Письмо в Данвилл

     Большой двухэтажный дом викторианского стиля, повёрнутый своим фасадом на восток, спокойно, но при этом как-то грустно, смотрел на холмистые, освещённые утренним солнцем, плодородные равнины. Покрашенный в белый цвет кирпич резко контрастировал с чёрной «Жестяной Лиззи», ожидавшей своего хозяина в десяти шагах от террасы дома.
     - Ты не беспокойся, - говорил хозяин автомобиля, шестидесятилетний старик, выходя из дома, - не думай, что я утром сорвался только лишь из-за этого письма. Чарли, можешь считать, что я здесь был проездом.
     - Мистер Ричард, - отвечал мужчина средних лет, худощавого телосложения, среднего роста, при этом руки его были жилистыми и сильными, а в его зелёных глазах всегда горело желание помогать другим, - не нужно оправдываться. В любом случае, я вам очень благодарен, и как только вернётся Ховард, я ему обязательно всё расскажу. Он будет рад вдвойне, узнав, что эту новость ему привезли вы, а не кто-нибудь другой.
     - Я к вам ещё заеду вечером, поэтому не прощаюсь.
     Чарли Барнс помахал ему рукой, и вернулся в дом, но через минуту вышел, держа в руках несколько газет, и, удобно расположившись в кресле-качалке на террасе, принялся их читать. Свежий воздух бодрил лучше любого кофе, поэтому Чарли отказался от предложения своей свояченицы, Маргарет, сделать ему напиток.
     Два месяца назад, незадолго до гибели Эвелин, супруги Чарли, Маргарет приехала к ним в гости из столицы Огайо, но после трагических событий решила остаться ещё на некоторое время, чтобы поддержать Чарли и, особенно, его сына Ховарда.
     - Как хочешь, - ответила Маргарет на отказ Чарли, и скрылась в доме, но через несколько минут вернулась, - смотри, какой ароматный яблочный пирог я приготовила. Отказ я посчитаю личным оскорблением.
     - Я и не собирался отказываться, - улыбнулся Чарли, и потянулся руками к тарелке, на которой лежал кусок пирога, одним видом своим разогревавший аппетит не позавтракавшего мужчины. – Повезло твоему мужу, Маргарет. Наверное, он тебя ждёт давно.
     Понимая, к чему клонит Чарли, желающий избавить её от множества бытовых хлопот, которые она взяла на себя, Маргарет ответила:
     - Чарли, ты не думай обо мне, - с этими словами она отвернулась от него, присела на ступеньки террасы, и, как будто рассматривая что-то вдали, продолжила, - я вчера звонила Фрэнку, так получается, что ему придётся на месяц уехать в Нью-Йорк из-за нового губернатора. Поэтому я решила, что могу остаться здесь ещё немного.
     - А-а, - протянул её собеседник, - Рузвельт! Хорошо, но смотри мне, - при этих словах Чарли поднял указательный палец, но Маргарет не смотрела на него. Она осматривала окрестности, потому что была родом из этих мест. Она давала понять, что ей радостно будет остаться здесь ещё какое-то время, что она будто даже не помышляет о возврате в Огайо.
     - Я бы хотела съездить на Мятное плато. А ещё я давно не бывала в Лексингтоне, - он же в часе езды отсюда, так ведь?
     - Да, Маргарет.
     - Если у тебя есть планы или ты просто занят, Чарли, ты разрешил бы мне с твоим сыном поездить немного по штату?
     - Пожалуй, что да, - немного подумав, ответил Чарли.
     Несколько минут царила приятная тишина, которую никто не хотел нарушать. Был слышен приятный шелест листьев, над полями проносились стаи диких уток. Когда ветер донёс шум оживлённого городка, крики каких-то людей, Маргарет спросила Чарли:
     - А что в письме, которое тебе дал мой отец?
     - Ховарду пришло письмо из математического колледжа, - ответил спокойно Чарли. - Я его не распечатываю, но догадываюсь о содержимом.
     - Тебя не волнует то, что Ховард может пойти не по твоим словам?
     - Нет, совершенно, - несмотря на равнодушное выражение лица, в его голосе звучали нотки лёгкого сожаления. Но он собрался и сказал уже более твёрдо. - Я тоже не шёл по стопам своего отца.
     - Лучший психолог Данвилла, Внешнего, а, может быть, и Внутреннего Блуграсса тоже, и не переживает, что сын не последует его примеру? – с искрой в глазах спросила Маргарет, стараясь расшевелить своего родственника.
     - Ладно, должен признаться, что ещё до недавнего времени я очень хотел, чтобы Ховард выбрал мою профессию. Он с пониманием читал и статьи, и книги, которые я ему давал, у него есть способности. Но теперь я решил, что если он захочет стать математиком, так тому и быть.
