Я так и не стал генералом

    В 1956 году я окончил офицерское училище. Как отличник, я мог выбирать место будущей службы. Естественно, я выбрал Воронежский округ. После отпуска, который пролетел как одно мгновение, отдел кадров округа направил меня служить в город Лиски Воронежской области, на окружной военный склад №14 начальником радиолокационного отделения мастерской.

   Лиски – огромный железнодорожный узел и небольшой провинциальный городишко, пыльный и грязный, в основном одноэтажный, с кривыми улочками. Он мне сразу не понравился.

   Пришел в часть, явился к командиру, он мне дал день на устройство. Познакомился с молодыми офицерами, они показали мне склад и рассказали, как он устроен и работает. Оказывается, окружной военный склад - это огромное предприятие, на котором хранится вооружение Воронежского военного округа на случай войны. Помимо хранилищ на складе есть мастерские, по сути дела – цеха завода, и с периодом в несколько лет все хранящееся на складе вооружение проверяется и, если требуется, ремонтируется. После ремонта оружие пристреливается, для чего на территории части имеется хорошо оборудованный стрелковый тир (туда я часто хаживал пострелять для удовольствия), а пушки пристреливаются на полигоне неподалеку от Лисок.

   Ребята помогли найти жилье в частном доме в Третьем Коммунистическом переулке, в одной комнате с еще тремя молодыми офицерами – Олегом Голевым, Яшей Фуксманом и Колей Ивановым.

   Хозяйку звали Ленка. Ленка была бездетная разбитная бабенка лет сорока. Она не работала, а занималась спекуляцией: держала штук 40 кур, весь год копила  яйца, прикупала еще и на базаре. Когда у Ивана (Иван – муж, он работал слесарем-автоматчиком на станции – чинил оборудование вагонов – и у него был бесплатный проезд) был отпуск, они возили 4 чемодана яиц в Мурманск, где продавали их раз в десять дороже, чем они стоили в Лисках, а назад привозили чуть ли не чемодан денег. Еще она сдавала комнату нам, четырем молодым офицерам, и кормила нас, что тоже приносило приличный доход.

   Однажды я спросил у Ленки, когда они жили лучше всего. Ленка ответила, что лучше всего они жили во время войны.  Ленка объяснила, что в начале войны немцы разбомбили огромные продуктовые склады на окраине Лисок и те несколько дней горели, а население растаскивало продукты. Они тогда забили погреб доверху – у них было несколько ящиков масла, мешки сахара, ящики спиртного, шоколада и так далее. «Мы всю войну жили как графья» - заключила Ленка. То есть они жили «как графья», когда народ голодал. Естественно, после этого Ленка и ее семья стали мне неприятны. Старуха, мать Ленки, звала меня Лементяй – «Валентин» она выговорить не могла.

   Не забуду случай, как Ленка пригласила нас, своих квартирантов, на свадьбу родственницы на хутор Калач, недалеко от Лисок. Свадьба происходила в большой избе, столы стояли в горнице, затем тянулись через сени во двор. В сенях стояла бочка с самогоном, и хозяйка разливала его черпаком в графины мутного стекла. Почетным гостям, и нам в том числе, подали водку. Главные блюда были: похлебка из кваса, в которую клалась раздерганная руками на волокна селедка и лук, куски вареного мяса, квашеная капуста и соленые огурцы. Интересно, что помидоры в те времена хуторяне еще не сажали.
 
   Через час во дворе началась драка. Еще через час дым стоял коромыслом – кто пел, кто плясал, кто плакал, кто обнимался. Пили стаканами, отказаться было невозможно – оскорбление для хозяев. Что было дальше, я не помню.

   Утром я проснулся со страшной головной болью и вышел на крыльцо. Все еще спали. И вдруг я увидел, что на крыльцо соседнего дома вышла девушка и, не видя меня, запела:
- Ой, мамушка родимая, за Валентина (я был единственный на свадьбе Валентин) замуж выхожу и в город (Лиски) уезжаю…
Я не помнил, чтобы я собирался жениться, не помнил и этой девушки. Я тихонечко разбудил моих товарищей, и мы незаметно смылись. Впоследствии вопрос о моей женитьбе не возникал, я думаю, что девушка просто мечтала. Кстати, позже прошел слух, что первую брачную ночь с невестой провел не жених, а кто-то другой.

   На следующий день после приезда я пришел в часть к 8 часам на утреннее построение. Офицеры построились в две шеренги, я стоял во второй. Вдруг я увидел, что по спине стоящего впереди меня капитана ползет клоп. Стоящий рядом Яшка Фуксман тронул капитана за плечо и спросил:
- Извините, дорогой. По вам ползет клопчик-с. Позволите стряхнуть?
- Исполняйте, - молвил капитан.
 
