чтобы малолетних преступников и просто бездомных детей не держали в полицейских участках более суток, а отправляли в попечительские дома. Именно Распутин настоятельно просил царя не начинать войну с Германией. Но при всём при том Распутин был центральным участником, а то и организатором политических и интимных дворцовых интриг, назначал и смещал министров… И весь этот кошмар, которым была отравлена придворная атмосфера, доходил до гвардейских полков. Не случайно гвардейцы не поддержали династию в годы революции.
Два последних года перед Октябрьским переворотом 1917-го отец находился на фронтах Первой мировой войны. Кровь и страдания тысяч солдат и офицеров прошли через его сердце и руки. Перед революцией 1917 года, после Брусиловского прорыва, их полк находился в Баварии, а один батальон охранял Ставку командующего фронтом и госпиталь, где работал отец. На его глазах застрелили начальника штаба фронта генерала Духонина, когда он не подчинился телеграмме Ленина о назначении командующим фронтом прапорщика Н. Крыленко.
Затем — гражданская война, НЭП, годы сталинских репрессий, ссылка, где я и родился. Годы жизни при Советах. Отец прожил долго — 92 года — и до самых последних дней сохранил изумительную память не только на события, но и на имена и фамилии. Мне было 37 лет, когда папы не стало. Так что историю государства Российского за те годы я знал доподлинно от первоисточника — моего родителя, волею судьбы оказавшегося свидетелем и участником истории Российской империи на самом последнем её этапе.

    Теперь мне и самому пришлось стать свидетелем и участником возврата пусть не к старому монархическому, предопределившему неизбежность собственного крушения, но тем не менее тоже криминальному строю. Его то ли ошибочно, от незнания, а скорее всего сознательно искажая историю, почему-то называют капитализмом. Даже демократическим капитализмом. Такое определение для стран СНГ, поменявших коммунистическую идеологию на поклонение частной собственности и в корне изменивших государственный строй, в частности касательно Киргизии, на мой взгляд, совершенно неверно. Демо¬кратический капитализм с развитыми институтами демократии существует в Америке, Германии, ряде других стран. Там первоначальный капитал создавался в основном собственным тяжким трудом. И только потом, постепенно, используя наёмный труд, вкладывая нажитый капитал в экономику своей или чужой страны, преуспевающий предприниматель за счёт прибылей и сверхприбылей становился капиталистом.

      У нас, на просторах СНГ, родился воровской капитализм. Процесс первоначального накопления свёлся к жульническому, даже к шулерскому присвоению якобы народного, а на деле отчужденного от народа государственного капитала. Отсюда и весь наш маразм: межэтнические и территориальные войны, унесшие десятки тысяч жизней, развал экономики, материальное и духовное обнищание основной массы населения бывшего Союза ССР.
На этом фоне я и попытаюсь рассказать о жизни моего отца, получившего высшее образование в Санкт-Петербурге, при царизме, в начале ХХ века, и о жизни другого человека, по национальности киргиза — Аскара Акаева, получившего высшее образование в том же столичном городе, но уже в советское время с его коммунистической идеологией, а затем ставшего академиком.

    Судьба была благосклонна к Акаеву. По рекомендации писателя-земляка с мировым именем, имевшего все высшие награды за литературный труд в годы Советской власти, Аскара Акаева выдвинули во время смены режимов на самый высокий пост — президента республики. Граждане страны, доверившись своему кумиру-писателю, покорившему мир произведениями, воспевающими материнскую любовь, любовь к земле и людям его горного края, построенными на вечных сюжетах борьбы Добра со Злом, даже на примере Иисуса Христа, дружно проголосовали за академика. Проголосовали, не зная, что вверяют судьбу человеку вежливому, но лживо-ласковому, коварному, к тому же — с ослабленным иммунитетом к личному обогащению.

     За полтора десятка лет своего правления Аскар Акаев узурпировал власть. Остановил и развалил заводы и фабрики — всю промышленность и сельское хозяйство некогда экономически крепкой республики. Более того: навешал своему народу миллиардные долги, за которые придётся рассчитываться не одному поколению.

     Часть населения маленькой, но не обделённой природными ресурсами страны, разорённой бездарным правлением президента и кучкой бывших советских руководителей, понукаемая лозунгами приватизации и смены политического курса, была вынуждена отправиться на заработки в другие страны или батрачить у себя дома, получая за свой труд, в своей стране, в 15-20 раз меньшую зарплату, чем их инвесторы.

     Чёрная туча накрыла старшее поколение разорённой страны. Пенсии старикам едва хватало на неделю. Отцы, матери и малые дети умирали с голоду. Старики выбрасывались с этажей, проклиная своего Президента. Так, например, больные психоневрологического диспансера в селе Чон-Коргон, брошенные на произвол судьбы правительством республики без топлива, продовольствия и медикаментов, вымерли почти наполовину за один месяц. Трупы лежали по нескольку дней, не преданные земле. Не в лучшем положении находились и люди, имеющие работу. Заработанных денег едва хватало на полуголодное существование. Одним словом, президент-академик превратил основную массу своих сограждан в социальных рабов режима.

      В общем Архипела ГУЛАГ, открытый и описанный А. Солженицыным и глобально озвученный и осужденный мировой общественностью, благодаря бессмертному завещанию великого Альфреда Нобеля: премиями отмечать труды авторов, <<вносящих наибольший вклад в дело служению всему человечеству>>. Но несмотря на смену режима в СССР Архипела ГУЛАГ продолжается. Но теперь уже в более изощренной и заувалированной форме, не Органами бывшего Союза, а Олигархической Системой капитализма, при который богатые – богатеют, а бедные – беднеют. Это Система бросила в бездну нищеты и бесправия миллионы и миллиарды безработных, что признают даже руководители Международного валютного фонда и Всемирного банка.

       Только в маленьком Кыргызстане миллион трудоспособных граждан вынужден покинуть страну и искать средства на существование для себя, своих близких и в целом – для своей Родины – на чужбине.

      И… странное дело! Их кумир-писатель, который так любил говорить о гражданской позиции, о национальном самосознании, оставался глух и нем к страданиям народа. С первых же дней акаевского режима он получил тёплое местечко посла в цивилизованной Европе.
Конечно, весь этот маразм происходящего на глазах отца и на моих собственных глазах заставил думать, анализировать и в конечном итоге написать эту книгу. Возможно, она в какой-то мере поможет молодому поколению лучше разбираться в людях, которым они доверяют свою судьбу, устраивать свою жизнь более разумно. Нам всем нужно постоянно помнить, что с того момента, когда мы вручаем власть новому президенту, парламентарию, судье, мы становимся их потенциальными заложниками. И наши личные судьбы во многом будут зависеть от их порядочности и добросовестности в принятии и исполнении законов.


              Часть первая
     ХОТЯ СОЛНЦЕ СВЕТИТ ВСЕМ ОДИНАКОВО

Волей судьбы, а вернее предопределивших ее обстоятельств, я оказался в конце 1967 года в Киргизии. Мне, бывшему ссыльному, несмотря на то, что к тому времени я, как и сотни тысяч других репрессированных граждан, был уже реабилитирован, система вновь беспощадно и подло напомнила о себе.

     Тот, юбилейный для Советской власти год, я встретил в Семипалатинске, будучи, как говорится, на подъеме: нежданно-негаданно меня, не имевшего прежде профессионального отношения ни к прессе, ни к радио, ни тем более к телевидению, назначили старшим редактором самого оперативного и престижного отдела — отдела новостей только что открывшейся областной телестудии.

      К тому времени я успел окончить профессиональное училище, получив специальность механика паросиловых установок, поработать кочегаром, масленщиком и помощником машиниста на речных судах и поучиться в трёх высших учебных заведениях, ни одного, впрочем, так и не окончив. Зато еще в 16 лет экстерном сдал экзамен на киномеханика и шофера кинопередвижки. «Крутить кино» мне нравилось больше всего; я преуспел в этом деле, за что и был назначен инженером областного управления кинофикации, а затем директором кинотеатра.

      В Семипалатинск мы приехали к маминым сестре и брату, которых она разыскала после ссылки. В начале 60-х здесь, в Семипалатинской области, шли активные испытания атомного оружия. Чуть ли не каждую неделю наши окна дребезжали от мощных подземных взрывов, хотя полигон находился почти за сотню километров от города. Перед открытием телестудии я уже работал старшим инспектором боевой подготовки семипалатинского областного штаба гражданской обороны. Работе штабов такого уровня в Казахстане тогда придавалось большое значение. Ведь именно здесь, в Казахстане, Советский Союз создавал самый мощный ядерный кулак, которым впоследствии размахивали советские руководители, держа весь мир в страхе и напряжении.

     Так вот… Во время очередных учений по гражданской обороне, в которых мне была отведена роль посредника в ряде южных районов области, наш начальник штаба подполковник Новодран на разработке оперативной обстановки сообщил:
— Ночью, при заходе в порт, подразделение гражданской обороны парохода «Джамбул Джабаев» совершило героический поступок. Нужно это дело широко осветить в нашей стенной газете. — Многозначительно помолчав, начштаба веско добавил, — Нужно хорошо и интересно об этом написать, посвятить весь номер. Даю три дня. Желающие есть?
Воцарилось тягостное молчание. Редактор стенгазеты был в отпуске, редколлегии как таковой не существовало. Каждый очередной номер делал кто-нибудь из сотрудников штаба по приказу.

      — Та-а-к… — обиженно протянул суровый начштаба. — Нет, значит, желающих? — Видно, очень уж хотелось товарищу подполковнику, чтобы «героический поступок» был приписан команде «Джамбула Джабаева» именно как подразделению гражданской обороны, хотя в учениях пароход не участвовал и все это время мирно таскал баржи по Иртышу. — Тогда поручим это дело бывшему киношнику! — приказал Новодран и ободряюще подмигнул мне.
Напрасно я старался объяснить, что никакого отношения ни к литературе, ни тем более к созданию фильмов не имею, что всего лишь технарь… Шеф был неумолим: «Сходи в област¬ную газету. Помогут. Они как-никак тоже подразделение гражданской обороны».

В отделе литературы и искусства областной газеты «Иртыш» работал мой хороший знакомый — Борис Москвин, несколько флегматичный, но свойский парень.
     — Так это дело проще простого, — заявил он. — Возьми нашего фотокора, побеседуй с командой да и напиши. Мы тоже опубликуем.
     С Борисом мы были заядлыми холостяками, не раз гуляли в общих компаниях, и потому я откровенно попросил его написать за меня эту злополучную заметку.
     — Не могу, брат, времени нет, — решительно отмел он мою просьбу. — Срочно делаю полосу в номер. Действуй сам. Не боги горшки обжигают!
Вот так, по приказу, я получил первый опыт и на своей шкуре познал, какая, оказывается, это нелёгкая ноша — журналистский труд.

     Впрочем, сначала всё шло хорошо. Мы сфотографировали команду парохода и его капитана — фронтовика, кавалера двух орденов Славы. Как оказалось, в три часа ночи пароход вошел в гавань. Стояла поздняя осень, и по Иртышу уже тянулся ледок. Причалить вплотную к пирсу оказалось невозможно. Порт был забит катерами и большими судами, пришвартованными на зимнюю стоянку. «Ну, мы котлы, значит, не заглушили, — рассказывал капитан, — оставили на вахте до утра матроса и кочегара, а сами сошли на берег. В порту, сами знаете, огромные элеваторы с хлебом. Проходим, а возле одного курится дымок. Я постучал по шнеку — оттуда пламя. Что делать? Побежали на судно поднимать пар в котле, чтобы из брандспойта залить пожар, да без толку: не достает струя до элеватора. Послал матроса звонить в пожарную команду, но у них там маневровый тепловоз застрял на переезде, не могут выехать. А пожар тем временем разрастается. Пришлось два судна сорвать с якорей, чтобы вплотную к пирсу подойти. Ну, давление в котле уже поднялось, размотали рукава да и затушили огонь», — буднично закончил капитан свой рассказ.
Я старательно всё записывал и запоминал. Казалось, остался сущий пустяк — изложить факты в газете. И лишь дома, сев за стол, я понял, что это и есть самое трудное: все мои потуги описать произошедшее оказались тщетными. Так, «в муках творчества», прошло двое суток. Всё, что я намарал за это время, мне самому не нравилось. Мать с отцом тоже переживали, не зная, как мне помочь.

   На утро третьего дня, вконец измученный бессонными ночами, я включил радио и вдруг услышал песню, которая до сих пор проходила как-то мимо сознания. Там были такие слова: «Пусть радостью будет дорога тем, кто идёт». И мне враз представился мой собеседник. Порядочный человек и хороший капитан, он прошел все тяготы войны. Был неодно¬кратно ранен, и теперь ходит с костылём. Но ни усталость, ни возраст не сделали его равнодушным. Мог бы он пройти мимо загоревшегося элеватора. Какое ему дело, отчего там курится дымок… Ночь стоит холодная и глухая, да и устали все после рейса…
В общем, целый день, пребывая в какой-то лихорадке, я описывал своего героя. А на следующее утро, даже не перебелив и не правя, я с отчаянной решимостью представил свой опус на суд начальника штаба. Подполковник молча прочёл все мои восемь страниц. Так же молча взял печать и проштамповал их. Затем вызвал машинистку и приказал: «Срочно — три экземпляра. Оригинал с печатями и росписью автора и первый экземпляр — в журнал «Военные знания», второй — в стенгазету!»

    — Ну вот, а ты отнекивался. Получилось же, — по-отечески пожурил меня шеф и тут же отослал в командировку.
     Сказать откровенно, я тогда толком так и не осмыслил, что произошло. Лишь мать успокоил: приняли, мол, заметку и не ругали. Моя худенькая многострадальная мамочка вздохнула с облегчением. Так прошло дней десять. И вдруг вызывает меня начштаба и кладёт пришедший из журнала пакет с гранками моего очерка «Пусть радостью будет дорога…»: «Расписывайся…»

    Гранки с моими подписями в тот же день фельдъегерской связью отправили в Москву. Через неделю в Семипалатинск прислали только что отпечатанный номер журнала с моим очерком. А через три дня я стал старшим редактором теленовостей.

    Выходить в эфир нужно было ежедневно по 15 минут. Это семь с половиной страниц машинописного текста плюс видеоряд. Для съемок мне дали изрядно потрепанную автомашину, кинооператора, у которого с перманентного похмелья вечно то не хватало плёнки, то что-то ломалось, и начинающего фотографа — племянника директора телерадиокомитета. Второй редактор отдела, только что окончивший университет, прекрасно рассказывал анекдоты, но с информацией дела у него шли туго. Так что настоящим профессионалом среди нас оказалась только девушка-звукооператор, присланная для укрепления кадров из Алма-Атинской телестудии.

     В общем, чтобы накормить новостями прожорливый эфир, вертелся я, как волчок. Забот прибавила еще и возложенная на меня обязанность подбирать для читки новостей дикторов, которые сразу же приобретали бешеный успех у зрителей и… проблемы с жёнами, поклонницами и поклонниками.

     В то время некому было оградить новоявленных «телезвёзд» от назойливых почитателей. И хотя в Семипалатинске тогда насчитывалось едва ли триста тысяч жителей, ажиотаж этой малоискушенной аудитории вокруг открывшейся телестудии и её дикторов, которых экран вдруг высветил в каком-то романтическом и загадочном ореоле, принес как расплату за популярность немало бед в их личную жизнь. Так, Саша, один из наших дикторов, прежде бывший школьным учителем, — худенький, слабый здоровьем, но обладавший веским грубоватым голосом и правильными мужественными чертами лица, буквально не мог отбиться от школьниц, которые засыпали его письмами, предлагая встретиться. В конце концов он перед кем-то не устоял. Пошли сплетни, и нашей «телезвезде» с женой и двумя детьми пришлось уехать из Семипалатинска.

      Все эти светские сплетни вокруг дикторов, особенно красавиц-девушек, которых я формально принимал на работу, хотя окончательное решение конечно же принималось директором студии, отдел пропаганды и агитации обкома ставил в вину почему-то именно мне.
Но подобные текущие недоразумения были всего лишь «цветочками» в моей карьере начинающего провинциального журналиста. Главным конечно была работа: оперативное освещение событий, происходивших в области и стране. Тогда ещё в Семипалатинске не было ретранслятора, и вести из Москвы доставлялись авиапочтой. Видеоряд фиксировался на плёнке, а пояснения к нему шли машинописным текстом. Всё это нужно было редактору и звукорежиссеру совместить, и только тогда изображение и синхронный текст к нему шли в эфир.

      Новому делу мне пришлось учиться, что называется, с колёс. Не обошлось и без курьёзных случаев. Как-то утром, когда я шел на работу, у меня вдруг закружилась голова, я свернул с тропинки, которая вела в студию, и… свалился в яму. Телестудия была построена на окраине города на пустыре, где когда-то были индивидуальные жилые дома. Вот я и угодил в одну из этих ям, оставшихся после сноса.

      Очнулся от какого-то шороха возле уха. Любопытная пушистая белочка соскочила с около стоящего куста, видимо, решив выяснить, кто это пожаловал к ней в гости. С трудом выбравшись из ямы, со звоном в ушах и с каким-то вальяжным безразличием, отряхнувшись, я побрел в ближайшую поликлинику. Врач поставила диагноз: истощение нервов. Это произошло после двух с половиной месяцев изматывающей репортерской работы: я был в ней одновременно и руководителем, и учеником. Годы ссылки, унижающей человеческое достоинство, жизнь под надзором комендатуры научили меня не очень-то доверять окружающим. Поэтому я умолчал о том, что со мной произошло и тем более о диагнозе. И не напрасно. Я давно заметил, что мои коллеги из других редакций — молодёжной и литературного вещания, — у которых в месяц всего-то было по две передачи продолжительностью не более тридцати минут, явно завидуют мне, выскочке, не имеющему стажа в журналистике и только за один очерк в союзном журнале возведённому в ранг старшего редактора.

      Вскоре мои подозрения о ложном, показном уважении, которое выказывали мне мэтры областной журналистики, за всю свою долгую работу в газетах и на радио ни разу не публиковавшиеся в Москве, тем более в журнале, который расходился огромным тиражом не только в Союзе, но ещё и в семидесяти странах мира, — подтвердились. В тот день, собрав информацию по области и обработав плёнку Центрального телевидения, где в числе прочих новостей шло сообщение, что первый секретарь Московского городского комитета партии Егорычев принял иностранную делегацию, я не пошел на вечерний тракт (репетицию) перед выходом в эфир. И напрасно: именно в тот вечер старшим редакторам новостей всех телестудий огромной страны пришли телеграммы: «Убрать с эфира Егорычева». Потому что тем же вечером его сняли с работы. Меня в студии не было, а главный редактор, обязанный по должности просматривать такие телеграммы, то ли недосмотрел, то ли попросту подставил меня. В общем в наших новостях опальный Егорычев в тот вечер спокойно принимал делегацию из-за рубежа, и ни у кого из семипалатинских телезрителей и мысли не возникало, что этого большого партийного бонзу ещё более могучие вершители судеб уже выгнали с работы.
Наутро мне устроили выволочку: из студии, правда, не уволили, но строгий выговор влепили. И это опять-таки были только цветочки. Горькие ягодки мне пришлось вкусить буквально через несколько дней.

     Как я уже говорил, 1967-й год был юбилейным для государства, занимавшего шестую часть суши нашей планеты и провозгласившего всеобщее равенство и благополучие граждан, положенные советским людям согласно учению марксизма-ленинизма. Поэтому сверху была спущена директива: усиленно пропагандировать имена и заслуги участников революции, всех, кто устанавливал и защищал Советскую власть.

     Я разыскал в местном музее документы пожилой революционерки, из которых узнал, что Мария Сидоровна Петухова участвовала в штурме Зимнего дворца в качестве медсестры. Этот материал пошел в эфир, а на следующий день раздался звонок из редакции областной газеты «Иртыш».
    — Гера, ты нашёл хороший повод для очередного очерка, — возбужденно сообщил мой знакомый — Борис. Накануне мы обмывали моё назначение, и он очень гордился тем, что якобы был моим протеже.
    — Давай текст, строк на триста; мы опубликуем, а там предложишь его и Москве. Такие материалы им сейчас только подавай.
   
     Я стал отказываться, ссылаясь на занятость, но Борис настоял. Вскоре в «Иртыше» появилась моя статья: «Штурмовавшая Зимний». Материал подхватили другие издания. В общем слухи о героической женщине росли, хотя сама Мария Сидоровна не была обласкана Советской властью. Было ей в то время 73 года. Бурная послереволюционная жизнь этой некогда красивой, блондинистой и высокой казачки сложилась непросто. Работала она и следователем по делам по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом, и председателем сельсовета, и на других должностях. А вот на создание семьи времени не хватило. И доживала она свой век со стариком-баптистом, получая от «благодарной» Советской власти 17 рублей пенсии, которых едва хватало на десять дней. Руководители и учителя школ, знавшие бедственное положение бабульки, приглашая ее на очередную встречу с учениками, сбрасывались и тем помогали прожить.

     Её документы, как я говорил, хранились в музее. А домишко принадлежал баптисту, с которым жила Мария Сидоровна, и суровый старик иногда поколачивал сожительницу, упрекая её и за Советскую власть, и за «непутёвую» жизнь.
После публикации материалов о забытых героях, как это частенько бывало в огромной стране, партийное руководство вдруг спохватывалось и старалось их облагодетельствовать. Так случилось и с моей героиней. В спешном порядке горком выделил ей квартиру, купил необходимую мебель и прибавил пенсию.
    Семипалатинской революционеркой заинтересовался собкор «Правды» по Казахстану.
    — Старичок, давай изладим материал для нас, — бодро представившись, предложил мой старший коллега.
    «Старичку» тогда было чуть за тридцать, но такое обращение считалось между журналистами верхом благосклонности и уважения товарища по перу. Без ложной скромности я отказался от этого лестного предложения, также сославшись на занятость.
   — Если сочтете нужным, возьмите за основу мой материал и поставьте под ним после вашей мою подпись,— предложил я.

    На том и порешили. Правдист запросил Центральный партийный архив: числится ли коммунистка Мария Сидоровна Петухова в списках старых большевиков? Из Москвы ответили, что Мария Сидоровна Петухова, тем более якобы принимавшая участие в штурме Зимнего дворца, в списках не значится. А, между прочим, собкор уже заявил материал, и он числился в плане редакции. И тут заработал огромный партийный маховик единовластия, который переломал судьбы и жизни не одной сотне тысяч ни в чём неповинных людей. Обиженный собкор, которого редакция пожурила за проявленную беспечность, позвонил секретарю ЦК компартии Казахстана по идеологии и выразил своё возмущение: по республике, мол, гуляют очерки о «дутых» героях! Секретарь ЦК вызвал в свою очередь секретаря семипалатинского горкома и дал ему нагоняй. Ко мне же пришли «товарищи» из КГБ и вежливо побеседовали. Я объяснил чекистам, что ничего преднамеренного в моих действиях не было. Партийные и другие документы Петуховой хранятся в музее уже несколько лет. По указанию того же горкома её регулярно приглашают на встречи с молодёжью. И что я, как журналист, со слов героини только описал события тех революционных лет. Товарищи ушли, пообещав на прощание: «Разберёмся во всём досконально, и вам сообщат».

    Прошел почти месяц. Директор студии и главный редактор почти перестали со мной здороваться. С работы меня не увольняли, но я чувствовал, что оказался в подвешенном состоянии. Родители, перенесшие почти двадцать лет ссылки, окончательно пали духом.
Как-то вечером после работы я зашел в центральный гастроном, рядом с которым дали квартиру Марии Сидоровне, а потом так же спешно забрали её обратно. У прилавка заметил мою героиню: высокая седая старуха о чём-то оживлённо беседовала с продавцом. Увидев меня, бросилась навстречу и обняла. Я стал её успокаивать: «Мария Сидоровна, всё в жизни бывает. Обещали же разобраться…»
    — Да разобрались, разобрались, сынок! Всё мне вернули. Пойдём-ка ко мне в гости.
Не веря своим ушам, я пошел к старушке. В аккуратной однокомнатной квартире стояла современная мебель. На столе красовался самовар с выгравированной надписью: «М. С. Петуховой от Семипалатинского горкома КПСС».
    Мария Сидоровна поведала мне свою историю, которая чуть не стала для нашей семьи трагедией. Мы вновь почувствовали жестокий оскал партийной системы, когда каждую ночь отец и мать ждали ареста сына.

   Оказывается ещё в тридцатые годы Мария Сидоровна, работая председателем сельсовета, переезжала на бричке небольшую, но разлившуюся по весне речку. Водой смыло её полевую сумку, в которой находился партбилет. В это время шла регистрация старых коммунистов, участвовавших в революции, и Марию Сидоровну, не имевшую на руках партбилета, не включили в списки Центрального партийного архива, хотя партбилет ей потом восстановили.
С этой историей разобрались ещё дней десять назад, но мне о результатах проверки не сообщили. Хотя руководство студии было поставлено в известность. В состоянии нервного срыва я высказал директору и главному редактору все, что о них думаю, и бросил заявление об увольнении. Я уже не мог смотреть на их хитроватые физиономии. А расставаться с журналистикой уже не хотелось, и товарищи посоветовали поехать в тихий столичный город Фрунзе. Так я оказался в Киргизии, не имея здесь ни единого знакомого.

                * * *

Я приехал во Фрунзе в начале ноября в состоянии глубочайшей депрессии. Город, действительно, производил впечатление тихой и мирной столицы маленькой республики на окраине огромной империи. Но, как оказалось, и здесь совсем недавно бушевали нешуточные страсти. Жители города, доведённые милицейским беспределом до белого каления, устроили стихийный бунт: переворачивали машины «стражей порядка», ловили милиционеров и выясняли с ними свои отношения…

      Об этом я узнал в буфете кафе «Сон-Куль». Буфет сам по себе был необычным для меня заведением: под открытым небом на плоской крыше трёхэтажного здания за столиками сидели и стояли мужчины, пили вино и закусывали. В холодной Сибири и в ещё более промозглом Семипалатинске мне ничего подобного наблюдать не приходилось.
Я взял стакан портвейна и подошел к самому краю этого своеобразного солярия. Ветви могучего карагача, ещё почти зелёного, нависали над столом, возле которого расположились двое мужчин.
    — Можно к вам присоединиться? — обратился я с дежурной фразой. Резкая смена климата — из снежной круговерти Северного Казахстана до почти райской, зелёной теплоты южного города — приподняла настроение. Мы разговорились.

    От моих новых знакомых — Алексея Ивановича и Дмитрия — я и узнал о прошедших беспорядках. Чувствовалось, что мне рассказывают далеко не всё, не называя ни конкретных имен, ни мест происшествий. В городе шла тотальная проверка, выявляли зачинщиков и участников бунта, и мои знакомые говорили о событиях так, будто пересказывали случившееся как бы со слов других.

    Алексей Иванович, высокий средних лет мужчина при галстуке и в плаще, сразу обратил внимание на мою одежду. А экипирован я был модно: в начале осени в моей передаче вы¬ступала главный модельер алма-атинского Дома одежды со своими девочками; они мне и уступили по госцене модную кепку и полупальто из синтетики, но на меху. Это была тёплая и удобная одежда, но для южной осени она выглядела немного не по сезону.
    — Не расстраивайтесь, погода у нас резко континентальная, меняется быстро, так что завтра и снег может пойти, — успокоил меня Алексей Иванович. Он работал в кинофикации, видимо, на руководящей должности и поэтому, узнав о моём «киношном» прошлом, пригласил:
    — Заглядывайте к нам, если не устроитесь на телевидении.

Я ему явно импонировал. Мой краткий рассказ о себе вкупе с моей неустроенностью заинтересовал его. Кроме того, как я узнал позднее, он тоже пописывал в газеты.
    — Гостиниц у нас раз-два и обчёлся... Попробуйте устроиться вон в той, — он указал на небольшое двухэтажное здание на противоположной стороне улицы.
Я записал его телефон, и мы распрощались. Наступили сумерки, а у меня не было крыши над головой. Смутное чувство тревоги — от всего, что произошло со мной и во Фрунзе, — слилось воедино, и снова подступила хандра.

       В гостинице, как и следовало ожидать, сказали, что мест нет.
    — Обратитесь через час. Может быть, что-то и освободится, — многозначительно посоветовала дежурная дамочка, с интересом скользнув по моей экипировке. Выглядел я тогда, видимо, неплохо. Занимался до работы на телестудии мотоспортом, был чемпионом области, участвовал в первенстве страны по мотокроссу и многодневным гонкам, выполнил норму мастера спорта. Но сейчас спортивный задор куда-то ушел. Сказалось действие нелегкого поиска и подготовки ежедневных теленовостей, которые я, как ломовая лошадь, тащил в эфир. Да и то, что случилось, заставляло думать о многом: что же в конце концов происходит со мной и моей страной?

     То, что мы живём ненормальной, какой-то сверхтрудной жизнью, я уяснил ещё в ссылке, в Бакчарских болотах, куда этапом пригнали десятки тысяч несчастных. Уже в шестом классе я стал задумываться — за что же сослали моих родителей? Отец, военврач лейб-гвардии Преображенского полка, всю жизнь лечил раненых и больных. Сослали его якобы за то, что в тридцатые годы он держал частную практику в Гжатске, на родине Гагарина, и к тому же товарищи уговорили его вступить на паях во владение мельницей. Вот как кулака и погнали отца в Сибирь.

     А между прочим, Ленин запрещал репрессировать царскую гвардию. И не зря. Как говаривал папа, против штыка и пули никакой революции не сделаешь. Но после смерти Ленина, Сталину не захотелось признавать, что революция (а вернее переворот) произошла только из-за отказа гвардейцев поддержать династию; и было дано негласное «добро» на репрессию бывших гвардейцев и на полное уничтожение их документов. Так мой папа оказался в ссылке без единого документа, удостоверяющего его личность и профессию. Даже фамилию отца изменили. Из Сверчевского он стал Свирщевским после выдачи нового паспорта. Не знаю, произошло ли это из-за описки человека, заполнявшего паспорт, или по указание «сверху», но факт остаётся фактом: из Сверчевского папа стал Свирщевским.

     Этот подлог я обнаружил после ссылки, когда уже был взрослым. На пожелтевшей фотографии, где мне было полтора года, рукой папы было написано: «Гена Сверчевский. Нарым¬ский округ НКВД. 1937 год». Эта фотография хранится у меня до сих пор. Так что у меня нет оснований — не верить собственноручной подписи родителя, хорошо сохранившейся, на моей фотографии.

    — Мы еще в 1905 году залегли в казармах, — рассказывал отец. — Ждали революции, да некий штабс-капитан Семенов¬ского полка все дело испортил. Врун, ****ун и хохотун за очередную попойку с дракой сидел на гауптвахте. А когда начались январские события, и гвардия не подчинилась царю, попросил у его брата, великого князя Павла Александровича, командующего гвардейскими полками, батальон солдат. Ребята не знали, куда деть себя от безделья и неопределенности. Капитан споил их, и 1200 штыков навели в Петербурге порядок.
А мать вообще никакого отношения к коммерции не имела. В начале тридцатых её отец владел в Бийске двухэтажным деревянным домом и держал работника. Они скупали скот, забивали и торговали на рынке мясом. Но дед заболел тифом, в приступе горячки выскочил во двор и там замерз. Так что ко времени раскулачивания его многочисленная семья разорилась. Дом был продан, и бабушка с детьми переехала в деревню Шубенка. Но и там жизнь не заладилась: семья вскоре оказалась совсем без средств к существованию. Бабушка пошла по миру, дети разбрелись кто куда. Осталась только мама. В детстве её переехала телега, и у нее с тех пор появился горбик. Мама научилась шить на машинке, тем и жила. Когда же пришло время повальной высылки тех, кто был неугоден Советской власти, чтобы поставить птичку «выслан» против фамилии Богомолов, загребли маму.

     …Я знал почти точно: есть в гостинице места, а дежурная только ждет, когда клиент «созреет» и под благовидным предлогом даст взятку. Я был согласен на это, но мы боялись друг друга и играли в кошки-мышки. Парадокс: в стране, где согласно постулатам научного коммунизма «все были равны, и все принадлежало каждому», спустя пятьдесят лет после установления Советской власти становилось все больше вещей и услуг, которые можно было получить только по «блату».

     В этом была величайшая несправедливость и величайший нравственный маразм. Оставалось лишь удивляться, как в мире, несмотря на очевидное, еще продолжают верить в справедливость и торжество советского социализма. А в том, что верят — и вполне искренне — за свою короткую практику на телевидении я убедился. И вот каким образом. По случаю 100-летия выхода в свет первого тома книги Карла Маркса «Капитал» у меня возникла идея: взять интервью у ответственного секретаря газеты английских коммунистов «Монинг Стар». Я заказал Лондон и пригласил как переводчика преподавателя англий¬ского языка из местного пединститута. Каково же было мое удивление, когда с другого конца провода мне ответили на чистом русском языке: «Мистер Свирщевский! Переводчик не нужен. Мы уважаем Советский Союз, и большинство у нас в редакции говорит по-русски».

     За «идеологически выдержанное» зарубежное интервью, которое конечно прослушивалось КГБ, я был отмечен на планерке. И вот теперь я, один из 250 миллионов «с равными правами и возможностями», населяющих великий Советский Союз, который так уважают многие за рубежом, сидел в вестибюле маленькой азиатской гостиницы совершенно неприкаянный, без малейшей надежды на сносный ночлег.

     Прождав час, я наконец решил действовать по-другому.
Гостиничный ресторанчик гудел вечерним весельем. Заказав ужин и «столичной», я стал прислушиваться к разговору рядом сидящей шумной компании. Верховодил застольем невысокого роста паренек с аккуратной бородкой. Держался он солидно, и его шутки, и короткие фразы вызывали в компании смех и взаимопонимание. Мы перекинулись несколькими фразами, и я узнал, что мой сосед свой брат-журналист, собкор молодёжной республиканской газеты. Звали его Юра.

     Компания Юры, видимо, была из приезжих, и они пытались через газету восстановить справедливость по какому-то запутанному вопросу о воровстве и взятках. Корреспонденту не хотелось говорить в ресторане об этих щекотливых делах, и он обещал разобраться с жалобой в другом месте. Я решил выручить коллегу из неловкой ситуации, а заодно и решить через него свой гостиничный вопрос.
    — Можно попросить вас выйти на минутку?
Юра внимательно, трезвыми глазами, несмотря на порядочно выпитое, посмотрел на меня. Компания притихла.
    — Конечно можно, — согласился собкор.
Вместе с ним на улицу вышли два добровольных телохранителя. Но узнав, что мы коллеги, он отпустил парней.
    — Ночлег? Это мы враз сделаем, — обрадовал меня Юра. — Гостиница полупустая. Я тоже здесь живу, когда приезжаю в редакцию. Займешь лучший номер — на втором этаже, с видом на центральную улицу. Говорят, в нем жил генерал Андерсен, когда здесь в двадцатых годах были чехи.
   — Вряд ли они так просто дадут номер, — засомневался я, намекая, что нужно дать взятку.
   — Ничего, я скажу, — парировал Юра. — Они меня уважают и побаиваются. В руках прессы кнут и пряник. А они все воры и взяточники.
   — У нас та же история, — поддержал я. — Почему так происходит?
   — А потому что существует цепочка.
   — Не совсем ясно.
   — А я поясню. Оклады у служащих гостиниц маленькие, вот они и берут взятки. Делятся с начальством, те в свою очередь, по цепочке, передают старшим по чину. Так в общем-то везде, и бороться с этим трудно. С поличным вряд ли поймаешь, а если и поймаешь, начальство рано или поздно все равно оправдает верного мздоимца или переведёт его на другую денежную работу.

— Выходит, снова Сталина воцарить нужно, хотя наша семья и пострадала от его репрессий?
— Всё гораздо сложнее, — не согласился Юра.
— Я тоже так думаю. У нас есть хорошая форма, оправа, если хотите, из справедливых законов, а содержания, исполнения их нет.
— Вот это другое дело, — согласился Юра. — Однако я пойду. Выйдем из ресторана вместе, и я тебя устрою.
   Номер оказался маленьким, без удобств, как и все комнаты в гостинице, но с балконом и двумя колоннами на нем; с улицы могло показаться, что в глубине за ними расположились настоящие апартаменты. Однако и плата за него была умеренной, и я прожил в этой гостинице почти месяц.
Юра на следующий день уехал в свою область. На прощанье заглянул ко мне. Мы приняли по сто пятьдесят «наркомовских» и продолжили прерванный в ресторане разговор.
   — Человек несовершенен в своей психологии, отсюда и воровство, и несправедливость, — начал я.
   — Это понятно. Для того и существуют законы, которые регулируют поведение каждого из нас в обществе.
  — Да, но ведь закон, что дышло — куда повернёшь, туда и вышло...
  — На это и существуют правительство, различные органы, те же газеты, телевидение, радио — мы с тобой, наконец, — запальчиво не согласился Юра. У него побаливала голова после вчерашнего застолья, и принятые сто пятьдесят подействовали ободряюще.
  — Ну, ладно, старичок, я полетел. Свидимся ещё…
Я вышел на балкон. Как и накануне в городе стояла тишина. Изредка проходили машины. Поблизости расположились правительственные здания, проезд транспорта был ограничен.
Я решил прогуляться. Та же умиротворенная тишина и обманчивое спокойствие царили в городе. На широком и просторном бульваре Дзержинского одиноко отдыхал на лавочке прохожий. Я присел рядом.
— Благодать-то какая! Тепло. Зелень. Бульвар роскошный…
— Да, наша Дзержинка будет пошире и подлиннее и Бродвея, и Крещатика, и даже Невского проспекта, — просветил меня собеседник. — Мне приходилось кое-где бывать. Конечно, наш бульвар посолидней.

Мы познакомились и решили пропустить по рюмочке на крыше того же кафе «Сон-Куль». Утро было воскресное, и Мелис Убукеев — кинорежиссёр, один из основоположников киргизского кинематографа, никуда не спешил. Ему было интересно поговорить с человеком из другой республики, отец которого к тому же служил в гвардии царя и нес дежурство в нижних покоях Зимнего дворца, возле больного царевича.

    — Это же интересно, Гера. Твой отец часто видел царя, общался с Гришкой Распутиным, был товарищем протодьякона Верзилова. Насколько я помню, это от его голоса содрогались колокола Исаакиевского собора. С акустикой там что-то не так. Писать об этом надо!
Мелис к этому времени уже снял несколько художественных картин, и его фильмы вошли в золотой фонд киргизского кинематографа. Конечно, режиссера интересовали подробности из жизни моего отца. Потягивая «Перцовую», которую одобрял и Мелис, я рассказал ему один эпизод из отцовской жизни.

   …День клонился к вечеру, и военврач Павел Сверчевский с нетерпением ждал смену. Царевич под конец дня, после посещения Распутина, стал почему-то плакать, и Её Величество Александра Фёдоровна, разгневавшись на врача и няню Маленького — Марию Ивановну, велела послать за Старцем.

   Пришел Распутин, взял мальчика под мышку, попкой вперед, и вышел в соседнюю комнату. Папа тайком подсмотрел, что он делает с ребенком. Старец осенил попку царевича крестом левой руки и, раздвинув у мальчика ягодицы, что-то оттуда достал и бросил в угол. «Я потом нашел там обыкновенное зёрнышко овса, — рассказывал мне отец. — Оказывается, он сам его вставил, когда заходил на несколько минут навестить больного малыша. Конечно, зёрнышко кололо мальчишку, и он плакал. Распутин вынес успокоившегося наследника из комнаты, снова осенил его крестом и передал в руки матери».
В это время раздался громовой голос протодьякона Верзилова:
   — Пашка, где ты?!
Разгневанная царица повернулась и увидела на пороге Верзилова.
   — Протодьякона под домашний арест! Доктора на гауптвахту! — распорядилась Александра Федоровна.

Оказывается, в тот вечер папа договорился с Верзиловым о встрече. Они дружили уже несколько месяцев. Их роднило крестьянское происхождение, сходство характеров и огромная физическая сила. У папы было хобби: на полковых соревнованиях рука в руку отец своей кистью ставил на колени почти весь Преображенский полк. Руки доктора были натренированы ещё с юношеских лет, когда он ходил в Прибалтику на заработки: грузили лопатами землю в вагоны. В деревне Ожоги, что на Смоленщине, мой дед дал папе, единственному в большой семье, возможность закончить церковно-приходскую школу. И когда фельдфебель Преображенского полка, приехавший подбирать по росту, цвету глаз и образованию будущих гвардейцев, скомандовал шеренге рекрутов: «Кто окончил церковно-приходскую школу, три шага вперед!», — из трехсот новобранцев шагнул вперед только Павел Свирщевский.
Фельдфебель обошел рекрута кругом, хмыкнул и спросил:
— Как звать тебя?
— Пашкой, ваше благородие! — рявкнул новобранец.
— Вот что, Пашка! Век благодарить будешь фельдфебеля Новикова. — Определю тебя в военно-фельдшерскую школу Преображенского полка. Выучишься, доктором будешь.
Так папа получил специальность на всю жизнь. В 1905 году он служил на японском фронте фельдшером. А когда война закончилась, за образцовую и прилежную службу его направили в Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию, которую он и окончил. Первую мировую войну он встретил, будучи уже полковым врачом.

Протодьякон Верзилов тоже оказался в Петербурге случайно. Хотя, если разобраться, вся наша жизнь, когда ее проследишь, из случайностей и состоит. Как-то престарелый патриарх всея Руси слушал в порту на Волге «Дубинушку». Из хора выделялся голос запевалы Верзилова. Патриарх велел служке пригласить громкоголосого грузчика, который вскоре приобрел большую популярность среди верующих российской столицы.

Однако вернемся в Зимний дворец, к событиям того вечера, которые на всю жизнь остались в памяти моего отца в мельчайших деталях. Верзилов больше часа ждал своего дружка — доктора. Павел не появлялся. Протодьякон прикончил бутылку анисовой, запил её десятком яиц и решил сходить в Зимний. На пороге слуга предупредил батюшку, что наследник плачет, а Мама не в духе. Верзилов немного постоял за дверью и, ничего не услышав, шагнул в покои и дал простор своему зычному басу. Но это был не молебен в соборе. И потому обладателя мощного баса отправили под домашний арест, а доктора — на гауптвахту.
Воспоминания об отце снова вернули меня в прошлое. Я почти не выходил из номера и больше ни с кем не знакомился. Странное, тревожное чувство вновь охватило меня, и картины прошлого одна за другой, как на экране, проходили в моей памяти.

…Раннее, туманное утро июля 1941-го. Мне шесть лет. Мама с папой уже на работе. Оставшись один, я бегу на берег Андармы на утренний клёв. С харчами туго — один жмых да крапива. Картошка кончилась. Понятно, свежие чебачки и ельцы, когда вернутся родители, — роскошь для нашего вечернего стола. Вопреки запрету коменданта не выходить ранее восьми утра на другой берег реки, бегу через узенький мостик. Там, спрятавшись в густой траве, осторожно забрасываю удочку с красным червяком. Чебаки и ельцы, да и окунь не побрезгуют таким лакомством. Тихо. Но вдруг возле берега воду зарябило. Приподнимаюсь, чтобы увидеть поплавок. Он тихонько вздрагивает. Значит, рыба пока только трогает наживку. Надо ждать, когда поплавок нырнёт под воду или его поведёт в сторону — тут уж не зевай.
Но вдруг возле ног — дзззин и ещё раз дзззин, — даже трава зашевелилась. Я бросил удочку, схватил палку и стал гоняться за змейкой. Она пробегала то слева, то справа. Каждый ее пробег сопровождался хлопком, который я вначале принимал за щелчок бича. Наш деревенский пастух Ванька Кузнецов достиг в этом деле совершенства, и каждое утро, собирая комендатурских коров, стрелял своим бичом, как из ружья.

Я глянул на противоположный высокий берег Андармы и с ужасом понял всё. В мутном туманном рассвете вспыхивали всполохи выстрелов. Я бросился бежать. С высокого яра раздался смех. Это подвыпивший комендант с дружками палил по мне из пистолета.
Что думал этот человек, верховный вершитель наших судеб? Он не отвечал за наши жизни. Зато органы НКВД строго спрашивали коменданта за всякого сбежавшего: он должен был отчитываться за каждую голову, всё равно, будь то живая или мёртвая. На западе шла кровавая бойня. Ссыльных тоже призывали: кого на передовую, кого на трудовой фронт. Тайга кишела дезертирами, и энкаведешники безжалостно отстреливали и ловили уклоняющихся от призыва.

Моего папу не призвали в армию по возрасту — в начале войны ему перевалило за шестьдесят. Но работал он, как на передовой. Я нечасто видел его. Даже в те редкие вечера и ночи, когда он бывал дома, мог вдруг раздаться стук в окно, и папу уводили к очередному больному или увозили в соседние лагеря. Или НКВД забирал его на очередную операцию по поимке дезертиров.

Папа никогда не рассказывал об этих поездках. Только однажды зимой, когда ночью через нашу деревню прошёл обоз с трупами и пойманными дезертирами, и мы всё это видели, потому что не спали — в тайге шла стрельба, — он мне сказал: «Свою родину, сынок, надо защищать. Какие бы люди нами не управляли».

Вообще отец, несмотря на человеческую несправедливость и подлость, которой насмотрелся и натерпелся за свою жизнь ещё при царском режиме, не говоря уж о репрессиях сталинизма, был на удивление честен и справедлив. Мама, бывало, поругивала его за эти черты характера: «Ну чего ты этим добьёшься? Посмотри, что творится вокруг. Каждый только о себе думает. А ты кусок хлеба стесняешься взять за свою работу». На что папа неизменно отвечал: «Не все так живут». «Но я-то вынуждена красть. Не помирать же с голоду...»
Мама в то время работала поварихой в детском саду и иногда кое-что оттуда прихватывала, хотя знала, какая кара её ждёт в случае поимки. Но папа, сколько я его помню, оставался справедливым и честным до конца жизни. Понятие чести было для него не пустым звуком, а основой всей его личной нравственности. И хотя о чести он никогда вслух не распространялся, поступки его говорили сами за себя.

Еще в первые недели ссылки, когда этап из нескольких десятков тысяч человек загнали в Бакчарские болота, а затем, когда нечеловеческими усилиями у непроходимой тайги было откорчевано несколько гектаров, комендант разрешил отцу организовать что-то вроде госпиталя. Люди мерли от голода и непосильной работы как мухи. И вот из еловых и пихтовых веток соорудили большой, человек на пятьдесят, шалаш. Комендант даже позволил доктору, единственному, кстати, в этом огромном этапе, брать себе в помощники ослабленных и непригодных для корчёвки ссыльных. Так в госпиталь попала и моя мама — худенькая обессилевшая женщина. А стала она близка папе по трагическим обстоятельствам, произошедшим с моим отцом дней через десять, как мама попала в «лазарет». Папа заболел тифом и свалился на самодельный большой стол, который стоял посреди импровизированного «лазарета» из еловых веток. Ухаживала за папой его жена, дочка кастелянши из Зимнего дворца, с которой папа познакомился ещё до революции. (Я буду ещё об этом упоминать). Эта благородная и мужественная женщина пошла в ссылку за папой добровольно, хотя от их брака у них уже был тридцатилетний сын и четверо внуков. Так вот. Замучившись, среди больных и мёртвых, и убедившись, что её муж тоже помер, несчастная женщина ночью бежала из лагеря.

На рассвете моя мама стала поправлять руку доктора, которая свисала со стола и… папа за-стонал. С тех пор ма¬ма ухаживала за доктором: поила и кормила его с ложечки. Так они и остались вместе.

По утрам комендант обходил лагерь, и доктор должен был докладывать о делах в лазарете. В то утро, о котором идёт речь, папа доложил:
— Ночь прошла более или менее спокойно. Умерло только семнадцать человек.
Комендант — маленький, ростом ниже папы на голову, мужичок, резко повернулся к нему:
— Запомни, лекарь! Их пригнали сюда не умирать, а корчевать тайгу и строить дорогу. Это прежде всего! Они — враги народа!
— Гражданин комендант, — помолчав, ответил отец. — Я прошел три войны. И я врач. Давал клятву лечить людей независимо от того, кто они есть.
— Плохо, доктор! Очень плохо! У тебя нет классового сознания. А ты должен разбираться в людях.

Но, видимо, всё-таки берет иногда на свете верх и справедливость. Вскоре уполномоченный НКВД расстрелял этого коменданта «за умышленное невыполнение плана по строительству сланевой дороги».
Расстрел не облегчил участь ссыльных рабов. К каторжной работе добавлялись голод и гнус. И ведь каких только кровососущих тварей нет в природе! Комары, слепни, мошка, пауты, различные мухи и букашки буквально изнуряли людей.
Сейчас в тех местах обнаружены залежи нефти и газа. Идёт бурное освоение тогдашнего Нарымского округа НКВД.

Туда проложены автомобильные и железные дороги. А тогда заключенные на своих плечах таскали брёвна и клали их поперёк будущей трассы одно к одному. Вся эта масса чуть присыпанных землёй стволов колыхалась на вековой трясине, глубина которой, как я узнал позднее, достигала в некоторых местах 70-80 метров. Позднее я видел, как строители, которые прокладывали там дороги, ссыпали в эти прорвы тысячи кубометров земли, завезенной на огромных самосвалах, а затем бетонными плитами покрывали насыпь. Так прокладываются дороги к нефтегазовым месторождениям Сибири, где в три¬дца¬тые годы погибли в топях или замёрзли в тайге сотни тысяч «врагов» Совет¬ской власти.
Я до сих пор помню рассказ одного из таких «врагов» — жены генерал-губернатора Риги, которая оказалась у нас в ссыльной деревне в начале 1941 года. Пригнали ее с дочкой Лёлей на привилегированных, в отличие от нас, условиях. Им разрешили взять с собой тёплые вещи и даже посуду. Мы к тому времени уже сажали картошку и на неё выменяли у семьи губернатора полосатую ткань-матрасовку, нож и солонку. Из матрасовки мать сшила мне штаны, за которые я получил от местных ребятишек прозвище — «монах в полосатых штанах». Так вот, губернаторша все жаловалась моим родителям:
— За месяц до высылки был у нас в гостях Молотов. Пили чай за семейным столом, и он даже намёком не дал знать, что нас ожидает. Мужа отправили в одну сторону, а нас упекли сюда.
Вообще в нашей ссыльной деревне в первые дни войны оказались люди, которых сослали теперь уже не как кулаков, а как неблагонадёжных по отношению к сталинскому режиму. Была среди них даже одна женщина-азербайджанка — Герой Социалистического Труда, награду которой вручал сам Багиров. Пригнали к нам и группу женщин с детьми, которых мы, мальчишки, называли «богомольцами». Их поселили в амбаре на краю деревни. Утром они не вышли на работу и, стоя на коленях, пели какую-то молитву. Комендант забежал к ним в амбар с маузером, стал кричать, а затем стрелять в воздух. Ни женщины, ни дети не встали. Не обращая внимания на коменданта, они продолжали молиться, а потом петь хором псалмы. Их также разлучили с мужьями, братьями, сестрами и взрослыми детьми. И они упорно, через молитву, выражали свой протест жестокому режиму.

И вот теперь я думаю: если бы не зверства фашистов, не их самодовольство, вызванное долбежной пропагандой превосходства арийской расы, идеология которой почему-то так быстро была привита Гитлером почти всей немецкой нации, Германия могла бы сломить Советский Союз. Предпосылки для этого были веские. Оба народа — российский и немецкий — быстро усваивали идеи, которые навязывали их вожди. Набожный российский народ под влиянием большевистской идеологии почти весь так же, как и немцы со своей мнимой арийской исключительностью, воспринявшие фашизм, вдруг обратился в атеизм. Крушили церкви и соборы, хотя ненависть простого люда относилась не к религии, а к большинству попов, которые, прикрываясь именем Бога, как Распутин, богохульствовали и прелюбодействовали в личной жизни. И другая веская причина — неоправданная жестокость большевистского строя, расхождение лозунгов о правах и любви к человеку с реалиями жизни.
Кого здесь винить? Народ, сходу, как те чебаки и ельцы, заглатывавший приготовленную ему очередными «идеологами» наживку? Или шустрых ребят, которые, прикрываясь вековыми лозунгами о свободе и равенстве и обещаниями о «светлом будущем», становились вождями толпы и творили, что хотели?

Революцию 1917 года еще как-то можно осмыслить. Полуграмотный народ Российской империи, доведённый до крайности нерешительным царём и его фанатично верующей супругой, попавшей под влияние Распутина, закономерно восстал против маразма, творящегося в стране. Не зря гвардейские полки, свидетели растления монархии, дважды — в 1905 и 1917 годах не поддержали царский режим.

Я спрашивал у отца: правильно ли, что произошла революция? «Правильно, — говорил папа. — Только плоды этой революции попали в руки людей с очень низкой культурой, в большинстве с преступным прошлым. Отсюда — всевозможные перегибы и репрессии. А в конечном итоге — за что боролись, на то и напоролись».


                Как и теперь.

      Лозунг перехода к капитализму позволил кучке бывших советских руководителей отнять у своего народа огромные материальные ценности, которые он нажил каторжным трудом за семьдесят лет Советской власти. И это произошло в стране с высоким уровнем образования и поголовной грамотностью всего населения! Выходит, исторический криминальный детектив 1917 года сменился по воле «прозревших» коммунистических лидеров на такой же исторический детектив конца ХХ столетия, с таким же криминальным, но не капитализмом, а оголтелым монархизмом перекрасившихся коммунистических вождей.

Следовательно, как хочешь, так и осмысливай, читатель, этот факт, но ясно одно: историю бывшего Российского государства на судьбоносных поворотах делают пока всё-таки личности, а не народ, которому уготована судьба оставаться только исполнителем их замыслов. Короче, наиболее активную прослойку можно условно поделить, в зависимости от уровня сознательности и, главное, порядочности, на две категории. Докторов, которые нужны обществу какой бы специальностью они ни обладали, и авантюристов, которые вредят ему, но упрямо лезут к вершинам власти и богатства. И вот эта-то категория людей, дождавшись своего «звездного» часа — смены советского режима на капиталистический, — украла у народа не только огромные материальные ценности, но и средства производства, оставив основную массу бывших советских граждан, что называется, у разбитого корыта. И это ещё не всё.

Весь трагизм смены режимов с советского на капиталистический заключается в том, что основными богатствами страны, её недрами и ресурсами завладели в основном бывшие чиновники и правители страны. Они как не умели руководить государством, производить материальные блага, так и сейчас не умеют, да и не хотят этому учиться, разрушая и прогуливая то, что народ нажил своим каторжным трудом под лозунгами строительства социализма и коммунизма. Поэтому создание демократического общества на постсоветском пространстве, где трижды за столетие сменились религии, политический строй и мораль, крайне затруднено.

Как были в царское время баре да бояре, сидевшие на шее рабочего человека, таковыми они и остались после развала Союза, но с новыми названиями: бизнесмены, миллионеры и даже миллиардеры. И дети их, видя, как легко далось их родителям богатство, также растут в праздности и безделье. Фуршеты, тусовки, ночные клубы, дорогостоящие заграничные круизы — вот неполный перечень праздного времяпрепровождения новоявленной «золотой» молодёжи постсоветских нуворишей. Они ничем не отличаются от бывших сынков и дочерей князей, помещиков, графов и пр.

Отец рассказывал мне, что императрице Александре Фёдоровне, воспитанной в Англии и Германии, очень не нравилась пустая атмосфера петербургского света. Она поражалась, что русские барышни в основном бездельничают, не знают ни хозяйственных занятий, ни рукоделья. Молодая царица пыталась привить вкус к труду окружающим её дамам и барышням, даже организовала «Общество рукоделия», члены которого должны были связать за год не менее трёх вещей для бедных. Но эта затея не привилась. Невзирая на это, Александра Федоровна ещё до рождения больного наследника, который потом подкосил её силы и увёл от общественных дел, открывала по всей России Дома трудолюбия и Дома призрения для «падших» девушек.

Я напоминаю об этом сейчас потому, что пытливый человеческий ум должен брать из прошлого хотя бы частицу полезного опыта, чтобы оздоровить наше общество, поднять его нравственность, вспомнить, что в морали нормального человека должны быть такие понятия, как честь и совесть. Так какой же мощный, анализирующий разум общества нужен, чтобы вовремя распознать личность: или дать ей дорогу, или определить в ней порочные задатки вора и поставить ему заслон. Такая задача под силу только высокоразвитому демократическому обществу, которое своё материальное и духовное богатство приобретало за века тяжким трудом познания.

Как сказал когда-то великий Эйнштейн, всё в нашем мире относительно. И, видимо, границ совершенству тоже нет. Но мне хочется в качестве относительно примерного благоразумно развивающегося общества назвать Америку, правда с большими оговорками в отношении олигархов. Американцы научились распознавать личность. У них уже выработался коллективный разум, который позволяет им вот уже на протяжении ста с лишним лет не допускать к управлению государством воров. Более того, преследовать таковых не только у себя в стране, но и во всём мире. Я приветствую усилия Америки в борьбе за установление демократии! Но, как показало время, демократия имеет и свои изъяны, особенно в плане народовластия, и свои существенные разновидности.

Так, например, лидер Ливийской Народной Джамахирии («джамахирия» означает народовластие) Муаммар Аль-Каддафи в своей «Зеленой книге» пишет: «Сегодня, в век республик, когда наступает эпоха масс, демократия, осуществляющая свою власть через депутатов, выступающих от имени широких масс, стала абсурдом. Это всего лишь теория, изжившая себя практика. Власть должна полностью принадлежать народу. Самые жестокие диктатуры, которые когда-либо знал мир, существовали при парламентских режимах».

В противовес парламентской ливийский лидер создал свою, более структурированную систему народовластия. Именно она, совершенствуясь вот уже 40 лет, по его мнению, обеспечивает стране независимость в политике и экономике. Эта весьма оригинальная система — Джамахирия — явилась вызовом и капитализму, и псевдосоциализму. В государственном правлении Джамахирии участвовало все взрослое население страны, объединенное в первичные (основные) народные конгрессы. Народ избирал свои исполнительные органы — народные комитеты, члены которых автоматически становились делегатами народных кон¬грессов провинций, которые два раза в год собирались уже на Всеобщий народный конгресс (ВНК). Всеобщий народный кон¬гресс являлся высшим законодательным органом Джамахирии. Но он вправе был вносить в повестку дня лишь вопросы, уже рассмотренные первичными народными конгрессами. Аль-Каддафи считал, что это и есть подлинная демократия, исключающая столь обычные в парламентах сговор и лоббирование.

Ливийский лидер все это обосновал в своей Третьей Всемирной Теории, изложенной в первой части «Зеленой книги». К сожалению, его политико-социологическая теория, применяемая на практике уже более сорока лет, и ее результаты либо не анализируются, либо замалчиваются либеральными российскими и западными политиками. Вообще, олигархическая верхушка стран «большой восьмерки» и подвластные ей СМИ готовы говорить о чем угодно, подчас даже нести заведомую чепуху, лишь бы не рассказывать об опыте тех стран, которые нашли или ищут свой путь развития, не укладываясь в прокрустово ложе западных политических и экономических теорий. Молчали бы они и об успехах Малайзии, делая вид, будто такой страны, бросившей вызов всесильному Международному валютному фонду, и не существует на свете, если бы она не стала примером для большинства стран Азии.

Замалчивается и опыт стран «скандинавского социализма», и прогрессивная налоговая и социальная системы, внедряемые Бараком Обамой и Франсуа Олландом в США и Франции.
В общем, все эти новые удивительные явления, имеющие целью улучшение социального положения народов этих стран, достойны уважения и изучения уже хотя бы потому, что опыт исторического развития наглядно показывает, что западные демократии отнюдь не являются эталоном государственного устройства. И надо признать, что в мире начался необратимый процесс борьбы за восстановление истинной демократии как прямой власти народа на основе его непосредственного участия в государственном управлении.

И главное в этой борьбе — добиться, чтобы соблюдение законов стало долгом и честью не только рядовых граждан страны, но и должностных лиц всей властной вертикали, включая первых руководителей государства.

Только так в наш ядерный век человечество может гарантировать себе безопасность, поставив под контроль закона это всеобщее, смертоносное оружие. Только так люди смогут выйти из мглы мракобесия в тех странах, где власть захватили воры и утвердилась тоталитарная олигархическая диктатура. А воры прокрадываются к власти и на долгое время остаются нерас¬крытыми в том обществе, где основные принципы демократии — свобода слова и критического мышления не вошли ещё в кровь и плоть нации. Где в силу сложившихся обстоятельств ослабла основная черта характера народа — духовность.
В этом плане настала благодатная пора для всякого рода авантюристов после развала огромной империи — Союза ССР. И они ею воспользовались. Растерявшийся народ огромной страны, только что проголосовавший за сохранение Союза, оказался в разных 15 государствах. Государственная политика, основанная на коммунистической идеологии, которая 70 лет заменяла народу и религию и мораль, враз была опрокинута. На смену ей перекрасившиеся коммунистические лидеры предложили ту же церковь и капитализм. Конечно, народ растерялся, и величайшая духовная смута со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями забродила по одной шестой части суши нашей планеты. И лишь несколько бывших советских руководителей, ставших президентами новых стран, обеспечили своим гражданам сравнительно приличную жизнь.

Но развитие общества на большей части бывшего Союза отброшено на сто лет назад. В свое время большевики, придя к власти, не реформировали капитализм и монархию, а сходу растоптали их, ничего не взяв оттуда полезного. Так же получилось и с учением марксизма, строительством социализма. С лёгкостью капризной барышни мы бросили под ноги и то лучшее, что было при социализме.

А напрасно. Слишком дорогой ценой — Горбачёвым, Ельциным, Акаевым, Бакиевым — расплачиваются за свою доверчивость, за беспечное пренебрежение историей народы бывшего СССР. Опыт прошлого ничему нас не учит.

                * * *

…Лёгкий морской бриз освежил лицо и грудь Павла. Гвардеец в последний раз притянул к себе подружку, крепко, всласть поцеловал.
— Ну, мне пора, Натаха, в полк.
— Когда-то ещё свидимся? — заглядывая в глаза курсанта, спросила девушка.
— А кто знает? Лучше не загадывать. Как будет возможность, сообщу твоей тётке или передам записку. Сейчас вот надо быстро проскользнуть через Невский проспект, — застёгивая на все пуговицы шинель, озабоченно сказал Павел. — Козырять надо на каждом шагу. Генералы, князья, а то и полковое начальство, не ровен час, повстречается. А я ведь уже запаздываю.

— Ну ладно. Иди, иди, мил-лай, — легонько подтолкнула его девушка.
Озираясь вокруг, молодые вылезли из заброшенного баркаса, который стоял в глухом уголке порта уже давно и не раз служил влюблённым парочкам местом встречи.
Павел заканчивал военно-фельдшерскую школу в Питере, и их выпуск готовили к отправке в Порт-Артур. Шла русско-японская война. Солдатам и морякам России приходилось туго. Командование царской армии, связанное по рукам и ногам бездарными директивами двора, криминальной интендантской службой, когда вместо снарядов приходили в действующую армию вагоны икон, ничего не могло противопоставить продуманным оперативным действиям японцев.
Кровавая война на море и на суше вызвала огромные потери, наводнила страну десятками тысяч раненых. Не хватало госпиталей и медперсонала. Тогда Николай II личным распоряжением отправил на театр военных действий часть врачей из своей гвардии. Готовились к отправке в Порт-Артур и выпускники военно-фельдшерской школы Преображенского полка. Новый командир роты курсантов, где служил Павел, князь Ро…цев давал курсантам перед отправкой на фронт увольнительные. Так Павел познакомился с Наташей, тётка которой служила при дворе кастеляншей.

Отдавая честь и вытягиваясь во фрунт перед генералами, Павел уже подошёл к развилке Невского проспекта. Совсем рядом находились казармы преображенцев. Развилку окружала толпа зевак. Павел глянул в круг и… обомлел. Окруженный плотным кольцом городовых, с шинелью за спиной, которая держалась на указательном пальце, по кругу ходил его сосед по койке, тоже курсант, Ваня Марченко. Городовые, видимо, уже пытались его взять, но получили отпор.

— Ну и силища у этого малого! — восхищённо сообщил Павлу рядом стоящий мастеровой. — Городовых, как мячики, раскидал. Теперь ждут околоточного надзирателя Медведева.
Павел попытался прорваться к товарищу, но городовые не пустили. Неслыханное дело — на Невском проспекте, где гвардейцу нельзя было пройти даже с одной расстёгнутой пуговицей, появился курсант в небрежно наброшенной шинели. Да ещё пьяный! Да ещё устроил дебош! Об этом, конечно, доложат царю.

Зевак становилось всё больше. Все ждали околоточного надзирателя, дюжего детину с пудовыми кулаками. Окрестные забияки и любители покуролесить знали, сколько эти кулаки весят, не понаслышке.
Наконец появился Медведев.

— Что же вы не скрутили его до сих пор? — грозно бросил он подбежавшему городовому.
— Пытались, ваш благородь, — оправдывался городовой. — Всех раскидал.
— Я ему сейчас раскидаю, — потирая кулачищи, пообещал околоточный. Приноровившись, сзади, когда Иван, двигаясь по кругу, повернулся к нему спиной, он, как тигр, бросился на курсанта, схватив его в железный замок. Иван остановился, слегка присел и мгновенно, как будто был смазан мылом, повернулся в руках околоточного — прямо к нему лицом.
— Тебе что, фараон, надо? — с угрозой произнёс гвардеец.
Околоточный самодовольно хмыкнул, не выпуская свою жертву из объятий. В ту же секунду Иван двинул плечами и кулаком левой руки, как будто его и не связывали руки гиганта, ростом выше его почти на голову, ударил околоточного в грудь. Медведев грохнулся навзничь. Толпа охнула, городовые расступились.

Павел подскочил к товарищу.
— Давай быстрей в казарму, Ваня! Может, всё обойдётся. Надевай шинель!
Через несколько минут курсанты уже были в своей комнате, на втором этаже казармы.
— Эх, Пашка! Никто не знает силу Ваньки Марченко!.. А ну-ка, Пашка, ложись на койку! Посмотрим, кто чью силу не знает…
Вокруг собрались курсанты:
— Ложись, Павел, ложись, раз Иван велит, — слышалось со всех сторон.
Павел всем своим стокилограммовым весом рухнул на кровать. Иван присел, поднатужился. Железные ножки кровати как бы напряглись, и богатырь приподнял ее изголовье сантиметров на тридцать…
По лестнице застучали сапоги городовых, и они, с оружием в руках, в сопровождении околоточного ворвались в казарму.

— Взять мерзавца! — сходу заорал околоточный, наставив пистолет на Ивана. Городовые, как мухи, облепили плотную фигуру курсанта и потащили его к двери. Но в дверях Иван стряхнул с себя городовых и, как столб, упёрся ногами в пол, а руками в косяки. Что только ни делали городовые, чтобы оторвать от косяков и пола его руки и ноги!
Околоточный Медведев, не сводя пистолета с Ивана, матерно бранил городовых, но сам боялся прикоснуться к богатырю. Убедившись, что им не взять курсанта, городовые отступили, поглядывая на околоточного.
— Вызовите командира роты, — приказал тот.
Дневальный побежал в штаб полка.
Надо сказать, что нового командира роты князя Во…цева солдаты и курсанты не только уважали, но и сдержанно, по-мужски, любили. И вот почему. До этого командиром роты у них почти два года был граф Ро…цев, самодовольный аристократ с постоянным стеком в руках. На марш-бросках он садился на жеребца и загонял солдат до седьмого пота. Бывал жесток в муштре. Гвардейцы его роты чувствовали себя в полку как прокажённые.
Наконец солдаты решили подложить своему ротному «свинью». На полковом смотре по стрельбе, где присутствовал командующий гвардейскими полками великий князь Павел Александрович, вся первая рота Преображенского полка стреляла в цель по «молоку». Командир роты, с трясущейся у виска рукой, оправдывался перед командующим:
— Ваше высочество! Это недоразумение. На тренировочных стрельбах солдаты показывали хорошие результаты.
— А я в этом не сомневаюсь, граф, — резко ответил командующий. — Дело тут в другом — солдатики вас не любят. Извольте сейчас же написать рапорт! И в отставку! Гвардии такие командиры не нужны! — срываясь на крик, приказал великий князь.
Новый командир роты, несмотря на княжеский титул и огромное богатство, которым обладал, был прост с солдатами. На учениях разделял с нижними чинами нелёгкий уклад походной жизни гвардейцев. Те же марш-броски он совершал пешим, наравне с ними. Перед парадами не гнушался становиться с рядовыми в строй, чтобы отработать строевой шаг и наиболее сложные упражнения. Это был настоящий командир, отец солдату.
…Однажды папа был дежурным по кухне. Перед обедом неожиданно появился ротный. После рапорта князь спросил отца:
— Чем кормите солдат, доктор?
— Извольте отведать сами, Ваше сиятельство, — вытянувшись в струнку, предложил отец.
Князь улыбнулся и назидательно сказал:
— Доктор, у их сиятельства имений сто в России и, пожалуй, столько же за границей. Денег у нас хватит. Если обед не удался, приготовьте новый, но чтобы солдаты были сыты и довольны.

Конечно, за такое внимание к себе солдаты боготворили своего командира. И вот теперь его срочно вызвали из дома по случаю ЧП в его роте.
— Курсант Марченко! Почему не подчиняетесь власти? — обратился ротный к вытянувшемуся и слегка пошатывающемуся Ивану.
— Ваше сиятельство, фараоны проклятые у меня в деревне последнюю корову свели со двора за недоимки. Вот я и напился…
— Так надо было ко мне обратиться, а не напиваться, — укоризненно покачал головой князь. — А городовым надо подчиняться. Они слуги государевы, как и мы.
Ивана увели. Вскоре его определили в штрафной батальон. Не помогли ни ходатайство ротного, ни причина, по которой гвардеец напился. В штрафном батальоне ему, муштруя, вешали на плечи не один мешок с песком, а два.
— Встретиться с Иваном вновь мне пришлось только в конце 1905 года, — рассказывал мне отец. — Печальная это была встреча. Мы возвращались с японского фронта. Ехали в теплушках. На улице трескучий мороз. Где-то под Иркут¬ском к нам забросили в вагон Ваню Марченко в одном исподнем. Он был смертельно пьян и всё время бормотал: «Я гвардеец-преображенец…» Услышав это, служащие станции решили избавиться от солдата, который попал к ним неизвест¬но откуда.

Оказывается, Иван тоже был на фронте, в том же штрафном батальоне. Отличился в штыковом бою. Ждал, что его помилуют, и не дождался. На обратном пути сбежал и скитался по станциям.

А через несколько остановок Ваню арестовали. И на этом следы русского богатыря Ивана Марченко затерялись.

Вообще в жизни отца было много эпизодов, которые крепко связаны с историей государства Российского на самых переломных ее этапах.
Вот, например, такой…
В первых числах февраля 1917 года военврач Павел Свирщевский принимал раненых на втором этаже замка некоего барона в Баварии. Лежачих и ходячих больных после Брусиловского прорыва уйма. Халат и руки доктора постоянно в крови. Он уже валится с ног после бессонной ночи, но уйти нельзя, нет замены. А тут ещё телеграф. Аппарат стоит на антресолях. Раненые лежат полукругом, а внизу уже вторые сутки бушует солдатский митинг. Солдаты побросали окопы, братаются с немцами, не подчиняются офицерам. Шум и гам невообразимы, и вот через этот хаос стонов и криков пробивается стук телеграфного аппарата. В замке моментально устанавливается пугающая тишина.
— Доктор! Прими телеграмму! — кричит Павлу председатель солдатского комитета, который ведет митинг.

Доктор наскоро вытирает руки и бежит к телеграфу. Лента уже поползла по столу. Павел осторожно наматывает её на руки и идёт к концу антресолей. Внизу замерли митингующие…
— Читай, доктор, читай! Что стоишь? — кричат солдаты.
Павел подходит к окну, кладет ленту на подоконник, потом растягивает её на вытянутых руках и читает: «Всем! Всем! Всем! Западный фронт. Власть Верховного главнокомандующего и командующего фронтом низложены. Командующим фронтом назначается прапорщик Крыленко! Подпись: Ленин».

На минуту замок затих. Гробовая тишина. Даже раненые перестали стонать. И вдруг враз загудел солдатский улей:
— Как? Прапорщика! Командующим?!
Начальник штаба Западного фронта генерал Духонин не признал телеграмму Ленина. Аппарат управления фронтом работал в прежнем режиме. Рассылались циркуляры, хотя на передовой их уже никто не исполнял. Но ровно в час пополудни генерал Духонин выходил из штаба, который примыкал к замку, где находился госпиталь, прогуляться. Из соседнего здания, минуя охрану Главного штаба, спешили с папками под мышкой нижние чины. Охрану штаба нес батальон солдат 150-го Таманского полка. Часовые настолько привыкли к писарям с папками и бумагами, что пропускали их почти без проверки.
Дорожка, служившая Духонину для прогулок, пролегала параллельно той, по которой спешили в штаб другие военные, вытягиваясь во фрунт перед генералом. Создавалось впечатление, что ничего серьёзного не произошло. Генерал Духонин держал штабистов в строгости и педантично, каждый раз перед обедом, выходил прогуляться в скверик. Врачу Свирщевскому из окна второго этажа все это было видно как на ладони. Да и весь персонал госпиталя и ходячие раненые после ленинской телеграммы старались заглянуть в окно, чтобы увидеть генерала. Все ждали развязки…

И вот однажды, перевязав руку одному из раненых, доктор выглянул в окно. Как обычно, генерал Духонин не спеша шёл по аллейке. Навстречу ему параллельной дорожкой шёл писарь с папкой под мышкой. Поравнявшись с генералом, он не приложил руку к козырьку и не отдал честь.
— Что, служивый, свободу почувствовали? Доведёт она вас... — Генерал не закончил речь.
— Виноват, ваше высокопревосходительство, — с этими словами писарь рванул из-за борта шинели пистолет и почти в упор расстрелял начальника штаба фронта.
Так на глазах моего отца пал последний оплот царского самодержавия на Западном фронте российской армии.

                * * *

Как же прав оказался высокообразованный российский генерал Духонин, не успевший закончить свою речь о свободе! Мнимая, обернувшаяся своей темной изнанкой, желанная свобода довела многострадальный народ Российской империи до жестокой гражданской войны между красными и белыми, зелёными и анархистами, большевиками и меньшевиками. И потекли по России реки крови. И захлебывающийся в них полуграмотный народ поднял руку на самого Бога.

И разве не также прав был Александр Герцен, говоря: «Нельзя людей освободить в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы».
О, прости наш народ, Господь! Не ведали мы, что творили и творим сейчас. Толком не разобравшись, мечемся из одной крайности в другую. Насчет происхождения — одни гипотезы. Понятия «бесконечность» осмыслить не можем. Не знаем, что такое смерть.

Наука, заглянув в космос и открыв генетический код человека, встала в тупик перед феноменом 75-летней «жизни после смерти» буддийского ламы из Бурятии Итигилова. Учёные до сих пор ломают головы, может ли 15-летний мальчик из Непала, проведший без еды и воды в джунглях в позе лотоса полгода, повторить судьбу Хамбо-ламы Итигилова. Да мало ли других загадочных явлений и фактов, на которые человечество не может дать ответов?!
При всём этом кликуши от политики проповедуют одну форму государственного устройства за другой. Каждый расхваливает свою идеологию всё под тем же соусом — равенство, братство, свобода. Но, несмотря на столь заманчивые лозунги, вечная борьба между Добром и Злом заканчивается часто победой последнего. В борьбе за власть одержали победу большевики как наиболее жёсткая и дисциплинированная партия. Ее вожди, по сути дела, украли революцию у простого народа. А свободу заменили социальным рабством и репрессиями.

В своё время ещё Джон Рид говорил, что люди, получающие за свой труд мизерную плату, не соответствующую их физическим и моральным затратам, — социальные рабы режима. Так было в прошлом веке. Так обстоит дело и сейчас. Руководители бывшего СССР, исповедовавшие коммунистическую идеологию, согласно которой государство должно было заботиться о каждом человеке, не удержались от соблазна получать благ и привилегий больше, чем рядовые граждане. Это с их «легкой» руки вошла в обиход приставка «спец»: спецснабжение, спецобслуживание, специальные дачи и квартиры. Любое правительство, создающее для себя привилегированные условия, особенно стремящееся завысить уровень своих личных благ и доходов, становится преступным. Не случайно последние советские руководители, создавшие для себя все эти «спец», скатились до морали обычных воров, стали брать взятки. В результате развалили Союз, отобрав у народа всё, даже гордость за свою страну.

У бывшей советской системы было два главных изъяна, которые в конечном итоге ее и погубили. Первый — отсутствие у людей личной заинтересованности в результатах своего труда, поскольку всё было огосударствлено, хотя и считалось народным. И второй — навязывание своей идеологии, теоретически верной, но опороченной негодной практикой, другим народам и странам. Конечно, всё это творилось нечистоплотными руководителями Советского государства, а не по воле его народа. Ни для кого не секрет, что в последние десятилетия коммунистического режима, когда партия уже потеряла авторитет в глазах рядовых граждан, к партбилетам потянулись в основном проходимцы и карьеристы. Им заветная красная книжечка открывала путь на вершины власти.

Я ни в коей мере не хочу здесь очернить рядовых, честных коммунистов, которые из своей мизерной зарплаты регулярно платили членские взносы и поступали по кодексу чести, с которым уже давно не считались партийные бонзы, их последователи и подхалимы. Так что начатое в 90-х годах прошлого столетия доброе дело замены тоталитарного советского строя демократическим партийные вожди и собравшееся вокруг них разномастное жулье низвели до маразма и уголовщины. Для нормального и планомерного проведения реформ на начальном этапе требовалось не так уж и много: дать гражданам свободу предпринимательства и возможность выезжать в другие страны, накапливать честным трудом свой капитал, а уж потом на него выкупать (приватизировать) государственное имущество вплоть до заводов и фабрик.
В общем, к настоящему капитализму нужно было переходить поэтапно, с наименьшими потерями в моральном и материальном плане. Однако всё вышло наоборот. Извращенцы от политики, добравшись до руководящих постов, попросту прикарманили огромные материальные богатства страны. Зло победило Добро.
Литератор, порекомендовавший согражданам избрать на президентский пост Аскара Акаева, почти всегда заканчивал свои произведения наказанием Зла и торжеством справедливости. Но последующие 15 лет убедили многострадальный народ Киргизии в обратном. Трагедия, повторю, заключалась в том, что он, не разобравшись и поверив совету своего кумира-писателя, избрал себе в руководители человека «с ослабленным иммунитетом на личное обогащение».
Так как же разобраться: кто Доктор? кто Вор? Это «альфа» и «омега» проблемы. Но её надо решать. Реалии жестоки. Здесь не может быть половинчатых решений. Нации, не способные разбираться в истинных намерениях своих вождей, обречены не только на социальное рабство и зависимость от других стран, но и на потерю своей государственности и даже на вымирание. Вот так на практике, а не в литературных коллизиях вечной борьбы Добра со Злом, обстоят дела.
Давно замечено: в странах, где политики и руководители слишком часто и пространно витийствуют о демократии и свободе, на самом деле ни того, ни другого нет. Хотя, если смотреть в корень проблемы, — мы придём к неожиданному выводу: человек и не может быть абсолютно свободен. Сколько форм зависимости, порой оборачивающейся и просто рабством, существует в нас самих! Человек любит; что же здесь плохого? Но он вольно или невольно зависим от любимого или любимой и подчас не волен делать то, что ему хочется. Или семейное рабство: мы зависим от семьи, а семья от нас, и потому мы так же не вольны распоряжаться собой. Что уж говорить о наших привычках и увлечениях! Мы настоящие их рабы и не всегда можем с ними справиться. Выходит, свобода — понятие относительное. Тогда тем более букет ограничений наших личных свобод должен существовать в рамках закона, чтобы мы не навредили обществу. «Жить в обществе и быть свободным от законов общества нельзя…» Тысячу раз права эта марксистская аксиома. И если б мы её придерживались, давно бы в мире жилось лучше.

Над разрешением вечной проблемы противоборства Добра и Зла билось не одно поколение мыслителей. Но все в конечном итоге, сталкиваясь с криминальной природой наших характеров, заходили в тупик. Вспомните Льва Толстого, Достоевского, того же Джона Рида и сотни других пытливо мыслящих лучших представителей своих наций. Все они сходились в одном: чтобы победить ЗЛО, нужно просвещение. Но Его Величество Время поставило под сомнение и этот вывод. Сколько высокообразованных негодяев творят зло и насилие! Причём делают это на высоком профессиональном уровне, по самым современным технологиям обмана и грабежа. Прячут наворованные деньги под замысловатыми кодами иностранных банков и в офшорных зонах (целесообразность существования которых давно уже поставлена под сомнения), где их никто не найдёт до смерти владельца, если, конечно, он не откроет код другому. Но если вкладчик умрёт, не раскрыв тайну кода, под которым скрыты деньги на банковском счету, по истечении определенного срока они перейдут в собственность банкиров.
Так что тщетно ищут сейчас миллиарды «семьи» Аскара Акаева. Но об этом разговор в следующих главах.

                * * *

Около месяца, лишь изредка покидая номер, прожил я в гостинице, куда устроил меня Юра. Апатия проходила медленно. Попив утром чаю и легко перекусив, просматривал местные газеты. В ближайшем магазине купил две книжки по крае¬ведению и по ним знакомился с республикой, в которую забросила меня судьба. Вечером шёл в ближайшее кафе «Дружба», ужинал и тоскливо смотрел на танцующих под музыку небольшого оркестра.
Официанты уже заметили меня и, зная, что вечером я выпью 150 граммов водки, только спрашивали: «Как всегда?» Побыв в кафе часа полтора-два, возвращался к себе. Цены в 60-х годах в кафе и ресторанах были умеренные, и денег, полученных при расчете, мне хватило почти на месяц.
Наконец мои скудные запасы подошли к концу, и я, взяв бутылку «Столичной», позвонил в редакцию последних известий местной радиостудии. Отрекомендовавшись и познакомившись с коллегой по телефону, пригласил его после работы к себе в номер.
Мой новый знакомый Саша Степанов оказался так же, как и я, без специального журналистского образования. В прошлом работал учителем и также случайно попал в последние известия. Но не на телевидение, а на радио. Работал уже третий год и недавно был назначен старшим редактором.
— Давай к нам, вначале внештатником. Гонорар приличный. Ни от кого не зависим. Ознакомишься. А там посмотришь, как дальше быть. Главное, стаж будет идти. В трудовую книжку запись сделают.

Меня такая перспектива вполне устраивала, и я согласился.
На следующий день Саша познакомил меня со старшим редактором молодёжной редакции, который вёл программу «Алло! Мы ищем таланты!», Витей Поповым. Юбилейные торжества по случаю 50-летия Октябрьской революции ещё не закончились, и Витя мне предложил:
— Сегодня вечером в театре оперы и балета комсомол проводит торжественный вечер. Сделай оттуда передачу минут на 15 – 20.

Я согласился. Мне выдали громоздкий «репортёр»-тройку и я отправился в театр. Несмотря на то, что город Фрунзе был небольшим и каким-то, как мне показалось, тихим, даже патриархальным, театр оказался солидным и вместительным. Деньги на его строительство, видимо, выделила Москва, и по этому зданию даже и сейчас можно понять, каким благом для республики было ее существование в составе единого, огромного государства.
Зал был полон молодёжи. После официальной части самодеятельные артисты дали большой концерт. Надо сказать, что я люблю такие представления. Самодеятельность, в отличие от профессионалов, интересна мне своей подкупающей непосредственностью и искренностью. На сцене ты видишь не образ, который надлежит сыграть артисту, а прежде всего человека; таким, каков он в жизни. Именно это и подкупает.

На этот раз зрителям была представлена музыкальная эстрадная программа, в которой участвовали старшеклассники Ново-Покровской средней школы. Музыканты и певцы, вначале стеснявшиеся большой аудитории, через два-три номера освоились и под дружные аплодисменты зрителей закатили такой концерт, какой не всегда удается и профессионалам. Особенно покорял собравшихся барабанщик, расположившийся посреди сцены со своими установками, половина которых были явно самодельными. Особенно впечатлял огромный барабан, на котором ученической рукой было размашисто написано: «Элгита». Что означало это слово, я до сих пор не знаю. Но когда я зашёл за кулисы поговорить с участниками концерта, руководитель оркестра — студент последнего курса музыкального училища Володя Пругло — сказал мне, что так называется и вся их эстрадная группа — «Элгита».
На следующий день в студии, которая располагалась по улице Логвиненко, где сейчас находится Дом кино, я смонтировал передачу. Материал так и назвал: «Звучат мелодии «Элгиты». Ребят тоже пригласили в студию, ещё раз записали, и получилась отличная музыкальная передача в моем речевом сопровождении. Ее поставили в программу, а я, узнав, что в республике нет профессионального эстрадного оркестра, позвонил тогдашнему министру культуры Кулайпе Кондучаловой и предложил послушать «Элгиту».

Каково же было моё удивление, когда через неделю, зайдя в молодёжную редакцию, узнал от Вити Попова, что «Элгиту» сделали государственным эстрадным оркестром и уже отправили в Киев на Декаду киргизского искусства и литературы. Так я стал «крестным отцом» первого эстрадного оркестра Киргизии.
Постепенно я втянулся в общественную жизнь республики. Делал регулярные передачи на радио, сотрудничал с редакцией последних известий. Жизнь свободного художника мне нравилась. Эфир не давил своей прожорливостью, и постепенно история с материалом «Штурмовавшая Зимний», случившаяся на семипалатинской студии телевидения, стала забываться.

Телевидению свои услуги не прелагал, боясь, как бы опять не влипнуть в какую-нибудь конфликтную ситуацию.

Но вскоре мне пришлось делать получасовую передачу «От сердца к сердцу». В то время я устроился инспектором по пропаганде в Красный Крест республики, и нужно было рассказать о донорах. Готовя материал, познакомился с десятками женщин, которые ещё в Великую Отечественную войну, кто на фронте, кто в тылу, сдавали кровь для раненых, а теперь, в мирное время, — для больных. Эти благородные женщины настолько приучили свой организм к обмену крови, что регулярно сдавали её на станцию переливания уже десятки лет.
В советское время за это платили деньги, прибавляли к отпуску дополнительные дни. Но не корысть двигала их поступками. Большинством их прежде всего руководила духовность, сознание того, что их кровь сохранит жизнь другому человеку.

