Женщина

Женщина истекала соками земли, солнечный свет наполнял ее изнутри, переливаясь терпким сладким вином через край. Она была морской пеной седых восточных морей, над которыми кружились невесть как залетевшие сюда снежинки с вершин заснеженных гор, куда не ступала нога человека. И только мрачные обитатели тех мест, с кривыми волосатыми ногами, одетые в грубые козлиные шкуры, поверяли свои тайные фантазии ветру, играя на ледяных свирелях с алмазными мундштуками заунывные мелодии скрытых гулких пещер, полных золота и сверкающих самоцветов, чьи острые края разрезали босые ступни, равно привыкшие к огненному льду и застывшему пламени метеоритов. Их рассыпавшиеся на далеком небосклоне искры были предвестниками страшных бед: чумы и мора, черной смерти и гноящихся ран темных, сокрытых во глубине времен эпох, когда человек был плевком дьявола в божественную амброзию богов Олимпа. Спускаясь в долины, они выкрадывали невинных девушек, чтобы забавляться с ними, как с бесполезными хрупкими игрушками всех стихий, подвластных только розе ветров и дрожащей игле корабельного компаса давно утонувшего морехода, чьи кости лежали на песке тропических островов под сенью пальм и созвездием Южного креста, чертившего колесом своих четырехглавых спиц дороги в пыли потухших звезд, чьи давно сгинувшие обитатели, ослеплявшие вселенную протуберанцами всех мыслимых цветов и оттенков, радовались глотку вина, плещущемуся в хрустальный бокал с золотыми кольцами Сатурна по ободку, налитого празднующим сбор урожая крестьянам затерянной в зеленой долине маленькой деревушки, в которой способные носить оружие мужчины давно ушли на далекую войну и сгинули на ней безыменными жертвами, обильно удобрившими и без того тучную почву, жирную от человеческой плоти сгнивших в ней иноземных захватчиков. Таким был мужчина, умиравший сейчас, чтобы освободить пленную душу женщины, запертую диковинной птицей в серебряной клетке дворца из утренней росы и звонких горных ручьев такой кристальной чистоты, что слепит распахнутые глаза малыша, только что вышедшего из чрева матери в солнечный день пополудни на площади под старинными часами, всегда показывающими точное время в отсутствие механизма, украденного пьяным мельником для нужд жерновов, тяжело ворочающихся и приводящих в движение реку, землю вокруг, небеса. И только маленький камушек, попавший меж них, способен остановить эту махину лишь для того, чтобы пчела успела испить нектар из синего цветка в колосьях ржи. Солнце взорвалось внутри нее и мир исчез, осталось только дыхание зверя, лежащего рядом и кружащийся потолок со старой лампой в паутине не произнесенных слов, которые сбегали с ее губ, устремляясь молитвой глубоко вниз, где зарождалась новая жизнь.