   После построения командир вызвал меня и сказал:
- Я, конечно, рад, что ты приехал, но твое радиолокационное отделение только строится. Куда же тебя девать? Вот что, начальник пожарной команды ушел в отпуск, побудь-ка ты за него.

   И стал я начальником пожарной команды и одновременно выполнял всякие текущие задания, которые требовали присутствия офицера – ездил за снарядами на окружной склад боеприпасов, пристреливал пушки и т.д. В команде было три пожарника: ефрейторы Дураков и Негодяев, и рядовой Косых. Местный номер телефона команды был 29, так что если в пожарку кто-то звонил, то дежурный пожарник отвечал: «Двадцать девять. Дураков слушает», или «Двадцать девять. Негодяев слушает» или «Двадцать девять. Косых слушает». Была еще пожарная машина, которую заводить надо было полчаса.

   После начальника пожарной команды кого только я не замещал: и начальника оптического цеха, и начальника механического цеха, и начальника оружейного цеха. Об оружейном цехе надо сказать особо.

   Цех находился в низком длинном закопченном бараке. Туда привозили стрелковое оружие и, чтобы освободить его от густой смазки - в ней оружие длительно хранится в ящиках на складах - вываливали в ванны с кипящим маслом, от которого поднимался густой темный масляный пар и окутывал все помещение. Цех напоминал ад. Там стояла удушающая жара, но в некоторых местах постоянно дули сквозняки. Работали в цеху одни женщины и когда они выходили в своих темных рабочих промасленных одеждах (точнее - лохмотьях) из клубов серого пара в плохо освещенном цеху, то создавалось впечатление, что это идут привидения. Из этих женщин составился замечательный хор, женщины пели на три голоса, да с подголосками, да еще импровизировали, в основном народные песни, в обеденный перерыв и мы ходили их слушать.

   Однако мое положение меж двор шатающегося дало неожиданный эффект: меня направили в Киев на курсы начальников штабов МПВО (местной противовоздушной обороны), где я пробыл два летних месяца. Это было чудесное время: Киев сам по себе прекрасный город, нас не особенно мучили занятиями, я был самым молодым на курсах и меня все опекали. Чуть не каждый день вечерами мы гуляли по городу, ходили купаться на Днепр, часто посещали рестораны - командировочные деньги полагалось прогулять. Вдобавок, когда я вернулся в часть, мне стали доплачивать еще полставки как начальнику МПВО части, и я зажил, как царь.

   Пару слов надо сказать о командире части, полковнике Кузнецове. Это был не шибко грамотный, но умный и хитрый мужик, фронтовик. Про него ходила такая байка. Как-то к нему пришел молодой офицер и стал проситься в академию. На это Кузнецов ответил:
- Иванов, ну зачем тебе иттить в академию? Ведь академия ума не даёть, она его только развиваить, если он есть.
Этот афоризм на складе часто применяли к офицеру, который сказал или сделал глупость.
   К сожалению, Кузнецов попался на том, что велел поставить на свою моторную лодку двигатель от самодвижущейся пушки, и его уволили из армии.

   Однажды я, Яшка Фуксман и Иванов как обычно после рабоы, пришли домой и увидели, что Олег Голев в одежде и в сапогах лежит на своей кровати лицом к стене. Мы встревожено стали его расспрашивать, что с ним, но он молчал. Постепенно мы отстали, а Олег продолжал молча лежать. Уже поздно вечером он достал бутылку самогона, выпил половину, налил нам и рассказал, что с ним произошло.
 
   Примерно раз в месяц на склад приезжал майор-особист (КГБшник) из округа. Приехал он и в этот день, разместился в кабинете зама начальника и вызвал к себе Олега. И после небольшой предварительной беседы предложил Олегу доносить (шпионить, сексотничать) на нас.  Олег возмутился, вскочил со стула и хотел бить морду особисту, но тот достал из ящика стола пистолет и снял его с предохранителя. Олег выскочил из кабинета и ушел домой. На этом, собственно, вся история и кончилась, как будто ее и не было – Олег продолжал служить, мы, конечно, помалкивали. Но ощущение некоторой гадости осталось – мы же понимали, что особист на этом не остановится и кто-то из наших товарищей, возможно, уже «капает» на нас.

   В Лисках была тоска зеленая, по вечерам абсолютно некуда пойти – не идти же на танцы в клуб железнодорожников – они для народа совсем уж простого. Но из любопытства однажды мы с моим вольнонаемным техником и приятелем Салиным (он был мой ровесник, местный житель) все-таки пошли на танцы. Через некоторое время к нам подошел какой-то приблатненный чмырь с двумя «шестерками» сзади и стал Салину говорить:
- Ну ты …! Мы с тобой в одном классе учились, в одной кодле были, нас посадили, а ты на воле остался, гад. Сейчас горло перегрызу!
Я стал за Салина заступаться, подошли еще знакомые Салина. Увидев, что мы ему не по зубам, чмырь говорит:
- Ну ладно, пошли мировую пить.
   Мы всей компанией пошли в «кондукторский» магазин, который торговал круглые сутки, купили водки, а так как из горла по местным понятиям пить не прилично, то разыскали где-то поллитровую банку и выпили по полной одним духом, а после этого мирно пошли танцевать.
 