После Отечественной войны, когда в памяти народной ещё были свежи ее ужасы, духовность народов великой страны ощущалась особенно наглядно. Любой призыв хирургов, которым в первую очередь нужна была донорская кровь, находил понимание почти во всех коллективах заводов и фабрик, в средних и высших учебных заведениях, даже в среде чиновников. Этому благородному порыву было и другое объяснение. Граждане большой и богатой страны негусто получали за свой труд. Но этих денег хватало на питание, скромную одежду и коммунальные услуги. Не было столь резкого деления на богатых и бедных, поэтому люди были солидарны и сплочены.

Сейчас, к сожалению, такого единения народа нет. Донорской крови катастрофически не хватает. Общество, сменившее идеалы и ориентиры, в очередной раз раскололось. Личное обогащение, возведенное почти в ранг государственной политики, воровство, взяточничество чиновников разбудили в душах людей самые низменные инстинкты. А солидарность и сострадание друг к другу ушли…
На передаче «От сердца к сердцу» присутствовал ведущий хирург республики Иса Ахунбаев. Передача имела большой резонанс, и запасы крови на станциях переливания значительно пополнились.

Прошло несколько лет. Я уже работал в только что открывшейся газете «Вечерний Фрунзе». Как-то утром в воскресный день я пошёл попариться в новую баню. Людей было пока немного, зато пар — отменный. В парной вяло похлестывал себя веником какой-то мужчина. Я узнал моего знакомого — Ису Коноевича Ахунбаева.
— Иса Коноевич, рад видеть вас! Что-то больно вяло машете веником! — подзадорил я доктора, зная его крутой нрав и манеру выражаться на чисто мужском языке.
— А ты попробуй три раза подряд сходить в парную, тогда я посмотрю, как ты будешь махать! Завтра понедельник, а у меня сложная операция на сердце. К тому же кое-что позволил себе в субботу. Сейчас вот восстанавливаю организм, — пояснил хирург.
Мы разговорились. Я рассказал Исе Коноевичу об отце, его участии в японской и Первой мировой войнах.

— Практика на войне для врача огромная, — заметил Иса Коноевич.
Пользуясь его расположением, предложил хирургу:
— В городе много разговоров о ваших операциях на сердце. А толком о них никто ничего не знает. Разрешите мне присутствовать завтра на вашей операции. Я подготовлю репортаж, расскажу людям, что это такое. Если есть проблемы, попробуем через газету решить их.
С присущей ему грубоватостью Ахунбаев ответил:
— Толку-то от вас, журналистов… Нашу клинику уже десятый год строят. Теснота в операционной, аппаратуры не хватает. А помочь никто не хочет.
Я заверил Ису Коноевича, что доложу обо всём редактору, газета откроет на строительстве поликлиники свой корреспондентский пост, и дело пойдёт. Мол, по своему опыту знаю.
— Ну, если так… Приходи завтра к десяти утра. Не опаздывай.
На том мы и расстались.

Утром я доложил редактору, что договорился с профессором Ахунбаевым присутствовать на операции и, захватив «репортёр», поспешил в клинику. Профессор уже предупредил персонал, что будет корреспондент из газеты, и отдал необходимые распоряжения. Меня провели к пациентке — моложавой, красивой женщине с диагнозом: врождённый порок сердца. Больная уже была подготовлена к операции. Грудь её по самый подбородок была закрыта чем-то плотным, и я видел только лицо и глаза. Сопровождавший меня врач объяснил больной, что за ходом операции на её сердце будет следить корреспондент. Больная слегка улыбнулась мне и закрыла глаза.

Операционная располагалась в двухэтажном здании. На первом этаже в сравнительно небольшом помещении одновременно шли две операции. Профессор Ахунбаев и 15 его ассистентов заняли одну половину. В другой расположилась группа врачей, которые делали резекцию желудка. Обе группы медиков чуть не задевали друг друга, и я оценил раздражение Исы Коноевича по поводу того, в каких условиях он работает.
На втором этаже, прямо над операционными столами, было прорезано большое стеклянное окно, несколько возвышающееся над полом. В обычные дни перед ним обычно стояли студенты — будущие хирурги, и преподаватель объяснял им ход операции. На этот раз студентов не было. Возле окна расположились я и хирург — кандидат медицинских наук, приданный мне в качестве консультанта. Операция проходила с использованием аппарата «искусственное сердце», кроме него, вокруг громоздилось множество другой аппаратуры.
— Сейчас Иса Коноевич будет вскрывать грудную клетку, чтобы получить доступ к сердцу, — пояснил мне хирург. — Операция трудоёмкая и длительная.

— А что именно будет делать хирург на сердце? — задал я вопрос.
— Как вы знаете, у больной врождённый порок сердца. Разновидностей такой патологии много. У этой женщины сужено отверстие митрального клапана — главный канал, если попросту сказать, по которому сердце перекачивает кровь. Так вот, этот канал сузился до критического состояния. Вы видели, как она порывисто и часто дышит. Сердце не успевает перекачивать кровь, организму не хватает кислорода. В общем все свои сорок лет больная не жила, а мучилась. Теперь Иса Коноевич должен расширить отверстие митрального клапана и зашить надрез.

Объяснения моего консультанта, мне признаюсь, были не совсем понятны. Как расширить митральное отверстие? Разрезать его? Но это же на сердце! Тогда смерть? Но своих опасений я не высказывал, боясь показаться абсолютным профаном. И вообще решил задавать меньше вопросов, а внимательно наблюдать за происходящим внизу.
На вскрытие грудной клетки ушло два с половиной часа. Бесчисленное количество капилляров нужно было закрыть, чтобы не хлынула кровь. Сейчас это делают при помощи ультразвука и лазера. Тогда же, в 1975 году, хирург выполнял эту кропотливую работу вручную.
В операционной стояла напряжённая тишина, прерываемая иногда краткими командами хирурга: «Зажим!», «Скальпель!», «Проверьте давление!»… Наконец грудную клетку раскрыли, хирург ловким движением подвел ладонь левой руки под сердце и слегка приподнял его.
— Смотрите, сейчас самый ответственный момент! Будут расширять митральное отверстие, — предупредил меня хирург.

Ассистентка подала Ахунбаеву длинный стеклянный скальпель, похожий на остро заточенный карандаш. Сердце больной, похожее на туго накачанный мяч, трепетало на ладони хирурга. Меня прошиб холодный озноб. В тот же момент хирург резко вонзил в него скальпель… Тугая струя крови брызнула ему на плечо.

Сердце обмякло, но продолжало волнообразно сокращаться.
— Вот в таком режиме и должно работать сердце здорового человека, — пояснил ассистент. — Теперь Иса Коноевич будет зашивать разрез…

Между тем хирург уже прикрыл рану пластырем. Но не прошло и минуты, и на его поверхности снова образовалась ранка, но теперь уже с другой стороны.
— Ослабли сердечные мышцы, — с тревогой констатировал мой консультант. — Такое бывает. При пороке сердце работает в усиленном режиме. Поэтому волокна сердечной мышцы быстрей изнашиваются. Так что берегите сердце, не перегружайте его лишней работой, — прибавил он.
Мышцы разошлись ещё и в других местах. На них также накладывали заплаты. Как на валенки… Отличие заключалось лишь в том, что их не пришивали нитками или дратвой, а ставили на специальный клей.

Наконец Иса Коноевич поднял голову от операционного стола и взглянул наверх. Его место занял ассистент.
— Теперь он будет зашивать грудную клетку, а профессор пошёл к себе, — пояснил мой консультант.
Я поблагодарил его и направился в кабинет Ахунбаева.
Профессор сидел за небольшим Т-образным столом. Его большие сильные руки в желтоватых пятнах от постоянной дезинфекции устало лежали на столе. У меня подкатил комок к горлу: так его руки напомнили мне такие же большие руки моего отца.
— Ты ничего не заметил? — после небольшой паузы спросил профессор.
— В каком смысле? — не понял я вопрос.
— У меня же отказал аппарат «искусственное сердце». Больную еле спасли.
— Нет, я этого не заметил.
— Понятно, ты же не врач. А твой консультант ничего не сказал?
— Нет.
— Вот так мы и работаем, — с горечью произнес хирург. — Даже подменного аппарата нет. А, между прочим, я недавно был у министра здравоохранения в Москве и в приемной насчитал 13 таких аппаратов. Просил — не дали. Я давай звонить домой первому секретарю ЦК Усубалиеву. Тоже не смог помочь! — Профессор выругался. — Вообще снабжение хирургическим оборудованием отвратительное. Даже ниток для швов не хватает. Хотя эти самые нитки делают из кишок наших же горных яков. Недавно дочка была в Англии, так вот, оттуда привезла и нитки, и кое-что ещё.
Мы побеседовали ещё минут десять, и я уехал в редакцию.
В тот же день я написал репортаж: «Сердце на ладони». На следующий день утром позвонил Ахунбаеву.
— Ты где находишься? — обрадовался профессор. — Сейчас я за тобой машину вышлю. Прихвати магнитофон.
Я сказал, что приеду на редакционной машине, чтобы он вычитал материал: точно ли всё с медицинской терминологией? А в отношении магнитофона — понимаю. Я не из тех ребят…
Через несколько минут я был у профессора. Он молча прочёл материал, поставил роспись. Я также молча протянул ему кассету с записью нашей беседы. Иса Коноевич понимающе улыбнулся и протянул руку:
— Зайди, посмотри вчерашнюю больную.
Я зашёл в палату. Больная меня узнала и на вопрос «Как вы себя чувствуете?» чуть заметно моргнула мне.

