Взрослая книга живых

     Пропитавшись конгениальностью ( конской гениальностью, сокращение, по - ходу ) Алины Витухновской, кандидата в президенты Нобелевского комитета и матери всех котов, до сблева, до отвращения, до постоянной тошноты, словно во рту лежит под языком медная пуговица, срезанная с полуистлевшего  мундира разложившегося трупа ротенфюрера СС, лежит и выделяет медленный и противный привкус, не яд, нет, много чести для говна, просто стремный отвратный привкус недостоверности, дешевки, каловых понтов, пидорских разводок, псевдолиберальной ахинеи, густопсово замешанной на трех сотнях местечковых предков, тачавших полусапожки и источивших - таки мою родину в труху, в пыль, проклинаемую их потомками сейчас, как не оправдавшую доверия, не умеющую грызть ближнего, совписную и совчельную ( бля, знать бы еще, что это за хрень, впрочем, я уже говорил нечто подобное ), я свалил подобру - поздорову от уродов, дрочащих на смутное дрожание ряски после хорошего пука дяди Водяного на дне пруда, в котором никто не живет, лишь уроды и мертвецы. Свалил и свалил и х...й с ними, с уродами, как говорится. Говорится - то говорится, но что же делать ?
     - Что, что ? - Передразнил я себя и отправился к очередной мандятине.
     Очередная была симпатична, молода, полугола и глупа, а в том, что наци, ее вины не было вот ни на столько, не мы такие, жизнь такая. Еще бы. Потомки сожженных нацистами евреев сами стали нациками, причем такими, что их предки потирали туманные обрубки в аду, торжествуя овеществленному доказательству  диалектического материализма, некогда рожденного в буйноволосатой башке Маркса после ритуального излияния в прямую кишку нежного друга и соратника Энгельса, раскинувшегося районами и кварталами недалеко от Волги, матушки - реки, помнившей разливы, откосы, луга, поля и прочую херню, снесшую башенки Шаргунову, Прилепину и примкнувшему к ним Есенину. Он, вообще - то, не хотел примыкать, но его не спросили, он же мертвый, все одно не ответит. Выкопали из могилы, подрихтовали набором " Мэйбеллин" и выпали в восторг, обещанный производителем, так что тюнинговать  отрихтованного и немножко ушатавшегося от происходящего Есенина пришлось бригаде " ВКонтакте", ловким людям в валенках, помнившим заповедь святого Еблужика : " Если можно украсть, то и делать ни х...я не надо". Вспомнили, провыли согласно и сугубо " Иншалла" и " Алилуй" и замастырили говно продукт, раскидываемый ковшом экскаватора, за рычагами которого, в оранжевой жилетке, сидел мертвый Пелевин, а мертвый Сорокин налаживал локомобиль, чтобы разнести в клочья старый мiр и построить на его месте лечебницу для психических собак.
     - Да ты чо ? - Изумилась моя новая знакомая, стекая на пол.
     - Да вот так как - то все, - подтвердил я, растирая ее рифленой подошвой кроссовки. Плюнул сверху и пошел слушать ветер.
     - П...дец, брателло, - завывал ветер, - таких упырей ты еще не видел.
     - Видел, - как истинный несогласный запротиворечил я, - на " Эхе " свиньи обитают, в ЖЖ тоже свиньи, а упырей я видел и в телевизоре, и в рунете. Навальный, например.
     - Это да, - загудел яростно ветер, - это так. Ссссуууукиии, - зашумел он в трубе. - Пидарасы.
     - Харэ ругаться, - попросил я ветер, закуривая и угощая его дымом, - расскажи лучше, что - нибудь такое, что не понять никому, особенно, чтоб гнилая сучка Толоконникова не поняла ни х...я.
     - Щщщщааасссс, - зашипел ветер, глотая дым. Я сел рядом с ветром и стал слушать.
     Кульдяпистой валторной и котурной, коринфским стилем приведенной впась, Грохотуй и Абцуг щемили ловко тырь и жабь. На них смотрел святой Еблужик, ловкач, пузач, моргач, гандон. Он зажевал свою бородку, так хитро насыщая органон, что истомлен в веках и высях, стремглав тудой, потом сюдой, ослаблен алкоголем и мальчики, чуть голые в зрачках танцуют изможденный танец, тряся несмелою ботвой, звеня глазами под ногами, ступая ластами в иглистый наст, покрытый смуглым калом, с вкраплением разбитых елочных игрушек, хрустящих - хрусть ! - в осколки и мгновенья.
     Ветер стих, свалил по своим ветряным делам, может, понес оспу и добрые вести, а может, и что посерьезнее, кто ж знает. Я улыбнулся, вынул дробовик и выстрелил себе в голову. Хорошо. Просто замечательно. Искусство, массы и мудизм. Как раз этого мне и не хватало.