   Вообще Лиски – это город рабочего класса в первом – втором поколении. Родители местных жителей в основном приехали из деревни, свой деревенский менталитет они утратили, а городской еще не приобрели. Поэтому они грубы, скандальны, много пьют. Офицеры части пили тоже очень много, среди них было несколько хронических алкоголиков. На первых порах втянули в выпивку и меня. Ситуация осложнялась тем, что я в то время был радиолюбителем и у меня был мощный паяльник, а все жители моего Третьего Коммунистического переулка гнали для себя самогон, и когда самогонный аппарат ломался, приглашали меня паять его, а после ремонта надо аппарат испытать, а во время испытаний надо попробовать продукт. И еще дома ребята выпивают. И никак отказаться невозможно.

   Однако выпивка мне вскоре надоела, и я решил создать кружок из местной холостой интеллигентной молодежи с целью культурного времяпрепровождения. Я думал, что мы будем собираться по вечерам, пить чай, обсуждать литературу, искусство, слушать классическую музыку, немного танцевать.
 
   На первую встречу в библиотеке (мы собрались в небольшом уютном читальном зале с занавешенными окнами) пришло человек пять молодых офицеров, молодая библиотекарша, две учительницы и Марина, инженер завода безалкогольных напитков. На столах был накрыт чай, играл патефон. Что-то мы обсуждали, слушали музыку, пили чай, танцевали, но все было как-то скучно, все дичились друг друга.

   На следующую встречу Марина по собственной инициативе для поднятия духа компании принесла бидончик отличного французского коньяка (оказывается, в сироп хороших безалкогольных напитков для аромата обязательно добавляется капля коньяка; этот коньяк доставлялся на Маринин завод цистернами из Франции). К концу вечер утратил свое культурное значение и превратился в эдакую веселую разухабистую гульбу. Я понял, что моя идея была порочна в основе, и кружок больше не собирал.

   Через год после моего приезда мое отделение мастерской наконец достроили и мы начали проверку, настройку и ремонт радиолокационных станций.

   А однажды мне пришлось посидеть на гауптвахте. Дело было так. Один офицер, уже не помню что, донес на меня начальству. Я в присутствии других офицеров дал ему по морде, он пожаловался, и я получил три дня губы. Поскольку в Лисках офицерской гауптвахты не было, меня командировали в Воронеж. Там офицерское отделение губы представляло собой нечто вроде гостиничного номера самого низкого пошиба. Арестованных не охраняли, полагались на офицерскую честь. Так как своей офицерской столовой на губе не было, то три раза в день я ходил в ближайший ресторан. Помню, что было страшно скучно, и я приручил мышь, бросая ей кусочки сыра, в конце концов она стала приходить на мой свист.

   Долго ли – коротко, но через два года службы в Лисках меня перевели в Воронеж командиром взвода в отдельную окружную роту ПВО и я, наконец, стал жить дома и ездить на службу в военный городок, где была расположена рота. Перевели меня в Воронеж по блату: нашим соседом был подполковник из отдела кадров округа и отец с ним поговорил.

   Взвод мне достался интересный. Половину солдат я и в глаза не видел за два года моей службы в роте – это были профессиональные спортсмены, которые выступали за ЦДКА и жили в Москве, «умельцы» - они шили роскошные сапоги для окружного начальства, делали модели самолетов из плексигласа – ими украшались письменные столы генералов, был массажист экстра-класса и т.д. Фактически служило и жило в казарме роты человек 10-12 из 30.

   С массажистом я познакомился достаточно близко. Однажды я был дежурным по роте, это был банный день и я повел роту в баню. Я сидел в раздевалке и ждал, пока все воины помоются. Вдруг ко мне подходит только что прибывший солдатик и говорит:
- Товарищ лейтенант, задержитесь, я вам сделаю профессиональный массаж.
 Меня разобрало любопытств, и я остался, поручив старшине вести роту в казарму. Раздевшись, я прошел в мыльню. Солдатик разложил меня на скамье и стал работать. Он меня мял и тискал и , и эдак, разминал и массировал каждый мускул, намыливал, окатывал то горячей, то прохладной водой, делал еще какие-то процедуры. В какой-то момент он стал ребром ладони проходиться по телу, и из меня стала выходить серая пена. В общем, он старался во всю. Должен сказать, что я такого сильного телесного удовольствия не получал ни до, ни после того. На следующий день пришел приказ откомандировать этого солдатика в распоряжение штаба округа, и я его больше не видел.