В тот же день репортаж «Сердце на ладони» загнали в набор. А на следующее утро, когда я в троллейбусе ехал на работу, увидел, как женщина читала в свежем номере «Вечернего Фрунзе» мой материал, а потом передала его подруге.
Газет в столице Киргизии в то время выходило немного, если не считать ведомственных. Поэтому «Вечерка» пользовалась большой популярностью, и тираж её переваливал за сто тысяч экземпляров. Возвращаясь домой, я вновь видел свой репортаж уже в достаточно помятых номерах «Вечерки», которые читали люди, ехавшие с работы.
Больше видеться с Исой Коноевичем мне не пришлось. По неосторожности родственника, который сидел за рулём автомашины, он погиб в автомобильной катастрофе. И часто теперь, проходя мимо его памятника, который стоит на улице, носящей его имя, я с уважением вспоминаю замечательного доктора, который был по-настоящему нужен и полезен людям.
Пришлось мне и лично пользоваться услугами врачей в самый страшный период акаевской вакханалии, когда здравоохранение, как и другие отрасли социальной сферы, осталось почти без бюджетных средств, и каждый выживал, как мог. Именно в этот период особенно наглядно проявлялись личные качества работников медицины, посвятивших себя самой гуманной и ответственной профессии на земле. Говорю об этом совершенно ответственно, потому как моя жизнь в какой-то период полностью, без каких бы то ни было ссылок на порочность госсистемы, зависела от порядочности хирургов и кардиологов. Как и у большинства граждан Советского Союза, не пользовавшихся полузаконспирированными привилегиями советской элиты. Вот конкретные примеры, подтверждающие ход моих мыслей.
Как-то в начале осени мне пришлось помогать родственнику разгружать автомашину с тяжелым грузом. По неопытности я принял с грузовика тяжесть на вытянутые перед собой руки — боялся запачкать только что купленную куртку. От чрезмерного напряжения мышцы внизу живота, в паховой области, не выдержав нагрузки, плавно, без резко ощутимой боли вдруг разошлись, и из правого паха вывалились кишки. Коллеги-журналисты посоветовали обратиться к известному хирургу Эрнесту Акрамову, снискавшему среди населения республики авторитет специалиста высокого класса и, что особенно важно, человека честного и высокодостойного. В годы акаев¬ского мракобесия профессор сумел содержать на надлежащем уровне свою больницу, несмотря ни на что обеспечив качественное медицинское обслуживание пациентов. В общем, доктор зашил мою брюшину основательно, не спеша. И сейчас я не могу даже прощупать шов, настолько ювелирно профессор сделал операцию.
Выписывая меня, доктор предупредил: «Не поднимайте тяжестей. Левый пах держится у Вас на честном слове».
Какое-то время я помнил это наставление, но потом стал забывать. И когда в безлюдной казахской степи у моей «Волги» лопнул баллон и мне пришлось ставить «запаску», от натуги вновь вывалились кишки. Теперь уже из левого паха.
Эрнест Акрамов был в эти дни чрезвычайно занят, и я обратился в бишкекскую специализированную поликлинику, расположенную на улице Фучика.
Молодой парень, хирург, взялся меня, что называется, отремонтировать. Несмотря на то, что мне как пенсионеру полагалась бесплатная операция, я заплатил требуемую сумму лично хирургу. На операционном столе от неумелых действий горе-хирурга я начал терять сознание. Он шлепал меня по щекам, что-то говорил, но я уже ничего не слышал… хотя, в итоге, все же остался жив. Но шов через некоторое время разошелся вновь.
Третью операцию мне делал в национальном госпитале хирург Бакыт Ибраимов. Профессионал своего дела, как и Эрнест Акрамов, Бакыт также не спеша зашил мой живот. И хотя операция длилась долго: шов пришлось накладывать на дважды разорванные ткани, многие из которых в предыдущей операции были повреждены, — перенес я эту операцию сравнительно легко.
В палате, на средней койке, лежал молодой парень, которому тоже сделали повторную операцию. Мы разговорились. Оказывается, первую операцию ему делал тот же хирург из урологии по улице Фучика. И так же, как и я, он чуть не умер на столе от болевого шока. И его шов так же, как и у меня, разошелся после операции.
— Я подавал на того хирурга в суд, — пояснил мой сосед. — При судебном расследовании выяснилось, что операцию мне делали даже без местного наркоза. Хирург оказывается не стал делиться деньгами с анестезиологом, ну а тот по этой причине перестал делать больным обезболивающие уколы.
Вот до чего могут дойти даже иные медики, когда общество заражено воровством и коррупцией, медицина брошена на самовыживание, а принцип зарабатывания денег любым путем для многих людей стал почти нормой.
Но, повторяю, личные качества первого руководителя, в данном случае главврача медицинского учреждения, — его профессиональная порядочность, честь и бескорыстие играют решающую роль в работе всего персонала, пусть даже и сам руководитель, и его коллектив, как было во времена акаевщины, оказались брошены на самовыживание. Заявляю это также совершенно ответственно, поскольку судьба отдала меня попечению Национального центра кардиологии и терапии, имени академика Мирсаида Миррахимова. И мне вновь лично пришлось убедиться в блестящем профессионализме и высокой нравственности врачей-кардиологов и всего медицинского персонала этого большого коллектива, где одновременно находятся на излечении тысячи больных.
Восьмидесятилетний патриарх киргизской кардиологии М. Миррахимов так же, как и Эрнест Акрамов, сумел сохранить должный уровень лечения больных в своей клинике. Хотя далось это нелегко. До сих пор центр сердечной хирургии — крупнейшее лечебное учреждение республики — нуждается в самом необходимом: специальных кроватях, мебели, медицинском оборудовании и пр. Но эти материальные трудности ни в коей мере не отразились на уважительном и внимательном отношении персонала кардиологического центра к своим подопечным.
До сих пор с благодарностью вспоминаю Дениса — молодого врача-кардиолога из реанимационного отделения, у которого «в гостях», под капельницей, мне пришлось пробыть около суток; лечащего врача Чолпон Абдуллаеву; клинического ординатора Гузялию Османкулову, под опекой которых мы — шесть человек в палате — находились десять дней. Эти чуткие, внимательные медики одинаково относились ко всем — будь то заслуженный артист, журналист, чабан или шофер. (Именно такой расклад профессий был в нашей палате.) И поверьте, от этой искренней заботы не только лечащих врачей, но и санитарки тети Даши, у нас затихал ураган боли во время очередного приступа стенокардии. Следует добавить, что, кроме необходимых лечебных процедур, в клинике Мирсаида Миррахимова делают самый тщательный, скрупулезный анализ работы всех органов больного, и потому лечение в этом кардиологическом центре столь эффективно. Однако, не секрет, что такое отношение к больным в условиях рыночных отношений вы обнаружите далеко не везде. И на это есть свои причины.
Медицину ни в коем случае нельзя лишать государственных дотаций, отдавая больных на откуп тем, кто волею судеб утвердился на лечебном поприще. А главное, государство, не обеспечивая систему здравоохранения деньгами, лишается морального права на жесткий контроль за ее функционированием. К сожалению, в нашем диком капитализме рыночные отношения, подмявшие под себя мораль и нравственность, подчинили психологию людских взаимоотношений исключительно золотому тельцу, и призывы к гуманности, верности клятве Гиппократа утратили свой высокий смысл.
Медицина на просторах СНГ, а на Западе и подавно стала почти неуправляемым монополистом с баснословно высокими ценами услуг. И здесь невозбранно вспомнить светлые стороны жизни при Советах. Как бы мы ни хаяли прежнюю жизнь в СССР, а она при всех ее изъянах была более духовна и нравственна.
Тогда и братство народов не было фикцией, как это утверждают сейчас иные политики, потому что общественная мораль, которую культивировало государство, так или иначе, защищала личность. В огромной многонациональной стране не было таких, как ныне, межнациональных конфликтов. Нам было легче общаться друг с другом, потому что все были в равных условиях, да и беды, которых, что говорить, тоже хватало, были общими. Не случайно, что до сих пор старшее поколение с ностальгией говорит о прошедших временах. И даже те миллионы людей, что покинули СССР и приобрели материальное благополучие за рубежом, с тоской вспоминают наше гостеприимное и душевное товарищество меж соседями и знакомых, но и отзывчивость в отношениях совсем незнакомых друг другу людей.
Кстати, нужных и полезных обществу людей, а вернее людей просто порядочных, мне приходилось встречать гораздо больше в среде рабочих, инженеров, ученых, даже чиновников различного ранга именно в то время, когда личное обогащение не поощрялось государством. То есть социальные пороки, заложенные в нас, к счастью, не в равной мере, — стяжательство, подхалимство, карьеризм и прочие отрицательные черты, которые встречаются у людей, были тогда под контролем законов. Да и общественная мораль не приветствовала людей, которые, перешагнув ее границы, стремились к богатству и превосходству над другими.
Дух соперничества, желание жить лучше, конечно же, присутствовали в каждом нормальном человеке, и это естественно. Но каждый реализовал себя, как мог. С той лишь разницей, что одни это делали, как и сейчас, не в ущерб окружающим, другие, наоборот, — за их счет.
Жизнь, несмотря на все трудности и невзгоды, одаривала меня встречами с такими беспорочными, чистыми, я даже скажу, кристально чистыми людьми, совесть и поведение которых не нуждались ни в какой корректировке законами. Расскажу об одной из многих таких встреч.
Во второй половине 50-х годов прошлого столетия мне пришлось работать заместителем заведующего отделом культуры по эксплуатации киносети Верх-Кетского райисполкома. Район этот — целое государство. Протяженность его вдоль реки Кеть, которая соединяет Обь с Енисеем через канал, прорытый еще белыми в годы гражданской войны, — 900 километров. Места глухие. Лесотундра. Летом можно до¬браться до киноустановок в основном только по воде. Расстояние между поселками — 100 – 150, а то и более 200 километров.
Сейчас там уже проложили железную дорогу. Добывают в тех краях нефть и газ. В те же времена я передвигался летом исключительно на моторных лодках или на самолете ПО-2, который был придан исполкому. А в стылую пору по зимнику, на лошадях. Так вот. Километрах в 150-ти от Максимкиного Яра — районного центра на берегу одного из притоков Кети — располагалась фактория, а при ней несколько домов для эвенков. Здесь раньше отбывал ссылку Яков Михайлович Свердлов, и партийное руководство организовало в домике, где он проживал, музей. Естественно, в музей ходить было некому. Стоял тот домик почти беспризорным, и от ветхости, под напором снега, у него провалилась крыша. Событие это дошло до Томска, и секретарь обкома партии по идеологии дал срочный приказ: отремонтировать крышу.
Случилось это в самые жуткие холода, и меня командировали организовать ремонт злополучной крыши. Зимник шел сквозь тайгу. Меж полозьями саней тянулась хорошо утоптанная копытами коней колея. И я решил одолеть эти 150 км… на мотоцикле. В райотделе культуры был приличный мотоцикл ИЖ-49, к которому меня тянуло как магнитом. О том, как я пробился к месту моего назначения и не замерз в пути, можно бы написать отдельный рассказ. Но суть не в этом: как бы то ни было, а я все ж таки добрался до музея.
Сторож растопил печь, и я остался ночевать среди многочисленных подлинников переписки политических ссыльных, которые стали потом руководителями Советского государства. Много здесь оказалось интересного. Яков Михайлович был среди ссыльных Сибири вроде начальника штаба. Он сообщал Ленину, как и чем занимаются его соратники, как выполняют партийные поручения. Два подколотых друг к другу письма привлекли мое внимание, и я по памяти хочу процитировать их любопытное содержание.
Свердлов пишет Ленину и «стучит» вождю на Дзержинского: «Владимир Ильич, Камо опять увлекся женщиной и не выполнил партийного задания». На что Ленин отвечает: «Яков Михайлович! Вы же знаете, что самый большой интерес у человека — интерес к другому человеку. Ну пройдет у него все это, и он снова займется партийными делами».
Где-то за полночь раздался настойчивый стук в окошко. «Начальник, можно говорить с тобой?» — расслышал я сквозь стекло голос эвенка в кухлянке. Я запустил ночного гостя в дом. С ним был мальчик лет двенадцати, как выяснилось, сынишка.
— Начальник, деньги есть? — без предисловий начал разговор посетитель.
Я внутренне собрался, но ответил, что есть немного командировочных.
— Ты нам дай их, а мы тебе мясо принесли. — С этими словами эвенк взял из рук сына увесистую котомку с вяленой олениной и вручил ее мне. — Завтра или послезавтра вернем, — показывая на мои скудные командировочные, пояснил он.
Из дальнейшего разговора я понял, что несколько упряжек с эвенками только что приехали из тундры на факторию, где должны были получить деньги, необходимые товары и запастись «огненной водой». Но ответственного за товары, который должен был выдать им все это, на месте не оказалось — уехал в соседнее стойбище. А выпить страсть как хотелось! И хотя фактория — склад товаров — находилась на берегу реки открытая и охраняемая весьма условно, эвенки не стали уговаривать старика — сторожа, а, узнав, что в поселке есть «начальник с района», решили занять у него денег.
Как же я был удивлен, когда через день, уже в сумерках, ко мне снова вернулся ночной гость. Энесай, так его звали, принес деньги и стал настойчиво звать меня в гости. Напрасно я отказывался, ссылаясь на простуду и температуру, — мой новый знакомый был неумолим. Пришлось соглашаться.
Три семьи эвенков расположились близ поселка в чумах, несмотря на то, что для них были построены добротные домики. Встречать меня собралось все стойбище. Семья Энесая: жена, мать и двое подростков с почестями усадили меня среди эвенков. И пир начался. Принесли огромный таз мяса, сухарики и что-то похожее на казахские баурсаки — комки теста, обжаренные в жире. Водку пили осторожно, но что меня удивило — пили все: и мать Энесая, и его жена, и даже дети.
По окончании пиршества Энесай пригласил меня переночевать в его чуме… с женой. Предложение переспать с чужой женой никого, кроме меня, не удивило. Среднего роста, быстрая в движениях женщина лет 35-ти стала ухаживать за мной, всячески показывая свое расположение. С большим трудом, стремясь не обидеть хозяина, я отказался от почетного предложения, ссылаясь на простуду и отсутствие из-за болезни мужской силы.
В последующие два дня, пока рабочие чинили крышу, я общался с эвенками и не переставал восхищаться их искренностью и умением общаться с людьми. Я понял, что и приглашение Энесая воспользоваться его женой было ни чем иным, как естественным проявлением его добрых чувств к гостю. А где же ревность? — скажете вы. Где это чувство собственности на свою жену и все то, что связываем с этим, мы — цивилизованные люди, давно забыв, что отношения между супругами давным-давно регулируются законодательством. Но всегда ли так было? И не с ревности ли началась вакханалия борьбы за превосходство, стремление иметь благ больше, чем у другого?
* * *
Конечно, в наши времена супружеская верность, кроме всего прочего, необходима как средство уберечь род человеческий от смертельных венерических болезней. Но вирус наживы, делячества, пагубное желание выдвинуться в лидеры любым путем, забыв и мораль, и честь, и скромность, поселился во многих из нас. И он — этот вирус, поселившись в отдельно взятой личности, тут же начинает заражать других, становясь губительным не только в отношениях между отдельными людьми и даже нациями, но и между целыми государствами, претенду¬ющими на свою исключительность.
В этом плане мне представляется характерным один случай, происшедший при подготовке очередного материала об ученых Фрунзенского политехнического института. Как-то редактор, вызвав меня в кабинет, сказал:
— Есть интересный повод для публикации у нас в газете о политехническом институте. Там, говорят, изобрели устройство для карбюратора, которое намного снижает содержание угарного газа в выхлопе автомобиля. И ещё: есть там учёный, который добился успехов в области информационных технологий. Поезжай-ка в институт и опиши все эти дела.
Вскоре я выдал очерк «Поиск во имя человека». Чтобы вы зримо представили себе моего героя, который изобрел устройство, снижающее загазованность, оценили бы его как человека — Доктора в смысле полезности обществу — привожу очерк без изменения, в его газетном варианте с чисто номинальными орфографическими и стилевыми поправками.
«ПОИСК ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕКА»
Внушительный лист бумаги — авторское свидетельство № 2534. Выдано М. А. Ковалевскому — преподавателю автомобильной кафедры Фрунзенского политехнического института на температурный корректор к карбюратору К-22, на котором в настоящее время работает добрая половина всего автопарка страны.
Даже не верится, что маленькая, длиною в спичечную коробку и вдвое уже нее, пластинка цвета алюминия, состоящая из двух металлов и оттого получившая название биметаллической, почти разрешает одну из сложнейших проблем ХХ века: загазованность городов выхлопными газами автомобилей.
— Разгадываю эту задачу с 1946 года, как только взял тему своей дипломной работы: «Влияние высоких температур на работу двигателей», — поясняет Михаил Александрович.
Изобретателю за шестьдесят. Строен. Короткая седая стрижка.
Иссиня-голубые глаза смотрят на собеседника внимательно. Говорит негромко, с чуть заметной, характерной для вдумчивых людей грустинкой в голосе.
Мы беседуем в маленькой полуподвальной мастерской института. Вверху плещется солнечный воскресный день. Здесь тихо, торжественно.
Эта комната — рабочий кабинет Ковалевского. Здесь, оставшись один после шумной студенческой среды, он ведет исследования, захватившие почти всю его жизнь.
Обстановка комнаты вряд ли похожа на кабинетную. Двухтумбовый, истёршийся от времени стол, в недрах которого хранится всякая всячина. Скорее нужная, пожалуй, слесарю, чем учёному. Верстак с миниатюрным токарным станком. Небольшой, такой же ветхий, как стол, шкаф, заполненный до отказа карбюраторами, различными деталями и приборами.
Меня тогда удивила несоизмеримость большого изобретения инженера и обстановки, в которой оно рождалось.
Но последующая беседа разбила это сомнение. Подтверждая свои мысли, Ковалевский неторопливо листал пухлые реферативные журналы и отчеты съездов и международных симпозиумов, в которых наглядно рисовалась картина борьбы ученых с вредным для человека газом.
Получался любопытный парадокс. С одной стороны крупнейшие автомобильные фирмы с их заводами, научно-исследовательскими институтами, прекрасно оборудованными лабораториями, а с другой — неизвестный инженер с группой энтузиастов. …Хотя в НАМИ — мозговом центре автомобилестроения нашей страны — знали об экспериментах автомобильной кафедры Фрунзенского политехнического института и выделили на исследование, правда, скромную, но необходимую сумму средств.
Сейчас кафедра имеет специальную автомашину «УАЗ», на которой проводятся исследования. Оборудована лаборатория испытания двигателей.
Успех пришел к ученому, конечно, не случайно. Потребовались поистине титанические усилия, чтобы довести дело всей жизни до конца.
Сколько раз эксперты из НИИ в ответ на просьбы Ковалевского помочь автомобильной кафедре института средствами на ведение исследовательских работ отвечали:
«В Москве работает специальная лаборатория нейтрализации выхлопных газов ЛАНЭ. Она призвана решить эту задачу».
Ковалевский знал о работе этой лаборатории, о нейтрализаторах, которые там создавались. Но поиск вел другим путем, как подсказывали ему опыт и интуиция.
15 августа 1969 года газета «Известия» в статье «Через выхлопную трубу» сообщила читателям, что с поставленной задачей лаборатория не справилась. «За десять лет работы ЛАНЭ израсходовала только на изготовление опытных конструкций нейтрализаторов два с половиной миллиона рублей. И их пришлось тут же выбросить».
А между тем группа Ковалевского уже имела к этому времени сотни опытных образцов карбюраторов с температурными корректорами. 280 автомашин «Волга» и «ГАЗ-51» почти год проходили испытания в городе Фрунзе. Результат оказался отличным.
Волшебная биметаллическая пластинка, стоимость изготовления которой обходилась буквально в копейки, не только уменьшала содержание СО в выхлопных газах, но и экономила горючее: горячий двигатель лучше заводился.
Таким образом, корректор Ковалевского решал сразу несколько проблем. Они были особенно жизненно важны для республик советской Средней Азии, стран с жарким климатом, куда идут советские автомобили на экспорт. Экономический эффект изобретения только на экономии горючего обещал составить миллионы рублей.
Ещё в 1969 году Правительство Киргизской ССР отдало распоряжение на изготовление 20 тысяч температурных корректоров.
— Сейчас многие заводы, автотресты, министерства присылают письма с просьбой дать чертежи на изготовление корректоров, — говорит Ковалевский, показывая фирменные бланки заводов, министерств и автотрестов.
Мир заинтересовался изобретением киргизского ученого. И понятно, почему. В настоящее время на нашей планете около двадцати миллионов автомобилей. Миллионы тонн угарного газа ежесуточно выбрасывает на человечество автомобильная армада. На один только город Фрунзе (по данным журнала «Совет¬ское здравоохранение Киргизии» № 1, 1967 г.) — его обрушивается в сутки 184 тонны.
В этом журнале в своё время Ковалевский совместно с кандидатом технических наук, доцентом Г. Ф. Скаловым, инженером А. С. Яхно и врачом С. И. Иманбаевым с публицистической страстью разъяснял общественности республики, насколько вреден для города Фрунзе угарный газ. В подтверждение своих слов они привели логику цифр: на улицах Ленина и Алма-Атинской концентрация СО превышала допустимую дозу в 6,3 раза, а летом в жаркую погоду она увеличивалась еще более.
А если эту картину помножить на тысячи городов, задыхающихся в жаре Африки, Центральной Азии, Америки, где работает транспорт с двигателями внутреннего сгорания, — то картина получается глобальных масштабов.
Одним словом, группа фрунзенских ученых с позиции высокой гражданственности и ответственности перед людьми не только нарисовала катастрофическую картину, но и конкретно предложила пути борьбы с черным зловредным облаком.
Статья сыграла свою роль. Заинтересованные министерства республики признали полезность изобретения ученых. На окончательное усовершенствование корректора были отпущены средства.
— Потребовались еще годы, чтобы корректор получили предельно простой. Вот такой, какой вы видите сейчас, — говорит М. А. Ковалевский.
Интересна судьба ученого.
…В 1927 году, на заре советской авиации, он окончил первую военную школу летчиков в знаменитых тогда Качах под Севастополем. Но по состоянию здоровья юноше не суждено было летать. Ковалевский учился в Ленинградском институте инженеров гражданского воздушного флота. Судьба сводила его с Героем Советского Союза летчиком Коккинаки, со всемирно известным конструктором самолетов Ильюшиным. Видимо, в те годы, в период бурного развития советской авиации, в студенте рождался исследователь. Потом начались трудные 30-е годы, Великая Отечественная. Михаилу так и не удалось окончить этот институт.
В 1946 году, вернувшись с фронта, он поступает в военно-транспортную академию и становится специалистом по двигателям внутреннего сгорания.
И только в 1964 году, уйдя в отставку и поступив на преподавательскую работу во Фрунзенский политехнический институт, военный инженер Ковалевский вплотную приступает к исследованию карбюраторов.
Успеху исследовательских работ во многом способствовал чуткий и опытный руководитель кафедры, кандидат технических наук, доцент Г. Ф. Скалов. Помогали инженеру студенты и аспиранты института. Некоторые из них уже защитили диссертации, имеют ученые звания и степени, а Михаил Александрович все тот же. По-прежнему приходит в институт в строгом флотском костюме — память о последних годах службы во флоте — и подолгу остается в лаборатории.
Ученый сам внедряет свое изобретение.
Сейчас кафедра совместно с министерством автомобильного транспорта занята подготовкой 20 тысяч корректоров. Параллельно Ковалевский и его коллеги ведут исследования по другим карбюраторам. К карбюратору новой модели автомобиля «Волга» уже изготовлен корректор, и материалы представлены на рассмотрение Государственного комитета по изо¬бретениям.
Поиск во имя человека продолжается».
Спустя неделю после публикации очерка «Поиск во имя человека» я снова отправился в политехнический. Редактор напомнил, что нужно подготовить статью по информационным технологиям. Заведующего лабораторией на рабочем месте не оказалось. Сотрудники, их было пятеро, туманно отвечали: «Должен подойти». После обеда заведующего — фамилия его была Акаев — я снова не застал. Пытался поговорить с сотрудниками, но они наотрез отказались что-либо сообщить об их, как они выразились, «секретной работе». Я вышел в скверик возле парадного подъезда, решив всё же дождаться неуловимого Акаева. Минут через двадцать ко мне подошел знакомый студент.
— Какими путями к нам в гости?! — приветствовал он меня.
Я решил попытаться расспросить моего знакомого, который учился как раз у Акаева, о моем будущем герое.
— Аскар Акаевич? — оживился студент. — Отличный дядька! Все время улыбается. Мы у него зачеты оптом сдаем. Староста соберет зачетные книжки и все дела…
Мы поговорили еще о делах студенческих, и я вновь пошел в лабораторию информационных технологий. Но заведующего опять-таки не оказалось на месте.
— Звонил, что задерживается. Мы сказали, что его хочет видеть корреспондент. Он просил передать, что будет ждать вас завтра утром, — сообщила молоденькая сотрудница.
Я двинулся к выходу.
— Подождите! Я покажу вам аудиторию, где Аскар Акаевич завтра будет проводить практические занятия, — предложила девушка. Мы заглянули в аудиторию и вместе пошли к выходу. Девушка направилась в ближайший магазин.
— Вот потеряетесь в городе, и достанется вам от заведующего, — пошутил я.
— Да он не сразу хватится. Его вообще-то не очень интересует, чем мы занимаемся.
Мы разошлись, и я позвонил на автомобильную кафедру Ковалевскому.
— Михаил Александрович, здравствуйте! Как двигаются дела с новым корректором для «Волги»?
Ковалевский начал что-то объяснять.
— А как со временем? Дело-то к концу рабочего дня. Не могли бы вы подойти в ближайшее кафе? Выпьем чего-нибудь, поговорим…
— Хорошо, подойду…
Как всегда, Михаил Александрович был в своем черном флотском кителе. Мы поздоровались как старые знакомые. Я уже приготовил две кружки пива. Ковалевский заказал по 150 «Столичной».
Поговорив немного о делах, я спросил Михаила Александровича:
— Когда будете оформлять себе ученое звание?
— Так на это время нужно — бегать по инстанциям, бумаги собирать, банкет заказывать. Не по мне всё это! Обойдусь и так, — заявил собеседник.
— А я целый день ищу Аскара Акаева. Знаете такого?
— Конечно. Молодой, шустрый… Оформляет сейчас бумаги, наверное, скоро «остепенится».
Я поинтересовался, какое открытие сделал Акаев.
— У них там что-то секретное, связанное с информатикой. Коллективный труд, но Аскар, наверное, на себя оформит авторство.
Больше я не стал ничего расспрашивать. Но наутро заявил редактору, что второй материал по политехническому делать не буду. И объяснил, почему. Редактор задумчиво почесал в затылке. Так закончилось мое заочное знакомство с Аскаром Акаевым, будущим президентом независимой республики.
* * *
Работа корреспондента довольно-таки расширяет кругозор, учит аналитике и, что, пожалуй, самое главное, умению разбираться в людях. Это происходит почти со всеми, кто работал в газетах, на радио или телевидении. И не в силу каких-то особых талантов, а из-за самой специфики дела. Постоянное общение с совершенно разными людьми — рядовыми тружениками, учеными, руководителями различных рангов, да и просто доступ к информации, которая не всегда может быть озвучена, формирует характер журналиста. Так что выбор темы, направленность идеи материала, характер его подачи — все ложится на совесть пишущего.
Опытные, тертые «акулы пера» знают, что практически любой факт, заявление, политическое событие можно подать как нечто полезное и отвечающее интересам общества, как бы это ни противоречило истине. Вот этим-то — возможностью черное представить белым, а негодяя и проходимца — героем — часто грешат мои коллеги. И в основном не потому, что так хочется, а под давлением «сверху».
Такова сформированная обстоятельствами негативная сторона журналистского ремесла. Так было в прошлом, так осталось и по сей день: мораль общества формируется политикой и моралью государства. Эта данность присуща всем странам, тем более странам с неразвитой демократией. И журналисты поневоле становятся слугами режима, подчас нанося огромный вред обществу, но оправдывая себя тем, что они всего лишь «солдаты системы». Но ведь даже у солдата всегда есть право внутреннего выбора — куда, в кого и как стрелять. Так и принципиальный, порядочный журналист, профессионал, имеющий собственное мнение, всегда найдет способ изложить свои идеи хотя бы и между строк, но так, чтобы его материал допустили к выходу в свет.
К сожалению, я тогда не воспользовался этой возможностью. Я просто отказался от общения с Аскаром Акаевым, потому что охарактеризовали его, возможно, как хорошего ученого, но человека не вполне надежного, трое совершенно разных людей. Таким образом я провел своё, журналистское, расследование, не посвящая в его суть собеседников. Мне нужна была характеристика интересующей меня личности, данная со стороны. Время показало, что оказался прав.
Журналистское расследование — это, по-моему, наиболее надежный способ узнать правду о человеке или событии. Основанное, скажем, так же, как и милицейское, на системном анализе фактов и свидетельских показаний, оно все-таки заметно отличается от расследования судебного, где свидетель заранее предполагает, чего от него хотят. Безусловно, он знает, что несет ответственность за достоверность своих показаний, но все-таки излагает их, как бы пропуская через призму официального, а не своего личного, непосредственного мнения.
Мне бы хотелось перенести форму журналистского расследования на взаимоотношения людей в обществе. Все мы, соприкасаясь друг с другом, хотим знать: с кем общаемся, кому доверяем. И уж тем более это важно, когда решаем, кому доверить власть. Тут особенно важны принципиальность и личная ответственность за оценку всего, что происходит вокруг. К сожалению, советская система обработки сознания почти напрочь вычеркнула эти качества, заполнив образовавшийся вакуум фатализмом — что будет, пусть то и будет — и ощущением безысходности происходящего.
А на постсоветском пространстве люди окончательно стали терять духовность и уважение к ближнему. И это не их вина. Ответственность за деградацию общества несут горбачевы, ельцины, акаевы и их прихвостни — выжиги и подхалимы.
Со мной можно не соглашаться, но факты неопровержимы. Нравственный настрой наций всегда зависел от их вождей и духовных пастырей. Общество еще не научилось и вряд ли научится в обозримом будущем жить самостоятельно, без наставников-руководителей. Вот почему нам нужны как воздух развитые институты демократии, лидерство в развитии которых взяла на свои плечи Америка и которые пытаются внедрить Россия и некоторые другие страны СНГ. Американцы, сложившиеся изначально как синтетическая нация, не имеющая исторических корней, быстрей и легче пришли к пониманию такой формы государственного устройства. И это дало свои плоды. Они гордятся своей страной. Не случайно так высок патриотизм граждан Соединенных Штатов, их солидарность друг с другом.
…У меня до сих пор перед глазами картина трагедии взрывов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, многократно показанная всеми телеканалами. Я вижу, как по боковым лестницам рушащегося здания тянется сверху человеческая цепочка. Какие-то молодые люди толкают перед собой инвалидную коляску с пожилой женщиной. Осторожно, без паники.
Так вели себя граждане Америки перед лицом почти неминуемой гибели. И мне подумалось: не дай Бог, случись что-нибудь подобное у нас, те, кто поздоровее и посильней, просто выбросят инвалида вместе с его коляской, лишь бы прорваться вперед, чтобы спастись. И у меня есть основания так думать. Сколько крови пролилось в странах СНГ после развала Союза при дележе собственности, во взаимных обвинениях по национальному признаку, просто потому, что выпустили из бутылки джина под названием «алчность».
Столкнулся и я с волчьим оскалом новоявленного собственника. Как-то я припарковал свою «Волгу» с прицепом возле небольшого базарчика: надо было кое-что купить. Пока меня не было, мальчишки, снующие среди машин, вытащили чеку от форкопа, а контрольные цепи не были закреплены гайками. И едва я тронулся с места и выехал на середину улицы — скорость была не более 20 километров — прицеп сорвался с форкопа и пошел гулять по проезжей части. Сильно повредив проходящие «жигули» пожилого водителя и развернувшись, он тихо подкатил к противоположной обочине и чуть-чуть чиркнул дышлом заднюю часть 600-го «мерседеса». Водитель «жигулей» не успел подойти, как на меня набросились молодой здоровяк в долгополом, черном пальто, хозяин «мерседеса», и его охранник. Они сорвали с меня кепку и, матерно ругаясь, потащили за руки к своей машине. «Мы за свою собственность постоим, — шипел нувориш. — Щас за все заплатишь». Я провел пальцем по черте, которую оставило дышло. Судьба сжалилась надо мной. Оно только смахнуло грязь и пыль с задней части шикарной машины. Бизнесмен с сожалением выпустил мою руку.
С пожилым водителем «жигулей» мы спокойно разрешили конфликт через ГАИ. Конечно, авария обошлась мне недешево. Но не в этом дело. Как ножом полоснуло по сердцу подчеркнуто хамское отношение молодого жлоба ко мне, пожилому человеку, и его готовность немедленно приступить к физической расправе. «Да не принимайте близко. Сам-то он пока еще ничего не заработал, пользуется результатами нашего труда», — успокоил меня водитель «жигулей», ставший свидетелем этой безобразной сцены.
Рассказанное мною типично для всего пространства бывшей Страны Советов. Приватизация народной на словах, а на деле государственной собственности, превращенная лихими действиями «молодых» реформаторов-теоретиков и алчных руководителей, учуявших, что из этого можно немало извлечь, расколола общество на очень богатых и на очень бедных людей. Причем богатых оказалось не более двух процентов населения бывшего Союза.
Конечно, жизнь по новым законам у народов 15 стран, ставших самостоятельными, сложилась по-разному — в зависимости от интеллекта и, главное, порядочности их первых руководителей. Характерным примером того, какую роль может играть личность в судьбе народа, является Казахстан. Там в первые переходные годы тоже было допущено немало ошибок. Но Нурсултан Назарбаев сумел так организовать структуру управления экономикой, что объем ВВП (внутреннего валового продукта) превзошел даже россий¬ский. Секрет успеха экономики Казахстана — в волевых качествах их президента, его умении мыслить аналитически. Назарбаев, например, вовремя понял, какой негатив в обществе несут новоявленные олигархи. И Нурсултан Абишевич четко заявил: «Я не допущу в стране олигархического капитализма». В результате заработная плата и пенсионное обеспечение старшего поколения позволили людям в этой стране жить прилично.
Разоренному и нищему народу Кыргызстана, не худшая часть которого двинулась на заработки в соседние страны, пока остается с завистью смотреть на процветающие народы и их руководителей.
Забегая вперед, скажу: не случайно, как только на церемонии инаугурации нового президента Кыргызстана появился Нурсултан Абишевич, тысячи кыргызстанцев, собравшихся на главной столичной площади, встали и стоя приветствовали его бурными рукоплесканиями. Они прекрасно осознали, что может значить один человек — руководитель государства — в судьбе своей страны, и их личной.
Так что президента Казахстана, Нурсултана Абишевича Назарбаева можно заслуженно назвать, при всех издержках существующей системы, настоящим Доктором страны, заботливым отцом своего народа.
Однако официальное сообщение в СМИ о том, что Назарбаев вошёл в десятку миллиардеров-президентов, и то, что он скупает за миллионы недвижимость за рубежом, негативно сказалось на моральном климате в стране. Это несмотря на явные успехи Ка¬захстана в промышленности и других сферах. Олигархи-президенты становятся невольными символами коррупции, которой Нурсултан Абишевич сам объявил войну. Существующая система социального неравенства в СНГ, порождённая первоначальным губительным распределением материальных благ после развала Союза, создала не только непотопляемую коррупцию в бывших соцстранах, с которой невозможно бороться никакими детекторами лжи и репрессивными мерами, но растоптала в обществе мораль и стыд. Странам СНГ навязали устаревшую мораль капиталистической системы. Это привело к тому, что участились случаи суицида, нетерпимости к окружа¬ющим даже в экономически крепких странах СНГ. Она — эта система превыше всего ставит богатство, а не ум, воспитание, образованность. Вот что говорит по этому поводу великий гумманист Индии Рабиндранат Тагор, который высоко ценил Джавахарлала Неру: «Что может быть постыднее преклонения перед богатством? Надо остерегаться, чтобы эта мерзость не проникла в плоть и кровь». К сожалению, она уже проникла, и заразный вирус наживы всё больше и больше разрушает наше чиновничество и парламенты.
* * *
Однако вернемся к нашему повествованию. В первой половине 70-х, когда я работал уже в недавно открывшейся газете «Вечерний Фрунзе», мне пришлось вторично стать крестным отцом совершенно нового дела. Произошло это так. Вызывает меня к себе тогдашний редактор газеты Виктор Михайлович Кирпиченко и говорит: «Я внимательно просмотрел вашу трудовую книжку. Где ж вы только не работали… Ну хоть роман пиши о ваших похождениях». Я молча слушал и тоскливо думал: «Наверняка уволит!»
Причина была. На днях я написал репортаж из местного зоокомбината. Рассказывая в нем о животных, которые находились в его многочисленных вольерах, упомянул и кота-манула. Это довольно крупный и сильный хищник. И черт дернул меня написать: «…загадочно светятся огромные круглые глаза, черного как смоль кота…» Не знаю, как я допустил такой «ляп»; на самом деле кот-манул был не черный, а рыжий.
В редакции эту неточность никто не заметил, и репортаж даже похвалили. Но нашелся дотошный пенсионер, он прислал в редакцию письмо с ехидными замечаниями в адрес газеты и корреспондента и с уточнением: коты-манулы никогда черными не бывают, они по природе своей только рыжие.
За неточность в материале мне вкатили строгий выговор. Теперь же моя одиссея с переходами от одной работы к другой вполне могла обернуться увольнением. В то время таких, как я, кадровики называли «летунами» и крайне неохотно принимали на работу.
— Нн-н-да… — протянул редактор и постучал по обложке моей пухлой трудовой книжки. — Выходит, кот-манул подманул... — и, взглянув на мою понурую голову, неожиданно улыбнулся. — Но вызвал я вас по другому поводу. На последней полосе газеты будет реклама. Вот вам и поручим организовать это дело!
Мало кто из нас тогда знал, что это такое — настоящая реклама. (Призывы «Летайте самолетами Аэрофлота!» и «Храните деньги в сберегательной кассе!» не в счет.) Редактор пояснил, что реклама — это когда организации и граждане могут сообщать через газету о своих нуждах или достижениях. Например, в какой-то организации есть лишний трактор; его нужно продать, а купить, допустим, автомашину. Или кто-то ищет спутника жизни. Такое тоже можно печатать.
— Вы должны отвечать за правильность и достоверность рекламы, а также редактировать текст. Так что ответственность за четвертую полосу целиком ложится на вас. И вот еще что: реклама будет платной, за полосу — не менее двух тысяч рублей (по тогдашним котировкам примерно 2100 долларов — прим. авт.). Это деньги в партийный бюджет. Так что будьте внимательней. Поезжайте в Душанбе, Алма-Ату, там уже делают рекламу. Ознакомитесь — и приступайте, — закончил редактор.
Мне выделили в конце коридора комнатушку, где прежде технички хранили метлы, веники, ведра и прочий инвентарь. Мои острые на язык коллеги быстро окрестили ее «предбанником», а меня стали называть Тапой Чормоевым. Я выписывал счета, собирал деньги. Все до копейки шло на счет издательства, оттуда в партийную кассу и обратно уже не возвращалось. Так что никакого отношения к миллионеру, владельцу нефтепромыслов и пароходов, я не имел. Но прозвище «Тапа Чормоев» прочно за мной закрепилось.
Конечно, не обошлось новое дело и без конфузов. Помню, пришли ко мне в «предбанник» директор шампанвинкомбината с главным инженером. Подают бумагу. Оказывается, на всемирной выставке вин в Дамаске киргизское вино «Мускат фиолетовый» получило золотую медаль. Повод для рекламы был, и руководство шампанвинкомбината просило отрекламировать вообще всю продукцию, начиная от знаменитого киргизского бальзама и коньяков и кончая кагором.
Дня три я изучал на купажном производстве, в лаборатории и подвалах комбината премудрости изготовления коньяков и вин. Причем, как только я ехал на комбинат (за мной закрепили редакционную «Волгу»), тут же ко мне подсаживались ребята из промотдела, секретариата и даже партотдела. В конце недели редактор не выдержал и сдержанно сделал мне замечание:
— Товарищ Свирщевский, я, конечно, никогда не видел вас выпившим. Но вот странно: как только вы уезжаете из редакции, куда-то деваются мужчины из всех отделов.
Я пожал плечами в ответ, тем самым, давая понять, что ни при чем. Но в последний набег на подвал с коньяком взял только одного, самого надежного друга.
Материала по шампанвинкомбинату набралось много, и я сделал рекламу на разворот, т. е. на две газетные страницы, под броским заголовком: «Напитки бодрости и здоровья».
На следующий день прихожу на работу, и секретарша тут же ведет меня к редактору. Кабинет находился на теневой стороне, в нем всегда царил полумрак и как всегда горела настольная лампа.
— Гера, у шефа какой-то человек из ЦК, — шепнула мне секретарша.
Возле редактора сидел респектабельный мужчина.
— Садитесь, Свирщевский, — пригласил редактор. Я присел на крайний стул, подальше от начальства.
— Скажите, товарищ Свирщевский, создал ли я вам условия, чтобы вы ознакомились со спецификой рекламного дела? — издалека начал редактор. Я приготовился к худшему. Официальное обращение не сулило ничего хорошего. Я уже по горькому опыту в Семипалатинске, да и здесь, в редакции, когда меня «кот-манул подманул», знал, что выпущенный в свет материал может бумерангом возвратиться к своему автору и нанести ему удар.
— Конечно, Виктор Михайлович. Я ездил в Душанбе, Алма-Ату, знакомился со статьями по рекламному делу…
— Транспортом вы обеспечены. В последнее время я вообще не езжу на машине. «Волгой» в основном пользуется Свирщевский, — обращаясь к товарищу из ЦК, доложил редактор. И вновь повернулся ко мне.
— Мы договаривались, что ответственность за рекламу несете вы, Свирщевский, хотя под полосами и не ставится ваша подпись.
Я подтвердил мысль подстраховавшегося редактора.
— В общем, все условия для четкой организации нового для нас дела, были созданы, — подвел он итог. Я подтвердил и это. — Так почему же вы закон нарушаете?! — повысил голос шеф.
У меня все оборвалось внутри.
— Какой закон, Виктор Михайлович?
— Как, какой закон?! Реклама спиртных напитков в СССР запрещена! — отчеканил редактор.
— Вчера нам позвонили из идеологического отдела ЦК КПСС и указали на нарушение закона, — не спеша и веско произнес наш гость из ЦК КП Киргизии.
Я стал оправдываться:
— Реклама продукции нашего шампанвинкомбината имела информационный повод. Это одно. Второе: в рекламе каждого напитка содержатся рекомендации, как и в какой мере его нужно пить. Вот, например, материал по кагору. На купажном производстве я узнал, что его в качестве составной части некоторых диет рекомендуют врачи. Они утверждают, что кагор полезен больным. Вот это я и старался объяснить читателям… А что существует запрет писать о водке, простите, не знал.
— А сами-то вы что предпочитаете? — прервал мои разглагольствования редактор.
— Зарплата маленькая, Виктор Михайлович! Потребляю редко и что придется, — искренне отрапортовал я, вскакивая со стула.
Цекушник прыснул в кулак:
— Ладно, товарищ Свирщевский. На первый раз надо простить его, Виктор Михайлович. Но в следующий постарайтесь не допускать таких ошибок, — напутствовал меня партийный босс.
Заканчивая эту историю, я должен снова вернуться к извечной и порочной черте характера людей, которые в силу сложившихся обстоятельств получили право распоряжаться богатствами страны. Уже в те годы чувствовалось, как слабеет дисциплина в среде партийного руководства и что творит с ним неуемная жадность.
Рекламное дело, которое я начал в столице Киргизии, ежемесячно приносило в партийную казну 90 тысяч рублей, или почти 100 тысяч долларов. Мне же, непосредственно занимающемуся им, и моим коллегам — художнику, фоторепортеру, выпускающему и другим редакционным работникам, которые имели пусть и косвенное отношение к рекламе, от этой, по нашим меркам огромной суммы, не доставалось ничего. Я по-прежнему получал свои 120 рублей, а подготовленные в печать рекламные тексты гонораром не оплачивались. Так что лозунг «От каждого — по способностям, каждому — по труду» и здесь был не более чем блефом.
Сейчас реклама стала непременной частью бизнеса и всё глубже проникает в личную и даже интимную жизнь. Рекламные агентства получают огромные гонорары. Но, почувствовав, что при новой системе взаимоотношений в обществе без них не обойтись, дельцы от рекламы стали безбожно завышать цены на объявления, причем не неся никакой ответственности ни за содержание, ни за нравственность, ни даже за визуальное и звуковое качество публикуемых материалов. Граждане тонут в потоке зачастую совершенно бессодержательных рекламных роликов, вклиниваемых к месту и не к месту. Люди теряются в этом потоке лжи и обмана. И делается это не случайно.
* * *
Позволю небольшое отступление. Во второй половине 70-х, работая уже в газете «Железнодорожник», я выступил в союзной газете «Труд» со статьей «Пропажа в пути». Речь шла о хищении грузов на железной дороге, несовершенстве нормативного законодательства, определяющего порядок отправки, транспортировки и приемки грузов. Получалось, что ценности в миллиарды рублей, отправляемые по железным дорогам, в пути никто не охранял. Никто не нес персональной ответственности за их сохранность. Дело дошло до смешного. Пачку сопроводительных документов на груз, обычно скрученных трубочкой, передавали машинисту или его помощнику просто так, даже не под расписку.
Конечно, в пути, особенно в Прибалхашье, где на огромных расстояниях нет даже пресной воды, составы останавливали и брали из вагонов все, что нужно.
Такая практика стала почти системой. Крали в основном сами железнодорожники: машинисты, их помощники, составители поездов, работники товарных контор, шоферы и приемосдатчики. Зарплата у них, как и вообще в Советском Союзе, была небольшой, а главное — нигде ничего нельзя было купить: дефицит товаров возник огромный. И вот в такой-то обстановке люди с ослабленным иммунитетом на личное обогащение так же, как их будущий президент Аскар Акаев, пользуясь бесконтрольностью, стали воровать. Крали сначала помалу. Потом контейнерами. Потом — целыми вагонами.
Я пишу эту документальную повесть с одной-единственной целью: проследить истоки подминающего общество криминала, его персонажей, которых называю «ворами». И противопоставить им других, порядочных людей — истинных носителей культуры, нужных обществу, которых мы условились называть «докторами».
Я еще и еще раз буду напоминать вам, читатель, как бывает страшен для общества человек, которым движет одно-единственное чувство — алчность и стремление к наживе. Этот человек, быть может, и сам об этом не подозревая, болен очень опасной и заразной болезнью. Он уже потерял чувство соразмерности: чего и сколько ему нужно в этом мире. Он будет красть, тащить все, что попадет под руку, даже не задумываясь, нужно ли награбленное ему и его семье.
Машинист тепловоза Чуйского отделения дороги в Прибалхашье, награжденный знаком «Почетный железнодорожник», награбил в поездах столько, что все товары, которые он складировал в подвале собственного дома, не уместились в десятитонный «КАМАЗ». «Зачем вам столько краковской колбасы? — спросил я у машиниста, когда в его доме делали обыск. — Смотрите, десятки килограммов ее уже позеленели, а вы притащили еще два мешка…»
«Думал, пригодится», — буркнул, ничуть не смущаясь, новоявленный Плюшкин.
Вот и вся мораль этих людей, независимо, машинисты они или академики-президенты.
На станции Рыбачье, что стоит на берегу красы земной — озера Иссык-Куль, составители поездов и машинисты, вкупе с другими железнодорожниками, опустошали целые вагоны даже не удосуживаясь прицепить их хоть к какому-нибудь попутному составу. Здесь очень большая и разветвленная сеть подъездных путей, так что выгрузить вагон, а потом затолкать в какой-нибудь тупик или товарный двор не представляло особого труда.
Еще нагляднее показывает, каких размахов и наглости достигло воровство, история на станции Берлик в Казахстане. Там местный составитель решил выдать замуж приемную дочь, с которой до этого был в интимных отношениях. Сказано — сделано. Составитель вместе с братом-трактористом ночью подогнали трактор с прицепом к составу, который стоял в ожидании тепловоза на запасных путях, и загрузили полную тележку товарами и продуктами. Водки и вина в составе не было. Они это точно знали, проверив все накладные на груз, а на свадьбу пригласили почти всех обитателей небольшой станции. И гулянка пошла с размахом. Выпили всю водку, закупленную в местном магазине. Деньги кончились. Через три дня братья снова загружают тракторную тележку товарами из вагонов и сдают их… в местный магазин в обмен на спиртное.
Неделю гуляет станция. О массовом кутеже знает местная милиция, но мер не принимает, и это длится до тех пор, пока станция Берлик не парализовала работу всей дороги. И только вмешательство очень больших начальников прекратило воровскую вакханалию.
Десятки железнодорожников и в Берлике, и на станции Рыбачье, и других были арестованы. Несовершенство системы транспортировки грузов, когда за них никто не отвечал, позволяло железнодорожникам расхищать грузы вагонами. В итоге это заканчивалось скамьёй подсудимых.
Я исследовал сложившуюся на железных дорогах ситуацию. На обсуждение статьи «Пропажа в пути», состоявшееся на расширенном заседании коллегии Министерства путей сообщения, приехал куратор этого Министерства, заместитель председателя Совета Министров СССР Гейдар Алиев. Собравшихся ознакомили с моим материалом.
— Что предлагает автор статьи? — спросил Алиев.
— Он рекомендует вернуться к старой системе перевозки грузов, когда документы передавались кондукторам под расписку, и те, находясь в хвосте, центре и в голове состава, охраняют его с оружием в руках.
— А сколько денег потребуется на содержание кондукторов в стране? — задал новый вопрос Алиев.
Ему назвали сумму.
— А сколько уплатила железная дорога клиентам за недостачу грузов?
Ему вновь назвали цифру — намного меньшую, чем первая.
— Ну, в таком случае вопрос исчерпан. Нам невыгодно возвращаться к старой системе. Нужно просто усилить вневедомственную охрану поездов.
Всю эту историю с обсуждением моей статьи в высоких инстанциях рассказал мне Виктор Нилович Иванов, тогдашний начальник Фрунзенского отделения Алма-Атинской железной дороги, который присутствовал на заседании коллегии.
— Так Алиев, выходит, не знает истинного положения дел с сохранностью грузов на транспорте? Но ведь вы — железная дорога — монополисты в доставке их на большие расстояния. Кроме того, железнодорожники — государство в государстве со своими законами, милицией, прокуратурой и, конечно, недостачу грузов вешаете на шею клиентов, — заявил я начальнику отделения.
Виктор Нилович загадочно улыбнулся:
— Ты же собкор нашей ведомственной газеты. Так что должен отстаивать интересы железной дороги.
— Причем здесь принадлежность к ведомству? Ситуация противоречит государственным интересам, — не согласился я.
Вскоре мои слова подтвердились. Как-то я зашел на прием к вновь назначенному председателю Совета Министров Киргизии Султану Ибраимовичу Ибраимову. Исполнялось 50 лет с тех пор, как на станцию Пишпек пришел первый паровоз. Мне нужно было подготовить статью предсовмина о том, что дала железная дорога для развития республики. Один экземпляр этой статьи под заголовком «Дороги Киргизии» до сих пор хранится у меня в архиве.
После беседы на заданную тему Султан Ибраимович встал из-за своего огромного стола, подошел ко мне и неожиданно спросил:
— У вас время есть?
Я удивился:
— Вы же руководитель республики. Как же не может быть времени для вас?!
— Тут такое дело, — начал Султан Ибраимович. — Недавно состоялось заседание бюро ЦК. Ситуация такая: предприятия стонут от хищения грузов на транспорте. Где-то в пути сорвут пломбы, откроют двери вагона или контейнера, и так, с распломбированными и открытыми дверями, они доставляются в Киргизию — или пустыми, или с остатками товаров. А железная дорога от претензий клиентов отказывается и недостачу списывает на их счет. Куда только мы ни обращались — кругом тупик. Вы обслуживаете север Киргизии и часть Казахстана как раз на стыке двух республик. Посоветуйте, что нужно предпринять?
Я рассказал собеседнику про то, как обсуждалась подготовленная мною статья и про резюме Алиева.
— Слышал об этом. Надеялся на положительное решение вопроса. Но что-то же делать надо!
— Выход есть. На станции Луговая нужно поставить пункт комиссионного осмотра вагонов. И все контейнеры и вагоны с сорванными пломбами проверять, выявленные факты недостач переадресовывать соседям, а те эту цепочку разбирательства пусть тянут дальше.
Вскоре пункт комиссионного осмотра грузов на станции Луговая был открыт и, кажется, работает до сих пор. Хотя с развалом Союза и экономики республики количество поступающих в Киргизию составов сократилось. Раньше в Киргизию ввозилось в год 15 миллионов тонн грузов, а вывозилось только пять миллионов.
Но вернемся к статье «Пропажа в пути». На огромном пространстве Союза этот материал получил большой резонанс. В мой адрес пошли десятки, а потом и сотни писем. Жены, матери, другие родственники осужденных писали: «Существующая система транспортировки грузов, как в западню, заманивает наших мужей и сыновей. Воровство на транспорте можно приостановить, только поменяв порядок охраны».
«Трудно ведь удержаться моему супругу от соблазна не взять австрийские сапожки мне в подарок. Ведь за их сохранность никто не отвечает», — так, с наивной откровенностью, писала мне жена одного составителя поездов. И таких писем было много. Но что я мог сделать? Только утверждаться в мысли, что в наши нравы заложен криминал и не каждый может с ним справиться, не ощущая над собой дамоклов меч закона.
Только Его Величество Закон регулирует поведение человека в обществе. Но чтобы он был справедлив, нужна подлинная демократия, а к ней — духовная культура народа, которая со скрипом восстанавливается в настоящее время в России и некоторых других странах Содружества. Тернист этот путь, и много усилий потребуется от первых руководителей молодых государств, чтобы воспитать в народе законопослушание. Но для этого, повторяюсь, нужна кристальная честность прежде всего самих руководителей государства.
К сожалению, идеология многих партийных руководителей как в Москве, так и во Фрунзе была цинична, а порой откровенно безнравственна. Как-то в ЦК КП Киргизии я посетовал, что по моим статьям, связанным с хищением грузов, не принято никаких конкретных мер:
— Так ведь можно отправить в тюрьму всех железнодорожников, — сказал я.
Один из уважаемых мною партийных руководителей, занимавшийся вопросами транспорта, неожиданно для меня отпарировал:
— Во всяком случае, наворованное из страны никуда не уйдет. Граница на замке. Значит, пойдет во благо. Да и людям не будут лезть в голову посторонние мысли.
Теперь границы Содружества не на таком уж крепком замке. Воровство не только не прекратилось, а наоборот, увеличилось. Так что рассчитывать на лучшее нашим гражданам в ближайшем будущем вряд ли стоит. Народ маленькой страны занят в основном одной проблемой: как выжить, как свести концы с концами.
Обидно до сих пор за державу, которая в последние десятилетия перед пресловутой горбачевской перестройкой разлагалась на глазах. В стране совершенно разболталась дисциплина, падала производительность труда. Старческое политбюро уже не могло ею руководить. А тут еще вновь, после конфликта на Даманском, обострились отношения с Китаем.
На восточную границу Союза срочно перебрасывались дополнительные армейские части. В Прибалхашье, на расстоянии почти в тысячу километров, то и дело останавливались поезда с войсками и техникой. В раскаленной безводной степи горели моторы локомотивов. Составы останавливались, а поезда на главном пути Турксиба шли через каждые пять минут.
Часто случались крушения. Но о них, как и о многих других чрезвычайных происшествиях, нам писать строго-настрого запрещалось. Это были «закрытые» темы…
Например, государственной тайной считался истинный размер заработной платы. Видимо, советскому руководству было стыдно за мизерную оплату труда своих граждан. Нельзя было писать о растущей проституции и многом другом. Перед выходом газеты в свет цензор безжалостно вычеркивал строки на эти темы или «зарубал» всю статью.
Создавалось впечатление, что в СССР не происходит ни пожаров, ни взрывов; нет людей, погибших от морозов, бомжей в люках тепловых трасс; нет аварий самолетов, крушений поездов. А между тем, как я уже говорил, обстановка на главном ходу Турксиба в связи с переброской войск на восток создалась напряженная. Составам, чтобы разминуться, не хватало разъездов. Кроме того, поезда останавливались из-за аварий локомотивов. В этом случае машинист должен был срочно сообщать об обстановке диспетчеру, чтобы тот также срочно провел маневры поездной обстановки. Но слишком плотный график движения составов, психологическая и физическая усталость, а подчас и просто халатность машинистов, дежурных по станциям, стрелочников приводили порой к трагическим последствиям.
Однажды в районе станции Сары-Шаган на несколько минут остановился, как планировал машинист, состав с военной техникой. Перегрелись моторы локомотива. Машинист с помощником кинулись к резервуару с пресной водой, не предупредив диспетчера. И тут… На полном ходу в хвост военного состава врезался эшелон с углем. Через три минуты лоб локомотива злополучного военного состава с техникой таранит локомотив такой же серии с порожняком.
Ужас! Подобное могут показать только пиротехники в фильмах о войне… Пока подошел пожарный поезд кабины локомотивов раскалились. В них, сжатых в гармошку, заживо горели машинисты и их помощники. А газорезчики не могли разрезать раскаленный металл, чтобы освободить несчастных. Я как-то видел схожую ситуацию. Не дай Бог быть свидетелем такого кошмара даже во сне.
Покореженные составы растаскивали танками за ближайшие холмы безлюдной степи…
Крушения поездов в 1977 году стали на Алма-Атинской железной дороге столь частыми и трагичными, что умалчивать о них стало невозможно.
Как-то я замещал редактора и задержался в редакции. Вдруг в кабинете раздался телефонный звонок: «Товарищ Свирщевский, зайдите, пожалуйста, в первый отдел, есть срочный материал».
Редакция находилась в огромном здании Управления Алма-Атинской железной дороги. Там же располагалось отделение КГБ на транспорте. Я поднялся на шестой этаж. Чекистов было двое. Поздоровались. Один из них взял в руки несколько пухлых папок и положил передо мной:
— Здесь уголовные дела о крушениях на дороге. Ситуация выходит из-под контроля. Надо сделать все эти факты достоянием гласности.
— Желательно, чтобы материал обо всех этих делах подготовили вы, — добавил второй комитетчик.
Я растерянно смотрел на кэгэбэшников.
— Ребята, если вы хотите меня посадить, то зачем же искать для этого повод? Крушения поездов, как я знаю, — государственная тайна.
Особисты переглянулись.
— Вам бояться нечего. Готовьте статью для вашей газеты. Мы отвечаем.
— Тогда прошу вас ее завизировать, — попросил я.
— Хорошо, завизируем…
На основе переданного мне материала я подготовил большую статью «Расплата за беспечность»; она печаталась в нашей газете с продолжением в трех номерах.
Каких только ЧП на железной дороге, в результате которых происходили крушения, не содержали переданные мне папки! Засыпали за пультами управления машинисты, а на постах — стрелочники. Не замечали сигналы светофоров движенцы, застревали на переездах автомашины, выходили из строя локомотивы. И все это, как потом оказалось, было характерно для железных дорог всей огромной страны. Наконец тему крушений на транспорте рассекретили. Мне заказала статью на эту тему даже газета ЦК КПСС «Социалистическая индустрия», и мой материал «Крушение» был опубликован на первой полосе одной из главнейших газет страны.
Короче, становилось ясно: обстановка на железнодорожном транспорте складывалась критическая.
И вот однажды ночью, когда на закрепленном за мной как за собкором участке — от станции Сары-Шаган до станции Луговая — враз остановились десятки военных поездов, руководство Главного управления передвижения войск, минуя МПС, доложило обстановку личному референту по транспорту Л. И. Брежнева.
Шел третий час ночи.
— Почему остановились войска в поездах на участке Турксиба? — недовольно спросил референта Леонид Ильич, когда тот доложил ему обстановку в Прибалхашье.
— Там нет пресной воды. На огромном расстоянии идет всего одна колея, да и на той рельсы шатаются, — пояснил референт.
— Как шатаются? — окончательно проснувшись, грозно спросил генсек.
Референт набрался смелости и выпалил:
— Шатается не только Турксиб — вся страна, Леонид Ильич, шатается. Пала дисциплина.
И он кратко, без прикрас, пояснил истинное положение дел. Выругавшись, Брежнев велел срочно ехать к Косыгину. Вытащил его из постели.
— Ты что же, Николай Александрович, скрываешь от меня правду?! Звезды мне вешаете, а на Турксибе рельсы шатаются…
Через три дня в Прибалхашье пригнали тысячи заключенных, и началось срочное строительство вторых путей. В том, 1977 году в газетах, на радио и телевидении только и говорили о строительстве Байкало-Амурской магистрали. О срочном строительстве вторых путей в Прибалхашье средства массовой информации умалчивали. Во-первых, потому что большинством строителей были заключенные. Во-вторых, о конфликте с коммунистическим Китаем советские руководители говорить на весь мир считали неудобным. Ну а поскольку стройка на Турксибе получалась полусекретной, ее снабженцы решили кое-что урвать и для себя.
Я приехал на станцию Мын-Арал в Прибалхашье дней через десять после начала стройки. Отряд строителей находился в безлюдной и безводной балхашской степи. Стояла неимоверная жара. Столбик термометра зашкаливал за плюс сорок. Строители-зэки были под охраной, и корреспонденту говорить с ними не полагалось.
Ночевать я остался в вагончике прораба. Он уступил мне свою койку и ушел, сказав, что ночлег у него есть в другом месте.
Утром прораб пригласил меня позавтракать. Столовая находилась в огромной солдатской палатке. Передо мной поставили кружку с квасом, положили луковицу и кусок хлеба. Я вопросительно посмотрел на прораба.
— Так мы кормим строителей.
Я все понял и, молча проглотив скудный завтрак, встал из-за стола.
— Товарищ корреспондент, за палаткой вас люди ждут, — сообщил прораб.
В строгом каре за палаткой выстроились человек сто заключенных. Все молчали. Молчали и конвойные.
— В таком виде и после такого завтрака люди пойдут на работу? — спросил я стоящего возле меня прораба.
Строители, которым предстояло провести целый день на изнуряющем зное, были полураздеты: обувь рваная, да и то не у всех. Кто стоял в одном ботинке или калоше, а некоторые вообще босиком. На руках заключенных были такие же изо¬дранные рабочие рукавицы. Из них торчали пропитанные грязью голые пальцы. Некоторые держали в руках только одну рукавицу. Другие показывали вообще голые, измазанные креозотом руки.
— Вот в таком виде люди и работают, — подвел итог прораб. И добавил, — как я выполню план строительства участка, если люди голодные и раздетые?
Я пообещал разобраться и помочь, еще не зная, как это сделаю.
В советские времена на критический материал руководство реагировало быстро, так как печать была под контролем партии и специальные работники отделов пропаганды и отраслевых отделов, вплоть до секретарей обкомов и ЦК, читали критические, проблемные и постановочные материалы и принимали меры. Правда, так случалось не всегда. Но стройка в Прибалхашье велась по личному указанию Брежнева. Хотя материалы и о ней цензор пропускал со скрипом. Я решил на этом сыграть.
Метрах в пятистах от палатки стоял штабной вагон генерала — начальника службы пути. Я направился туда. С этим генералом я был знаком. Даже как-то раз вместе бражничали. Но субординация сохранялась. Штабной вагон начальника пути, как и другие вагоны руководителей дороги, был сделан с комфортом. В просторном салоне стоял бильярдный стол. В одном конце вагона находились купе для начальства и проводников, в другом — кухня с небольшим баром.
В салоне раздавался стук шаров.
— О! Какие люди к нам пожаловали! — приветствовал меня начальник. Он был, видимо, с большого бодуна, но успел опохмелиться и гонял с адъютантом шары.
— Примешь коньячку? — предложил начальник.
Я не отказался, но попросил начальника уединиться со мной в купе.
— Да не стесняйся, здесь все свои, редактору не скажут, — успокоил меня хозяин.
Я поблагодарил за угощение, но настоял, чтобы мы остались вдвоем.
— Уже неделю торчу на стройке, — пояснил начальник службы пути.
— Меня тоже прислали сюда по жалобе строителей, — в тон начальнику доверительно сообщил я.
Мой собеседник насторожился:
— О чем жалоба и кто пишет? — на правах собутыльника спросил меня генерал.
— Пишут о плохом снабжении строителей спецодеждой и питанием. Стоят подписи некоторых руководителей стройки. Фамилии не могу назвать. Они объясняют, что план строительства будет сорван из-за плохого снабжения. Сегодня утром я проверил. Факты подтверждаются. Вы знаете, что стройка ведется под личным контролем Леонида Ильича. Я обязан дать критический материал. Вас могут снять с работы и даже отдать под суд. На этом участке задерживается передвижение войск на Дальний Восток.
От хорошего настроения у генерала не осталось и следа. Он как-то враз обмяк и, помолчав, спросил:
— А нельзя ли все это как-то спустить на тормозах?
Я пояснил, что расписался за жалобу и мне приказано дать материал.
— Но выход есть, — ободрил я генерала. — У вас, наверное, склады ломятся от спецодежды и резервных продуктов?
— Конечно, — согласился начальник службы пути.
— Так вот, — продолжил я. — Вы можете за день-два подтянуть сюда вагоны со спецодеждой и продуктами?
— Конечно, — оживился генерал.
— Материал должен выйти в газете через три дня. Буквально на следующий день вы даете газете ответ: «Меры приняты». Гарантирую, что отделаетесь только выговором, — закончил я свою авантюрную речь.
На следующий день после публикации материала ответсекретарь газеты Бахыт Ескуатов, хороший мой друг и уважаемый за добрый и отзывчивый характер всеми сотрудниками молодой специалист, делая на планерке обзор материалов, восхищенно произнес:
— Путейцы, оказывается, четко работают. Только опубликовали критику и тут же ответ: «Меры приняты». Гера, ты поезжай в Прибалхашье и проверь: так ли все это?
Я ответил, что уже на следующий день после посещения корреспондента туда пришел вагон со спецодеждой и рефрижератор с продуктами.
— Тогда поставим ответ начальника службы путей в номер, — сказал ответсек. Я утвердительно кивнул головой.
После планерки я рассказал Бахыту всю авантюру со снабжением строителей, оказавшуюся полезной. Ответсек долго смеялся над предприимчивостью собкора.
Таких историй за время работы собственным корреспондентом ведомственной газеты «Железнодорожник» в моей практике было несколько. Все они были чисто практическими, помогающими решить тот или иной хозяйственный вопрос.
Помню жаркое и дождливое лето 1978 года. В тот год в Киргизии выдался небывалый урожай фруктов и овощей. На сбор их мобилизовали школьников и студентов. Планировалось отправить всю эту витаминную продукцию в Сибирь, но, как оказалось, для этого не было вагонов-рефрижераторов. Разразился скандал. Партийные и советские органы республики обвинили во всех бедах железнодорожников. Те защищались, говоря, что заявки на холодильники поданы слишком поздно, что этим подвижным составом распоряжается непосредственно Министерство путей сообщения СССР.
Я решил собрать «круглый стол» из представителей железной дороги, Министерства торговли, Киргизпотребсоюза и аналогичных организаций Казахстана, которые производят отгрузку через станции Киргизии. Позвонил начальнику дороги и объяснил ситуацию. Вечно занятый и четкий генерал прервал меня и спросил:
— Что требуется от меня?
Я ответил, что мне нужен начальник отдела обеспечения погрузки, и с ним мы решим, что делать.
— Ясно, — сказал начальник дороги. — Он поступает в твое распоряжение. Сейчас тебе перезвонит.
Тут же раздался звонок начальника отдела погрузки.
— Мне приказано быть в вашем распоряжении. Что делать?
Я кратко пояснил, что руководство Киргизии «катит бочку» на железную дорогу, обвиняя ее в непоставке рефрижераторных секций.
— Я чувствую, что здесь что-то не так. Приезжайте на станцию Пишпек. Разберемся. Но главное — гибнут сотни тонн фруктов и овощей. Поэтому желательно подогнать в Киргизию 15 – 20 рефрижераторных секций. «Круглый стол» проводим через два дня. Не опаздывайте.
На «круглый стол» собралось 17 человек. Руководство Министерства торговли, Киргизпотребсоюза, директора крупных баз, представители казахстанского Курдая. Стали разбираться.
Оказывается, в Министерстве торговли существует специальный отдел прогнозирования. На этот самый отдел возложена обязанность в зависимости от прогнозов на урожай давать заблаговременно заявки в Москву на потребное количество рефрижераторных секций. Но из-за головотяпства чиновников чуть не погиб труд тысяч школьников и студентов — сотни тонн собранных фруктов и овощей, в которых так нуждается Сибирь.
В конце нашей оживленной дискуссии я пригласил собравшихся подойти к окнам кабинета начальника отделения. Со второго этажа здания открывался вид на всю главную станцию республики. Все ее запасные пути, за исключением главного хода, были забиты рефрижераторами.
— Со всей дороги пришлось собрать и срочно гнать сюда, — сказал начальник отдела погрузки. Все стали его благодарить.
— Теперь нужно срочно организовать погрузку, — сказал я. — Материал опубликуем в нашей и республиканской печати. Так что будем считать: «меры приняты». На этом «круглый стол» был закончен.
Работая в хозяйственной газете, занимаясь конкретными делами, я убедился, как много полезного может сделать собственный корреспондент. На это есть объективные и субъективные причины: собкор работает на все отделы редакции, то есть занимается буквально всеми вопросами, которые ставит жизнь.
Помню такой случай. В середине 70-х Фрунзенское отделение Алма-Атинской железной дороги переходило на другую серию тепловозов, более мощных, чем бывшие «тройки». Тепловозы приходили с Карагандинского железнодорожного отделения уже «бывшими в употреблении». Там провели электрическую тягу и, естественно, перешли на электровозы, а Киргизии отправили машины в самом плачевном состоянии.
Здесь их кое-как подлатали и запустили в эксплуатацию. Но тепловозная служба МПС не запланировала поставку запчастей с заводов-производителей этих машин. В результате произошло примерно то же, что и с рефрижераторами. Двигатели магистральных тепловозов стали выходить из строя. В Чуй¬ской долине в то время нередко можно было наблюдать, как неис¬правный тепловоз, выбрасывая из выхлопных труб черные клубы дыма, еле-еле тащит груженый состав.
Перебои в работе железнодорожного транспорта тут же сказались на экономических показателях республики. Начались сбои в снабжении топливом, подвозкой сырья. Затормозилась отправка готовой продукции. Правительство республики стало терять контроль над темпами выполнения плана промышленностью и сельским хозяйством — раньше эти оперативные сведения исчислялись количеством выгруженных и погруженных грузов.
Одним словом, основная составляющая экономики — железнодорожный транспорт — стала тормозить работу заводов и фабрик. Срывался и график движения пассажирских поездов. По вине железнодорожного транспорта поползли вниз и другие экономические показатели.
Руководство отделения и локомотивного депо попало под жесткий прессинг советских и партийных органов, хотя в сложившейся ситуации оно было совершенно не виновно. Я поделился этими мыслями с главным инженером локомотивного депо:
— Понимаешь, Гера, некоторым локомотивам надо менять полностью агрегаты — дизели, электромоторы. Мы сами этого сделать не можем. Нужны прямые поставки с заводов-изготовителей. А локомотивное депо станции Пишпек в планах службы дороги, МПС и тем более заводов-поставщиков нигде не значится. Что прикажете делать? — прокомментировал мои соображения главный инженер.
Я пообещал разобраться, хотя сам был в отпуске и с больным сыном только что вернулся из Москвы.
(В НИИ сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева нас с трудом как иногородних приняли на обследование, но, ничего утешительного не сказав, отправили обратно). Моему годовалому сыночку с врожденным пороком сердца каждый день жизни давался с трудом. Сердечко его трепетало, с трудом проталкивая по артериям кровь, насыщенную кислородом. Мальчик надрывно и больно дышал, но находил в себе силы улыбаться родителям. Как будто он, а не мы, был виновен в своем несчастьи.
Конечно, я зрительно представлял, в каком состоянии бьется сердечко сына и любыми путями старался добиться, чтобы ему сделали операцию. Скромные знания по сердечно-сосудистой хирургии, которые я почерпнул во время подготовки репортажа «Сердце на ладони», позволили мне убедить А. Масалиева, секретаря ЦК КП Киргизии, ведавшего промышленностью и транспортом, обратиться с просьбой об операции через своих коллег в Москве.
Вот какими заботами я был занят, когда срочно пришлось готовить материал о локомотивном депо.
Я отлично понимал, что в издержках планирования и на сей раз будут виновны местные чиновники. Кому, как не им, были известны подробности перехода Фрунзенского отделения на более мощную, но уже выработавшуюся серию тепловозов. Предполагал я и другое: вынося проблему на всесоюзную гласность, корреспондент неминуемо попадет сам под обстрел местного руководства. Но тогда я даже и частично не предполагал, какие кары свалятся на мою голову. Я ведь представлял ведомство дороги, которое критиковал во всесоюзной печати.
Очень осторожно, в постановочном плане написал статью, не называя даже намеком предполагаемых виновников создавшейся проблемы. Вскоре моя статья «Черный шлейф над долиной», опубликованная в газете «Гудок», вызвала такой резонанс, от которого зашатались карьеры не только высокопоставленных чиновников, но и автора статьи. Удивляться не приходится: такова специфика нашего журналистского ремесла, если, конечно, корреспондент пишет о деле и пытается изменить его в лучшую сторону.
А события разворачивались так. В. И. Долгих, секретарь ЦК КПСС по транспорту, прочел статью «Черный шлейф над долиной» и тут же отдал распоряжение создать «государственную комиссию по расследованию обстоятельств срыва перевозки грузов железнодорожным транспортом в Киргизской ССР».
Но, как говорят, лес рубят — щепки летят. В ходе расследования попутно выяснилось, что у начальника дороги в степях Казахстана пасется несколько отар овец. Высокое начальство из Москвы усмотрело в этом огромный моральный грех коммуниста-руководителя. Злополучные бараны мешали генералу руководить, отвлекали его на внеплановые бешбармаки. В результате начальнику дороги вкатили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Получили взыскания и руководители локомотивных служб. Одним словом, «меры были приняты». Высокая государственная комиссия, вкусив того же гостеприимного бешбармака, разомлевшая и подобревшая, отбыла восвояси.
Пока шла разборка статьи, я находился с больным сыном в Подмосковье. По просьбе Абсамата Масалиевича нам выделили квоту на операцию в Москве. Там в подготовительном пансионате института им. Бакулева сыну делали анализы, и мы терпеливо ждали своей очереди.
Московские специалисты по детской сердечно-сосудистой патологии были самыми лучшими в стране, и палаты пансионата и самого института были забиты до отказа. Там, в центре детских и родительских страданий, я воочию убедился, как жестко мстит человеку природа за вмешательство в ее жизнь. Каких только деток не рождается на свет! И чтобы спасти свое дитя, бедные родители идут на все. Мамы умоляют врачей взять их бесплатными уборщицами и нянями, лишь бы находиться в палате рядом с ребенком. В ход идут деньги, авторитет и связи родителей… Хирурги скрываются от них, уходят с работы и приходят на работу подземными переходами. Но их до¬стают и там.
Не был исключением в погоне за хирургом — маститым профессором с мировым именем — и я.
Я отловил ученого в полутемном коридоре подвального помещения института в конце рабочего дня и умолял сказать мне всю правду о здоровье сына.
— Пока ничего утешительного. Сильно переплелись сосуды.
— Кто виновен во всем этом? — спросил я профессора, сообщив ему, что дедушка мальчика тоже был врач. Он сочувственно покачал головой.
— Диагноз поставить в каждом случае трудно. В большинстве случаев — окружающая среда, пища, пестициды… Мы сообщим вам, сможем ли помочь вашему сыну.
Больше видеть этого хирурга мне не довелось. Дней через пять к нам вышла одна из его ассистенток, тоже профессор, которая вела историю болезни сына, и, извинившись, сообщила:
— Результаты рентгеноскопии показали, что операцию делать нельзя.
Так второй раз безрезультатно закончились наши мытарства в столице.
Дома нас ожидали еще худшие вести. Мне задержали заработную плату, объяснив, что это распоряжение начальства. Надо сказать, что штатную единицу собкора газета содержала за счет монтера электросвязи. Ранее я как-то не обращал на это внимания. Редактор пояснил, что штатных единиц собкоров управление дороги не выделило и по договоренности их содержали за счет других рабочих. Нас, небольшой штат собкоров, такое положение вначале устраивало: мы пользовались всеми льготами железнодорожников. Но потом выяснилось, что такая система практиковалась, чтобы держать нас в узде и мы, упаси Бог, не смели бы критиковать большое начальство, а тем более выносить сор из избы.
Мне же пришлось эту запретную черту перешагнуть. И хотя, как говорят, дело с мертвой точки сдвинулось — в Киргизию в срочном порядке были направлены дизельные двигатели, силовые электромоторы, другие агрегаты и запасные части и, в конечном счете, локомотивный парк Пишпека заработал нормально, — я оказался «стрелочником».
Как уже говорилось, железная дорога — государство в государстве. Стратегическое значение этого вида транспорта в экономике страны еще в первые годы Советской власти заставило ее правительство наделить его особыми правами и полномочиями. У железнодорожников есть свод законов, которые оберегает транспортная прокуратура, своя милиция и даже своя служба государственной безопасности. Весь этот огромный силовой аппарат, где напрямую, а где косвенно, подчинен начальнику дороги.
И вот этот большой железнодорожный босс с генеральскими звездами, которого госкомиссия основательно потрясла и влепила «строгача» за упущения в работе, дает тайную команду своим адъютантам: найти компромат на своего непокорного корреспондента.
Машина подавления заработала. Я вернулся из Москвы, конечно, без копейки денег. Сыну поставили роковой диагноз. Меня опутали долги и безнадега. Выпутаться из долговых пут помог секретарь ЦК КП Киргизии по транспорту Абсамат Масалиев. Я до сих пор, спустя много лет, с теплотой и уважением вспоминаю этого чуткого и высокоэрудированного человека. В отличие от большинства своих партийных коллег Абсамат Масалиевич всегда внимательно вникал в проблемы транспорта, многое делал для его развития и, что самое главное, был внимателен и справедлив к людям.
Выслушав меня вместе с тогдашним заведующим отделом транспорта и связи ЦК Апасом Джумагуловым, посовещавшись и, видимо, поговорив с руководством дороги, оба партбосса — Масалиев и Джумагулов — вернулись в кабинет, где меня оставили. Пожимая мне руку, Абсамат Масалиевич сказал:
— Ваша позиция правильная. Сегодня вы получите свою зарплату.
Действительно, после обеда, подойдя к окошечку кассы, я беспрепятственно получил причитающуюся мне сумму и рассчитался с долгами.
Но на этом преследования за материал «Черный шлейф над долиной» не прекратились. Причем доказать это не представлялось возможным.
Атака пошла сразу с нескольких сторон. Следователь Чуйского отделения милиции предъявил обвинение в том, что мне доплачивают за обслуживание Джамбульского и Чуйского отделений. Чуйской милиции не понравилось, что в одной из статей о сохранности грузов я упрекнул сыщиков в том, что они не занимаются своими прямыми обязанностями: грузы разворовываются, а чуйские милиционеры ловят в степях Аспары молодежь, приехавшую со всех концов России собирать коноплю.
Дело это оказалось прибыльным для ментов. Они сажали в КПЗ молодых наркоманов, сообщали родителям, за что задержано их чадо. Те срочно приезжали за детьми и забирали их за приличный выкуп. Дело это настолько понравилось железнодорожной милиции, что она вообще прекратила охрану поездов. Как же тут было не принять с радостью указание начальника дороги искать компромат на беспокойного корреспондента.
Едва я доказал свою невиновность в оплате за труд, как на меня завели новое уголовное дело. На этот раз вспомнили историю годичной давности. Как-то на День железнодорожника я возвращался на скором поезде «Сары-Арка» в Пишпек. Ко мне в гости ехал художник редакции. Садились на станции Алма-Ата-I. Пассажиров в субботу уйма. Мы предполагали сойти на станции Отар и там пересесть на автобус. Поэтому на столь короткое расстояние места не заказали, а ехали по проездным.
Начальник поезда любезно уступил свое купе корреспондентам. Но уже через несколько минут прибежал механик поезда:
— Ребята, можно с вами разместятся двое контролеров?
Мы ответили, что разместимся. Контролеры вошли с предпраздничным настроением. Мы тоже прихватили «четок». Вначале разговор протекал мирно, хотя эту службу мы недолюбливали. Взятки с проводников и начальников поездов они взимали на полную катушку. Все знали об этом, но доказать мздоимство практически было невозможно. Деньги распределялись в самых высоких инстанциях управления дороги, и проводники предпочитали помалкивать об этом.
Когда пили тост за День железнодорожника, я пожелал, чтобы на пассажирских поездах было больше порядка, чтобы с проводников не брали взятки. И хотя я сказал это безадресно, старший контролер тут же отпарировал:
— Ну, если контролеры взяточники, то вы — корреспонденты — предатели.
Контролер сидел справа возле меня. Я наотмашь ударил его ребром ладони по горлу. Он захрапел, и мы еле его откачали.
Разразился скандал. Перепуганный начальник поезда, боясь вмешательства в драку, сообщил о происшествии по рации в Восточное управление милиции. Оттуда поступила команда: «Снять бузотеров в Отаре и по возможности помирить!»
В линейном отделении милиции Отара я категорически отказался извиняться перед контролером. Отказался извиниться за оскорбление газетчиков и контролер. В итоге нас продержали около двух часов, но все же отпустили. Тогда эту историю замяли, хотя она и попала в оперативные сводки происшествий на дороге.
Но теперь побитому контролеру, видимо, посоветовали подать заявление. И на меня завели уголовное дело.
Я уже говорил, что железная дорога — государство в государстве. Так, по крайней мере, было в советское время да осталось и теперь, после развала Союза. Такие особые привилегии — свои законы, своя прокуратура, своя милиция — даны этой важнейшей отрасли не случайно. Железнодорожный транспорт был экономическим стержнем стратегии огромного советского государства. Даже в такой маленькой республике как Киргизия от его работы зависела вся жизнь. Представьте себе, что в страну не ввезли бензин, солярку, авиационный керосин, другие горюче-смазочные материалы… Все замрет: не взлетят самолеты, остановятся автомашины, комбайны, трактора. Остановится движение.
И такое случалось. Как-то в Боомском ущельи, перекрывая этот единственный проезд, связывающий с Чуйской долиной Иссык-кульскую и Нарынскую области, двинулась сыпучая гора. Сотни тысяч кубов камня и грунта за одну ночь навалились на единственный здесь железнодорожный путь и перекрыли движение. Случилась эта беда в самый разгар уборки урожая. Резервного запаса горючего в областях не было, завозилось оно по плану и только железнодорожными цистернами. Без топлива остались комбайны, трактора, косилки. Круглые сутки на разборке завала работала техника, расчищая пути и укрепляя противокамнепадные галереи. Трое суток под горой посменно дежурили предсовмина и первый секретарь ЦК КП Киргизии.
Вот что такое железная дорога в едином экономическом комплексе того или иного государства.
Но особые привилегии, данные этому ведомству, порождали и особые злоупотребления, которыми вовсю пользовался административный криминалитет. Все это в конечном итоге выбивало из рабочего ритма предприятия и вызывало личное возмущение граждан, постоянно сталкивающихся с беспределом, подмявшим под себя железнодорожный транспорт.
На меня как на собкора, от которого — так казалось людям, — столь многое зависело, сыпались постоянные жалобы. Например, было такое письмо за подписью семидесяти школьников и их руководителя. Возвращаясь из Москвы, они трое суток голодали, несмотря на то, что в поезде находился вагон-ресторан и туда были перечислены деньги на питание экскурсантов.
Конечно, мне пришлось разбираться в этой ситуации и писать о ней. А явление уже было типичным и массовым. Повсеместно в стране не хватало продуктов — особенно мяса, консервов, фруктов, даже селедки. Между тем, вагоны-рестораны получали весь этот дефицит с лихвой. Но вместо того, чтобы варить, парить и жарить для пассажиров, продавали продукты по спекулятивным ценам на попутных станциях. А проданое проводили через отчетные документы как якобы приготовленные супы, гуляши и закуски. Директора вагонов-ресторанов и их начальство жировали, а пассажирам с этого стола доставались одни объедки.
Происходило то же самое и с продажей билетов. Как-то я пошел в кассу за обратным билетом для сестры, приехавшей из Семипалатинска. Каково же было мое удивление, когда кассир, не зная меня в лицо, сказала: «Билеты закончились. Ждите. Может, кто-нибудь сдаст обратно». Но я-то точно знал: поезд на Свердловск только формируется и продажа билетов идет всего час-два.
Предъявив удостоверение, я потребовал перфокарту — разграфленный листок, на котором отмечаются проданные места в вагонах.
— Это бланки строгой отчетности, — заявила мне заведующая кассой. — Корреспондентам мы не имеем права их показывать.
Пришлось приглашать сотрудника ОБХСС (тогда такое право нам предоставлялось) и изымать злополучную перфокарту, на которой оказалось 354 свободных места. В печать пошел материал «Тайна билетной кассы», который наделал много шума.
И вот теперь вся эта свора «обиженных и оскорбленных» с благословения начальника управления дороги набросилась на корреспондента, который, по их мнению, выдал ведомственные тайны, оказался предателем.
Чуйское отделение милиции на транспорте, не раз подвергавшееся критике за хищение грузов в поездах, не заставило себя долго ждать. Станция Отар находилась в его ведении, и уголовное дело против меня возбудил именно тот следователь, который вымогал у родителей малолетних наркоманов деньги за их освобождение.
Ко мне явился капитан милиции с ордером на арест. Увидев мое скромное жилье, он разочарованно произнес:
— А я-то думал, что у вас вся квартира в коврах и серванты в хрустале…
Я попросил капитана дать мне возможность обратиться к транспортному прокурору и в ЦК КП Киргизии. Капитан знал меня и, видимо, был обо мне неплохого мнения.
— Конечно, сходите, позвоните. Только пойдем вместе…
Незадолго до того хорошо знакомый мне юрист, помощник прокурора, попросил меня подготовить постановочную статью прокурора.
— Сделай его умным, — пошутил он, как будто не зная, что творится на железнодорожном транспорте.
Статью я сотворил и принес новому прокурору на подпись. Он внимательно прочел ее и, что меня покоробило, не сделав ни одного замечания, даже не поблагодарив, важно поставил свой автограф. Мне пришлось проглотить это чванство. Тем более, что такие статьи приходилось писать «за дядю» не впервой. В редакциях советского периода существовало правило: 40 процентов материалов корреспондент делал за своей подписью, остальные 60 нужно было организовывать за внештатных авторов. Это было обременительно для пишущей братии. Но зато газета через ее посредство имела массового корреспондента и сравнительно объективно и широко освещала свой профиль вопросов. Обидно было другое: все-таки подготовка статьи — дело кропотливое и трудоемкое, а гонорар за наш труд получали чиновники, оклады которых были гораздо выше.
И вот теперь я пришел, что называется, на поклон к прокурору, которого в свое время «накормил» своими мозгами. Прокурор, видимо, был уже в курсе событий. Поэтому на вопрос: «Почему по конфликту годичной давности избирается крайняя мера — арест, законно ли это?» — промямлил что-то нечленораздельное и успокоил меня:
— Поезжайте… Там разберутся.
Я понял, как там «разберутся», и попросил у конвоировавшего меня капитана разрешения позвонить заведующему отделом транспорта и связи ЦК КП Киргизии А. К. Султанову.
С Абдуразаком Кадырматовичем мы часто встречались по работе. Особенно в последние месяцы. Причина была веская. Высшие партийные органы страны придумали очередной почин: резко сократить число работающих на транспорте. Сейчас, спустя четверть века, когда я пишу эти строки, тот «почин» иначе, как вредительством, не назовешь.
По предложению «сверху» МПС начало резко сокращать штаты. Дело доходило до абсурда. «Корифеи» от транспорта предложили убрать помощников машинистов сначала с маневровых тепловозов, а затем кое-где и на магистральных линиях. Кто знает специфику работы на локомотивах, тот поймет, какой смертельной опасности подвергается все, что следует в составе, перевозящем тысячи тонн грузов, если локомотивом управляет один человек.
Но этим дело не ограничилось. Пришла директива: сократить число охраняемых переездов. На них поставили автоматику. Но бездушная сигнализация часто подводила шоферов, трактористов и даже экскаваторщиков. Участились чрезвычайные происшествия на неохраняемых переездах. Особенно в Чуйской долине, зажатой среди гор. Звук здесь, в этих ущельях, глушится, и водители не всегда слышат гул приближающегося поезда и пытаются проскочить переезд.
Какие только ЧП на транспорте не приходилось мне описывать и анализировать. Однажды пьяный экскаваторщик, пытаясь переехать переезд, заснул. Ковш большой тяжелой машины уперся в рельсы. Двигатель экскаватора заглох, и он замер на рельсах. Спасибо пастуху, который пас невдалеке отару овец. Он увидел приближающийся поезд и, сорвав с себя рубашку, размахивая ею, побежал навстречу составу. Локомотив порезал несколько овец и остановился перед экскаватором буквально в двух метрах.
В другой раз на неохраняемом переезде попал под локомотив пассажирский автобус со студентами, возвращавшимися с сельхозработ. Погибло 25 юношей и девушек. Наконец очередь дошла и до меня.
Как-то в воскресный день, решив искупаться в озере, я сел на пассажирский поезд «Голубой Иссык-Куль». За Токмаком, на неохраняемом переезде, в нас врезался ЗИЛ с прицепом, в кузовах которого было 20 тонн песка. Удар был настолько силен, что сцепку локомотива с вагонами порвало, как нитку.
Локомотив слетел с рельсов, но не перевернулся, а начал скакать по шпалам. Скорость погасла, и многотонная махина остановилась. Но четыре вагона оказались вверх колесами. Все это произошло мгновенно и все мы оказались на потолке вагона. Откуда-то тек ручеек. Я всполошился: соляра! Вспыхнет пожар, а дверь заблокирована. Но выяснилось, что течет вода из титана. С трудом выбравшись через запасной люк и оказавшись на перевернутом вагоне с «репортером» в руках, видя, как плачут женщины и дети, как течет кровь у раненых пассажиров, я записал весь этот бедлам на пленку, наговорил вырывающийся текст и зашел к Султанову. Вместе решили: молчать дальше нельзя. Нужно делать материал в местную и союзную прессу.
Материал об этом крушении был опубликован в республиканской печати, но в союзной не прошел. Потребовалось еще несколько месяцев, чтобы доказать, что молчать о крушениях поездов нельзя и нужно отменить губительные почины по сокращению штатов на переездах в Чуйской долине. Наконец мой большой материал «Крушение», как я говорил и ранее, был опубликован на первой полосе газеты ЦК КПСС «Социалистическая индустрия». Вот так, по совместной работе, мы оказались хорошо знакомыми с Абдуразаком Кадырмановичем Султановым, которому я теперь звонил, ища у него защиты.
— Ты поезжай в Чуйское отделение, раз уж тебя арестовали. А я позвоню ребятам в КГБ, чтобы проследили и не допустили беззакония, — успокоил меня Султанов.
Я отлично понимал, что в инциденте в Отаре виновен сам. Не сдержался. Никто не давал мне права защищать честь журналистов кулаком. Времена дуэлей закончились, хотя, как мне кажется, напрасно. Вместе с этой формой выяснения отношений канули в Лету такие понятия, как честь и совесть. Я же был воспитан, несмотря на искореженное детство и отрочество, на высоких моральных принципах моего отца.
Как-то он рассказал, как они стояли в Баварии после Брусиловского прорыва: «Мы там дорвались до знаменитого баварского пива. Иногда после смены в лазарете выпивали с товарищами за ночь по дюжине бутылок этого крепкого напитка». «А драк и скандалов у вас не было? — спросил я у отца. — Ведь вы все были вооружены!» «Какие могли быть скандалы? — искренне возмутился отец. — А честь! Если что не так — к барьеру!»
В Чуйском линейном отделении милиции мы долго и нудно говорили со следователем об оскорблениях, о чести, совершенно не понимая друг друга. Телесных повреждений у кон¬тролера не оказалось. Или он не взял своевременно медицин¬скую справку о таковых. Так что все обвинение в мой адрес оказалось шито белыми нитками. Следователь строжился и грозился «закрыть» меня в камеру предварительного заключения. Но каждый раз, когда разбирательство доходило до высоких нот и следователь уже намеревался отправить меня в клетку с железными прутьями, он куда-то уходил, а через некоторое время возвращался и все начинал сначала. Я понял, что ему не дают санкцию на заключение меня в СИЗО, и сам перешел в наступление:
— У меня есть показания родителей, какую взятку вы получили за то, чтобы отпустить их детей, арестованных за сбор конопли в Аспаре, — заявил я. — Так что в СИЗО готовьте место себе. В ближайшем будущем…
Мой следователь сник, хотя старался не подать виду. Он-то знал, что я действительно интересовался тремя задержанными: двое мальчиков и девочка из Старого Оскола как-то добрались до станции Аспара по самодельной карте. Романтика приключений привела их к зарослям дикой конопли. Она произрастает здесь на огромной площади — в 10 тысяч гектаров. Злополучную коноплю пытались перепахать, но началась эрозия почвы, и дальнейшая борьба с коноплей грозила превратить этот участок Казахстана в пустыню. Вот сюда-то ежегодно и устремляются охотники за «кайфом» и желанием разбогатеть на дармовом зелье. Это паломничество начинающих наркодельцов продолжалось уже не один десяток лет, и местные милиционеры приспособились собирать мзду с авантюристов, отправляя за решетку лишь тех, кто не мог откупиться.
Наконец удалившийся в очередной раз мой следователь вернулся и взял с меня подписку о невыезде. На этом эпопея преследования за материал «Черный шлейф над долиной», который помог киргизским железнодорожникам резко улучшить поездную обстановку, закончилась. Но начальник управления дороги решил избавиться от беспокойного корреспондента другим способом: штатную единицу собкора на моем участке попросту ликвидировали.
Впрочем, это печальное событие в моей личной жизни под ударами судьбы прошло как бы мимо. Не стало Павлика, моего любимого трагичного сынишки. Родители жены обвинили меня в том, что я выпиваю, это де и обусловило смерть ребенка. Хотя, как позднее выяснилось, причиной порока сердца могла быть и сильная простуда жены в первые две недели беременности. Кроме того, примерно в то же время ей выпало и другое испытание: перед октябрьскими праздниками жену заставили рисовать огромный транспарант. Работая над ним, она наглоталась паров ацетона. Но об этом я узнал потом. А в версию, что трагедия произошла по моей вине, поверили. Как истинный сибиряк, я иногда прикладывался к водке, хотя выпивал в то время в меру и, как говорят, «разум не пропивал». Но в эти собственные оправдания я не верил, и удар судьбы принял таким, каков он есть.
Это тяжко — сознавать, что ты виновен в смерти сына.
Я стал постепенно опускаться. Сделаю как внештатник несколько материалов в газету или на радио и запью. Вскорости жена от меня ушла и тут же вышла замуж за другого. Произошло это так быстро, что я и не заметил изменений в своей жизни. Не знаю, как долго длился бы этот морок, если бы о том, что жена решила со мной расстаться, не сообщил мне товарищ, который работал в одной организации с ней.
Как ни странно, однако это сообщение почти не затронуло меня. Пожалуй, от него даже стало как-то легче: человек, который был связан с моей неудавшейся судьбой, определился и зажил новой жизнью. Вот только депрессия не проходила.
В это время возле меня появилось много так называемых друзей. Бывшие коллеги по перу — собкоры местных и центральных газет зачастили ко мне в гости. Как же, мужик остался один в двухкомнатной квартире в центре города; теперь здесь можно было без помехи выпить, отдохнуть от жены и детей, о чем-то порассуждать. Заканчивались эти холостяцкие встречи как обычно пустым холодильником и беспросветным одиночеством. Отведя душу, женатики разбегались под теплые бока супруг. Я же, проснувшись, включал радиолу, ставил «Белый вальс» и, уткнувшись головой в стену, стонал от собственного бессилья и никчемности. Потом ложился на диван и мучился бессонницей. Вспоминал свою жизнь в ссылке, отца, которого так много и несправедливо оскорбляла судьба.
Помню, как за три года до освобождения, когда мы уже были «коренными» ссыльными, имели собственный огород и дом, папу неожиданно сняли с работы и послали сторожить амбары. Произошло это так. К нам в Богатыревку приехал главный врач района. Папа в очередной раз обратился к нему с просьбой походатайствовать о возвращении ему диплома врача и других документов, которые забрали у него во время ареста. Главный врач, видимо, сам не имел высшего образования и потому относился к отцу предвзято: он ревновал папу. Ревновал за то, что доктор Свирщевский имел огромный авторитет среди больных. При почти полном отсутствии лекарств папе удавалось излечивать даже туберкулез, экземы и прочие хвори, которые были в изобилии среди ссыльных. При этом он пользовался в основном рецептами народной медицины. Туберкулезникам предписывал сало собак, барсука и медведя. Применял различные травы и настои. Он просил бабулек, которые обращались к нему, собирать травы, коренья, а иногда и сам направлял больного к знахарям, которые излечивали даже сибирскую язву, порчу и прочие недомогания, где доктор, как папа считал, был бессилен.
Я приставал к отцу: «Папа! А папа! А почему бабушка Лукерья может заговаривать и лечить некоторые болезни, а вы — нет?» Папа брал меня на колени и в раздумье пояснял: «Понимаешь, сынок, что-то есть в этом мире, чего мы не знаем. В том числе и в медицине. И если бабушка Лукерья может помочь больному, я и направляю его к ней».
Вот за эти-то дела папа и пострадал. В тот день главный врач района — я до сих пор помню его странную фамилию — Убейконь — вернулся из комендатуры расстроенный.
— Павел Васильевич, — обратился он к отцу, — мы держим вас в этой комендатуре как доктора, а не как знахаря. Вы что себе позволяете?
Папа стал доказывать начальству, что это вынужденная мера. Лекарств не хватает, мазей и шприцев для инъекций вообще нет. …Но Убейконь не дослушал отцовские оправдания и в тот же день, даже не оставшись ночевать, что он раньше делал, уехал в район. Вскоре оттуда пришел приказ о снятии доктора Свирщевского с работы. Папа как-то враз замкнулся. Приходили сочувствовать ему больные, но он не вступал ни с кем в разговор. Шел к амбарам и отрешенно сидел с палкой возле верного ему Шарика.
Через неделю папа заснул летаргическим сном. Сказалось сильное нервное потрясение. Пять суток папа не открывал глаз, иногда всхрапывал и стонал. Приходили бабушки. Вместе с мамой обмывали лицо доктора, читали молитвы.
Наконец папа проснулся. Утомленным взором обвел нас и слабо улыбнулся…
А вскоре пришло постановление о нашем освобождении. Мне уже шел пятнадцатый год. Как обрадовались мои родители! Папа даже как-то засветился и стал моложе. Мы тут же, собрав свои нехитрые пожитки, покинули место ссылки. Двести километров сквозь тайгу, перескакивая с бревна на бревно, по сланевой дороге, где погибли тысячи ссыльных, мы пробирались на разбитой полуторке восемь дней.
Остановились в большом и просторном селе Киреевское на берегу Оби. Папе дали фельдшерско-акушерский пункт, и там он проработал вместе с мамой почти до восьмидесяти лет. Вот этот отрезок времени, с 1950 года до начала 60-х, пока мы не уехали в Семипалатинск, где мама разыскала после ссыльной круговерти сестру и брата, были относительно светлым окном в жизни моих многострадальных родителей. И хотя в эти годы родители «добровольно» подписывали на заем для восстановления народного хозяйства почти всю скудную зарплату, жили мы относительно неплохо.
В Киреевском мы держали подсобное хозяйство. Нам выделили угодья под сенокос, и сена мы с лихвой накашивали для коровы и теленка. Сажали картошку; она в тех краях на песчанике давала добрый урожай. Хорошо произрастали на берегу Оби огурцы, помидоры и прочая огородная зелень, которую мама в изобилии заготавливала на зиму. Но тяга к родным, желание провести остаток жизни в кругу родственников, заставили моих родителей продать хозяйство, дом и с приличными деньгами (к отъезду родители скопили примерно 40 тысяч рублей) двинуться в Семипалатинск.
Мы не знали, что в тех краях идут масштабные испытания атомного оружия. Почти каждую неделю дребезжали окна домов и земля под ногами содрогалась от глухих подземных взрывов, хотя город находился от полигона за сотню с лишним километров. И тут, прожив у родственников дня два-три, пока искали дом, мы испытали новый удар судьбы, обрушившийся на нашу семью. Грянула денежная реформа. От наших сорока тысяч осталось только три. За эти деньги мы купили времянку с фундаментом и вновь обрекли себя на нищету.
Но мы еще не знали, на какие нечеловеческие испытания через каких-то двадцать лет вытолкнут народ огромной совет¬ской империи наше закомплексованное правительство и авантюрная политика, совершенно не разбирающихся в экономике, «вождей» коммунистической партии.
Но пока жизнь шла своим чередом. Стресс после смерти сына и ухода жены постепенно ослабевал. Иногда утром, после встречи с многочисленными товарищами, я с удивлением сознавал, что все еще жив, хочу есть и пить. И что пора искать работу, потому как вынужденное «чудо голодания», которое иногда длилось три-четыре дня, ни к чему хорошему не приведет.
И я решил: «Судьбе угодно, чтобы я жил — значит, буду жить!»
Квартиру мне дало правительство республики за помощь, которую я постоянно оказывал Киргизии, будучи собкором газеты «Железнодорожник» по Казахстану и Киргизии. Тогда в условиях огромного Советского Союза это было возможно. Например, в конце 70-х годов возникла острая необходимость постройки нового товарного двора в восточной части столицы. Старый товарный терминал на станции Пишпек уже не справлялся с потоком грузов, проходящих через него. По согласованию с руководством республики я подготовил под рубрикой «Узел транспортных проблем» несколько статей за подписью специалистов-железнодорожников, Героев Социалистического труда и орденоносцев и одну свою для союзной печати. Естественно, что эти публикации читали в верхах, и Киргизии выделили более трех миллионов рублей на строительство товарного двора Аламедин. В то время такие деньги могла бы изыскать и сама республика, но по существующей тогда технологии финансирования выделить на строительство из союзного бюджета свыше трех миллионов мог разрешить только Совмин СССР.
Таким же образом была проведена реконструкция самой станции Пишпек и развернуто большое жилищное строительство для семей железнодорожников. Так что квартиру мне дали не в ведомственном доме, а в горисполкомовском, в центре города. Стоило мне пройти сто метров, и я оказывался на проспекте Дзержинского, в самом центре столицы. Вот там-то я и встретил вновь моего давнего знакомого — кинорежиссера Мелиса Убукеева.
— Читаю иногда твои статьи, — сказал мне Мелис. — А вот видимся редко.
Я пояснил, что обслуживал большой участок в 2000 километров на территории двух республик.
— Да, это масштабно. И статьи у тебя в основном проблемные, — похвалил меня Мелис.
— Как сама жизнь, — ответил я. — Только вот за эти проблемы меня и выгнали с работы. — И я кратко пояснил, как было дело. Мелис посочувствовал и неожиданно предложил:
— Тебе надо специфику кино изучить. Возможно, напишешь толковый сценарий. Я сейчас запустился на большой художественный фильм «Тайна мелодии», о временах джунгар¬ского нашествия на Киргизию. Но у меня штат уже укомплектован, приступили к съемкам. Я поговорю с Толомушем Океевым. У него идет подготовительный период к съемкам художественного фильма «Уркуя». На том и расстались. А вскоре меня назначили заместителем директора этого фильма, где я хорошо познал специфику съемок фильмов в те времена.
Заключалась она для администрации в следующем. Кроме всех хозяйственных забот — обеспечения жильем, транспортом, реквизитом, покупки билетов и десятков других дел, которые всегда присутствуют в киногруппе из 40-60 человек, — главной моей задачей в «специфике» съемок стала проблема… списания денег.
В те времена считалось, что командировочных расходов в три рубля вполне хватит для комфортного проживания даже в Москве. И вот мы едем в Белокаменную, расходуем свой лимит на группу из трех-четырех человек в первый же день и начинаем тратить деньги, которые у меня в подотчете. А потом их надо как-то списывать, что-то придумывать, убеждать ревизоров. А расходы — неожиданные, как в любой командировке и в общении с людьми.
По смете нам выделили на съемки фильма где-то 400 тысяч рублей. За два года мы должны были отснять все эпизоды, озвучить их, проявить и смонтировать пленку, и представить ее на суд приемной комиссии Госкино. Слов нет, работа кропотливая и ответственная. Забегая вперед, скажу: «Тайну мелодии» мэтру киргизского киноискусства Мелису Убукееву так и не удалось снять, хотя на съемки было израсходовано почти 600 тысяч рублей. Почему? — на этот счет есть специальное постановление киргизского правительства.
Наш же директор фильма, в прошлом учитель, но достаточно поднаторевший в искусстве списания денег, подсчитал с режиссером-постановщиком, что выделенных нам денег на съемки не хватит. Мы составили дополнительную смету, обосновали ее и, прихватив «Киргизского бальзама» и мумие, отправились с Толомушем Океевым в Госкино СССР на прием к начальнику Управления производством фильмов страны Павлёнку. В начале 70-х это учреждение помещалось в старом купеческом особняке в несколько этажей.
В центре почти круглого здания ходил лифт. Мы подошли к дверям высокого начальства утром. В небольшом полукруглом холле, куда выходило несколько дверей, никого не было. Я по субординации пропустил «творца» вперед и закрыл за ним дверь, скромно посчитав, что моя персона там не обязательна. Толомуш в то время уже снял «Небо нашего детства», другие ленты и был хорошо известен в киношных кругах.
Итак, я давлю косяк двери, куда зашел мой мэтр, и тоскливо думаю, что надо бы опохмелиться. Вчера вечером в гостинице «Ленинградская» мы вели переговоры с каскадерами — на фильм нужны были трюкачи. Ребята оказались знакомыми мне и нашим «творцам» — Кадыржану Кыдыралиеву и Толомушу Окееву.
Заскрипел лифт и остановился на нашем этаже. Из него вышел небритый мужчина в полурасстёгнутых сапожках, модных в то время.
— Вы сюда? — спросил он.
— Жду товарища.
Мужчина молча привалился к другому косяку. В холле не было ни одного стула или хотя бы какого-нибудь приступка, чтобы присесть.
Так прошло минут десять-пятнадцать.
— Василий! Какими судьбами? Вот так встреча! — обнимая незнакомого мне мужчину, обрадовался Толомуш. — Вы познакомились? — обратился ко мне мэтр.
Я отрицательно покачал головой.
— Ну как же так? — явно бравируя ситуацией, воскликнул Толомуш. — Это же Василий Шукшин! Актер, режиссер, писатель. Его же знает весь мир! А вы тем более земляки — оба с Алтая.
Я крепко пожал протянутую мне руку Василия Макаровича. С творчеством его я был знаком не понаслышке и ценил его.
Мы перекинулись несколькими фразами.
— Ну как твой «Стенька Разин»? — спросил Толомуш.
— Все еще тормозят. Подозреваю, что уж очень он умный получился. Не нравится начальству.
— Приглашай своего земляка в ресторан. Его актеры сейчас на съемках. Денег у них, наверное, уже нет, а у нас пока только подготовительный период.
Шукшин понимающе улыбнулся.
Вечером мы встретились в северном крыле гостиницы «Россия». Компания собралась человек на восемь. Мы с Шукшиным оказались рядом, на углу большого стола. Так уж получилось, что мы проговорили с ним почти весь вечер.
Василий Макарович приехал на два-три дня в Москву со съемок фильма «Они сражались за Родину», где он исполнял роль Лопатина, старшего расчета бронебойщиков. В московской больнице лежал его товарищ, которого он с главным врачом договорился навестить.
Разговор зашел об Алтае. Я пояснил Шукшину, что, к сожалению, Алтая почти не знаю, хотя там осталось много родственников — Богомоловых. Такова была фамилия моей матери. Рассказал, что родился в ссылке. И кратко пояснил писателю, которого явно заинтересовала моя биография, что дед мой погиб во время нэпа, а маму выслали в тридцатые годы вместо него, чтобы поставить «галочку» в списке отправленных в ссылку.
— Семья Богомоловых переехала в село Шубенку и там вскоре тоже пошла по миру.
— Шубенка. …Это где-то недалеко от Сростков, моей Родины, — задумчиво сказал Василий Макарович. — Возможно, наши матери даже знали друг друга.
Разговор зашел о несправедливости и капризности судьбы.
Василий Макарович, познакомившись со мной ближе, стал откровеннее.
— Ты вот говоришь, что пострадал за старую коммунистку, документы которой хранили в музее, а саму впроголодь держали. Кто здесь виноват? Я столько трудов потратил, собирая в архивах всё, что известно о Степане Разине. Сценарий написал, оценили его по достоинству, а снимать фильм под разными предлогами отказывают. Не могу запуститься и все. И виноватого не найдешь. Сил моих «дамских» уже нет бороться с этой косностью, глухой стеной непонимания. Вообще я, наверное, неправильно рассчитал свои силы. Ну зачем мне нужно было целых пять лет добиваться московской прописки? «Актер, режиссер, писатель!» На одной ноге стоишь, другой только успевай по кругу отталкиваться.
Я сочувственно слушал мэтра и думал: «Как же так? Человека знает и признает весь мир. И только в его родной стране ему не дают жить и творить».
— Понимаешь, Гера, — говорил Василий Макарович, — повез нас Бондарчук на встречу с Шолоховым. Вот я и посмотрел на него. Сидит старикан в своей станице. Пишет добротный материал. Потом его произведения экранизируют и переиздают. Гонораров хватает. Мало того — короли ему ленты вешают. Перед самым нашим приездом он вернулся из Бельгии, где король наградил его какой-то премией и ленту собственноручно на плечо навесил. …Вот правильно древние греки говорили, — Шукшин сделал паузу и, подняв указательный палец, глядя мне прямо в глаза, отчеканил, — главное в жизни — мыслить спокойно. Действовать самостоятельно. Не спешить, не мельтешить!
Мы выпили за эти слова древних.
— Ну вот видите, как вы сошлись, — обратился к нам Океев. — Давайте выпьем за наш Алтай. Вообще — за Родину каждого из нас!
Все дружно поддержали тост, и на этом наше застолье закончилось.
Мы встретились с Василием Макаровичем на следующий день вечером. Было поздновато, и я сидел в номере один. Раздался звонок.
— Гера, здравствуй! Ты что делаешь?
Я пояснил, что бездельничаю и скучаю.
— Подожди меня. Через полчаса подъеду.
Вернувшись, Василий Макарович вошел ко мне в номер расстроенный.
— Что в этом мире делается? Куда мы идем? — И он рассказал мне, что только что был в больнице.
— Как ваш товарищ? — спросил я.
— А я не знаю. Не пустила меня уборщица, да еще и обругала. Я пояснил ей, что договорился с главным врачом прийти после рабочего дня. Так знаешь, что она мне ответила? Повторить неудобно. Я ей: «В таком случае пожалуюсь главному. И передам, что вы говорите!» А она мне: «Чихала я на вашего главного. Вот если я на него пожалуюсь куда следует за его шашни с медсестрами и еще кое за что, так он вылетит отсюда как пробка!
— Что я мог ей ответить? Она стоит с мокрой тряпкой и готова по спине меня огреть, если войду в дверь. Пришлось вернуться. В общем, стукачество продолжается.
Я испуганно показал на потолок и стены, давая понять, что в номере может быть «жучок».
Василий Макарович увлек меня в ванную и плотно закрыл дверь.
— Ты знаком с Володей Высоцким?
— Слушаю, но лично не знаком.
— А на концерте его был хоть раз?
— Не пришлось.
— Вот что. Давай-ка съездим к нему. Он должен быть сегодня дома. Я расскажу ему эту историю с уборщицей. Он чуткий, поймет. Вообще, вам надо познакомиться. Человек с большой буквы…
Мы зашли в буфет. Хоть частично, но сняли с себя стресс. «Затарились». Я отдал ключи от номера дежурной по этажу, и мы вышли на улицу.
Шел десятый час вечера.
— Не поздновато ли в гости? — спросил я.
— Да он раньше-то дома и не бывает. Подъедем, позвоним…
Пока ловили такси, продолжили разговор о его сценарии — «Стеньке Разине».
— Не хотят они, чтобы бунтовщик умным был. Организатором хорошим и критиком системы — просматривается. А умным — нет! Вот они и тормозят. А иным я своего Стеньку не хочу видеть. Да он таким и был. В жизни…
— Я такую систему нашего руководства заметил, еще когда работал в кинофикации. Получаем как-то новый фильм «Вид на жительство». Два дня крутили с успехом, а на третий приходит телеграмма: «Вид на жительство» с экранов снять. Такие телеграммы мы иногда получали. Я тогда замом по кино в райотделе культуры работал. Меня это заинтересовало. Телеграмму никому не показал, но на одной из киноустановок фильм посмотрел. Оказывается, в одной из туристических поездок в Лондон остался в Англии молодой ученый, которого в России недооценили. Он встречается с бывшими российскими эмигрантами, попавшими сюда после революции. Всем им помогли выжить только солидарность и взаимопомощь. Только из-за этого картину запретили для показа.
— Вот в том-то и дело, — согласился со мной Василий Макарович. — Наше руководство не хочет, чтобы искусство было социальным, помогало людям разобраться в обстановке, обустроить свою жизнь…
Мы так увлеклись разговором, что упустили из-под самого носа такси. В район ВДНХ приехали уже в одиннадцатом часу вечера. Шукшин зашел в ближайшую телефонную будку и позвонил. Недовольный женский голос ответил, что Володя еще не вернулся.
Мы зашли в буфет ближайшей гостиницы. В фойе сидели и лежали с баулами и чемоданами человек двадцать.
— Томят людей, а места наверняка есть, — заметил Шукшин.
Я согласился.
Ровно в одиннадцать Василий Макарович позвонил еще.
— Нет его. И больше не звоните. Поздно уже, — ответил тот же голос.
— Супруга гневается. Ничего не поделаешь, — заметил Шукшин.
Я предложил переночевать в ближайшей гостинице и наведаться к Высоцкому утром. Василий Макарович согласился.
Как администратор я тут же нашел общий язык с дежурной. Стоило это четвертак, и нас провели в большую восьмиместную комнату.
— Ждем делегацию, поэтому номер забронирован, — пояснила горничная.
Мы еще погуторили немножко и завалились спать. Ночью нас никто не беспокоил, но на рассвете пришла та же горничная и предложила нам сматываться. Конечно, ни о каком посещении Высоцкого в столь ранний час не могло быть и речи. Мы вернулись ко мне в гостиницу, выпили горячего чайку и распрощались. Каждого ждали свои дела.
Больше мы с Василием Макаровичем Шукшиным не встречались. Через несколько месяцев о нашей встрече в Москве напомнил небольшой материал в «Литературной газете» под рубрикой «Опыт социального рассказа» за подписью В. М. Шукшина. В нем на примере его посещения больницы ставился вопрос о нравственной и служебной этике служащих. Чувствовалось, что редакция не дала высказаться мэтру во весь голос. Материал получился скомканный и куцый.
А вскоре до Киргизии дошла печальная весть. В каюте теплохода, который киносъемочная группа фрахтовала под жилье артистов, во сне скончался Василий Макарович Шукшин. Но тогда я не мог знать и предполагать столь печальный исход нашего знакомства.
Пока же встречи в Москве продолжались. Как-то утром в гостиничном номере (жили мы с Кадыржаном Кыдыралиевым вместе) он передал мне сценарий фильма. Почитай: Чингиз Айт¬матов написал сценарий на свою повесть «Тополек мой в красной косынке». Мы с Ириной Ивановной Поплавской будем снимать по нему двухсерийный фильм. Кстати, сегодня вечером идем в гости к Поплавской.
Я посмотрел сценарий. Чингиз в роли сценариста выступал, видимо, впервые. Те же пышные романтические отступления, описание природы типа «плыли облака», думы героев и прочее, что бывает нужно в литературе, но совершенно излишне в кино.
— В кино нужно действие и диалог, а этого здесь мало. На две серии сценарий не тянет, — вынес я свой вердикт оператору-постановщику.
Кадыржан немного ко мне прислушивался, хотя я работал на фильме всего лишь администратором. Работа на телевидении и в газетах расширила мой кругозор. И особенно мой авторитет в его глазах поднял двухчастевый документальный фильм «Оодарыш» — о национальном киргизском состязании джигитов на конях. Мы его привезли в Госкино, чтобы сдать приемной комиссии для массового проката. На предварительном просмотре я посоветовал Кадыржану вырезать из пленки небольшой кусок, который противоречил эстетическому восприятию спортивного фильма. Но он меня не послушал, а приемная комиссия в Госкино рекомендовала убрать именно эти метры пленки.
Вечером, в гостях у Ирины Ивановны Поплавской, которая только что привезла с кинофестиваля в Африке приз за свой фильм «Джамиля», я вновь напомнил «творцам», что сценарий по «Топольку» на две серии не тянет. Ирина Ивановна удивленно посмотрела на меня, видимо, решив, что я суюсь не в свое дело. Но Кадыржан пояснил, что у меня есть опыт работы на телевидении и в газетах.
— Мы усилим сценарий музыкой, натурными съемками, эмоциональной работой актеров, — пояснила режиссер. Весь вечер режиссер и оператор-постановщик в основном говорили только об этом. Я почувствовал, что они и сами не очень-то верят, что фильм можно растянуть на две серии. Но авторитет именитого автора стал для них решающим, и фильм «Я Тянь-Шань» запустили в производство в двух сериях. Создателей картины устраивали отпущенные на него большие деньги. Но против фактов грешить нельзя: картина оказалась затянутой и неинтересной.
Так в очередной раз деньги и в искусстве сыграли свою роковую роль. Внакладе остались зрители, а в материальном выигрыше — авторы. Вообще-то, это очень опасно, когда именитый писатель, мастер вымысла и фантазии, берется за какое-то конкретное дело и тем паче выступает с разъяснением роли политического руководителя в жизни своей страны. Помню, как Чингиз Айтматов, которого Горбачев ввел в Государственный Совет Советского Союза, разъяснял непросвещенному народу, как велик и мудр Михаил Сергеевич и как мы не понимаем его великую миссию в перестройке. Вернее было бы сказать, в разрушении великой страны. Да, Горбачев действительно оказался мудрым и способным в этом деле. Лозунг борьбы с пьянством позволил ему зайти в каждый дом, квартиру, оставить обывателя голым и беззащитным перед милицией и еще обрести себе сторонниц в лице большинства женщин, которые благословили его на «священный» поход против алкоголиков.
Огромная страна, зная свой недуг, рожденный нищетой, — пьянство — враз присмирела и затихла, боясь расправы. А Горбачев с навязчивой настойчивостью поливал и поливал народ своими планами и идеями. И его гипнотизирующие речи действовали разрушительно.
В стране стали вырубать виноградники, рушить винодельческие заводы, заменять в них оборудование, бить бутылки на стекла и вагонами, за копейки, отправлять осколки в другие страны. Помню, как директор завода в Алмалы чуть ли не со слезами на глазах показывал нам, как солидная комиссия из Алма-Аты во главе с академиком предписала им выбросить с территории винзавода все старые емкости якобы непригодные для производства соков и купить за бешеные деньги новые, из-за границы.
В запарке перестройки рушили холодильники, в которых можно было развернуться даже на танках. Да мало ли что ни было разрушено в те годы… Я как-то прочел статью одного ученого-экономиста. Он приводит цифру потерь — 600 миллиардов рублей. По валютному курсу того времени это составляло почти 700 миллиардов долларов. Вот во что обошлась горбачевская перестройка нашему народу.
Но и это не все. Из-за малодушия Горбачева и с подачи Ельцина эти два мудреца одним махом разрезали единый, живой экономический организм огромного государства. Как недавно признался в телевизионном интервью Михаил Сергеевич, он боялся, что с ним поступят, как с Хрущевым: «В тот момент я забыл, что я всенародно избранный президент, и меня так просто убрать было нельзя».
В результате всенародный референдум, голосовавший за сохранение Союза, был моментально забыт, и парад суверенитетов, лишивший экономических связей промышленность и сельское хозяйство, остановил почти все заводы и фабрики некогда мощной индустриальной страны, оставил народ без работы и средств к существованию.
Да! Действительно, был мудр Горбачев, как разъяснял нам Чингиз Торекулович. Не могли мы понять его сразу. Зато теперь, когда стало поздно, разобрались сполна.
Так же поздно, господин Айтматов, разбираться вашим землякам с другим вашим протеже — Акаевым, который за 15 лет правления, как об этом говорилось, вообще разрушил страну. Бедные ваши сограждане, Чингиз Торекулович, в настоящее время, когда пишутся эти строки, вынуждены, чтобы прокормиться, рискуя здоровьем, раскапывать на радиоактивных свалках зарытые в них обрезки металла, чтобы сдать их за гроши перекупщикам. Этим несчастным теперь не до ваших книг. Они столкнулись с безумством жизни, такой, какая она есть, — полной лжи и обмана. И вы здесь, господин Айтматов, сыграли не последнюю роль, уйдя от конкретной помощи верившему вам народу.
Где же ваша гражданская позиция, о которой вы так много говорили и о которой ни разу не вспомнили в те пятнадцать лет, когда Акаев глумился над вашими соотечественниками, оставляя их без средств к существованию? А ведь достаточно было вам сказать, что вы ошиблись в Акаеве, и народ не избрал бы его на другой срок.
Горбачев и Акаев! Десятилетиями изрыгали ложь на головы своих граждан роковые президенты. Его Величество Время подвело черту под их губительной болтовней о всеобщем благополучии, в результате которой только кучка изворотливых богачей лопаются от жира. Другой же, основной массе населения, уготована участь вечных социальных рабов воровского капитализма.
Да! Существовавший 70 лет режим коммунистического правления, когда вокруг все было «колхозное и мое», нужно было менять. Время показало, что человек не может строить жизнь без частной собственности. Только она во всех ее проявлениях стимулирует общество в его движении вперед. Но достигнув огромных размеров в руках отдельных личностей (как мы говорили выше), частный капитал стал основной причиной кризисов.
В то время, имея огромный государственный капитал, нужно было рационально распределить его среди всех дееспособных граждан и дать им возможность и дальше преумножать его. Но общенародное достояние растащила кучка ловких авантюристов, стоящих у власти. И мы получили то, что получили.
Так что же делать? На этот сакраментальный вопрос есть вполне ясный ответ. Нужно через суды восстановить права граждан на украденный у них капитал. Не случайно эта, самая действенная, форма демократического восстановления справедливости являлась стержневой в государственном устройстве развитых стран, пока частный капитал олигархов не подавил этот процесс. Чтобы придать этому процессу — справедливому распределению собственности — законный характер, нужно на государственном уровне, всенародно осудить воровские методы приватизации государственной собственности. Только так, практически, а не на словах, нужно бороться с бедностью и коррупцией. И это будет не передел имущества, которого как черт ладана боятся новоявленные нувориши, а разумное распределение капитала, земли и других средств производства. Только после этого народ сможет производительно работать, поднимая экономику страны.
Пока же лучшие земли, сельхозтехника, промышленные предприятия находятся в руках небольшой группы бывших советских руководителей, ставших нуворишами, которые, как та собака на сене, сами не могут организовать производство, и не подпускают к нему рабочие руки бывших законных владельцев.
Я верю, что в решении этого основного вопроса незавершенной революции возобладает разум новых руководителей киргиз¬ского государства, и они, опираясь на наиболее сознательную часть общества, выступят в роли докторов нашего больного многонацио¬нального государства. Мы все должны четко понять, как это не прискорбно: при существующей системе Кыргызстан идет в никуда и будущее наше непредсказуемо. Более того здесь взят курс на уничтожение старшего поколения, чтобы окончательно заставить забыть молодёжь о социальной справедливости в бывшем Союзе.
Вот факты. В Кыргызстане VIP-пенсионеры (16% от общего числа), бывшие высокопоставленные чиновники, «заслуженные деятели», бывшие «красные директора» и партайгеноссе, развалив¬шие и разграбившие страну при Акаеве и Бакиеве, получают в нищей стране басно¬словные пенсии, как в Швейцарии, от 40 до 120 тысяч сомов. На них бюджет расходует 80% всего пенсионного фонда страны, оставляя основной массе бывшего трудоспособного населения пенсионные крохи. От 1500 до 6000 сомов на человека. На которые даже выжить проблематично.
Однако мы увлеклись глобальными проблемами. Перейдем к частностям, которые опять продолжают начатую тему.
* * *
На съемках фильма «Уркуя», который потом получил название «Поклонись огню», в сценарии был такой эпизод. В аил, где жила героиня фильма Уркуя, врывается банда басмачей и творит расправу над сторонниками Советской власти. Отряд басмачей возглавляет курбаши, роль которого исполнял народный артист СССР Болот Бейшеналиев. Меня эти «басмачи» очень беспокоили: нужно было где-то найти реквизит — одежду более чем для сотни всадников.
Жизнь наша стремительно движется вперед, и предметы домашнего обихода, повозки, сбрую для лошадей и прочие мелочи, что окружали людей в те годы, даже деньги тех лет найти было крайне трудно. За пачкой денег тридцатых годов пришлось обращаться в Центральный банк страны. А большую двухколес¬ную арбу, на которой дехкане ездили в Средней Азии, я еле-еле нашел — разобранную — в Баткене у одного узбека.
Теперь надо было одеть ни много, ни мало — сотню всадников.
Деньги на приобретение этого реквизита были заложены в смету, и мы с благословения творцов изрядную часть их уже израсходовали. Но кое-что всё же оставалось, и я на это рассчитывал.
На съемках мы близко сошлись по характеру и взаимным интересам с Болотом Бейшеналаевым и Кадыржаном Кыдыралиевым. Вот к ним-то я и обратился с просьбой помочь найти злополучный реквизит.
— Не беспокойся, пожалуйста! У Болота в Баткене есть хороший знакомый — первый секретарь райкома. Он поможет, — успокоил меня Кадыржан. Болот согласно кивнул головой.
Время съемок неумолимо приближалось, и Толомуш Океев уже дважды интересовался, все ли в порядке с «басмачами». Я докладывал шефу, что все в порядке, а у самого на сердце было беспокойно. Тем более что и оставшиеся сметные деньги на приобретение реквизита потихоньку расходовались. Киногруппа располагалась в полупустом аиле в районе красных гор Баткенского района, и беспросветная тоска заставляла нас наведываться то в чайхану райцентра, то в другие злачные места.
Съемки пока шли в доме Уркуи, и Болот в этих эпизодах не был задействован, а Кадыржан иногда доверял снимать их второму кинооператору и ассистентам.
Надо сказать, что фильм «Поклонись огню» по степени сложности съемок был обычной черно-белой картиной стоимостью 470 тысяч рублей. Подобные фильмы на Западе, в частности во Франции, уже в начале 70-х снимали за три-четыре недели. Нам же на производство фильма отводилось два года. Так что особой спешки не было. Надо было осваивать деньги и, согласно съемочному плану, вовремя сдавать отснятые метры пленки. (Теперь, спустя 30 с лишним лет, когда я пишу эти строки, снимать фильмы в Киргизии стало куда труднее. Недавно всего за десять тысяч долларов киргизские кинематографисты сняли сложную художественную трехсерийную ленту о юноше, заразившемся СПИДом. Так что финансовые возможности самого массового искусства — кино — в результате разграбления республики, сократились в 50 раз.) Денег в ту пору у государства хватало. Но нужно было расходовать их строго по смете. Мы же расходовали, как могли, явно не укладываясь в командировочные — два рубля шестьдесят копеек в сутки.
Наконец, за три дня до начала съемок эпизода с басмачами, Болот сказал:
— Гера, бери операторскую машину и едем к первому секретарю райкома.
Кадыржан тоже поехал с нами. Шикарная машина со срезанным верхом, в которой когда-то ездил сам Берия, была передана «Киргизфильму» недавно и использовалась исключительно кинооператорами для съемок движущихся объектов.
Огромный черный лимузин плавно подкатил к райкому. Мы были приняты на высшем уровне. Болот и Кадыржан переговорили с первым без свидетелей и, выходя, заверили меня: «Всадники будут».
— А как же с костюмами? — засомневался я.
Друзья переглянулись и улыбнулись:
— Все будет в норме, — заверил Болот. — Не впервой водить басмачей в атаку.
Я знал, что Болот — «прописанный» в кино «басмач», и успокоился.
Атаку нужно было снимать на рассвете. Как только появится первый луч солнца, лавина всадников должна хлынуть из-за ближайшего холма и с воем и визгом ворваться в кишлак. Еще затемно ассистенты расставили в трех местах кинокамеры. Толомуш Океев с рупором в руках занял удобную позицию на вершине холма. Мы с Кадыржаном укрылись внизу, возле кинокамер. Потянулись томительные минуты ожидания. Наконец из-за вершины холма стало подниматься красное зарево.
— Где конница? — нетерпеливо спрашиваю у Кадыржана.
— Подожди немного. Появится!
— Если сорвете съемку — вычту из зарплаты, — полусерьезно заявил я.
— Приложи лучше ухо к земле. Они идут!
Я последовал совету бывалого. Через землю хорошо прослушивался гул сотен копыт. И вот конница появилась. Она шла наметом. Впереди, бешено вращая шашкой, пригнувшись к луке седла, с раскрытым в крике ртом и каким-то озверевшим лицом скакал Болот Бейшеналиев.
Меня пробил озноб азарта. Лавина всадников пролетела мимо камер, и Болот завернул «басмачей» обратно.
— Снимите еще один дубль, — приказал Толомуш.
Разгоряченные конники промчались еще раз перед камерами.
— Готово! — прокричал Кадыржан, и всадники стали спешиваться, чтобы получить расчет за участие в съемке.
К нам подъехал Болот. В порыве благодарности я обнял «курбаши» и вскочил на его коня. Скакун взвился на дыбы, и наш фотомастер запечатлел этот «исторический» момент.
— Где ты раздобыл реквизит? — совершенно искренне обратился я к Болоту.
— Так они с семнадцатого года не переодевались, — на полном серьезе заявил Болот. — Только свистни, и таких джигитов за день можно тысяч семьдесят набрать.
Я понял все и пригласил товарищей «немного согреться».
На этом моя административная работа на съемках закончилась. Как списывать подотчетные деньги, ушедшие на общие расходы, я не знал. Да такие «нюансы» съемок меня больше не интересовали.
Часть вторая
…НО ДО РАЯ НА ЗЕМЛЕ ЕЩЁ ДАЛЕКО
В период так называемой перестройки я написал документальный сценарий двухчастевого проблемного фильма «Заоблачная магистраль». Фильм был снят и до сих пор находится в прокате. В Госфильмофонде республики есть еще два моих одночастевых документальных, тоже проблемных фильма. И на этом мое кинотворчество вроде бы закончилось. Но через некоторое время ко мне пришел герой моего фильма «Заоблачная магистраль» и чуть ли не со слезами на глазах заявил: «Боком выходят мне проблемы, о которых мы говорили в картине. Начальство недовольно. Милиция о хищениях грузов тоже имеет свое мнение. Грозятся завести на меня уголовное дело».
Я попытался защитить моего героя — начальника станции — через газету. Но там от публикации острого материала отказались. Куда проще было писать о том, как выполняются и перевыполняются планы. Шел период горбачевской вакханалии, политики двойных и тройных стандартов. Под лозунгом улучшения жизни теперь разрушалась уже не только экономика, разрушались основы и самой морали общества. Именно во второй половине 80-х с благословения многоговорящего Горбачева началась массированная атака на те духовные и нравственные ценности, которые еще держали тяжелобольное советское общество. Этот процесс окончательно завершили Ельцин и иже с ним приватизацией, которую в народе метко окрестили «прихватизацией».
Но это было позднее. Тогда же, в конце 80-х, пытаясь защитить своего героя и не найдя поддержки в СМИ, я решил восстановить справедливость методом художественного слова — написал сценарий двухсерийного художественного фильма «Терминал» и предложил снять его Толомушу Окееву. Но мэтр отказался, ссылаясь на отсутствие средств. Хотя, полагаю, причина была в другом: не хотелось брать на себя ответственность. Тогда я обратился к известному режиссеру Эльдару Рязанову. Надо отдать должное мастеру: он добросовестно прочел сценарий и дал обстоятельный ответ. Но смысл его сводился к тому, что в данный момент поставленная мной психологическая проблема взаимоотношений чиновников — Докторов и Воров — вряд ли будет интересна зрителю. И тогда я поехал в Москву на Центральное телевидение.
В Останкино мне выписали пропуск на 10 дней, и я стал «ловить» главного редактора ЦТ. Встреча состоялась. Главный сценарий одобрил, но сказал, что финансовый портфель на производство двухсерийных фильмов в этом году пуст. Чест¬но говоря, я не поверил главному: слишком острая проблема, создавшаяся в то время в Союзе — ложь, воровство, взяточничество, слабая государственная дисциплина, которые в конечном счёте и привели к распаду СССР, — вскрывались на конкретных фактах в сценарии. Так что главный попросту не взял на себя ответственность за публикацию такого материала. Куда проще делать условное кино, подгоняя происходящее под действительность. В общем, несолоно хлебавши, я возвратился во Фрунзе.
Конец этой истории все равно был печален. В Москве начался последний партийный съезд КПСС. Я дал обстоятельную телеграмму в его адрес, и… моего героя защитили! Помню, как мы обнялись тогда с Капсулдаевичем и даже прослезились. Моего героя — худенького, болезненного человека, бывшего детдомовца, много лет успешно проработавшего начальником передовой станции Токмак, как лучшего специалиста-движенца направили на отстающую станцию Рыбачье. А там завистники и воры сделали все, чтобы скомпрометировать нового начальника и подвести под криминал.
Работать в средствах массовой информации в последние годы горбачевской перестройки, перед развалом Союза, стало невозможно. Любая здравая мысль, особенно критическая, безжалостно вычеркивалась, и автор тут же становился персоной «нон грата». Этой участи не избежал и я за опубликованную в «Советской Киргизии» статью «Ностальгия по вальсу». Там высказывалась мысль, что победить пьянство можно только изобилием. Потому что обеспеченный, хорошо зарабатывающий человек вряд ли будет злоупотреблять спиртным. Я приводил конкретные цифры заработка за рубежом в сравнении с нашей мизерной зарплатой, о которой цензор вообще запрещал говорить. Поднимался в этой статье и психологический вопрос, связанный со стрессами: делался анализ, почему во время антиалкогольной кампании участились аварии на дорогах, производстве, накалились страсти в быту. Ответ на эти вопросы был очевиден: государство, запретив свободную продажу спиртных напитков, ничего не дало взамен, чтобы уменьшить психологические и физические нагрузки. Ведь цены постоянно увеличивались, жизнь усложнялась.
В результате «борьбы с пьянством», кроме прямого материального ущерба почти в 700 миллиардов долларов, нанесенного экономике страны, Горбачев приучил людей массово гнать самогон, делать другие алкогольные суррогаты. Даже киргизов, которые этим зельем до горбачевской «перестройки» вообще не занимались. Пионером в производстве самогона в Киргизии стал целый город — Рыбачье. Хотя именно там по инициативе горкома партии на общем собрании актива горожан было принято решение запретить продажу спиртного в городе.
В общем, господа, которые давали советы Горбачеву за закрытыми дверями во время его многочисленных поездок за рубеж, четко знали, к каким последствиям приведет эта, казалось бы гуманная, акция. Но дурной пример, как известно, заразителен. И до сих пор на огромных пространствах СНГ производится самопал, которым травятся наши граждане. Новые государства, потеряв контроль над производством спиртного, нанесли себе огромный материальный ущерб и подорвали здоровье своих граждан.
То же произошло и по другим позициям «перестройки». Разрезая на части живой организм единого государства, те же Горбачев, Ельцин и иже с ними наверняка знали, что рушат единые экономические связи плановой экономики. Остановятся заводы и фабрики, потерпит огромный ущерб сельское хозяйство. Интеграция в мировое сообщество, о которой постоянно болтал Горбачев, не получится по той простой причине, что наша экономика, лишившись былых внутрихозяйственных связей, не сможет не только конкурировать с Западом, но просто работать хотя бы на себя. В результате индустриально развитая страна превратится в рынок сбыта. И выживать сможет только за счет своих природных ресурсов. Что и произошло.
Конечно, печальный исход всей этой вакханалии и они, и их советчики знали. Но их прельщал следующий этап: приватизация. Желание получить в личную собственность огромные богатства страны затмило им разум и здравый смысл. И «приватизация» произошла.
Растерзанное государство не смогло жить за счет производства и своих энергетических и сырьевых ресурсов. Пришлось занимать деньги. И странное дело — чем больше миллионов и миллиардов занимало то или иное ставшее суверенным государство, тем больше появлялось в нем вновь испеченных миллионеров и миллиардеров, а народ жил все хуже и хуже. В Киргизии этот процесс продолжается несмотря на усилия нового руководства навести порядок. Новоявленные капиталисты, засевшие в парламенте, правительстве, судах и прочих властных структурах, только делают вид, что заботятся о восстановлении экономики и снижении устрашающей бедности населения. Основная же их задача — любыми путями не допустить перераспределения собственности, оставить за собой то, что было незаконно нахапано в смутные времена приватизации. Не зря в Киргизии до сих пор помнят печально известную фразу тогдашнего премьера страны Чынгышева: «Сейчас не крадет у государства только абсолютный лентяй и дурак».
Так выразился в разгар дележа народной собственности руководитель правительства. А сколько их было после него?
За 15 лет правления Аскара Акаева сменилось 11 премьеров, но страна катилась все дальше вниз. Сейчас ее новые руководители пытаются исправить положение. Но без пересмотра результатов приватизации и замены старого парламента и судей не обойтись. Произойдет ли новая мирная революция в установлении справедливости, покажет время. Мы же вернемся в нашем повествовании к личности светлой и, безусловно, героической.
Еще работая в кинофикации, я познакомился с шеф-киномехаником Михаилом Максимовичем Погодиным. Он был из тех миллионов солдат, которые, как и мой отец, скромно и честно выполняли свой гражданский долг и в мирные дни, и в годы войны. Бывая на его киноустановке по делам служебным, общаясь с этим человеком, я отдыхал душой. Делал он свою работу аккуратно, не спеша, а когда шли фильмы о разведчиках, вставлял комментарии как профессионал. Меня заинтересовала его осведомленность в делах разведки, и в итоге родился очерк, большой по объему для газеты и малый, чтобы издать отдельной книгой.
Недавно, уже делая эту книжку, я вновь встретил Михаила Максимовича. Ветерану Великой Отечественной — уже 85. Но он крутит педали велосипеда и на жизнь не жалуется. Так же, как и все фронтовики, получает скромную пенсию, хотя и достоин на старости лет более комфортной жизни. Вот тогда-то я и подумал: обязательно надо познакомить моих читателей с его необыкновенной судьбой. Хотя бы в противовес тем, кого не коснулись ужасы Отечественной войны, но кто спровоцировал межэтнические войны, развалил страну, вверг свой народ в нищету и унижение.
Публикую этот очерк без сокращений.
ФРОНТ В ЗАСТЕНКЕ
Разведчик времен Великой Отечественной войны — образ для нас легендарный. Сколько написано книг, снято фильмов о Рихарде Зорге, Кузнецове и других, теперь уже известных советских разведчиках, приблизивших День Победы над фашизмом. Но мало кто знает безвестных героев-разведчиков, которые волею судьбы оказались в фашистских застенках и там организовывали побеги пленных, портили оружие врага.
С Михаилом Максимовичем Погодиным мы познакомились еще лет тридцать назад. Тогда он работал шеф-киномехаником в железнодорожном клубе станции Пишпек. Вскоре я написал материал об этом фронтовике, для которого фронт почти три года находился за колючей проволокой. Но очерк в то время не увидел свет.
Мой герой учился в специальной школе разведки в Латвии, и Великая Отечественная застала его там. Советская пресса многое замалчивала о событиях в прибалтийских странах, и цензор не дал «добро» на публикацию. Значительно позд¬нее, уже во времена перестройки, я отдал материал о М. М. По¬године в КГБ с просьбой проверить факты и дать разрешение на публикацию. Но офицер, проверявший достоверность фактов, изложенных в материале, которые и проверить-то было нетрудно — в очерке задействованы десятки подлинных имен и фамилий, сотни спасенных из фашистского плена советских солдат, — дал только устное разрешение на его выход в свет. Подпись и печать на материале не поставил. Конечно, совет¬ская пресса, замордованная цензурой, не осмелилась публиковать материал, который в общем-то открывал совершенно новую страницу в летописи героической борьбы советского народа с гитлеровскими захватчиками.
Итак… Военную судьбу нашего земляка Михаила Погодина можно начать с яростного сражения, завязавшегося с первых дней Великой Отечественной войны в местечке Грабино, что рядом с городом Лиепая. Тогда курсанты специальной школы разведки под командованием полковника Кожевникова больше месяца, до 15 июля 1941 года, держали плацдарм на участке Грабино-Лиепая. Они были окружены. Немцы уже взяли Ригу и прошли в глубину советской территории более трехсот километров, а полк Кожевникова, состоявший целиком из курсантов школы, где учился Погодин, физически подготовленных, отлично владеющих приемами самбо и каратэ, не только удерживали свой участок, но и наносили ощутимые потери врагу.
— Мы положили там немцев порядочно, — вспоминает Михаил Максимович. — Даже взяли в плен одного полковника, который сказал на допросе: «Если русские и дальше будут так сражаться, мы проиграли войну».
Но силы были неравны: немцы подтянули артиллерию и прямой наводкой расстреляли полк.
В бою под городом Тукумс, куда остатки полка отступая дошли, Михаила Максимовича сильно контузило. Их, нескольких оставшихся от всего полка в живых, немцы бросили в тукумсскую тюрьму. В одной камере с Погодиным оказались политрук Семен Власов, командир батальона Зайцев, моряк, старшина первой статьи Саша Манаков, старший лейтенант Петухов и командир 51-го полка полковник Кожевников — красавец-мужчина, герой Финской войны, награжденный тремя орденами Красного Знамени, любимец и гордость курсантов.
Прошло более полувека с тех пор, а Михаил Максимович помнит имена и фамилии своих товарищей и события с поразительной точностью. Настолько значительными и суровыми они были, что остались в памяти на всю жизнь.
…Итак, группа Кожевникова оказалась в Тукумсской тюрьме, которую охраняли латыши. Немцы, увлеченные быстрыми победами своих войск, стремительно продвигавшихся вглубь нашей страны, не особенно заботились о тылах и об охране военнопленных. Для них русские тогда были безликой массой: «швайне даст хунд руссиш» (русские собачьи свиньи), которых можно использовать только как рабов.
Контузия проходила медленно. Разорвавшийся возле Погодина снаряд вонзил в его спину десятки осколков, и она стала сплошной гниющей раной. Но, к счастью, в камеру никто не заходил. Товарищи, как могли, обрабатывали раны, и они стали понемногу зарастать. Вынуть все осколки в тюремных условиях было невозможно, Погодин избавляется от них и по сей день. Два из них так и остались и выделяются на спине небольшими синюшными бугорками.
…Прошло две недели, и полковник Кожевников сказал: «Нас не распознали. Будем бороться здесь». Тут же, в камере, командир распределил роли. Погодину как отлично владеющему немецким языком отводилась роль «поволжского немца», который ненавидит коммунистов и мечтает, чтобы в Россию пришли фашисты.
Вскоре узников перевели в концлагерь города Риги. Здесь фашисты оградили площадь посреди города колючей проволокой и бросили туда более восьмидесяти тысяч пленных. Люди спали прямо на земле, питались отбросами и баландой, которую иногда, как скоту, выставляли в чанах тюремщики. Похоронные брички заходили в лагерь регулярно. В них навалом набрасывали мертвых и еще живых раненых солдат.
С первых дней группа Кожевникова стала отбирать для побега надежных, не сломленных духом солдат. И когда через неделю фашисты повели физически сильных пленных на погрузку вагонов, в их поток влились триста солдат и офицеров, которые уже входили в группу Кожевникова. Руководство группы было строго законспирировано, но приказы неизвестного полковника эти триста человек выполняли безоговорочно.
Вскоре пленных перебросили из Риги в ее окрестности. Здесь снаряды и боевую технику, идущую из Германии, нужно было перегружать в русские вагоны, железнодорожная колея которых была шире европейской. На этой станции группа Кожевникова стала осуществлять свои планы активной борьбы с немцами.
На фронт беспрерывным потоком шли эшелоны со снарядами. Запалы к ним находились в отдельных пакетах, которые по приказу полковника пленные уничтожали. Время от времени разведчики устраивали для них побеги. Поступали новые партии пленных, и группа Кожевникова также вовлекала их в подрывную работу. О каждой из этих операций можно писать отдельный рассказ. Чего только стоило одному Погодину войти в доверие к охране и собирать нужные сведения…
Комендант лагеря — чех, человек неглупый, наблюдательный и, как позднее выяснилось, сочувствовавший русским, вскоре понял, что среди пленных работает хорошо законспирированная организация. Однако своему начальству об этом не доложил, а стал следить, что будет дальше. Так продолжалось около двух месяцев. Снаряды, перегруженные в районе Риги, оказывались под Сталинградом и на других фронтах почему-то без запалов. Этим фактом заинтересовалось гестапо, и ниточка расследования стала подтягиваться к Риге. Тогда комендант лагеря, боясь расправы гестапо, решил сообщить эти сведения Семену Власову. Он замечал авторитет этого пленного среди товарищей. «Немцы догадываются о ваших диверсиях и разыскивают виновных», — без предисловия сказал чех политруку, остановив его возле вагона, когда они оказались одни.
Естественно, это было передано Кожевникову, который приказал уничтожение запалов временно прекратить. На следующий день комендант отправил большую группу пленных, многие из которых были в организации Кожевникова, в соседний концлагерь, близ пивоваренного завода, расположенного возле аэродрома. Но основная группа во главе с полковником осталась на станции.
Михаил Максимович и его товарищи — старший лейтенант Юрий Баранов и капитан Зайцев — были переведены в другой лагерь. Здесь им пришлось действовать самостоятельно. Работать приходилось в основном на аэродроме, который усиленно охранялся. Заниматься диверсиями было невозможно. Зато разведчики установили связь с латышами-охранниками и организовали побег двухсот пленных.
Двести человек ушли на свободу, а Михаил Погодин и его товарищи снова остались, чтобы каждый день, каждый час и миг, рискуя жизнью, готовить новые диверсии и побеги. Однако долго работать в этом лагере им не пришлось. Охрану усилили. Многих пленных расстреляли, а оставшихся перегнали в новый лагерь, находившийся примерно в километре от старого, и разместили в бывших красноармейских казармах. Режим ввели настолько строгий, что о диверсиях и побегах не могло быть и речи.
— Мы потеряли связь с латышами. Больше нам здесь делать нечего. Будем сами готовиться к побегу, — объяснил руководитель группы капитан Зайцев. — Но для этого нужно достать хлеба, набраться сил.
Здесь нужно сказать, что к тому времени немцы довели пленных до полного истощения. На семь человек в сутки давали булочку хлеба весом около восьмисот граммов. Эти булочки, аккуратно завернутые в целлофан, судя по этикеткам, были выпечены еще в 1937 году — немцы пунктуально готовились к войне.
— Откусишь такого хлебца, — вспоминает Михаил Максимович, — а он во рту, как песок, рассыпается. Но и такому были рады.
Тюремщики обходились с голодными пленными изуверски: стали давать на человека по сто граммов хлеба с опилками, но баланды из неочищенного проса каждый мог есть, сколько хотел. Многие несчастные поплатились за это жизнью: просо в животе разбухало, лопался кишечник, и человек погибал.
Такого садизма Погодин не видел даже в кино, хотя работать на кинопередвижке в Киргизии начал еще за три года до призыва в Красную Армию. А ведь какие только картины (тогда еще немые) ни возил Миша Погодин по селам Чуйской долины! Работа на кинопередвижке дала основательную физическую закалку, учила мыслить самостоятельно и, главное, разбираться в людях. И недаром, когда через два дня после первой операции похищения хлеба, к Погодину подошел военнопленный, недавно поступивший в лагерь, и попросил хлеба, Михаил ему отказал. Как позднее выяснилось, тот был предателем.
О случившемся Михаил доложил капитану Зайцеву. О хлебе, кроме их группы, не знал никто. А к этому времени за три ночи Погодин стащил из столовой сорок булок — можно бежать. Но к утру в лагерь нагрянуло гестапо. Погодина схватили и бросили в карцер — каменный мешок, в котором можно было лишь стоять и то согнувшись.
Страшно слушать тишину, ощущать собственное бессилие, выдерживать невыносимую ломоту в спине и суставах. Но помогали товарищи. Когда в карцер просовывали чашку баланды, на дне ее Михаил находил кусочек хлеба, в котором оказывался маргарин или другой жир. Это заботился о нем повар Иван Морозов.
Но силы шли на убыль. И тогда Михаил, чтобы прекратить репрессии, принял решение на очередном допросе сознаться, взять вину только на себя.
— Покажи, как ты это сделал, — с усмешкой сказал гестаповец, когда Погодин рассказал ему, что, боясь голодной смерти, он решился на воровство. «Это конец», — подумал Михаил, но решил показать всю технологию операции, только не впутывая в нее Ивана Морозова.
Когда Погодина привели в столовую, на секунду глаза Ивана и Михаила встретились, и Морозов понял, что товарищ его не выдаст. Руководивший допросом гестаповец, влез с Михаилом на чердак столовой и стал внимательно следить. Вот пленный вынул половину кирпича из потолка, просунул туда железный прут с винтом на конце, ввинтил его в булку и подтянул к отверстию… Гестаповец ухмылялся, посматривая на пленного. Михаил, мгновенно отстегнув свободной рукой целлулоидный подворотничок, просунул руку в отверстие и, как бритвой, развалил им буханку на две части и вынул сначала одну, а потом и другую половину.
— Гут копф (умная голова), — восхищенно произнес гестаповец и приказал повторить эксперимент еще раз.
— Ну, теперь наверняка пристрелит, — с тоской подумал Михаил. Он видел такие сцены, когда немцы с улыбкой пускали пулю в пленных, лишь только получив от них нужные сведения. Но гестаповец почему-то медлил. Наоборот, он разговорился с ним. А узнав, что Михаил из поволжских немцев, разрешил ему взять две вытащенные булки с собой. Делал он это, конечно, не из симпатии, а лишь с целью узнать, был ли тот связан с кем-то из других пленных. Но такой связи гестапо установить не удалось.
Начальник лагеря, тот самый чех, сам едва уцелевший от расправы, с трудом замял дело о хищении хлеба и переправил группу пленных капитана Зайцева под Псков, в концлагерь села Песчаное. Там разведчики занялись прежней работой. От полковника Кожевникова или через другие каналы (какие — Погодину не полагалось знать) пришло сообщение, что Псков будет бомбить наша авиация. К этому времени разведчики подготовили 300 человек пленных и ночью, во время бомбежки, организовали их побег. Но сами — Погодин, их руководитель капитан Зайцев, военнопленные Петухов и Власов — вновь остались за колючей проволокой, хотя знали, что теперь их разведгруппу начнут усиленно искать.
В начале 1943 года группу Зайцева перебросили в концлагерь эстонского города Пернау. Пробыли там около трех недель, а потом их снова перегнали в старый концлагерь под Ригой, где начальником лагеря был известный нам чех…
В Риге пленных встретили черные траурные флаги: под Сталинградом сдалась в плен разбитая армия фельдмаршала Паулюса. Изменилось отношение к пленным. Немцы стали мягче относиться к русским, интересоваться, что будет с ними, если они сами попадут в плен. И все-таки обстановка оставалась сложной. Здесь, в Риге, разведчики вновь встретились со своим командиром полковником Кожевниковым.
— Тут больше работать не будем, — сказал на первой же встрече полковник.
— Наша задача — попасть в Кенигсберг. Чех формирует команду из сорока человек для погрузки кораблей. Вы попадете в нее и на одном из грузовых судов отправитесь в Кенигсберг. Там сильные укрепления. Нужно будет любой ценой достать штабного работника, который знает полосу обороны немцев в этом районе, и переправить его через фронт нашему командованию.
В начале весны 1944 года Михаил Погодин с группой своих товарищей подошел на корабле к Кенигсбергу. Порт и город пылали. Русские бомбардировщики бомбили цитадель фашистов.
Согласно установке Кожевникова, пленным нужно было бежать в первый же подходящий момент и действовать каждому самостоятельно. И вот такой момент наступил: корабль получил пробоину и стал тонуть. Команда судна и пленные разбежались. А неразлучная четверка — капитан Зайцев, Петухов, Власов и Погодин — вновь оказались вместе.
Переждав бомбежку в одном из подвалов, Зайцев сказал:
— Расходимся, ребята. Выполнить поставленную задачу, действуя поодиночке, будет проще.
Северная группа войск под командованием маршала Рокоссовского в тяжелых боях ломала оборону противника. Михаил Погодин, хорошо изучивший за годы концлагерей психологию немцев, остался в прифронтовом тылу врага. Во время скитаний по осажденному Кенигсбергу он встретился с группой советских военнопленных, которые также бежали из порта во время бомбежки.
Отличное знание немецкого языка, осведомленность в обстановке, смелость — все эти качества сделали Михаила Погодина руководителем группы пленных из двенадцати человек. Теперь можно было бы думать о переходе линии фронта. Но оставалась невыполненной задача — достать «языка». Между тем обстановка складывалась благоприятно: немцы были в трансе, у них царила полная неразбериха.
Однажды Михаил с товарищами наткнулись на замаскированные в роще немецкие танки. Офицер-танкист в сопровождении еще нескольких военных, которые окружали его, приказал им подойти ближе. Погодин по-немецки приветствовал танкистов.
— Так ты знаешь наш язык? — обрадовался офицер.
Михаил рассказал, что он из поволжских немцев.
— Как русские относятся к пленным? — спросил офицер.
Погодин понял, почему был задан этот вопрос, и объяснил немцам, что если они сдадутся в плен, им будет гарантирована жизнь, работа и питание.
Немцы уже понимали, что война проиграна. Между ними уже ходили слухи, что Берлин пал. Михаил, подтвердив это, пояснил, что здесь идет бессмысленная бойня, и он послан командованием Красной Армии, разъяснить это немцам.
Офицер приказал танкистам построиться и объявил, что намерен сдаться. Танкисты, которых оказалось семьдесят человек, молча выслушали это решение. Михаил сказал офицеру, что, как только они перейдут линию фронта, его людям нужно сдать оружие. Так 3 апреля 1944 года, почти за год до окончания Великой Отечественной войны, рядовой Михаил Погодин привел к русским семьдесят немецких танкистов и двенадцать своих соотечественников.
Знал бы Михаил Максимович, что их ожидает очень опасное и, главное, унизительное испытание…
— Разрешите доложить, товарищ майор, — начал Погодин рапорт командиру части, на участке которой они перешли линию фронта. Руку он держал возле старенькой итальянской конфедератки, которая была у него на голове.
— Кривляешься, гад?! — рявкнул пропахший гарью и копотью майор и с размаху ударил Михаила по лицу. Он, судя по всему, принял его за дезертира, сдавшегося немцам в плен.
В глазах солдата потемнело:
— Ты не имеешь права, майор, так встречать меня, — глухо промолвил Михаил.
— Кто ты такой? — закричал майор.
— Кому следует, я доложу, — по-немецки и по-русски ответил Погодин.
— Тогда пойди и скажи немцам, чтобы не стреляли! Иначе убью, — приказал майор и достал пистолет.
Михаил молча развернулся и вылез из укрытия. Сняв конфедератку, он высоко поднял ее над головой.
— Криг бефертиг! Аллес золдатен беком гефангенен. Нихт шиссен! (Война кончилась! Все солдаты идите в плен. Не стрелять!), — кричал Погодин, подходя к немецким окопам.
Стрельба с обеих сторон прекратилась, и в жуткой тишине был слышен лишь охрипший голос человека в потертой не то итальянской, не то французской форме.
— Что здесь происходит? — спросил майора подъехавший начальник штаба 806-го полка старший лейтенант Мезенцев, предупрежденный, что в расположении полка могут пройти разведчики с пленными.
— Возвращайся назад! — осевшим голосом закричал майор, вылезая на бруствер.
Михаил повернулся и пошел, ожидая выстрела и чувствуя, как пробивает спину озноб. Но никто не стрелял…
Мезенцев привез Погодина в штаб. Там их встретил командир полка Герой Советского Союза капитан Нырков.
— С той стороны? — спросил он Мезенцева и, услышав пояснение, налил Михаилу из фляжки водки.
— Будешь работать в полку химиком, товарищ сержант, — подмигнул Михаилу Нырков и почему-то весело рассмеялся.
— Есть работать химиком! — ответил Погодин и облегченно вздохнул.
Вечером в полк приехал маршал Рокоссовский.
— Покажите-ка мне человека, который привел фашистов, — приказал он начальнику штаба. Мезенцев указал на Погодина, который еще не успел переодеться и стоял в отдалении, вытянувшись, как и штабисты.
— Говоришь, может работать? — спросил в раздумье маршал Мезенцева и еще раз посмотрел на Погодина.
— Смелый и волевой разведчик, товарищ маршал, — ответил Мезенцев. — Прекрасно владеет немецким языком.
— То-то вы и прибрали его к себе, — сказал Рокоссовский и приказал, — переведите его в 801-й Тильзитский полк. Он идет по побережью. Там для него будет много работы, — и садясь в «Виллис», заметил, — тут и одного языка порой не достанешь. В тыл к немцам пошлешь двоих — один и то не всегда возвращается. А тут один 70 человек привел! Отметить! — приказал маршал на прощание.
…Чтобы полностью рассказать о работе Михаила Максимовича Погодина в тылу врага, нужно писать книгу или снимать фильм. Размеры материала не вмещают его сложную, насыщенную опасными ситуациями жизнь в лагерях и на фронте — работу рядового разведчика, боровшегося за жизнь и духовную стойкость наших военнопленных в аду фашистских концлагерей.
Вот, например, такие, рядовые на первый взгляд, факты из его автобиографии.
Некоторые охранники водили дружбу с Михелем, как они называли Погодина. «Михель» мог, не боясь, пока нет рядом немецкого офицера, рассказать правду о русских. За одну или две буханки хлеба он выменивал у русских пленных перстень или кольцо, сделанные их руками из частей самолетов или патронных гильз. Это импонировало охране и притупляло ее бдительность.
Интересен ратный путь Погодина и во время службы в частях Красной Армии после описанного эпизода 3 апреля 1944 года. Ходил Михаил Максимович после этого еще раз в тыл, привел «языка» с очень нужными сведениями…
Война с немцами закончилась для него лишь 20 июля 1945 года. Произошло это так. Прошел месяц и одиннадцать дней, как пал Берлин, а хорошо вооруженная 12-тысячная группировка немцев, зажатая на узком мысе в устье Вислы 801-м Тильзитским полком, в котором оставалось человек 500-600, не сдавалась. У командования была возможность выжечь этот клочок земли «катюшами», но там помимо немцев находилось еще 25 тысяч советских пленных. Обстановка создалась критическая, и командир полка решил поехать вместе с Погодиным в штаб немецкой группировки с предложением сдаться.
— Сейчас 9 часов утра, — сказал комполка начальнику штаба. — Приказываю: ровно в 12 дня, если немцы не вывесят белый флаг, открыть огонь из всех видов оружия.
Ровно через два часа открытый немецкий бронетранспортер с четырьмя немецкими генералами, командиром полка и его переводчиком Михаилом Погодиным подъехал к штабу.
— Тех генералов уговорить оказалось не так уж и сложно, — скромно заканчивает свой рассказ пока мало кому известный разведчик.
В ПЛЕНУ МАРАЗМА И АЛЧНОСТИ
О, если б заговорила История! Сколько новых, порой таинственных страниц её было бы раскрыто и прочитано нами о смутных временах горбачевской перестройки, ельцинской приватизации и акаевской растащиловки.
Но мы будем свидетельствовать об этом периоде как очевидцы и непосредственные участники этого беспардонного грабежа и падения духовности и нравственности общества.
Время скоротечно. Память наша не может удержать в подробностях даже того, что происходило 15 – 20 лет назад. Тогда за дело принимаются историки и пишут ее, историю, такой, как они ее понимают. С позиции своего времени, под воздействием того общественного строя, морали, которые существуют. Но ее, мать-историю, следующие поколения начинают трактовать тоже по-своему, делая ее в конечном итоге проституткой. Но нам, повторяю, очевидцам и непосредственным участникам этого еще продолжающегося процесса несправедливости, грешить против истины не дано. Нужно, чтобы молодое поколение разобралось, откуда в нищей стране как грибы после дождя появились миллионеры и миллиардеры. Почему их отцы и матери в это же время вынуждены копаться в мусорных ящиках, чтобы достать пропитание, выбрасываются в окна многоэтажек, вешаются в своих убогих квартирах. Господь Бог и здоровая часть общества рано или позд¬но накажут и осудят вождей этой вакханалии, какими бы лозунгами и аргументами они себя не оправдывали. Та же История в конечном итоге все расставит по своим местам. Так же, как это произошло с раскулачиванием, массовыми репрессиями, преследованием за инакомыслие во время сталинизма.
Однако вернемся к нашему рассказу.
Как-то утром я проснулся от долгой трели междугороднего звонка. Звонил мой бывший шеф и товарищ Бахыт Ескуатов.
— Как дела, холостяк? — раздался в трубке его бодрый голос. — Ты все еще один? Жениться не собираешься?
Я ответил, что в 46 эту проблему решать уже не стоит.
— Чепуха все это, старичок! Жениться и учиться никогда не поздно, — подбодрил меня товарищ. — Ты вот что, Гера: принимай девичий десант, а то окончательно закостенеешь без женского пригляда. Через Фрунзе едет сестра моей жены с подружками на практику в Чимкент. Ты ее видел. Девчонки хотят посмотреть город, сходить на базар. Ты прими их и покажи все, что нужно.
К назначенному дню я прибрался в квартире, закупил продукты и стал ждать гостей. Они должны были подъехать часам к шести вечера. Но минуло восемь, а девушки все не подъезжали. Я с трудом отбивался от своих знакомых — женатиков, которым хотелось провести вечер в обществе бутылки и одинокого мужчины.
Часов в девять раздался звонок Бахыта:
— Девчонки решили поехать напрямую в Чимкент. К тебе заедут на обратном пути.
Я поблагодарил товарища и лег спать. Но не прошло и часа — в дверь позвонили. Пришел мой хороший знакомый, вечный холостяк Юра Дагаев — фотокор «Вечерки». Через несколько минут «зашли на огонек» еще двое знакомых журналистов.
Утром, как всегда, обнаружил пустой холодильник и Юру Дагаева. Наскоро помывшись, он убежал в редакцию. Я же стал опять наводить порядок, думая о своем одиночестве, бестолковой и бесцельной жизни.
Но судьбе было угодно распорядиться по-другому.
В начале августа неожиданно, без предупреждения, ко мне заехала Шолпана — та самая сестра жены Бахыта. Оказывается, она проходила практику в Кентау и возвращалась оттуда одна. Автобус пришел во Фрунзе в первом часу ночи, и телефонный звонок раздался совершенно неожиданно. Вначале я подумал, что опять звонит кто-то из моих подвыпивших товарищей, так как трубка молчала.
— Вы, Гера? — раздался наконец робкий девичий голос.
— Пока я, — не очень удачно пошутил я.
— А я — Шолпана. Еду с практики.
— Все ясно, — моментально проснулся я. — Где вы находитесь? Сейчас вызову такси и приеду за вами.
— Не нужно. Здесь есть дежурные машины, и я подъеду сама.
Я объяснил, как разыскать мой дом, и вышел на улицу встречать гостью.
Тем временем Юра Дагаев, который ночевал у меня и на этот раз, протер пол и сварганил чай. Я достал припрятанную бутылку «Шампанского», приготовленную еще весной. Шолпане нездоровилось, и мы вскоре разошлись по своим комнатам.
— Хорошо, что у тебя хоть бутылка «Шампанского» нашлась, — прокомментировал встречу Дагаев.
— Это лишь потому, что его никто из нас не пьет.
— Это точно, — согласился Юра.
На следующий день я показал гостье город, и она уехала в Алма-Ату.
Перед Новым годом вновь позвонил Бахыт:
— Шолпана с подругой хочет приехать во Фрунзе. Говорят, у вас можно купить джинсы…
Надо сказать, что тогда, в начале 80-х, на прилавках магазинов было, как говорят, шаром покати. Мода на джинсы только доходила до нас. Но они считались самым большим дефицитом. Я же, работая в «Вечерке», делал как-то материал «Свадьбы и проблемы свадебные», и у меня осталась знакомая — заведующая Дворцом бракосочетания. Я как-то говорил об этом Бахыту, а он, видимо, передал Шолпане.
Как бы то ни было, но гостьи приехали. Нужно было разворачиваться. С трудом, чуть ли не через фиктивный брак, я достал два талончика на джинсы, и девушки уехали довольные.
Мы договорились с Шолпаной созвониться. Жила она в Алма-Ате на квартире, телефона там не было, так что инициатива звонка принадлежала ей.
Дней через двадцать раздался звонок из Алма-Аты.
— Гера, это ты? Это я — Шолпана. Как дела?
— Все так же. Холостякуем. Жду тебя в гости.
— Ой, мне сейчас не до этого. Квартиру ищу. Долги по зачетам…
— Зачем тебе квартира? Приезжай ко мне. Здесь тоже есть мединститут. Учись на здоровье. А то я уже стал скучать по тебе.
Трубка помолчала. А потом…
— Я тоже вспоминаю о тебе…
— Тогда приезжай, что медлить! Оформи перевод.
— Не могу я сама это решать. Приезжай, поговори со старшей сестрой.
На следующий день я был в Алма-Ате. Бахыт доверительно сообщил:
— Шолпана сказала: «Если у Геры намерения серьезные, я пойду за него замуж. Зачем мужику одному болтаться». А все остальное, Гера, решай с моей женой. Она командир. Родители далеко.
Нарбина, жена Бахыта, долго говорила со мной. Ее тревожило, что Шолпана не закончила институт и насколько серьезны мои намерения. Я заверил, что буду Шолпане и мужем, и отцом, и старшим товарищем. Мы посидели с моими будущими родственниками в кафе и уехали с Шолпаной во Фрунзе.
Через полтора года у нас родился сын. Вполне нормальный мальчик. Он поднял настроение и желание жить. Шолпана окончила институт, я подрабатывал на радио, телевидении и в газетах.
Горбачевская перестройка поставила все с ног на голову. Платить в СМИ стали все меньше и меньше. Зарплаты врача Шолпане едва хватало на одну заправку легковой машины. Нужно было что-то предпринимать, кормить семью. И я решил: в республике нет деловой древесины. Будем заготавливать ее в Сибири и доставлять сюда. Шел январь 1989 года.
Я оформил документы на кооператив и под три процента годовых взял кредит на 90 тысяч рублей. Но «скоро сказка сказывается, да долго дело делается». Деньги, что поступили на счет кооператива, оказалось, использовать трудно. Под разными предлогами Стройбанк тормозил перечисления, а наличные вообще отказывался выдавать. Напрасно я доказывал банкирам, что организовал в Сибири бригаду лесозаготовителей и мне нужно с ними рассчитываться. В то время я наивно полагал, что банк действительно не имеет права выдавать наличные, пока не появятся реальные результаты труда, то есть лес. Наконец бывалые люди подсказали: «Отстегни банкирам 10 процентов от суммы и получишь наличку». Пришлось давать взятку.
Но в Сибири меня ждали еще большие испытания. Заместитель председателя Красноярского крайисполкома категорически отказался выдать лицензию на рубку леса. Ситуация складывалась тупиковая. И опять такие же бывалые люди подсказали, как и в каком количестве нужно дать взятку. Мой только что родившийся кооператив, конечно, не мог выделить столь крупную сумму. Над нами нависла угроза банкротства: часть денег я уже израсходовал. Но появилась слабая надежда. В аэропорту, ожидая рейса, я познакомился с директором лес¬промхоза, и он преложил разделать и вывезти триста кубов древесины, которую они повалили, но вывезти ввиду производственных неполадок не могут.
Мы заключили договор. Я нанял бригаду с лесовозами и подвез 150 кубометров леса к ближайшему железнодорожному тупику. Но коммерческий рок поджидал меня и здесь. Комиссия крайисполкома как раз проверяла в этих краях наличие лицензий у лесозаготовителей. Наш кооператив объявили вне закона и зачислили в компанию «воруй лес», которых насчитывалось уже более десятка.
С великим трудом и расходами мне удалось доказать, что по договору с леспромхозом мы обработали и вывезли уже спиленную древесину и тем самым спасли ее от гибели.
Три вагона кругляка ушло в Киргизию, и я почувствовал себя почти лесопромышленником. Кооператив был организован при Госснабе республики, и на меня стали смотреть как на делового человека. Куратор кооператива положил передо мной телеграмму Председателя Совмина СССР Н. Рыжкова. Примерный текст ее помню до сих пор: «Председателям Советов Министров Казахстана и республик Средней Азии. На Ангаре, в районе Кунермы, гибнет 500 тысяч кубов деловой древесины. Предлагаю срочно организовать ее вывозку».
— Это решение твоих проблем, — сказал куратор. — Никакой лицензии тебе теперь не надо. Поезжай с этой телеграммой, изучи обстановку и подумай, как организовать вывоз древесины.
На крыльях возвратился я домой. В «дипломат» загрузил пять бутылок водки и коньяка. Знал, что в разгар затеянной борьбы с пьянством эти подарки откроют любые двери.
На Ангаре мне подсказали, что этот лес заготавливают заключенные самого большого управления лагерей в стране — «К-100». Командует им генерал Ракитский.
К нему я направил свои стопы.
Из города Лесосибирска, который стоит на Енисее возле устья реки Ангары, до Кунермы и дальше ходил пассажирский катер. В отличие от Енисея, зажатого скалами и высокими крутыми берегами, Ангара здесь плавно течет среди лугов и отлогих перелесков. Встречаются острова с буйной растительностью. А вокруг раскинулась безбрежная тайга из ценных лесных пород. Именно здесь заготавливали знаменитую ангарскую сосну, из которой делают мачты кораблей.
В районе Кунермы строилась Богучанская ГЭС. Это огромное сооружение должно было перегородить Ангару так же, как в верховьях, и десяткам тысяч гектаров леса, и поселкам предстояло уйти под воду новых «морей», образовавшихся вслед за пуском гидростанций в Иркутске, Ангарске и Братске. Я проехал по Ангаре до самого Иркутска и видел эту печальную картину: топляки на дне и торчащие из воды, не вырубленные деревья с голыми сучьями.
Та же участь ожидала огромную пойму Ангары, подлежавшую затоплению после перекрытия плотины в Богучане. Чтобы этого не произошло, на вырубку леса бросили тысячи заключенных. Не додумались до одного — проложить дороги для вывозки леса.
— Мы свою работу выполняем, — сказал мне генерал Ракитский. — Заготовлено уже полмиллиона кубов. А как их вывозить — решайте сами на месте.
Генерал приказал одному из начальников лагерей — полковнику — отвезти меня в свое «хозяйство» и на месте подумать, как транспортировать лес.
Выйдя из генеральского кабинета, стали думать, что брать в дорогу. Путь предстоял неблизкий — десятки километров сквозь тайгу на «уазике». К нам подошел еще один начальник, как оказалось, соседнего лагеря — подполковник.
— Поедем вместе, — предложил он. — На двух машинах надежнее. …Вскоре выяснилось, что это был только предлог. Цель путешествия подполковника заключалась в другом: когда я доставал из кейса записную книжку, он наметанным глазом увидел бутылки. Вот и решил составить мне компанию.
— Хорошо, Петрович, — согласился с подполковником мой «руководитель экспедиции». — Тем более, что вы ведете заготовку по берегу притока, по которому по весне можно сплавить лес в Ангару.
Меня эта перспектива заинтересовала.
В Госснабе республики напутствовали: «Если представится возможность, бери любые объемы заготовок. Деньги будут».
Проехав километров десять, наша маленькая колонна остановилась. На живописной опушке леса решили перекусить. День выдался жаркий, в тайге стояла духота. Здесь же, на возвышенности, продувал ветерок. Вдалеке виднелась небольшая речка, на берегу которой заключенные складировали бревна.
— Петрович, у тебя уже, наверное, тысяч шестьдесят кубов заготовлено? — спросил коллегу мой полковник.
— Прежде надо по стопке принять, а уж потом о делах говорить, — отпарировал Петрович.
Выпили.
— Ну, рассказывай нашему гостю, что у тебя с лесом, — опять приступил к делу полковник.
— Плохо у меня с лесом. Сгорела вся заготовленная древесина.
Я вопросительно посмотрел на бойкого Петровича.
— Как так сгорела? — не понял полковник.
— Все шестьдесят тысяч. Складировали лес в штабеля на берегу. И вдруг бревна загорелись. Может, самовозгорание? Вон жара стоит какая. А может, жулики подожгли, — закончил свой невеселый рассказ наш попутчик.
— А кто такие «жулики»? — спросил я.
— Да мы так заключенных называем, — нехотя ответил подполковник.
Петровичу было лет сорок, не больше. И, видимо, хотелось ему быть эдаким лихим гусаром, рубахой-парнем. Но мне он чем-то напомнил ссылку и нашего самодовольного коменданта. Вот такие «петровичи» стреляли по мне и другим ссыльным, прикрепив всем один ярлык: «враги народа». Теперь этот перестроечный подполковник так же стрижет всех под одну гребенку. Заключенные для него не люди, осужденные за те или иные проступки. Они, по его мнению, просто «жулики».
Дальнейший осмотр лесозаготовок показал, как необдуманно, как варварски ведется рубка леса. По какому-то идиотскому приказу заготавливается отличная деловая древесина, чтобы погибнуть здесь же на месте. Вот уж поистине в России две проблемы — дураки и дороги.
Я все-таки договорился с руководством «К-100», чтобы одна бригада расконвоированных заключенных продолжала заготовку леса на берегу той самой реки, которая впадала в Ангару. Потом мы сплавляли по ней лес в плотах до Лесосибирска. Там по договору с одним из лесоперевалочных комбинатов огромные морские краны доставали из реки и складировали наши плоты. Но предстояло еще «выбить» и загрузить вагоны, а потом доставить в республику.
Проблемы, проблемы… Сколько маразма, сколько крючкотворства чиновников пришлось испытать, увидеть своими глазами, как разваливается под лозунгом перестройки вся система государственности.
На соседнем лесоперевалочном комбинате, который тоже стоит на берегу Енисея и поставляет деловую древесину за рубеж, рабочие сожгли три тысячи кубометров шпал, уже завернутых в специальную бумагу для отправки в Японию. Сожгли в порыве отчаяния. Рабочим не платили зарплату почти полгода хотя ежедневно отправляли сотни и тысячи кубов ценнейшего леса в Италию, Китай, Японию. Конечно, комбинат получал за экспорт солидные деньги. Но начавшийся при Горбачеве административный беспредел позволял чиновникам присваивать их или пускать на другие, выгодные лично им, коммерческие сделки. Но ведь на такое расточительство провоцировал их сам генсек во время своих многочисленных поездок за рубеж.
Одна из таких поездок — в Китай — коснулась и нашего кооператива. Мы заскладировали на лесоперевалочном комбинате около тысячи кубометров бруса. И вдруг команда из Москвы: отправить срочно в Китай 800 тысяч кубов первосортного шпального леса. Отправляли его в основном из Лесосибирска. Под шумок загребли и нашу кооперативную собственность. Сколько было потрачено нервов и денег, чтобы восстановить справедливость! Так зарабатывал Горбачев свой международный авторитет — за счет разбазаривания материальных богатств своей страны и развала государства. Период его правления мы до сих пор, хотя и со всякими оговорками, называем перестройкой. Я же сейчас думаю: если в нашем обществе еще остались здравый смысл, умение мыслить аналитически, не дай Бог, повторять подобные эксперименты будущим «вождям». Нужно осудить «перестройщиков» на государственном уровне, так же, как сталинизм с его бессмысленными репрессиями и геноцидом, от которых пострадали, по последним данным, 32 миллиона человек. Надо признать виновными в разрушении и развале государства неуважаемого в народе Михаила Сергеевича Горбачева и его последователей. Если мы этого не сделаем, процесс глумления над народом будет продолжаться и впредь.
Мне могут возразить: нужно, мол, было сломать совет¬скую, «коммунистическую» систему, дальше так жить было нельзя. Да. Но систему надо было не ломать, а исправлять: вводя частную собственность, давать возможность людям проявить свои творческие (не воровские!) способности в коммерции и очень осторожно, постепенно проводить приватизацию, оставляя основной пакет акций на стратегические и бюджетообразующие отрасли в руках государства. Только при сильном государстве с развитыми демократическими структурами можно добиться улучшения жизни и остановить криминал.
Приведу несколько примеров, как на моих глазах появлялись криминальные бизнесмены и миллионеры. Как я уже говорил, для начала работы по поставкам леса в Киргизию мы взяли у государства в кредит 90 тысяч рублей. Меня очень беспокоил этот долг, но в течение года мы его погасили. Помню: поехали мы в банк получать деньги на зарплату. Машины у нас тогда еще не было, и я сопровождал кассира вместо охранника. Сижу в банке за столиком, кассир стоит в очереди за деньгами. Настроение хорошее, и я болтаю со старушкой-кассиршей, которая тоже ждет очереди перед нашей кассой, но присела отдохнуть.
— Сегодня у вас настроение хорошее, — любезно говорит мне соседка.
— Мы окончательно с кредитом рассчитались.
— А сколько брали?
— Девяносто тысяч.
— Так это же мизер, — улыбается старушка. — При нашей организации создали кооператив по выращиванию кроликов, взяли в кредит 600 тысяч. Кролики погибли. Деньги не вернули. Ну и что? Вызвали на профком председателя кооператива. Он говорит: место, мол, неудачное для кроликофермы выбрали. Там, говорит, всегда садятся вороны и каркают. Поэтому кролики не размножаются. Что дальше? А ничего: списали кооперативу эти 600 тысяч и вся недолга.
Старушка ушла в свою очередь. А ко мне подсел молодой, хорошо одетый парень лет 23-х, с армейской выправкой.
— Чем вы занимаетесь, если не секрет? — спросил он.
Я пояснил.
— Надо посолидней за дело браться, — улыбнулся новый собеседник. — Я вот оформил кредит на 50 миллионов.
— Рублей, что ли? — засомневался я.
— Ну не копеек же, — снисходительно произнес парень.
К нам подошла девушка и пригласила его в кабинет управляющего банком.
Только год спустя, когда официально стали появляться миллионеры и миллиардеры, я стал догадываться о технологии появления в стране богатых людей. Все, оказывается, делалось очень просто. Во времена Союза поддерживалась очень жесткая финансовая дисциплина. За малейшее отклонение от сметы расходов руководителей снимали с работы, а то и отдавали под суд. У многих промышленных, сельскохозяйственных и торговых предприятий, не говоря уж о государственных банках, на счетах лежали мертвым капиталом огромные суммы. Горбачев снял запрет на их расходование. И руководители, от росписи которых зависело, кому выделить деньги на бизнес, находили ловких ребят и щедро их кредитовали. Закона о привлечении к уголовной ответственности «неудачных» бизнесменов не было. Этим и пользовались большие и малые начальники и делили между собой огромные суммы, даже взятые в кредит у других государств. Так что не случайно мы не читали ни одной статьи о том, как тот или иной миллионер или миллиардер начинал свой бизнес с нуля, в поту и работе наращивая каждый рубль своего состояния.
Мы же этих дел не знали и платили огромные налоги, с трудом сводя концы с концами.
…Снова начались трудности с получением наличных денег. Как я ни убеждал заведующую нашим сектором в банке — все было напрасно до тех пор, пока рядовая кассирша тихонько не шепнула:
— Нужен вагон бруса. Многие у нас строятся.
До этого я давал некоторым работникам банка по одному-два кубометра леса, но выделить целый вагон — этого я не мог. И тогда банк прекратил операции с нашим кооперативом.
Искать защиты было бесполезно. Я перевел счет в другой банк, но с ним получилось еще хуже. Свободных денег на нашем счету было мало, но мы получили заказ на поставку шпал. Нам перевели крупную сумму. По договору с лесо¬об¬ра¬батыва¬ющим комбинатом в Сибири мы обменяли лес-кругляк на шпалу, и я перечислил деньги клиента в Лесосибирск.
Проходит неделя, потом другая. На мои звонки комбинат отвечает, что деньги на его счет не поступили. Так прошел месяц. Нервы были на пределе, а банк отказывался искать пропавшую сумму. Мне показывали платежки: мы де ни при чем, деньги ваши перечислили.
Пришлось вникать в технологию перечисления. Система, оказывается, осталась прежняя, как в советские времена. Отраслевые банки республик перечисляют деньги в Москву. Та, в свою очередь, — адресатам в области и края, а те уже в районы и города.
Звоню в Москву бывшему собкору центральной газеты по Киргизии и Таджикистану Вите Юровскому:
— Выручай. Деньги застряли в Москве.
Прошло еще полмесяца. Наконец Виктор сообщил, что деньги найдены. Их прокрутили в бизнесе, а теперь перечислили в Красноярск. Но там произошла та же история. Пришлось обращаться к местным газетчикам с просьбой помочь как бывшему коллеге. Наконец деньги дошли до комбината.
Еду туда, загружаю вагоны и отправляю в Киргизию. Но последние три вагона вдруг где-то теряются. С великими трудами, как бывший собкор транспортной газеты, знающий нюансы всей движенческой работы, я обнаружил злополучные вагоны на сортировочной горке станции Чу. И что же? На моих глазах к одному из вагонов, только что скатившемуся к формируемому составу, подходит «КАМАЗ» и шпалы летят в его кузов. После скандала 23 шпалы удалось вернуть в полувагон.
А нервы на пределе. Я уже давно подсчитал, что если не найду деньги железной дороги, не поставлю нужное количество шпал, мне не хватит средств рассчитаться даже с третьей частью долга, если даже продам дом и все имущество.
Наконец шпалы доставлены клиенту. Мы пишем акт сверки. Рассчитываемся с налогами. И прекращаем на этом свою коммерческую деятельность.
Слишком опасно заниматься бизнесом в стране, где не работают законы, а всей деловой жизнью заправляют взяточники и махинаторы. Но делать только такой вывод о том периоде беспредела и беззакония на просторах Союза — значит не сказать ничего. Расскажу только о двух криминальных фактах, которые имели место в период моего неудачного предпринимательства.
В конце декабря 1989 года обстоятельства заставили меня поехать в город Лесосибирск, что в Красноярском крае. Задерживалась отгрузка вагонов, и требовалось мое личное вмешательство в эту сложнейшую, как оказалось, процедуру. Хотя эта процедура состояла из дачи обыкновенных взяток железнодорожникам, которые выделяли вагоны, руководителям комбината, через которых подавались вагоны и шла погрузка. Заканчивались взятки на бригаде грузчиков. Хотя все эти люди получали ежемесячную зарплату, но выдавалась она обычно с большими задержками. И нередко рабочие лесоперевалочных комбинатов Лесосибирска, не получавшие денег по полгода, шли на крайние меры: жгли заготовленные в огромных пакетах пиломатериалы. Один такой пожар случился при мне. Тогда сгоре¬ли три тысячи кубометров завернутых в пакеты первосорт¬ных брусьев, приготовленных для отправки за границу.
В Лесосибирск я отправился с Игнатьевичем, который был в нашей фирме на правах механика и моего личного шофера, хотя вел машину, в основном, я. Накануне Александр Игнатьевич заснул за рулем и я еле вывернул рулевое колесо, чтобы избежать лобового столкновения. Но мы все-таки ударились задними дверцами со встречным «Москвичом». Отделавшись легким испугом, договорились, что будем вести машину по переменке.
— Давай, Игнатьич, радоваться, что остались живы, — подбодрил я водителя — моего ровесника, которого уважал за отличное знание техники и добрый характер.
Так, с приключениями, в трескучий мороз добрались мы наконец до Лесосибирска и не узнали его. Сугробы на улицах были вровень с одноэтажными домами. Нас встретили как героев, пробившихся в разгар зимы с юга в этот северный город. Но конечно, восторг наших смежников по работе вызывали в основном деньги, которые пришлось им давать «на лапу».
Так или иначе, но, загрузив злополучные вагоны, мы отправились в обратную дорогу, не зная, что нас поджидают приключения покруче, нежели столкновение со встречной машиной.
В центре Барнаула перед красным светофором к нам подкатил на «хонде-цивике» молодой мужчина и обрадовано закричал через открытую дверцу машины:
— Ребята! Вы из Киргизии? Возьмите меня с собой!
— В чем дело? — не понял я радости новоявленного попутчика на иномарке с иностранными же номерами.
— За город выедем, там расскажу, — пообещал тот, резко нажал на педаль газа и вырвался вперед.
Я ожидал провокации: рэкет процветал на дорогах России и Казахстана.
— Приготовь ружье, — приказал я Игнатьичу. У нас была двустволка 12-го калибра со всеми полагающимися документами.
— Нет, не похож на рэкетира,— резонно заметил Игнатьич. — Уж вид у него больно измученный, да и без шапки он почему-то.
На выезде из города нас ждала уже знакомая «хонда-цивик». Водитель вышел из машины и также, без шапки, подошел к нашему «мерсу»:
— Земляки! Я попал под рэкет. Помогите доехать до Киргизии.
Оказывается, Юра — так звали нашего нового знакомого — детский врач из Бишкека. Последние два года перегонял иномарки из порта Находка.
— Я уже кое-что заработал. Купил дом, — рассказывал Юра. — Хотел уже завязывать с этой работой, да тут сосед пристал: возьми меня с собой. Ну, я и взял его. А он волчьих законов трассы не знает. Под Иркутском, на льду реки, мы и попали под рэкет.
Я знал то место. Летом там работает паромная переправа, а зимой дорога идет по льду.
— В общем, дорогу нам преградил «камаз». Двое мужиков и молодой парнишка, обкуренный, с обрезом. Выкладывай деньги, говорят. Мой напарник-сосед начал канючить. Парень огрел его прикладом через плечо. Тот и свалился. У меня деньги забрали и приказали: «Забирай мертвяка и дергай отсюда!» Я затащил соседа в машину — и до ближайшего КП ГАИ. Потом отвез товарища в больницу, в Иркутск. И вот уже полмесяца добираюсь домой. Без денег. Даже шапку пыжиковую забрали.
Мы выслушали эту грустную историю, заправили Юрину тачку и договорились с интервалом в двести метров между машинами продолжать движение.
От Барнаула до Семипалатинска километров около двухсот. К входному КП ГАИ Семипалатинска мы подъехали часов в пять ночи.
Гаишник нас предупредил: «Ребята, не въезжайте в город — там стреляют».
В Семипалатинске я открывал студию телевидения, там живет моя сродная сестра, потому я пошутил: «Что граждан¬ская война между Жана-Семей и старым городом началась?» Город разделяет река Иртыш. Новая часть города называется Жана-Семей.
— Я не шучу, ребята, — обиделся гаишник. — В Жана-Семей обстреляли «камаз» из Киргизии. Приказывали остановиться, но он прорвался и сейчас стоит на выходном посту ГАИ. Так что советую вам переждать ночь в надежном месте.
Я предложил Юре заехать к моей сестре и там дождаться утра.
Но Юра запричитал: «Я же, как бомж. От меня дурно пахнет. Потом, я еду на воде. Радиатор сразу прихватит, поехали!» До рассвета осталось немного и мы дали по газам. Благополучно пересекли новый мост через Иртыш, но на выходе из Жана-Семей, в районе мясокомбината, нас нагнала «ауди» и, мигая фарами, стала требовать дорогу на обгон.
Я выругался. Не так-то просто было уступить дорогу. Мой старый тяжелый заднеприводный «мерседес-бенц-280» держался на дороге как корова на льду. К тому же за ночь поземка намела снегу, и мы шли по колее. Но «ауди» настойчиво мигала, и мне пришлось ей уступить. Переднеприводная «ауди» легко обогнала нас и скрылась за углом ближайшего квартала.
Едва мы вывернули за этот поворот, как увидели картину, повергнувшую нас в легкий шок. «Ауди», обогнав юрину «хонду-цивик», встала поперек дороги, вплотную к ней.
— Поцеловались, — мрачно констатировал Игнатьич.
— Теперь будет разборка. Ждать до утра, а там ГАИ, — уныло добавил я.
Кто ходил на большие расстояния да еще зимой, знает, что значат такие задержки в пути. Но долг шоферского товарищества, который сейчас, к сожалению, мало кем признается, обязывал нас идти с Юрой до конца.
Между тем из «ауди» вышли двое мужчин, подошли к открытому окошку Юриной машины, о чем-то с ним поговорили и подсели к нему в кабину. Соблюдая интервал, мы остановились и приготовили оружие самообороны. Но через две-три минуты мужчины вышли, сели в свою машину и уехали. Юра, не подав нам никакого сигнала, тронулся с места. Мы облегченно вздохнули. Но уже за следующим поворотом мы увидели Юрину «хонду», зажатую двумя черными иномарками. Из второй машины вышли четверо распаренных ребят в спортивных кимоно.
— Это уже рэкет, — тоскливо заметил я и остановил свой «мерс».
Через несколько секунд я принял решение: потихоньку подъехать к рэкетирам, давая понять, что якобы намерен остановиться, но тут же попробовать прорваться. Другого выхода не было. Игнатьевич одобрил мой план. Мы приготовили ружье и топор и двинулись навстречу дорожным разбойникам.
Томительно тянулись секунды подхода к рэкетирам. Машина Юры стояла в колее, «ауди» загородили дорогу, и мне оставалась небольшая полоса, чтобы объехать криминальную компанию и дальше газовать до ближайшего поста ГАИ, а затем, глядишь, и Юре помочь. Но выйдут ли передние колеса «Мерса» из колеи? Ведь у него задний привод… Вот вопрос!!!
Очень медленно подъезжаю к Юриной машине и выворачиваю руль — передок поднимается и машина выбирается из колеи. Я прибавляю газ, занимаю выбитую до земли дорожку главной колеи и на всех парах устремляюсь к посту ГАИ, который находится километрах в семи от города. Мне совсем не видно, что делается сзади: стекла заледенели.
— «Ауди» догоняет нас, — сдержанно сообщает Игнатьевич.
Здесь нужно пояснить: дорога, выходящая на юго-восток Семипалатинска, широкая и выложена так, чтобы она одновременно могла служить взлетно-посадочной полосой для военных самолетов. Во времена Союза этот регион Казахстана был буквально набит техникой. Танки, ракетные установки, купола зданий космического слежения, ангары с самолетами «Миг» можно и сейчас видеть с главной дороги, идущей в сторону Алматы. Тогда все это было почти бесхозно. Горбачев¬ская перестройка смертельно ударила под дых не только всей госэкономике и семейным бюджетам граждан, но и вооруженным силам огромной державы. Целые войсковые части и соединения, лишившись государственного финансирования, добывали пропитание кто во что горазд, не исключая и рэкета на дорогах.
Компания спортивных парней, видимо, состояла из военных и была вооружена. Один из парней, сидящий на первом сиденье пассажира, высунув руку с пистолетом и размахивая ею, как махновец саблей, матерно ругаясь, приказывал нам остановиться. «Ауди» шпарила с левой стороны от нас по бетонке. Мелкий снежок не мешал переднеприводной новой машине стремительно настигать наш старенький тяжелый «мерседес».
— Приготовь топор! — начиная трусить, отдал я отчаянный приказ Игнатьевичу.
— Держите руль крепче! — рявкнул в ответ Игнатьевич, чувствуя мою нервозность.
Окрик напарника вернул мне хладнокровие и четкую работу мозга. Я стал сбавлять газ, одновременно опуская стекло дверцы водителя. Обрадованный преследователь почти прижался к моему «мерседесу», пытаясь перехватить у меня руль. Я только этого и ждал… Резко крутанул руль влево и ударил «ауди» бортом. Моя тяжелая машина шла по колее, пробитой до земли, а «ауди» двигалась по снегу. Это и решило исход сражения. Машину преследователей развернуло. Я же дал полный газ.
— Игнатьевич! Мы их не перевернули?
— Нет, они остановились, — доложил механик.
— Если снова погонятся, будут стрелять. Давай мне ружье, а сам крути баранку, — входя в азарт, распорядился я. — Будем отстреливаться.
— Успокойтесь, они двинули в обратную сторону, — охладил мой пыл сдержанный Игнатьевич.
Я сходу влетел на пост ГАИ, едва не наехав на постовых, и потребовал, чтобы они поехали с нами выручать товарища.
Старший постовой не спеша подошел к рации и стал объяснять ситуацию дежурному по городу, прося у него разрешения выехать на трассу. Посадив в «Мерс» двух гаишников с одним пистолетом, мы рванули Юре на выручку. Тот трогался с места. Налетчиков уже не было.
— Ты почему не сказал нам, за что тебя остановили в первый раз?
— Так я же не думал, что они грабители. Машина чиркнула их «ауди».
На посту ГАИ стоял груженый «камаз», который был обстрелян в той же жана-семейской части города. Вместе с его шофером мы дождались утра.
Гаишники, узнав, что я здесь в свое время открывал студию телевидения, напоили нас горячим чаем. По рации из областного ГАИ было приказано не отпускать нас, пока не приедет подполковник Бессмертный, начальник отдела по борьбе с организованной преступностью.
В начале рабочего дня подъехал Бессмертный. Допросил нас и увез к себе. В кабинете показал целый альбом с фотоснимками парней, которые подозреваются в рэкете на базарах, в поборах с коммерсантов, в «крышевании» коммерческих структур. Таких фотографий было более сотни.
— Так почему же вы не привлечете этих грабителей к ответственности? — задал я наивный вопрос подполковнику.
— А как их привлечь? — раздраженно отпарировал он. — Вот вы никого не опознали. Ваш Юра общался с парнями. Они его не били. Сказали, что нужно заплатить за проезд по новому мосту. Но то, что они так говорили, не доказано. В других случаях потерпевшие, как обычно, боятся мести и показаний по фактам вымогательства не дают.
— Так как же бороться с преступниками? Вот сейчас мы поедем, а они снова встретят нас.
— Ружье у вас зарегистрировано?! Бейте картечью по лобовому стеклу, — посоветовал Бессмертный.
— А потом меня за решетку — за превышение пределов самообороны, — парировал я.
— Ничего, следствие поможет, — заверил подполковник.
Несмотря на двусмысленность совета Бессмертного, мне все-таки однажды пришлось им воспользоваться.
В этом же году, летом, Шолпана уговорила меня взять ее с сыном в Сибирь. Они многое повидали на Ангаре и Енисее, заехали мы и к родственникам в Новосибирск, и к родителям Шолпаны в Семипалатинск, а в Талды-Курганской области нас обогнали на бешеной скорости две иномарки. Вскоре мы увидели на обочине дороги груженую фуру, людей возле нее и только что обогнавшие нас автомобили. Я подумал, что эти две легковушки — машины сопровождения. В те смутные времена, да нередко и сейчас, тяжелые машины с ценным грузом шли в сопровождении охраны.
Мы проехали мимо остановившегося кортежа без остановки. Часа через три, на закате солнца, нас вновь на огромной скорости обогнали знакомые нам иномарки. Впереди начинался небольшой подъем. Трасса была безлюдна. Иномарки встали на бугре, перегородив нам дорогу.
Стало ясно, что это за «машины сопровождения». Я резко затормозил. Скомандовал своим: «Ложитесь на пол!» Шолпана с сыном, которому тогда было лет восемь, послушно улеглись на полу «мерса». Я достал ружье и показал его, высунув на вытянутой руке из дверцы кабины. Рэкетиры молчали. Выжидал и я. Наконец одна сдвинулась с места в мою сторону. Я дал предупредительный выстрел в воздух. Рэкетиры сорвались и ушли в сторону Талды-Кургана. Наступили сумерки. Выключив фары, мы свернули в степь и спрятались за ближайшими холмами. Утром благополучно вернулись домой.
Подобных историй было несколько. Однажды нас с сыном ограбили милиционеры. В жаркий полдень мы свернули с дороги к ближайшей речушке, чтобы искупаться. Только разделись, подъехал «москвич». В сопровождении крутого парня в нем сидел человек в милицейской форме.
Тот, что в форме, подошел к нам. Мы были раздеты и никакого сопротивления оказать уже не могли. Человек в форме вежливо поздоровался с нами и заявил:
— Нарушаете, байке. Здесь купаться запрещено.
Я стал говорить, что не увидел знака, запрещающего съезд к речке.
— Деньги у тебя есть, папаша? — прервал мои оправдания сопровождающий мента биток.
— Папа, отдай им деньги. Они нас убьют, — заплакал сын.
Я достал кошелек и показал грабителям содержимое. Там была тысячная бумажка тенге и какая-то мелочь. Милиционер мило улыбнулся и ловко выхватил купюру из бумажника.
— Штраф, байке. Теперь все в порядке, — успокоил он меня на прощание.
…После всех этих инцидентов я, взвесив наконец все «за» и «против», решил прекратить свою коммерческую деятельность.
* * *
Давно замечено: там где президенты много говорят о свободе, демократии и независимости, нет ни того, ни другого, ни третьего. Аскар Акаев любил гастролировать по миру и каждый раз, возвращаясь, как восторженный турист говорил и говорил по поводу и без повода о том, что он увидел и услышал и что намерен внедрить в собственной стране. Слова эти обычно были пусты и не подкреплены делом. Но его красноречие и безусловная доля ораторского гипноза делали свое дело.
В первое пятилетие правления Акаева зачарованный народ с благоговением внимал сказкам своего всегда улыбчивого и ласкового академика-президента об «островке демократии» в Средней Азии, о том, какие молодцы швейцарцы, имеющие аж четыре государственных языка, о всеобщей компьютеризации и интеграции Кыргызстана в мировое сообщество. На призывы помочь «островку демократии» активно откликались западные инвесторы. В республику текли реки льготных кредитов, грантов, гуманитарной помощи. Объем их вливаний перевалил за четыре миллиарда долларов, а народ жил все хуже и хуже. Зато в Бишкеке вырастали шикарные особняки, рестораны, бары, бассейны, офисы и банки.
Вся эта показная роскошь скрывала за бетонными и кирпичными ограждениями разворованные и разрушенные заводы и фабрики, закрытые детские сады и ясли и ужасающую бедность новостроек, облепивших столицу плотным кольцом. Люди стремились в Бишкек, чтобы хоть как-то прокормиться. В селах и аилах жизнь остановилась. Поделенную на доли землю нечем было обработать: технику и посевной материал, склады, фермы, машинно-тракторные дворы захватили и распродали бывшие руководители совхозов и колхозов. В городах сотни тысяч людей лишились заработка. Зато наспех созданная служба Госрегистра быстро выдавала приватизаторам заветные красные книжки на землю и другую собственность.
Парламент с великой неохотой присвоил русскому языку статус официального. О том, чтобы признать те же русский, казахский, узбекский языки государственными, поскольку на них говорит почти половина населения страны, нет даже речи. В правительстве, парламенте, судах заседают одни лишь представители титульной нации. Процветает государственный национализм. Основную массу ограбленного населения сделали людьми второго сорта. Взяточничество, клановость и семейственность стали образом жизни.
С согласия изворотливого и многоликого академика-президента пробивные, чутко улавливающие запах денег люди наводнили маленькую страну десятками новых университетов, академий, институтов, в большинстве которых ничему не учат. Высшее образование заменено видимостью такового.
Но под постоянную трескотню своих речей Акаев не забывал о личных привилегиях. Он перекроил Конституцию, записав в нее мыслимые и немыслимые льготы для себя. В стране, где не хватало денег хотя бы на косметический ремонт школ, были выстроены за государственный счет «президентская» библиотека в пять тысяч квадратных метров и загородная вилла. Семейство Акаевых открыло десятки фирм в республике и за рубежом.
В общем, даже слепому стало видно, что этот «государственный деятель» пытается превратить республику в свою вотчину. А хор подхалимствующих журналистов пел ему дифирамбы.
Лишь газеты «МСН», «Республика» и некоторые другие издания выступали с резкой критикой «семьи». Редактор газеты «Республика» Замира Сыдыкова провела журналистское расследование и написала книгу «Куда делось золото Киргизии?», обвиняя акаевский режим в присвоении государственных средств. Профессор Бишкекского государственного университета Марипов, бывший коллега Акаева, чьи семьи во времена Союза были дружны, видя безудержную жадность «семьи», выступил в газете «МСН» со статьей «Сороку губит не осторожность, а жадность».
Наконец народ стал понимать, что им правит человек «не только с ослабленным иммунитетом на личную собственность, но и беспордонный лжец и обманшик».
Еще один штрих к портрету. Когда Акаева пригласили в Вашингтон, он лично пообещал президенту Бушу не преследовать оппозицию и не баллотироваться вопреки Конституции на следующий срок. Но изворотливый академик и здесь не сдержал слова. Он провел широкую кампанию по выборам «карманного» парламента и протолкнул в него сына и дочь.
Над Киргизией нависла угроза стать наследственной вотчиной новоявленного монарха. Стало тошно смотреть передачи кыргызского телевидения, в которых постоянно светилась лоснящаяся, женоподобная, как выразился в печати доктор Назаралиев, лживая физиономия Аскара Акаева. Все понимали: президент блефует и тащит страну в омут феодального рабства. Высказать свою гражданскую позицию лично меня заставила очередная книжка А. Акаева — «С оптимизмом смотрю в будущее».
Более циничного заголовка нельзя было придумать. С оптимизмом смотреть в будущее мог только сам автор, разваливший страну и надругавшийся над собственным народом. Поэтому я написал А. Акаеву открытое письмо. И намерен и впредь периодически напоминать о его делах хотя бы потому, что память наша несовершенна: мы можем полностью или частично забывать и хорошее, и плохое. Уже сейчас в Киргизии появились воздыхатели по Акаеву. Их немного. Но каждый из них — кто преднамеренно, а кто по узости мышления — считает многословные речи Акаева предсказаниями оракула. А мы должны учиться анализировать прошлое, видя и черные, и белые его стороны, чтобы в будущем, особенно при выборе новых руководителей, делать меньше ошибок.
Это мне кажется архиважным. «Государство — форма, через которую проходит всякое человеческое сожитие». Так утверждал когда-то А. Герцен. И эта его мысль остается актуальной в наши дни и, видимо, останется актуальной и в обозримом будущем. От первого лица государства напрямую зависит качество нашей личной жизни.
ОПТИМИЗМ А. АКАЕВА И РАБСТВО ПО-КИРГИЗСКИ
Открытое письмо президенту по поводу презентации
его книги «С оптимизмом смотрю в будущее»
Оговоримся сразу, Аскар Акаевич! Мы не будем делать скрупулезную рецензию о Вашей книге, ориентированной на неизвестное нам будущее, а сделаем анализ настоящего. То есть Вашего 14-летнего правления на посту президента, отбросившего развитие сельского хозяйства и промышленности без войн, пожаров, потопов и иных катастроф на сто лет назад, сделавшего почти все население республики рабами призрачной демократии.
Вы не согласны? Обратимся к фактам. Напомним: Вас избрали президентом страны с достаточно развитой экономикой, высоким научным потенциалом и немалым национальным запасом материальных богатств. Надо не забывать, что величайшая трагедия человечества — Вторая мировая война — заставила перебросить в аграрную Киргизию мощные заводы и фабрики, которые здесь и остались.
Обласканная Всевышним земля Киргизии с ее запасами полезных ископаемых и минеральных источников, которых только в советское время было разведано более трех тысяч, и ее многонациональный народ создали все для процветания здесь живущих.
Такой Вы получили республику!
От Вас требовалось лишь одно: на основе личной собственности усилить заинтересованность граждан в результатах своего труда, поднять выше их материальное и духовное благосостояние.
Все это нужно было делать не спеша, под жестким контролем государства.
Вы пустили этот процесс на самотек. Государство, в Вашем лице, сняло с себя ответственность за экономику страны, за благополучие граждан. Возвело почти в ранг государственной политики личное обогащение. А это опасная тенденция! Человек несовершенен. В каждом из нас заложено много пороков. И не каждый может справиться с ними в одиночку. Тут нужна сила законов, регулирующих поведение человека в обществе. Но, к сожалению, многие из этих законов у нас не работают.
Желание обогатиться любыми способами стало не просто модным, а чуть ли не кредо нашего времени. И Ваша «семья», Аскар Акаевич, стала лидером этого процесса.
Как известно, все познается в сравнении. Печально известная «приватизация» полностью развалила не только промышленность и сельское хозяйство. Она охватила и лишила духовности, порядочности и ответственности за будущее все сферы материальной и духовной жизни общества.
Чтобы не быть голословным, опять обратимся к фактам.
Во времена Союза трудовой ритм республики каждый день определялся количеством выгруженных и погруженных в вагоны грузов. Железнодорожный транспорт был стержнем экономической стратегии государства. Не пришли вовремя цистерны с горючим — и не взлетают самолеты, останавливаются автомашины, трактора и комбайны на полях. Было такое? К сожалению, да, было из-за пришедшей в негодность системы управления страной.
Тем не менее, несмотря на это в Киргизию по железной дороге ввозилось ежегодно 15 миллионов тонн грузов, хотя вывозилось только пять миллионов. Перед перестройкой, в 1983 – 1984 гг., в республику за сутки приходило по 18 – 25 грузовых и пассажирских составов. В настоящее время приходит от одного до трех.
Развитие экономики остановилось. Зато взамен появилась политическая трескотня о всеобщей компьютеризации, о признании Киргизстана во всем мире, о поездках нашего президента во все страны света, о презентациях очередных книг четы Акаевых.
А между тем государство, лишившись значительной части своего ВВП и, соответственно, поступления денег, оказалось банкротом. Казна опустела. Нечем стало платить за труд силовым структурам, медикам, учителям. Вся армия бюджетников осталась на зарплате, которая не обеспечивает даже прожиточного минимума. Результат: чтобы чиновник мог прокормиться, а кормиться хотелось если уж не хорошо, то хотя бы сносно, в государственной службе стали обычным делом взятки и поборы. Государство потеряло контроль над служащими. Граждане остались незащищенными от их произвола. В госучреждениях сейчас нужно не только платить за клочок бумаги, утверждающей, что ты не верблюд, но еще и дать взятку, чтобы тебе его выдали. На дороге водителей ловят «охотники» ГАИ, в быту подкарауливают милиционеры. Налоговая система и таможня — основные источники пополнения казны — не выполняют возложенные на них задачи все по той же причине.
Характерен такой пример, озвученный на государственном телевидении. Премьер-министр Н. Танаев на заседании правительства распекает таможенников и налоговиков за плохой сбор средств: «Ну, что это такое? За полугодие заявлена только одна корова, проданная в Казахстан. Тогда как только за один месяц туда их идет более двухсот. Или с товарами из Китая. Китайские таможенники сообщают нам, что в Киргизию отправлено грузов за восемь месяцев на сотни тысяч тонн больше, чем это показывают их коллеги из Киргизии».
Конечно, в такой обстановке стало невозможно формировать бюджет за счет собственных средств. В результате мы стали жить с протянутой рукой.
За Ваше правление, Аскар Акаевич, как известно, Киргизия навешала на себя почти два миллиарда долларов долга. Где эти доллары? Гражданам от этих занятых денег не стало лучше. Зато верхушка чиновников и нуворишей жирует. Вместо того чтобы расходовать иностранную помощь разумно, давать предпринимателям кредиты на развитие бизнеса под тот же мизерный процент, под какой получает его государство от иностранных доноров, Вы разрешили банкам и фондам грабить своих граждан, давая им заем под 18 – 45 процентов. Да и то на короткий срок.
Какое уж тут развитие бизнеса и предпринимательства? Выжить бы только!
Так во всех сферах деловой жизни республики.
Теперь, Аскар Акаевич, давайте посмотрим на рядовых граждан Кыргызстана через призму Вашего оптимизма и на ситуацию, в которой они оказались. Например, на пенсионеров — будущих и настоящих. О сегодняшних много сказано: труженики, которые создали основные материальные ценности страны, — ограблены и вынуждены умирать в нищете. Государственное пособие большинства пенсионеров составляет треть прожиточного минимума. А у некоторых вообще только четверть. Когда Вы садитесь за обильный стол, Аскар Акаевич, неужели не вспоминаете о голодных стариках? Ведь даже в разоренном гражданской войной Таджикистане нашли возможность содержать своих отцов и матерей на гораздо большей пенсии, чем у нас. Сколько стонов и проклятий в Ваш адрес идет от этих обездоленных людей. Вы же знаете: ничто так сильно не унижает и не оскорбляет человека, как бедность. За что им такая участь? Вы не сможете ответить на этот вопрос, Аскар Акаевич, каким бы оптимизмом не обладали, какими бы глазами физика не смотрели на эту трагедию.
Теперь о пенсионерах будущих. Им нужно зарабатывать деньги на старость самим. Базовой не будет. Об этом заявлено однозначно.
А из чего будущие пенсионеры будут откладывать себе на старость, если работы нет. А у большинства тех, кто ее имеет, зарплата мизерная. Даже прожиточного минимума она не обеспечивает. Да и те, кто может отложить что-то на старость, не верят ни банкам, ни пенсионным фондам. Потому что нет гарантии в сохранности вкладов. Ну и какой же здесь оптимизм?
Теперь об образовании — единственной отрасли, которая бурно расширяется. Мы не говорим: развивается. Потому что практической пользы от нее мало. Низкая зар¬плата преподавательского состава, нездоровый бизнес — на образовании, когда почти каждый студент, кроме оплаты за обучение, чтобы получить зачет, должен дать взятку преподавателю, который еще неизвестно чему учит, резко снизили качество подготовки специалистов. Вероятно, поэтому и выданные вузами дипломы не везде признают. К тому же, получив диплом, молодой специалист зачастую не может найти себе работу по профессии и вынужден покидать Родину.
Таких скитальцев, дипломированных, вынужденных искать заработок на чужбине, сотни тысяч. И это самая здоровая и трудоспособная часть общества! Эти люди часто бесправны и угнетены за кордоном. Настоящие рабы.
Стыдно за страну, государственности которой более двух тысяч лет, о чем Вы, Аскар Акаевич, так любили с пафосом говорить. Какими же словами будет описан период Вашего правления? Мы думаем, отнюдь не лестными. Так что и здесь повода для оптимизма не видно.
И еще о займах и иностранной помощи. Стыдно, наверное, ездить по миру с вечно протянутой рукой. Пожалуй, хватит. И за те миллиарды, что заняли, придется рассчитываться нашим детям и внукам. А долги? Вряд ли нам спишут их так просто. Да и новые займы, похоже, так просто не стали давать. Международные организации и страны-доноры поняли: сколько вливаний не делай Киргизии, эти деньги все равно не дойдут до простого человека.
Ситуация доходит до абсурда. Так, Киргизское телевидение сообщило: «Германия согласна списать часть долга с Киргизии, если ее правительство направит хотя бы 300 тысяч долларов целевым назначением на преодоление бедности в отдаленных селах». Вот так, нас уже уговаривают: «Отдайте деньги доноров бедным».
ПАРАДНЫЙ БЛЕСК И ЗАКУЛИСНАЯ НИЩЕТА
Тому, кто давно не был в столице Киргизии, бросаются в глаза шикарные рестораны и кафе, внушительные особняки. Откуда они? Оттуда, что в Киргизии несколько десятков ставших очень богатыми высокопоставленных чиновников из окружения президента за бесценок «прихватизировали» заводы и фабрики, сельскохозяйственные и другие предприятия и тут же распродали их целиком или по частям. А там, где не распроданы корпуса, остались в пустых цехах только бетонные фундаменты под станины оборудования и станков.
Делалось это под различными предлогами, но по четко отработанной схеме. Напомним, что «за бугор» были проданы не только станки и оборудование, но и часть военной техники, цветные и черные металлы. Страна осталась без пресс-подборщиков, электромоторов, стиральных машин и прочей техники, которая в ней производилась. Наши иностранные партнеры получили в растерзанной республике рынок сбыта и дешевую рабочую силу оставшихся без работы людей.
Наступила эра инвесторов. Теперь они — иностранные и местные — задают тон. Или, другими словами, углубляют экономическую зависимость страны, добровольно лишившейся под Вашим «мудрым» руководством, Аскар Акаевич, собственных средств производства. Результат — низкая заработная плата местного населения и безработица. Вы можете возразить, Аскар Акаевич: «Газеты пестрят объявлениями — требуется, требуются…» Да это так. Но приглашают-то на мизерную заработную плату и в большинстве своем в сферу обслуживания. Получить высокооплачиваемую работу по этим объявлениям могут только… красивые девушки. Почему — понятно.
В общем, стали мы в собственной стране людьми второго сорта. А некогда развитую республику, делавшую даже для космоса сверхсложные приборы, отнесли к разряду развивающихся. Оказывается, чтобы получить статус таковой и под этим предлогом «вступить в мировое сообщество», нужно было разрушить собственную экономику, довести народ до бедности, а потом с нею же и бороться.
В свое время Вы, Аскар Акаевич, чтобы сохранить свое кресло, в спешном порядке раздали земли вокруг столицы под индивидуальное строительство. Не создав при этом никаких условий для застройщиков — не проведя ни дорог, ни водопроводов, ни электричества и связи. Теперь в этом антисанитарном «поясе шахидки», как называет эти районы милиция, проживает самая малообеспеченная часть населения столицы и выходцы из отдаленных аилов, где жить стало совсем невозможно.
— Десять экстремистски настроенных групп действуют в Бишкеке, — заявил недавно по телевидению заместитель начальника городского УВД Петр Тяблин. — Пока они не решаются на вооруженные вылазки и ограничиваются только листовками. Но это пока…
Так что и в плане безопасности граждан республики «с оптимизмом смотреть в будущее» пока рановато. Отчаявшиеся от беспросветной нужды люди способны на крайние меры.
КРАСИВЫЕ ЛОЗУНГИ И РЕАЛЬНОСТЬ
«Кому на Руси жить хорошо?» — в свое время задал вопрос классик. Мы же на аналогичный по Киргизии отвечаем: конечно тем, кто обладает властью и деньгами. Таких в нашей стране тысяч 50 – 70. Ну и конечно же иностранцам. Вот для этой категории обеспеченных граждан, составляющей 1,5 процента всего населения, и создана инфраструктура обслуживания и увеселений: сауны, бары, рестораны. Простой труженик туда попасть не может: нет денег. А если заезжий именитый иностранец побывает еще и на жемчужине Киргизии — Иссык-Куле, да в качестве гостя президента или другого влиятельного лица, то у него вообще голова идет кругом. Налево и направо он раздает интервью, восторгается добротой и гостеприимством киргизов и пророчит им хорошую жизнь в будущем.
Щедры на обещания хорошо жить и Вы, Аскар Акаевич. Каких только заявлений не делали Вы, возвращаясь из очередного турне по миру. То Киргизия будет второй Швейцарией, у которой «целых четыре государственных языка». У себя же и двух не получилось. Также и с интеграцией в мировое сообщество, которое сулит нам чуть ли не райские кущи. На деле же Киргизия стала свалкой для подержанной техники и старых вещей с плеч граждан преуспевающих стран. Спасибо хоть донорам за гуманитарную помощь для простых людей, но и та в большинстве своем попадает гражданам только из рук спекулянтов. Теперь их называют коммерсантами. Рыночная экономика приобрела у нас самые уродливые формы. Почти ничего не производя у себя, кроме мелких промышленных товаров, водки и сомнительного качества прохладительных напитков, наши предприниматели вынуждены перетаскивать продукты и другие товары с места на место и поднимать на них цены. Крупные же коммерсанты, которые ввозят в республику товары из дальнего зарубежья и стран СНГ, вынуждены платить большие таможенные пошлины. (Киргизия фактически находится в транспортной изоляции и, естественно, вынуждена поднимать и без того высокие цены.) Так что куда ни кинь — везде клин.
Характерен такой пример, озвученный недавно в новостях местного телевидения. Волонтеры в рамках программы борьбы с бедностью покупают в селах некоторым особенно бедным семьям корову, затем, после отела, оставляют семье теленка, а корову передают другой. Вот до чего мы дожили! Стыдно за страну, за собственное достоинство. И это происходит в аграрной стране, где недавно только одних овец было более десяти миллионов, не считая другой живности в общественном и личном пользовании.
Киргиз в селе без скотины? Его единственного средства к существованию?! Беда это, Аскар Акаевич, беда страшная. Какой тут оптимизм…