   Как-то меня вызвали в штаб округа и сообщили, что я в составе окружной комиссии участвую в ежегодной инспекторской проверке родного суворовского училища. Оказывается, в училище есть радиолокационная станция МОСТ-2 (канадская станция, которая поставлялась нам в конце войны; спереди у станции было дышло для пароконной запряжки и облучок, где сидел кучер) и преподаватель физики подполковник Постников должен демонстрировать суворовцам ее работу. А я должен проверить состояние станции и качество преподавания.

   На следующее утро комиссия собралась в штабе училища и после инструктажа разошлась по своим участкам. Я пошел в кабинет физики, там шел урок. При моем появлении Постников скомандовал:
- Встать, смирно! Товарищ лейтенант, в первом отделении проходит урок физики. Старший преподаватель подполковник Постников.
   Я смутился, как это, сам грозный Постников мне, лейтенанту, докладывает. Говорю:
- Вольно! Продолжайте, - и сажусь за последнюю парту.
Постников рассказывает что-то об электричестве. Звенит звонок, суворовцы выходят из класса. И тут Постников подходит ко мне, обнимает и говорит:
- Валя, почини ты ради бога этот чертов локатор и научи меня на нем работать.

   Два дня я чинил и настраивал станцию, научил Постникова работать на ней, научил работать нескольких суворовцев. Разумеется, как член комиссии, я поставил отличную оценку. После этого я стал чаще навещать училище – было приятно поболтать с любимыми препами, офицерами, Колей Черноиваненко, истопником клуба Захаром (он был белорусс и в свое время подружился с моим дедом), вообще, так сказать, вспомнить старину.

   Мне присвоили звание старшего лейтенанта, а в 59 году я, сдав все приемные экзамены на отлично, поступил в политехнический институт на заочное отделение по специальности «конструирование и технология производства радиоаппаратуры». На экзаменах познакомился и подружился с Ваней Гвоздюковым и Володей Москалевым – впоследствии моими самыми близкими друзьями.
 
   Однажды пришел приказ по Вооруженным Силам строить для офицеров квартиры силами своих солдат. Наше офицерство приняло этот приказ на ура: бесквартирным надоело мыкаться по съемным углам. На офицерском собрании записали, кто в какой квартире нуждается и решили строить четырехквартирные домики с палисадниками на пустыре рядом с ротой. Мы с моим другом Женькой Кисловым заказали, дураки молодые, однокомнатную квартиру на двоих, чтобы поменьше убирать. И началась стройка века. Солдатики работали в основном по вечерам и в выходные дни и через год построили дома. Мы заселились. А еще через полгода я уволился из армии и стал жить дома, оставив квартиру Кислову.

   Между тем, в армии мне нравилось все меньше. Прежде всего, чувствовалось плохое отношение к армии со стороны Хрущева, во всяком случае от старших по возрасту офицеров мы слышали ворчание – уменьшили пенсии, увеличили сроки выслуги лет до пенсии. Служба офицером вообще была тогда не слишком престижна: девушки не торопились лететь на золотые погоны, зарплата была невысока, а тут еще перспектива внезапно оказаться на годы в отдаленном гарнизоне, плохо с жильем. Я все больше приходил к убеждению, что армия сильно коррумпирована - наша рота по службе была тесно связна со штабом округа, и я видел, что процветает кумовство и блат, видел работу «умельцев», видел, как эксплуатируют солдат на строительстве домов для офицеров и т.д. Все это мне было противно. Да и вообще я чувствовал, что армейская служба – это не мое (большую часть моей последующей гражданской жизни я прозанимался наукой в университете – вот это было мое, от этого, как теперь говорят, я ловил большой кайф). А тут как раз подоспело хрущевское сокращение армии на миллион двести тысяч человек, перестал существовать Воронежский военный округ, и меня благополучно уволили. Произошло это в 1960 году. Кончилась моя военная служба, теперь лишь сборы офицеров запаса раз в несколько лет связывали меня с армией.

   Но, оказывается, не кончилась моя военная карьера. Лет через пять после увольнения я вдруг узнаю, что мне присвоили звание капитана запаса. А еще через пару месяцев встречаю машинистку, которая работала у отца, когда он служил в военкомате.
- Ах, здрасте, Клавдия Ивановна, как поживаете?
А она мне говорит:
- Валя, ты знаешь, я тебе присвоила звание капитана.
- Как присвоили?
- Очень просто, внесла тебя в список на присвоение, тебе и присвоили.
Посмеялись. Ну, думаю, и карьерист же я. К сожалению, Клавдия Ивановна вскоре ушла на пенсию, а то быть бы мне генералом.