                БЕЗ СИЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА НЕТ КРЕПКОЙ ЭКОНОМИКИ

Апологеты нашей пока псевдорыночной экономики расходятся во мнениях о роли государства в ее развитии. Не слишком дальновидные политики постсоветского пространства, наслушавшись рецептов советников, не желающих вникать в нашу историю, посчитали, что при такой форме хозяйствования, какая сложилась у нас, власти правомерно снимают с себя ответственность как за развитие общегосударственного хозяйства, так и за материальное благополучие граждан.
Они наивно решили, что стоит только передать мощную промышленность и аграрный комплекс — основные бюджетообразующие отрасли бывшего Союза — в частные руки, и в казну потекут реки налогового изобилия. А государственные мужи будут только контролировать этот процесс.
Но на деле все оказалось по-другому. Новые владельцы и менеджеры промышленности и сельского хозяйства — в основном чиновники, дилетанты в сфере производства, — стали банкротить предприятия, вытеснять акционеров и квалифицированных специалистов и рабочих со своих мест. За¬владев контрольным пакетом акций, они распродали общественное богатство, нажитое тяжким трудом старшего поколения.
Как мы уже говорили, низкая зарплата бюджетников, не обеспечивающая им даже прожиточного минимума, слабая государственная дисциплина, коррумпированность позволили чиновникам искать прокорм за счет взяток и поборов.
Мы не хотим сказать, что все эти милиционеры, гаишники, юристы и прочие — даже врачи и учителя — неисправимы. Дайте им приличную зарплату, поставьте их в четкие рамки выполнения своих служебных обязанностей, и большинство их, уверяем, не пойдут по скользкой дороге криминала.
Здесь Вы можете возразить, Аскар Акаевич: мол, число жалоб на взятки невелико. Так-то оно так, да не так. Просто отчаявшиеся в поисках справедливости люди знают: на их жалобы, возможно, и «отреагируют». Меры будут приняты, но их деньги только перейдут из кармана одного чиновника в карман другого. И на этом дело закончится.
Теперь поговорим о «независимости» и ее последствиях.
Вы, Аскар Акаевич, как бывший коммунист, сменивший «религию», так ничего и не взяли из ее прошлого. Хотя у марксизма-ленинизма в пропагандистском плане была достаточно убедительная теоретическая и практическая основа. Она, эта доктрина, сумела внушить, что у рыночной экономики вообще нет никакой идеологии, кроме голого интереса к бессердечному чистогану. Вы это, конечно, помните.
«Экономика — это базис, на котором строится политика».
А экономика получилась у нас следующая: выручка от приватизации материальных фондов республики, которые по некоторым оценкам составляли 20 миллиардов долларов, а по другим — даже 100, дала казне лишь несколько больше одного миллиарда… сомов.
Правительство, оставшись с этими грошами и мизерным поступлением средств от налогов и пошлин, как мы говорили, не может формировать бюджет из собственных средств. Пошли займы. И как следствие «независимости» — зависимость экономическая и политическая. На сегодня собственный бюджет страны составляет около 500 миллионов долларов. На каждого ее жителя приходится менее ста долларов в год. Ну, какой здесь оптимизм?
И еще о Вашей книге.
Противоречивы Вы, Аскар Акаевич, в своих оптимистических рассуждениях на практике. Ратуете за всеобщее глобальное объединение народов и государств с единым правительством (хотя ООН уже имеется). А сами объединяться даже с Россией или Казахстаном не желаете, хотя и признаете, что в наше время в одиночку маленькой стране не выжить.
Выходит, независимость была нужна прежде всего Вам и той кучке чиновников, которые захватили основные богатства республики.
И второе: бедность, нужда и, как следствие, религиозный фанатизм людей, попавших в капкан так называемых перестроечных «реформ», оказались благодатной питательной средой для всякого рода экстремистов и террористов.
Вы ратуете за «нанесение превентивных ударов» по странам, где подготовляются террористы. Но в результате Вашей «многовекторной» политики возник «пояс шахидки» не только вокруг столицы, но и по всей республике. Так что стоит задуматься, как бы нам самим не попасть под прицел этого самого «превентивного» удара.
Вообще складывается впечатление, Аскар Акаевич, что Вы, огородившись плотным кольцом подхалимов, не видите или не хотите видеть истинного положения дел в стране.
У граждан уже давно возник резонный вопрос: почему наш первый Президент не занимался конкретными текущими делами государства? Вместо анализа и решения проблем Вы бросались из одной крайности в другую. То взялись исследовать прошлое киргизов, хотя у нас существовал специальный институт истории и ученые-историки, по долгу службы, давно уже сказали все и о Манасе, и о киргизской государственности. То решили с «оптимизмом» пророчить развитие человечества в будущем в глобальном масштабе, одновременно совершенно не желая беспристрастно разбираться в делах вверенной Вам маленькой страны.
Более того: Вы, занявшись популизмом и самовосхвалением, отправляете свою книгу в космос. Но оттого что в итоге Вашего «научного эксперимента» оказались проданными в заграничное рабство четыре тысячи девушек-кыргызстанок, никому не стало и не станет лучше. Не повысятся пенсии у инвалидов и стариков от того, что Вы с завидной настойчивостью, не желая видеть ужасающей нищеты своего народа, почти каждый день организовывали, безусловно, с Вашим непременным присутствием, все новые и новые торжества по случаю и без, создавая видимость благополучия в стране и Ваших личных заслуг в этом мнимом благополучии.
Особенно навязчивы и беспардонны были эти шоу в преддверии парламентских и президентских выборов. Надо отдать Вам должное, Аскар Акаевич, Вы умело завоевывали избирателей. В этом плане Вы напоминали Чингисхана — тем же глобальным мышлением и равнодушием к страданиям народа. Правда, Чингисхан, покоряя народы, грабя их, превращал в рабов ятаганом и плетью, Вы же — доброжелательной улыбкой, обещаниями и рекламной свободой и демократией.


                БОГАТСТВО ИЗ НИЧЕГО НЕ ВОЗНИКАЕТ

В результате разрухи мы оказались по уровню жизни населения среди стран СНГ на 14 месте. Граждане у нас в своей массе впали в нищету и очень мало надежды на то, что нынешнее поколение станет не то чтобы богатым, а хотя бы минимально обеспеченным. Вы ученый человек, Аскар Акаевич, и отлично знаете, что материя не исчезает и не возникает вновь, она только переходит из одной формы в другую. Скажем, если не было у гражданина ничего, так у него ничего и не будет, какие бы он усилия ни прилагал, чтобы вырваться из тисков бедности. А вот те, кто урвал для себя кусок общественного пирога, перешли в другую имущественную категорию, оказавшись владельцами наличных денег, особняков, дорогих машин и прочего. Конечно это сравнение в чем-то условно, но все же оно наглядно объясняет суть появления социального рабства.
Но такая обстановка, как Вы знаете, сложилась не во всех странах СНГ. Стабильно развивается экономика Казахстана. По уровню роста ВВП наш сосед даже опережает Российскую Федерацию. Здесь приличная зарплата, сильное государство. Крепким государственно и экономически оказался Туркменистан. Там разумно используются природные ресурсы. Туркменбаши дает газ своему народу почти бесплатно. У нас же, хозяев огромных гидроресурсов, электроэнергия наоборот дорожает. Более того, Вы склонны поменять хозяев топливной отрасли и гидроэнергетики. Причина объявляется та же: у государства нет денег на их содержание. А нам думается, что передача в концессию частникам еще и этой стратегической отрасли станет заключительным аккордом в развале экономики государства. Частник, тем более ставший монополистом, при нынешней потерявшей нравственность психологии, обязательно, несмотря на все заверения правительства, начнет поднимать тарифы на электроэнергию, ввергая население в еще большую нищету.
Пусть медленно, но укрепляются государственность и экономика в России после добровольного ухода со своего поста Б. Ельцина. Вы же, Аскар Акаевич, хотели держаться до последнего. Мы внимательно прочли в «Вечернем Бишкеке» статью о том, как самый богатый человек Италии — Берлускони, став ее премьер-министром, якобы с помощью своей партии «Вперед, Италия!» навел там порядок и поднял жизненный уровень населения.
Статья эта, конечно, была заказана Вами. И Вы последовали примеру Берлускони. Ваша семья, похоже, стала самой богатой в Киргизии. Но дело-то в другом: Берлускони на протяжении всей жизни зарабатывал свой капитал не будучи еще даже чиновником. Вы же были советским служащим, хотя и академиком, но с весьма скромной, как и у всех ученых, зарплатой. Так что, стремительное обогащение Вашей семьи на фоне такого же стремительного разорения страны вызывает у людей отрицательные эмоции.
Вы создали аналогичную, как у Берлускони, партию «Алга, Кыргызстан!». Но Киргизия не идет ни в какое сравнение с Италией. Уровень жизни там другой. Да и правящая партия занимается конкретными делами. А «Алга, Кыргызстан!» пока что лишь декларирует, как и ее создатель, оптимистические лозунги.
Аскар Акаевич, наш разговор с Вами будет неполным, если мы ограничимся только анализом сложившейся ситуации и критикой Вашего правления. Безадресного критиканства и без нас хватает. Мы же, посоветовавшись, решили внести конкретные предложения для оздоровления экономики республики и повышения материального благосостояния граждан.
Во-первых, нужно сократить чиновничий аппарат. На вы¬свободившиеся средства можно будет поднять заработную плату оставшихся государственных служащих, одновременно повысив предъявляемые к ним требования. Нужно сделать эту работу престижной не за счет возможности брать взятки, а высокой зарплатой и уважением граждан.
Далее. В рамках закона необходимо привлечь к уголовной и материальной ответственности тех, кто за бесценок приватизировал государственное имущество, необоснованно перепрофилировал предприятия или их распродал. Ответственность должны понести и те должностные лица, которые способствовали этому криминалу.
Нужно взять курс на возрождение собственной промышленности, запретив при этом как иностранным, так и своим работодателям выплачивать зарплату ниже прожиточного минимума. Брать на работу, конечно, в порядке временной меры, только граждан Кыргызстана, делая исключение для иностранных наставников и преподавателей.
В сельском хозяйстве нужно срочно создать при местных кенешах машинно-тракторные станции (МТС), фонды для семян и удобрений с едиными тарифами на них. Сейчас крестьянин задыхается от недостатка средств, техники, семян и удобрений. В такой обстановке владельцы земли стали ее рабами. Чтобы покончить с этим, нужно резко снизить проценты на кредитование под будущий урожай.
Необходимо добиться, чтобы нас не на словах, а на деле приняли в единое экономическое пространство с Казахстаном, Россией и Беларусью. Нужно вырваться и из транспортной блокады. Свободное передвижение товаров — основной залог успеха рыночной экономики.
И еще: комитетам ветеранов Великой Отечественной войны, всем организациям пенсионеров республики нужно предъ¬явить в Верховный суд иски в отношении лиц, незаконно приватизировавших государственное имущество. А в случае отказа погасить нанесенный ущерб, обратиться в международный суд в Гааге, мотивируя это тем, что нарушены права человека. Произошло коллективное ограбление старшего поколения людей путем присвоения принадлежавших им материальных ценностей, нажитых трудом и принадлежащих, по Конституции СССР, всему народу. Дело это носит международный характер и выходит за границы внутренних дел одного государства.
Но на сегодняшний день основная задача — борьба с коррупцией. Слишком глубоко эта язва поразила организм государства. Чтоб ее искоренить, желательно создать при каждой государственной структуре общественные комитеты по контролю работы госчиновников. Чтобы работа этих комитетов была эффективной, нужно наделить их правом давать представление на наказание и даже снятие с работы проштрафившихся в вышестоящие организации.
В каждом госучреждении на видном месте должен висеть список членов общественного комитета и номер телефона его штаба. Наши предложения, конечно, не догмы, но мы предлагаем их обсудить. Если Вы в чем-то не согласны с нашим письмом и предложениями, просим ответить нам через СМИ. Или провести дискуссию по затронутым вопросам с авторами этих строк в прямом эфире.

                * * *

Под этим письмом должны были стоять две подписи. Я отлично понимал, что президент не вступит в полемику с рядовым журналистом. Поэтому решил обратиться с предложением разделить авторство к заместителю председателя парламента Байболову. Как раз он оказал содействие нашей окраине города в ремонте дороги, и избиратели направили меня к нему с благодарственным письмом и просьбой решить другие их проблемы.
Разговор состоялся в кабинете Байболова. Боясь, что в здании парламента могут быть «жучки», мы вышли на улицу.
— Трудно с ним бороться. У него слишком много денег, — имея в виду Акаева, высказал свою мысль депутат. — Хотя, в основном, все правильно. Вот только некоторые уж слишком…
Я понял позицию депутата, который был в то время самым богатым человеком в парламенте. В республике в те дни шла напряженная полукриминальная предвыборная борьба за места в парламенте. К концу года должны были состояться выборы президента. На этот пост опять претендовал Аскар Акаев.
— Вы сами не думаете выставить свою кандидатуру в президенты? — задал я лобовой вопрос, все еще надеясь заполучить парламентария в соавторы письма.
Байболов дал отрицательный ответ.
— Посоветуйте, к кому же обратиться? Желательно бы к тому депутату, кто претендует на пост главы государства. Насколько я знаю, таким претендентом является Бакиев.
— Да, — подтвердил мое предположение Байболов. — Но он слишком... — опять не закончил свою мысль депутат.
На этом мы расстались. Я попытался разыскать Бакиева. Но оппонирующего к существующему режиму депутата найти не удалось. Команда Акаева всячески мешала Курманбеку Бакиеву встречаться с избирателями, и он вынужден был вести полулегальный образ жизни.
Отчаявшись найти солидного соавтора, я обратился к редактору газеты «Республика» Замире Сыдыковой. Она пообещала опубликовать материал, но предупредила, что газета выходит только раз в неделю.
— Очередной номер уже набран. Выходим 23 марта. Приходите 24-го. Будем смотреть Ваш материал, — обнадежила меня редактор.
На следующий день, 23 марта, я купил свежий номер «Республики». Газета пестрела гневными и категоричными заявлениями: «Акаевская власть встала на путь войны. Граждане Кыргызстана! 20 марта 2005 года в 5 часов утра акаевская власть под руководством генералов Жанузакова, Субанбекова, Садиева и других применила грубую военно-полицейскую силу против мирных соотечественников в Джалал-Абаде, Оше, Баткене и Беловодском. Десятки и сотни людей избиты, стали жертвами кровавого побоища.
Массы людей во многих регионах страны открыто выступают за немедленную отставку Акаева…»
В правом верхнем углу первой полосы газеты на черном фоне, белыми буквами было написано: «Аскару Акаеву осталось быть президентом КР 219 дней».
Но в полдень 24 марта, когда я пришел в редакцию «Республики», Замира сказала: «Народ штурмует Белый дом. Отставим делишки Акаева. Сейчас нужны другие материалы. Включайтесь в работу». Я дал несколько материалов в самые критические моменты послереволюционного периода. Они, полагаю, в чем-то помогли общественности. Хотя бы разобраться в намечающемся мятеже судей, конфликте между Севером и Югом.
В тот же день, 24 марта, Аскар Акаев с семьей бежал из страны на военном самолете. На военную базу в Канте струсивший первый президент пригнал четыре новеньких «джипа» и попытался вывезти их. Но военные отговорили Акаева от этого намерения. Вот уж поистине, как писал профессор Марипов, «Сороку губит не неосторожность, а жадность». «Семье», оказывается, было мало того, что она имела. Хотелось после бегства с комфортом съехать на прихваченных попутно «джипах» с вертолета и с благородной гордостью незаслуженно обиженных своим народом промчаться по улицам Москвы.
Первопрестольная немало повидала за свою историю авантюристов, бросавших ее народ в пучину бедствий и страданий. Но такое, чтобы в ней враз собрались вместе три разрушителя государства, — Горбачев, Ельцин и Акаев, — произошло впервые. Именно за период их правления бывшая экономически крепкая огромная союзная страна оказалась разрушена. Так что троим бывшим президентам, имеющим личную охрану и постоянное денежное довольствие от своих несчастных стран, в Москве живется вольготно. И никому до сих пор не приходит в голову осудить на государственном уровне криминальные методы их правления. Но пока этого не произойдет, способ приобретения частного капитала на примере бывших президентов будет примером для мелких и крупных собственников. В той же Киргизии, несмотря на отчаянные попытки нового руководства страны искоренить взяточничество, уклонение от уплаты налогов, коррупцию чиновников, пока удается сделать немногое.
Дурной пример заразителен. Большинство граждан настолько привыкли к политике двойных стандартов, умению говорить одно, а делать другое, как их бывший президент, что и к взяткам, и к уклонению от налогов, и к произволу чиновников относятся как к неизбежному злу. Конечно, без официальной оценки происшедшего на государственном уровне новой власти наводить порядок очень трудно.
Более того, несмотря на то, что Акаев изгнан из страны, осталось очень опасное его наследие: «идеология акаевщины». Суть ее не столько в том, что экс-президент и вся его «семья» до сих пор не наказаны за разрушение страны и страдания народа, хотя прошел уже почти год после незавершенной революции. Суть в том, что в глубинах сознания обывателей осталось твердое убеждение — процветать будет только тот, кто ловко обманет народ и закон. И потому многие так и действуют.
Если смотреть с этих позиций на сложившуюся обстановку, в большинстве стран СНГ еще долго не будут работать законы, защищающие справедливость, честь и достоинство гражданина. И мы еще долго не сможем разобраться: кто есть кто? В этом плане показателен пример с киргизским парламентом в 2005 – 2006 годах. Незаконченная народная революция не заменила парламент и судей, в основном крупных собственников. То есть из трех ветвей власти — законодательной, исполнительной и судебной, народ переменил только исполнительную власть — президента и премьер-министра с их аппаратами.
В результате в стране, как выражался в свое время В. И. Ленин, продолжается «идейный разброд и шатания». Парламент по-прежнему жирует, многие его члены не ходят на заседания, катаются по заграницам. Идет грызня между ветвями власти. Парламентарии, чтобы защитить свой личный капитал, хотят сделать республику парламентской, увеличить число депутатов в два раза, естественно, введя туда только крупных собственников, которые окончательно закабалят народ. И уже чуть ли не каждый парламентарий создал свою партию или движение, которых в маленькой стране насчитывается более четырех десятков.
Конечно, в такой обстановке нужды народа и государства забыты и исполнительная власть осталась один на один с проблемами, которые оставил стране А. Акаев.
Но и в такой обстановке новая исполнительная власть сделала многое. Собирая по крохам деньги в бюджет, она впервые за последние годы взяла на государственное обеспечение медиков, учителей. Отменены поборы с родителей. В школах горных районов введено одноразовое горячее питание для школьников начальных классов. Улучшаются условия службы командиров и солдат киргизской армии. Прибавлена зарплата большей категории государственных служащих, увеличены, хотя и ненамного, пенсии и пособия для нетрудоспособной части населения. Началось финансирование ремонта и строительства дорог, мостов… Но об этих положительных переменах пока знают только чиновники да сравнительно небольшой круг депутатов областных, районных, городских и аильных кенешей. К сожалению, глубоких анализирующих и критических статей на экономические темы в СМИ до сих пор нет. Хотя общественность республики остро нуждается в убедительной и достоверной информации о делах новой власти и проблемах, которые стоят перед ней.
Нужно укреплять государственность, увеличивать бюджет государства и делать его социально направленным. Такой курс взяла новая исполнительная власть. Но, как показало время, такого запала у новой власти хватило не на много. Пока же в ожесточенной схватке с оппозицией готовится новый по некоторым пунктам текст конституции. Одним из главных положений в Основном Законе страны обещает быть концепция новой идеологии, ориентированная не на словах, а на деле на равноправие граждан в оплате труда, их социальной и правовой защищенности.
Дай Бог, чтобы эти благие намерения руководства новой власти претворились в жизнь.

                * * *

…Недавно был на могиле отца. На старом кладбище покой и тишина. Вновь читаю надпись на скромном памятнике: «Папа, всю жизнь ты делал добро, лечил людей. Спи спокойно».
Но исполняется ли это благое пожелание в том, загробном мире, нам знать не дано. В последние годы жизни, когда рассекретили архивы НКВД по ссыльным, папа старался узнать о судьбе своего старшего сына Андрея, которого тоже арестовали после ссылки отца. Андрей старше меня на двадцать четыре года. Он рожден от брака моего папы с той девушкой, дочерью кастелянши Зимнего дворца. Вы, наверное, помните, читатель? Их встречу я описывал в начале повести.
Так уж сложилась жизнь нашей семьи. Когда я, рожденный в ссылке, в Бакчарских болотах, качался в примитивной самодельной люльке, моего старшего брата Андрея гнали этапом по лесотундре Ямало-Ненецкого автономного округа. Началась пурга, и конвоиры приказали заключенным лечь на снег лицом вниз. Чахлые деревца тундры не защитили от мороза и пурги плохо одетых заключенных. Когда шквальная поземка ослабла, по команде «встать!» смогли не все. Конвоиры прошлись по рядам и хладнокровно, в затылок, расстреляли лежащих.
С тех пор жители зовут то место «русским полем». На нем погибли сотни ни в чем не повинных граждан, цвет российской интеллигенции. Андрей до ареста работал директором школы, и у него уже было четверо детей. Так что, мои племянники оказались старше меня.
Вот такие трагические мирские дела захлестывали наш многострадальный народ в годы сталинских репрессий и в годы Второй мировой.
И не думала и не гадала огромная страна-победительница, что она будет и после Великой Отечественной войны жить в бедности и унижении из-за бестолковости и самодурства своих руководителей. Потому что ничто так не унижает и не оскорбляет человека, как бедность и нищета.
Но оказалось, что мощную союзную империю вполне удалось завоевать без меча и без единого выстрела при помощи ее собственных руководителей, из-за которых основная часть населения стала людьми второго сорта в собственных странах.
Правы китайцы, когда говорят: «Развал государства начина¬ется изнутри. А завершают разруху внешние силы». Так что нам надо самокритично проанализировать свою историю, а не сваливать вину только на спецслужбы других стран.
В общем, яростная борьба между Добром и Злом продолжается. Эта беда как рок преследует наш народ на протяжении его истории. Мы не усвоили даже элементарных принципов демократии, не научились быть законопослушными и в высших эшелонах власти, и внизу, в обществе.
А нужно, чтобы закон был арбитром для всех нас.
Недавно лихой человек утащил с могилы моего сына металлическую скамеечку. Этот бомж сдаст ее, наверное, как металлолом, чтобы на вырученные гроши купить себе что-нибудь поесть. Прости его, Господь! Бомжи и голодные люди — тоже наследие Акаева. Раньше такого массового нищенства не было.
Так, как же назвать вас после этого, новоявленные господа Акаевы, Ельцины, Горбачевы? Пока ваши личные деньги и не совсем ясное положение в глазах мирового сообщества не позволяют осудить ваши действия на официальном уровне. Сказать четко, кто вы. Какую роль сыграли в судьбах своих народов. И пока официальные власти об этом молчат, о своем имидже заботятся сами бывшие президенты. Особенно в этом преуспел Акаев. Огромные средства, которые он увез из страны, позволяют «семье» нанимать за баснословные деньги по защите своей чести и достоинства адвокатов, активизировать деятельность своих сторонников по реабилитации бывшего режима и сбору компромата на новую власть.
Выходит, таким образом, что борьба между свергнутым режимом и новыми здоровыми силами перешла в информационное поле. Вот почему в своей повести я счел необходимым истинных виновников ограбления народа назвать поименно, нравится им это или нет.
Все мы смертны. Его Величество Время и Господь Бог рассудят нас и история воздаст должное каждому.
Я же хочу верить, обязан верить в то, что свалившаяся в очередной раз на плечи народа величайшая беда — повальное ограбление — больше не повторится, а справедливость в конце концов восторжествует. О! Как я ошибался в своих прогнозах…
* * *
Я закончил эту повесть. Но что-то не давало мне покоя.
Конец её, адресованный Времени и Справедливости — понятиям хотя и конкретным, но в данной ситуации растяжимым и туманным, — не давал мне покоя.
Почему мы должны ждать, когда история даст оценку ворам и разрушителям основополагающей человеческой морали, навлекшим на большинство населения бывшей огромной страны не только неописуемые страдания, но и расколовшим общество на враждующие стороны? Такой вопрос встал передо мной, и на него надо было отвечать.
В наш ядерный век, когда судьба всей планеты зависит только от благоразумия наций и, прежде всего, их первых руководителей, промедление с практической оценкой проблемы Докторов и Воров смерти подобно.
На стене висит ядерное ружьё, и если мы чётко не определимся с правом каждого гражданина Земли на достойную жизнь, не погасим конфликты, — оно может выстрелить.
Международный терроризм, усиленно насаждаемая в умы доктрина глобализма, опережающая общественное сознание, — все это результат недомыслия иных государственных мужей и обслуживающих их законодателей. А если называть вещи своими именами, — мошенников, нагло отбирающих у людей не только возможность нормально питаться и содержать семью, но и само право на жизнь.
В наше время глобальной связи между народами всех континентов дело Акаева и иже с ним не должно быть трагедией и проблемой только одной Киргизии. Мы живем в одной большой семье, имя которой — Земляне. И, естественно, проблемы кыргызского народа и других наций, к руководству которыми прокрались Воры, должны решаться на международном уровне, в рамках ООН.
Когда-то создатель этой авторитетной международной организации, один из умнейших президентов Америки Франклин Рузвельт как раз и мечтал о том, что ООН встанет на защиту справедливости и будет инструментом бескровного разрешения международных конфликтов. Но олигархи Соединенных Штатов оседлали ООН и мешают ей выполнять свои прямые обязанности, в первую очередь — социальные. А ведь именно бедность создает питательную среду для экстремистских течений различного толка, объединенных бесчеловечной, преступной идеологией международного терроризма. И география этого социального протеста расширяется с каждым днём и становится всё более неуправляемой. Именно сейчас мир находится на пике этих угрожающих разногласий между богатыми и бедными. И, похоже, этот конфликт не могут, да и не смогут сдержать ни какие силы быстрого реагирования. Потому как в пучину нищенства и сопутствующих ей венерических и других болезней втянуты целые страны. В своё время В. И. Ленин такую ситуацию объяснил чётко: «Верхи не хотят (перемен) — низы не могут (так жить дальше)». И этот губительный процесс всё более и более набирает силу. Дело дошло до того, что целые страны из-за той же социальной несправедливости как между гражданами, так и между целыми нациями стали терять по-следнее, что сдерживает человечество от самоистребления — свою государственность.
Сомали, Афганистан, Ирак, на очереди Северный Кавказ и ряд других стран (всего их 25% от общего количества), где беспомощность властей наладить экономику этих стран, всё по той же причине — засилия олигархов, — создала питательную среду идеологам международного терроризма. В такой обстановке нужно быть абсолютно слепыми тем же олигархам-ястребам, которые сеют смуту на планете, что так дальше жить нельзя: финансовый и экономический кризис, охвативший планету полумерами не остановить — нужно в корне менять финансовую и экономическую систему. И в первую очередь убирать со сцены личные коммерческие банки — основных провокаторов мировых кризисов. Это же абсурд, когда кучка «жирных котов», как назвал банкиров Барак Абама, ничего не производя материального, крутят финансовыми потоками в своих личных интересах, автономно от государства, накручивая баснословные проценты на кредиты. Не лучше ли самому государству регулировать свой кровеносный поток — финансы — в интересах развития своей экономики, на благо своих тружеников — под мизерные проценты по кредитам?..
Нужен и новый свод законов, регулирующий мировую экономику, составленный той же организацией международных наций. В общем, только перевес в обществе на сторону Докторов позволит нам жить достойно и объявить ядерное ружьё вне закона. И только тогда мы сможем с оптимизмом смотреть в будущее.
Увы, действительность пока не дает повода для этого. Всё яростнее и циничнее становится борьба за личную собственность. Некоторые руководители малых стран вынашивают даже мысли, что перевес их личного капитала в стране позволит им успешно решать все государственные проблемы. Но власть, опирающаяся только на капитал олигархов, не сможет решать экономические и социальные проблемы обшества. Задачи у них разные: у одних — олигархов должна быть постоянная прибыль, у государства — правовая и социальная зашита населения. Цель — править страной через свой личный капитал — ставил перед собой горе-президент Аскар Акаев. Что из этого вышло — теперь известно всем. В общем всё подавляющая жадность олигархов, поставивших себя выше законов, провоцирует конфликты и, похоже, что иные, чересчур горячие головы даже считают ядерный удар вполне приемлемым способом их разрешения.
Некоторые правительства под давлением олигархов пропагандируют и осуществляют на государственном уровне сомнительную национальную политику, забывая, что главная задача государства — это развитие экономики и обеспечение безопасности и благосостояния всех без исключения людей, населяющих эти страны. А все, что связано с сохранением родных языков, традиций и национальных обычаев, надо передать, как в передовых странах, в ведение национальных объединений, действующих при поддержке государства. Но пока у нас не все в этой сфере идет так, как надо. Под предлогом заботы о государствообразующей нации, титульной, как официально называют коренных кыргызов, вольно или невольно насаждается государственный национализм, при том, что в Кыргызстане проживают более 80 национальностей. Не по этой ли причине нет равноправного пропорционального национального представительства в парламенте и иных властных и законодательных органах? Не поэтому ли до сих пор в республике кипят межклановые страсти и сохраняется напряженная обстановка?
Всё это происходит на фоне бурно развивающегося научно-технического совершенства. Я специально не называю этот процесс прогрессом. Потому, что в отношении этого понятия имеются большие сомнения, и виной тому наше сознание, недоосмысливание ситуации, в которой мы оказались под влиянием этого самого «научно-технического прогресса». И тут я вспоминаю нашу встречу с Шукшиным. Мне думается, что именно под влиянием прогресса, заставляющего всё больше и больше убыст¬рять темп, Василий Макарович преждевременно растратил силы и укоротил собственную жизнь.
Так же произошло и с другим мэтром, умнейшим и честнейшим человеком планеты — академиком Сахаровым. Именно под влиянием научно-технического «прогресса», видя вселен¬скую борьбу Добра со Злом, — он создал водородную бомбу. Потребовалось время, чтобы учёный окончательно убедился, что самая ужасная бомба, оказывается, заложена в нас самих, в несовершенстве наших характеров и, особенно, — в ненасытной алчности Воров. В погоне за обогащением олигархи, как говорилось выше, сумели выйти из-под контроля законов, утвердиться во власти и творить людям зло. И только поняв это и осознав сверхразрушительную силу своего изобретения, и боясь за будущее человечества, академик с горечью осудил этот научный прогресс.
Отсюда вывод: нам, землянам, на сегодняшнем стремительном этапе развития цивилизации нужно прежде всего разо¬браться в нас самих, чётко определить, как жить дальше.
Уже в который раз обращаюсь к тебе, читатель, к твоему сознанию: судить о сегодняшнем дне необходимо, исходя из анализа нашей общечеловеческой истории, насчитывающей не один десяток тысячелетий. А она, история, говорит нам: были высокоразвитые цивилизации, но они погибли, как нетрудно догадаться, в результате конфликтов между людьми и природой. И поневоле приходишь к мысли, что Создатель даровал нам эту земную жизнь, чтобы проверить человечество на стойкость, порядочность и уважение друг к другу. И всему тому, что нас окружает.
Чтобы решить эту сверхглобальную проблему, мы должны осмыслить и преодолеть множество противоречий и парадоксов, воздвигнутых нами же самими по мере продвижения по неизведанному пути эволюции. Демиург, направив человека на этот путь, наверное, специально поставил перед ним такую преграду: как только мозг его набирается исторического и жизненного опыта и способности масштабно, выйдя из узких локальных рамок мышления, анализировать и принимать разумные общечеловеческие решения, наш организм дряхлеет. Сознательная часть общества (хочет она того или нет) выключается из борьбы за справедливость. И снова к власти над миром рвутся алчность и беззаконие. И, главное, полное отсутствие здравой мысли у олигархов, влияющих на власть.
В момент, когда я пишу эти строки, в Копенгагене собрались на Всемирный конгресс экологов 15 тысяч его участников. Положение в Мире катастрофическое. Если в ближайшие годы человечество резко не сократит выброс в атмосферу промышленных отходов — произойдёт глобальное потепление и сопутствующая ему — экологическая катастрофа. И не смотря на то, что учёные доказали: 90 процентов этой беды происходит от неразумной деятельности человека, четыре самые крупные промышленные государства — США, Канада, Индия, Китай упорно не хотят подписывать международное соглашение, ограничивающее выброс этих отходов. Это ли не заговор промышленных олигархов против человечества, боящихся потерять свои прибыли от сокращения производства. Давно уже настало время, в рамках ООН,  разумно планировать экономику в мире. Например. Сколько нужно производить автомобилей и других транспортных средств, которые уже «задавили»нашу планету. Впрочем, сегодняшним реалиям можно найти и иное объяснение. Капитализм, как форма государственного устройства, где на официальном уровне пропагандируется и поощряется частный капитал, конечно же, далёк от совершенства. Имущественное неравенство разъединяет людей, порождает между ними конфликты. Но ведь можно решать эту проблему, если разумно к ней подойти.
На первом этапе приватизации с нею успешно, на мой взгляд, справлялось руководство Беларуси. Там президент Александр Лукашенко провёл реформирование советской системы продуманно, не спеша, взяв за основу всё положительное, что было накоплено Советской властью за 70 лет её правления. Там не отбросили в сторону систему общественного хозяйствования, коллективной собственности, а постепенно стали внедрять рыночные отношения в экономике, проводить в жизнь другие реформы. Результат: в Беларуси работают заводы и фабрики. В сельском хозяйстве сохранена инфраструктура земледелия и животноводства.
Убедительно видна роль личности главы государства в первые годы его правления на примере Владимира Путина. Как сейчас вижу на экране телевизора массивного, но не уверенного в себе Бориса Ельцина и рядом с ним стройного, подтянутого, неизвестного еще России, молодого невысокого мужчину.
Ельцин спрашивает Путина (решался вопрос о назначении его премьером): «Как вы думаете, справитесь?» И Владимир Владимирович скромно и, как мне показалось, даже стесняясь, отвечает: «Вообще-то, когда я брался за работу, это у меня получалось».
Теперь, по истечении более десяти лет его правления, мы убедились в справедливости этих слов. Но каких гигантских усилий стоило одному человеку поднимать буквально с колен растерзан-ную и униженную страну!
Помню, с какой надеждой и симпатией к словам и делам нового лидера России прислушивались мы — русские (да и не только русские), в одночасье оказавшиеся в зарубежье. И это объяснимо: для миллионов россиян, отрезанных от своей бывшей Родины национальными границами, Россия, которую мы уважаем по-прежнему, остается надеждой и реальным защитником в этом сумасшедшем мире.
Эти слова я написал ещё в 2006 году, когда готовил сборник к первому изданию. Но как всё стремительно изменилось за прошед¬шие шесть лет. Курс на частную собственность сыграл и здесь свою роковую роль. Появились олигархи и сопутствующие этой системе рост цен, инфляция, обнищание основной части населения. Заставил с удвоенной-утроенной энергией бороться за своё место под солнцем, оставил человека один на один со своими проблемами. Беларуссия к тому же в те годы попала в жесточайший финансовый кризис. Увеличился опасный разрыв между богатыми и бедными. Олигархи, как и везде, подминают под себя государственность. Кредитная система частных банков набросила удавку на рядовых граждан. По сравнению с прежней советской системой банкиры увеличили в 10-15 раз процентные ставки на кредиты, требуя в залог последнее, что есть у человека — жильё. Заработная плата и пенсии увеличиваются мизирными темпами, намного отставая от роста цен.
Из-за безобразного социального неравенства ухудшился моральный климат в обществе. Появился класс богатых со своей идеологией, что позволило А. Лукашенко без зазрения совести предоставить политическое убежище бывшему президенту Кыр¬гыз¬стана К. Бакиеву. А Акаев нашёл своё убежище в России.
Но существующая система частной собственности позволяет изгнанным президентам получать девиденды только с одной золоторудной компании «Кумтор» 65 тысяч долларов Бакиеву и 100 тысяч долларов Акаеву в год. Так что основная прибыль с этого инвестора попадает в казну Кыргызстана весьма скромная. Зато у своих бывших коллег в Беларусии и России эти два мешка с деньгами нашли весьма тёплый приём. Где здесь элементарная совесть, стыд??? Порочна и безнравственна эта практика. Разлага¬юще действует она на мораль общества, поощряя воров всех мас¬тей: лишь бы деньги, а жить можно везде. Так порождается нравст¬венный криминал, который неминуемо закончится уголовным. Однако оставим наши эмоции и вернёмся к событиям тех дней.
Как хотелось нам, оказавшимся за рубежом, лишенным достаточных средств к существованию, как-то оказать содействие своей отчизне, попавшей в тенеты политического ворья. Когда объявили общенародный конкурс на слова нового Гимна России, я решил тоже участвовать в создании этого важного атрибута государственности пусть и неласковой, но до боли родной мне страны. Хотелось вложить в слова гимна надежду народа на будущее, помня пройденный путь, призвать граждан к уважению самих себя и своей Родины. В общем, хотелось, чтобы Гимн был не высокопарный, а убедительный, обращенный и к уму, и к сердцу.
Конкурс был объявлен в конце правления Бориса Ельцина. Как раз в те дни, когда я подготовил свой опус, президент России приехал в Киргизию. По наивности я вознамерился передать свое творение прямо в руки Ельцина. Но руководитель охраны президента назидательно пояснил: «Всякая передача писем непосредственно президенту запрещена. Бумага может быть отравленной. Так что направляйте в Москву, в канцелярию Бориса Николаевича».
Вскоре из Москвы в солидном правительственном конверте пришел ответ: «Ваше письмо принял сотрудник канцелярии».
Я понял, что среди тысяч таких же писем, которые наверняка придут со всех сторон огромной страны, мой скромный труд затеряется. Тогда я вновь обратился к А. Масалиеву. Бывший первый секретарь ЦК КП Киргизии был в то время депутатом парламента. Абсамат Масалиевич узнал меня и обнадежил:
— В Москву едет мой заместитель по партии Николай Байло. Вот он и передаст гимн Зюганову. Ты же так хочешь?
Я утвердительно кивнул головой.
Дней через десять Николай вернулся из Москвы.
— Зюганов сказал, что в Гимне упоминается о Боге. А в уставе и программе партии на этот счет ничего нет. Так что он отказался лоббировать ваше произведение. А вообще… — Николай помолчал. — Вокруг создания гимна крутятся огромные деньги. Так что сам понимаешь…
— Понимаю, конечно, но причем здесь ссылка на Бога? — возмутился я. — Коммунисты отлучали народ от Бога, пр…ли державу и продолжают в таком же духе…
— Вообще-то, еще Карл Маркс сказал: «Чего мы не знаем, то не отрицаем», — согласился со мной Байло. — Но вы не беспокойтесь, я привез адрес, по которому можно послать гимн. На листке бумаги размашистым почерком было написано: «Москва, Охотный ряд, Госдума, Анатолию Лукьянову».
Так мое творение попало на суд депутата Госдумы, бывшего Председателя Президиума Верховного Совета СССР, поэта Анатолия Ивановича Лукьянова. В то время ему было поручено принимать поток писем с предложениями по гимну.
После обычных любезных слов в мой адрес Лукьянов писал: «Это уже что-то. Обязательно будем использовать Ваш текст при выработке окончательного варианта Гимна». Я показал ответ депутата своим коллегам-журналистам, и «Вечерка» поместила статью с моей фотографией под бодрым заголовком: «Я Гимн пишу, чего же более…»
Ободренный столь лестным признанием, я решил еще поработать над текстом. К тому времени создание нового Гимна России приобрело широкий общественный резонанс. Проводились «круглые столы», всевозможные обсуждения с участием в них лучших умов России. Предложения сыпались как из рога изобилия, но окончательный вариант главной песни страны, сменившей свой экономический, политический, религиозный и, как следствие, нравственный курс, — все еще не был выработан. До меня дошли слухи, что Анатолия Лукьянова отстранили от творческих дел по гимну и все материалы передали придворному «гимнюку», который писал по заказу гимны любому режиму.
Подумав, я отправил доработанный текст с пояснениями в адрес президента.
Славься, созданная волей истории
Единая Великая Русь!
Мужайся многострадальное наше Отечество,
Не позволяй никому себя обмануть.
Живи в веках моя Россия!
Мое Отечество, Родина моя.
Живи и крепни Отчизна дорогая!
Мы с тобой навеки, навсегда.
Сквозь годы лишений стремимся к свободе.
И только наш разум тот путь озарит.
Нам нужно ценить Себя и Отчизну,
В согласии с Богом по Совести жить.
Славься в веках народ России!
Твой талант к победе нас ведет.
Живи и крепни любимая отчизна!
Да хранит тебя от бед Господь.
Живи в веках моя Россия!
Мое Отечество, Родина моя.
Живи и крепни Отчизна дорогая!
Мы с тобой навеки, навсегда.
Наш характер рождался в невзгодах.
Ошибки исправим и новой дорогой пойдем.
Мы трудно решаем судьбу поколений,
Но к славе Отечество свое приведем.
Гимн — часть государственной символики Российской Федерации. Здесь каждое слово должно нести огромную смысловую значимость. Так, словами: «Славься, созданная волей истории единая Великая Русь!» утверждалось становление великой многонациональной державы, некогда собравшей в единое целое еще почти необжитые огромные территории. Это собирательство — факт неоспоримый, хотя находятся и по сей день политики, ставящие его под сомнение.
Следующими двумя строками: «Мужайся многострадальное наше Отечество, не позволяй никому себя обмануть», — выражалась надежда на создание зрелого гражданского общества, которое бы не позволило авантюрным личностям ввергнуть народ в очередную трагедию.
У вас, мой разумный читатель, возник, видимо, резонный вопрос: зачем автору понадобилось подробно разбирать написанный им самим текст, где важно было содержание, а не совершенство формы, который не был принят российской Госдумой? Но, в сущности, на то, что мой вариант будет целиком принят, я особенно и не рассчитывал. Мне, как и другим многочисленным авторам, которые принимали участие в создании гимна, хотелось вложить в него слова, которые волновали бы своей достоверностью и смыслом. К сожалению, таких слов в ныне существующем Гимне России, за исключением здравицы в честь народа и Родины, я не нахожу. Хотя заслуживает внимания куплет, воспевающий бескрайние российские просторы.
От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Одна ты на свете! Одна ты такая —
Хранимая Богом родная земля!»
Все здесь верно. Только вывод из текста: «Одна ты на свете! Одна ты такая…» напрашивается грустный. Почему при наличии такого огромного природного богатства основная часть российского населения живет до сих пор в бедности? Государство Российское всегда было могучей державой и гордостью народа. Исключая, конечно, периоды гражданской войны 20-х годов прошлого столетия и годы правления разрушителей государства и духовности народа — Горбачева и Ельцина.
Я не случайно сравниваю свой текст с ныне принятым российским гимном. Упрощенная и, на мой взгляд, местами не совсем верная трактовка содержания, необходимого гимну как одному из государственных символов, подменяет истину, вводит народ в заблуждение.
Как пафосно звучит: «Славься, Отечество наше свободное». Но ведь это не вполне верные слова. Российское государство действительно свободно. А вот народ… Можно ли сравнивать свободу олигарха со «свободой» пенсионера или беспризорника? Да, им предоставлена полная свобода рыться на помойках в поисках съестного и ночевать в канализационных люках, когда из-за невозможности расплатиться за жилье их из этого жилья просто выкидывают. Так что свобода — понятие растяжимое и славить ее надо с большой осторожностью.
Поэтому я написал в своем варианте: «Сквозь годы лишений стремимся к свободе и только наш разум тот путь озарит».
В общем, заканчивая разборку главной символической песни моей Родины, можно сделать вывод: Гимн России можно было бы сделать более продуманным и глубоким, учитывая многочисленные предложения граждан.
К сказанному добавлю: ответ из Москвы на свой второй вариант текста гимна я так и не получил. А фракция коммунистов Госдумы дружно проголосовала за то, что ей предложили, несмотря на уклон в религию — «Хранимая Богом родная земля!».
Об истории с гимном можно было бы и не упоминать, но слишком беспардонно пробивают себе дорогу ложь и политика двойных стандартов: славим то, чего нет; говорим одно, а делаем другое. Впрочем, нравственный настрой нации только гимном, каким бы величавым он ни был, отнюдь не определяется. В основе должно находиться экономическое и социальное благополучие граждан, гарантированное продуманной политикой государства. В общем, нужно найти такую форму государственного устройства, где нравственность и капитал, повторяю, не стояли бы на разных полюсах, а объединяли людей. Нужно что-то вроде умеренного «капиталистического социализма».
Только на основе опыта древних, капиталистического и социалистического способов хозяйствования, взяв из них всё лучшее, можно как-то сносно построить жизнь землян, взяв за пример ту же Швецию, вообще опыт «скандинавского социализма».
Однако институты капиталистической демократии — ВТО, МВФ, Европейский Союз, внедряя в жизнь свои принципы государственного устройства в страны бывшего Союза ССР, не всегда правильно, без учёта их специфики проводят свою политику и тем самым зачастую нагнетают обстановку в этом регионе. К тому же некоторые эмиссары этих структур коррумпированы. Они умышленно тормозят экономическое развитие на постсоветском пространстве и, что особенно опасно, способствуют расслоению общества на богатых и бедных, стремительному падению морали и нравственности.
Чтобы не быть голословным, приведу факты, которые требуют от нас безотлагательного решения и этой проблемы.
За всю историю человеческой цивилизации, охваченную наукой, на Земле сменилось где-то 800 поколений людей. (Если считать средней продолжительностью жизни одного поколения 60 лет.) Наукой доказано, что 600 поколений людей жили в пещерах, использовали только каменные орудия и добывали огонь трением. У древних почти не было разногласий и эксплуатации человека человеком. Но вот в последних ста поколениях вместе с возникновением письменности и зачатков законотворчества началось имущественное расслоение в обществе. И оно стало нарастать в арифметической прогрессии. Четыре поколения научились использовать силу пара и наёмный труд. Два поколения стали пользоваться электричеством. Лишь полтора поколения (из 800!) пользуются радио, телевидением, авиацией и механическим наземным транспортом. Наконец, в сущности, пока только одно поколение людей активно участвует в покорении космоса и использует атомную энергию не только в мирных целях, но и расценивает ее как возможный способ разрешения конфликтов между собой. И всё это происходит на фоне стремительного падения нравственности, которое в конечном итоге может стать причиной гибели человечества.
Мы захлебнулись в потоке информации, который обрушил на нас этот самый научно-технический прогресс. Часто не можем отделить зёрна от плевел. Я не оракул и не пророк, но почти физически чувствую, как человечество всё ближе и ближе подходит к роковой черте, за которой — небытие. Воры, одурманенные целью личной наживы, сытые и самодовольные, толкают нас в пропасть, забывая, что и они полетят туда же.
Чтобы остановить этот роковой процесс, нужны законы справедливости. Но их могут принимать только Доктора. Воры, прокравшиеся во власть и законодательные органы, никогда не одобрят законы, ущемляющие их интересы.
По этой причине в Киргизии до сих пор не приняты законы «О необоснованности приобретения имущества и отмывании денег», «О равенстве депутатов парламента перед законами», то есть о лишении их права на неприкосновенность. За семью замками хранят депутаты секреты, касающиеся банковских вкладов и собственности на имущество. До сих пор не принимают «Закон о равномерном распределении земли между всеми категориями граждан, проживающих в сельской местности» и прочие.
Почему так происходит? Ответ прост.
Наши неопытные избиратели пока не могут как следует разобраться со свалившейся на них мнимой свободой и избирают в парламент так называемых «крутых» предпринимателей, а не зарекомендовавших себя в обществе за многие годы труда честных и грамотных людей. Сами же парламентарии-предприниматели предпринимают всё, чтобы ещё больше обогатиться.
В общем, роковое противостояние между Докторами и Ворами продолжается. Откройте любую газету, посмотрите передачи по телевидению и вы, хотя бы на примере нашей многострадальной маленькой республики, убедитесь в этом.
Давно настало время определять человека не по званиям, и даже не по знаниям, а по его порядочности в отношениях с обществом, как это сделал, например, в своё время великий Аль¬фред Нобель. Его порядочность и заботу о талантливых и честных людях мы чувствуем даже после его ухода из жизни.
Всевышний дал нам разум, и мы должны разумно использовать свой шанс достойно жить на этой земле. Но как мы, к сожалению, ещё далеки от этой заветной мечты. И вновь, и вновь возникает один и тот же сакраментальный вопрос: ПОЧЕМУ?
Лично я ответил бы на него так. Уже сегодня многие учёные, порядочные конечно, обеспокоены унификацией людей, стандартиза¬цией мышления, отсутствием свежих идей. Из этого, как следствие, возникает и накапливается неспособность общества искать и находить эффективные выходы из сложных ситуаций, в которые оно себя ставит. Кризис мышления накапливается, и это грозит ноосфере (то есть виртуальному пространству, в котором концен¬трируется человеческая мысль) де-градацией и распадом.
То, что наше общество нравственно деградирует, уже давно не секрет. Под сомнительными, превратно истолковываемыми понятиями свободы и демократии насаждаются идеология наживы, порнография и половая распущенность. Результат — СПИД и прочие венерические болезни. Под лозунгом вседозволенности кино и прочие виды искусства открыто пропагандируют насилие, цинизм в человеческих отношениях, ограбление слабых и терроризм как способ достижения цели.
Наши законодатели и «реформаторы» этого как бы не ведали. На уровне парламентов они издали законы, позволившие ограбить народ под лозунгом приватизации. Они дали право средствам массовой информации под видом рекламы печатать всё, что угодно, не отвечая за качество и достоверность сведений, обрушиваемых на «застандартизированное» человечество. Лукаво ссылаясь на мировую практику, коррумпированные законодатели принимают законы, в лабиринтах которых высокообразованный преступник всегда сумеет замести следы, объ¬явив награбленное честно нажитым, и в конечном итоге уйти от ответственности.
Свидетельство тому — проведенная под одобрение ельциных и акаевых приватизация. Судите сами. Где логика стремительного появления на постсоветском пространстве миллионеров и миллиардеров при столь же стремительном обнищании народа? Кто наделил новоявленных нуворишей средствами, даже не взяв с них долговых расписок? Конечно же, бывшие руководители государств. Вот только в отсутствие этих долговых расписок верится с трудом. Ведь именно посредством этих бумаг можно руководить бывшими «бессребрениками», которые в одночасье превратились в олигархов. Не случайно Генеральная прокуратура Киргизии до сих пор не может доказать виновность А. Акаева и его «семьи» в крупном хищении средств и присвоении движимого и недвижимого имущества в стране и за рубежом по более чем 105 уголовным делам, хотя факт ограбления страны на миллиарды долларов — бесспорен. Не может следствие и допросить А. Акаева, потому что он пользуется правом неприкосновенности, как экс-президент. Избранный ещё в его времена парламент не принимает закон о лишении его этого почётного звания, хотя какая-то часть законодателей и пытается восстановить справедливость.
А между тем сам Акаев шлёт в Киргизию всё новых защитников, щедро оплачивая их услуги. Недавно Аскар Акаевич прислал в Бишкек ещё две доверенности адвокатам, представляющим его интересы.
Когда явное станет явным — покажет Время. Пока же Зло правит миром, и закомплексованное человечество усиленно рубит нависший над пропастью сук, на котором сидит.
…Мне бы очень хотелось ошибиться в своих столь категоричных выводах. Но всё новые и новые факты лжи и обмана говорят, как велика опасность словоблудия интеллектуальных проходимцев — будь то вдохновители религиозного экстремизма, апологеты негодной государственной политики или «пророки», претендующие на роль вождей нации, которые усовершенствовали свою пропаганду до вершин криминального искусства.
Они не задумываются о том, что огромная социальная несправедливость, противостояние на религиозной почве, ложь в совокупности и составляют главную угрозу будущему вселенской цивилизации. Такие «умники» при полном отсутствии совести, готовые даже самим себе доказывать свою сомнительную правоту, идут на открытую фальсификацию общечеловеческих ценностей, уводя людей от понятий порядочности и чести, упорно доказывая, что чёрное есть белое.
Нужно ли далеко ходить за примером? Спустя всего полтора года после того как разорённый народ Кыргызстана, возмутившись постоянным враньём и ерничаньем своего президента, изгнал его из страны, устроители международного симпозиума в Греции пригласили А. Акаева в качестве почётного гостя на свой форум. Там опальный экс-президент, не постыдившись своего прошлого, с апломбом прочитал собравшимся два доклада — о роли ООН в мировом сообществе и о методах борьбы… с бедностью.
Вот, оказывается, как бывает!
Политики и учёные мужи, понимая, что современный мир переживает нравственный кризис, с благоговением слушали человека, который лично 15 лет разрушал выработанные веками общечеловеческие святые принципы, творя ежедневно и ежечасно тяжкий грех. К сожалению, многие сегодня относятся к грешникам, которые нарушают всё, что только можно нарушить, чтобы получить запретное удовольствие, как к героям — смелым и независимым.
«Однако Церковь из своего опыта знает, что грех — это смертельное заболевание, болезнь души. Всякая болезнь причиняет страдания и, если не лечиться, разрушает человека и приводит к смерти.
Бог дал человеку свободу воли и никогда не отнимал её у него. Господь терпеливо ждёт, когда человеку надоест калечить себя грехами. Если мы видим разрушительность греха и обращаемся к Богу за помощью, он с радостью исцеляет раны, которые мы наносим себе. Но даже Бог не может спасти нас вопреки нашей воле…» Это слова из интервью Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, которое он дал российской газете «Аргументы и факты» после завершения Всемирного саммита религиозных лидеров в Москве. Я с величайшим удовлетворением прочёл этот материал.
Поистине неоценимы выводы духовных отцов VI-го Всемирного саммита, которые они изложили в оценках совести, нравственности, алчности и в целом греха человеческого.
Считаю уместным напомнить читателю главные из них.
«Человек состоит из бессмертной души, которая принадлежит миру духовному, и тела, относящегося к миру материальному. Когда возникает разнонаправленность влечения души и тела, между ними происходит конфликт. Удовлетворение физических потребностей наносит непоправимый ущерб потребностям духовным. Чтобы избежать этого, главенствующим началом в человеке должна быть душа. Только раскрывая свои духовные силы, человек обретает полноту жизни, находит истину, красоту и счастье. Это достигается исполнением особого нравственного закона, который Творец вложил в человеческую природу. В каждом человеке есть индикатор этого закона — совесть».
И далее: «богатство не греховно, но только до тех пор, пока оно не мешает человеку совершенствоваться и служить ближним. Когда же получение земных благ превращается в самоцель, сопрягается с алчностью, с презрением к нуждам других, а люди в погоне за богатством теряют человеческий облик, то такой настрой, без сомнения, является греховным».
ОЛИГАРХИЗМ КАК НАРКОТИК,  СИМВОЛ КОРРУПЦИЙ И ПРОКЛЯТИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ.
Алчность — грех. Но бороться с этим грехом, порождённым жадностью, подхалимством, бытовым и политическим снобизмом, нашему просвещённому, но слабовольному человечеству оказалась не под силу.
Цивилизация, создавшая нанотехнологии, осваивающая космос, «фрайернулась» и села на наркотическую иглу золотого тельца, затуманила себе мозги соблазнами, которые психически нормальному человеку просто не нужны.
Для многих стала примером жизнь олигархов, актёров-«звёзд» и прочих так называемых «успешных» — деловых людей, которые благодаря СМИ у нас постоянно на слуху. А жизнь простого труженика, создающего все материальные блага мира, оказалась забытой и никому не нужной. Хотя духовный мир трудящегося человека, того же земледельца, намного богаче и чище. И именно он поддерживает остатки нравственности в нашей закомплексованной, суетной, алчущей суперцивилизации.
Особенно наглядно видно падение нравственности на примере самодурства и чванства некоторых олигархов.
Олигархизм как общественное явление давно стал самым опасным наркотиком и даже — проклятием цивилизации. Только вот с настоящими наркотиками общество худо-бедно, но борется, а о нравственных, опять-таки порождённых пороками человечества, — стыдливо умалчивает. Хотя именно олигархизм порождает в обществе несправедливость и социальное рабство.
Именно олигархи с их неуёмными аппетитами провоцируют между людьми и государствами вражду и напряженность в мире.
Поясню столь категоричный вывод. Общество столетиями и даже тысячелетиями вырабатывало законы своего сосуществования. Но олигархи, независимо от их деловых и моральных качеств, вольно или невольно попирают эти законы. Потому что ещё не соз¬дан закон, ограничивающий не на бумаге, а на деле власть капитала. Пропагандистская олигархическая система, просочившаяся во все слои общества, всяческими способами старается оправдать свои методы руководства экономикой и умами людей. На сегодняшний день у власть имущих для этого есть всё.
Олигарх имеет свою армию распорядителей на производстве, свои банки и банкиров, своих лоббистов в парламенте, свои СМИ и послушных редакторов, которые также работают на совего хозя¬ина. Таким образом олигарх, имея полную свободу действий за счёт своего капитала, направляет его в первую очередь в ту сторону, где можно получить максимальную прибыль. Его не волнует ис-полнение государственного бюджета, социальное обеспечение граждан и другие обязанности государства. Вот и получается, что олигарх, повторяюсь, независимо от его личного характера, стал выше законов общества вообще, а социальных — в частности.
Но никогда никакой олигарх, какими бы капиталами — даже превосходящими в несколько раз бюджет иных государств — он ни обладал, какой бы благотворительностью ни занимался, не сможет, да и вряд ли захочет решать социальные проблемы общества, которые возложены на государственные структуры. Задачи у них разные: у олигарха — постоянное извлечение прибыли, чтобы сохранить свой социальный статус, у государства — обязанность обеспечить долж¬ный уровень социальной и правовой защиты населения. Конечно, красиво жить не запретишь. Пусть каждый стремится стать богатым, но при этом не обирая других! Это нравственный закон, который гуманисты стремились привить человечеству задолго до Маркса и его позднейших последователей, сформулировавших лозунг: «От каждого — по способностям, каждому — по труду».
Конечно, люди по своим способностям не равны. Человек предприимчивый имеет больше возможностей приобрести и приумножить личный капитал, чем тот, кто таким качеством не располагает. Но так же, как, следуя естественному закону сохранения, материя не исчезает и не возникает вновь, а только переходит из одной формы в другую, трансформируется и капитал. Так что, если упрощенно говорить, тот, кто стремится к накоплению материальных благ сверх разумной меры, столько же отнимает их у других. Такова простая, но, на мой взгляд, достаточно убедительная схема появления сверхбогатых и сверхбедных.
Разумеется, такой умозрительный вывод о зарождении вопиющей социальной несправедливости не дает полной картины разрушительного влияния олигархов на жизнь общества. В жизни все происходит гораздо сложнее, и мы вновь сталкиваемся с проблемой Воров и Докторов. И вот наглядный тому пример.
После развала СССР наши новые руководители — все в недалеком прошлом коммунисты! — быстро и с удовольствием отказались от планирования экономики. Неужели они, а среди них были и академики, и обласканная властью профессура, участвовавшая в составлении производственных и финансовых планов, оказались столь наивны, что всерьез восприняли уверения зарубежных и своих, доморощенных «экономистов», утверждающих, что «рынок сам все отрегулирует»? Неужто им было неведомо, что планирование существует во всех развитых странах, только в иных, чем советское, формах?
Какая чушь! Эти «реформаторы» с самого начала понимали, что отказ от планирования и скоропалительная передача собственности в частные руки немедленно обернутся хаосом в государственном управлении. И тогда в мутной среде чиновников-взяточников можно будет под лозунгом приватизации присвоить основные богатства огромной и богатой империи. Что и произошло.
И теперь, когда экономика стран СНГ «без руля и ветрил» оказалась во власти стихийного и безудержного роста цен, наши руководители и политэкономы с настойчивостью попугаев твердят одно и тоже: «это же мировая тенденция! Мир ожидает продовольственный кризис». Призывают фермеров объединяться, чтобы «выжить». Как будто они прежде не знали, что земли, разделенные на мелкие участки, частник не сможет обрабатывать, соблюдая все агротехнические нормы, которые под силу только крупным хозяйствам. Теперь же наша земля-кормилица, раздерганная на клочки, не получает вовремя ни воды, ни удобрения, ни качественных семян. Не соблюдается севооборот. А земля, как известно, ошибок не прощает и не позволяет проводить над собой амбициозные политические эксперименты.
Чему удивляться, если за последние десятилетия урожайность зерновых в Киргизии сократилась в два, а на иных участках даже в три раза. В результате в Богом обласканной стране, где урожайность пшеницы в передовых хозяйствах доходила до 60 центнеров с гектара, всерьез заговорили о наступающем голоде. Но голод не грозит местным и зарубежным олигархам, у них хватит средств, чтобы чувствовать себя комфорт¬но при любой инфляции, при любой цене на продукты питания.
Теперь о социальном рабстве. Еще Джон Рид, как я упоминал ранее, определил, что социальный раб — это работник, который получает за свой труд гораздо меньше, чем он того стоит. И по этой причине не может удовлетворить свои социальные потребнос¬ти, то есть нормально питаться, одеваться, общаться и отдыхать. Развивая эту мысль, поясню: если раньше, при рабовладельческом строе, раба держали на цепи, при феодальном — на силе крепост¬нических законов, то теперь, при нашем капиталистическом, — на мизерной зарплате, которая теми же, но незримыми цепями приковывает человека только к работе и ночлегу. Не давая ему возможности свободно обустроить свою личную жизнь. Не говоря о безработных, которых становится при существующей системе всё больше и больше даже в странах, которые мы привыкли на¬зывать развитыми.
А олигархизм, забрав у человека почти все, через огромный пропагандистский аппарат и средства массовой информации (которыми олигархи же и управляют), трансформируя сознание, убеждает население планеты, что как были богатые и бедные, так они навсегда ими и останутся.
И я теперь задумываюсь, почему этим сверхбогачам, купающимся в роскоши, не приходит в голову простая мысль: человеку, имеющему честь и совесть, который задумчиво стоит на пороге неизвестности, ожидающей каждого из нас в потустороннем мире, просто стыдно быть богатым среди нищих.
Смею утверждать: будет непременно суд божий! Всевышний наделил нас разумом и каждому придётся отвечать, как он им пользовался. Задумайтесь. Учёные, несмотря на кажущиеся успехи в познании мира, до сих пор не могут понять до конца природу того или иного научного открытия. И главное — что оно принесет людям. Мы стоим перед вселенской бездной неизвестности. А ведь ещё Маркс сказал: «Чего мы не знаем — того не отрицаем».
Так что, мое утверждение насчет суда божьего не лишено основания.
Скороспелые миллионеры и миллиардеры, одурманенные присвоенным богатством, окружили себя охраной, дорогими джипами, сверхдорогими яхтами и прочими предметами роскоши. Вот уж поистине плебейство: из грязи — в князи. Особенно наглядно виден весь этот маразм на примере небезызвест¬ного миллиардера Романа Абрамовича. По словам дочери Ельцина Татьяны, этот бывший предприимчивый солдат срочной службы при Советах начал сколачивать свой личный капитал ещё в армии, с продажи государственного леса, который ему поручили вырубить на просеке перед дембелем. За короткий срок, при тёмных обстоятельствах, конечно не без помощи папаши Татьяны (хотя бы и косвенной) он стал самым богатым олигархом России. Дочь бывшего президента характеризует Романа в прессе и на телевидении как человека умного (что бесспорно), думающего о судьбе России. Как Абрамович заботится о своей Родине и её доверчивом народе, который заработал в поте лица миллиарды, присвоенные этим олигархом, — мы знаем. То Абрамович продаёт иностранцам очередные запасы полезных ископаемых на Чукотке, то покупает за многие миллионы долларов у тех же иностранцев футбольный клуб, то приобретает также за миллионы зелёных очередную роскошную яхту. Последняя из них оснащена даже системой противоракетной обороны, вертолётными площадками. А в теле этой громадной посудины находится даже… подводная лодка. Всё предусмотрел предприимчивый бывший солдат Советской Армии. Не нравилась Вам коллективная безопасность при социализме — я позаботился о своей личной — при капитализме. На случай, если лохи раздерутся между собой, да ещё чего не хватало — ядерной бомбой, — я нырну в океан и спасусь. В подводной лодке хранятся необходимые запасы продуктов и другие средства жизнедеятельности. Ну а если будет худо в воде, поднимусь на вертолёте в воздух.
Так же продумано заботится, прежде всего, о себе другой российский миллиардер. У него амбиций больше, чем у Абрамовича. Он хочет быть бессмертным. Для этих целей олигарх выделил миллионы для частного научно-исследовательского медицинского учреждения. И учёные корпят над заданием нувориша. Ну а чего мелочиться?!.. Смогли же эти ловкие ребята забрать у лохов деньги, так почему же олигархам не позаботиться о своём спасении и даже бессмертии. В общем, олигархи — это особый тип людей, у которых особенно сильно проявляется забота о себе, о своём личном благополучии. А иначе они и не могли бы быть олигархами. Так что не случайно, что в России за период кризисных потрясений десяток самых богатых олигархов удвоил свой капитал. В результате в стране, обладающей почти третью запасов полезных ископаемых и пресной воды всего земного шара, на которых проживают всего два процента населения планеты, пятая часть граждан России живут за чертой бедности. Ещё более удручающие цифры в этом плане в южной благодатной Киргизии. Из всего сказанного напрашивается вывод: пора государствам ограничивать законами концентрацию огромного капитала в руках у отдельных личностей, которых мы называем олигархами. Это требование времени. Экономика стран СНГ, перешедших на рыночные отношения, где эти люди правят бал, трещит по всем швам. Инфляция, постоянный рост цен даже на основные, необходимые всем виды продовольствия подводят мир к критической черте. Многим уже давно стало ясно: нужно срочно реформировать систему, убирать изживший себя, паразитирующий на обществе крупный личный капитал. Америка уже стала кое-что делать в этом направлении. Недавно пришло сообщение, что составлен список на 5500 самых богатых людей, которые прячут свои деньги в офшорных зонах, не платя своему государству ни копейки. Заявляют о папытках рассекретить банковские вклады своих олигархов в Швейцарии и других странах руководители России. Но на это нужна пресловутая политическая воля. Но очень сомнительно, чтобы эта самая «воля» обнародов¬ла свои миллионы и миллиарды в заграничных банках. А надо бы! Потому что, какие бы реформы и благие намерения по развитию своих стран и улучшению социального обеспечения своих граждан их руководители не высказывали, — всё останется пустым звуком до тех пор, пока в обществе не будут созданы равные возможности для всех дееспособных граждан.
Абсурд и грех страшный, когда у десяти процентов населения планеты находятся в личном пользовании все ее ресурсы.
Я не открываю здесь Америку. Этот факт давно и всем извес¬тен. Но наша, повторяюсь, просвещённая и, как она себя мнит, высокоинтеллектуальная цивилизация и её лидеры ничего прак-тически не предпринимают, чтобы создать хотя бы относительное материальное благополучие для всего населения планеты.
А это уже грех, грех вселенский!
Конечно же, господа олигархи будут не согласны с таким перераспределением собственности. Ведь некоторые из них, в отличие от Акаева, поистине «потом и кровью» зарабатывали и приумножали свои капиталы. Но в том то и заключается парадоксальность нашего бытия: человеку нельзя иметь в этом мире больше, чем нужно для разумно устроенной жизни. Иначе вновь возникнет кровавый конфликт между богатством и нищетой и вновь всё будет разрушено. И это еще вопрос — удастся ли при наличии созданных тою же наукой сил разрушения всё начать с начала...
Это тоже достаточно известный урок истории, но он нас, к сожалению, также ничему не учит. Хотя для того, чтобы достичь хотя бы примерного равенства между людьми, нужно совсем немногое — принять четкие законы, регламентирующие правовые, имущественные и финансовые взаимоотношения личности и общества. Если говорить точнее: нужны прогрессивные налоги на зарплату, имущество, активы. До сих пор в России, как и в Кыргыз¬стане, платят подоход¬ный налог 13% и бедный, и миллионер. Барак Обама и Франсуа Олланд поняли, что при такой уравниловке из кризиса не выйти, и внедряют прогрессивные налоги. Владимир Путин наоборот прини¬мает в Россию богатых из других стран, которые не хотят платить налоги у себя на Родине. Стыдно за актёра Депардье, которому народ дал возможность сколотить капитал, а когда Родина оказалась в кризисе, сбежал из неё. Законы, и только, повторяюсь, законы смогут регламентировать наши отношения. Человек, к сожалению, в своих аппетитах и неуважении к своим со¬братьям стоит в своем развитии на несколько ступеней ниже жи¬вотных. У братьев наших меньших в этом плане все четко опре¬делено. И хотя это поведение животных мы называем инстинктами, неплохо было бы и нам быть таковыми в плане уважения и сострадания к себе подобным. Но мы не хотим так поступать. Жаба (жадность) заедает предприимчивых, и они в погоне за уже не нужным им богатством постоянно грешат. И еще — самое страшное. Олигархизм, порождая в человеке неуважение и презрение к своему сородичу, расширяет диапазон его пороков.
Так что не случайна вековая мудрость: «Человек должен в первую очередь бояться самого себя, не поддаваясь соблазну, чтобы не натворить беды себе и окружающим». Олигарх — такой же червь земной, как и все мы, включая сюда чингисханов прошлых и настоящих. Он — источник греха. Потому что олигархизм, как и тоталитаризм, подвергает экономической и нравственной репрессии не только отдельную часть общества, но и в целом все население планеты.
Более того, зависимые от олигархов СМИ навязывают миру мысль, что государственная система хозяйствования вообще неэффективна и что экономика будет процветать именно в тех странах, где ею руководят олигархи. Но Его Величество Время показало, что неплановая, непродуманная экономика, зависимая только от капризов олигархов и навязанного ими общего рынка, приводит только к безудержному росту цен, начиная от энергоносителей и кончая потребительскими товарами, обнищанию народа и очередным экономическим и нравственным катаклизмам. Убедительное тому доказательство — разразившийся на исходе первого десятилетия ХХI века мировой экономический кризис, который не оставил незатронутой ни одну страну на планете.
Олигархи Америки в погоне за сверхприбылями, окрыленные успешным развалом СССР, который позволил им еще больше обогатиться за счет России, переместили производство своих товаров в страны с дешевой рабочей силой. А нарушив баланс между реальным производством и находящейся в обороте денежной массой, поставили под сомнение и само производство долларов в США. Страна стала жить с дефицитом федерального бюджета почти в два миллиарда долларов в день.
Сегодня долг Америки составляет многие триллионы долларов и он все растет! Уже давно олигархическая Америка живет не по средствам, а свои расходы покрывает, пользуясь монопольным правом на международную валюту — доллар, печатая кипы ассигнаций, необеспеченных товарной массой. А деньги сами по себе, без товара, который единственно и имеет реальную стоимость, — просто бумажки. Хотя и ими, оказывается, можно торговать.
А ведь было время, когда трудовая Америка, еще не спровоцированная своими собственными олигархами, считалась в мире самой эффективной и самодостаточной экономикой. Но всего лишь за три десятилетия ситуация резко изменилась. Можно перечислять десятки и сотни видов промышленной продукции, которая производится теперь в «третьих странах». Анализируя сложившу-юся ситуацию, бывший советник Никсона и Рейгана Патрик Бьюкенен пессимистически писал: «Наиболее мощная на свете индустриальная держава утратила свое могущество. Промышлен¬ная база США подорвана, завершилась деиндустриализация страны, мы тратим больше, чем зарабатываем, мы потребляем больше, чем производим. Если попробовать описать нынешнее государство одним словом, этим словом окажется «нежизнеспособность».
В подтверждение этого вывода ученого, представляющего большинство, уверен, здравомыслящих граждан Америки, — несколько цифр. «Первичная эмиссия новых акций, связанных с реальным производством, сократилась в развитых странах до пяти процентов. Остальные девяносто пять составляет последующее их спекулятивное прокручивание на фондовых рынках. В тех же США роль банков в финансировании предприятий снизилась с 80 процентов (в 70-е годы) до 20 в 90-е, а сейчас еще ниже.
В общем, чтобы как-то покрыть свои расходы, олигархи Америки стали давать под проценты обесцененные доллары в «третьи страны», а олигархи этих стран, к которым теперь относят и ныне суверенные республики бывшего Союза ССР, под баснословные проценты кредитуют свое население, вгоняя его из бедности в нищету и зависимость. Вот вам простая, но, как мне кажется, убедительная динамика спровоцированного олигархами ипотечного кризиса, который, развиваясь и охватывая все сегменты экономики, перерос во всемирный, охвативший все население земного шара.
Чем все это закончится, теперь не берутся ответить даже те, кто развивал и внедрял в сознание явно несостоятельные экономические теории стихийного развития мирового рынка. Ясно, что положение, при котором разрастается паразитирующий социальный слой людей, промышляющих игрой на финансовых и фондовых биржах, слой не производящий, а лишь потребляющий, дальше сохраняться не может. Надвигается структурный кризис всей мировой экономики, непредсказуемый по своим последствиям.
Хотя эти последствия можно прогнозировать. Политика вливания средств за счёт государства (то есть налогоплательщиков) в обанкротившиеся банки и предприятия, которыми владеют олигархи, промотавшие или спрятавшие миллиарды и триллионы долларов, окончательно разорят население, что может привести к социальному взрыву, предвестником которого является набирающий силу международный терроризм. Между тем время показывает жизнеспособность именно социалистической системы хозяйствования. Конечно не той, псевдосоциалистической, в которую превратилась хозяйственная система СССР со всеми ее нюансами и которую наши горе-реформаторы спешно предали анафеме. Пример тому — Китай, где силу набирает юань, обеспеченный реальным промышленным производством и который, видимо, может в недалеком будущем стать еще одной международной валютой. Но и эту быстро развивающуюся страну подстерегает опасность стремительно растущей частной собственности, капитал которой рвется по примеру Запада руководить экономикой и нравственностью общества. И только однопартийная система Китая, поддерживающая жесткую государственную дисциплину, тормозит этот  губительный для общества и государственности процесс. Но как показывает время, переход Китая на частную собственность без ограничений, снижение роли государства в экономике, резко разделило общество на богатых и бедных. В стране поднимает голову коррупция. И только жёсткая однопартийная система и её карательные меры позволяют этой великой стране сохранять государственность. Но боюсь, что и Китай, покорившись огромному частному капиталу, может повторить судьбу своего некогда великого соседа и, раздираемый своими внутренними проти¬воречиями (порождёными той же частной собственностью), станет опасным для мира.
В общем существующая система олигархизма порождает только грех и ведет мир к хаосу. Единственная возможность его остановить — прогрессивные налоги и идея: своими поступками не причинить вреда окружающим, природе и, в конечно счёте, себе. Новая идея сформирует новое мышление.
А пока снова напрашивается сакраментальный вопрос: что же, в конце концов, с нами происходит??? Когда мы научимся различать, где чёрное, а где белое? Ведь воду мутят «интеллекту-аль¬ные» воры, которые во сто крат опаснее для общества, чем обычные. Воры «интеллектуальные» (в основном это дежурные парламентские кукловоды), кроме материальных ценностей, крадут у общества и его духовность, топчут мораль и нравственность, подчиняя свои поступки только прагматике и голому интересу к бессердечному чистогану, в конечном итоге — только своей выгоде.
Как же бороться с этими «умниками», чтобы они наконец сами прозрели и не засоряли мозги другим, не пакостили роду человеческому?
Герой фильма Василия Макаровича Шукшина «Калина красная» — рецидивист, много лет отсидевший в тюрьме, но не потерявший основные нравственные качества человека, вы¬страдав и наконец разобравшись в себе и окружающей его действительности, освободившись из лагеря, с болью признаётся своей любимой женщине:
— Жить надо! Надо жить, Люба!.. Но жить надо умно…
ЭПИЛОГ
С момента выхода в свет первого издания этой повести прошло почти шесть лет. Естественно, много событий произо¬шло в мире за это время. Но, к сожалению, они не разрядили международную напряженность, а еще более усугубили ее.
Все эти годы меня по-прежнему мучила мысль о незавершенности повести, вернее, не найденного мною ответа: как же нам быть дальше? Призыв — жить разумно! Но, к сожалению, это только призыв, и конкретного отклика на него на уровне государственной политики и нашей психологии пока нет.
Непрекращающиеся локальные войны, политические и нравственные катаклизмы, как и в былые времена, доставляют народам величайшие страдания. Прогрессируют идеология и тактика международного терроризма. Сохраняется и угроза вселенской термоядерной катастрофы.
Я миллион раз повторил, что история нас ничему не учит. Не по этой ли причине величайшие умы человечества, заканчивая свой жизненный путь, приходили в отчаяние от наших пороков и заканчивали жизнь трагически. От злой клеветы людской пошел на дуэль Александр Сергеевич Пушкин. Застре¬лился из-за безысходности конфликта с маразматической действительностью замечательный американский писатель Эрнест Хемингуэй. Мучительно пытался найти ответ, почему торжествует вопреки здравому смыслу Зло, подавляя Добро, великий Лев Толстой.
Мне рассказывал отец, как каждый день тревожно, словно вестей с фронта, ждала вся Россия сообщения газет и телеграфа о передвижении Льва Николаевича, когда всемирно признанный и любимый писатель — граф, оставивший свое имение, пошел искать ответы на мучившие его вопросы в народ.
И в наши дни, несмотря на кажущийся прогресс цивилизации, борьба между Добром и Злом не только не затихает, но и еще обостряется, с новой силой забирая у человечества остатки нравственности и любви к ближнему. С величайшим разочарованием в нашей бренной жизни, завещая людям «жить не по лжи», ушел из жизни Нобелевский лауреат Александр Исаевич Солженицын. Возвратившись в Россию, великий писатель с ужасом увидел, как из огня сталинских репрессий и маразма псевдосоциализма попал народ его Родины в полымя приватизации, разгула жадности, нравственного и физического разврата, от которых вымирает Россия по сей день, как в трид¬цатые годы прошлого столетия и в годы войны. «Сохраните хотя бы генофонд», — вынужден был в отчаянии обратиться к новым правителям России любимый народом писатель. И этот крик души человека, который всю жизнь боролся за справедливость и честность, за жизнь не по лжи, вполне обоснован, потому что экономическая и военная мощь государства и положение народа в нем — понятия неоднозначные.
Столетиями Российская, а потом ставшая советской империя была мощным государством, с которым считался и которого даже боялся весь мир. Но основной массе трудящихся жилось в этом грубом и страшном государственном организме трудно и бедно. При царизме народ давили купцы, бояре да дворяне, при Советах — безжалостное «красное колесо» диктатуры. Теперь же на людей под знаком личной свободы вновь надели социальное ярмо рабства и зависимости от нуворишей и олигархов.
Не поэтому ли Александр Исаевич, доживая в России свои последние годы, был в величайшем смятении от всего происходящего вокруг.
Можно по-разному относиться к поступкам этих титанов мысли. Но одно бесспорно — они совесть и честь рода человеческого. Их так же, как и нас, мучила величайшая несправедливость нашего существования. Они тоже, как могли, пытались найти ответы на эти вопросы или заявляли протест самой жизни.
Что можно думать мне, пишущему эти строки, и моим соотечественникам после событий 24 марта 2005 года? Волна народного гнева против А. Акаева, создавшего грабительскую систему государственного устройства, изгнав его, эту систему не изменила. Поменялись только руководители государства и члены парламента, которым кое-что удалось. Но система государственного управления осталась прежней. Основные ресурсы страны — в руках богатых. Так что рабочему люду, а тем более пенсионерам по-прежнему достаются только крохи с барского стола.
Стонет народ от чиновников-взяточников. Пугающих размеров достигли расслоение и антагонизм в обществе. Особенно это заметно в сельской местности. Неравномерное распределение земли сталкивает лбами жителей сел. Органы местного самоуправления поднимают, как и везде, цены за свои услуги. Так, например, в нашем селе плата за воду при новой власти увеличилась в 12 раз, хотя вода осталась прежней и так же течет по старым трубам.
Осталась и прежняя любовь чиновников к инвесторам, особенно — иностранным: каждая сделка дает возможность обогатиться и той и другой стороне, но только не местному рабочему, получающему зарплату за свой труд в несколько раз меньшую, чем он того стоит.
Неимоверных размеров достиг рост цен на продовольственные товары, на образование, услуги медицины и т. д. Так что, проблемы в Киргизии да и в большинстве стран СНГ при существующей системе остались прежние, только с каждым новым днем они становятся все острее.
Причина всё та же — политика на: беспросветную нищету большинства и безобразное богатство меньшинства. Этой несправедливости во многом способствует несбалансированность эконо¬мики, с ее общим, как мы говорили выше, спекулятивным рынком и законами, позволяющими чиновникам и олигархам грабить народ и государство.
Ну о каком равном для всех общем рынке стран СНГ можно говорить, когда промышленность и сельское хозяйство большинства республик Содружества разрушены. Бывшая крупнейшая индустриальная держава вынуждена теперь жить в основном только за счет распродажи своих природных ресурсов, которые не бесконечны, и экспорта рабочей силы. Так что рыночная экономика развитых стран, объединенных единой системой стандартизации промышленной и сельскохозяйственной продукции, обменом новейшими технологиями и многим другим, что способствует научно-техническому совершенству, стала ярмом для стран разрушенных и неразвитых. Образно говоря, общий рынок — этот извращенный, карикатурный коммунизм — за¬ставляет бедных и богатых покупать одну и ту же булку хлеба по одной и той же цене.
К чему привели эти «единые для всех» правила игры, можно проследить на примере Киргизии, России и Казахстана. Правительства этих стран пытаются снизить цены на продовольствие, но при нынешней рыночной экономике и власти олигархов сделать это весьма проблематично.
Дело доходит до абсурда.
Так, например, Казахстан, собравший в 2007 году рекордный урожай зерна и вошедший в лидеры экспортеров этого продукта, тоже подвергся экспансии общего рынка: цены на основные продукты питания и здесь повысились вдвое и более раз.
Так что вывод напрашивается категоричный: нельзя продовольственное обеспечение населения ставить в зависимость от общего рынка и основных владельцев капиталов — олигархов.
Но, чтобы разорвать путы этой зависимости, государства должны иметь в своем активе средства, которые сейчас находятся в руках крупных собственников, а у тех один бог — прибыль.
Получился замкнутый круг: государства со слабой экономикой (и как показало время — не только) не могут быть социально направленными; они сами породили этих самых олигархов, выстроивших преграды на пути улучшения жизни трудящихся. И какие бы попытки оздоровить обстановку политики ни делали, они пока остаются безрезультатными: цены растут. С такой ситуацией, как я думаю, можно бороться только, реформируя систему жесткими государственными законами, ограничивая размер частного капитала, внедряя прогрессивные налоги.
Других путей не вижу. Метод революции, смещения существующих режимов насильственным путем, как показала история, мало эффективен. Только законы, и только справедливые законы могут поменять нашу жизнь к лучшему. Но время, в котором учащаются, становясь все более разрушительными экономические кризисы, ничему не учит идеологов неуправляемого рыночного капитализма. Они по-прежнему пытаются отстаивать свои позиции, извращая неоспоримые исторические факты.
Вот только один пример, связанный с кончиной Бориса Николаевича Ельцина. Об умерших не принято говорить плохое. Но и нельзя замалчивать факты, к которым покойный имел непосредственное отношение. Так вот: те люди, которые в результате «реформ» Ельцина сумели обогатиться и прикрыть свою неблаговидную роль в развале Советского Союза, начали петь дифирамбы покойному, грубо извращая действительные события тех дней. Бывший премьер России Егор Гайдар договорился даже до того, что только благодаря Ельцину в России не начался голод и не вспыхнула гражданская война. Он даже попытался объяснить сей факт тем, что цены на нефть в то время упали в четыре раза (как будто Россия только и жила за счет продажи нефти), а партийная номенклатура, отстраненная от власти, никак не хотела сдавать свои позиции.
Но ведь мы знаем, что все происходило наоборот: бывшие партийные бонзы всех уровней с жадностью расхватали под лозунгом приватизации государственное имущество и, не умея, как и раньше, разумно хозяйствовать, развалили промышленность и сельское хозяйство, да и страну в целом.
Тот же Гайдар в бытность свою премьером при Ельцине принял решение закупить у Америки почти 30 (тридцать) миллионов тонн зерна. Ту американскую пшеницу страна с трудом переварила только за три года. Но за это время резко упало собственное производство этого основного продукта: Россий¬ский хлебороб лишился стимула работать на земле.
Но и это не все: за время правления Ельцина — Гайдара прилавки буквально ломились, как и сейчас, от зарубежных продуктов. В результате иностранные поставщики заработали миллиарды, а труженики сельского хозяйства и животноводства потерпели убытки на такие же миллиарды. При этом продуктовые отрасли страны окончательно разорились. Это ли не экономическая диверсия, совершенная против своего народа его собственными руководителями-олигархами. К сожалению, этот процесс ограбления собственного народа продолжается до сих пор. И делается это искусно, в рамках новых законов об интеграции, принятых парламентариями. Чего стоит, например, заявление В. Путина на телевстрече с гражданами России по Черкизовскому рынку. Хозяин этого сверхогромного торгового комплекса, где процветала контрабанда и другие злоупотребления, грабившие Россию, но позволившие ему сколотить себе миллиардный капитал и вывезти его из страны. Так вот, Владимир Владимирович (в рамках законов об интеграции) заявил: «В этой истории криминала нет». То есть, по сути дела, руководитель, который, как я говорил выше, поднял Россию с колен, — дал «добро» на вывоз капиталов из страны, половина населения которой живёт в нищите. Напрашивается вопрос: нужна ли нам такая интеграция?
И после всей этой вакханалии на постсоветском пространстве некоторые руководители все еще пытаются извратить историю, оправдать собственные поступки, которые, с какой стороны на них не смотри, тянут на криминал.
Вспоминается история, когда в Киргизию приезжала дочь Аскара Акаева Бермет и пыталась баллотироваться в депутаты парламента. Забыв элементарный стыд перед своим народом за деяния отца, дочь хотела не только стать парламентарием, а затем президентом, как она заявляла, но и реабилитировать папашу.
В своей книге «Цветы зла» Бермет заявляет: «Первый президент Кыргызстана тщательно выращивал и лелеял ростки новой экономики…» Как и что Аскар Акаевич «лелеял и выращивал», нам известно. Но молодая представительница пишущих политиков семьи Акаевых идет гораздо дальше. Разглагольствуя о перспективах, которые бы открылись Киргизии, останься у руля ее отец или страну возглавила бы она, Бермет пишет: «Идея строительства в Кыргызстане социального государства, по моему мнению, способна сплотить все слои общества в едином порыве, сделать нашу страну более сильной, общество — более стабильным, жизнь народа — более благополучной и достойной. Богатые найдут в этом деле применение своим предпринимательским устремлениям и капиталам, бедные же увидят просвет в их нынешней незавидной участи».
Вот ведь до какого цинизма доходит автор «Цветов зла». Беднякам Кыргызстана Бермет оставляет только слабую надежду «увидеть просвет в их нынешней незавидной участи».
Странно, что этот окололитературный, претендующий на исторический, пасквиль печатают некоторые издатели. Но и таким фактам в наше время удивляться не приходится. Новая система рыночных отношений, где мораль и нравственность подменили деньги, насыщена фактами, позволяющими ставить вопросы более серьезные.
Например, «Радио России» недавно сообщило, что сотни миллиардов рублей России (так называемого «резервного фонда») почему-то хранятся на счетах Америки под четыре процента годовых. Возникает вопрос: почему бы эти деньги не дать в кредит своим гражданам, которые вынуждены в насто¬ящее время одалживать в банках деньги, даже на ипотеку, под 15 – 20 процентов? Почти аналогичная картина наблюдается и в Киргизии. Местные богачи хранят свои капиталы под мизерные проценты в иностранных банках, а свой народ кредитуют из расчета 18 – 25 процентов годовых. Это ли ещё не один пример заговора олигархов против своего народа, который искусно прикрывается законами, принятыми постсоветскими парламентами!?
Сейчас модно по делу и без хаять коммунистов. Но, простите, такого откровенного грабежа народа по кредитам никогда не было за всю историю Советского Союза. Я, например, взял кредит у государства в 1989 году под три процента годовых, и это позволило мне рассчитаться с ним в положенный срок при всем маразме происходящего в Союзе в его последние годы.
Сейчас же взять кредит на те же цели удастся только под 18 – 35 процентов. Отсюда рост цен, безмерное обогащение одних и обнищание других. Хотя официальная пропаганда трубит о повышении уровня жизни трудящихся, в действительности этот уровень повышается лишь у людей, располагающих властью и деньгами.
Этот вывод имеет также свое документальное подтверждение. В тех же Киргизии и России до сих пор зарплата и пенсии многих остаются ниже прожиточного минимума. Так что, как бы ни приукрашивали действительность после развала СССР заинтересованные в этом дельцы, подобно Бермет Акаевой, что курс ее папаши был правильный, ни один политик, ни один подхалимствующий им историк не сможет скрыть достоверные факты. Разве скроешь, что сбежавший президент Акаев оставил стране двухмиллиардный долг и разрушенную экономику? Нельзя скрыть, что даже спустя три года парламент Киргизии не лишил бывшего президента звания «экс» и тем самым не дал возможность правосудию призвать Акаева к ответу и лишить собственности, которую в огромном количестве «приватизировала» через подставленных лиц его семья. Нельзя скрыть и того, что некоторые руководители государств укрывают в своих странах воров, ограбивших свою Родину. Яркий тому пример Росийский олигарх Березовский, сбежавший в Англию, и тот же Акаев, скрывающийся в России. И совсем уже беспордонный поступок президента Лукашенко, который представил убежище в Белоруссии уголовным преступникам, пожизненно осужденным за кровавое преступление в своей стране, Бакиеву и его брату.
В общем, завершая наш разговор о Докторах и Ворах — личностях любого ранга, будь то глава семьи, руководитель коллектива маленького или большого, собственник любого уровня, от которых, в конечном счете, зависит материальное и моральное благополучие окружающих, мы приходим к выводу, что несмотря ни на какие попытки людей ограничить власть личности, она все-таки доминирует.
Такова наша психология. Той или иной группе лиц или целому государству обязательно нужен лидер. Вспомните, как с треском провалилась идея коллективного руководства Римской империей через консулов, закончившаяся диктатурой Цезаря. Так же и в послереволюционной Франции консульство завершилось диктатурой Наполеона. Да и Россия с ее партийными съездами и Политбюро управлялась абсолютной властью генсеков. Так что нами руководят все-таки лидеры. Неважно, как они называются — президентами, герцогами или королями, и при каком бы общественном строе они ни правили. Куда важнее, чтобы личность, поставленная во главу государства или которую мы выбираем на этот пост, была порядочная и разумная. Тогда и гражданам станет жить комфортнее, как это сейчас наблюдается в странах «скандинавского социа¬лизма». Исторические уроки, воспринятые народами этих стран, позволили их руководителям выработать такие законодательство и систему государственного управления и создать такое взаимодействие общества с первым лицом государства, которые дают возможность людям этих стран жить прилично. Хотя и эти страны «скандинавского социализма» тоже коснулся маразм олигархической системы.
В моей Киргизии этот процесс находится еще в стадии утробного развития. Огромный долг, оставленный стране Акаевым, разрушенные заводы, фабрики и сельское хозяйство, которые необходимо восстанавливать, не дают новой исполнительной власти возможности в кратчайшие сроки значительно улучшить жизнь рядовых граждан. Чтобы такое произошло, по моему мнению, нужна срочная ревизия законов, направленная на улучшение жизни основной части населения. Но, как я говорил, такое невозможно до тех пор, пока в парламенте заседают крупные собственники.

Совершенно отчаявшись в решении проблемы, я решил напрямую  обратится к Сильным Мира Сего,  участникам “Саммита  Двадцатки”, намечающегося в Санкт -  Петербурге . Своё послание я направил “ Шерп группе”, которая формирует повестку дня .
Привожу текст телеграммы дословно .
  Г. Санк-Петербург, Штаб Саммита.
Шерп «Группе двадцати»
Уважаемые спецы, мир давно стал, как Вы знаете, заложником, наших низменных инстинктов, в лице олигархизма. Это пагубное явление, части нашего общества,  стало наркотиком, символом коррупции и проклятием цивилизации.

И до тех пор, пока чрезмерный  частный капитал, превосходящий бюджеты некоторых государств и суммарный в мире, будет диктовать свои интересы обществу и государствам, попирая их законы, которые только и сдерживают нашу заблудшую цивилизацию от самоуничтожения, - мы не сможем остановить , а затем и уничтожить оружие массового поражения, установить в мире , хотя бы, относительную социальную справедливость. Потомку как в мире невозможно создать закон, не на словах и бумаге, а на деле, ограничивающий власть частного капитала.
Время идей локальных группировок, которые все заканчивались величайшими бедствиями для народов- прошло.

Нам нужна одна идея : « Своими действиями стараться не навредить природе, окружающим, и, в конечном счете- себе».
Только такая идея и законы о прогрессивных налогах на капиталы слишком амбициозных личностей, принятые на уровне государства,  могут изменить к лучшему мир, стояший на краю пропасти .

Прошу внести мои предложения в повестку дня саммита. Дальнейшее замалчивание самокритичного обсуждения  фундаментальных вопросов нашей нравственности-смерти подобно 

Более подробно и доказательно я излагаю свои мысли   в художественно – аналитическом сборнике “Формула кризисов”  (издательство Бийиктик. 24 п.л  2013 год  ), которую до сих пор не могу издать массовым тиражом .
               
                Геннадий Свирщевский  журналист, писатель- аналитик.
.
               
                Бишкек.Кыргызстан. сентябрь  2013

Теперь о духовности. Ее на официальном уровне при существующей системе просто нет. Так, например, государство отказалось финансировать издание книг, журналов и даже газет. Все отдано в частные руки и потому единой государственной идеологии нет и быть не может. Продекларированные конституцией общечелове¬чес¬кие ценности не подтверждены в жизни реальными законами и потому общество вынуждено жить по неписаным законам двойных стандартов.
Коснулась проблема издания повести и меня. Несмотря на то, что на Международном форуме по русскому языку, состоявшемуся в Бишкеке 7 декабря 2006 года, повесть-эссе «Доктора и воры» была удостоена диплома, издать ее массовым тиражом не удается. Это и понятно: деньги на ее публикацию можно достать только у богатых. А им моя книга не очень-то нравится, хотя читают ее заинтересованно. Недавно по просьбе наших парламентариев я подарил им два экземпляра повести, которую издал на свою сверхскромную пенсию.
Не повезло «Докторам и ворам» и на литературном конкурсе «Русская премия» в Москве. Там председателем Большого жюри оказался Чингиз Айтматов. Мастеру вымысла и пышных фраз, конечно, не понравились трагичные реалии современной жизни Киргизии, описанные в повести и упреки в его адрес по этому поводу. У него были другие дела. Маститый писатель по-прежнему чутко чувствовал конъюнктуру читательского рынка и со смаком рисовал в своей последней повести «Когда падают горы» спаривание животных и превозносил до небес Слово. «Слово выпасает Бога на небесах, Слово доит молоко вселенной и кормит нас тем молоком из рода в род, из века в век. И поэтому вне Слова, за пределами Слова, нет ни Бога, ни Вселенной, и нет в мире силы, превосходящей силу Слова, и нет в мире пламени, превосходящего жаром пламя и мощь Слова».
Внешне, по замыслу, вроде всё правильно сказано человеком, посвятившим жизнь служению слову. Вот только приоритеты в отношениях Вселенной и Бога несколько смещены. Создатель и Вселенная возрастом постарше и человека, и его Слова. Да и дела человека всё-таки важнее слов, каким бы жаром и мощью они ни обладали. А велеречивость литераторов и их высоких покровителей вроде Горбачевых и Акаевых служит одной цели — обеспечить безбедное существование себе и никому более.
Народу же, который сбивают с толку речами с высоких трибун, уготована тяжкая доля и неисчислимые по масштабам страдания и беды, прикрытые плотной дымовой завесой искусных мастеров литературно-камуфляжного жанра. Время показывает, как бывают опасны для общества мастера слова, вводящие людей в заблуждение. Но, похоже, это не доходит до самих фигурантов, и они продолжают фарисействовать, используя при каждом удобном случае возможность показаться на публике в роли мэтров. Но постепенно негативная истина о роли таких людей доходит до сознания граждан.
И хотя повесть «Доктора и воры» снята с конкурса, — она тоже — факт, свершившийся, и уже тысячи людей прочли ее…
Давно уже нет Советского государства. Но на постсовет¬ском пространстве, как показывает действительность, все еще продол¬жает действовать доктрина Алена Даллеса, разработанная в 1945 году шефом ЦРУ по заказу тех же олигархов — ястребов (в чём я совершенно уверен). Выполняя ее пункт за пунктом, спецслужбы способствовали развалу Союза. Декларируя основные постулаты борьбы с СССР и советской идеологией, Даллес писал: «Мы неза¬метно подменим их духовные ценности и будем всячески насаж¬дать культ секса, насилия и садизма, хамства и наглости, алкоголизм и наркоманию, животный страх и бесстыдство — всё, что противно нравственности. А честность и порядочность будут осмеяны и превратятся в нелепый пережиток…» Далее шеф ЦРУ заявил: «В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху, способствуя самодурству чиновников-взяточников. Бюрократизм и волокита будут возведены в ранг законопорядка».
Комментарии к этим словам излишни. Эти идеи попали на благоприятную почву. Каждый из нас ощутил на себе разрушитель¬ность этих античеловечных неписаных законов, которые прижились в нашей действительности. Как с ними бороться? Вывод одно¬значен: борьбу с этим злом нужно начать с формирования зрелого гражданского общества. Кстати говоря, официальная Америка сейчас и пытается делать это. Но есть в США силы, которые по-прежнему придерживаются старой политики — разделяй и властвуй. Они, эти силы, поправ основные принципы демократии, по-прежнему насаждают в странах СНГ доктрину Даллеса.
Приведу пример из собственного опыта. Думая, как же опубликовать книгу, из всех многочисленных миссий и гуманитарных представительств, которых сейчас в Киргизии не счесть, я обратился к известному фонду «Сорос-Кыргызстан» с предложением осуществить проект по формированию зрелого граждан¬ского общества. Предполагалось это сделать путем публичного обсуждения книги на сельских сходах, в печати и других средствах массовой информации. Меня очень любезно приняли и пообещали в десятидневный срок рассмотреть проект и дать на него ответ. Однако на подготовку ответа фонду потребовалось целых три месяца. Наконец в мой адрес пришел огромный пакет, который, видимо, свидетельствовал о солидности фирмы и больших деньгах, которые в нее вкладывают доноры. Приведу его полностью:
Уважаемый Геннадий Павлович
Фонд «Сорос-Кыргызстан» свидетельствует Вам свое почтение и выражает благодарность за заинтересованность в деятельности фонда. Ваша инициатива по изданию книги «Доктора и воры» является очень важной для формирования общественного сознания.
К сожалению, в настоящее время поддержать данный проект не представляется возможным по причине несоответствия с основной миссией фонда.
Выражаем надежду на дальнейшее сотрудничество.
С уважением, Исполнительный директор
(Тюлегенов Т.)
24/IV-2007 г.
Вот так: инициатива важна, но она не соответствует основной миссии фонда. Возникает резонный вопрос: в чем же заключается эта миссия?
Такой же неутешительный ответ на предложение издать книгу прислал и Государственный фонд интеллектуальной собственности при Кыргызпатенте, где повесть зарегистрирована, опять-таки сославшись на отсутствие денег. В общем некуда бедному писателю податься при существующей системе. Она — эта система — не любит людей мыслящих и делает все, чтобы человек, не задумываясь, пробежал отведенный ему срок жизни, растрачивая силы в борьбе за хлеб насущный.
Такое же положение с изданием книг и пропагандой нравственности сложилось и в России.
Более точно по этому поводу сказал в своей статье «Литература и духовное возрождение нации» секретарь правления Союза писателей России Николай Владимирович Переяслов (журнал Международного Сообщества Писательских Союзов «Дом Ростовых» № I 2006 г.).
«Увы, сегодняшняя власть ни в каком озвучивании своих идей не нуждается. Это совершавшийся после 1917 года переход российской жизни на коллективные рельсы не имел в мире никаких примеров и аналогов, и поэтому нуждался в постоянной идейной подпорке со стороны литературы. А для сего¬дняшней реставрации капитализма в России никакая вспомогательная идеология не нужна — достаточно было распахнуть двери на Запад, чтобы оттуда хлынул всем в глаза свет рекламных огней над борделями, и большинство подумало, что вот это-то как раз и есть сияние того светлого будущего, к которому мы семьдесят лет стремились, только оно оказалось не в той стороне. Так зачем же, спрашивается, власть будет тратить деньги на подкормку каких-то там еще писателей, если «впариваемый» ею в жизнь культ общения, разврата и насилия входит в сознание масс и без всякой писательской помощи? (Я думаю, что именно по этой причине российская власть не торопится принимать Закон о творческих союзах, оставляя в течение вот уже пятнадцати лет деятельность литературы вне защиты и поддержки Конституции)».
И далее писатель с горечью продолжает: «Как ни тяжело это осознавать, но шелест зеленых купюр, вид блестящих автомобилей и не исчезающие с экранов голые груди и задницы оказались сильнее самых правильных идей, а когда народ из великого множества материальных и духовных потребностей выбирает для себя классическое требование рабов: «Хлеба и зрелищ!», тогда самыми востребованными писателями оказываются, главным образом, те из них, кто может выплеснуть на страницы своих книг максимальное количество крови, водки и спермы».
К этим убедительным словам мэтра я должен с разочарованием добавить и собственные наблюдения. Почти над каждым из нас довлеет «мораль» толпы, которую нам искусно прививают нечистоплотные политиканы. Хотя каждый из нас личность и мыслит, как ему кажется, самостоятельно.
Вот эту особенность толпы — стадность мышления — используют некоторые политики для достижения своих целей.
Через периодическую печать, телевидение и радио наше сознание тщательно обрабатывается на негативе прошлого. При этом идеологи нынешней системы преподносят репрессии сталинизма — расстрелы, террор и социальное рабство — как государственную политику бывшего социалистического государства, хотя это было делом кучки негодяев, прорвавшихся к власти. Идеология же первого в мире социалистического государства была во многом правильной и пользовалась сочувствием трудящихся во всем мире.
Апологеты приватизации и рыночной экономики скромно умалчивают, что беспредел прошлого повторился вновь в более извращенной форме. Приватизация спровоцировала чудовищное социальное неравенство граждан, которое повлекло за собой массовый терроризм, национализм, сепаратизм, уголовную преступность с тысячами и тысячами погибших и посаженных в тюрьмы.
Это факты нашей истории и никто не сможет их опровергнуть. Но пройдет время и на государственном уровне в странах СНГ будут осуждены четверо пьяных заговорщиков и их последователи, которые в Беловежской пуще подписали фиговый листок о роспуске великого государства. У истории крепкая память. Будем надеяться, наступит время, когда ворам не будет места среди людей планеты, живущих в едином информационном пространстве. И чтобы этот процесс пошёл, нашей многострадальной цивилизации, как воздух, нужна духовность. А она, духовность, может возродиться только в том случае, когда государство будет независимо от крупных собственников и даст возможность каждому обеспечить себе хотя бы минимальное, но достаточное для жизни материальное благополучие.
Практика показала, что капитализм с его общим спекулятивным, как мы говорили, рынком всего лишь ширма для владельцев крупного капитала, позволяющая беспощадно эксплуатировать как отсталые страны, так и каждого рабочего человека, в каком бы государстве он ни находился.
Больно ударяет устаревшая, состоящая на службе большого капитала система и некоторые развитые страны. Становится очевидным, что правительствам пора в корне менять отношение к олигархам и магнатам, какими бы деловыми качествами они не обладали. Надо ограничить власть личного капитала, пагубно влияющего на политику, экономику и социальное положение населения, конкретными законами. Например таким. Путём всенародного референдума представить руководителю государства гласную квоту: иметь в личной собственности энный капитал, выше которого, не должен иметь ни один гражданин страны. Уверен, такая мера резко ограничит разгул чрезмерного личного капитала, укрепит авторитет государственной власти. Но для этого, по-вторяюсь, нужно быть каждому активным гражданином своей страны. Чтобы в целом мы могли сказать о себе. «Да у нас сформировалось мыслящее, действенное гражданское общество». И, мне кажется, такое возможно. В каждом из нас заложены гены сознания. Толька они дремлют до определённого периода. Подтверждаю этот вывод на личном примере. Где-то лет в 25-ть я видел изумительный сон. Как будто я стою под огромным, слегка рассвеченным куполом неба, по которому в абсолютной тишине над моей головой проплывает огромный корабль, а за ним — другой — точь-в-точь похожие своей конструкцией на современные космические станции. Было это 50 лет назад. И я стал после этого задумываться: кто же мы люди? Не пришельцы ли мы сами из космоса? А вскоре в «Правде» появилась небольшая статья, подтверждающая мои мысли. Автор утверждал в ней: «Человек — модель Вселенной». Так зарождалось моё самосознание, причастность меня, как личности, к огромному миру. Ещё пример. Работал я и жил, как и большинство: от зарплаты — до зарплаты. Иногда возмущался непорядком, но в целом принимал всё как неизбежное. Но в разгул акаевщины струна терпения лопнула. И я — пенсионер — решил: «Так жить дальше ни нам, ни нашим детям — нельзя! И стал бороться доступным мне способом. Надеясь, что меня всё-таки услышат. Я пишу эти строки сердцем для себя и тебя, мой разумный читатель. Задумайтесь! Почему мы, поголовно грамотное бывшее советское общество, да и современное, позволяли и позволяем беспардонно грабить себя, получая за свой труд мизерную оплату, размер которой на Западе давно запрещён законом?! Вообще с оплатой труда в России происходит траги¬ческая метаморфоза. Ограбив богатых в 1917 году, как раз за то, что они не платили достойные зарплаты трудящимся и владели основными ресурсами России, народ, пролив реки крови в гражданской войне, в борьбе за справедливость, снова 70 лет батрачил за призрачный коммунизм, получая за свой труд такую же, как и до революции, нищенскую оплату. Богачи же Запада, напугавшись забастовок рабочих и боясь, что революционная волна, прокатившаяся по многим странам, сметёт у них силой богатство, как это произошло в России, подняли зарплату рабочим. Этот факт стал мощным стимулом в развитии экономики и позволил этим государствам называть себя в настоящее время развитыми странами. Страны же СНГ оказались в разряде неразвитых. Основные и материальные ресурсы этих стран — вновь в руках ловких людей. А новые богачи, как и прежде, платят труженикам нищенскую зарплату. При этом загнали их насильно в общий рынок, где цены на продукты и товары в разных странах почти одинаковы, но возможности купить их у населения СНГ в несколько раз ниже, чем у граждан той же Германии или Америки. Так что, решение проблемы: как нам стать развитыми странами?, напрашивается весьма прозаическое. Платить нужно за труд гражданам, как на Западе (хотя в этом плане и в Европейском союзе произошёл дисбаланс между произведённым товаром и оплатой за него, и потребляемыми материальными ресурсами, что и спровоцировало кризис). А кто из нуворишей этого не сможет сделать, то есть организовать рентабельное производство, должен добровольно-принудительно расстаться со средствами производства, которыми его наделило государство в смутные времена прихватизации. В общем, у нас ещё есть шанс изменить всё в лучшую сторону. У цивилизации, прорвавшейся в космос и взявшей на вооружение нанотехно¬логии и другие научно-технические разработки, остается единст¬венная надежда установить хотя бы относительную справедливость в мире — надежда на наш разум. Ведь наше сознание всего лишь крохотный островок в огромном океане возможностей нашего мозга.
Похоже, передовые политики в мире — Барак Обама, Франсуа Олланд поняли, что человечество спасет от терроризма и самоуни¬чтожения только социальная справедливость, и потому приняли социальные законы по налогооблажению, здравоохранению и прочие, но встретили яростное сопротивление олигархов. Особенно наглядно это было видно во время предвыборной кампании в прессе. Пресса, зависимая от олигархов, всячески старалась снизить рей¬тинг Обамы. Но народ и гражданская журналистика по достоинству оценили дела своего президента и вновь избрали его на второй срок. Также произошло и во Франции. С величайшим удовлетворением услышал недавно по радио, что ООН учредило «Всемирный день социальной справедливости». Хорошо, если эта инициатива не останется очередной декларацией, каких немало, а обретет практическое применение в жизни.
Капитализм как форма сосредоточения капитала для развития крупного промышленного производства в руках отдельных личностей, но в ущерб социальному положению основной массы трудящихся, в наш век глобального технического совершенства, однако при возрастающей угрозе массового терроризма и губительных экономических кризисов, начинает себя изживать. Если не брать во внимание пагубное влияние олигархизма, которым по моему глубокому убеждению спровоцирован очередной экономический кризис, то в некоторых странах процесс этот идет довольно успешно. Оригинально решается проблема социализации государственной системы в той же Америке. Там созданы условия для развития малого, но массового бизнеса. Они так и пишут у себя на каждом углу: «Америка — страна малого бизнеса». Хотя общая доля ВВП от него всего 12 процентов. Так что, сила самой мощной индустриальной державы и в малом бизнесе, и в крупных предприятиях с наёмным трудом. Большинство американских граждан заняты своим кровным делом, на предприятиях частных и государственных получают приличную зарплату. Ими движет личный интерес к жизни, уважение к своему государству и высокий патриотизм.
Наши же доморощенные олигархи и миллиардеры, захватив основные материальные ресурсы, не оставили основной части граж¬дан возможности завести свое дело. Эту роковую несправедливость можно исправить, по моему глубокому убеждению, только за¬конами. А справедливые законы может принимать только сам на¬род. Но не через своих представителей — парламентариев, метод ра¬боты которых, как говорилось выше, давно себя не оправдывает, а через всенародные конгрессы, как, например, в Ливийской Джама¬хирии, где обсуждение каждого закона начиналось с низовых кон¬грес-сов. Только после этого Всенародный конгресс — Высший зако¬но¬дательный орган Ливии — имел право принять тот или иной закон.
Метод ливийской Джамахирии какое-то время себя оправдывал. Там были созданы прекрасные социальные условия для насе¬ления. Но, к сожалению, его лидер, ставший сам олигархом, не последовал своему, в общем-то, передовому учению и вызвал возмущение народа. Это еще один пример того, как чрезмерный личный капитал и власть пагубно влияют на личность, обнажают его низменные инстинкты. Так что из этого трагического случая с Каддафи мы должны сделать окончательный вывод: нельзя человеку иметь огромный личный капитал, позволяющий не считаться с законами государства, который, как заразный вирус, делает его своим слугой, заставляет забыть скромность и чувство меры. Этот вирус про¬воцирует человека на жадность, высокомерие и исключитель¬ность. Сколько образованных и неординарных личностей, королей, президентов и прочих лиц государств, даже много сделавших для своих стран, но со временем утративших чувство меры, были сверг¬нуты или преданы анафеме своим народом. В наш век глобальной информированности люди не терпят превосходства над собой и своего унижения, даже если ты президент, тем более чрезмерного обогащения. В Ливии Каддафи создал народу почти все материаль¬ные блага. Но моральный климат в стране ухудшался по мере того, как их лидер богател, поощряя дифирамбы в свой адрес. При этом запрещал народу славить своих других кумиров, даже в спорте.
Я столь подробно остановился на трагедии с Каддафи, потому что симпатизировал ему и его учению, изложенному в его Зелёной книге. Этот оригинальный человек 40 лет успешно руководил стра¬ной, но жадность и самомнение поссорили его с народом. Тогда я ещё не знал, что вирус наживы уже поразил этого руководителя, и отправил ему свою повесть с просьбой помочь опубликовать её. Каддафи тут же запросил мою автобиографию. Но когда ему сделали перевод о моём отношении к олигархам, ливийский лидер скромно замолчал. И произошло то, что произошло.
Отказался публиковать мою книгу и президент Лукашенко, хотя тоже запрашивал мою автобиографию, несмотря на то, что Министерство информации Беларуссии заинтересованно запросило у меня электронный вариант книги.
В своё время я посылал первый вариант повести в адрес пре¬зидента Бакиева, где чётко предупреждал Курманбека Салиевича, что в стране созрела революционная обстановка, когда «верхи не хотят, а низы не могут», и только коренные реформы системы могут спасти положение. Но он отделался отпиской. И произошло то, что произошло. Я не хочу повторения подобных ситуаций, тем более стихийных бунтов, с кровью и морадёрством.
Законы и только законы (!) должны регулировать поведение человека в обществе и в какой-то мере ответить на сакраментальный вопрос: как нам жить дальше? Но выбор руководителей и дальнейшее к ним доверие — это дело прежде всего самих нас, рядовых граждан своих стран, нашего гражданского сознания. Так что и решение проблемы, как нам жить дальше, зависит от нас. Конечно, меня могут упрекнуть за слишком идеалистическую направленность повести. Ведь нигде в мире еще не создана, к сожалению, идеальная государственная структура, также как и нет пока идеального руководителя. Но мы должны стремиться к этому совершенству. Ведь мир создан по образу и подобию рая, а проблемы в нем создаём мы, люди. И нам их решать. Если к такому выводу пришли и вы, мой разумный читатель, то буду верить, что моя повесть написана не напрасно.
С уважением
автор.
Кыргызстан. Бишкек 2006 – 2013 гг.


КРУШЕНИЕ
(Хроника и комментарий второй
«Кыргызской революции».
Апрель – Июль 2010 год.)
Пассионарии киргизского этногенеза питаются не энергией космоса, а жадностью парламентариев, создавших своими законами Акаевых, Бакиевых и им подобных.
Это они разрушили экономику страны, ограбили народ, создали националистический, олигархический, воровской капитализм. Эта система государственного устройства, зависимая от Общего рынка и его механизмов — ВТО, МВФ и пр., — не способна остановить инфляцию, повышение цен, коррупцию, нравственную деградацию общества и потерю государственности многонациональной киргизской цивили¬зации. В этом причина народного гнева.
* * *
Беда! Огромная беда обрушилась в очередной раз на наш Кыргызстан. То, чего я боялся, но вынужден был о том говорить, чтобы не отступать от заявленной мною оценки, продиктованной развитием политической ситуации в стране — «верхи не хотят, а низы не могут», — свершилось.
Рано утром выстрелом из базуки восставший против бакиевского режима народ снес милицейскую патрульную машину. Следом заполыхали в разных концах Бишкека другие милицейские авто, здание республиканской прокуратуры, налоговой инспекции, коммерческие магазины и супермаркеты. Доведенные до отчаяния очередным повышением тарифов на электроэнергию, горячую воду, топливо и на продукты питания, люди в слепом гневе начали разрушать то, что было создано их же руками.
Толпа страшна. Она не разбирается в первоисточниках трагедии, свалившейся на их головы после развала огромной страны, в которой они прежде жили сытыми и обеспеченные работой. А причины, враз поделившие общество на богатых и бедных, как ни странно — просты. Они — в законах, которые создали избранные той же толпой парламентарии. Вкупе с президентами, высокими чиновниками и алчными до денег новоявленными «бизнесменами» они присвоили основные богатства страны.
Но не стоит обвинять граждан Кыргызстана, дважды штурмовавших Белый дом, как и большинство населения бывшего Союза ССР, недовольных новыми порядками. Люди просто растерялись и до сих пор не могут понять: как могло случиться, что с их молчаливого согласия, осуждая кое в чём жизнь при Советах, ловкие политиканы, применяя мощную манипуляцию сознанием народа, — повернули вспять историю и снова внедрили на постсоветском пространстве антинародный, прогнивший олигархический капитализм. Парадокс ситуации состоит в том, что, применяя, на основе серьезной научной базы, опыты с манипуляцией сознанием народа, в период «холодной войны» и в настоящее время олигархи сумели без насильственного принуждения направить сознание людей к действиям против их же интересов, к выгоде малой части общества. В результате, не случайно, большинство из нас восхищаются богатыми и предприимчивыми, даже в противозаконном захвате имущества. К этому паскудному делу, в основном, причастны средства массовой информации и безгласная интеллигенция. Вспомните, как во всех газетах, на телевидении, в кино пропагандировался грандиозный миф о частной собственности, о её всеохватной спасительной миссии, о необходимости всё подчистую передать частникам, потому что, мол, государство по природе своей не способно управлять экономикой. И всю эту галиматью выливали на голову народа, без сколько-нибудь значимого разъясняющего или протестного мнения писателей, учёных: профессуры и академиков. Так формировалась мораль толпы. Но дворцы, яхты и личные самолёты не могут иметь все. Их имеет и властвует только малая часть общества — 10 процентов от всего населения планеты. А у нас в Киргизии — и того меньше. Почти всё забрали олигархи.
Кстати, Олигархия (олигарх) происходит от двух древнегреческих слов: олигойя — немногие и архейн — властвовать. В совокупности означает: господство или власть немногих. (Этимологический словарь русского языка, 2009 год.) Но вернёмся к законам и законодателям. Именно грабитель¬скими законами и порождены полукриминальные «семьи» Акаевых, Бакиевых и других скоробогачей. Именно они, имея в личной собственности большие деньги и материальные богатства, в очередной раз, без чётких и разъясняющих лозунгов для восставших — за что же они борются, кроме свержения очередного президента, спонсировали молодежь и повели ее против зарвавшихся политических скотов, вскормленных ими же созданными законами.
Почему так произошло? Последние 25 лет, под воздействием «теоретиков» рыночной экономики, Чубайса и Гайдара, с согласия академика Акаева, бывшего производственника Бакиева, с подачи парламентариев, закрепивших законами развал государства, — «реформаторы» лишили здоровую часть общества работы, т. е. средств к существованию. И в некогда процвета¬ющей республике наступила бедность и нищета. Чтобы бороться с ними, бывшие президенты провозгласили популистский лозунг: «Преодолеть бедность!» На самом же деле «благодаря» ей облегчалась задача манипулирования сознанием бедных людей: разрушением их логического мышления, лишением способности к умозаключению и возможности решать свои проблемы. Например: «почему парламент — представитель народа в государственной власти — не может отстранить зарвавшегося президента и его окружение?..» Почему законодатели неприкосновенны?!
В общем, народные массы, идя под пули, ясно себе и не представляли, чего они хотят.
Немецкий учёный Александер Вольтер, который много лет изучает Кыргызстан и сейчас находится здесь, комментирует эту ситуацию так: «В Кыргызстане общество по большому счёту точно не знают, чего хочет». Позволю не согласиться с мнением учёного. Люди хотят просто жить в нормальном государстве, которое бы защищало их права и заботилось об их социальном положении. Это они чётко понимают. Но что для этого нужно сделать? Словами это они выразить не могут. А их «вожди», как мы говорили, о реформах системы предпочитают умалчивать. И они не пошли впереди молодых людей на штурм Белого дома. Под пули встали лучшие сыновья Кыргызстана. Бакиев¬ские снайперы хладнокровно, целясь в горячие головы, вышибли мозги почти у сотни восставших.
У меня до сих пор стоит перед глазами эта страшная картина изуверского расстрела беззащитных людей.
Отец мой, врач лейб-гвардии Преображенского полка, был свидетелем расстрела рабочих в 1905 году на Дворцовой площади Петербурга. Тогда после первых же залпов площадь опустела, оставив на себе только тяжело раненых и убитых. У нас же в Киргизии, перед Белым домом, все происходило иначе. Падал очередной юноша, сраженный пулей. К нему подбегали товарищи и уносили с площади. Но народ не уходил из зоны обстрела. Было полное презрение к смерти.
До какого же безграничного отчаяния довели людей деятели псевдорыночной и, по сути, воровской системы во главе с президентами-олигархами Акаевым и Бакиевым! Эта система украла у соотечественников миллиарды долларов, приватизировала и распродала земли, заводы, фабрики, а выдвинутые ею и сбежавшие от расправы правители оставили Кыргызстану внешний долг в два с половиной миллиарда долларов — то есть — два с половиной годовых государственных бюджета.
Большинство кыргызстанцев остались без средств производства и даже без земли. Положение — ни работы, ни денег. Нищета! А голодный человек страшнее вооруженного. И Белый дом пал. Толпа грабила кабинеты, громила и жгла дорогую мебель. Затем погромы распространились по городу, перекинулись в пригородный поселок Маевка, где жили мирные турки-месхетинцы и граждане других не титульных национальностей.
Разбушевавшиеся мародеры грабили и избивали сельчан. А пожилому человеку, который вышел на защиту дома с ружьем в руках, отрезали голову.
Милиция была деморализована. Пригороды и окрестные села стали вооружаться, чтобы защитить себя и имущество от грабителей. Тогда Временное правительство обратилось к населению с призывом создавать народные дружины. Именно в эти дни многие граждане по-настоящему осознали, какая опасность их поджидает, когда в стране не работают правоохранительные органы, а сама она теряет государственность.
В эти тревожные дни Временное правительство заявило о намерении дать стране новую конституцию и провело по этому поводу референдум. За новую конституцию почти все дружно проголосовали. Хотя в ней, как и прежде, отсутствовала статья о праве на труд. Избиратели забыли о прочитанной когда-то Всеобщей мировой Декларации прав человека, где прямо сказано о праве на труд.
Не были внесены изменения в Конституцию по другим, нужным народу статьям. Писали новый Основной закон страны бывшие парламентарии, авторы тех самых законов, по которым вершился грабеж страны. В годы правления Бакиева они ушли в оппозицию, а теперь вновь оказались востребованы. В такой вот напряженный, фактически безвластный период меня попросила высказать свое мнение редакция независимой газеты «Трибуна». Привожу эту беседу полностью.
Как излечить Киргизский синдром?..
Кор.: Геннадий Павлович, в своей повести-эссе «Доктора и воры» (Заговор олигархов) Вы довольно подробно анализиру¬ете причины социальной трагедии в Кыргызстане и некоторых других странах и предлагаете меры для их устранения.
С. Г. П.: Прежде чем ответить на этот вопрос, напомню общеизвестную истину: человек не совершенен в своих желаниях. И не каждый может побороть в себе низменные инстинкты, главный из которых — жадность. А для лиц, избранных во власть, ещё хуже — политический снобизм. Так что бороться с этим Злом внутри нас, осуществлять не на словах, а на деле народовластие в государстве, социальную и национальную справедливость — могут только правильные и, что очень важно, работающие законы. Стихийные бунты с кровопролитием, грабежи и изгнание президентов — результат лицемерия, подхалимства и политической некомпетентности прежде всего парламентариев и, как следствие, бывших президентов, которые сумели подмять под себя заинтересованных в личной приватизации слабовольных законода¬телей и перекроить конституцию в своих интересах.
Кор.: Отсюда вывод?
С. Г. П.: Парламент в Киргизии и институт президентства полностью себя скомпрометировали. И как законодательная, и как исполнительные структуры, и как органы передачи власти народа. Поэтому я предлагаю Временному правительству, если их по настоящему волнует судьба страны, а не свои личные интересы, избрать из местных кенешей (по одному от каждых 25 000 жителей) интернациональный народный Курултай. На первом же его съезде объявить Курултай законодательным органом. Сформировать структуру исполнительной власти во главе с премьер-министром и избрать Высший контролирующий и представительный орган в стране — Революционный Совет из 5 человек, во главе с председателем. Этот орган должен решать вопросы коллегиально, издавая свои Указы, обязательные для всех структур власти. Но эти Указы должны утверждаться Законодательным собранием (ЗС). Оно должно собираться не чаще одного раза в квартал или полугодие на 3 – 5 дней и принимать законы, но только после обсуждения их в аильных, районных и областных кенешах. В перерывах между сессиями Законодательного собрания должны работать примерно 5 основных профильных комитетов по 2 – 3 человека в каждом. Они должны готовить к сессиям необходимые материалы. Так же на постоянной основе должен работать и Высший Революционный совет.
Окончательно же Закон может быть принят только после согласования его с Революционным советом и премьер-министром.
Чтобы исполнительная власть не украла, в очередной раз, революцию, в каждом низовом кенеше должен также создаваться Революционный комитет из 3 – 4 человек.
Кор.: Но если мы обезопасим себя от диктатуры личности, то можем получить диктатуру партии. Как это было с партией «Ак-Жол» во времена Бакиева, партией «Алга Кыргызстан» во времена Акаева, да и с КПСС.
С. Г. П.: Чтобы этого не произошло, в конституцию нужно записать: не допускать в законодательное собрание более 30 процентов членов одной партии. К сожалению, в Проекте новой конституции членство одной партии допускается до 65%. А это уже партийно-парламентская диктатура. Сто двадцать парламен¬тариев со своими помощниками, секретарями и пр. обсужива¬ющим персоналам, где-то 600 – 800 человек, — окончательно вы¬сосут все соки из народа. Кроме того, постоянно протирая штаны в креслах, не исключён сговор парламентариев, лоббирование и принятие сомнительных законов в своих интересах.
Кор.: Как по-Вашему должны работать члены Законодательного собрания, Высшего Революционного Совета, постоянных профильных комитетов?
С. Г. П.: Чтобы эти структуры были не обременительны для бюджета страны, члены ЗС не должны получать в ЗС постоянные зарплаты, а должны оставаться на своих рабочих местах по месту жительства. Во время же сессии иногородние должны получать командировочные, проездные и пр. Члены Высшего Революционного Совета и профильных комитетов ЗС должны работать на постоянной основе и оклады им назначает ЗС.
Кор.: Как известно, в результате неправильно проведённой приватизации в интересах руководящих, законодательных и судебных структур, в стране образовалось взрывоопасное социальное неравенство. Плоды которого мы сейчас пожинаем. И процесс этот — когда богатые богатеют, а бедные беднеют — стремительно продолжается — и не только у нас.
Как вы думаете, что нужно сделать, чтобы исправить эту основную беду?..
С. Г. П.: Реформировать систему законами. И чтобы они работали. Поясню. По замыслу: приватизация должна была дать шанс собственникам увеличить производительность труда и, соответственно, — зарплату трудящимся. На деле произошло всё наоборот. Средства производства: заводы, фабрики захватили бывшие парламентарии и чиновники, закрепили «прихватизацию» законами Госрегистра. Развалили промышленность и сельское хозяйство. Часть имущества продали. Земля, из-за несовершенства Земельного Кодекса и законов о Госрегистрации прав на имущество, также по вине парламентариев, оказалась в руках тех же ловких людей, причастных к власти и — даже иностранцев. Например, в нашем Орокском аил окмоту 600 местных жителей не получили свои земельные доли, а их пахотные земли возле столицы захватили: губернатор области (40 га) и другие местные и высокопоставленные чиновники. А людям выделили по 14 соток на человека за 40 километров от их места жительства. Конечно они эту землю обработать не могут. И сколько бы люди ни жаловались, куда бы ни обращались, вплоть до парламента — везде глухая стена. Вот вам яркий пример коррупции всей системы. И теперь, когда пришло к власти Временное правительство — тех же собственников-прихватизаторов, оно издало Декрет не о справедливом распределении имущества и земель, а о защите собственности. Так что, основная масса тружеников по-прежнему осталась не только без зарплаты, но и без средств производства. Эту беду можно поправить очень просто: законодательно обязать собственников и госструктуры платить каждому работающему сумму не менее прожиточного минимума. А у работодателей, которые забрали у государства эти самые средства производства и не могут рентабельно работать и обеспечивать рабочих приличной зарплатой, нужно это имущество добровольно-принудительно изымать. А за распроданные станки и материалы через суды взыскивать нужные суммы. Только таким революционным путём законов, а не стихийными бунтами отчаяния и мародёрством, мы можем навести порядок в стране.
Кор.: Геннадий Павлович, в своей повести Вы анализируете Общий рынок и причину кризиса в мире и, в частности в Киргизии.
С. Г. П.: Общий рынок с его нелогичным принципом ценообразования и диктатом ВТО для Киргизии, и не только, вообще неприемлем. Если говорить образно: «это извращённый коммунизм, когда бедные и богатые покупают одну и ту же булку хлеба по единой цене. Например, в Германии и в США зарплата в 15 – 20 раз выше, чем у граждан нашей страны. А цены и там и здесь примерно равны. Так что, вывод здесь — однозначен. Нельзя обеспечение страны, особенно продовольственное, ставить в зависимость от Общего рынка. Тем более в Киргизии — самодостаточной стране — где есть всё. Так что, финансовый и экономический кризис в мире, да и в Киргизии, спровоцирован жадностью и беспределом олигархов. Вообще, олигархизм как общественное явление давно уже стал наркотиком и проклятием цивилизации. Он живёт по своим волчьим законам, не признавая государственные. Потому как: «ещё не создан закон, который бы не на бумаге, а на деле ограничивал власть капитала». Поэтому чрезмерно большое личное богатство, которое у некоторых олигархов больше, чем бюджет иных стран, — весьма опасно.
Олигархи сбивают с курса государственную политику и экономику. Создают социальную напряженность и приводят к трагедиям, как в Киргизии. Более того. Эта беда может даже привести к потере государственности, как это произошло в Сомали, Афганистане и назревает в ряде других стран. Чтобы этого не произошло, Проект конституции нужно сделать более конкретным, убрав из него пустословие и противоречивость.
Кор.: Геннадий Павлович, в Вашей книге подробно анализируются причины потери нравственности и духовности в обществе.
С. Г. П.: Система государственных устройств в большинстве стран СНГ, где чуть ли не на государственном уровне пропагандируется обогащение личности любым способом, прославляются олигархи, которых за период кризиса стало вдвое больше и во столько же увеличился их капитал, — не жизнеспособна. Причём в арифметической прогрессии увеличился разрыв между бедными и богатыми. Так что, ни в какие рамки демократического общества мы не вписываемся. О какой уж тут нравственности и духовности можно говорить! Картину деградации общества дополняет и отношение государства к СМИ и литературе вообще. Пресса отдана на откуп богатым. Частные газеты стали рупором одних и тех же лиц. Поэтому единой государственной идеологии при существующей системе в Киргизии нет и быть не может. Теми же богатыми людьми и олигархами насаждаются провокационные слухи: что якобы метод управления государства экономикой — не эффективен, а руководить отраслями должны не обязательно специалисты, а менеджеры — предприниматели. Что из этого произошло, мы видим на примере Киргизии. Так что, если мы хотим иметь экономически крепкое, не коррумпированное государство, которому должны принадлежать стратегические и бюджетообразуюшие отрасли, и нормальную государственную, народную политику, то должны иметь также и государственные СМИ. Газеты и телевидение — последняя инстанция, куда обращается за помощью загнанный в угол, обиженный чиновниками человек.
К сожалению, в Киргизии ещё не сформировалась зрелое гражданское общество, и дельцы от политики крутят народом, в угоду своим интересам, как хотят. Так что, если и на этот раз, мы допустим во власть диктатуру личности, партии или целого парламента, то окончательный крах самостоятельности киргизского государства — неизбежен.
Обо всём этом я говорю подробно в своей повести-эссе, о нашей истории и современности.
Кор.: Геннадий Павлович, почему повесть имеет второе название: «Заговор олигархов»?
С. Г. П.: Частично я уже ответил на Ваш вопрос. Кризис спровоцирован как в Киргизии, так и во всём мире именно олигархами. Как в финансовой, так и в экономической сферах. Судите сами. Девяносто процентов мирового капитала принадлежит богатым и только 10 процентов остаётся обездоленным. Таким образом, вся мировая экономика и финансы принадлежат кучке олигархов, которые, как мы говорили выше, плевать хотели на государственную политику и, тем более, на социальное положение граждан.
Размеры газетной статьи не позволяют мне подробно анализировать сложившуюся ситуацию не только в Киргизии, но и во всём мире. Человечество стремительно теряет не только свою нравственность, но и государственные объединения. В общем, наша техногенная цивилизация стоит на пороге неизвестности. Но «Мир создан по образу и подобию рая, а проблемы в нём создаем мы — люди, и нам их решать». Так я написал в своём эпиграфе в начале книги. Советую Вам её внимательно прочесть. На международном симпозиуме стран СНГ по русскому языку в Бишкеке 7 декабря 2006 года она была награждена дипломом: «Лучшая книга года».
Кор.: Где можно взять Вашу книгу?
С. Г. П.: Я издал её малым тиражом на свою мизерную пенсию. Третье издание книги есть в продаже сети магазинов «Раритет» и «Одиссей».
Кор.: Спасибо за содержательную беседу.
К сожалению, к высказанным мною предложениям Временное правительство не прислушалось. А может быть у большинства тех, кто вошел в его состав, было свое мнение на этот счет. Как бы то ни было, а время для вхождения в «правовое поле» было упущено.
И во взрывоопасных, с большой плотностью населения областях юга республики, потенциально чреватых межнациональными конфликтами, — Ошской и Джалал-Абадской — разразилась еще более страшная трагедия, спровоцированная хронической безработицей и повальной нищетой.
На юге страны и в советское время подчас сталкивались интересы двух этносов — кыргызов и узбеков. Но в то время господствовал закон, согласно которому всем, кто населял регион, несмотря на национальность, гарантировались равные права. Любые попытки разжечь межнациональную рознь довольно жестко пресекались. Теперь же, когда в условиях политического и социального неравенства стало резко нарастать имущественное расслоение и страна оказалась практически без твердой государственной власти, Юг взорвался.
Вряд ли стоит описывать буйство толпы. Она страшна в своем безумии. Дрожь берет, когда видишь на телеэкране или страницах газет кадры, запечатлевшие трупы детей, женщин, стариков, уничтоженные села и городские кварталы. Без пищи и крова остались тысячи людей. Начавшие разлагаться сотни трупов закапывали без опознания.
Спасибо мировому сообществу, в первую очередь близким соседям Кыргызстана. Они не остались равнодушными к нашей трагедии. В республику поступали тысячи тонн продовольствия, оборудования, теплой одежды, медикаментов. Развернуто строительство домов для погорельцев. Но не стоит обольщаться. До полной и прочной стабилизации обстановки еще далеко.
…Вновь бередят душу тяжелые раздумья: в чем же истоки наших повторяющихся национальных трагедий? И хочешь того или нет, а приходишь к горькому выводу: не с того конца взялись постсоветские горе-политики за перестройку, не тем «экспертам», толпами хлынувшим из-за рубежа, внимали.
А ведь может быть и иной, отличный, нежели выбранный нами, путь. Вот идет по российским телеканалам репортаж о визите российского президента Д. Медведева во Вьетнам. Эта многострадальная страна, сумевшая — не без помощи СССР — отстоять от французского, а затем американского вторжения свою независимость, оставаясь по форме социалистической, небезуспешно строит новую экономику, постепенно улучшая жизнь своего народа.
А что у нас, в Кыргызстане? Двадцать лет независимого развития привели к тому, что в ней сейчас фактически правит государственный национализм. В парламенте, правительстве, других структурах чиновничьего аппарата в основном преобладают представители «титульной нации». Их усилиями подорвано межнациональное доверие граждан друг к другу. Людям других национальностей подчас невозможно отстоять свои права, хотя они якобы и защищены Основным законом республики. Чтобы получить нужный документ, а за это теперь нужно заплатить в кассу ведомства, приходится, чтобы дело не «заволокитили», еще и дать чиновнику «на лапу». Да только ли у нас…
В тот же день, 30 октября 2010 года, когда транслировали репортаж о визите российского президента во Вьетнам, прошел еще один сюжет, который, несмотря на его обыденность, невозможно было смотреть без сострадания и обиды за ставшую бездушной мачехой мою родину — Россию.
Омская область. В маленькое фермерское хозяйство, видимо, сильно пострадавшее от засухи и неурожая, явились судебные исполнители. Семья не смогла вовремя расплатиться за небольшой по российским меркам кредит. И теперь банкир забирает у нее единственную надежду на будущий урожай — старенький трактор. Напрасно рыдает и бросается под колеса жена фермера. Напрасно он сам, в порыве отчаяния, обливает тракторишко соляркой и пытается поджечь. Слуги «нового порядка» призывают на помощь милицию. Трактор, конечно же, забирают, а самих крестьян тащат в СИЗО. И все это — по грабительскому закону, защищающему беспредел.
Такова теперь наша обыденность. Сюжеты подобного рода повторяются изо дня в день на всем постсоветском пространстве. Их смотрят миллионы людей не только в ближнем, но и дальнем зарубежье. Но что они могут сделать? «Закон суров, но он закон!..»
Это ли не приговор позорному порядку, пришедшему вместо бывшего, вдоль и поперек ошельмованного социализма! Это ли не позор нынешним законодателям, ставшим у руля не только Кыргызстана, но и других, бывших прежде социалистическими, республик! Кого они защищают своими законами, позволяющими грабить народ, а «жирным котам», купающимся в роскоши и лопающимся от «законно» наворованных миллионов и миллиардов, процветать?
В своей предыдущей книге «Заговор олигархов», проблемных статьях, которые печатались в различных изданиях, я предупреждал, к чему приведет узаконенная на правительственном уровне, а потом и дополненная клерками-взяточниками разных рангов система поборов. Ведь она дает возможность рассовывать по их бездонным карманам как минимум еще один годовой бюджет страны. Предлагал и самое, на мой взгляд, эффективное средство борьбы с коррупцией и взяточничеством — гласность, т. е. публикацию в СМИ критических и проблемных материалов с именами их фигурантов. Бесполезно!
Пресса давно отдана в частные руки и превратилась в оружие межклановой и межпартийной борьбы, забыв об интересах государства и личности.
В такой обстановке Кыргызстан вполне сравним с пороховой бочкой. Достаточно искры и вновь заполыхает пожар.
В этой архисложной ситуации новому парламенту предстоит реформировать систему законами. Но на этот счет есть большие сомнения (как бы мне хотелось в них ошибиться). Парламентская республика при многопартийной системе с ограниченными полномочиями президента в несформировавшемся гражданском обществе, пожинающем плоды грабительской приватизации, может обернуться окончательным закабалением трудящихся. Реальная власть останется в руках тех, кто при Акаеве и Бакиеве лоббировал в бывших парламентах разработанные «под себя» законы о приватизации, противоречивые подзаконные акты, позволявшие за бесценок приобретать в личную собственность объекты промышленности и сельского хозяйства и даже основу достояния республики — землю.
Откройте Земельный кодекс Кыргызской Республики. Вы найдете в нем массу противоречий. Один пункт что-то запрещает, другой — то же самое, запрещенное — разрешает. Все это в одном и том же законе!
Взять, к примеру, статью пятую Земельного кодекса. Она изложена в редакции Закона КР от 25 июля 2006 года № 126. Пункт 1-й гласит: «…иностранным лицам предоставление и передача в собственность сельскохозяйственных угодий не допускается». А в пунктах 2-ом и 3-ем той же самой статьи запрет полностью отвергается. Это противоречие позволило бывшему президенту Бакиеву продать в собственность одной из китайских компаний огромный участок сельскохозяйственных угодий в местности Жетим-Тоо Нарынской области, богатый залежами железных руд на миллиарды долларов.
Или другой пример. 560 местных жителей Орокского аил окмоту, земли которого находятся на юго-западной окраине столицы, не получили своих земельных долей. Зато сотни гектаров захватили бывший губернатор Чуйской области, главы сель¬ских управ и другие чиновники. Остальную землю — более двух тысяч участков — продали посторонним лицам под жилищное строитель¬ство. Хотя в законах КР № 78 от 11 мая 2002 года и № 49 от 18 февраля 2005 года прямо указывается: «При предоставлении в собственность или в пользование земель сельскохозяйственного назначения преимущественное право имеют граждане Кыргызской Республики, проживающие на территории аильного кенеша».
Есть лазейки, которыми успешно пользуются причастные к власти «маслокрады», и в других статьях Земельного кодекса, и в законах о Госрегистре, который выдает государственные акты на право личной собственности на землю и другое недвижимое имущество (Красные книги). Так что, большинство руководителей парламентских партий, крупные собственники, используя партийную дисциплину, вряд ли пойдут на реформирование законодательства в пользу основной части населения. Слишком сильна паутина соблазна: удержать любым способом присвоенный народный капитал. А без кардинальных реформ в Земельном кодексе, законах о Госрегистре, Общем рынке социальное положение граждан не улучшится.
Я неоднократно повторял, что без капитальной реформы системы на постсоветском пространстве не обойтись. Бюджетообразуюшие и стратегические отрасли нужно вернуть государству. Только имея мощные экономические рычаги, правительствам можно сдержать инфляцию и рост цен на продукты питания, топливо и пр. Пока же Временное руководство в Киргизии беспомощно наблюдает, как стремительно, почти вдвое, увеличились за полгода цены на все жизненно важные продукты. Хотя и за эти полгода, без парламента ВП могло бы сделать многое. Например, издать декрет о запрещении поборов с граждан, когда они обращаются в какое-либо учреждение за справкой или другими документами. Но первым был издан декрет… о защите собственности. Также ничего не сделано по защите граждан от чудовищных спекулятивных поборов по кредитам. Банкиры прокручивают деньги, взятые в кредит у других государств и МВФ от 0,7% до 4%, давая гражданам эти же доллары под 30 – 35%. Причём банкиры берут взаймы на десятки лет, а гражданам устанавливают сроки не более 3 – 5 лет.
Так же не равноценно происходит обмен товаров по схеме ВТО.
Так что, Запад, с его развитой инфраструктурой экономики, через «дьявольский насос», сконструированный Общим рынком, ВТО и МВФ, выкачивают из неразвитых стран, к которым относится и наш Кыргызстан, миллиарды долларов. В результате отток капитала только из одной России составляет в год сотни миллиардов долларов.
Сейчас раздаются голоса о создании единого экономического пространства от Лиссабона до Владивостока. Но по действующей модели Общего рынка, не трудно предположить, что мы не выдержим конкуренцию с экономикой Запада и загоним себя в ещё большую нищету и зависимость от «доброжелателей». Так что, надо сначала навести порядок в собственном доме. Воссоздать единое экономическое пространство с бывшими советскими республиками, поднять на должный уровень экономику, сделав её конкурентноспособной. А наши реформаторы снова хотят пойти против национальных интересов своих государств. К слову сказать, в Америке такого не наблюдалось за всю историю этой страны.
Так что, вхождение постсоветских государств в единый экономический альянс с Западом позволит работать с удвоенной энергией только «дьявольскому насосу». И он окончательно высосет все соки из народа и природных ресурсов, к которым так стремится под разными предлогами Запад. Так что, непродуманная интеграция неразвитых стран, таких, как Кыргызстан, — очередной блеф по манипуляции сознанием народа. Но я — уверен, если будет проведён референдум по этой самой интеграции — безвизового въезда и выезда на всём Еврозийском пространстве от Лиссабона до Владивостока — граждане проголосуют «за». Как же — свободное передвижение по континенту! Кто будет против?.. Вот только свободно разъезжать по странам смогут только богатые. Основная же масса граждан на пост¬советском пространстве — бедные. Оставаясь людьми второго сорта в своих странах, они не могут позволить себе не только поездку за границу, но даже выезд на отдых на соседнюю горнолыжную базу. Вот Вам яркий пример добровольной манипуляции своим сознанием под воздействием толпообразования в пользу немногих, но во вред большинству. Неблагополучно в этом плане и на всём постсоветском пространстве. Все мы свидетели того, как во время мирового финансового и экономического кризиса, правительства делали огромные денежные вливания в банки и предприятия, пытаясь за счет трудящихся предотвратить банкротство финансов и экономики, до которого довели мир неуправляемые олигархи. В общем, «Власть немногих», как не крути, — никуда не годится. Результат — рост протестных настроений и волна забастовок в Европе, вызванных снижением уровня жизни.
У нас же в Кыргызстане о жизненном уровне и говорить не стоит, он и так «ниже плинтуса». Речь может идти только о выживании населения, особенно пенсионеров. За двадцать лет хваленой рыночной экономики пенсии, выплачиваемые государством, у многих из них не дотягивают даже до половины прожиточного минимума.
Нам объясняют: в стране не хватает денег на социальное обеспечение. Но при этом наши идеологи создали для пятимиллионного населения парламент из 120 человек. По сравнению с Россией в нищем Кыргызстане в 28 раз больше парламентариев относительно количества населения страны. Между прочим, 12-миллионной Москве вполне хватает пятидесяти трех депутатов.
Где здесь логика, простой хозяйственный расчет? Единственное, что за всем этим просматривается, так это личные амбиции и политический снобизм. Но как бы то ни было — дело сделано. Парламентарии заняли свои кресла.
Одна беда. Не будет у них теперь конкретного человека — вроде бывших президентов, — на которого они могли бы свалить всю вину, включая и собственную. Теперь они в ответе за все.
Ну а какова же судьба очередного свергнутого Кыргызского президента, может поинтересоваться мой разумный читатель?.. Вполне благополучная. Если верить СМИ, Курманбек Салиевич проживает в собственном доме на территории Беларуси и даже хочет построить фабрику кукол. На отсутствие денег не жалуется. Его сын Максим — главный фигурант в семейном бизнесе — нашел убежище в Англии. Там богатых людей привечают и особенно не расспрашивают, каким способом приобретен капитал.
Такая практика, к сожалению, существует и в ряде других стран. Мешок с деньгами везде находит себе убежище. Но до тех пор, пока капитал будет править людьми, а не наоборот, крушения, которые перенес Кыргызстан, могут произойти и в других странах.
Пора бы тем, кто правит миром, осознать, что этот губительный процесс не остановят никакие силы быстрого реагирования. Остановить коррупцию, государственные перевороты, забастовки, терроризм и экстремизм могут только социальная и правовая справедливость, при наличии в стране здоровой государственной идеологии.
В ЗАЩИТУ ИДЕИ
Сборник назван «В паутине соблазна» не случайно: такая ситуация — главная причина бед человеческих.
Особенно наглядно это видно на примере материалов «Начиналось с кукол» и «Терминал». В Советское время из-за отсутствия подзаконных актов о правилах транспортировки железнодорожных грузов на миллиарды рублей, за которые ни¬кто в пути не отвечал, эта бесхозность провоцировала сознание людей, затягивала их в паутину воровского соблазна.
На подобные темы написаны фолианты статей и книг, которые разнятся только желаниями их авторов и сомнительными манипуляциями сознанием народа. Взять, к примеру, «Дорогу к рабству» Хайеко, где этой дорогой назван… социализм.
Или четыре тома «Тюремных тетрадей» многострадального основателя итальянской коммунистической партии Антонио Грамши, учение которого использовали ловкие дельцы против самих же коммунистов. Или тот же «Майн кампф» Гитлера.
Каждый объясняет свои притязания и поступки по-своему. И все эти «теоретики» внедряют в сознание народа собственные убеждения, трансформируя в свою пользу сознание народа. Так было с идеями коммунизма, арийской расы Гитлера, а теперь — с лжеучением правящей верхушки олигархов о неспособности института государственности править экономикой и идеологией общества. Такие идеи обосновал в своей книге «Дорога к рабству» Хайек. Все эти, по сути, антинародные учения привели мир к величайшим национальным трагедиям. Чтобы остановить эту вакханалию словоблудия, думаю, труды этих «теоретиков», которые, к сожалению, быстро «овладевают массами», нужно отдавать на экспертизу в ООН, и пусть Совет Безопасности этого авторитетного мирового органа выносит свой вердикт на право их выхода в свет. Но на сего¬дняшний день такого правила нет. Так что, основная причина несправедливости в отношениях между людьми и государствами, угроза третьей мировой войны, как мне видится, заключается в том, что многие законы допускают или даже поощряют низменные инстинкты человека. Таким образом помогают ему попасть в эту самую паутину соблазна. И творить зло окружающим и, в конечном счёте, себе.
Конечно, некоторые учёные — исследователи причин войн на земле, которых было 14600 за последние 5600 лет, могут со мною не согласиться.
Они объясняют стратегическую нестабильность в мире каждый по-своему. Так, например, гарвардский профессор Хантингтон в своей статье «Столкновение цивилизаций» утверждает, что после холодной войны в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Источники конфликтов будут определяться… культурой. Но учёный мир не согласился с этим категоричным утверждением, а принял заявление Хантингтона как гипотезу. Хотя ученый, как мне кажется, во многом прав в своих выводах, если он подразумевает под культурой законы того или иного государства и его идеологию.
Другая, наиболее значимая, статья на эту тему учёного Ф. Фу¬куямы «Войны будущего» определяет три варианта возможных конфликтов. Но в ней нет ни слова о внутренних противоречиях и притязаниях внутри самого человека. А ведь он — человек — начало всех начал.
Тот же Фукуяма на основе убедительных фактов говорит, что мир, расколовшийся на цивилизованный, со странами, утверждающими либеральную демократию, во главе с США (золотой миллиард), и на варварский, в который входят остальные, неразвитые страны, — будет постоянно находиться в состоянии войны цивилизации с варварами.
«Используя МВФ, ВТО и другие системы, Запад пытается внедрить рыночный механизм во всех странах и тем самым обеспечить как непрерывность в работе «дьявольского насоса», так и непрерывность в получении дохода за счёт неэквивалентного внешнеэкономического обмена с остальными странами».
Результаты этих войн видны наглядно. Экономика большинства постсоветских стран отброшена на уровень 60-тых годов прошлого столетия. Идеология населения варварских государств, по мысли Фукуямы, полностью деморализована. Отсутствие идей в этих цивилизациях (странах) поставила общество в тупик. Интеллигенция: учёные, писатели, кинодеятели, большинство журналистов самоустранились от анализа политической жизни своих стран и оказались неспособными к выбору идеи и её утверждению в сознании народа. Всё, на что оказались способными большинство наших «творцов» на телевидении, в кино и литературе — так это только на локальную, без анализа, критику новой системы, через смакование насилия, террора и вульгарного секса.
Элита — учёные, академики, профессура и вообще остепенённые мыслители — предпочла себе позу страуса: ничего не видеть и ни во что не вмешиваться.
Характерен в этом плане наш диалог с сыном — студентом старшего курса университета. Как всегда, он выступает моим оппонентом «за жизнь». Я посетовал, что мой сборник вежливо отказались рецензировать два известных академика-историка, занимающих солидные государственные должности.
— А зачем им это нужно?.. — удивленно спросил сын.
— Но я же утверждаю, что систему нужно срочно реформировать, и доказываю это. А идея осталась ещё от социализма.
— Твои доводы известны. Но новой идеи, за которую стоит бороться, у тебя нет. Сейчас каждый выживает, как может, — убеждённо парировал сын.
— Но идея свободы, равенства и братства, которую формулирую более конкретно и чётко: своими поступками не причинить вреда природе, окружающим и, в конечном счёте, себе — единственная и правильная, если человечество хочет выжить, — пытался я убедить сына.
— А что толку от нее? Нам осталась только одна свобода болтать. И то не обо всём. В остальном же — проблема утопающего — дело самого утопающего.
Возражать сыну трудно. У него тоже — трансформация сознания. К сожалению, так пессимистично воспринимают действительность почти все.
Как я говорил выше, с нашего молчаливого согласия, под гипнотизирующие речи Горбачева и «теоретиков» нового уклада жизни, мы похерили псевдосоциалистическое государство, но не идею социализма. Так что первое в мире социальное государство, показавшее на практике быстрый рост экономики, межнациональное согласие, при наличии гуманной идеи, доказало свою жизнеспособность. Но навязывание Советской цивилизацией своих идей другим этносам, даже насильственным путём, было трагической ошибкой вождей коммунизма. Союз не выдержал холодную войну с Западом. Граждане незаметно перестроили своё сознание в сторону блеска капитали-стической мишуры и молча согласились повернуть свою историю вспять. Так что правы китайцы, утверждая, что государство разрушается сначала изнутри. И только потом внешние силы завершают этот процесс.
И теперь мы пожинаем плоды своей доверчивости и бессистемного анализа. В итоге оказались втянутыми в постоянные экономические войны с Западом, с результатом далеко не в нашу пользу. И войны эти между либеральными демократами и варварами, как утверждает Гумилев, будут продолжаться постоянно. И грустно замечает: «вечный мир возможен только на всемирном кладбище человечества».
Но нам, ныне живущим и думающим о будущем своих детей, такой приговор не подходит. Надо искать, особенно Кыргызстану, пути мирного сожительства этносов, восстановления экономики и социальной справедливости.
В этом плане вселяет уверенность заявление Нурсултана Назарбаева на саммите ОБСЕ в Астане «О глобальной безопасности стран, находящихся на пространстве между четырёх океанов». Дай-то Бог, чтобы это заявление президента и председателя ОБСЕ на тот период, — воплотилось в жизнь. Но та же олигархическая система Казахстана ставит под сомнение заявление своего лидера нации.
Недавно я побывал в живописном месте, возле подножия гор, на южной окраине столицы Кыргызстана — Бишкека, в местности Ата-Бийит. Здесь похоронены жертвы Сталинских репрессий и Бакиевских снайперов. Там же лежит, умерший своей смертью и с почестями похороненный, всемирно известный писатель, кумир безгласной кыргызской интеллигенции — Чингиз Айтматов. При жизни он, как и большинство его коллег, и пальцем не шевельнул, чтобы помочь своим соотечественникам во времена Акаевского и Бакиевского глумления над собственным народом. Имена преступников, расстрелявших лучших сыновей своего народа, Сталина и Бакиева — известны. Но они были руководителями государств с различными общественно-политическими системами. Социалистической, которая за 70 лет — сравнительно короткий исторический срок — вывела Кыргызстан в число развитых промышленных и культурных государств.
И другая система — капиталистическая, антинародная, воровская. Без идеи и идеологии. Но проповедующая, по стандартам двойной политики, обогащение любым способом, государственный национализм и псевдодемократию. Под этими лозунгами была мгновенно разрушена экономика и идеология общества. А Кыргызстан в своём развитии отброшен, как минимум, на 70 – 100 лет назад.
Подведём итоги. Расстрел граждан Кыргызстана — на совести политических снобов. Расцвет Кыргызской цивилизации — результат созидания социализма. А разрушение — капитализма.
Но каким путём пойдёт мир и наш прекрасный Кыргызстан, стремительно теряющий государственность, в будущее? На этот планетарный вопрос ответит только Его Величество Время.
Не смог закончить сборник. Потрясающие сцены человеческого горя, спровоцированного той же системой и её законами, вновь заставили продолжить тему.
В начале декабря 2010 года в Бишкеке выпал обильный снег и ударили морозы. Милиции была дана команда собрать в разных районах города бомжей и поставить их в строй. Начальство таким образом попыталось подсчитать бездомных и как-то найти им, хотя бы на время, крышу над головой. Сотни, а возможно, тысячи обездоленных выстроились в горестные шеренги в различных частях города. Язык не поворачивается назвать их презрительным словом «бомжи», так же как и другую часть населения — «малоимущими», которые оказались «законно» ограбленными олигархической системой государства. Эти несчастные люди без жилья, а у которых оно есть, без средств, чтобы купить топливо, оказались на грани выживания.
А в тот же день, вечером по «новостям», показывали новых законодателей. Более месяца, в тёплых кабинетах, эти избранники народа никак не могут поделить портфели и приступить к работе.
В тот же вечер картину разрухи, беспредела и трагедий человеческих судеб дополнила статья в «Комсомолке» о бойне в казачьей станице Кущевской Краснодарского края.
Сейчас следственные органы и пресса гадают: кто стоит за зверским убийством 12 человек в этом селе, среди которых были и малые дети?..
Обширная статья «Как Кущевская превратилась в криминальное — фермерское хозяйство» раскрывает огромную панораму преступлений организованных криминальных групп (ОПГ) на Кубани, отъёма собственности у крестьян, и их связей с оборотнями в погонах и государственными админи-страциями.
И эта Кущевская трагедия, как и тысячи других на огромных просторах бывшего СССР, порождена «законотворческой» деятельностью олигархической рыночной системы. По какому злому умыслу создавалась эта противочеловеческая система теперь ни для кого не секрет. Год-два назад на эту тему писали не многие публицисты. Теперь же тема — «Как западные спецслужбы разваливали СССР на основе низменных инстинктов наших чиновников» — на страницах газет с миллионными тиражами. Казалось бы всё ясно. Воровская, антинародная, олигархическая система, ведущая к деградации общества, развалу экономики, — нежизне¬способна, и её нужно срочно реформировать. Или возвращаться к социализму, модернизируя его. Как это делают США, Франция, Швеция, постепенно внедряющие справедливые социальные законы в экономику и права граждан.
Но нашим новым правителям на постсоветском пространстве так понравилась новая олигархическая система, которая позволила им быстро обогатиться и постоянно наращивать свой капитал, что они  не хотят проводить реформы ни по прогрессивным налогам, ни по кредитной системе банков, которые проводят Барак Обама и Франсуа Олланд. В России и Кыргызстане до сих пор налоги платят на равных (13%) и миллионер, и нищий. Более того Россия стала принимать у себя беглецов из других стран, обокравших свою родину или не желащих платить налоги в своей стране.
Но здесь я должен вновь напомнить читателем, что СССР развалился ещё и потому, что в социалистическом государстве был нарушен основной закон экономики — справедливой оплаты за производство товаров и их распределение. Советское руководство, закомплексованное на идее коммунизма, свободы и равенства, своими насильственными действиями насаждало свои идеи и образ мышления за счёт огромных финансовых вливаний в компартии других стран. А свой народ, выполняющий и перевыполняющий грандиозные планы социалистического строительства, держали на нищенской заработной плате. Она не позволяла трудящимся иметь свой, хотя бы, небольшой капитал, который позволяет человеку быть свободным и равным.
«Свобода не мыслима без богатства, — утверждал ещё в начале прошлого века великий индийский гуманист, Лауреат Нобелевской премии Рабиндранат Тагор, — потому-то и необходимо, чтобы богатство принадлежало всем, ибо только тогда свобода станет достоянием всего народа».
К сказанному добавлю: распределение материальных благ должно быть под жёстким контролем общества, то есть — государства, а не отдельных лиц, как это сейчас происходит при олигархической капиталистической системе. В России 5 процентов богатых владеют основными капиталами страны. В Кыргызстане — 1,5 процента, причём эти капиталы богатые, вплоть до президентов, выводят из своих стран и занимаются бизнесом там, где можно более прибыльно наращивать своё богатство и скрываться от налогов.
Но вот свет в конце туннеля появился!!! Настоящую революцию в экономических отношениях граждан, создающих истинную свободу своему населению, делают президенты США и Франции Барак Обама и Франсуа Олланд. Они настояли на том, чтобы парламенты приняли законы о прогрессивных налогах. Так в Америке граждане, доход которых составляет более 400 тысяч долларов в год, будут платить 40 процентов налога. А во Франции — и того больше — до 75 процентов, если доход гражданина превышает 1,2 миллиона долларов в год. Естественно, эти реформы проходят при яростном сопротивлении богатых и непонимающих, что их президенты-новаторы сумели побороть самое постыдное: «преклонение перед богатством». И намерены повлиять на общество, «чтобы эта мерзость не проникла в их кровь и плоть».
Реформы, которые внедряют в своих странах Барак Обама и Франсуа Олланд, трудно переоценить. Это настоящая мирная революция в умах и сознании людей в борьбе за справедливость, своевременная и спасающая цивилизацию от самоуничтожения. Погоня за богатством дошла до того, что в большинстве стран, как и в нашем Кыргызстане, власть и деньги стали почти национальной идеей для чиновников всех уровней.
Новая экономическая политика Барака Обамы уже приносит свои положительные результаты. В страну возвращается производство, рабочие места. Из государства импортёра США становятся экспортёром, даже стратегических энергоресурсов — нефти и газа. Сокращается безработица. За счёт прогрессивных налоговых поступлений в бюджет страны дополнительно поступает около триллиона долларов.
В общем оздоровительный процесс в экономике и нравственном настрое американского общества, как говорят: «налицо». О возросшем сознании гражданского общества в Америке свидетельствует сам факт избрания Барака Обамы президентом на второй срок. Это несмотря на инертность пресcы, принадлежащей олигархам, и иногда откровенного негатива против его кандидатуры. Но к этому времени уже была сформирована гражданская журналистика с её центром имени Пью, не зависимая от олигархов, и она помогла людям разобраться, кто по-настоящему хочет справедливости в человеческих отношениях.
К сожалению, у нас в Кыргызстане, да и не только, гражданское общество ещё не сформировалось. СМИ почти целиком под сапогом богатых. Дважды изгоняя президентов и парламентариев, закомплексованные избиратели вновь и вновь ставят во главе своей страны тех же законодателей, которые своими законами разрушили экономику страны.
Я столь подробно останавливаюсь на прогрессивных переменах в Америке, как в экономике, так и в сознании граждан, потому что там тоже сильна олигархическая пропаганда. Мнение хозяев СМИ закреплено в конституции США. В ней ещё в 1791 году внесена Поправка номер один (Билль о правах) «Конгресс не должен принимать законы... ограничивающие свободу слова или печати».
При этом «закреплённое в Первой поправке право высказываться, как постановил Верховный суд США, включает в себя право владельца средств массовой информации подвергать цензуре высказывание любого другого человека в своём издании». И это правило перечёркивает первоначальный смысл Поправки номер один (Билль о правах). И только сложное законодательство США, образуя систему «сдержек и противовесов» среди трёх ветвей власти — законодательной, судебной и исполнительной, — позволяет в жёсткой борьбе противоположных мнений отстаивать демократические ценности и стабильность.
Я также не случайно остановился на праве свободы слова СМИ в Америке, потому что газеты и телевидение в основном формируют сознание общества, побуждают его к активности в решении своих проблем. На сегодня главная из них во всём мире, как я говорил неоднократно, — путём прогрессивных налогов и контроля над банковской и кредитной системой уменьшить безобразный разрыв между богатыми и бедными, усилить роль государства в решении социальных и экономических проблем. Но сделать это в странах СНГ в настоящее время почти невозможно. Как я говорил выше, СМИ на постсоветском пространстве оказались в зависимости от крупных владельцев изданий. Так что о прогрессивных налогах, о сверх высоких банковских кредитах и о том, что нет контроля над банками со стороны государства богатые и подвластная им пресса предпочитают умалчивать. В результате пропасть между народом и теми, кто захватил основные богатства страны, — огромная. Так в России и других странах СНГ, несмотря на этот огромный разрыв в доходах, рядовые граждане платят наравне с миллионерами налог 13 – 15 процентов. Более того руководство Российской Федерации, Белорусии и той же Англии сделали свои страны прибежищем откровенных политических воров и беженцев, спасающихся от уплаты налогов в своих странах. «Жалкими» назвали во Франции поступки актёра Депардье, Брижжит Бордо, сколотивших свои миллионные состояния на благодарных зрителях, исполнявших разные роли, но не сумевших исполнить единственную благородную и совестную роль гражданина Франции, когда их Родина попала в жесточайший финансовый и экономический кризис. Вот такие дела. Но я уверен, что Америка, Франция, страны «Скандинавского социализма»: Швеция, Норвегия, Финляндия, где прогрессивные налоги давно уже действуют, и ряд других европейских стран, с более сформировавшимся гражданским общестом, реформируя свои законы и пересматривая в чём-то свою идеологию, — быстрее выйдут из тупика кризиса, чем моя родина, охваченная смертельным вирусом жадности и передела собственности.
Мы же, законопослушные граждане псевдосоциалистической системы, и наши дети, ещё долго будем прозревать истину, потонув в потоке лжи и обмана, которые обрушили на наши головы ловкие дельцы.
Но я надеюсь на здоровые силы наций и прогрессивную часть парламентариев на просторах СНГ. Их аналитическое мышление, не зависимое от других форм пропаганды, должно позволить наконец пойти по пути реформ, как это сделали Барак Обама и Франсуа Олланд в своих странах.
В общем, как не крути, а систему нужно реформировать. Вот что сказал патриарх Кирилл 6 декабря 2010 года во время своего визита на Кубань:
«То, что произошло в Кущевской, — это страшный образ того, что происходит в человеческом обществе, когда смещаются приоритеты, когда люди забывают о вере. Бог иногда нам делает очевидными все ужасы человеческого бытия, чтобы мы поняли: так жить нельзя! Это и есть плод того, что сегодня прививается нашему народу: бери от жизни всё, удовлетворяй свою плоть — и на этом пути нет преград, и человек превращается в зверя.
Церковь на каждом шагу кричит, что не может человеческая цивилизация основываться на человеческом инстинкте, тогда она становится звериной, и даже не цивилизацией, а волчьей стаей, где все законы хороши».
Вот такое заявление делает учёный, духовный пастырь православных и всех честных людей мира. Суета нашего бытия складывается, как я неоднократно говорил, — катастрофическая. Почти все цивилизации (страны) опутаны и вынуждены жить в паутине законов и искусно прививаемой нам «морали» олигархического капитализма. Бороться с этим злом, учитывая нашу незащищённость перед навязываемыми нам «идеями», почти невозможно. Стадность нашего мышления, неспособность многих, а часто и целого этноса, победить в себе Антихриста, даёт возможность ловким дельцам править миром. Но Глобальная сеть — Интернет — показывает: жить по-старому не получится. Занавес над тайнами власть предержащих, управляющих толпой, открывается.
Яркий пример тому, скандально известный сайт Wikileaks с его основателем Джулианом Ассанжа, который делает государства открытыми, раскрывает закулисные делишки олигархов и предает их огласке. Мы пока не знаем, принесут ли, в конечном итоге, эти новые информационные технологии пользу для челове¬чества. Но я совершенно уверен: сознание масс, о причинах их обездоленности, в корне меняется. И люди больше не пойдут под пули, как это было в Кыргызстане, без чётких лозунгов: какими они хотят иметь в своём государстве социальные народные законы и идеи.
В общем, я не теряю веру в человечество. Надеюсь, что люди наконец-то поймут, особенно в странах СНГ, что законы в их государствах, как и предложенная здесь идея: своими действиями не причинить вреда природе, окружающим и себе, должны быть справедливы. И именно такие законы позволят сформировать в нашем сознании новое человека уважающее мышление. Мир создан по образу и подобию рая, но проблемы в нём создаём мы — люди.
И нам их решать.
Моя электронная почта: Gennadiy-doctor@mail.ru
Геннадий Свирщевский
2010 – 2013 годы. Кыргызстан, г. Бишкек.
Киноповесть
ТЕРМИНАЛ
(Перед закатом)
Терминал — совокупность технических средств, необходимых для выполнения определенных работ. В данном случае — это комплекс погрузочно-разгрузочной техники для железнодорожного, водного и автомобильного транспорта.
(Терминал предопределит судьбы работающих на нем людей — Авт.)
Ночь. Под черным провалом неба над Иссык-Кулем едва слышно возникает тихий голос кыяка. Под стонущие его звуки чуть колышется лунная дорожка на воде. Далекие огни города: они постепенно приближаются и становятся видны стоящие в порту суда, краны на рельсах, бесшумно катящийся с одним вагоном маневровый локомотив, огни засыпающих жилых кварталов.
Неподалеку, в окне служебной железнодорожной будки видны двое играющих в трынку мужчин. Один — в давно не стиранной желтой рабочей куртке. Другой — холеный, с мощной бульдожьей челюстью. На кону — разноцветье смятых, скомканных денежных купюр.
Голос кыяка звучит все громче и тревожнее. В нем становятся отчетливее звуки пока еще еле различимой, но нарастающей тревоги. В них врывается свистящий порыв шквального ветра, несущего вперемежку с песком и мелкими камешками колючие шары перекати-поля, сухие листья и траву, сорванную с барханов Коямат-Куркола и Марьиной горы.
Шквал набирается ярости. Гнет, прижимает к земле коренастые абрикосовые деревья. Раскачивает краны и стоящий под разгрузкой вагон. Грузчик взваливает на плечи поданный ему из вагонного смутного мрака бумажный мешок с удобрениями; мешок лопается, и ветер тут же подхватывает химикаты, рассыпая их по округе. Все тревожнее и громче стучат, отрываясь от рельсов, колеса стоящей рядом цистерны с нефтью. Одно колесо застопорено «башмаком», но в резонансе раскачки напором свирепеющего ветра его выбивает из-под колеса, и вагон, набирая скорость, начинает катиться в узкую черную горловину Боомского ущелья.
* * *
В кабине магистрального тепловоза двое: машинист и его молодой помощник Петя Нарлов. Он как две капли воды похож на одного из картежников, игравших в трынку.
— Вижу цистерну… Катится нам навстречу, — напряженно звучит голос помощника, с запозданием увидевшего «бочку», выскочившую из-за слепого поворота.
— Цистерну вижу, — заученно, по уставу отвечает машинист и вдруг судорожно хватается за рукоятку экстренного торможения. Но уже поздно.
Тепловоз с застопоренными колесами стремительно скользит навстречу цистерне. Ужас исказил лицо юноши. Стекленеют глаза машиниста, рука еще пытается давить на уже до упора додавленный тормоз. Эхо разносит многократно повторенный тяжелый грохот, взорвавший ночную тишину окрестных гор.
* * *
Черный столб дыма, прорезанный языками огня, полыхал среди ущелья. Горела, извиваясь змеей, вытекающая из разбитой цистерны нефть. Горел объятый пламенем тепловоз; в его сжатой в гармошку кабине метался Петя Нарлов. Голова машиниста перевесилась кровоточащим виском через разбитое окно. Рука, застывшая в мертвой хватке, так и осталась на рукоятке реверса.
— Жить хочу… Ж-жжить… — хрипел паренек, стараясь протиснуться меж сдавленных дверок искореженной кабины.
Метался с зажженным резаком газосварщик с подоспевшей аварийной машины, надеясь вырезать в кабинной стенке отверстие, чтобы выпустить помощника машиниста. Но пробраться ему сквозь огонь, охвативший локомотив, было уже невозможно. В страшных муках сгорала молодость, не сумевшая вырваться из металла.
…Из черного гнездовья взлохмаченных туч протяжно и печально звучал мотив старинного кюи, повествующий о непредсказуемости судьбы, вечных тревогах, скоротечности бытия и о долге человека, обязанного, пока он живет, быть благородным.
* * *
В окошко товарной кассы выглянула белокурая голова приемосдатчицы Фифанцевой.
— Не подошел пока еще ваш вагон, — говорит она клиенту — здоровенному мужчине с копной упрямых рыжих волос. Видя недоверие на его лице, Фифанцева кокетливо улыбается и обещает: «Позвоню, как только подойдет». Клиент недоверчиво мотает головой и уходит, что-то недовольно бурча…
* * *
Кабинет начальника станции Рыбниково. Транспортный прокурор Молдокунов и начальник линейного пункта милиции Хитров допрашивают ночную смену движенцев и вагонников, дежуривших в ту роковую ночь, когда произошло столкновение.
— Где вы были с часу до двух ночи? — спрашивает прокурор составителя поездов Кобзева.
— Я уже вам говорил: на комбинате хлебопродуктов. Там забирал порожняк, — убедительно врет Кобзев, в котором мы узнаем мужчину в желтой куртке, игравшего ночью в карты.
Тут же сидит его партнер по игре — машинист тепловоза Нарлов.
— В ту ночь «улан» бушевал, — поддерживает он партнера. — Мне не спалось. Живу я рядом с комбинатом. Встал, вышел во двор. Смотрю — Кобзев как раз сцепку делает. Я ему еще посочувствовал, что смена в такую гадкую погоду выпала…
* * *
Панорама припортовой железнодорожной станции, забитой вагонами до отказа. В одном уже лезут из щелей наружу ростки проросшей пшеницы.
Между вагонами стоят Фифанцева, машинист локомотива Торокулов и Кобзев.
— Приехали грузополучатели, а вы все чешетесь, — упрекает она собеседников.
— Сегодня ночью, — успокаивает ее Торокулов, поднимаясь в кабину и переводя реверс тепловоза на малый ход. Кобзев вскакивает на подножку.
* * *
Маневровый тепловоз стоит в тупике. В кабине дремлют Торокулов и Кобзев. Хрипит рация — дежурная по станции вызывает маневровую бригаду: «Жумабек, скоро закончите формировать состав? Давайте поторапливайтесь!»
— Скоро, — ухмыляется Торокулов, потягиваясь и стряхивая остатки дремы.
— Поехали, шеф, — говорит Кобзев.
Тепловоз, зацепив стоящий в тупике вагон, тянет его между составами. Их уже ждет автомашина. Кобзев ловко вскрывает вагон. Вдвоем с шофером они быстро перегружают к себе в машину коробки с хрусталем. Одну особенно красивую вазу Кобзев кладет в багажник. Закончив перегрузку, он ставит на место снятую пломбу и аккуратно поджимает ее плоскогубцами.
Спит ночной город. Маневровый локомотив подкатывает ограбленный вагон к составу. Пушечным выстрелом, будя тишину, грохает сцепка. Среди обрывков упаковки катаются в вагоне побитые бокалы и вазы.
— Все в порядке, шеф, — докладывает Кобзев машинисту, вскочив на подножку.
* * *
Возле знакомого нам вскрытого вагона стоят Фифанцева, Хитров, рыжеволосый грузополучатель и начальник станции Киргизбаева. Фифанцева перебирает хрусталь, откладывая целую посуду в одну сторону, бой — в другую.
— Итак, что запишем в коммерческий акт? — спрашивает она для проформы. И сама же предлагает формулировку — «Бой посуды в пути в результате неправильной упаковки?»
— Недостачу предъявим грузоотправителю, — решает Киргизбаева.
Хитров согласно кивает и пинает ногой полуразбитую вазу.
— А вот я акт не подпишу! — неожиданно заявляет рыжеволосый. — У меня на этот счет есть свои соображения.
— Хорошо, хорошо… Потом решим, — отмахивается от него Киргизбаева.
* * *
Именины у второго секретаря горкома партии Тузарбаева. В просторной комнате за щедро накрытым столом в разгаре общее веселье. Разговоры, тосты. Очередной тост провозглашает, встав из-за стола, начальник станции Киргизбаева:
— Ташибек Тузарбекович несмотря на молодость прекрасно разбирается в людях, умеет слушать их, а это так важно на его посту. Поэтому я от имени коллектива железнодорожников станции и от себя лично преподношу этот скромный подарок, — она протягивает имениннику уже знакомую нам хрустальную вазу.
* * *
По пробитой над скальной пропастью террасе движется товарный состав. Кабина тепловоза: машинист Нарлов подает помощнику сверток с документами на груз.
— А ну-ка глянь, что там есть интересного?
Хамов, перелистав пачку, вынимает две накладные:
— Ковры и финские сапожки…
— Пойдет, — решает Нарлов.
— Ох, Сан Саныч, рано или поздно упадут нам на хвост пушистый, — скулит тщедушный Хамов.
— Не боись, бедолага, — успокаивает его Нарлов. — У нас на железной дороге уже давно полный коммунизм!
— Как это, шеф? Непонятно что-то, объясните…
— А вот так. За груз в составе никто не отвечает. И мы с тобой в том числе. Наша задача — привести поезд и передать документы на станцию. Узрил?
— А как это — за груз ни кто не отвечает?
— Да вот так: никто — и весь сказ. Железнодорожники за сохранность груза в составе не расписываются.
— Интересненько! И что — всегда так было?
— Да нет, раньше было строже. За груз несли ответственность главный и старший кондуктора. Они охраняли состав в пути и передавали его следующим. А теперь, в связи с повышением сознательности трудящихся, такое правило отменили.
На груди машиниста блестит значок победителя социалистического соревнования.
* * *
Поезд стоит на перегоне. Нарлов и Хамов волокут за скалу вытащенный из вагона огромный, как бревно, рулон ковра. На плече Нарлова болтается связка дамских сапожек. Они запихивают украденное в скальную нишу и присыпают старой сухой травой и листьями.
* * *
Кабинет Киргизбаевой. Она раздраженно кричит в телефонную трубку.
— Ну и причем здесь железнодорожники? Вагон шел из Кировабада. Да, возможно, что в пути утащили ковер. Кто — неизвестно. Составь коммерческий акт.
В кабинет робко входят двое. Один из них — уже знакомый нам клиент с копной спутанных рыжих волос.
— Эже, ну когда же наконец дадите весовщика? — спрашивает он. — Надо же разгружать наши вагоны.
— Да нет у меня людей. Нет, понимаете, — резко бросает Киргизбаева.
— Но ведь мы штрафы платим за простои, — пытается урезонить ее напарник рыжеволосого.
Рыжеволосый тем временем скрывается за дверью и неловко заносит в кабинет ведро ягод.
— Ах эже, — подобострастно произносит он, — какая же добрая нынче у нас уродилась смородина…
Лицо Киргизбаевой смягчается:
— Ну что мне прикажете с вами делать? Самой, что ли, выдать груз?
Звонит по телефону:
— Фифанцева! Отпустите быстренько своих клиентов, выдайте груз межрайбазе.
* * *
У вагона с проросшей пшеницей стоит согнутая временем морщинистая старушка.
— Чего ж это деется, а? — сокрушается бабка. — Добра-то сколь пропадает. А ведь раньше бывало хлебушек по зернышку собирали.
…Панорама забитой вагонами станции.
* * *
К забросанной старой травой нише в скале подъезжают на «жигуле» Нарлов и Хамов. Оглядевшись, быстро разбрасывают мусор и закидывают в багажник сапожки. Ковер не втискивается ни в багажник, ни в кабину. Разворачивают его и кромсают редкой красоты изделие ручного ткачества надвое. Машина быстро уходит в сторону города.
* * *
Во двор Нарлова входят Тузарбаев и начальник отделения дороги Насыров.
— Ну, здравствуй, Александр, — покровительственно похлопывает рослого Нарлова по плечу приземистый, с генеральской «шпалой» на рукаве мундира Насыров. Гости и хозяин обмениваются рукопожатиями.
— Как банька русская? Готова ли? — весело спрашивает Тузарбаев.
— Как всегда — высший класс! — подняв вверх большой палец, Нарлов приглашает гостей в баню.
…Голое, в одних шапочках начальство расположилось на полке. Нарлов, надев рукавицы, в одних трусах и рукавицах усердно нахлестывает мясистые спины.
— Ну, Саныч, ты спец своего дела, — удовлетворенно мурлычет разомлевший Насыров.
— Пора бы его и к «Почетному» представлять, — подает мысль Тузарбаев.
— Что ж… В этом есть резон. Сан Саныч, между прочим, один из лучших машинистов отделения, — серьезно поддержал предложение секретаря горкома Насыров. — Выполняет и перевыполняет. Я бы к отстающему работнику в гости не пошел…
* * *
В просторном предбаннике, отделанном кафелем, начальство за обильным столом принимает традиционный после парной «стопарик». Опрокидывая вместе со всеми очередную рюмку, Нарлов продолжает прерванный разговор:
— Журят ее, значит, дружинники, а она в ответ: «Мое это личное дело. Я занимаюсь индивидуальной трудовой деятельностью — настроение мужчинам поднимаю».
— Ну, Сан Саныч, ты и даешь… Не тебе ли она настроение поднимала? — подмигнул Насыров.
— Да что вы! Эту байку мне сын рассказал.
— А он по какой части пошел? — интересуется Тузарбаев.
— Железнодорожник, как и я. Помощником машиниста пока работает. В командировке сейчас, — не зная, что сын погиб, спокойно отвечает Нарлов.
* * *
Дымит тепловоз, таща из последних сил тяжеловесный состав.
— Диспетчер! Диспетчер! Говорит 3210. Вынужден остановиться: не тянет главный дизель. Как поняли меня? Прием, — кричит в трубку Нарлов.
— Поставьте состав на объездной путь, — приказывает диспетчер.
* * *
В долине возле лесополосы стоит груженый состав. Безлюдно.
Нарлов и Хамов хладнокровно орудуют ломиками возле двери одного из вагонов. Это видит лежащий под деревом и потому не замеченный взломщиками чабан. Едва машинисты влезли в вагон, он вскакивает и бежит за ближайший холмик, где пасется его конь, вскакивает в седло и пускает коня в галоп, торопясь уйти с места происшествия.
* * *
В кабинете старшего следователя Сарыбаева раздается звонок.
— Начальник! Поезд грабят! — сообщает взволнованный голос.
— Где, на каком километре? Кто это говорит?
— На 187-м. А меня знать не надо, — в трубке раздается сигнал отбоя.
— Это на твоем участке, — говорит Сарыбаев сидящему напротив Хитрову. Снимает трубку и звонит диспетчеру:
— Есть брошенный на 187-м?
— Недавно 3210-й остановился из-за поломки двигателя. Машинист Нарлов, помощник Хамов, — докладывает диспетчер.
— Понятно, — говорит Сарыбаев.
— Никак не нахватаются подлецы. Пора брать, — спокойно резюмирует Хитров.
* * *
Среди густых зарослей джерганака, на уютной полянке возле родника расположились четверо — начальник отделения дороги Насыров, председатель райпрофсожа Говоров, начальник отдела движения Торопов и начальник станции Токмак Касыдаев.
Насыров произносит тост:
— С Батыром Касыдаевым мы вместе учились в Ташкентском институте железнодорожного транспорта, вместе работаем двадцать лет. Все станции, которыми он руководил, были передовыми… Сегодня у Батыра день рождения. Но не это главное; основное — то, что он наконец вылечился и снова с нами вместе может работать по-прежнему.
Все выпивают. Батыр отставляет рюмку.
— Именинник, расскажи, как вылечился, — просят присутствующие.
— Народным средством.
— Непонятно. Ведь у тебя подозревали рак желудка, — заинтересовался Говоров.
— А чего здесь не понимать, — виновато улыбается Касыдаев. — Никакие профессора уже не помогали. Где только ни лечился. Даже к дунганину-знахарю обращался — ничего не помогало. Исхудал — кожа да кости. Двигался с трудом. Выхожу как-то вечером после работы из кабинета. Тут как раз сторож пришел на смену. Он мне и говорит: «Вижу, все ты начальник испробовал. Полечись моим средством». Посоветовал гнать из риса самогон и пить перед едой по столовой ложке неочищенного. Ну терять уже больше нечего — начал употреблять, как посоветовали три раза в день. Подчиненные начали как-то странно посматривать. Разговоры пошли. Пришлось идти в горком объясняться. Ну рассказал там все, как есть, у себя на общем собрании сказал об этом. «Полечился» так с полмесяца — еще хуже стало. Я к сторожу, а он: хорошо, говорит, значит сивушные масла у тебя внутри всю дрянь выжгли. Теперь… Не умрешь, так поправишься. Как видите, остался живой.
— А как теперь отношения с «родимой»? — лукаво спрашивает Торопов.
— А я к ней отношусь как к лекарству, — под общий хохот закончил Касыдаев.
* * *
Тем временем поездная обстановка на станции Рыбниково становилась все хуже.
— Когда наладите нормальную работу?! — распекал по селектору Насырова начальник дороги Байжанов. — Когда перестанете задерживать вагоны; когда наконец прекратится расхищение грузов на вашем участке?!
— Принимаем меры, положение выправим… — мямлил на другом конце провода Насыров.
— Обратитесь за помощью в партийные органы, встряхните транспортную прокуратуру, чего она там миндальничает?! — гремел начальник дороги. — Даю вам недельный срок. Не выправите положение — придется ставить вопрос о вашей замене!
* * *
Вернувшись из рейса, Нарлов, переодевшись в пижаму, пьет чай.
— Как я его веничком отстегал, он разомлел да и говорит: «Почетного железнодорожника» тебе надобно присвоить, Сан Саныч, потому как дело свое знаешь и хорошо с ним справляешься, — самодовольно рассказывает он жене.
— Да прекрати ты! — вспыхивает она. — Слушать тошно. Достукаешься ты. Ох достукаешься, Саня! И все твои начальники, которых ты поишь-кормишь да в баньке отпариваешь, враз отвернутся. Ты бы лучше выяснил, где твой сын. Третьи сутки из поездки не возвращается.
— Послали, наверное, в рейс по другому направлению…
На дворе рванулся пес и, захлебываясь лаем, повис на воротах. Нарлов включил свет на дворе и моментально понял все.
Возле ворот стояли милиционеры и понятые.
* * *
В большом дворе Нарловых идет перепись наворованного добра. Чего тут только нет! Из подвала под домом несут ковры, хрусталь, коньяки, даже детские ночные горшки. Выносят связки копченой колбасы и окорока, уже покрывшиеся плесенью. Следователь Сарыбаев заносит в реестр изъятого далеко не все. Часть вещей хотя и загружают в ЗИЛ, но в другую сторону обширного кузова. Как вещественные доказательства они не будут фигурировать в деле. Следователь их просто присвоит.
* * *
О безобразиях на станции Рыбниково становится известно в Прокуратуре СССР. Туда вызывают прокурора Молдокунова.
…Кабинет следователя союзной прокуратуры Прохорова.
— Нам удалось обезвредить большую группу преступников, — докладывает ему Молдокунов. — На сегодняшний день арестованы тридцать человек. Еще пятьдесят шесть находятся под следствием.
Прохоров с сожалением смотрит на Молдокунова.
— Чего ж так поздно обезвреживать начали? Да и всех ли? Дождались, что воры вам уже на пятки наступать стали. Вот тогда и взялись их обезвреживать.
— Напрасно упрекаете, Павел Константинович, — обиженно оправдывается Молдокунов. — Бесхозяйственность большая на этой станции. Вагоны там месяцами простаивают.
— Вот это и должно было вас насторожить в первую очередь. Вам давно в истоках бесхозяйственности нужно было разобраться. Как вам, конечно, известно, прокурорский надзор заключается не только в мерах карающих, но и в действиях, предупреждающих преступность.
— Теоретически это, разумеется, так, Павел Константинович. А на практике получается другое.
— А ничего другого быть не должно. Административные органы для того и созданы, чтобы в первую очередь помогать производственникам выполнять народно-хозяйственные задачи, поставленные перед ними, а не выжидать, пока развал в работе породит преступления, — жестко констатирует Прохоров. — Как сейчас складывается обстановка на этой станции?
— Плохо. Очень плохо, Павел Константинович, — вздыхает Молдокунов. — Начальника станции Киргизбаеву сняли с должности. Точнее — отправили на пенсию. У нее зять и сын заворовались.
— Конечно же не от того, что ходили голодными и раздетыми… Скорее всего при попустительстве мамаши, устроившей родне вольготную жизнь. Когда освободили Киргизбаеву?
— Полгода назад.
— И за это время ничего не сумели исправить?
— Сменили уже двоих начальников станции — не тянут.
— Вот до чего запустили дела. Групповщину, наверное, там развели. В наше время поголовно грамотных новому руководителю легче поднять работу самого отсталого предприятия, нежели удержаться на своем посту и преодолеть упорное нежелание подчиненных начать работать по-новому, — устало закончил Прохоров.
— К сожалению, мы пришли к такому выводу слишком поздно. Но уже приняли меры. Подобрали кандидатуру нового, волевого начальника станции. В горкоме партии готовят перевыборы первого секретаря, — торопится Молдокунов закончить на оптимистической ноте неприятный разговор.
* * *
В кабинете начальника отделения дороги негромко переговариваются председатель райпрофсожа Говоров, Торопов и начальник отдела кадров Абышев. В уголке, вдали от этого великолепия шевронов и звезд на мундирах, скромно сидит щупленький Касыдаев.
— Зачем мы пригласили вас — наверное, догадываетесь, — обращается к нему Насыров. — Итак, решено назначить начальником станции Рыбниково Касыдаева Батыра Касыдаевича. С первым секретарем Токмакского горкома партии я договорился: хотя и с неохотой, но он вас отпускает. Так будем считать новое назначение одновременно и партийным поручением товарищу Касыдаеву. Как твое мнение, Батыр?
— Здоровье у меня неважное, — встав со стула, задумчиво говорит Касыдаев.
— Там морской климат. Тебе будет полезен,— спешит успокоить его Говоров.
— Я не отказываюсь от выполнения приказа и, тем более, от партийного поручения, — сдержанно говорит Касыдаев и садится на прежнее место.
— В таком случае будем считать вопрос решенным, — облегченно вздыхает Насыров. — Конечно, Батыр, тебе там будет не легко, но мы тебя поддержим, — Насыров подходит к карте. — Транспортный узел сложный — ведь станция обслуживает две области. Смежники у нас — водники и автотранспортники. Со всеми надо будет находить общий язык. Вдобавок — горные дороги, труднодоступный рельеф, — помолчав, — кто желает сказать напутственное слово Батыру Касыдаевичу?
— У меня есть предложение, — встал со своего места Абышев. — Предлагаю представить Касыдаева к присвоению звания «Заслуженный работник транспорта» нашей республики, если он наладит работу станции Рыбниково.
— Предложение дельное, — поддерживает кадровика начальник отделения. Торопов и Говоров согласно кивают. — На том и порешим, — закрывает короткое совещание Насыров.
Тень горькой усмешки касается губ Касыдаева, хотя внешне он выглядит невозмутимым. Батыр прекрасно понимает, что ради собственного спасения Насыров «бросает его под танк». Но он еще верит, что сокурсник в трудную минуту придет на помощь.
Ради этого он и решается оставить в Токмаке собственный дом, семью и ставший ему родным коллектив станции, где он проработал последние пятнадцать лет.
* * *
На перроне вокзала оживленно. Касыдаева провожают: стройная, заметно выше его красавица-жена Чинара, семнадцатилетняя дочь Магда, только что демобилизованный после срочной службы сын Марат, восьмилетний сынишка Айдос, дежурная по станции, составители, товарный кассир, стрелочницы в желтых куртках.
— Ты смотри, папуля, не загуляй там один без нас, — шутит Чинара, сама поглядывая тем временем на проходящего стройного джигита с копной черных, украшенных белой прядью волос.
— Не до того там будет Касыдаевичу, — неодобрительно поглядывая на Чинару, говорит дежурная.
— Вы лучше побыстрее возвращайтесь к нам, — пожимая руку своего бывшего начальника, говорит пожилой составитель.
— На лето все приедете ко мне. К тому времени, надеюсь, получу служебную квартиру, — говорит семейству Касыдаев, поднимаясь в вагон.
* * *
Поезд втягивается в мрачноватую теснину Боомского ущелья. Касыдаев, в одиночестве сидящий в служебном купе, задумчиво смотрит на бурлящую по дну каньона горную реку. Из динамика доносится песня: «Впереди наша цель, впереди… чтобы не было страха в душе на крутом, как судьба, вираже.
* * *
В кабинете Тузарбаева Торопов представляет Касыдаева:
— Направляем к вам лучшего на нашем отделении начальника станции. Прошу не обращать внимания на малый рост Батыра Касыдаевича. Свое имя он целиком оправдывает — человек волевой, добросовестный и честный.
— Вы представляете, товарищ Касыдаев, какая на вас ложится ответственность? Какая сложная обстановка сложилась на станции? — важно произносит Тузарбаев, поднимаясь с кресла.
— Вам, пожалуй, ее лучше знать, — негромко замечает Касыдаев.
Тузарбаеву реплика явно не нравится, но он подавляет раздражение.
— Так вот… Вам придется нелегко, но горком и исполком, — Тузарбаев смотрит на председателя горисполкома Артыкбаеву, — вас поддержат.
— Спасибо, — Касыдаев встает с места. — Без поддержки партийных и советских органов я один конечно ничего не сделаю. В связи с этим у меня просьба. Когда буду наводить порядок и дисциплину, перестраивать отношения между работниками станции и клиентурой, отрабатывать технологию, появятся недовольные. Возможно, будут на меня жалобы. Это закономерно. Поэтому при разборках прошу понимать меня. Я же со своей стороны обещаю не нарушать трудовое законодательство.
— Вот и хорошо. А время все покажет, — заканчивает процедуру знакомства Тузарбаев.
* * *
Вечер. На перроне станции Рыбниково стоят полукругом Торопов, Хитров, бывшая начальница станции Киргизбаева и Касыдаев. Мимо, как всегда, кокетливо улыбаясь, проходит Фифанцева.
— Дисциплину, несомненно, надо подтягивать. И, конечно, коренным образом необходимо перестраивать организацию и технологию работы станции, — говорит Касыдаев.
Все с интересом слушают нового начальника. Лишь на губах Киргизбаевой мелькает скептическая усмешка. Меж тем пассажирский поезд дает последний гудок.
— Ну, Касыдаевич, желаю тебе успеха. Звони утром. А я поехал, — прощается Торопов, направляясь к своему вагону.
Касыдаев озадаченно смотрит ему вслед. Он такого финала не ожидал, надеясь, что его непосредственный руководитель побудет рядом с ним несколько дней.
— Где пожелаете остановиться, товарищ начальник? — спрашивает Киргизбаева, незаметно подмигивая Хитрову.
— В «отдыхающей», — заметив это, бросает Касыдаев и, не простившись, шагает к общежитию.
* * *
Ночь. В небольшой комнате, предназначенной для отдыха локомотивных бригад, спит Касыдаев. Он просыпается от звона будильника, глушит звонок. Одевшись, осторожно, чтобы не разбудить остальных, выходит на улицу.
Чудная тихая ночь раскинулась над Иссык-Кулем. В мерцающих отблесках звездного неба бесшумно, как белоснежный призрак, швартуется к пирсу теплоход.
Из его динамиков негромко льются слова бодрой песенки: «Впереди наша цель, впереди…». Над составом с углем описывают полукружья гусиные шеи портальных кранов. Попискивает маневровый тепловоз. Касыдаев поджидает его на путях.
— Не спит начальство, — заметив его, усмехается составитель Кобзев, стоящий на подножке локомотива.
— Новая метла, — вторит ему машинист маневрового Торокулов. — Посмотрим, как будет мести.
…Заложив руки за спину, твердо стоит невысокий на взгляд человек в железнодорожной форме. Торокулов, высунувшись из кабины, встречается с его спокойным взглядом и, неожиданно для самого себя смутившись, переводит рукоятку реверса на «стоп».
— Покатаюсь с вами, — говорит Касыдаев, взобравшись в кабину, — подъездные пути посмотрю, с терминалом ознакомлюсь.
Торокулов, молча переведя реверс на рабочий ход, откидывает от борта кабины второе сиденье. Касыдаев, устроившись поудобнее, вынимает из кармана блокнот с авторучкой.
* * *
Возле элеватора выстроились груженные зерном вагоны. Тепловоз подает к ним еще два. У состава — ни души. Касыдаев выходит и в сопровождении Кобзева заходит в дежурку. Там взахлеб, как балованные дети, похрапывают грузчики.
— Начальник станции, — представляется Касыдаев дрем¬лющей за столом женщине.
— Дежурный диспетчер комбината хлебопродуктов, — встряхнувшись от дремы, смущенно отвечает она.
— Почему не разгружаете состав?
— Весовщика нет. С девяти вечера ждем. Не раз уже звонила на станцию — обещают.
Касыдаев снимает трубку телефонного аппарата:
— Дежурная? Говорит ДС. Почему на комбинате хлебопродуктов нет нашего весовщика?
— Не хватает весовщиков, Батыр Касыдаевич. На смене их всего пятеро. Сейчас с реалбазы подошлю.
Касыдаев молча кладет трубку и делает пометку в блокноте.
* * *
В клубе станции идет расширенная планерка; впервые ее ведет Касыдаев. В зале сидят сдающие смену и те, кто ее принимает. За столом президиума Насыров и Тузарбаев.
— Простои вагонов на нашей станции самые большие на дороге, — говорит Касыдаев. — Ознакомившись с состоянием дел, я прихожу к выводу, что резервы для улучшения работы у нас имеются. Нужно наладить своевременную выдачу грузов клиентуре. На фронтах выгрузки не хватает весовщиков и приемосдатчиков, хотя по штатному расписанию их числится с излишком. Можно значительно сократить время нахождения вагонов на станции и за счет четкой маневровой работы.
Прошлой ночью я прохронометрировал время подачи вагонов на подъездные пути некоторых клиентов. Убедился, что имеющимися у станции и клиентуры маневровыми тепловозами вполне можно вовремя подавать вагоны на выгрузку и погрузку.
Второе: на маневровых и подъездных путях скопилось более тысячи вагонов. Некоторые стоят месяцами. С документами полная неразбериха. С сегодняшнего дня приказываю товарной конторе заводить на каждый прибывший вагон карточку. По ней будет видно, когда вагон поступил, в чей адрес груз. Кто сообщил грузополучателю о его прибытии и когда. Одним словом, можно будет найти виновного за сверхнормативный простой вагона.
И — пока как последнее. Прошлой ночью я обнаружил на комбинате хлебопродуктов шесть вагонов, которые простояли в ожидании весовщика десять часов. Довожу до вашего ведения, что все виновные в этом будут наказаны.
— Круто берет, — шепчет Фифанцева своей подруге.
— А как же иначе?! — шепчет та в ответ.
— В общем, речь идет о личной ответственности каждого за свое дело, — продолжает Касыдаев. — Перечень служебных обязанностей работников станции будет пересмотрен. Я наметки на этот счет уже делаю и скоро ознакомлю вас с ними. У меня все. Пожалуйста, вопросы.
В ответ тишина. Кое-кто перешептывается.
— Есть вопросы к новому начальнику станции? — строго спрашивает Насыров.
— А вы к нам временно или постоянно? — раздается голос из зала.
— Это зависит от нас с вами… (После паузы) и обстоятельств. Хотелось бы остаться здесь. Места у вас хорошие.
* * *
Возле стоящего в тупике маневрового локомотива не спеша постукивает молотком Торокулов. Кобзев сидит рядом и развлекает машиниста разговором:
— Искупаться бы сейчас. Жара… Хочешь, Торокулович, расскажу пляжный анекдот?
— Валяй!
— Значит, так… Лежит на пляже фигуристая женщина. Рядом сидит на песочке ее четырехлетний сын. Мальчик, любознательный, смотрит по сторонам и спрашивает: «Мама, а почему у одного дяди плавки надутые, а у другого нет?» А она ему: «Отстань, Коля! Вечно ты что-нибудь заметишь. Просто один дядя богаче, а другой беднее».
— Наблюдательные пошли дети, — хохотнул Торокулов.
— Рядом проходит мужчина, задерживает шаг возле женщины и начинает волноваться, — продолжает рассказывать Кобзев. — «Мама, мама! — кричит мальчик. — А дядя-то на глазах богатеет».
— Помоги лучше мне, — отсмеявшись, просит Торокулов, видя, что к ним направляются Касыдаев и начальник оборотного депо Лыков.
— Машина — не животина, Батыр Касыдаевич. Не скажет заранее, где и что у нее болит, — убеждает Лыков своего попутчика.
— Все это так, Николай Лазаревич. Но если локомотив вышел из депо, он должен работать исправно. А у вас… Вагоны не поданы до сих пор. Срывается выгрузка.
— Ясно. Но по-другому-то как сделаешь… — клонит к своему Лыков.
— Болт срезало. Кто ж знал, что такое получится, — поддерживает свое непосредственное начальство Торокулов.
— В общем так, — выслушав локомотивщиков, после некоторого раздумья резюмирует Касыдаев. — С сегодняшнего дня оплата машинистам будет начисляться только за фактическое время работы локомотива, а не за то, что его выпихнули из депо. От этого будет зависеть и ваша зарплата, следовательно и желание быстро расставить вагоны. Кстати, — обращаясь к Торокулову, — вы получаете денег вдвое больше, чем я или ваш начальник депо. Так что будьте любезны лично отвечать за свой участок работы и готовить машину к выходу на линию.
— А вы мне не указывайте, как и что делать, — парирует Торокулов. — Я не первый год машинистом… Награды за свой труд имею. К тому же у меня есть свое начальство.
— Вот этими индульгенциями вас и разбаловали, — в сердцах бросает Касыдаев и, круто развернувшись, направляется к другому тепловозу.
Вечером к дежурной по станции подходит с маршрутным листом Торокулов.
— Здравствуй, Айгуль. Как здоровье? Как женихи? — балагуря, Торокулов по привычке берет с подушечки штемпель, собираясь оттиснуть штамп на «маршрутке».
— Эй, аксакал! Теперь нельзя так делать, — дежурная забирает у оторопевшего Торокулова штемпель и маршрутный лист. — Вы сегодня проработали всего один час. Час вам и проставим. И вообще, товарищ Торокулов, не забывайте: социализм — это прежде всего учет. Сегодня вы всю работу сорвали: вагоны остались не выгруженными, автомашины зря простояли. Шоферы мне все нервы вымотали.
* * *
На грузовом дворе спорят между собой начальник эксплуатации автобазы Нурлан Атаев и начальник участка погрузо-разгрузочных работ Мурат Джуматаев. Их окружили грузчики и шоферы.
— Опять автомашины не вовремя подали, — возмущается Джуматаев.
— У вас самих грузчиков не хватает, а вы пытаетесь свалить свои беды на нас, — защищается Атаев.
— Грузчики-то есть. Нет механизации, — вступает в спор один из грузчиков.
Касыдаев не вмешивается в спор. Он лишь время от времени делает в своем блокноте какие-то пометки. Он не любит говорить, а тем более делать выводы, не изучив обстановки.
* * *
Почти три дня потребовалось Касыдаеву, чтобы побывать у всех владельцев подъездных путей и партнеров по перевозкам. Картина раскрывается удручающая. Но везде, где побывал Батыр, решался главный, ключевой вопрос, от которого зависел весь ритм работы транспортного конвейера. Вот и сегодня он взобрался на спардек буксирного теплохода, чтобы окончательно разобраться, что происходит с оборотом контейнеров.
— Простаивают контейнеровозы в ожидании груза, — сетует начальник пароходства Шакиров.
— Сколько вам нужно контейнеров? — задает конкретный вопрос Касыдаев.
— Сегодня мне потребуется не менее восьмидесяти, — вступает в разговор капитан теплохода.
— По пароходству в целом нужно не менее шестисот, — уточняет Шакиров.
— Хорошо, в ближайшие сутки организуем их подачу. В дальнейшем я возьму это дело под свой контроль, — Касыдаев делает очередную пометку в своем блокноте.
— Спасибо, — говорит Шакиров, изучающе глядя на Касыдаева. Тучный и представительный начальник пароходства не верит щупленькому железнодорожнику. Но Касыдаев об этом не догадывается, все, о чем он говорил, говорилось искренне.
Некоторое время два руководителя с интересом наблюдают, как маленький трудяга-буксир разворачивает на рейде караван барж.
— Батыр Касыдаевич, — неожиданно спрашивает Шакиров, — выяснили, кто виновен в столкновении поезда с цистерной?
— Пока нет. Следствие продолжается…
* * *
Во дворе лагеря усиленного режима Нарлов раскручивает на руках, сцепленных на голове двоих заключенных. Его могучая шея и лицо побагровели, но он продолжает крутить двух мужиков, как юный фигурист крутит своих партнерш на льду.
К группе зеков, наблюдающих эту сцену, подходит капитан милиции Хитров.
— Привет начальству! Какими ветрами вас сюда занесло? — опустив мужиков, приветствует капитана Нарлов.
— Попутным. Пойдем, поговорить надо, — Хитров хлопает Нарлова по массивной спине.
— Ну как устроился на новом месте, Сан Саныч? — дружески спрашивает Хитров, как только они остаются одни в камере для допросов.
— Ничего, жить можно. Но вам не пожелаю, — в тон капитану отвечает Нарлов.
— Ну это ты напрасно. Сам ведь сел. Как говорят, жадность фраера сгубила, — дружелюбно замечает Хитров.
— А это вы лучше себе напомните, — начинает злиться Нарлов. — Говорите лучше, зачем пожаловали.
— Вопрос все тот же. Припомни, Сан Саныч, в какое время ты ночью видел Кобзева. Подумай хорошенько, прежде чем ответить. От твоих показаний зависит, найдем ли мы виновника столкновения, в результате которого по…гибли (Хитров хотел сказать «твой сын») люди.
— Видать, плохо меня знаешь, начальник, — взрывается Нарлов. — Я своих показаний менять не намерен. А вот про тебя кое-что могу рассказать!
— Ну смотри. Тебе видней, — многозначительно цедит Хитров, поднимаясь со стула. — Не хочешь, стало быть, выдавать своего дружка.
— Тамбовский волк ему друг. Ничего я не знаю. И не привязывайся больше ко мне, — кричит Нарлов в исступлении, — а то, точно, тебя заложу!
— Как знаешь! — зло ухмыльнувшись, Хитров берет свою папку и выходит из камеры.
* * *
Город содрогается под ударами десятибалльного «улана».
Трещат и гнутся деревья. Крутятся песчаные вихри возле стелы с эмблемой города, которая, кажется, вот-вот не выдержит напора.
На грузовом дворе рабочие крепят канатами кран. Раскачивается, угрожая им, висящий на стропах груз. На ходу затягивая под горлом воротник штормовки, бежит к ним Касыдаев и, что-то говоря, пытается помочь молодому парнишке закрепить канат.
Бушует ночной Иссык-Куль. Огромные волны разбиваются о пирс, сталкивая друг с другом пришвартованные к причалу суда.
Но вот мрачные косяки туч начинают завихриваться в неистовом хороводе и, не в силах больше удерживать напряженную грозовую влагу, со стоном и грохотом обрушиваются водяными потоками на истомленные жаждой горы, глянцевые крупы коней, стоящих в полувагоне, на кабину маневрового тепловоза. Машинист выставляет руку под струи дождя и облегченно вздыхает. Ливень смыл с кранов пыль и песок. Устало вытирает мокрое лицо, высунувшись из кабины, симпатичная крановщица.
Затихая, смиряет волны Иссык-Куль. В предутреннем мире назревает тишина.
* * *
Утро. Рабочие убирают тросы крепления кранов, расчищают пути. Касыдаев говорит по телефону с корреспондентом.
— …Такова специфика транспорта. На железной дороге нет выходных, не должно быть и остановок из-за стихии. Работаем, как всегда, круглосуточно… Вагоны? Вагоны выгрузили. Хотя ночью «улан» посвирепствовал. Кто такой? Ветер. Ветер у нас так называют. Зарождается в ущельях и нападает на нас.
В кабинет входят двое клиентов.
— Мы из Покровки. Приехали получать для колхоза сортовой картофель из Омска, а нам его не выдают.
— Картофель нужно продезинфицировать. Вагоны шли через всю страну. Возможно, клубни чем-то заражены. Приедут люди из ветеринарного участка, обработают его. Во вторник получите.
— Как во вторник?! У нас машины простаивают. Мы возьмем на себя ответственность за то, что картофель здоровый, — настаивают клиенты.
— Не можете вы взять на себя такую ответственность. И я тоже не могу. Попробую поторопить ветеринаров.
В кабинет, не дожидаясь, пока уйдут клиенты, входит составитель поездов Павел Иванов.
— Я отказываюсь подавать вагоны «Сельхозтехнике», — с порога выпаливает он.
— Это почему же? — Касыдаев внимательно смотрит на парня.
— Я же на планерке об этом говорил: расхождение колеи там большое. Возможен сход, — запальчиво поясняет Павел.
— Я об этом помню. Ну а вы что сами сделали, чтобы привести колею в порядок?
— Я же вам доложил, — кипятится парень.
— Ну вот. Опять все сначала, — устало говорит Касыдаев. — Садись-ка со мной рядом.
— Ты свои обязанности знаешь? — дождавшись, когда Иванов немного успокоится, спрашивает Касыдаев.
— Конечно!
— Тогда почему не говоришь о расхождении колеи путевому мастеру? Ведь ты же на тех путях наш представитель. Сам — первый начальник и исполнитель.
— Да какой же я начальник? Мое дело — должить о непорядке и не подавать вагоны на неисправный путь.
— Нет, Павел, так дело не пойдет. Тем более, что ты секретарь комитета комсомола. Значит, должен напоминать, разъяснять людям об их ответственности за порученное дело. У станции десятки владельцев подъездных путей, так что поддерживать на них порядок они должны самостоятельно. Вот если мастер тебя не послушает, тогда возьмемся за него вместе.
* * *
По Иссык-Кулю идет белоснежный пассажирский теплоход. На палубе веселятся празднично одетые люди. На рубке растянут транспарант: «Да здравствует Всесоюзный день железнодорожника!» Батыр в белой сорочке играет на аккордеоне вальс. Порхает Фифанцева. Держась за отца, стоит Айдос. Чинара танцует с красивым мужчиной, которого мы видели на перроне станции Токмак во время проводов Касыдаева.
Среди отдыхающих — Говоров.
— Впервые вижу у вас так хорошо организованный праздник, — говорит он, кружа в танце Фифанцеву.
— А почему райпрофсож раньше о таком не позаботился? Пароходство — наши смежники, теплоход всегда могли дать, — капризничает Фифанцева.
— Это вам как председателю месткома нужно было лучше заботиться о том, чтобы люди отдыхали как следует, — сердито возражает Говоров.
— Спасибо Батыру Касыдаевичу, — говорит, услышав это, Айгуль. — Это его инициатива. Хоть раз как люди повеселимся!
Говорову такой поворот разговора явно не нравится.
— Работать стали лучше. Вот мы и разрешили вам устроить такой праздник, — пытаясь остаться на высоте положения, важно заявляет он.
Отыграв вальс, Касыдаев отыскивает взглядом жену, все еще не отходящую от партнера по танцам. Раздумывает о чем-то и начинает наигрывать мелодию популярной среди его поколения студентов-железнодорожников песни:
«Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда…»
Кто-то запевает, и подхваченные окружающими слова плывут над водой.
* * *
Вечер. Касыдаев с женой возвращаются домой после прогулки на теплоходе. Впереди родителей бежит по берегу Иссык-Куля Айдос. Чинара, раскрасневшаяся и возбужденная, пытается обнять мужа.
— Не дорожишь ты моей честью, — сняв с плеча руку жены, с горечью говорит Батыр.
— Перестань, пожалуйста, — капризно отмахивается Чинара. — Всю жизнь морали мне читаешь. Я устала от них. От вечной твоей занятости. Всю жизнь чего-то выполняешь-перевыполняешь. Среди людей почти не бываем: ни в кино, ни в театр не выберемся. А мне уже сорок лет. Я — специалист с высшим образованием, и мне как женщине хочется отдохнуть в свободное время, пожить для себя как положено.
— А как положено? — с грустью улыбается Батыр. — Мы же сегодня были на празднике, отдыхали.
— В кои-то веки… И то — разговор только о работе.
—Да пойми ты — на другое у меня сейчас просто времени не остается.
— Да плевать я хотела на такого мужчину, тем более руководителя, который не может за рабочий день справиться со своими делами и организовать отдых для семьи. Мы работаем, чтобы иметь право отдохнуть. А жить лишь для того, чтобы только работать, я уже не могу и не хочу. Я хочу радоваться жизни, а не плестись по ней, как старая кляча…
— Ну и кто тебе мешает? Радуйся! Я-то тут причем?! — вспылил Батыр.
— Ничего ты не понял! Я хочу, чтобы мы имели друзей, бывали в гостях друг у друга. Вспомни: после войны беднее жили да веселее. Сейчас же, как перед концом света: ни песни на улице не услышишь, ни смеха задорного. Тут еще тебе все время в уши зудят: нужно, нужно, нужно… План, план, план… Тошно от этой вашей плановости. Человеку дай возможность хорошо заработать и хорошо отдохнуть — он все сделает. И не надо будет его агитировать.
— Чего ты хочешь от меня? — останавливается Батыр, устремив воспаленный взор на жену.
— Жить хочу ин-те-рес-но! — выкрикивает Чинара и, оставив Батыра, убегает вперед.
Батыр огорченно смотрит ей вслед.
* * *
Касыдаев отчитывается на селекторном совещании.
— Под погрузкой — 89 вагонов, под выгрузкой — 60. К отправлению на Урал — 17 крытых с яблоками, 25 со щебнем — в Азию, 15 платформ с керамзитом — на Арысь, две секции с мясом — на Запад. Простои сокращены, но работаем все еще неустойчиво. Никак не отладим контакты со смежниками.
— Надо ускорить вывоз фруктов, — приказывает на другом конце провода Насыров.
— Ясно! — откликается Касыдаев, кладя трубку.
В кабинет начальника входит начальник линейного пункта станции Хитров.
— Приветствую руководство, — протягивает руку капитан.
— Здравствуйте. Садитесь, — Касыдаев вопросительно смотрит на милицейского капитана.
— Что-то не заходите к нам, не информируете органы, — назидательно начинает Хитров. — А мы ведь должны знать… Как дела с простоями?
— Особо хвалиться пока нечем. Немного сократили. А по поводу информации — я думаю, наоборот вы будете к нам на планерки приходить, Иван Михайлович.
— Да тоже дела все… Оперативная работа, — оправдывается Хитров.
— На транспорте любое дело оперативное.
— Хорошо. Будем встречаться чаще, — обещает Хитров. — А сейчас я, собственно, по другому вопросу: когда квартиру мне выделите? Сами уже получили, хотя приехал позднее меня.
— У меня служебная. А свободных квартир пока нет. Придется подождать, тем более, что вы — холостяк.
«Не ваше это…» — хочется скрипнуть зубами Хитрову.
Разговору, готовому перейти на повышенные тона, помешал неожиданный приход избранного на днях первого секретаря горкома партии Чекирова.
— Здравствуйте, давайте знакомиться: Чекиров Заирбек Карымбаевич. Ну рассказывайте, как воюете. Я с обстановкой еще не знаком. Можно сказать, что прямо с пленума сюда к вам.
Хитров незаметно выходит.
* * *
Квартира Касыдаева. Вошедший Батыр устало снимает фуражку, проходит на кухню, наливает в пиалу остывший чай. Берет газету, но не успевает прочесть даже первый абзац.
Слышен поворот ключа в замке и голос жены, приглашающий кого-то: «Заходите!».
В квартиру вваливается компания во главе с Чинарой. Ее сопровождают партнер по танцам и подруга с приятелем. Все навеселе.
— Принимай гостей, папуля! — игриво приказывает Чинара, приобняв Батыра за плечи. — Или забыл, дорогой, за своими делами, что у твоей собственной жены сегодня день рождения?!
Чинара достает из бара бутылки, накрывает на стол.
— Располагайтесь, — сдержанно приглашает он гостей.
— Иди переоденься, — командует Чинара. — Не удивляйтесь, кроме своей «железки», он ничего не видит. Даже жену, — говорит гостям Чинара, поглядывая на своего ухажера.
Входит Батыр в новой рубашке и с аккордеоном в руках.
Чуть посидев, гости просят музыки и начинают танцевать. Чинара со своим неизменным партнером.
— Не умеем мы устроить отдых. Только работа, — громко, экзальтированно, так чтобы слышал муж, говорит Чинара. — А ведь главное в жизни — любовь. Ради этого живем.
С пляжа вернулись дети. При виде их у Касыдаева поднимается настроение. Оборвав на высокой ноте мелодию, он приглашает гостей за стол. Но, похоже, что само застолье его не особенно интересует. Посидев немного, он увлекает детей в их комнату. Там вручает сыну аккордеон, сам берет мандолину, а дочери дает комуз. Трио начинает сыгрываться.
— У вас там все готово? — заглядывает в комнату Чинара. И обращается к гостям, — Сейчас семейный квартет имени хозяйки исполнит в честь ее именин ее любимую песню…
* * *
Зима. Тысячи птиц жмутся к тонкой кромке льда в припортовой бухте незамерзающего Иссык-Куля.
На путях разгружается сборный состав с углем и лесом. Грузчик бьет ломом смерзшийся в монолит уголь. Согнувшись в три погибели, рабочие разгружают крытый вагон с пиломатериалом.
— Вот так и рождаются ненормативные простои и непроизводительные расходы, — говорит Касыдаев стоящему рядом и наблюдающему за работой первому секретарю горкома Чекирову.
— Но это ведь сами вы, железнодорожники, нарушаете инструкции, неправильно загружая вагоны.
— Не от хорошей жизни, Заирбек Карымбаевич. Очевидно, грузоотправителю не хватало вагонов. Подали крытый — он рад и такому.
— В общем, этот непорядок — следствие нарушения технологии погрузки и недисциплинированности, — замечает секретарь.
— Конечно, — соглашается Касыдаев. — Но тут есть и другой фактор — интересы у дороги и клиентов разные. Железнодорожникам нужны тонно-километры, клиентам — конкретный груз.
— Вот это нас и губит, — вставляет реплику дежурный штаба по выгрузке вагонов, директор горторга Мухамедиев.
Неподалеку от разговаривающих двое трактористов и начальник топливной базы Акаев прикручивают к трактору таран.
— Готово, Заирбек Карымбаевич, — докладывает подошедший Акаев.
Трактор взревывает мотором и бьет массивным металлическим клювом по угольному монолиту. Черная масса начинает крошиться и стекать через открытый люк.
* * *
В зале заседаний горкома Чекиров, члены бюро, руководители предприятий и организаций города.
— Мы собрались, чтобы подвести некоторые итоги, вскрыть недостатки и наметить направления дальнейшей работы, — начал совещание Чекиров. — Сдвиги есть. Транспортный узел стал работать четче, сократились простои вагонов. Это результат того, что железнодорожники налаживают у себя технологическую и трудовую дисциплину, осуществляют на деле график подачи вагонов на фронта погрузки и выгрузки. Отрадно, что улучшилось взаимопонимание между железнодорожниками, водниками и автомобилистами.
Веское слово в этом непростом деле сказал штаб по выгрузке и погрузке, который создан при горкоме партии. Дежурить в нем, как известно, приходится всем членам бюро, исполкома, руководителям.
Но, товарищи, метод этот — силовой, приравненный к военно-полевым условиям. Введен он, как вы тоже знаете, не случайно. Но постоянно такое продолжаться не может. Мы должны четко отработать наши взаимоотношения с железной дорогой. Пора понять наконец, что транспорт — это отрасль, воедино связывающая всю экономику страны. От бесперебойной его работы во многом зависит успешное выполнение народно-хозяйственных задач, планов экономического и социального развития нашего государства. Если мы будем несвоевременно выгружать и загружать вагоны, задерживать их, значит с перебоями будем получать горючее, материалы и другое сырье. А без топлива не взлетят самолеты, остановятся автомашины, погаснут котельные…
— Здорово говорит первый, — склоняется к уху Касыдаева Шакиров.
— Ничего особенного. Прописи. Это давно надо было понять всем, — невозмутимо отвечает тот.
Шакиров бросает на своего соседа настороженный взгляд.
* * *
Шумит вечеринка в доме Торокулова. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…» — несется из динамиков мощного магнитофона.
Фифанцева в такт песенке переиначивает слова на пародийный лад: «Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка…»
Кобзев пытается пригласить ее на фокстрот:
— Мадам Грицацуева, вы неотразимы!
— Коленька, — поджимает губки Фифанцева. — Если уж вы хотите быть оригинальным, пригласите меня так, как приглашал меня некто в юности.
— Это мы могем! — быстро реагирует Кобзев. Отступив и изобразив парня-ухаря, он развязной походкой подходит к ней. Делает реверанс. — Мое вам с кисточкой, Лорочка, душечка. Давайте сбацаем фокстротик!
Фифанцева заулыбалась и с готовностью приняла руку партнера. Некоторое время пара танцует, а затем подходит к столу, где Торокулов почтительно разливает вино в бокалы Киргизбаевой и Тузарбаева.
— Он не имеет права не платить локомотивной бригаде, если она выехала из депо и стоит на путях, — горячится Киргизбаева, продолжая давно начатый разговор.
— Попробуй разберись — имеет или не имеет. За прошлый месяц зарплату наполовину урезали.
— Разберемся, — обнадеживает хозяина Тузарбаев. — А вообще как обстановка на станции?
— Порядка конечно больше стало, станцию от вагонов освободили, клиенты вроде зашевелились, — честно докладывает Торокулов.
— А что рабочему человеку с того порядка? — вмешивается в разговор Фифанцева. — Минуты свободной нет в смену, а заработок тот же.
— С оплатой надо разобраться, — обещает Тузарбаев.
Фифанцева подмигивает Кобзеву:
— Давайте выпьем за вас, Ташибек Тузарбаевич, за то, что не обходите рабочего человека, интересуетесь нашими делами, не зазнаетесь. А то наш новый начальник не всегда и поздоровается. Только морали читает, всех жить учит. Мы за это его «папой» прозвали.
Тузарбаев благосклонно улыбается и чокается с ее бокалом.
* * *
— Жалуются на вас люди. Говорят, что вы распорядились не проставлять машинистам часы за фактически отработанное время. Ругаете их беспричинно. С рабочим человеком надо обходиться дипломатичней, — поучает Тузарбаев Касыдаева.
— Правду ему надо говорить, приятна она или нет, а не разводить дипломатию, — возражает Касыдаев. — И вообще давайте перенесем этот разговор в кабинет первого. Мы же договаривались, что в оргвопросах горком меня поддержит. Да и не нарушал я никаких положений по оплате труда. Наоборот, я потребовал, чтобы они выполнялись. В райпрофсоже уже прорабатывали этот вопрос.
— Хорошо, — смягчается Тузарбаев. — Будем считать, что мы по-товарищески побеседовали, а мои замечания все-таки примите к сведению. А поскольку письменных заявлений от машинистов нет, считаем, что нет и конфликта.
* * *
— На чьем балансе эти дома? — спрашивает главный санитарный врач области своего попутчика, проезжая мимо кучи мусора возле одноэтажных многоквартирных домов.
— Железнодорожников, — отвечает тот. — Я Касыдаева уже дважды предупреждал. Но он говорит, что за санитарное состояние отвечает другая служба.
— Обычная отговорка! Выпишите ему штраф в размере месячного оклада, — приказывает главный врач.
* * *
В кабинете Касыдаева санитарный врач Чижиков составляет акт по поводу антисанитарии.
— Товарищ, — возмущается Касыдаев, — я понимаю, что вам дано право проверять и наказывать. Так изучите хотя бы специфику нашей работы, прежде чем что-то решать. К вашему сведению, на железной дороге за состояние жилья отвечает дистанция гражданских сооружений. Вот их руководство и наказывайте.
— Организация, на которую вы ссылаетесь, находится далеко, в другом городе. А мы знаем начальника станции. С него и спрашиваем, — гнет свое Чижиков. — Распишитесь в акте.
— И не подумаю, — парирует возмущенный Касыдаев. — За чужие грехи расписываться не намерен. Ваше решение я обжалую в суде.
* * *
Под высокой спинкой судейского кресла сидит маленькая женщина. По бокам — заседатели. В зале только Касыдаев и санитарный врач.
— Рассмотрев гражданское дело по иску начальника станции Касыдаева к руководству городской санэпидстанции, — зачитывает судья решение суда, — на неправильное наложение на него штрафа в размере месячного оклада, Рыбниковский народный суд постановляет: признать штрафные санкции, предъявленные гражданину Касыдаеву, недействительными, ввиду неподведомственности ему, как начальнику станции, жилого фонда железнодорожников.
— Я же вам говорил, — облегченно вздыхает Касыдаев, обращаясь к санитарнику.
— Поймите, я ведь тоже не причем. Мне приказал главный врач.
— Решение принято. А разборки продолжайте на улице, — строго напоминает судья.
— Извините. Спасибо за справедливое решение, — благодарит ее Касыдаев, выходя с Чижиковым на улицу.
— Так-то вот, доктор. Нет у человека своей позиции, значит, и человека нет, — говорит Касыдаев и уходит, не попрощавшись.
Чижиков озадаченно смотрит ему вслед.
* * *
В Голубом зале Президиума Верховного Совета республики председатель Президиума вручает награды группе железнодорожников.
— Поздравляю вас, товарищ Касыдаев! Вы выполнили партийное поручение, — говорит председатель, прикрепляя к его костюму знак «Заслуженный работник транспорта республики».
— Спасибо. Я пытаюсь добросовестно работать всю жизнь, — чуть улыбнувшись, отвечает Касыдаев.
— Тем более — эта награда вами заслужена, — пожимает ему руку председатель.
* * *
— Папа, давай что-нибудь посовременнее, — предлагает Магда, ставя кассету на магнитофон.
Семья собралась вся вместе по случаю присвоения отцу почетного звания.
— Классный голос, — хвалит певца Мурат.
— Это из репертуара Шаляпина, — поясняет Магда. — Эмигрант поет, Рубашечников, кажется, его фамилия.
— Да нет, это, скорее всего, его сын. Оба они музыканты — отец и сын.
— Папа, а кто такой эмигрант? — интересуется Айдос.
— Это человек, лишенный Родины. Когда-то он или его родители покинули родные места. А забыть свой дом нельзя. Вот он и тоскует, поет свои родные русские песни.
— А ну-ка вставай, отец, плясать будем, — потянула Батыра жена.
— Да какой из меня теперь плясун, — отмахивается Батыр.
Все-таки пришлось бы Батыру Касыдаевичу сплясать в этот вечер. Да прервал некстати веселье телефонный звонок.
— На степном причале ЧП — сошел с рельсов вагон, — доложил дежурный по станции.
— Как это случилось?
— Я еще и сам не успел разобраться. Приезжайте, на месте выясним.
* * *
— Срезал стрелку и завалился, — докладывает Кобзев.
— Почему? — раздраженно спрашивает Касыдаев.
— Скорее всего мальчишки вытащили башмак.
— Как-то чересчур просто все у вас получается, — негромко произносит начальник станции, внимательно глядя на Кобзева.
К месту аварии подходит дежурный по станции.
— Что-то все последние беды происходят именно в вашу смену, Белкин, — обращается к нему Касыдаев. — Допустили сход. Увеличились опять простои вагонов. И зачем сделали переподачу? Я же запретил.
— Переставить вагоны попросил директор межрайбазы Исабеков. Я отказался. Тогда он нажаловался в горком. Тузарбаев распорядился произвести перестановку.
— У вас в производственных делах есть один руководитель — начальник станции, запомните это. За мои действия горком с меня и спросит, — резко отреагировал Касыдаев. — Получите взыскание за самоуправство.
— А не круто ли берете, товарищ начальник?! — огрызнулся Белкин.
— Не круто! Иначе нельзя. Без строгой дисциплины мы дело не поправим. У вас есть график подачи вагонов. Он для вас — закон. А с вашей версией насчет башмака, Кобзев, придется разбираться отдельно.
Возле вагонов, прислушиваясь к разговору, слонялся Хитров. Тут же стояла Киргизбаева. Выйдя на пенсию, она устроилась весовщицей и теперь обратилась к Касыдаеву:
— И как же я теперь буду вагон клиенту выдавать?
— Во всяком случае не так, как прежде это делали!
Из разбитого вагона струями лился коньяк, валялись осколки разбитых бутылок.
* * *
— Райпрофсож? Говоров? Александр Иванович, Касыдаев говорит. Тут у меня дело такое. Дисциплину налаживаю. Да вот проблема: дежурный по станции Белкин, как бы это лучше сказать, перестраиваться не хочет. Своевольничает. Сегодня в его смену произошел сход вагона, опять в его смену простои увеличиваются. Хочу я его на пенсию отправить…
— Ты с этим поосторожнее, — тянет Говоров. — Конфликт¬ную комиссию собери, местком…
— Я уже ставил этот вопрос. Профсоюз занял нейтральную позицию. Создается впечатление, что работа станции беспокоит только администрацию.
— Решайте все на месте, — дипломатично советует Говоров. — По закону.
Касыдаев кладет трубку, задумывается.
В кабинет с бумагами в руках осторожно входит Фифанцева:
— Вызывали, Батыр Касыдаевич?
Касыдаев молча указывает на стул.
— Скажите, Лариса Ивановна, что вы думаете обо мне как о руководителе?
— Что-нибудь полегче спросите, — натянуто улыбается Фифанцева.
— Разве так сложно высказать мнение о начальнике, с которым работаешь вместе? У вас есть свое мнение?
— Есть конечно. Хотя я как-то не особенно задумывалась об этом.
— Ладно. Помощи от вас как от председателя профкома я как администратор не жду. Все вокруг да около. И на мой вопрос правду тоже не скажете. Тогда хотя бы сознайтесь. Вы заметили, что любую информацию от работника, пока я не поверю человеку, перепроверяю? Это не от моего характера — это необходимость.
— Не пойму, к чему вы клоните, Батыр Касыдаевич, — обиженно надула губки Фифанцева.
— К тому, что вы меня мастерски… обманули. Оказывается документы на тот вагон, где было допущено хищение груза, вы оформляли. Согласно вашей товаротранспортной накладной порожняк. Проболтался он на дорогах полгода и вернулся обратно разграбленным. Я не могу делать официальных выводов. Это дело следственных органов. Но вынужден напомнить вам, что за такие и им подобные дела уже отбывают наказание десятки людей со станции Рыбниково. Кто будет отвечать за ваши действия? Случайны они или умышленны?
Несколько секунд Фифанцева смотрит на Касыдаева остекленевшими глазами. И вдруг, бросив на стол принесенные документы и разрыдавшись, закрывает лицо руками.
— Какой вы страшный человек! Боже! Какой вы страшный человек. В любой ошибке видите умышленное преступление. Ошиблась я. За день десятки вагонов оформишь. Рука устает писать. Но люди-то меня знают. Не зря председателем месткома избрали.
— Возможно. Но ваши действия чреваты очень неприятными последствиями, — Касыдаев подвигает к себе какой-то документ. — Вот, смотрите. За четыре месяца этого года с отделения неизвестно куда отправлены как порожняк, — смотрит в бумагу, — 24 груженых вагона. Все эти месяцы их возили по разным дорогам страны. Кроме того, что из-за этого допущена уйма затрат, часть грузов расхищена, другие испортились, а два вагона до сих пор так и не найдены. Вот какие пироги получаются, уважаемая Лариса Ивановна, — огорченно говорит Касыдаев. — А сколько раз по нашей вине разъединяется груз с документами на него, неправильно делаются отметки о прибытии их. Помните, товарный кассир Молдыбаева неверно сделала отметку о прибытии контейнера с домашними вещами? Его на станции благополучно разгрузили, а несчастные хозяева вещей искали их несколько месяцев. Отправили 15 телеграмм, портили нервы себе и людям. А вы говорите — ошиблась.
* * *
За пультом центральной студии МПС сидит министр. Рядом — ответственные руководители ЦК КПСС, Совета Министров, начальники главков Министерства путей сообщения.
— Товарищи, — начинает министр селекторное совещание, — обстановка на транспорте и в связанных с ним отраслях из-за необычайно суровой зимы сложилась исключительно сложная. Затормозилось продвижение грузов по важнейшим магистралям страны. В такой обстановке Центральный Комитет партии счел необходимым оказать железнодорожникам всестороннюю помощь. Сегодня в студии министерства, в студиях дорог, отделений, на станциях, кроме руководителей партии и правительства, присутствуют первые секретари ЦК республик, руководители краев, областей, городов и районов…
Выступление министра слушают первый секретарь горкома Чекиров, председатель исполкома Айкеева, Тузарбаев, Касыдаев, другие руководители города Рыбниково…
— Проблема своевременного продвижения грузов, ритмичной работы всей экономики страны сейчас решается на станциях, подъездных путях предприятий, — звучит из динамиков голос министра. — Нужно совместными усилиями партийных, советских и хозяйственных органов, руководителей транспорта в кратчайший срок, несмотря на морозы и снежные заносы, восстановить бесперебойный ритм работы...
* * *
На станции Рыбниково снова свирепствует «улан». Гонимые ветром снег и песок, переметают пути. Рабочие очищают их, но снова песчаный буран наступает на железнодорожное полотно. Всего за полчаса упругие струи песка и снега содрали с застрявших у переезда «жигулей» краску, словно она была мягкой, как сметана. На дрезине подъехали к переезду Касыдаев и путевой мастер Кенжегулов.
— Третьи сутки шпарит, — кричит путеец водителю автомашины, ожидающей возле переезда, когда поднимется шлагбаум.
В снежном мареве мимо прогрохотал грузовой состав. Рабочие ставят на рельсы дрезину и начальник станции с путейцем исчезают в песчаной мгле.
* * *
В горкоме партии — очередное заседание штаба по выгрузке вагонов. Обстановка накалена до предела.
— Задерживает выгрузку «Автовнештранс». Из-за несвоевременной подачи машин простаивают козловой кран и вагон с ценностями на 260 тысяч рублей, который был отправлен бригадой грузчиков, — докладывает Касыдаев. — В итоге стоят не выгруженными 27 вагонов. Большие простои на путях «Вторчермета». Третьи сутки простаивают в ожидании выгрузки 30 вагонов в порту.
— Это неверные сведения, — вскакивает с места начальник пароходства Шакиров. — Вагоны идут по смешанной вы¬грузке и к нам их простои не относятся, — оправдывается он.
— Вы наши смежники, — спокойно отстаивает свое сообщение Касыдаев. — Дальше груз пойдет водным путем. Мы поставили вагоны в порт и теперь пароходство ответственно за их выгрузку.
— Ситуация спорная, в ней нужно разобраться на месте, — прекращает спор Чекиров. — Организуем комиссию…
* * *
В порт едут Шакиров, Касыдаев и Айтикеева.
— Вот вагоны, а вот заявка на них. В ней указаны все тридцать вагонов. Какие могут быть после этого вопросы? — показывает заявку председателю исполкома Касыдаев.
— Нам некуда их выгружать, — ищет зацепку Шакиров. — Пирс занят.
— А почему бы не разгрузить их сразу вон в ту пустую баржу? Сколько в нее входит? — предлагает Айтикеева.
— Тысяча тонн, — нехотя отвечает Шакиров. — Но она только что подошла.
— Сейчас проверим, — Касыдаев направляется в диспетчерскую пароходства.
Глаза Шакирова загораются недобрым огнем.
Касыдаев возвращается с рейсовым нарядом, молча подает его Айтикеевой.
— Обманывать нас вознамерились, товарищ Шакиров, — глядя в наряд, хмурится председатель. — Баржа стоит четвертые сутки. Нехорошо обманывать женщину. Я вынуждена доложить это Заирбеку Карымбаевичу.
Шакиров, стиснув зубы, недобро смотрит на Касыдаева.
— Мне все понятно. Теперь вы тут сами окончательно разберитесь. А я поехала, — Айтикеева направляется к машине.
Как только мужчины остаются одни, Шакиров переходит в атаку.
— Ты откуда такой взялся?! В тебе нет элементарной солидарности хозяйственника с хозяйственником! Позоришь меня перед городским начальством.
— А мне плевать на такую солидарность, — не пасует малорослый Касыдаев перед тучным Шакировым. — Работать надо добросовестно, а потом уж к солидарности призывать. Время такое: только качество совместной работы определяет взаимоотношения партнеров.
— Да сукин ты сын, — орет Шакиров. — Грамотей нашелся меня поучать. Я член бюро обкома. Работаю двадцать лет. Меня все знают. Р-раздавлю, как муху!
Несколько секунд Касыдаев с какой-то непонятной жалостью смотрит на обидчика. Затем, словно очнувшись, произносит непонятную фразу: «У человека нет выбора. Он должен быть человеком», — и идет к маневровому тепловозу.
* * *
Красивая полянка на берегу Иссык-Куля. В зарослях джерганака расположилась компания мужчин и женщин. Прохладно. Среди поляны дастархан — слегка тронутые закуски, початые бутылки вина и водки.
— Давайте сыграем в фантики, — предлагает Чинара, игриво прижимаясь к своему неизменному партнеру по танцам.
— Фантики — игра принцесс, — многозначительно поддерживает ее молодой ухажер.
— А чем мы не принцессы? — Чинара, лукаво глядя на мужчин, обнимает подруг — Светлану и Саодат.
Перетасовывая обертки от конфет, женщины некоторое время увлеченно играют.
— А давайте-ка еще по чуть-чуть, — заскучав, предлагает ухажер Чинары.
— Давайте! Тем более что у меня есть по этому случаю современный тост, — прерывает его Саодат.
— Ну… Если есть, говори, — поощряет ее Молдокунов.
— Я предлагаю выпить за то, чтобы у каждого из нас было все, чего он хочет, и… Чтобы за это ему ничего не было!
Дружно опрокинув рюмки, компания смотрит на прокурора.
— А не слишком ли многого хочет наша уважаемая Саодат? — кое-как переварив сказанное, бормочет вполголоса прокурор, прижимая к себе девушку.
— А почему бы ей и не хотеть?.. Если женщина хочет, так ей даже боженька простит, — с вызовом, вступаясь за подругу, отвечает на это Чинара.
— Так ведь его… Тем более что его ведь давно уже упразднили, — поддерживает ее ухажер.
— Значит, и грех прощается тоже, — подает голос молчавшая до этого Светлана.
— Ну вот и хорошо, вот и по уму, ладненько, — словно сам с собой бормочет ухажер Чинары, увлекая ее в заросли джерганака.
…Из магнитофона, оставленного на дастархане в одиночестве, стонет романс о коварстве непреходящей любви.
* * *
Надрывно урча моторами, колонна тяжелых машин с железнодорожным грузом поднимается на перевал Кызарт. В кабине головной машины сидят Касыдаев и корреспондент.
— Пословица права: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать, — говорит корреспондент, глядя на величественную панораму каньона. — Я полагаю, что и вам, Батыр Касыдаевич, эта поездка пойдет только на пользу. Наверное, забыли, когда от железной дороги отрывались? С руководителями хозяйств только по телефону знакомы?
— Далеко не со всеми. А желательно знать свою клиентуру в лицо.
— Так какие у вас возникли неувязки с «Автовнештрансом»? — возвращается к началу разговора корреспондент.
— Надо все-таки закрепить за станцией специальную автоколонну для вывоза железнодорожных грузов, — думая о своем, говорит Касыдаев.
— Тогда и нам самим лучше будет, — поддерживает начальника станции водитель. — А то не знаешь, под какой груз кузов готовить.
— А сколько у станции клиентов? — продолжает расспрашивать корреспондент.
— Много — триста тридцать. Все равно всех на лицо не запомнить, — улыбнулся Батыр.
— Хорошо бы документальный фильм о вашей станции снять. Натура зрелищная, да и дела ваши того заслуживают. Узел транспортных проблем, способы их решения… Люди интересные. Одного жаль: трудно в документальной ленте проследить столкновения характеров и интересов, сложнейшие ситуации…
— Это почему же? — не соглашается Касыдаев.
— Подлинное событие длится недолго, кульминация проходит почти мгновенно и ее трудно запечатлеть, а восстановить так, чтобы было правдиво, вообще невозможно. Это доступно лишь художественному кинематографу. Но тогда это будет уже игра в подлинность, но не сама жизнь. Трудно передать и подлинный характер человека — артистами мы сами стали, цивилизованные люди. С той лишь разницей, что один рядовой, другой — «народный» или «заслуженный».
— Это вы уж слишком, — не соглашается шофер.
— Ну а как назовешь иначе то, что люди, отлично понимая, что все может закончиться ядерной катастрофой, никак не могут договориться жить в мире? Разговоров на этот счет сколько угодно, но только не о том главном, что может спасти. А ведь это главное есть, оно существует, в этом я уверен. Мы довели свой собственный мир до того, что никто не может гарантировать, что произойдет с человечеством через секунду… Уравняли себя по возрасту!
— И как это понимать? — заинтересованно спрашивает Касыдаев.
— Просто. Мне — сорок. Сыну — три года. Но ни у него, ни у меня нет гарантий, что мы проживем отведенное нам природой время. Оба мы — сорокалетний и трехлетний — стоим на одной черте перед неизвестностью.
— Уж слишком мрачную картину вы нарисовали, — снова возражает водитель. — Люди все равно найдут выход из положения.
— Я тоже хочу в это верить.
— И вообще, помните, как нас учили? Человек — царь природы.
— Для самой природы он всегда был только ребенком, порожденным ею, и остается им. А начнет капризничать, она с ним быстро расправится.
— Не согласен! А как же тогда с космосом? С другими достижениями науки? — не сдается водитель.
— Да никак. Нет у человека особых оснований гордиться достигнутым. Мы до сих пор толком не знаем, от кого произошли. Не знаем, как образовалась наша планета. Все пока — только гипотезы. Не можем осмыслить, что такое бесконечность Вселенной. Не хотим понять, что сама природа заложила в наш характер противоречия для собственного уничтожения. Чтобы уцелеть, не погубить друг друга, в первую очередь нужно познать самих себя, а не космос…
— Да. Об этом нельзя не думать, — подвел итог затянувшемуся спору Касыдаев.
Взвизгнули тормоза. Проскользив по скользкой дороге, передние колеса «Камаза» почти нависли над пропастью.
Далеко внизу грохотал равнодушный Нарын.
* * *
Заведующий транспортным отделом ЦК Компартии республики Хайдаров, которому станция Рыбниково принесла в свое время немало хлопот, в последние месяцы был доволен ее работой. У него созрело намерение поручить Касыдаеву более обширный участок работы. Поэтому во время очередной встречи с начальником отделения Насыровым заговорил с ним о кадрах.
— Хасен Даленович, вы закончили подбор дублеров для руководителей станций дороги?
— Еще не совсем, Элен Абдуватович.
— А дублера для себя подобрали?
— Пока нет.
— Мы намерены рекомендовать на эту должность Касыдаева. Вы согласны с таким предложением?
— Конечно, Элен Абдуватович. Мы внесем его в список и ознакомим с обязанностями, если ему придется их выполнять, — нехотя согласился Насыров, чувствуя себя в чем-то ущемленным и подавляя в себе мгновенно вспыхнувшую обиду.
Не знал в тот момент Батыр Касыдаев, что отныне в лице своего бывшего однокурсника, с которым в свое время делил хлеб, теперь он приобрел опасного соперника, который ради того, чтобы удержаться на своем посту, будет стремиться его скомпрометировать…
* * *
К вокзалу станции Рыбниково подкатил автобус с кинош¬никами. Из него вышли знакомый нам корреспондент, режиссер, кинооператор, осветители и ассистенты.
— Вот натура, — корреспондент показывает на станцию и виднеющийся вдали порт.
Колорит индустриального пейзажа, окольцованного горами Иссык-Куля, над водами которого, почти касаясь их, шли облака, производит впечатление на прибывших.
* * *
Кабинет Касыдаева. В него входит съемочная группа.
— Здравствуйте, Батыр Касыдаевич, — приветствует начальника станции корреспондент. — Ребята, вот наш герой. Любите и исследуйте сию натуру.
Все с интересом смотрят на стройного, худощавого человека в форменной железнодорожной фуражке, уверенно стоящего перед ними.
— Мы покажем вас, Батыр Касыдаевич, вот таким огромным, — шутит оператор, встретившись с ним взглядом и приседая с камерой, как будто снимая.
— Шутка принята.
Все улыбаются.
Распахивается дверь, входит директор межрайбазы Изабеков.
— Почему не принимаете наш груз? — даже не поздоровавшись и не обращая внимания на присутствующих, прямо с порога чуть ли не кричит он.
— Сначала освободите пакгауз от всего, что вы там накопили. Тогда и разговор будет, — спокойно отвечает Касыдаев.
— Хорошенькое дело! А у меня, между прочим, простои пойдут. Вы же сами мне потом штраф предъявите.
— Так оно и будет. Собственную базу захламили, а свой груз теперь пытаетесь свалить на станции?
— Вы обязаны груз принять, — почти истерически кричит Изабеков. — Если отказываетесь, пишите расписку!
— Ну вот вам и конфликтная ситуация для начала, — говорит Касыдаев корреспонденту, словно продолжая их разговор в машине.
— Товарищ Изабеков, знакомьтесь. Это киносъемочная группа. Вот пусть она и рассудит нас. Поедемте на межрайбазу. Посмотрите сами, в каком состоянии ее руководитель содержит собственные подъездные пути.
— Поедемте, — оживляется кинооператор. — Эти кадры нам пригодятся.
— Стоит ли? Ведь в горкоме мы сказали, что будем снимать документальный фильм о положительном опыте работы станции. А тут нате вам — такие кадры, — высказывает свое мнение корреспондент.
— На то и документальное кино, — решает кинорежиссер. — Поехали!
Изабеков, срываясь с места, выбегает из кабинета.
* * *
Кабинет Изабекова. Он зашторивает окна. Возле пульта связи что-то подлаживает механик базы.
— Сейчас киношники нагрянут, — торопит его Изабеков. — Будут снимать наши недостатки. Касыдаев нажаловался. Будешь сопровождать киногруппу. Только смотри, на скандал не лезь. Обо мне скажешь, что занят: министр, мол, проводит селекторное совещание.
* * *
К закрытым воротам межрайбазы подъезжает автобус с надписью на кузове: «Телефильм». Касыдаев заходит на проходную. Ворота открываются, и машина въезжает на территорию. Кинооператор снимает подъездные пути, заваленные бревнами, кирпичом, сгруженным и не рассортированным оборудованием.
Главный механик станции и Касыдаев разъясняют режиссеру обстановку. Чуть приоткрыв штору, выглядывает из-за нее Изабеков.
* * *
Кабинет первого секретаря горкома. За письменным столом Чекиров что-то пишет. Входит Изабеков.
— Прошу извинить, по очень неотложному делу, — обращается он к первому. — В город приехала киногруппа, а Касыдаев натравил их на меня.
— Как это натравил? Как собак? — не без иронии в голосе переспрашивает Чекиров. — Подбирайте хотя бы выражения!
— Извините, это я в запарке… Понимаете, мы с ним повздорили в его кабинете. А там как раз была киносъемочная группа с телевидения. Касыдаев и говорит: покажите-ка, мол, в каком состоянии находятся подъездные пути межрайбазы.
— М-да… Однако они приехали снимать положительный опыт, — озадаченно произносит Чекиров.
— Может и так, Заирбек Карымбаевич, — Только… Ну разве дорога Касыдаеву честь нашего города? Да ради своих амбиций он пойдет на что угодно.
— Да перестаньте, сейчас разберемся! — Чекиров нажимает на кнопку вызова секретарши. — Лена, разыщи начальника станции Касыдаева. Пусть немедленно зайдет ко мне. (Изабекову.) А вы подождите, тут что-то не так…
Пауза. Входит секретарша.
— Касыдаева нет на месте. Говорят, что уехал с киногруппой телевидения.
Чекиров:
— Так… Ну вот вам и шанс, Изабеков. Садитесь в машину и ищите Касыдаева. Найдете — позвоните мне.
Изабеков на «Волге» подъезжает к торговому центру, где находится винный магазин. Рядом с центром — будка с вывеской: «Ремонт обуви».
— Автобус с надписью: «Телефильм» случайно не видел? Сюда подъезжал? — спрашивает сапожника.
— Как же! Обратил внимание. Ребята в магазин заходили. С полчаса назад.
— Спасибо! Хорошо бы всех выпившими застукать, — размышляет он вслух, садясь в машину.
* * *
В вечернем порту идет подготовка к режимной съемке. Касыдаев и капитан теплохода стоят в ходовой рубке. Рядом устанавливают камеру. В руках режиссера рупор. Второй теплоход ждет команды на рейде. Он должен пройти с буксируемыми баржами на фоне ночного города.
— Пошли, — командует ему режиссер.
Изабеков с берега наблюдает в бинокль за происходящим.
— Ничего. Мы тебя все равно подловим, — шепчет он. — Тоже мне герой пустынных горизонтов нашелся. И не таких видывали…
* * *
До поздней ночи продолжается съемка. Когда киношники приезжают в гостиницу, выясняется, что мест для них нет. Готовая к такому обороту киногруппа, заранее запасшаяся спальными мешками, решает ночевать за городом. Режиссера, корреспондента и оператора Касыдаев пригласил к себе.
Утром все, наспех попив чаю, начали собираться по своим делам. Касыдаев позвонил своему заместителю:
— Семен Антонович, ты на сенокосе отдохнул? Выспался по крайней мере… А я пять суток спал только урывками. Подежурь, пожалуйста, сегодня за меня.
— Мой зам пять суток пробыл на сенокосе — помогали соседнему совхозу. А я дежурил по две смены. Вот, договорился передохнуть, — объясняет Батыр гостям. — Так что сегодня я в вашем полном распоряжении.
— Спасибо, Касыдаевич, — благодарит режиссер. — Однако у нас на сегодня другие планы. — Мы здесь целый месяц будем работать, так что еще успеем надоесть.
Попрощавшись, гости уходят. Батыр берет газету, ложится на диван. Из головы не выходит неприятный инцидент с директором межрайбазы. Ни читать, ни задремать. Это состояние нарушил приход свояка.
— Хорошо, что ты взял выходной, — сходу объявляет он, ставя на стол бутылку водки. — А я завтра уезжаю в отпуск. Спрыснем это дело!
Выпили по стопке. Закусили. Раздается звонок в дверь. Свояк пытается спрятать бутылку, но не успевает, Батыр уже открыл дверь. На пороге стоит Изабеков.
— Прислан за вами, товарищ Касыдаев. В горком вас вызывают.
— Выходной у меня сегодня. Пусть сходит мой заместитель.
— Первый требует лично вас, — многозначительно произносит Изабеков, подавая Батыру фуражку.
— Уже сбегал, нажаловался, — презрительно говорит Касыдаев, выходя на улицу.
— А это уже мое личное дело, — с ехидной усмешкой произносит Изабеков.
* * *
В кабинет первого секретаря горкома Касыдаев и Изабеков входят вместе.
— Вот, еле нашел, Заирбек Карымбаевич! — раболепно объявляет Изабеков. — Да и то, сами убедитесь, пьяного!
Чекиров неприязненно смотрит на Касыдаева.
— Пьяного, говорите? А ну-ка, товарищ Касыдаев, подойдите поближе. И вправду, — морщится первый, почуяв запах спиртного. — Ну, знаете, Касыдаев, это уже слишком. Являться в горком в таком виде… Идите домой. Потом разберемся!
Даже не пытаясь что-либо сказать, Касыдаев резко разворачивается и уходит.
* * *
Возле станционных путей оживленно обсуждают происшедшее Тузарбаев и Киргизбаева. Доносятся обрывки разговора:
— Мы будем обсуждать его на партсобрании… Ишь, устроил себе выходной без ведома горкома… К первому пьяный явился…
— Да он еще и не на такое способен, — торжествует Киргизбаева.
— Больно прыткий. Уже и кино о нем снимают.
* * *
У газетной витрины Торокулов и Кобзев читают статью «Хозяин станции». Над ней — рубрика: «Идут съемки».
Из двери товарной конторы выпорхнула Фифанцева. У нее в руках объявление, которое она прикрепляет к свободной части витрины: «Сегодня в клубе состоится открытое партийное собрание. На повестке дня — персональное дело коммуниста Б. Касыдаева». Кобзев, открыв витрину, быстро вырезает из газеты заголовок «Хозяин станции» и прикрепляет его к последним словам объявления. Получается: «…персональное дело коммуниста Б. Касыдаева — «хозяина станции».
Заговорщицки переглянувшись, тройка быстро расходится.
* * *
В обеденный перерыв к квартире Касыдаева подъезжает автобус киногруппы. Режиссер и корреспондент входят в открытую Чинарой дверь. Из детской доносится грустная мелодия аккордеона — Касыдаев, не зная о приходе гостей, пытаясь успокоить нервы, наигрывает мелодию грустной лирической песни.
Некоторое время пришедшие слушают.
— Он всегда играет это, когда расстроен, — поясняет Чинара.
Услышав голоса, Батыр выходит. При виде гостей его грустное лицо оживляется:
— Рад видеть вас. Проходите!
— Что загрустил, Касыдаевич? — спрашивает корреспондент, пожимая Батыру руку.
— Думать надо, когда пить, — раздраженно бросает Чинара.
— Да твой же родственник приходил. Надо было уважить, — оправдывается Батыр. — Да и выпили всего по одной небольшой рюмочке. В общем, Петр Васильевич, вы были правы. Изабеков нажаловался в горком, подстерег меня, когда я немного выпил и подставил «первому».
— Да-а… Не надо было нам снимать эту базу, — с сожалением говорит режиссер.
— Как раз нет, именно надо было! Польза от этого большая: там уже очистили пути. Потом, вы же выполняли мою просьбу. Иначе говоря, как можно было бы объективно снимать фильм о работе начальника станции. Что у него — все время тишь да благодать и забот никаких? Так что наоборот: спасибо вам, — пожал режиссеру руку Касыдаев.
— Ничего, все обойдется, — успокоил присутствующих корреспондент. — Помните, как говорил Твардовский? «Не зарвемся, так прорвемся, будем живы — не умрем». Скажите лучше, Касыдаевич, что намерены говорить на партсобрании?
— Как думаю, так и скажу. Скажу, что виноват. Что, не спросив руководство, устроил себе выходной, расслабился. Попрошу у коллектива извинения. Пусть мой поступок послужит уроком не только для меня, но и для других. Дисциплину надо соблюдать всем.
— Норман! — оживленно обращается корреспондент к режиссеру. — Собрание должно быть интересным. Давай попросим в горкоме разрешения установить в зале камеру. Ведь это — жизнь. Момент кульминации. Та самая реальность, о которой мы все время говорим, но так редко показываем на экране…
— Так-то оно так… Все правильно. Но сценарий фильма утвержден редколлегией, рискованно выходить за его рамки.
— Жаль, — качает корреспондент головой. — Как бы эта сцена обогатила и очеловечила картину…
* * *
В зале железнодорожного клуба бушуют страсти. Обсуждают проступок начальника станции. Равнодушных нет.
— Слово предоставляется машинисту маневрового тепловоза Торокулову, — объявляет председательствующая на собрании Киргизбаева.
Торокулов не спеша идет к трибуне. Как заправский оратор внимательно осматривает зал и негромко начинает:
— С приходом Касыдаева многое изменилось. Улучшилась дисциплина. Сокращены простои вагонов. Но в этом ему помогает горком партии. Вспомните: когда это было, чтобы при станции работал городской штаб по выгрузке вагонов? В нем поочередно дежурили все члены бюро и исполкома, руководители предприятий и организаций города. А Касыдаев вообразил, что это он сам порядок навел. Загордился по этой причине.
Голос Торокулова крепчает:
— Напрасно стал прижимать хороших работников. Отдал распоряжение не заполнять локомотивным бригадам маршрутные листы на то время, когда мы вынуждены делать ремонт тепловоза на путях…
— Правильно сделал, — раздается голос из зала. — А то вы умудряетесь заниматься ремонтом, даже когда спите! (Смех в зале.)
— Давайте по существу, Торокулов, — строго одергивает выступающего Киргизбаева. — Мы проводим кампанию за трезвый образ жизни, а начальник станции устроил сам себе выходной, напился, и в таком виде явился в горком, куда был вызван по срочному делу. Что вы предлагаете в отношении Касыдаева, какую меру наказания?
— Предлагаю исключить Касыдаева из партии как нарушителя дисциплины и выпивоху, — не моргнув глазом рапортует Торокулов, и всем становится ясно, что к такому предложению его подготовили заранее.
— Ты что, с ума сошел? Вам же лучше сделал, не отступился, когда вы работу саботировали…— раздаются голоса из зала.
— Слово предоставляется начальнику станции Касыдаеву, — перекрывает шум в зале Киргизбаева.
Постепенно восстанавливается тишина.
Батыр вышел на трибуну. Некоторое время пристально вглядывался в зал, и люди видели его снова, как всегда, собранным, волевым.
— Вы помните, как год назад я стоял перед вами на этом же самом месте. Тогда я говорил, принимая станцию, что без вашей помощи дела не поправлю. Все вместе мы наладили работу. Это произошло потому, что мы укрепили дисциплину. Вы знаете, как строго я спрашивал с каждого за ее исполнение…
Батыр помолчал немного.
— Но обстоятельства сложились так, — продолжил он, — что я сам ее нарушил. А без дисциплины на транспорте невозможно работать. Моя вина — мне и отвечать. Но должен сказать вам откровенно: убеждения мои останутся прежними. Впредь буду так же строг и требователен. Действовать так меня обязывают обстановка, долг руководителя и моя собственная совесть.
Батыр сошел с трибуны.
— Ставлю вопрос на голосование! — поднялась Киргизбаева. — Кто за то, чтобы исключить Касыдаева из партии? Один, два, три… четыре, — разочарованно заканчивает подсчет председательствующая. И с явным сожалением ставит на голосование другое предложение:
— Кто за то, чтобы объявить Касыдаеву строгий выговор с занесением в учетную карточку?
Поднялось несколько рук, но их было явно недостаточно, для того чтобы принять и это предложение.
С места встал Тузарбаев:
— Товарищи! Прошу не забывать, что партия развернула борьбу за трезвый образ жизни и наведение порядка и дисциплины. И начинать нам надо в первую очередь с руководителей!
Киргизбаева внимательно осматривает зал, ожидая поддержки своих сторонников и колеблющихся.
— Кто за то, чтобы объявить Касыдаеву строгий выговор с занесением в учетную карточку? — повторяет она и начинает называть людей по фамилиям. Поднятых рук прибавилось, хотя и не намного.
— Решено. Строгий выговор с занесением…
* * *
Касыдаев со старшим сыном летят на моторке по Иссык-Кулю. Ветрено. Фонтаны брызг бьют им в лицо, но Батыр все больше прибавляет обороты двигателя. Мурат с опаской посматривает на отца: что, мол, нервы шалят, папа?
Поняв это, Батыр сбавляет обороты.
— Думаешь небось, что нервишки пошаливают? Наоборот, сынок, успокаиваются.
— Как твои дела?
— Строгий с занесением.
— Это тебе за идейность и позицию, — шутит сын.
— Таким и останусь и тебе советую, — твердо отвечает отец и вновь прибавляет скорость.
Среди волн неспокойного моря стремительно удаляется маленькое суденышко с двумя такими родными, но с такими разными характерами мужчинами.
* * *
На перроне станции Рыбниково Хитров встречает Молдокунова. День субботний, поэтому из пригородного поезда выходит больше, чем обычно пассажиров. Люди приехали на выходные отдохнуть на Иссык-Куле. За углом станционного здания в «Волге» ждут Молдокунова и Хитрова заместитель начальника станции Стукачев, Фифанцева и буфетчица из местного кафе.
— По случаю праздника мы решили встретить вас небольшим коллективом, — говорит Хитров, усаживая прокурора в машину.
— А какой сегодня праздник? — спрашивает Молдокунов, здороваясь со всеми.
— День работника торговли, — кокетливо отвечает буфетчица.
Машина несется по северному побережью Иссык-Куля. Мелькают пансионаты, пляжи, белоснежные яхты и шлюпки. Сидящий за рулем Стукачев по сделанному ему знаку останавливается.
— Разрешите по чуть-чуть, — скромно предлагает Хитров, наливая в фужеры шампанское.
— Ну что, товарищи, — солидно начинает Молдокунов, поднимая фужер, — за День торговли! За работников этой сферы обслуживания!
Из японского магнитофона льется томная мелодия.
— Наслышан о ваших успехах. Кино, говорят, о вас снимают, — обращается прокурор к сидящему рядом Стукачеву.
— Есть такое, — неопределенно отвечает тот.
— Есть, да только не про нашу честь, — замечает Хитров.
— Чем недоволен, Михаил Яковлевич? — спрашивает прокурор.
— Показухи много. Да и герой — не ангел. Выходные самовольно себе устраивает. В пьяном виде в горком явился.
— Это ты о Касыдаеве?
— О нем, знаменитом. Недавно ему на партсобрании строгача с занесением в учетную карточку влепили.
— Ну это бывает, — дипломатично замечает Молдокунов. — Главное, чтобы в нашей работе помогал, органы уважал и, конечно, свою работу делал как следует.
— Так уважает, что год квартиру не дает начальнику милиции, — насмешливо фыркает Фифанцева.
— Я с этим разберусь, — обещает прокурор.
— Ну что это вы все о делах да о делах, — капризничает буфетчица. — Праздник как никак! Давайте лучше купаться.
Машина, уже пройдя шлагбаум, останавливается на уютном пляже заповедника.
* * *
Над Касыдаевым сгущались тучи. Его недруги решили действовать сообща. Тузарбаев позвонил своему другу Осмоналиеву в областной комитет народного контроля:
— Эркин, когда собираешься навестить нас?
— А что случилось?
— Железнодорожную станцию надо потрясти. Разболтались. Грузы месяцами лежат на товарном дворе. Автокары не работают, труд грузчиков не механизирован. Я вопрос по персональному делу начальника станции Касыдаева готовлю на бюро.
— Понял тебя. Приеду, — с готовностью отозвался инспектор.
* * *
Инспектор областного комитета народного контроля Осмоналиев в сопровождении председателя городского комитета народного контроля Ильясова с его внештатными активистами осматривают товарный двор станции. С ними Касыдаев и начальник погрузочного бюро Джуматаев. Они останавливаются возле открытого вагона, из которого грузчики вручную выносят тяжелые тюки.
— Почему не механизируете ручной труд? — обращается Осмоналиев к железнодорожникам. Голос не предвещает для них ничего хорошего.
— Негде заряжать аккумуляторы электрокаров. Вот и приходится все таскать вручную, — отвечает Джуматаев.
— Отделение дороги уже десять лет строит аккумуляторную подстанцию. Вернее, бросило строительство, — поясняет Касыдаев.
— Но в этом виноваты сами вы. Да-да, именно вы, Касыдаев! — наступает Осмоналиев. — Ведь как говорят? Дитя не плачет — мать не разумеет.
— Пословица правильная. Но дело в том, что этот участок мне неподведомствен, — поясняет Касыдаев.
— А вот этот станок почему тут валяется? — показывая свое рвение, подключается в помощь областному инспектору Ильясов.
— Его должен забрать грузополучатель — золоторудный комбинат. Мы уже устали им напоминать, что оборудование давно пришло. Даже в областной комитет народного контроля обращались по этому поводу.
— Вот видите, как получается… Оказывается, это народный контроль виноват в беспорядках на станции, — съехидничал Ильясов, обращаясь к Осмоналиеву.
— Я так не думаю, — спокойно уточняет Касыдаев. — Но у меня нет власти и прав, чтобы заставить клиентуру своевременно вывозить свои грузы. Поэтому иногда и вынужден просить областные органы помочь нам.
— Иждивенческая у вас позиция, товарищ Касыдаев. А ведь прошла пора, когда хозяйственники переваливали свои заботы на плечи партийных и советских органов.
— Простите, но речь совсем не о том, — сдержанно замечает Касыдаев.
— Как раз об этом, — окончательно разозлился Осмоналиев. — Считайте, что штраф в размере месячного оклада вам обеспечен.
— Ваше решение будет незаконным, — с достоинством парирует Касыдаев. — Я его опротестую. И давайте на этом закончим ваши надуманные претензии.
Все с удивлением смотрят на Батыра.
После проверки народного контроля здоровье Касыдаева резко ухудшилось, и он был вынужден лечь в больницу.
* * *
В купе пассажирского поезда Касыдаев в сопровождении сына возвращается из больницы.
— Маркс прав, — продолжает он разговор с сыном. — Без борьбы ни один серьезный вопрос не решается. Уже замучили проверками разные комиссии. И все на одно лицо: утверждают лишь свои права, а об обязанностях вникнуть в проблему и помочь ее решить и слышать не желают.
— Везде так, отец. У нас в роте старшина был… Попробуй что-нибудь сказать против — замучает нарядами. А у тебя еще характер такой. Принципиальный. Ты на скандал не лезь.
— Я не скандалист, я, повторяю тебе, человек, который имеет свою позицию и отстаивает государственные интересы. А правда все равно рано или поздно победит. Разобрались же в республиканском Комитете народного контроля и отменили незаконно наложенный на меня штраф. А Осмоналиев с Ильясовым сели в лужу.
— Ну вот… Еще двух врагов себе нажил. Поздравляю, отец!
— А иначе не получается, сын. Давай-ка лучше запустим твою «шарманку»…
Марат включает магнитофон. Пассажирский поезд вырывается из теснин Боомского ущелья на простор Прииссыккулья.
* * *
Многолюден июльский вокзал в Рыбниково. С потоком пассажиров вышли из вагона Касыдаев и сын. Их замечает дежурная по станции Айгуль.
— Здравствуйте, Батыр Касыдаевич! — радостно восклицает она, пробираясь сквозь толпу встречающих. — Как подлечились?
— Нормально! Можно начинать сначала, — шутит Батыр.
— А у нас опять простои пошли. Так что, действительно, все нужно сначала начинать…
* * *
Утро. Касыдаев проводит планерку.
— Так дело, товарищи, не пойдет. Мы отладили с вами технологию работы станции, почти приучили клиентуру к дисциплине. И вот на тебе… Заболел начальник станции — и все насмарку. Простои за полмесяца возросли вдвое. В этом прежде всего вина ваша, Семен Антонович, как моего первого заместителя.
— Не вижу своей вины, Батыр Касыдаевич, — не соглашается Стукачев.
— Очень жаль, Семен Антонович, что не оцениваете самокритично свои действия. Клиентуру распустили, дисциплина работников станции вновь ослабла. И вот главное: вернулась старая беда — вновь не соблюдается график подачи вагонов на фронта выгрузки. А почему? Да потому что не отстаиваете свою точку зрения, позиции своей не имеете. Хотите быть для всех добреньким? Но руководителю таким быть нельзя. Извините, — немного помолчав, продолжил Касыдаев, — что говорю это вам не с глазу на глаз. Но если уж мы ратуем за гласность, она должна быть одинакова для всех.
* * *
Железная дорога — отрасль, где ситуация постоянно меняется. Успех, достигнутый сегодня, не дает твердых гарантий, что он повторится и завтра. Изо дня в день меняется поездная обстановка, и чтобы поддерживать четкий ритм работы транспорта, должны работать слаженно все его звенья. А этого можно достичь, только строго соблюдая технологическую дисциплину. На чем всегда и настаивал Касыдаев.
Первый конфликт после его возвращения из больницы возник из-за начальника эксплуатации базы «Сельхозтехники» Турманова. Он позвонил после планерки:
— Батыр Касыдаевич, дайте команду поставить наши цистерны на седьмой путь.
— Но вы указали в заявке, что их надо доставить на нефтебазу. Мы так и сделали.
— Так получилось, Касыдаевич! Больше не будем.
— Этот случай не первый. И потом, я не могу постоянно отменять свои же собственные распоряжения, постоянно идя на компромиссы.
— Я пожалуюсь на вас в горком, — пригрозил Турманов.
Касыдаев положил трубку. Но почти тут же раздался звонок Тузарбаева:
— Ты почему отказываешься переставить вагоны «Сельхозтехники»?
— Они постоянно дают путаные заявки. Пусть сами исправляют собственные ошибки, точнее просчитывают свои действия. Этого требует технологическая дисциплина.
— Это, конечно, правильно, — согласился Тузарбаев. — И все же подайте цистерны «Сельхозтехники» туда, куда они просят.
— Извините, но нарушать маневровую работу на станции я не могу и не стану. Уступлю «Сельхозтехнике» — того же самого будут требовать другие клиенты.
Тузарбаев положил трубку. Ему стало неуютно перед переминающимся возле него Тумановым.
— Идите, — приказывает ему секретарь. — Разберемся позднее, кто виноват.
* * *
Наступил день заседания бюро горкома, на котором должны были окончательно рассмотреть персональное дело Касыдаева.
Из-за его болезни решение партсобрания станции до сих пор лежало неутвержденным. В повестке дня этот вопрос стоял последним.
Касыдаев в ожидании очереди сидит перед дверью зала заседаний. Курит украдкой. Заметив уборщицу, торопливо прячет сигарету. Открывается дверь и его приглашают войти.
— Садитесь, Касыдаев, — указывает ему на стул Чекиров. — Итак, у нас последний вопрос: персональное дело Касыдаева. Город у нас небольшой. Обстоятельства дела всем известны. Так что давайте свои предложения.
— Ограничиться выговором, — предлагает директор топливной базы Акаев.
— Оставить в силе решение партийного собрания станции, — подает голос начальник локомотивного депо Лыков.
— Товарищи! — поднимается с места Тузарбаев. — Нельзя так легковесно обсуждать проступок Касыдаева. Мы должны со всей строгостью подойти к факту своеволия начальника станции. Я считаю, что его поступок заслуживает самой строгой меры наказания — исключения из партии.
— Не забывайте про дело, которое поручено коммунисту Касыдаеву и с которым он успешно справился, — обращается к членам бюро Чекиров. — А дело это, будем говорить прямо, не каждому по плечу. Чтобы вести его, надо обладать твердым характером и быть к тому же справедливым человеком. Чего некоторым из нас, к сожалению, не хватает. Вам в частности, товарищ Тузарбаев. Нужно поменьше вмешиваться в хозяйственные вопросы, которые вы не до конца понимаете и стараетесь решить силовым методом. К вашему сведению: в конфликте с Касыдаевым я целиком на его стороне. Подсчитано, что если не делать переподачу, простои сократятся на треть. А это дополнительно сотни вагонов, которые так нужны нашему народному хозяйству. Проступок свой Батыр Касыдаевич осознал и с решением партсобрания согласен. Так что предлагаю это решение утвердить.
* * *
На отлогом берегу Иссык-Куля расположился живописный юрточный городок. Идут приготовления к съемкам «Ыр-Кесе» — состязанию народных талантов. В одной из юрт, в красочном национальном костюме и с комузом в руках, сидит Шакиров. С ним — Тузарбаев и Хитров. Девушка в национальном платье готовит праздничный дастархан. Ей помогает Фифанцева, одетая по-украински.
— Посмотрим, байке, ваши таланты, — Тузарбаев похлопывает Шакирова по плечу.
— Кое-что можем, — с напускной скромностью отвечает тот. — И сплясать можем, и спеть. А то в горкоме, видимо, думают, что талант только у одного Касыдаева имеется.
— С сегодняшнего дня так думать перестанут, — загадочно говорит Тузарбаев.
Все внимательно смотрят на него.
Дождавшись ухода девушки, Тузарбаев сообщает новость:
— Первого забирают на повышение. На его место рекомендуют Кумашева.
— Что ж, очень даже приятная новость, — резюмирует Хитров.
Звучит гонг. Участников состязания приглашают на круг.
* * *
Под звуки комузов сменяют друг друга речитативы. До последнего выкладывается Шакиров, чтобы затмить соперников.
— Во дает! Ну молодец, — восхищается сидящая рядом с Хитровым Фифанцева. — Вот это настоящий начальник. Компанейский, веселый, не то что наш «папа». Не любит он таких. Так, говорят, подставил его перед председетелем горисполкома…
— Ничего! Сам со временем опять «залетит». Святых, как известно, не бывает, — подмигивает ей капитан, обнимая за талию и прикрывая другой рукой занавеску у входа в юрту, где они остались вдвоем.
— Да какая уж там святость, — Фифанцева легонько снимает с талии руку Хитрова. — Пятнадцать метров плюша забрал в профкоме и до сих пор не вернул. Стол канцелярский, который у него в подотчете, куда-то делся!
— Абдель мах! — хлопает себя по коленкам Хитров. — Все! Пиши давай заявление в милицию. А я на этом основании уголовное дело заведу.
— Да ладно уж горячиться, дорогой! Так уж и заведешь из-за таких-то пустяков, — подзадоривает его Фифанцева.
— Эти дела просто делаются, детка, — снисходительно говорит Хитров. — Уголовное дело, что б ты знала, можно завести даже на телеграфный столб.
— А что? И напишу! — решительно заявляет Фифанцева. — Он меня неизвестно в чем обвинил: подумаешь, несколько вагонов по ошибке не туда отправила! Вот теперь пусть и получит за обиду!
* * *
Маршируя посреди лагерного двора, колонна заключенных распевает с присвистом: «Эх куда ты залетел, соловей-пташечка…» В голове колонны, под изучающим взором лагерного начальства, лихо отбивают шаг Нарлов и Хамов.
Оба, изображая рвение, стараются переорать друг друга.
— Р-раз-два, стой! Раззз-зойдись! — начальство уходит с плаца.
— Интересно, а почему мы на воле так не пели? — плетясь за Нарловым, рассуждает Хамов. — Жизни не замечали, что ли? Веселей же по жизни с песней шагать…
— Во-во, прозревай, сынок, — хохотнул Нарлов. — Если и дальше так будешь стараться, точно, скостит тебе хозяин срок за успешное перевоспитание и усердное пение.
— Так и вам тоже, — засмеялся Хамов. — Вы так сейчас орали, что у меня чуть перепонки не лопнули. — Это он договаривает уже в кругу подошедших к ним заключенных-железнодорожников со станции Рыбниково. Те тоже хохочут.
— Ну что, какие новости, как обстановка в родных краях земляки? — спрашивает один из зэков.
— Нормализуется, — кратко отвечает всегда и во всем осведомленный Нарлов. — Начальник там новый. Идейный, настойчивый.
— Обломают рога! Над ним ведь тоже начальники стоят, и они сами пожрать горазды. На одних идеях далеко не уедешь.
* * *
Из подошедшего пассажирского поезда вышел прокурор Молдокунов. Его встретили Хитров и Касыдаев.
— Да у вас прямо-таки идиллия. Полный контакт руководства станции с административными органами, — поздоровавшись, шутит Молдокунов.
Никак не отреагировав на шутку, Касыдаев приводит прокурора в свой кабинет.
— Как работается, Батыр Касыдаевич? — спрашивает прокурор, по-хозяйски усаживаясь за стол начальника станции.
— По-всякому. Но особенно хвалиться нечем, — сдержанно отвечает Касыдаев, чувствуя, что не за тем приехал Молдокунов и основной разговор — впереди.
— Мало от вас поступает претензий к клиентуре, — говорит прокурор.
— Принимаем меры на месте. Горком в этом нам активно помогает, — Касыдаев берет со стола газету со статьей под заголовком: «Что дала дисциплина?» и протягивает Молдокунову.
— Вот как раз здесь пишут, что опыт работы коллектива станции Рыбниково по быстрому сокращению простоя вагонов и своевременной доставке грузов — хороший пример партийного руководства транспортом.
— Это хорошо. О ваших успехах наслышан, — раздумчиво говорит прокурор. — Ну а ваши неполадки — вот здесь они у меня. В папке. Здесь материалы следствия по столкновению в Боомском ущелье. К сожалению, мы не нашли до сих пор виновника этого несчастья, но выяснили, что злополучная цистерна с нефтью была разнаряжена на станцию Токмак, где вы в то время работали начальником. А вот как она оказалась в Рыбниково — одному богу известно.
— Помню, был такой случай. Я проводил по нему оперативный разбор. Виновная — товарный кассир — получила взыскание. Но то, что именно эта цистерна столкнулась с поездом, я не знал.
— Давайте побываем на месте. Посмотрим еще раз пути.
* * *
Касыдаев, Хитров и Молдокунов проходят мимо обгоревшего локомотива и вагона-цистерны. Останавливаются на том месте, откуда она сорвалась.
— Уклон здесь большой в сторону ущелья, — задумчиво говорит Касыдаев. — А крепление вагона все то же — башмаком.
— Но ведь кто-то виноват в том, что башмак сорвался с места и тем самым наделал бед?
— Я этого не отрицаю, — соглашается Касыдаев.
— Кроме того, следствию важно знать: по недосмотру это произошло или по злому умыслу. Дежурил в ту смену составитель Кобзев. Башмак ставил он, и он этого не отрицает, — развивает свое видение крушения прокурор. — Но в момент срыва вагона, как выяснило следствие и перепроверил капитан Хитров, Кобзев занимался маневровой работой на подъезд¬ных путях…
— Комбината хлебопродуктов, — напоминает Хитров, все время шедший позади.
— Так что привлечь его к уголовной ответственности мы не имеем оснований. Остается одно — выяснить, как цистерна попала в Рыбниково.
— Ознакомьтесь с материалами оперативного разбора проишествия, — советует Касыдаев. — Больше по этому делу я, к сожалению, ничего не могу добавить.
На том и расстались. Касыдаеву нужно было срочно возвращаться на станцию, где положение снова стало осложняться.
* * *
Вагонов на станции заметно прибавилось. Сказались задержки с выгрузкой. Батыр вместе с Айгуль, дежурной по станции, обходят товарный двор.
— Айгуль, почему не отправляете вот эти вагоны?
— Они еще не выгружены.
— Но, насколько я помню, они пришли еще до того, когда меня положили в больницу, — встревожился Касыдаев, подходя к вагонам с лесом, из щелей которых уже начали пробиваться зеленые побеги травы. — Помню, по поводу их выгрузки я лично звонил председателю Тюрского райисполкома. Давал телеграмму в облисполком. Что теперь? Остается одно —сообщить в обком партии.
* * *
Секретарь обкома Хайбулин читает телеграмму, поступившую со станции Рыбниково.
— Опять этот Касыдаев, — недовольно смотрит он на помощника. — Превратил обком в свой отдел по выгрузке вагонов. Мало ему помощи горкома…
— Но Тюрский райисполком Рыбниковскому горкому не подчинен, — напоминает помощник секретаря.
— Знаю… Но такие действия руководителей на местах нельзя поощрять. Нужно находить выход из положения на местах!
Хайбулин берет красный карандаш и накладывает резолюцию: «За попытку переложить решение хозяйственного вопроса на обком партии обсудить поступок Касыдаева на бюро горкома. Стоимость телеграммы отнести за личный счет Касыдаева. Об исполнении доложить. Хайбулин».
* * *
В Рыбниково идет заседание бюро горкома. На нем присутствует первый секретарь обкома партии Голованов. На трибуне докладчик — недавно избранный (а точнее — назначенный) новый первый секретарь горкома Кумашев. Он еще не освоился в новой должности, скован, мысли путаются и трудно выстроить их в логической последовательности.
— По обсуждаемому вопросу… О стиле работы хозяйственных руководителей в свете последних решений партии… На контроле обкома стоит телеграмма с визой второго секретаря обкома товарища Хайбулина. По этому вопросу мы, Николай Васильевич, провели беседу с Касыдаевым. Указали на недопустимость. Стоимость телеграммы — один рубль восемьдесят копеек он оплатил, имеется квитанция.
— По второму вопросу…
Касыдаев быстро что-то пишет на листочке из блокнота и по рядам передает Голованову. Прочтя ее, тот прерывает Кумашева.
— Это что же получается, дорогие товарищи? Рубль восемьдесят копеек вычесть с Касыдаева не забыли. А то что вагоны от своего груза Тюрский райисполком до сих пор не освободил и штраф за простой исчисляется уже тысячами — об этом товарищ Кумашев даже не упомянул. Где же ваша партийная позиция, Аскаруш Кумашевич? Вы что: боитесь за¬тронуть этот вопрос в моем присутствии, чтобы не прогневить Хайбулина? Если мы так будем действовать — окончательно загоним станцию в тупик. В основе наших взаимоотношений должно прежде всего быть дело, а не боязнь не угодить старшему по должности...
— Опять выскочил, — шепчет Шакиров сидящему рядом Хитрову.
— Э, нет… Наоборот — вляпался, — довольно шепчет тот. — Теперь Касыдаеву несдобровать. Припомнит Кумашев ему эту записку.
Хитров как в воду глядел. Вскоре Батыр почувствовал неприязнь Кумашева и увивающихся вокруг него подхалимов. А Хитров понял: настал его час; теперь можно рассчитаться с Касыдаевым.
* * *
Начало дня. В кабинет Касыдаева входят Хитров, Стукачев и Фифанцева. Следом пытаются войти двое клиентов, но Хитров преграждает дорогу.
— Приема сегодня, граждане, не будет, — по-хозяйски заявляет он.
Касыдаев поднимает голову от бумаг и встречается взглядом со злорадными глазами Хитрова.
— Вы арестованы, Касыдаев, — тихо произносит он, наблюдая за реакцией.
Батыр спокойно обводит глазами пришедших. Он уже все понял. Протягивает руку, чтобы взять очередной документ.
— Не трогать! — подскакивает к нему Хитров. — С этого момента не сметь ничего трогать без моего разрешения.
— Что это у вас, Хитров, горячка, что ли, началась? — иронично спрашивает Касыдаев.
— Советую не оскорблять работника административных органов, находящегося при исполнении служебных обязанностей, — чеканит Хитров и начинает обыскивать карманы Батыра. Сейчас он открыто наслаждается своим всемогуществом. — Эти граждане, — он показывает на Стукачева и Фифанцеву, — приглашены в качестве понятых. Так что не удивляйтесь. Все по закону.
— Удивляться? Я давно уже отказал себе в этой роскоши, Хитров, — как бы сожалея, говорит Касыдаев. — Ты тоже не удивляйся, когда за это своевольство придется отвечать. Тоже по закону. На каком основании чинишь произвол?
— Скоро узнаешь, — многозначительно, как бы на что-то, известное лишь одному ему, намекает Хитров.
— Чепуха какая-то, — раздраженно говорит Касыдаев.
Ничего не найдя в кабинете, Хитров забирает ключи Касыдаева и, заперев его в кабинете, уезжает с понятыми искать вещественные доказательства преступления у него на квартире.
— А если дома у него ничего не найдем? — вдруг засомневалась по дороге Фифанцева. — Тогда как?
— Быть того не может. Что-нибудь с железной дороги обязательно найдется, — успокаивает ее Хитров. — Плюш видели же.
— Видели, да не тот, — рассердилась Фифанцева. — Он у нас брал голубой, а этот зеленый.
— Следствие покажет, — оборвал ее Хитров. — Состав преступления доказать — это уже наше дело!
* * *
Весть об аресте начальника станции мгновенно облетела товарную контору и грузовой двор. И когда к станции подошла милицейсая машина с закрытым наглухо кузовом, возле дверей касыдаевского кабинета столпилась почти вся смена движенцев.
— Товарищи! Я ни в чем не виноват. Меня арестовали по ошибке, — сказал Касыдаев, выходя из кабинета в сопровождении Хитрова.
— Следствие покажет, — загадочно произнес начальник линейного пункта милиции, проходя сквозь молчаливую толпу.
* * *
Сидя в тюремной машине, Батыр смотрел на светящийся круг, прорывавшийся сквозь крохотное зарешеченное оконце. Круг прыгал, метался в темноте, как будто искал выхода на волю. Но вот машина повернула, и он исчез. Стало совсем сумеречно.
«Выскочил-таки шельмец», — ласково подумал Касыдаев о солнечном зайчике и невесело улыбнулся собственным мыслям.
Дед его частенько поговаривал: «От тюрьмы да от сумы редко кому удается уйти, внучек. Так что будь готов ко всему».
И вправду, суму он поносил, в пять лет оставшись без родителей. И кто знает, состоялся бы начальник станции Касыдаев, не будь его воспитателями сначала дед, а после детдом. И вот теперь, согласно дедову пророчеству, ему, возможно, придется познакомиться и с тюрьмой. Страха не было. Он прошел еще тогда, когда, обессиленный болезнью и отнюдь не утешительным диагнозом, Касыдаев готовился к смерти.
Одолев болезнь, Батыр остался верен себе. Не суетился, не мельтешил, старался жить по совести и чести. С горечью сознавал, что червь соперничества и зависти все больше разъедает людские души. У него не было злости на таких, особо прытких, старающихся урвать для себя побольше, создать себе мнимый авторитет. Просто противно было на них смотреть, а иногда и уступать им дорогу…
Машина подошла к отделу внутренних дел на транспорте, и Хитров повел Касыдаева в кабинет начальника ОБХСС Карима Баялиева. Из соседнего здания, чуть сдвинув оконную штору, за ними наблюдала заместитель прокурора Ильясова.
* * *
— Очень, очень прискорбно, что герой кино оказывается в такой ситуации, — поздоровавшись с вошедшими, прокомментировал их приход Баялиев.
— Вы бы лучше сначала объяснили мне, с чего затеяна эта кутерьма?! — возмутился Касыдаев. — В чем я виноват?
— Затем вас сюда и пригласили, — вежливо ответил Баялиев.
— Ну, спасибо за приглашение, товарищ Баялив. Жаль, что не могу вас отблагодарить тем же. Хотя — кто знает, как обернется дело…
— Давайте без намеков, Касыдаев, — перешел Баялиев на официальный тон. — На вас поступило заявление: вы присвоили пятнадцать метров казенного плюша, канцелярский стол и пятьдесят рублей денег. Это квалифицируется как взятка и хищение государственного имущества. Вот за это на вас и заведено уголовное дело.
— Вздор какой-то, — вскипел Батыр. — Плюш я действительно брал в профкоме. Срочно понадобился на похороны родственницы, а в магазинах не было. А профкомовский лежал впустую, поскольку не годился по цвету для занавеса клуба. Но я вернул за него подотчетному лицу деньги, за которые он купит другой, нужного им цвета. А какой-то стол, да еще и деньги я вообще не брал. Столы числятся у меня в подотчете, мне за имущество и отвечать, даже если и будет недостача. Причем тут милиция?
— Все выясним, — лишенным эмоций голосом откликнулся Баялиев. — Сегодня пятница. Вы, Хитров, поедете с понятыми в Токмак и произведете обыск в доме гражданина Касыдаева. А он до понедельника отдохнет в КПЗ. В понедельник вернемся к нашему разговору.
* * *
Во двор большого дома Касыдаевых заходят Хитров и понятые. Все под хмельком.
— А ну-ка сбегай, позови маму, — приказывает Хитров Айдосу, отрывая от игры с соседскими ребятишками.
— Заходите в дом, — гостеприимно улыбнулась Чинара, увидев знакомых мужа, с которыми познакомилась в Рыбниково во время отпуска.
Фифанцева и Стукачев слегка смутились.
— С обыском мы, — прерывает неловкое молчание Хитров.
— Чего искать, — не поняла сразу Чинара. И вдруг почуяв недоброе, испуганно спросила, — А где же сам Батыр?
— Сидит, — хамовато пояснил Хитров.
— Что значит сидит? Как, где?
— Этого вам знать пока не положено, — отрезал Хитров, входя в дом.
Сидят во дворе испуганно притихшие ребятишки. За окнами мельтешат фигуры людей, обшаривающих полупустые комнаты — часть вещей уже перевезена на служебную квартиру хозяина в Рыбниково.
Наконец Хитров появляется на пороге.
— Все спрятал, подлец, — зло бормочет он, выхватывая сигарету из пачки, услужливо протянутой Стукачевым.
Сзади них, всхлипывая, стоят Айдос и Чинара.
* * *
Касыдаев сидит в камере на бетонной скамейке. Напротив вертится любопытный парень.
— Так за что все же тебя упрятали, отец? — назойливо вопрошает он.
— Я же тебе сказал: ни за что. Отстань, — устало говорит Касыдаев. Видно, что сосед ему уже изрядно надоел.
— Ответ классический. Здесь все обычно так говорят. А в лагере, когда срок уже получен, начинают колоться. — По манерам видно, что сосед у Батыра бывалый и попадает в такую обстановку не впервые.
— А ты-то сам за что? — спрашивает Батыр.
— Я? Я-то за чай.
— Как за чай?
— Да вот так… Ходил по вагонам, продавал индийский чай по своим собственным ценам. Но доказательств про спекуляцию серьзных против меня нет.
— Так ты что, проводником был?
— Был…
Заскрежетал ключ, дверь открылась и в камеру вошел старик-надзиратель с хлебом и ведерком похлебки.
— Обживаетесь? — благодушно произносит он, наливая миски. — Ничего, шибко не расстраивайтесь. Ведь раньше-то как говорили: от сумы да от тюрьмы…
Батыр с удивлением посмотрел на старого человека. Отодвинул миску с похлебкой:
— Спасибо, но не могу я такое есть. Желудок у меня больной.
— Это ты зря, мил человек. Завтра у меня выходной, а сменщик ух какой гонористый. И этого не получишь.
— Еще раз спасибо… Но лучше мне совсем ничего не есть, чем такое.
— Ну, как знаешь, — говорит старик на прощание и уходит со своим ведерком в следующую камеру.
Касыдаев берет из-под ломтя хлеба обрывок газеты. Читает: «Если вы думаете, что только один Генеральный секретарь должен принимать меры, ничего у вас не получится. Самое главное, чтобы народ управлял реально всеми делами в каждом коллективе и ставил на место все. Мы, наверное, переживем какое-то время, переболеем, может, даже и перессоримся кое с кем, но мы должны этого добиться».
С обрывком газеты в руках Касыдаев глубоко задумывается.
* * *
Причесывается перед зеркалом Чинара. Рядом стоит свояк с женой.
— Ну я этому прокурору жару задам, — грозится она. — Преступника нашли! Да этот «преступник» за свою «железку» душу отдаст. День и ночь при ней. Все время ускоряется да перестраивается. Про собственную жену напрочь забыл. А его в воровстве обвиняют. Обыск устроили! Стыдобище! А я-то, дура, тоже хороша: перепугалась, даже ордер на обыск не потребовала. Поверила Хитрову, что он государственные интересы защищает, да и Бакыту хочет помочь. А ведь это он личные счеты сводит.
— Ты не особенно шуми, Чинара, — увещевает свояк. — В их руках власть. Тише едешь — дальше будешь.
— Вот вы с Касыдаевым и приехали! По сто грамм выпили — кило неприятностей заработали. Батыр тем самым авторитет свой подорвал. Теперь на него каждый, кто им недоволен может бросаться, — продолжает Чинара, выходя на улицу и садясь в машину свояка.
* * *
Бурный разговор Чинары с прокурором.
— Да не знал я ничего, — оправдывается Молдокунов. — Без моего ведома это самоуправство произошло.
— Так какой же вы прокурор, если без вашей санкции пьяные милиционеры вваливаются в дом, без ордера делают обыск, бросают за решетку начальника станции?! Как будто мой муж ограбил почтовый поезд или похитил контейнер с золотом. А на вас, так и знайте, я жалобу уже отправила, — повернулась в сторону Баялиева разгневанная женщина.
* * *
Чинара со свояком подъезжают к воротам тюрьмы. К ним выходит Касыдаев. Видно, что он сильно ослаб, хотя старается держаться бодро.
— Ну что, шибко принципиальный руководитель?! Принял еще одно боевое крещение? Садись быстрее. Откармливать тебя срочно надо, — не скрывая радости, Чинара усаживает Батыра в машину.
* * *
Приемный покой железнодорожной больницы.
— Что-то зачастили вы к нам, Батыр Касыдаевич, — говорит старичок-врач, осматривая и выстукивая стоящего перед ним по пояс голого Касыдаева.
— Виноват… Да вот так получилось, — оправдывается Батыр.
— Режим вам надо обязательно соблюдать. Кушать свое¬временно. Волноваться поменьше.
— Недосягаемая роскошь для человека моей специальности, — устало улыбается Батыр.
— Так-то оно так, батенька. Да только организму вашему нет никакого дела до того, какую вы ему жизнь уготовили. В общем, полежите у нас недельки две. Подремонтируем. А потом уж сами решайте, в каком режиме вам жить дальше.
* * *
Касыдаев, блаженно валяясь в постели, лениво просматривает газету. Его сосед по палате, старичок с козлиной бородкой, донимает третьего больного с подвязанной челюстью и расквашенными губами.
— Нет, ты все-таки скажи, Боря: за что тебя так разделали?
— За идею пострадал, — шепелявит тот разбитыми губами.
— За идею? Это правильно, — риторически замечает Батыр. — За идею надо драться.
— Ну а сдачи-то будешь давать своим обидчикам? — не унимается дотошный старик.
— Не знаю… Пожалуй, нет. Не хочется снова сюда возвращаться.
— Значит, позиции твердой своей пока не имеешь. А идею всегда защищать надо!
— Да ведь сейчас не война. Конкретного врага определить трудно.
— Войны нет, но и мира тоже. Одна борьба кругом, — раздумчиво произносит Касыдаев, откладывая газету в сторону.
— Говорить, конечно, хорошо. А вот попробуй разберись, кто тебе друг, а кто враг, — посерьезнел парень.
— Разобраться можно. Было бы желание, — продолжает свои размышления Батыр. — Я так думаю: кто живет и работает только ради личной выгоды, тот и враг. Хотя бы потому, что он ослабляет общество. Тем и вреден.
— Опять у вас споры, — замечает вошедшая в палату нянечка.
— Не спор, Петровна, а диспут, сиречь обмен мнениями, — важно поясняет старичок.
В палату заглядывает Марат — сын Касыдаева. Батыр встает с постели, направляется к двери. Отец и сын выходят в сад.
* * *
— Как чувствуешь себя, папа?
— Сносно. Еще можно повоевать.
— Кончай, отец! Ну чего ты добился? Бросили в тюрьму. Опозорили. Допрашивают всех на станции. Как с несправедливостью бороться? Когда у них в руках вся власть!
— Ты божий дар не путай с яичницей, сын. Власть в руках таких людей временная. Я обо всем написал в ЦК — там разберутся.
— Хорошо бы. Но с большой высоты не всегда все видно.
— А мы поможем, чтобы увидели!
— Нет, вы только на него посмотрите… Угодил в больницу. Уголовное дело на него заведено, а ему все неймется. Тут бы, как говорится в русской пословице, «Не до жиру, быть бы живу».
— Слушай, сын, — приблизил Мурата к себе отец, — кто заложил тебе в голову такие мысли? Я ведь тебя такому не учил.
— Вокруг все так.
— Значит, в обстановке не разобрался. Анализировать ее не умеешь. Запомни, сын, твой отец — коммунист не по партбилету, а по убеждениям. И я, как могу, делаю то дело, что мне поручено. Потому что иначе нельзя — человечество живет в страшный период; никто не знает, что с нами может произойти через секунду. Пока войну сдерживает только наш крепкий кулак, о силе которого мы все должны заботиться. А в центре — партия, без которой мы бы все передрались и стали легкой добычей. Поэтому-то и надо бороться с Хитровыми и Фифанцевыми. Они разлагают государство и общество.
Увлеченные разговором отец и сын не заметили, как к ним подошли корреспондент и режиссер киногруппы.
— Сильные слова! Жаль, что их теперь уже невозможно ввести в наш фильм, — поздоровавшись, говорит режиссер. — Съемка ленты уже закончена. Фильм сдан.
— Здравствуйте, Батыр Касыдаевич, здравствуй, Марат, — приветствует отца и сына корреспондент. — Жаль, не могу руки пожать — заняты.
В руках корреспондента — большой арбуз. Смущенные тем, что их застали за спором, Батыр и Марат радостно отвечают на приветствия.
— Мы в курсе, Батыр Касыдаевич, того, что с вами произошло. Спешим порадовать: Восточное управление милиции на транспорте разобралось в вашем деле и прекратило его, — сообщил корреспондент. — Теперь надо наказать виновных.
Касыдаев выразительно посмотрел на сына: вот видишь, справедливость победила, говорит его взгляд.
— Я рад, папа! Ты победил. Но какой ценой…
— Так устроен мир, Марат. За справедливость надо бороться, — замечает режиссер.
* * *
Марат уходит. Мужчины устраиваются на траве и принимаются за арбуз.
— Сын у вас правильный, — делает режиссер комплимент Касыдаеву.
— Слабоват только. Жаль, что пока твердой позиции не имеет, не готов еще бороться со злом.
— Это не его вина, а, увы, всего нашего поколения. Как известно, больше любим говорить об успехах. А сколько на этом пути сделано ошибок, сколько судеб исковеркано, умалчиваем, — вступает в разговор корреспондент. — Именно это породило неверие. Молодежь видит, как часто слова старших расходятся с их делами. Хуже того, они прекрасно видят бессилие облеченных властью государственных лидеров, которые держат мир на грани войны и никак не могут договориться между собой. Отсюда и недоверие ко всему старшему поколению вообще и к окружающим в частности, — продолжает он свои рассуждения. — Отсюда — неверие, равнодушие, пассивность…
— К сожалению, это так, — соглашается Касыдаев.
— Мне думается, — продолжает развивать дальше свою мысль журналист, — что человечество напрасно целиком отвергло теорию Мальтуса о перенаселении Земли. Конечно, для нашего поколения — это пока не актуальная проблема, но для планеты в целом она назрела давно. Ведь именно перенаселение ряда стран порождает экономические, экологические и иные глобальные проблемы, решить которые, к сожалению, не может ни один общественный строй, ни какая бы то ни была научно-техническая революция, сколь совершенными их ни считать.
— Ну, это вы слишком, — возражает режиссер. — Слишком пессимистично.
— Слишком, говорите? Да посмотрите на мир повнимательней! — Возьмите хотя бы проблему защиты пресной воды. Сколько проделано на этот счет убедительнейших научных исследований, сколько на их основе написано обличительных статей! Но кроме разговоров да декларативных по сути своей решений, не делается ведь почти ничего. Мы прикидываем сроки, когда человечество может встретиться с внеземными цивилизациями. А выживем ли к этому сроку в своем собственном запущенном доме?
— Почему же тогда не бьют тревогу о проблеме перенаселения крупные общественные деятели, писатели, мастера искусств? — спрашивает Касыдаев.
— Вскользь о ней, конечно, упоминают… Но чтобы по-настоящему взяться за решение проблемы перенаселения — за эту идею никто пока не решается поднять голос. Вот такой невеселый вывод я для себя сделал.
— И что же остается? Истреблять друг друга? Ведь по Мальтусу единственным регулятором в борьбе за выживание являются войны...
— Ну зачем же так?.. — сокрушенно вздыхает корреспондент. — Со времен Мальтуса человечество в способах решения глобальных проблем продвинулось достаточно далеко. Ведь можно для начала взять рождаемость в перенаселенных регионах планеты под контроль ООН, убедить правительства этих стран возвести регулирование прироста населения в ранг государственной политики. Об экологических и национальных проблемах говорится много. Нет конкретных дел! А надо браться всерьез за перестройку человеческого общества, начиная с того, что можно делать уже сегодня. Например, активно пропагандировать трезвый образ жизни, на деле развернуть борьбу со спекуляцией и взяточничеством, следить за соблюдением органами правосудия законов социальной справедливости. Но государственные и общественные деятели все чего-то выжидают. Забыв, что на эту роскошь уже не остается времени. Вопрос стоит — как выжить?
Некоторое время собеседники молча осмысливают сказанное.
— Но ведь и политиков можно понять, — нарушает молчание режиссер. — Мы — люди капризные. Все можем истолковать по-своему, и тогда горе тому, кто, например, ратует за ограничение рождаемости. Вспомните попытку ввести институты демографического регулирования в Индии. У покойной Индиры Ганди были большие неприятности из-за этого. И кто знает, не за это ли ее саму лишили жизни?
— В этом замкнутом круге — крути не крути —
Не удастся конца и начала найти.
Наша роль в этом мире — прийти и уйти.
Кто нам скажет о цели, о смысле пути? — декламирует режиссер.
— Омар Хайям мудр, но безысходен, — комментирует прочитанное корреспондент. — А мы, ныне живущие, должны делать что-то доброе для себя и для будущего.
— Хотя бы для начала не драться в собственном доме, — грустно шутит Касыдаев.
— Не удастся! Причина конфликтов между людьми заложена в самой природе человека, в его вечной неудовлетворенности тем, что имеет. Помните, как надеялся Достоевский, что человек, став просвещенным, сумеет победить в себе зло? Но, к сожалению, время показало, что цивилизация, наоборот, обострила противоречия, сделала зло еще более изощренным, — подвел итог разговора корреспондент.
Эта беседа окончательно сблизила мужчин, закрепила их товарищество.
* * *
Прошел еще месяц. Как-то Касыдаев шел пешком из порта на станцию. Он любил эту дорогу вдоль берега озера. Здесь индустриализация соседствовала с почти девственной природой.
На глади озера плавали черные и белые лебеди. Меж ними суетились юркие чирки и вечно недовольные кряквы.
…Возле станции — вагон-клуб. Из репродуктора, установленного на его крыше, слышится музыка, чьи-то знакомые голоса. Показывают фильм. «Про него кино кажут, а он тут ходит!» — слышит Батыр голос собравшихся у клуба мальчишек, видимо, не попавших на сеанс и теперь ждущих следующего.
Батыр прислушивается к собственному голосу:
«Тяжело было. На станции скапливалось до тысячи вагонов. Столько же ожидало отправки в Рыбниково на других станциях. Они загромождали пути, мешали маневровой работе всего отделения».
Заинтересовавшись, Батыр входит в вагон-клуб. Тихонько устраивается на заднем сиденьи. Слушает:
«Здесь сумели в кратчайший срок, без дополнительных материальных затрат, резко сократить простои вагонов, ускорить их оборот, вывести коллектив станции в число передовых на сети железных дорог страны» — звучит голос диктора…
* * *
Жизнь на разных ее полюсах идет своим чередом. В лагере усиленного режима Нарлов, приставленный к конвейеру, шьет рукавицы. Его большие пухлые пальцы кое-как, неумело орудуют иглой.
Звенит звонок на перерыв. Все ринулись во двор. Нарлов устраивается на скамейке для курящих возле тюремной стены. Из-за нее явственно доносится шум дневного города.
— Ну и гири у тебя, пахан! Страшно смотреть, — заискивающе говорит юркий паренек, тот, что сидел с Касыдаевым в КПЗ. — А кожа нежная. Ты ведь машинистом работал?
— А ты думаешь, если машинист, то вечно с гаечным ключом ишачит? Прошли те времена. Мы теперь больше на кнопки нажимаем. К тому же дома о нас заботятся: чтобы выспался, покушал вовремя. Жены на этот счет получают в депо специальную инструкцию. Комиссии разные домой приходят, проверяют, как жены эти инструкции соблюдают. Так-то, дорогой! А ты говоришь — машинист…
Между тем сидящие на скамейке слева от Нарлова курильщики встают по одному и незаметно уходят за угол. Возвращаясь, они снова садятся на скамейку. Но теперь уже с правой стороны. Это называется «смотреть натуру».
Подходит очередь Нарлова. Он заходит за угол и припадает к окуляру в стене. В самодельный перископ просматривается часть улицы с тротуаром. Издалека приближается чуть полноватая молодая женщина с большим разрезом на юбке. Видны ее высоко обнаженные крепкие ноги. Лицо Нарлова багровеет, дыхание становится прерывистым.
— Кейф словил, мужик? — сочувственно спрашивает его сосед, когда он возвращается на скамью.
Нарлов вытирает лоб и как-то странно улыбается.
— Да понимаешь, сын у меня уже взрослый. Помощником машиниста ездит. А у меня дурь мужицкая никак не проходит. Как увижу, ажно в башке стучит…
— Дело понятное, земляк. А сын-то пишет?
Нарлов задумывается:
— Да что-то долго ничего о нем не слышу. Отвернулся от меня, что ли? А я скучать по нему стал. Раньше как-то не замечал за собой такого!
— На воле мы многого не замечаем, — в тон ему отвечает сосед.
* * *
Между тем вокруг Батыра вновь плетется паутина ин¬триг. Хитров и иже с ним решают, чтобы самим уйти от ответственности за самоуправство, во что бы то ни стало доказать вину Касыдаева. В этом заинтересованы и строптивые хозяйственники: в независимом поведении начальника станции они усматривают попытку подорвать их престиж, подняться даже выше партийных и административных органов, а их самих сделать его, Касыдаева, помощниками в выполнении производственных планов станции. А кому это надо? Ведь они сами желают руководить всем и, пользуясь вседозволенностью, карать непокорных.
Через день после приезда на станцию вагон-клуба пассажирским поездом в Рыбниково приезжают заместитель прокурора Ильясова и начальник ОБХСС Баялиев.
— Приехали мундиры спасать, — комментирует их появление дежурная по станции Айгуль, вместе с комсомольским лидером станции Петров Ивановым вышедшая встречать поезд. — Говорят, что прокурора сняли. Теперь вместо него эта фифа командует.
Ничего не подозревающий Касыдаев разговаривает на перроне с кем-то из клиентов.
— А ну-ка садись в мотоцикл, — приказным тоном заявляет Хитров, подойдя сзади к начальнику станции. — Побеседуем у меня в кабинете.
Ильясова и Баялиев садятся в стоящую у перрона «Волгу», за рулем которой сидит неизменный Стукачев.
— И откуда у человека столько спеси? — глядя на эту сцену обращается Айгуль к Иванову. — Я ведь этого Хитрова чуть ли не с пеленок знаю. В одном селе росли, в бедности послевоенной. Отец у него на фронте погиб. Мать у него как мать. А сам ох каким спесивым стал. На козе не подъедешь!
— Вот такие и творят беззаконие, — вздохнул Павел. — И самое странное — все им сходит с рук. Мой отец не зря говорит, что нахальство — второе счастье. А власть таким, пусть даже малую, доверять просто опасно.
* * *
Прокурора Молдокунова действительно сняли с работы. За пренебрежение профилактической работой, неоперативность в раскрытии преступлений, особенно связанных с хищением грузов, и другие дела. Ильясова временно исполняла его обязанности и «собирала голоса», чтобы остаться на посту прокурора. Хитрова она поддерживала давно, поэтому ордер на арест Касыдаева и обыск в его квартире подписала задним числом, когда Молдокунова уже не было.
Она никак не предполагала, что начальник следственного управления милиции на железной дороге прекратит дело, заведенное на Касыдаева. Но раз такое случилось — ей следовало, согласно должностным обязанностям, назначить служебное расследование и наказать виновных в превышении власти. Но, поскольку это было чревато нежелательными для нее последствиями — как же можно разрывать связи с «нужными» людьми! — она решила использовать неожиданно оказавшуюся в ее руках власть в иных целях.
— Я ознакомилась с вашим делом, Касыдаев, и приняла решение возобновить дело, — заявила она Батыру, как только он вошел в кабинет Хитрова. — Вам предъявляется обвинение по статьям 180, часть вторая и 178, часть первая. Подпишите подписку о невыезде. Кстати, советую вам еще до суда уволиться с должности.
— И вы полагаете, что вам сойдет с рук этот номер? — твердо взглянул в глаза Ильясовой Батыр. — Подписку о невыезде я, конечно, согласно закону вынужден дать. Что же касается моей дальнейшей работы — это решит руководство отделения и горком. Я ни в чем не виновен и смогу это доказать.
Забегая вперед, скажем, что Насыров и Кумашев, обиженные на Касыдаева за то, что «вынес сор из избы», пальцем не шевельнули, чтобы восстановить справедливость.
* * *
— Каков мерзавец! Все концы спрятал и даже вида не подает, что боится, — разочарованно произнес Хитров, когда Касыдаев вышел из кабинета.
— Хоть землю носом ройте, но найдите мне эти концы. Иначе сами пойдете под суд! — жестко отреагировала Ильясова. — Из-за вас с Баялиевым, Хитров, и я сама попала в опасную ситуацию. Если назначат служебное расследование и все раскроется, все слетим с должностей. Это как минимум!
— Что-нибудь да найдем обязательно. Не может быть, чтобы у начальника такой крупной станции да не был замаран хвост, — убежденно сказал Баялиев.
* * *
В служебную квартиру Батыра входит Чинара с огромным баулом.
— Какой же ты у меня ершистый и непрактичный, — сходу начинает она упрекать мужа. — Сколько я тебе говорила: будь обходителен, умей ладить с людьми, даже если они тебе неприятны. Неужели не мог дать квартиру Хитрову?
— На станции не было свободных квартир. Освобождалась одна, но ее нужно было отдать многодетной семье. А Хитров — холостяк, хотя утверждает, что семейный. Я проверил: с женой он давно в разводе. Сожительствует с Фифанцевой.
— Не твое это дело, — взвизгивает Чинара. — Лучше думай о том, что теперь с нами будет!
— Я невиновен. Но, конечно, пока власть в руках этой своры, может случиться всякое, — сдержанно отвечает Батыр.
— А что это за статья такая — 187-я?
— Взятка, — мрачно поясняет Батыр. — Фифанцева утверждает, что якобы за какую-то мифическую услугу она заплатила мне пятьдесят рублей. Срок по этой статье — от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества. Так что могут забрать и дом как личную собственность.
Какое-то мгновение Чинара стоит как громом пораженная. Вдруг ее красивое лицо жалко искажается, и она заходится в безудержном рыдании.
Батыр отрешенно наблюдает за ней. Он понимает, что жена жалеет не его, а дом, который они могут потерять.
— Прекрати. Лучше обратись к своим влиятельным друзьям, — наконец холодно советует он.
— Какие еще друзья? — враз остановив плач, настораживается Чинара.
— Те самые, с которыми ты… веселишься! — с трудом подавляет внезапно ожегшую его ярость Батыр.
Чинара вытирает мокрое лицо.
— Такие друзья не помогают, — начинает было она причитать, но вдруг прерывается. Вглядывается в потемневшие от пронзительной душевной боли глаза Батыра. Она поняла: ему все известно.
Батыр, глубоко вздохнув, наконец решается на давно обдуманное.
— Подавай, Чинара, пока не поздно, на развод. Ты предала меня, опозорила мою честь. Да ладно. Делай, как я сказал, чтоб нищей с детьми не остаться.
Плечи Чинары вновь сотрясает мелкая дрожь, она заходится в рыданиях. Батыр уходит в другую комнату и берет аккордеон…
* * *
В лагере на знакомой скамье для курящих сидят Нарлов, Хамов и прибившийся к ним юркий парень. Подходит дежурный из заключенных с повязкой на рукаве. В его руках пачка писем.
— Ну, зэки, плясать начнем или просто так раздавать будем? — обращается он к моментально сбежавшейся к нему толпе.
— Конечно плясать, — радостно кричит Нарлов. — А то затухнем тут совсем.
— Ох, пахан, у тебя и замашки, — восхищенно глядя на Нарлова, восклицает юркий парнишка. — А вдруг там что-нибудь такое?..
— Непокрытов, — выкликает дежурный, вынимая из пачки первое письмо. Сквозь толпу пробивается хмурый раскосый мужик. Угрюмо отбив что-то похожее на чечетку, получает конверт.
— Нарлов, — выкликает дежурный, — тут для тебя такой пакет… Фотки наверное.
— Э-эх, где наше не пропадало, — рванулся с места могучий Нарлов. Оторвав замысловатое коленце, получает пакет и садится в сторонке.
Раздача писем продолжается…
— Ой-ей... Ой-е-еой… — раздается вдруг.
Все оглядываются. Это, упершись лбом в забор, страшно стонет Нарлов.
— Что случилось, пахан? Что случилось?! — Трясет его за плечи подбежавший к нему юркий парень.
— Петька! Петька мой сгорел… Ой-е-ей… — стонет Нарлов. — И вот только сейчас сообщили, суки… — Из рук его выпадает фотография сгоревшего тепловоза.
— Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал, — угрюмо комментирует худой долговязый зэк.
Нарлов поднимает фотографию и, немного успокоившись, продолжает читать письмо.
— Сука Кобзев! Он ведь в тот вечер со мной в карты резался, а вагон свой, кое-как застопорив, бросил. Он и покатил… — поясняет Нарлов случившееся. — Жена пишет, что гуляют они теперь вовсю с этой проституткой Фифанцевой. Как ни в чем не бывало. А Петьки… Петьки моего больше нет! — он вновь заходится в рыданиях. — Посажу… Посажу гада, — доносится сдавленный голос.
* * *
Заведующий транспортным отделом ЦК партии республики Хайдаров внимательно слушает Касыдаева.
— Я рассказал вам все, Элен Абдуватович. Извините, что занял столько времени.
— Это ничего. Мы обязательно разберемся. Главное, не отчаивайтесь, Батыр Касыдаевич. Старайтесь сохранить рабочее настроение.
— Теперь оно зависит от вас, — с надеждой в голосе произносит Батыр.
— Понимаю, — кивает головой Хайдаров и снимает телефонную трубку. — Людмила Николаевна! Зайдите, пожалуйста ко мне.
В кабинет входит инструктор отдела Пучкова.
— Знакомьтесь, начальник железнодорожной станции Рыбниково Батыр Касыдаевич Касыдаев; инструктор отдела Людмила Николаевна Пучкова, — представляет их друг другу Хайдаров. — Она будет разбираться в вашем деле.
— Идемте ко мне в кабинет, Батыр Касыдаевич, — приглашает Пучкова.
Оставшись один, Хайдаров звонит заведующему отделом административных органов ЦК Нурову.
— Абжан Абдуразакович, тут у меня сейчас начальник станции Рыбниково был. Касыдаев… Запиши фамилию. Ты помнишь нашумевшее дело с хищением грузов?
— Ну как же… Отлично помню!
— Так вот. Касыдаев принял станцию после того, как главных преступников пересажали. Но остались их дружки, родственники. Пока там был первым секретарем горкома Чекиров, они сидели тихо. Теперь вновь подняли головы. Мутят воду. Завели в коллективе групповщину. Касыдаева за принципиальность и добросовестность поедом едят. Воровать, видите ли, он им не дает. К сожалению, местные партийные и административные органы в этой ситуации оказались не на высоте. По своей части я разберусь, а тебя прошу досконально проверить это дело по линии прокуратуры.
— А сам-то Касыдаев, как руководитель, стоящий? — уточняет Нуров.
— Если бы у нас на транспорте все руководители были бы, как он, у меня бы голова не болела.
* * *
Касыдаев идет центральной улицей столицы. Заходит в парк. Устало присаживается на скамейку и зажимает рукой пронзенный острой болью живот. Вновь начала напоминать о себе болью заглушенная язва желудка. Сказываются нервные перегрузки, скверное, когда и как придется, питание.
* * *
Батыр заходит к начальнику отделения дороги Насырову с намерением откровенно посоветоваться, найти у своего бывшего сокурсника участие и понимание. Но его встречает холодный прием. Насыров даже не приглашает его присесть.
— Ты все еще здесь прохлаждаешься? Следствие может длиться долго. А вагоны не ждут, станция требует оперативного руководства.
— Да я это понимаю, — соглашается Батыр. — А вот организм никак не хочет понимать. Слабость какая-то… Даже сил нет ходить. Боюсь, что дело снова кончится больницей.
— А это уж как врачи решат, — Насыров поднимается с кресла, давая понять, что разговор окончен.
С тяжелым чувством уходит Касыдаев от начальника отделения. Но он еще не догадывается, что бывший сокурсник предал их дружбу окончательно.
Насыров тем временем звонит главврачу железнодорожной больницы:
— Рубен Израилевич, здравствуй, дорогой! Насыров… Тут вот какое дело: к тебе должен подойти Касыдаев. Ты ведь знаешь, что на него уголовное дело заведено. Вот, видимо, и хочет у тебя отлежаться. Ты посмотри повнимательней… Обстановка на станции требует, чтобы начальник со своего поста не отлучался.
* * *
Не подозревая, что Насыров уже нанес ему удар в спину, Батыр заходит к главврачу.
— Что-то совсем здоровье сдает, Рубен Израилевич! А тут еще милиция на меня опять насела. В общем, накладывается одно на одно. Подлечиться бы мне не мешало.
Главврач Кован сочувственно кивает головой:
— Хорошо, идите к Сидорову! Он ведь вас лечил, знает ваши болячки, ему и решать.
Едва Батыр переступил порог кабинета, Кован набирает телефон Сидорова:
— Павел Петрович, сейчас к вам зайдет начальник станции Касыдаев. Да-да, ваш постоянный пациент… Решите, нужно ли его госпитализировать. Вообще-то обстановка у них на станции сложная. Руководство настаивает, чтобы Касыдаев прошел курс лечения амбулаторно…
* * *
Тот же старичок-врач выслушивает Касыдаева.
— Что-то опять хрипы у вас появились… Анализы неважные — наверное, нерегулярно питаетесь, волнуетесь слишком часто. А ведь организму, батенька, никаких дел нет до ваших забот. Он будет верно вам служить только тогда, когда вы его уважать научитесь. Не перегружать, питать…
— Работа у меня такая, Павел Петрович! Не позволяет полностью выполнять ваши рецепты. Транспорт все время в движении, а начальник станции привязан к нему днем и ночью. А обстановка постоянно меняется. Как тут без волнения?
— Тогда менять надо работу. И вот еще что, не могу я сейчас уложить вас на лечение в стационар…
Касыдаев вопросительно смотрит на доктора.
— Вынужден сказать вам, батенька, по секрету, — переходя на шепот, смущенно поясняет врач. — Имею на этот счет специальное указание. Вы уж простите меня великодушно…
— Понимаю, Павел Петрович, понимаю. Не буду настаивать. До свидания! — сам стесняясь положения, в котором оказался, прощается Касыдаев с врачом и, сутулясь, выходит из кабинета.
* * *
Каждый из нас рано или поздно испытывает горечь разочарования от несовершенства и непостоянства человеческих отношений. Конечно, многое испытал на капризной стезе собственной судьбы бывший детдомовец Батыр Касыдаев. Но чтобы вот так беспардонно обошлись с ним знакомые люди, о которых у него всегда было только хорошее мнение… Нет, к такому Батыр не был готов.
«Только закон должен регулировать наши взаимоотношения», — вспомнил Батыр свои собственные поучения и, махнув рукой на свою ведомственную клинику, врачи которой забыли данную ими клятву Гиппократа, обратился в Республиканскую консультативную поликлинику, где его должны были понять только как больного.
— Немедленно в стационар, — закончив осмотр, скомандовал врач, к которому направили Батыра. — Вас надо основательно пролечить… Очень уж вы запустили свою болезнь. Как только вы еще на ногах держитесь, — ворчал доктор, выписывая Батыру направление в больницу.
* * *
Возмездие настигло Кобзева. Нарлов сделал заявление, и через день составителя арестовали. К станции подошел «воронок» и Хитров с помощником-старшиной повели арестованного к машине.
— Достукался все-таки сволочь, — не удержалась от комментария Айгуль, когда дверца машины захлопнулась. — Сколько меня из-за него таскали на допросы. Я ведь думала, когда крушение произошло, что он в этот момент на реалбазе был. А он, оказывается, в карты играл с Нарловым. А тот тоже хорош! Сознался только тогда, когда узнал, что из-за дружка сын погиб. Вот ведь люди какие!
— Теперь Батыру Касыдаевичу станет немного полегче работать, — согласился Павел Иванов, дежуривший с Айгуль в одной смене.
— Не забывай про Киргизбаеву и ее подпевал, — Айгуль кивает в сторону идущей по перрону бывшей начальницы. — Она хочет устроить сюда начальником станции свою дочку. Та закончила железнодорожный институт и сейчас работает где-то в Сибири. А Касыдаева во что бы то ни стало убрать.
— Так она же с работой вряд ли справится. За месяц, что Касыдаев в больнице, простои вагонов опять подскочили вдвое, — замечает Иванов.
* * *
Касыдаев со свертком в руках выходит из пассажирского поезда. Наконец-то его выписали из больницы.
— Здравствуйте, Батыр Касыдаевич. Подлечили вас? Вот и славно! — радостно приветствуют начальника станции Айгуль, Павел Иванов и другие работники смены.
Батыр походит к ним, здоровается, благодарит за участие. Но не задерживается — для общения будет время. Он чувствует себя скованно, ведь еще не закончено следствие по заведенному на него уголовному делу.
Да еще совсем не к месту подоспела Фифанцева:
— А у нас в ваше отсутствие корреспондент из «Гудка» побывал. Интересовался, почему вновь резко увеличились простои вагонов. Вот уже и статья вышла, — она протягивает Батыру свежий номер газеты.
«Предел нажима» — бросается в глаза заголовок публикации. «Неожиданно и резко сдал позиции коллектив станции Рыбниково, совсем недавно блиставший успехами — читает Касыдаев начало текста. — Задерживается выгрузка прибывших составов. Простои и статнагрузка снизились до 80 – 90 процентов от плановых показателей. Об этом с тревогой написал в своем письме в редакцию машинист маневрового тепловоза Жумабек Торокулов».
Тяжело вздохнув, Касыдаев бегло просматривает статью. В глаза бросается абзац: «Недавно по республиканскому и Центральному телевидению был показан документальный фильм «Хозяин станции», посвященный славным делам коллектива станции Рыбниково. Все в нем — правда, но эта правда — о прошлом. Сегодня здесь можно снимать разве что сюжет для сатирического киножурнала «Фитиль». Донельзя захламлены междупутья, простаивают неделями неразгруженные вагоны. И как ни странно — это результат действий руководителя. Ничего не скажешь — начальник станции Касыдаев требователен, строг и способен деятельно бороться с недостатками. Но вот беда — он не сумел наладить контакт с рабочими. Итог печален — разлад технологического процесса и развал коллектива».
Касыдаев уходит, так ни слова и не сказав.
— Стыдно! В глаза человеку смотреть не могу, — говорит, глядя ему вслед, Павел Иванов. — Нет, нельзя больше отмалчиваться. Завтра соберу наш комсомольский комитет. Все обсудим, надо наконец этих паскудников вывести на чистую воду.
* * *
Одиноко бредут по вечернему берегу Иссык-Куля двое — взрослый и ребенок. Взрослый молчит, думая о чем-то своем. Молчит и малыш, сочувственно посматривая на отца.
Внезапно набегает шальной вихрь и водная гладь сразу темнеет. Закружились появившиеся из-за гор тучи, оплыли неопрятными черными лохмами и, не в силах сдержать накопившуюся влагу, разрешились со стоном и грохотом водными потоками.
Промокшие до нитки вбегают в квартиру Батыр и Айдос. Чинара хозяйничает на кухне, но, бросив все дела, протягивает Батыру синий конверт с грифом: «Прокуратура республики». В конверте небольшой бланк с ведомственными атрибутами. Текст документа гласит: «Товарищ Касыдаев Б. К., уголовное дело, заведенное на Вас, прекращено из-за отсутствия состава преступления…»
Батыр опускается на стул и несколько минут сидит с за¬крытыми глазами. Перед мысленным взором чередуется калейдоскоп недавних событий и лиц: старичок-врач — «Вашему организму нет дела до ваших забот». Откуда-то всплывают слова Чинары: «Зачем тебе эта работа?! Ни выходных, ни проходных». И слова из газетной статьи: «Как ни странно — это результат действий руководителя… Не сумел наладить контакт с рабочими».
* * *
В лагере усиленного режима колонна заключенных марширует, распевая все ту же песенку: «Как же ты сюда залетел, соловей-пташечка…» Возле ворот стоит небольшая группа вновь прибывших. В ней — Кобзев. Новоприбывших заводят во двор.
— Раз-зойди-ссь! — раздается зычная команда.
Кобзев настороженно смотрит на Нарлова. Тот подходит неторопливо.
— Ну что, землячок? Крепка Советская власть, добралась и до тебя? Прибыл, сука, ну так получи! — гневно выдыхает Нарлов и, сбив мощным ударом Кобзева с ног, начинает пинать сапогами. — Гад ползучий! Сына моего сгубил...
К ним бросается охрана.
* * *
В красном уголке собрался станционный комитет комсомола.
— Товарищи, сегодня у нас вопрос всего один и неплановый: разбор обстановки, сложившейся на станции и оказание помощи в наведении порядка начальнику станции Батыру Касыдаеву, — открывает заседание секретарь комитета Павел Иванов. — Наш разговор и решение, которое примем, прошу не разглашать. Слово для сообщения предо¬ставляется дежурной по станции, члену комитета Айгуль Молдобаевой.
— Я скажу кратко. Все мы теперь видим, что Батыра Касыдаевича преследуют совершенно напрасно, — начинает свое сообщение Айгуль. — Мы конечно не знали вначале, за что на него заводили уголовные дела. Но теперь-то разобрались. Поняли, с какой целью все это делалось. А ведь могли бы подать голос и раньше. Что мы делали, когда хитрец и клеветник Торокулов и Киргизбаева обливали перед корреспондентом лежащего в больнице Батыра Касыдаевича грязью? Мы отмалчивались. Надеялись, что журналист навестит его в больнице, вы¬слушает… Но он этого не сделал и на всю страну ославил хорошего руководителя. Мы ведь знаем, что дело обстоит вовсе не так, как описано в статье. Мешают работе Киргизбаева, Торокулов, Фифанцева… Привлекли в помощники Хитрова. Знаем, а молчим! Хотя отлично видим, что, когда Касыдаева нет, работа не ладится. Мне, как дежурной по станции, это отлично видно.
— Кто хочет высказаться? — спрашивает Павел Иванов.
— А что еще говорить? Айгуль все правильно сказала! — зашумели комсомольцы.
— Значит, обстановка ясна, — резюмирует Павел. — Я где-то недавно прочитал, что в наше время новому руководителю легче навести порядок там, куда его присылают, чем удержаться на этом посту. И это действительно так. Мы с вами знаем, что на станции сложилась группировка, для которой Касыдаев как кость в горле. Поломал он им сладкую жизнь. Не позволяет бездельничать, работать спустя рукава, подворовывать. Поэтому они и хотят любым путем от него избавиться. Не исключено, что могут решиться и на физическую расправу. Но мы не располагаем доказательствами. Предлагаю поэтому создать чрезвычайный оперативный комсомоль¬ский отряд по борьбе с жуликами и клеветниками. Действовать будем пока негласно…
* * *
Ночь. Касыдаев обходит станционное хозяйство.
Вагонов опять скопилось множество, и маневровая работа идет из рук вон плохо. В районе степного причала он замечает женскую фигуру, осторожно пробирающуюся между вагонами. «Фифанцева», — догадывается Касыдаев. Он прижимается к ближнему пульману и наблюдает за происходящим.
Из кабины тепловоза с прицепленной к нему уставленной контейнерами платформой спускается Торокулов. В руках у него ломик. Вместе с Фифанцевой они взбираются на платформу.
«Давай быстрее, пока никого нет» — доносится до него голос Фифанцевой.
Торокулов отжимает ломиком слегка отогнутую дверную створку контейнера.
Фифанцева просовывает руку в образовавшуюся щель и что-то нашаривает там. Вынимает несколько норковых шкурок и поспешно сует их в сумку. Просовывает руку опять.
— Ты что творишь, Торокулов?! — кричит Касыдаев, бросаясь к грабителям.
От неожиданности рука Торокулова дрогнула, нажим ослаб и дверь контейнера зажала руку Фифанцевой, как капкан. Торокулов пытается освободить подельницу, но поздно — уже подбежал Касыдаев.
— Ой, рука, руку зажало! — истошно вопит Фифанцева. — Да помогите же кто-нибудь!
Касыдаев молча налегает на ломик. Торокулов, выдернув из-за голенища разводной ключ, наотмашь бьет его по голове. Второй удар нанести не успевает, — руку заламывают подоспевшие комсомольцы.
* * *
Касыдаев с забинтованной головой лежит на больничной койке. Возле него жена, комсомольцы, кинорежиссер, корреспондент. Батыр с трудом приподнимает веки. Вглядывается в пришедших, узнает. Губы чуть кривятся в попытке улыбнуться.
— Хорошая новость, Батыр Касыдаевич, — наклоняется над ним журналист. — Газета «Правда» здорово отстегала в своей статье «Не разобравшись в обстоятельствах» газету «Гудок» за необъективность и искажение фактов в статье «Предел нажима». Ваше доброе имя восстановлено!
Батыр протягивает руки товарищам. Они осторожно при¬под¬нимают его, Чинара подкладывает под плечи мужа подушку. Поняли его друзья. Понял Иссык-Куль, сам обиженный человеческой непорядочностью и коварством, иссушающими и загрязняющими его светлые воды.
Яростно бьются о пирс его волны…
1990 – 1992 гг.
НАЧИНАЛОСЬ
С КУКОЛ...
ЗАБЫТЫЙ КОНТЕЙНЕР
В наше время никого не удивишь детективными историями. Но эта…
Не раз случалось, что в контейнерах не хватало вещей или загружали в них не то, что положено. Оказывались на платформах контейнеры без дна и, естественно без товаров. Но чтобы исчез целый контейнер с товаром — такого еще не случалось. Было над чем поразмыслить работникам железнодорожной милиции.
Впрочем, все по порядку. На имя начальника линейного отдела милиции станции Пишпек В. П. Зотовича поступило служебное заявление от заместителя начальника станции Пишпек по грузовой работе. Он сообщал, что по железной дороге в адрес Пржевальской межрайбазы был направлен контейнер № 404796, в котором, согласно накладной, должны были находиться светильники Фрунзенского опытного завода электровакуумного машиностро¬ения. Однако, когда в Пржевальске контейнер открыли, оказалось, что он пуст. Проверка выяснила, что контейнер под этим номером должен был поступить на межрайбазу не из Фрунзе, а с Кировабадского коврово-суконного комбината Азербайджан¬ской ССР.
На следующий день Зотович получил новое заявление. Теперь уже от директора Пржевальской межрайбазы, который просил найти ковры. Деньги за них база перечислила полгода назад. В Пржевальск и Кировабад выехал работник железнодорожной милиции. Заняться делом о контейнерной площадке Зотович поручил старшему инспектору ОБХСС Алексею Шкваро.
Шкваро предстояло выяснить: отправлялись ли вообще ковры для Пржевальска из далекого Кировабада. Надо было проследить путь контейнера от станции отправления до станции назначения. Командированный на комбинат старший лейтенант милиции Захаренко выяснил, что контейнер № 404796 действительно был загружен коврами. Были опрошены железнодорожники станции Рыбачье, передававшие контейнер Иссык-Кульскому пароходству, работники пристаней и теплохода, на котором он транспортировался. Пломба была цела, и контейнер ни у кого не вызывал подозрений.
Оставался Пишпек, где, судя по документам, произошла загрузка контейнера отсутствовавшими теперь светильниками. Над этим ребусом капитану милиции Шкваро и предстояло ломать голову.
О работниках ОБХСС много написано, но с делами железнодорожной службы по охране социалистической собственности многие читатели мало знакомы: о них еще предстоит рассказать.
Нельзя сказать, что работники ОБХСС транспортной милиции отличаются чем-то особенным от своих коллег по профессии. Но разница в специфике работы, конечно, есть. Страна наша огромна, железных дорог — сотни тысяч километров. И нет в СССР ни одной отрасли народного хозяйства, которая не пользовалась бы услугами железнодорожного транспорта. Многими тысячами хозяйственных договоров связана железная дорога с промышленными предприятиями, колхозами, совхозами, ведомствами и их организациями. По железной дороге перевозится основная масса материальных ценностей страны. Естественно, охрана их требует масштабности и хорошего знания многочисленной документации.
За годы работы в транспортной милиции Шкваро досконально изучил делопроизводство. Но кто может предвидеть, какой неожиданный ход сделает преступник?
…Шкваро захлопнул толстую папку с путевыми листами водителей первой Фрунзенской грузовой автобазы, обслуживающей контейнерную площадку станции Пишпек, и задумался.
Итак, собраны все путевые листы водителей, работавших в ночь с четвертого на пятое мая. Именно в это время был отправлен контейнер, якобы загруженный светильниками. Водители — они же и экспедиторы. Придется беседовать с каждым в отдельности, искать на контейнерной площадке человека, который запомнил именно эту ночь. Месяца два уйдет, наверное, на это. Однако дело не ждет, и Шкваро отправился на контейнерную. Здесь — обычная суета. Зашел к заведующей.
— Как денек, Мария Николаевна?
— Как обычно. Сегодня в обороте более тысячи контейнеров. Еле справляемся.
— Да, нелегко, — посочувствовал Шкваро, оглядывая тесную комнатушку заведующей. Здесь нечем было дышать. За окнами плавила асфальт сорокаградусная жара.
Задав еще несколько вопросов, Алексей заглянул в комнату приемосдатчиц. На замызганных столах неаккуратно разбросаны грязные документы. В двери комнаты то и дело входили и выходили люди. Похоже, что никому и дело не было до важной документации.
— Ну и порядочек, — про себя усмехнулся Шкваро.
Он уже не раз намекал приемосдатчицам, что надо бы обращаться с бумагами поаккуратнее. Однако ни они, ни администрация с ним не соглашались. Правила, мол, такие заведены по всей сети железных дорог, и изменить ничего нельзя. «Возможно, они и правы, — про себя размышлял Шкваро — Условия на контейнерной трудные: работа идет круглые сутки, ситуация постоянно меняется. Так что, возможно, видимый беспорядок есть удобная форма порядка. Конечно, есть и заинтересованные люди, которых устраивает этот кавардак. И действуют они, очевидно, сообща. Но это только предположения. А мне нужны точные доказательства, логика бесспорных фактов».
Кое-чем капитан уже располагал. Еще в начале «ковровой» истории он побывал на электровакуумном заводе и выяснил, что контейнер № 404796 светильниками не загружался. Не было в заводских документах и наряда на контейнер. Значит ковры из него кто-то где-то выгрузил и направил пустой контейнер по прежнему адресу, но по другой накладной. Поскольку документ был со штампом Бишкека, здесь и надо было искать концы.
Первой он пригласил на беседу приемосдатчицу Юрову. Женщина пришла явно встревоженная. На станции уже знали о хищении.
Шкваро попросил Юрову вспомнить дежурство в ночь с четвертого на пятое мая.
— Да как же я вспомню, — всплеснула та руками. — С тех пор два с половиной месяца прошло. А за смену так намотаешься…
— Припомните все-таки, — настаивал Алексей. — Вот, судя по документам, в ту ночь вы вышли на работу не по своему графику. Дежурить должна была старшая приемосдатчица Мария Беляева.
— А!.. Так это та ночь. Как же, помню, — оживилась Юрова. — Я тогда гостей ждала, а меня на работу вызвали. Сказали, что Маша срочно уехала в Алма-Ату.
— А контейнеры в Пржевальск тогда отправляли? — и Шкваро показал женщине накладные, датированные тем числом.
— Кажется, да. Но сколько — не помню.
Капитан напомнил, что в ту ночь было отправлено в адрес Пржевальской межрайбазы четыре контейнера. С каких машин они были сняты — Юрова не помнила.
Шкваро опросил всех водителей, работавших четвертого мая, весовщика, стропальщиков и крановщика. Никто из них не мог вспомнить, с какой машины был снят и погружен на железнодорожную платформу разыскиваемый контейнер.
Некоторую ясность внес гонщик машин Фаст. (Есть такая должность на контейнерной. В обязанности гонщика входит подгонять ночью, когда водитель на отдыхе, груженые машины под кран.) Он рассказал: в ночь с четвертого на пятое мая он подал на разгрузку автомобиль 39-94, на котором стояло четыре контейнера. Водителем-экспедитором на этом автомобиле работал Олег Мельник.
Капитан сразу вспомнил, что прежде уже встречался с этим водителем. Тогда Мельника задержали на проходной Киргиз¬ского камвольно-суконного комбината. Под сиденьем в кабине его грузовика оказался рулон ткани. Несмотря на вещественную улику, вину Мельника тогда доказать не удалось.
Шкваро тогда был удивлен выдержкой водителя и толково составленной объяснительной, которая и помогла Мельнику уйти от ответственности. Не признал Мельник свою вину и на этот раз.
— Ничего не знаю об этой истории, — заявил он.
Поняв, что продолжать дальше разговор бесполезно, Шкваро решил тщательно подготовиться к следующей встрече. За¬требовал характеристику Мельника с места работы, послал накладную на экспертизу.
…Прошло дней десять. Обычно немногословный и тактичный Олег Мельник стал раздражительным и грубым. А руководство автобазы охарактеризовало его так: «Олег Афанасьевич Мельник, 1938 года рождения, в общественной жизни коллектива в последние два года не участвует. Будучи прежде ударником коммунистического труда, исполнял обязанности бригадира смены. От этой должности освобожден за взятку».
Опыт подсказывал Алексею Шкваро, что люди, подобные Мельнику, сознаются в своем преступлении только тогда, когда оно абсолютно доказано и деваться уже некуда. Старший инспектор ОБХСС капитан Шкваро встретился на этот раз с опытным и хитрым противником. Против него нужны были факты и только факты.
Мельник умел ладить с окружающими. Природа наделила его твердым характером и практичным умом. С кем попало Олег близко не сходился, взгляды свои первому встречному не высказывал. Женился, только когда перевалило за тридцать. Воспитывает двоих детей. Заработок — 400-600 рублей в месяц. Почти не пьет. Большой кирпичный дом, оставшийся от родителей — полная чаша. На контейнерной площадке Мельник пользовался авторитетом.
Давно к нему приглядывалась старшая приемосдатчица Беляева. Как-то она попросила у него взаймы триста рублей. Сумма немалая. Но Олег, нимало не задумываясь, дал. Щедрость однако, как вскоре выяснилось, не была бескорыстной. Беляева была нужна Олегу для дела, которое он давно задумал. За шесть лет работы на контейнерной Мельник до тонкостей изучил механику доставки и отправления грузов по железной дороге. Поэтому в успехе задуманного он не сомневался.
В один из праздников у Олега собрались гости. Была среди приглашенных и Беляева. Застолье было в полном разгаре, когда он позвал ее в другую комнату.
— Есть у меня, Маша, один план, — начал Олег. — Давно хотел обсудить его с тобой. Хочу сыграть по крупному, но наверняка. Ты знаешь, что ковры — это же деньги. Вот и предлагаю: давай один ковровый пятитонник оставим без документов, а я вывезу его и продам.
Беляева колебалась, но жажда поживиться взяла свое…
Незаметно уничтожить документы на прибывший контейнер не представляло труда. Никто за них не расписывался и персональной ответственности не нес. Куда труднее было вывезти контейнер, продать товар и замести следы. Требовался точный расчет.
…Разговор с Мельником Беляева не забыла. И как-то в конце смены подошла к его машине.
— Помнишь, о чем в гостях у тебя говорили? — без предисловий спросила она. — Помнишь? Ну так вот: давай начнем. На 82-й отметке стоит контейнер № 404796. Неделю назад я уничтожила документы на него. Пока груз никто не ищет. Можешь действовать.
— А ковры откуда? — уточнил Мельник.
— Из Кировабада.
Оба знали продукцию этого известного во всем мире коврового комбината.
— Не будем спешить, — решил Мельник. — Пусть контейнер пока постоит. Проверим, не разыскивают ли его хозяева. А я тем временем подыщу оптовых покупателей.
Только спустя четыре месяца Мельник сообщил Беляевой, что в ночь с четвертого на пятое мая он вывезет контейнер. Беляева в ту ночь должна была дежурить.
Утром третьего мая Мельник захватил авоську и отправился за покупками на рынок. Помидоры и редиска его мало интересовали. Предприимчивый делец искал опытным глазом возможных покупателей ковров. Мельник быстро определил их. Они не стояли за прилавками. Но по определенным признакам — осанке и манерам, дорогой, но безвкусно подобранной одежде — можно было понять, что хозяевами разложенных на прилавках товаров — являются именно они.
Мельник уверенно подошел к ним.
— Ящик помидоров возьму, земляки. Только, чтобы без обмана. Выберите самые хорошие…
«Земляки» быстро оценили друг друга. Завязался разговор. Мельник представился снабженцем с неограниченными возможностями, который может достать все, что угодно. «Земляков» интересовали именно ковры.
— Хоть целый контейнер, — авторитетно пообещал Мельник, отведя их в сторону. — Только, само собой, с накладными расходами.
В каких процентах эти «накладные расходы» будут выражаться, договорились быстро. Встречу назначили на следующий день…
Мельник прекрасно знал, что в этот «следующий» день ему предстоит развозить контейнеры. На заводе электровакуумного машиностроения он должен взять три контейнера с грузом. Документы на них он получил, но на погрузку не встал, а вернулся на контейнерную площадку.
Теперь предстояло самое трудное — незаметно вывезти «забытый» контейнер.
Наступил час обеденного перерыва. Мельник планировал провести операцию именно в это время, когда ослабевает контроль. В конторке он взял документы на три контейнера, которые должен был отвезти на базу Текстильторга.
— Загрузи меня, пожалуйста. Опаздываю! — попросил он крановщика.
— Бывает, — согласился тот. — Показывай, какие брать.
Вообще-то погрузкой в этот день должна была руководить весовщица Горова, но ее в этот момент поблизости не оказалось. Мельник сам показал стропальщикам, какие контейнеры следует грузить. Но вместо трех контейнеров, на которые у него имелись документы, он погрузил четыре. Один из них был под уже известным нам номером — № 404796.
Следующий этап — проходная. Как бы беспечно, не спеша, он зашел в будку контрольного пункта. Приемосдатчицы, одновременно выполняющие на контейнерной площадке обязанности охранниц, как раз сели обедать. Мельник показал им накладные.
— Езжай, давай, — отмахнулась от него старшая.
Беспрепятственно вырулив за ворота, Мельник притормозил возле рынка. Там он быстро нашел своих новых знакомых и условился встретиться с ними на перекрестке с трассой вблизи села Маевка в три часа дня.
Итак, дело шло хорошо. Даже лучше, чем по плану, который Мельник тщательно готовил в течение почти четырех месяцев. На базе Текстильторга он, согласно документам, выгрузил три контейнера, а с оставшимся, четвертым, поехал к месту назначенной встречи. Действовал он смело, но осторожно. Ведь предстояло встретиться в пустынном месте с двумя почти неизвестными людьми и получить крупную сумму денег.
Остановив машину там, где она не была видна с дороги, Мельник снял с контейнера пломбу, вынул опись товара. В ней значилось, что в контейнере находятся ковры, общей стоимостью 12888 руб. 24 коп. «Навар» обещал быть внушительным.
Вскоре подъехал грузовик без номера.
— Смотреть товар подходи кто-нибудь один, — приказал Мельник.
Подошел коренастый мужичок, открыл дверь в кузов, деловито покопался в коврах, прочел опись. Мельник, со свинчаткой, зажатой в руке, наблюдал за ним, облокотившись на ступеньку кабины.
— Отдаю за пятнадцать тысяч, — негромко сказал он, когда осмотр товара закончился.
Посовещавшись, перекупщики согласились.
— Деньги на кон! Выгружайте ковры! — лаконично распорядился Мельник.
Оставшись один, он повесил пломбу на прежнее место, обмотал мягкой тряпкой и аккуратно зажал плоскогубцами.
Внешне она теперь выглядела вполне исправной.
К концу дня Олег подкатил к контейнерной площадке. Постоял возле пропускного пункта и, не дождавшись Беляевой, крикнул:
— Маша, выдь на минутку!
— Нет ее, — ответила вышедшая из будки Юрова.
— Как нет? Смена то ее.
— В Алма-Ате она! Срочно уехала…
Мельник лихорадочно соображал, как же быть дальше. Пустой контейнер стоял на машине. Решение пришло быстро. Поставив грузовик в ряд с другими контейнеровозами, он достал чистую накладную и вписал в нее номер пустого контейнера. Документы оставил в кабине. И ночью контейнер из Кировабада был отправлен в Пржевальск.
…Шли дни. Мельник сказал Беляевой, что продал ковры за девять тысяч. И прошло еще двадцать дней, прежде чем он передал ей четыре тысячи рублей.
…Утром в кабинете начальника линейного отдела милиции шло очередное оперативное совещание. Надо было окончательно утвердить намеченный план мероприятий.
— Упрекают нас в неоперативности, Алексей Никитич, — обратился к капитану Шкваро Зотович. — Надеюсь, что заключение экспертизы у вас уже есть?
— Да, Василий Порфирьевич. Это работа Мельника. Надо арестовать его и провести обыск в квартире, — доложил Шкваро.
На допросе Мельник отказался назвать сообщников.
— Кто купил ковры — не знаю. А вывез их я сам. Без посторонней помощи. Пользуясь всеобщим разгильдяйством!
Помог случай. Находясь в следственном изоляторе, Мельник пытался тайно передать Беляевой записку, которая и помогла выявить сообщницу.
Верховный суд Киргизской ССР воздал мошенникам по заслугам.
НАЧАЛОСЬ С КУКОЛ…
Козловой кран возвышается над контейнерами. Отсюда, с высоты, крановщице Наталье хорошо видно, как людно и оживленно на контейнерной площадке. За несколько лет работы на кране Наталья научилась видеть во всей этой суете ставшую привычной закономерность.
Вот человек заходит на контейнерную, выясняет, поступил ли его груз, оформляет документы. Затем он идет вместе с приемосдатчицей Галиной получать контейнер. Здесь уже начинается работа подручных Натальи — стропальщиц Марии и Валентины. Они цепляют нужный контейнер крюками строп, и он, повинуясь Наталье, плывет на платформу контейнеровоза.
Так каждую смену, изо дня в день. Скучное это дело. Вот если бы видеть, что же находится там, внутри этого огромного железного ящика! Хотя какие тут проблемы? Достаточно подойти к Галине и по документам можно без особого труда узнать, какие богатства таит в себе внешне безликая тара — может, красивые туфли или пальто, или еще какой-либо притягательный женский товар, поступивший в город.
— Вира! Вира! Чего это ты там размечталась! — возвращает ее к действительности оклик стропальщицы.
Контейнер в этот раз пятитонный. Он с трудом поместился в полувагон, а теперь, когда его вынимают, хорошо видно, что пломба, которой он опечатан, деформировалась и отошла с места.
— Ах, чтоб тебя… — бранится приемосдатчица. — Теперь придется контейнер вскрывать и проверять товар по описи.
— Да зажми ты ее осторожненько пломбиром. Если уж водитель заметит дефект, тогда и будешь проверять по описи.
— Да ладно вам! Сойдет и так! — высказывает свое мнение бойкая Мария. На том и порешили.
…Ночью девчата работали одни. Грузили контейнеры в полувагоны, сортировали по базам. Отдыхая в конторке у Галины, говорили о разном, но все же преобладала одна и та же тема — умеют же иные люди красиво одеваться, вкусно есть и вообще хорошо жить.
— А пломбу ты, Галка, здорово сделала, как настоящую, — вдруг заметила Мария. Все понятливо замолчали.
— Девчата, а что если… — выражает вслух общее настроение Галина. — Есть тут один контейнер с куклами. Давайте вскроем, возьмем по одной. Не заметят. А если и заметят, так не осудят. Невелика пропажа. В общем, проверим, что из этого выйдет…
— Да боязно как-то, — засомневалась крановщица. Она уже замужем, двое детишек подрастают.
— Ну так и не стони, что у тебя модных туфель нет, — одернула ее Галина.
— Ладно, на куклах можно попробовать, — согласилась Наталья.
Следующие смены у подруг были дневными. Работали сосредоточенно, разговаривали мало, Больше прислушивались, о чем толкуют клиенты и водители. Все было спокойно. И тем не менее всю неделю они жили в каком-то постоянном напряжении.
Снова подоспела неделя ночных смен. Появилась возможность поговорить в своем кругу, не опасаясь чужих ушей. Большое все-таки дело — общение: камень страха сразу становится легче.
— А знаете, девки, — подала мысль Валентина, прочитавшая за последнюю неделю два сборника детективов, — ведь, чтобы установить, когда и где произошла кража, нужно проверить всех, кто имел какое-то отношение к отправленному грузу. А это почти невозможно. Путь от Риги до Фрунзе — вон какой длинный, о-го-го…
— Всякое может случиться, — усомнилась в версии Наталья. — А, впрочем, у нас вряд ли искать будут. Велика ли пропажа — четыре куклы, 27 рублей? Себе дороже. Спишут и все.
— Так не бывает, — прервала подруг Галина. За годы работы она хорошо узнала, что любую пропавшую из контейнера вещь пытаются разыскать.
Понимали это и сообщницы. Поэтому решили для проверки вскрыть еще один контейнер. На этот раз в нем были импорт¬ные комнатные тапочки. Взяли 20 пар, поделили поровну.
Опять потекли дни, наполненные страхом. Почему-то казалось, что к концу года пропажи начнут искать с удвоенным рвением. И если в их деле обнаружится хоть маленький изъян, все будет раскрыто.
Но проходило время, а на контейнерной не было даже намека на беспокойство.
Под Новый год снова работали ночью. Стесняясь друг дружки, разговоров на интересующую тему не начинали. Прошло двое суток. Первой не выдержала Мария. Как обычно, собрались в конторке у Галины перекусить. На столе лежала стопка накладных. Мария внимательно просматривала их — теперь все они стали интересоваться содержимым контейнеров.
— Ого, девки! Смотрите — покрывала бельгийские, — вдруг воскликнула Мария. Галина взяла у нее накладные и вновь положила на стол:
— Не поймешь вас. То трусите, то опять про то же!
— А какая теперь разница — два или три контейнера вскрыто, — как-то обречено сказала Валентина.
— Да, пожалуй, что и так, — откликнулась Наталья.
Решение, которое незаметно всосало их в воровство, было принято.
Шестого января они похитили пять покрывал. Через неделю взяли четыре костюма.
Алчность и убежденность в безнаказанности туманили мозг, парализовали волю. Теперь каждую смену женщины ждали как встречу с магазином, в котором можно взять все, что приглянулось. Хотелось бы брать из контейнеров побольше, но все же опасались: понемногу — незаметно. С другой стороны, побаивались родственников. Как объяснишь матери или мужу, откуда стали появляться в доме дорогие импортные вещи. Старались теперь брать лишь то, что умещалось в дамскую сумочку.
Однако жадность брала верх. Тринадцатого января они взяли по десятку флаконов духов «Белая ночь» и «Лейла».
Пятнадцатого — по паре женских костюмов. Потом пошли мужские туфли, сандалеты, женские пальто, свитера, белье, детские вещи, люстры, кастрюли… Аппетиты нарастали…
Оперативная группа уголовного розыска под руководством подполковника А. Бильдяева сбилась с ног. На систематические кражи из контейнеров было заведено уже пять уголовных дел, а преступников обнаружить так и не удавалось. Каждый рабочий день начинался с разбора «контейнерных дел». По всем маршрутам следования грузов были разосланы люди. Во все линейные отделения отправлены телеграммы.
И вот однажды начальника линейного отдела милиции Василия Порфирьевича Зотова срочно вызвали к телефону.
— Товарищ капитан, — раздался в трубке голос дежурного по отделу, — на контейнерной задержана стропальщица Мария Д. с краденными вещами.
Через полчаса были арестованы остальные похитительницы.
Следователю, майору В. Кашляеву, предстояло проделать огромную работу: допросить каждую обвиняемую, установить точную цену каждой украденной вещи, вернуть их или предъ¬явить обвиняемой иск, точно установить, кто сколько вещей похитил, куда девал, допросить свидетелей… Иначе говоря, установить стоимость ущерба, нанесенного железной дорогой, деталь за деталью восстановить картину событий и выявить всех причастных к ним.
Тридцать один свидетель прошел через кабинет следователя. За три месяца, ушедших на расследование контейнерных краж, вырисовалась неприглядная картина падения молодых женщин, не устоявших перед соблазном легкой наживы.
Наконец старший следователь линейной следственной группы МВД Казахской ССР на станции Пишпек майор милиции В. Кашляев закончил следствие по делу, которое началось с мелкого хищения безобидных детских кукол. В обвинительном заключении следователя по возбужденному уголовному делу есть абзац, детально раскрывающий весьма примитивный механизм преступления:
«Крановщица К. , стропальщицы К. и Д., приемосдатчица Г., продолжительное время работая на контейнерной площадке, организовали преступную группу. Они стали систематически красть промтовары, поступающие на станцию Пишпек. По документам они узнавали, в каких контейнерах находятся дефицитные и импортные товары. После чего крановщица поднимала контейнер из полувагона. Его вскрывали, стараясь не повредить пломбу, открывали дверь, брали ценности и вновь закрывали и пломбировали контейнер. Пломбу навешивали и зажимали, не нарушая оттисков. После чего контейнер устанавливали на прежнее место. Как правило, в свою смену этот контейнер по назначению не отправляли. Это делала другая, ничего не подозревающая смена…».
Обвиняемые по статье 84 часть 2-я УК Киргизской ССР полностью признали себя виновными. Кроме личного признания, вина всех четверых подтверждалась вещественными доказательствами и показаниями свидетелей.
Через месяц народный суд Ленинского района города Фрунзе приговорил подсудимых к различным срокам лишения свободы.
ТРИ ВЕРСИИ
Ранним утром в линейный отдел милиции станции Пишпек позвонил заместитель начальника станции Аламедин П. И. Арков.
— Срочно приезжайте, — тревожно сообщил он дежурному по отделу, — вскрыт вагон с чешскими коврами.
Через полчаса на месте происшествия были капитан милиции А. И. Захаренко и оперуполномоченный ОБХСС В. К. Шалиевский.
Осмотр показал, что из вагона похищено 22 ковра стоимостью около 500 рублей каждый. Сотрудники милиции отослали на экспертизу пломбу и замок вагона. Хищение было квалифицировано как кража в особо крупных размерах, поэтому Восточное управление транспортной милиции, куда в этот день поступило сообщение из Пишпека, решило направить для руководства оперативной группой заместителя начальника отдела уголовного розыска управления подполковника А. К. Дзюбайло.
С самого начала работы оперативной группы возникли три версии о возможном месте похищения ковров.
Пока не были получены результаты экспертизы, решили заняться версиями. По первой из них предполагалось, что ковры могли быть недогружены отправителем, а в накладной по ошибке или с умыслом указали их на двадцать два больше. Но такое вряд ли могло случиться с грузами, поступа-ющими из социалистических стран, и подполковник решил не посылать сотрудника в город Скнилов, где находилась ковровая фабрика.
Версия вторая. Вагон был вскрыт злоумышленниками в пути. Этого Алексей Константинович и его помощники — заместитель начальника линейного отдела милиции А. Н. Шкваро и начальник отделения уголовного розыска майор милиции А. С. Тарануха особенно опасались. Вагон прошел тысячи километров, сотни станций, и проверить каждую из них было практически невозможно.
Оставался третий вариант: ковры украдены на станции Аламедин или на ближайших — Пишпек или Луговая, но и против него были серьезные сомнения.
Лабораторная проверка вещественных доказательств преступления показала, что вагон был вскрыт не далее как два три дня назад. За это время он проследовал от Чимкента до Аламедина через узловые станции Чимкент, Джамбул, Луговая и Пишпек, стоящие на стыке трех отделений дороги и двух республик.
Наконец тщательный анализ времени следования вагона с коврами по всему огромному участку позволил сделать вывод, что кража совершена на станции Аламедин. Здесь и сосредоточила свои усилия оперативная группа.
…Приемосдатчик станции Аламедин К. Тойчубеков закончил смену в семнадцать часов, но домой не поехал. Еще раз обдумал возможные варианты кражи ковров из вагона, который прибыл в его смену и стоял в тупике. Разгружать его вечером или ночью никто не будет. План «операции» созрел быстро. В помощники он позвал некоего М. Ормонова, который уже давно нигде не работал, и кондуктора станции Аламедин М. Ниезова. Решили так же привлечь в сообщники дружка Ниезова — таксиста Н. Кузьмина. Последний без колебаний согласился. Вы¬брав удобный момент, когда маневровый тепловоз встал на за¬правку, преступники вскрыли вагон.
Потребовалось несколько рейсов такси, чтобы ковры были перевезены к Кузьмину, живущему в собственном доме.
…Четыре месяца продолжалось следствие. В объемистом томе была воспроизведена картина морального падения самих преступников и десятков других людей, которые, заведомо предполагая, что ковры краденые, покупали их, становясь соучастниками преступления.
Народный суд Свердловского района города Фрунзе рассмотрел дело о краже ковров. Преступников приговорили к длительным срокам лишения свободы. Понесли наказание и покупатели краденых ковров.
В ПАУТИНЕ СОБЛАЗНА
В предрассветные часы, когда непреодолимо тянет в сон и трудно удержаться от соблазна хотя бы на полчасика прикорнуть, начальник уголовного розыска отдела МВД на станции Пишпек Болот Ногойбаев осторожно пробирался между составами. Станция была забита грузовыми вагонами. Посвистывали маневровые локомотивы, диспетчер по громкоговорящей связи отдавал команды составителям.
Ночь завершалась, как обычно, но для Ногойбаева она была наполнена тревожным ожиданием. Вот уже три месяца неизвестные люди проламывали торцы прибывших на станцию вагонов и похищали привезенные в них товары.
Работники милиции сбились с ног, а воры действовали хоть и нагло, но осторожно и оставались безнаказанными. Правда, иногда удавалось обнаружить в пристанционных кустах украданное. Вчера, например, из одного вагона была похищена партия стабилизаторов напряжения к телевизорам. Груз был тяжелым. Скорее всего взломщики спрятали его в зарослях где-то поблизости. Поэтому Ногойбаев оставил на ночь в наряде старшего лейтенанта Анатолия Серебрякова и сержанта Анатолия Бунченко.
Сейчас он шел проверить этот пост и приободрить постовых. Переодевшись в потрепанную штатскую одежду, он стал почти неотличим от осмотрщика вагонов или составителя поездов.
На седьмом пути между вагонами метнулась тень с ящиком в руках. Болот по привычке нащупал в кармане пистолет и окликнул неизвестного:
— Эй, парень! Где здесь стопорные башмаки лежат?
Тот нехотя остановился, поставив ящик на землю.
— А что это ты несешь? Давай-ка посмотрим, — представившись, спросил Болот.
— Да вот, лежал между вагонами… — заметно волнуясь, забормотал парень.
При осмотре в ящике оказались дефицитные запчасти. Нашелся и вагон, из которого его похитил осмотрщик вагонов двадцатитрехлетний Арстаналы Садиков. Как выяснилось, это была не первая его кража.
Началось с мелочи. Как-то, осматривая вагоны, он обнаружил в одном из них пролом, из которого торчал блок сигарет. Поблизости оказался его сослуживец Александр Негодяев. Он был старше Садикова лет на восемь и для «зеленой» молодежи был непререкаемым авторитетом. Хорошо зная ходовую часть подвижного состава, часто помогал молодым слесарям сделать тот или иной ремонт.
А между прочим и понемногу приворовывал. Но одному заниматься этим было рискованно и даже как-то неинтересно. Хотелось организовать группу подельников и, конечно же, ими руководить.
Да и помогал Негодяев Садикову и другим ребятам не только из добрых побуждений, а с дальним и расчетливым прицелом.
Итак, оглянувшись, Садиков увидел Негодяева, который сосредоточенно ковырялся в буксе, не обращая внимания на напарника. А блок болгарского «Интера» вызывающе торчал из пролома. Сначала Арстаналы хотел взять только одну пачку. Но проклятый блок никак не распечатывался и он вытянул его целиком. Запрятав добычу в комбинезон, он собрался было уйти, но его остановил негромкий, но властный приказ: «Прихвати-ка еще один блок. Для меня!». Послушно сунув руку в пролом, он вытянул из него еще пару блоков.
— Да ты, я вижу, парень, хват — одобрил его Негодяев.
Арстаналы смущенно улыбнулся.
— Ладно. Ты не очень-то переживай, — видя смущение, подбодрил его Негодяев. — Мы с тобой — люди рабочие, и ничего нет страшного в том, что взяли бесплатно у государства немного курева. Для него куда больше делаем.
Эти слова неожиданно всплыли в памяти, когда, после смены придя в общежитие, Арстаналы угощал других парней даровыми сигаретами. И впоследствии он еще не раз припоминал слова Негодяева. В голову лезли неспокойные мысли. Они противоречили всем его убеждениям, которые он получил в семье, школе, во время службы в армии. Получалось, что государство сделало для него в общем-то все: получил среднее образование, работу с неплохой зарплатой, место в общежитии. И вот теперь, оставшись один на один как полномочный представитель железной дороги перед народным добром, он не устоял перед соблазном. Нарушил свой служебный долг, забыл собственную человеческую совесть и честь.
Эти мысли промелькнули и забылись. В комнату вошли Марат Темиралиев и Владимир Гольц. Принесли вина и скоро в комнате стало весело.
Расчет Негодяева оправдался. Молодые ребята, поддавшись соблазну легко пожить и повеселиться, вскоре примкнули к Негодяеву и Садикову. И пошло-поехало…
Следователи ОВД на станции Пишпек — лейтенант милиции Геннадий Сидорчук и старший следователь Восточного управления внутренних дел на транспорте капитан милиции Станислав Ботин, распутывающие клубок преступлений, совершенных работниками ПТО станции Пишпек, напишут в обвинительном заключении и уголовном деле на 383 листах длинный перечень совершенных взломов и краж.
Вот некоторые из них. В ночь на 23 ноября Негодяев и Плотников из вагона, поступившего со станции Чоп, похитили через пробоину четыре ликерных набора из чешского стекла, стоимостью 60 рублей каждый. 28 января Негодяев и Малозовенко через приоткрытую дверь вагона украли пару мужских сапожек, в следующей смене — австрийские женские сапоги. Затем Негодяев, Садиков и Плотников вытащили из вагона рулон кожи для пошива тужурок. Там оказалось шесть кусков, которых хватило на столько же кожаных костюмов. В следующий заход им приглянулись женские резиновые сапожки и шесть пар импортных женских босоножек.
Теперь они уже не искали приоткрытых дверей или проломов в бортах вагонов. Орудовали зубилом и молотком. Крали все подряд — тушенку, мужские туфли, сигареты и прочее.
Гавшин, Садиков, Гольц и Плотников решили перещеголять даже своего патрона. Во время совместного дежурства они утащили сразу шесть мужских костюмов из джинсовой ткани и девять импортных женских сумок. Кражи сходили с рук и дуреющие от безнаказанной поживы парни обнаглели до предела. В поисках нужных им вещей они открывали люки, срывали с вагонов пломбы и закрутки.
Французские полиуретановые подошвы — цена 15 рублей за штуку, электрокамины, мужские рубашки, малярные кисти, мужская и женская обувь, микрофоны — преступники тащили все, что попадало на глаза.
Весьма сомнительно, что 38 краж, которые совершила эта группа, оставались незамеченными другими работниками станции. Разумеется, это трудно доказать, но из логики развития событий вывод напрашивается один: видели, но молчали.
Именно это заставляет бить тревогу. Необходимо организовать на станции Пишпек всеобъемлющую профилактическую и воспитательную работу. Параллельно нужно осуществлять строгий контроль за сохранностью социалистической собственности, которого в коллективе станции почти нет. Время от времени проводимые беседы на этот счет не находят отклика. Они строятся по принципу «в общем и целом», без убедительных примеров и учета местных факторов. А ведь за последние годы со станции Пишпек отправились на скамью подсудимых десятки людей.
Какие только криминальные истории здесь не происходили. Крадут оптом и в розницу. Подчас по одному набору хрусталя с подносом, а бывает, и по целому контейнеру (как в рассказанном выше «ковровом» деле). Какое-то время преступники остаются на свободе, все глубже и глубже увязая в воровстве, и их пример увлекает других…
Летит время. На станцию приходят новые люди. Принимая и отправляя материальные ценности, они порой не могут устоять перед соблазном легкой наживы. К сожалению, это повторяется из года в год…
АКТЫ И ФАКТЫ
Как-то вечером к приемосдатчице станции Рыбачье Гуле Рафикжановой зашел Сабиржан Аляхунов — кладовщик Пржевальской межрайбазы и расстроено произнес:
— Чон кыз, у меня крупные неприятности. Одна ты можешь мне помочь.
— Что случилось, Сабиржан? — с тревогой спросила девушка.
— Не хватает товара почти на 400 рублей. Пришел вагон с нарушенной пломбой. Вы будете выдавать товары комиссионно. Давайте в коммерческом акте завысим сумму недостачи рублей на 300–400.
Примерно такой разговор произошел в тот день. Известно достоверно, что Аляхунов и Рафикжанова пришли к согласию, и на свет появился тот самый всемогущий коммерческий акт, который утверждал, что в вагоне, пришедшем с кондитерской фабрики, кроме всего прочего, не хватает семи ящиков шоколадных конфет «Вечер» общей стоимостью 360 рублей.
Начальник станции Ж. Уркажиев, несмотря на то, что на вскрытии вагона не присутствовал и лично не был уверен в размерах недостачи, коммерческий акт подписал.
Первая удача окрылила Сабиржана. И по такой же схеме он договаривается с другой приемосдатчицей — Антониной Колесниковой. Вскоре появляются фиктивные коммерческие акты на недостачу шести ящиков конфет «Красный мак», кондитерских изделий и даже… четырех баллонов дихлофоса.
Станция Рыбачье невелика и к тому же тупиковая, но через нее поступает большинство грузов для Иссык-Кульской области. Какие только продукты и товары ни прибывают сюда в вагонах и контейнерах!
…Вскоре Аляхунов составляет фиктивные коммерческие акты с приемосдатчицей Жузубековой, старшими приемосдатчицами Канталинской, Корешковой, Пергун. Всего в составе этой преступной группы оказалось 13 человек. Они без зазрения совести растаскивали из вагонов и контейнеров люстры, ковры, обувь, посуду — все, что попадало под руку.
Старший приемосдатчик этой же станции Исмаилов, глядя на Аляхунова, создал собственный «синдикат», но с гораздо большим размахом как по сумме «освоенных» средств, так и по рангу и числу мошенников. В него он завербовал шестерых машинистов тепловозов, почти всех составителей поездов и даже машиниста насосной установки — всего 19 человек.
Исмаилов решил не искать вагоны, из которых груз уже где-то похитили, и составлять на них акты, приписывая новую недостачу. Лучше уж самому организовывать кражи, а после актировать недостачи.
Как старший приемосдатчик он находил по документам интересующий его груз. Затем сообщал об этом маневровому машинисту и составителю. Те отгоняли нужный вагон в тупик, подгоняли к нему грузовик и брали, что хотели. Таким образом только из одного вагона они похитили 4 мешка сахара стоимостью 1660 рублей и тут же сдали его продавцу магазина «Юбилейный» Аруновой.
В следующий раз погрузили на машину 31 мешок риса и 10 ящиков сигарет уже на 2800 рублей. Затем таким же путем украли 63 мешка сахара, 30 упаковок фарфоровой посуды, хрусталь — на общую сумму 3125 рублей. Товары сдавали в магазины г. Рыбачье или в торговые точки Тонского района.
Преступной группой Исмаилова было совершено 27 краж на десятки тысяч рублей. Но на последней они попались.
Как могли мошенники действовать почти на виду у всех и долгое время оставаться безнаказанными? Их выручал всемогущий коммерческий акт. Он надежно прикрывал местных воров, перенацеливая работников милиции на поиск виновников по всему огромному пути, по которому прошли вагоны с так называемым коммерческим браком.
Приведенные факты систематических краж, к сожалению, не единичны на железнодорожном транспорте. И годами они остаются нераскрытыми.
Надо в корне менять систему получения и выдачи грузов, охрану их в пути и на товарных дворах. Эти вопросы неодно¬кратно поднимала центральная и местная печать, но решение их все откладывается. А число фиктивных коммерческих актов растет. Только через транспортную милицию республики они проходят тысячами. Работники товарной конторы, оформля¬ющие документы на грузы, говорят, что почти три четверти всех вагонов и контейнеров, приходящих в Киргизию с дефицитными товарами и продуктами, вскрываются в пути или на станциях назначения.
— Надо отменить существующий порядок составления коммерческих актов, — предлагает начальник ОВД станции Пишпек А. Шкваро. — Хотя работники милиции и не обязаны участвовать в комиссионном осмотре, но для уверенности в правильном составлении документа приходится направлять на товарные дворы и контейнерные площадки своих сотрудников.
Только за последние три года в Киргизии осуждены три группы мошенников. Две — по 10 – 12 человек, в последней же, рыбачинской, — 32. Ущерб от хищений огромный. Сотни разукомплектованных автомашин, тракторов, другой техники, десятки взломанных вагонов и контейнеров на совести этих преступных групп. Дорого обходится государству непорядок на железной дороге.
Всего лишь за два календарных месяца одно только объединение «Киргизмашэлектроснаб» недополучило по вине железнодорожников на 21879 рублей оборудования и приборов. Даже цветные телевизоры стали «выпадать» из контейнеров. И что удивляет: виновных нет!
Рост числа хищений объясняется сокращением должностей главных и старших кондукторов и охранников на грузовых поездах, которые раньше расписывались за принятый состав и отвечали за целостность пломб на вагонах и контейнерах. Следовательно на них возлагалась материальная ответственность за грузы, которые они брали под охрану. При нынешнем положении вещей за грузовые составы, перевозящие ценности на миллионы рублей, практически никто не отвечает.
Документы на грузы (раньше они находились у главного кондуктора) теперь везет машинист. Он следит за путевой обстановкой и работой локомотива и ему, понятно, не до груза. Поэтому товары и сопровождающие документы поступают на станцию раздельно, что тоже создает благоприятную почву для хищений.
Ведомственная охрана, призванная сберегать грузы, берет под свою опеку не все грузовые поезда и, главное, материальную ответственность за них не несет. В пути следования на стыковых станциях грузовые поезда проверяют приемосдатчики тех отделений и дорог, на территорию которых заходит состав. Но эта форма несовершенна и, по сути, бесполезна.
Дело в том, что вагон, на котором повреждена пломба и, следовательно, может обнаружиться недостача груза, нужно отцеплять от состава. Работникам милиции той станции, где обнаружено нарушение, придется искать преступников. Дело это долгое и хлопотное и заниматься им никто особенного желания не проявляет. Кроме того, неисправный вагон занимает пристанционные пути, мешает маневровой работе. Так что вагон или контейнер с сорванной или поврежденной пломбой, а бывает, что и с настежь распахнутой дверью катится дальше по маршруту, пока не прибудет на станцию назначения.
ПОД ПОКРОВОМ «БОЖЕСТВЕННОЙ» МОРАЛИ
…Тот, кто сидел на заднем сиденьи мотоцикла «Ява», с заглушенным двигателем бесшумно подкатившего к дому, сошел первым. Это был рослый, спортивного телосложния парень. В руках он держал обрез.
— По-моему здесь, — тихо сказал своему напарнику водитель мотоцикла и плеснул из кружки водкой на будку собаки, которая сидела на цепи во дворе дома. Пес, начавший было рычать на ночных пришельцев, трусливо заскулил и забился в угол конуры.
Шел третий час ночи. В Каинде спали. Только на станции был слышен шум маневрового тепловоза.
— Все в порядке, заходи, — позвал Сергей Пугачев своего дружка и Михаил Мовчанюк смело вошел во двор. Но что это?! Вместо ожидаемого во дворе мотоцикла «Ява-350», который Пугачев присмотрел во дворе своего знакомого, Трубачева, стоял старенький «Иж». Пугачев зло выругался и снял с него новые указатели поворота.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — ругнулся «Пугач» (так прозвали его в Чалдоваре мальчишки) и велел «Святому» — Мовчанюку — пошарить в летней кухне, дверь которой оказалась незапертой. «Святой» открыл холодильник и достал оттуда банку сметаны, молоко и вареное мясо.
— Давай заправимся, — ухмыляясь, предложил «Святой», оторвав изрядный кусок мяса и запихивая его в рот.
«Пугач» молча присоединился к трапезе, но продолжа осматривать двор. За стеной дома он обнаружил спортивный велосипед и выкатил его со двора.
В это время жена хозяина дома, Горохова (по ошибке воры попали не в тот двор), увидела во дворе чужих людей и разбудила мужа. Хозяин быстро включил свет во дворе и смело бросился на воров. «Пугач» вскочил на велосипед и был таков. «Святой», держа в одной руке обрез, а в другой банку со сметаной, метнулся за угол соседнего дома.
Однако Горохов оказался не только смелым, но и настойчивым человеком. Он бросился в погоню, стал настигать грабителя. Тогда «Святой», забыв, какое гуманное прозвище он носит, с полуоборота выстрелил в преследователя, но промахнулся.
Гулкое эхо выстрела разбудило собак и они залились неистовым лаем. «Святой», убедившись, что промахнулся и преследователь не отстает, вновь зарядил обрез. С расстояния метров в двадцать он выстрелил вновь.
Горохов, услышав, как цокнула о телефонный столб пуля, инстинктивно пригнулся, схватил увесистый булыжник и снова устремился в погоню. Но теперь бежал уже осторожнее, прячась за любой предмет, как только вор оборачивался. Вот он перезарядил обрез и повернулся… Грохнул третий выстрел. Но Горохов опять успел увернуться от пули.
Наконец Горохов понял, что преследовать преступника не только опасно, но и бессмысленно. Возбуждение первых минут проходило, и Горохов прекратил преследование. А пока он до¬брался до местного отделения милиции, преступник скрылся.
Об этих событиях в уголовном розыске ОВД на станции Пишпек ничего не знали. А ведь герои этой кражи в Каинде имели прямое отношение к заботам, тревожившим уже несколько месяцев работников этого транспортного отдела милиции. Вот уже семь месяцев, как со станции Чалдовар стали приходить в Пишпек вагоны и контейнеры, в которых не хватало груза. Для раскрытия преступлений была сформирована специальная оперативная группа, работу которой контролировали начальник ОВД станции А. Шкваро и его заместитель по оперативной работе Б. Нагойбаев.
К этому времени начальник уголовного розыска Каныбек Арыков и оперуполномоченные ОУР Анатолий Ивкин и Александр Олексюк уже проверили в Панфиловском РОВД всех подозрительных лиц, состоявших на учете. В поле их зрения попала и фамилия Мовчанюка, который по сообщению Меркен¬ского райотдела милиции был зарегистрирован как подросток, склонный к хулиганству. Но когда получили оперативную сводку о попытке грабежа в Каинде, ни у кого не возникло подозрения, что к этому делу может быть причастен восемнадцатилетний Михаил Мовчанюк. Участковый считал, что сын обеспеченных родителей на такое не способен. Отец и мать Миши жили в большом собственном доме в Чалдоваре, работали в местном колхозе. Но в последние годы стали набожны, примкнули к секте «субботников», приобщив к религии также Михаила и двух его старших братьев.
На почве религиозного дурмана все и началось. Молодые люди усвоили из учения «субботников» одно: все, кто не принадлежит к их секте, — потенциальные враги и зло, которое они причинят инакомыслящим, им не зачтется как грех. И они встали на преступный путь. Грабили проходящие поезда и всех, кто попадал в их поле зрения. Они искали только одного «бога» — деньги. Распоясавшиеся хулиганы, чувствуя за собой моральную поддержку родителей, «братьев и сестер», друзей по секте, терроризировали село. Действовали нагло и смело на виду у всех. Парни подпольно занимались каратэ и раздавали зуботычины непокорным направо и налево, не боясь ответственности.
Однажды в милицию пришло анонимное письмо с просьбой оградить чалдоварцев от буйств Пугачева и Мовчанюка. Назывались три фамилии сельчан, которых они избили. Но когда участковый стал проверять факты, изложенные в анонимке, пострадавшие, боясь мести, наотрез отказались от дачи показаний.
Так молодые преступники одержали верх над малодушными сельчанами и недальновидным участковым и продолжали терроризировать соседей и тащить все, что попадало в руки. Не встали на их пути и комсомольцы местной народной дружины, которая, впрочем, числилась только на бумаге.
За семь месяцев Пугачев и Мовчанюк украли с проходящих поездов и вагонов, стоявших под разгрузкой, шесть радиаторов к автомашинам ЗИЛ, 360 килограммов картофеля, девять аккумуляторов. Затем вовлекли в свою группу жителя Чалдовара Кондратенко и с его помощью «увели» из вагона польский мебельный гарнитур «Мирон».
Не гнушались ничем: крали поваренную соль, хлопковое масло, лампы дневного света, полированные столы, фарфоровую посуду. Ночью вывезли на машине из стоявшего в тупике вагона 30 мешков сахара, которые брат Пугачева продал на уткоферме колхоза «Победа» по 40 рублей за каждый. Были и ящики со стиральным порошком «Айна», и запчасти, и колеса к мотоциклам… Грабили школы, обворовывали людей.
Рассказываю об этом подробно, чтобы было ясно, каких опасных размеров достигли хищения группы молодых преступников под покровом «всепрощающих» проповедей субботников и как беспомощны оказались в Каинде и Чалдоваре административные органы, руководители хозяйственных и партийных организаций, общественность.
Наконец оперуполномоченные уголовного розыска Ивкин и Олексюк арестовали Мовчанюка. В доме бабушки Михаила обнаружили целый склад наворованного добра.
Следователи — летописцы преступности. Четыре месяца старший следователь ОВД станции Пишпек А. Шильд разматывал клубок преступлений, выяснял виновных в содеянном и степень их ответственности. Восемь жителей села Чалдовар сели на скамью подсудимых, двоих — матерей Пугачева и Мовчанюка — судил товарищеский суд. По уголовному делу прошли 62 свидетеля, многие из них заслуживали того, чтобы быть ответчиками. Но наши советские законы не только строги, но и гуманны. Поэтому некоторых суд все же оставил на свободе.
Мовчанюк и Пугачев были приговорены к десяти годам лишения свободы каждый с отбыванием срока в исправительных учреждениях усиленного режима. Осуждены и братья Пугачева, и все те, кто потворствовал преступникам.
Содержание
Публицистика — удел сильных и честных. О новой книге журналиста Геннадия Свирщевского 3
О формуле кризисов 5
Анализируя действительность 7
ДОКТОРА И ВОРЫ (Заговор олигархов) Повесть-эссе 9
ПРОЛОГ 10
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Хотя солнце светит всем одинаково 14
«Поиск во имя человека» 67
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. …Но до рая на земле ещё далеко 125
Фронт в застенке 129
В плену маразма и алчности 139
Оптимизм А. Акаева и рабство по-киргизски 160
Парадный блеск и закулисная нищета 165
Красивые лозунги и реальность 166
Без сильного государства нет крепкой экономики 167
Богатство из ничего не возникает 170
Олигархизм как наркотик, символ коррупций  и проклятие цивилизации 196
ЭПИЛОГ 206
КРУШЕНИЕ (Хроника и комментарий второй «Кыргызской революции». Апрель – Июль 2010 год.) 225
Как излечить Киргизский синдром?.. 230
В ЗАЩИТУ ИДЕИ 247
Киноповесть ТЕРМИНАЛ (Перед закатом) 259
НАЧИНАЛОСЬ С КУКОЛ… 349
Забытый контейнер 350
Началось с кукол… 358
Три версии 362
В паутине соблазна 364
Акты и факты 367
Под покровом «божественной» морали 371
Геннадий Павлович СВИРЩЕВСКИЙ
ФОРМУЛА КРИЗИСОВ
В ПАУТИНЕ СОБЛАЗНА
(Сборник)
Редактор Захаров Б.
Компьютерная верстка Федосеева И.
Формат 60 х 84 1/16. Объем 23,5 п. л.
Офсетная бумага. Тираж 200.
Заказ № 17.
Издательство «Бийиктик».
720000, г. Бишкек, ул. Ю. Абдрахманова, 170а,
тел.: 66-75-58.


Рецензии