     - Мудрое решение, Чарли! - сказала с живостью Маргарет. - Ладно, не буду тебя отвлекать от чтения любимого Фрейда…
     - Нет, сегодня буду читать только газеты, – он показал заголовок одной из газет. - Мир стремительно меняется, - я это понял после Первой мировой войны, - и я решил, что нужно больше узнавать о событиях, которые с каждым годом всё чаще эхом отзываются в нашем Кентукки. Экономическая нестабильность, войны в Европе.
     - Поняла, Чарли, - наконец-то поднялась Маргарет, подошла к нему и взяла пустое блюдце, которое ещё пахло яблочным пирогом, - всё равно не буду отвлекать тебя. Если я понадоблюсь – не стесняйся: зови.
     Солнце оторвалось от линии деревьев на горизонте, и смело поднялось в небо, согревая своими лучами всех жителей небольшого городка с населением в шесть тысяч человек. За всё это время Чарли только однажды подорвался со своего кресла и исчез на полчаса в доме, но потом вернулся и продолжил чтение газет, прерывая его иногда созерцанием красоты открывавшегося вида на поля, на которых с самого утра трудились рабочие. Почти каждый, кто проходил мимо дома Чарли Барнса, здоровался с ним и желал хорошего дня, на что получал взаимный и доброжелательный ответ хозяина.
     Наконец-то Чарли увидел своего сына, появившегося из-за поворота, ведущего в центр города. Ховард помахал рукой отцу, а через минуту, поравнявшись с домом и перебросив портфель через невысокий красный забор, сказал:
     - Привет, отец! Я зайду к Майклу, он мне кое-что хотел показать ещё вчера.
     - Стой, Ховард, - остановил его отец, - подойди-ка сюда! У меня для тебя важные новости. К тому же, сколько я раз говорил – не бросай портфель на лужайку: не поленись поставить его хотя бы рядом с дверью, а тогда уже иди, куда тебе нужно.
     - Не сердись на меня, - опустил голову Ховард, повинуясь воле отца.
     - Я и не сержусь, просто учу тебя быть человеком, который разумно смотрит на жизнь, - с этими словами Чарли встал, пододвинул к себе пустое кресло, и указал на него Ховарду.
     - И что же у тебя за новости? – спросил Ховард отца, надеясь как можно поскорее всё узнать и пойти по своим делам.
     - Что же, сейчас я буду краток. Итак, тебе пришло письмо из математического колледжа.
     - Покажи! – глаза Ховарда загорелись, его русые волосы встрепенулись, на круглом лице пятнадцатилетнего мальчишки заиграла улыбка. – Покажи, отец! Я хочу прочитать его!
     Чарли вытащил из кармана конверт и вручил его сыну.
     - Сегодня утром приезжал мистер Ричард, твой дедушка, он и привёз его.
     Ховард принялся разрывать конверт, чтобы быстрее добраться до искомого содержимого, но ему пришлось остановиться.
     - А теперь, сынок, не торопись. Прежде, чем ты прочитаешь письмо, я хочу с тобой поговорить, - воцарилось минутное молчание, и когда карие глаза отца встретились с такими же глазами сына, первый продолжил. – Я знаю, как тебе трудно сейчас решиться, и выбрать, кем же стать…
     - Отец, - перебил Ховард, - выбор не такой уж и сложный. Мне нравится математика, у меня в ней большие способности, как говорит учитель, но – с другой стороны – мне очень нравится психология, и ты бы меня всегда мог направлять.
     - Да, сынок, ты прав. Хотя выбор и небольшой, но, тем не менее, ответственный.
     - Честно говоря, мне математика, наверное, больше нравится, но ты всегда говорил, что к психологии у меня есть способности, и я уважаю твою профессию, - здесь Ховард спохватился, потому что ему показалось, что на отца признание произвело неприятный эффект. – Мне никогда не было стыдно говорить, кто мой отец, - этими словами, которые были чистой правдой, он решил смягчить свою кажущуюся оплошность. – Да и чтобы обучаться твоей профессии, можно поступить в тридцати милях отсюда, но чтобы математике – в восьмидесяти. Поэтому…
     - О, поверь, расстояние – пустяк. Мой отец добрался сюда из Европы, а это тысячи миль!
     - Ты о нём мне почти не рассказывал, - Ховард затронул неприятную для отца тему, но при этом надеясь, что он что-нибудь, да и расскажет.
     - Ты его просто не помнишь, тебе было всего три года… - черты лица Чарли смягчились, и он продолжил. - Наш округ давал девяносто процентов урожая конопли во всех Штатах, и мой отец приложил к этому свою руку. Он ещё занимался коневодством, и в юности я думал, что лошади станут частью моей жизни. Но я подрос, кое-что понял, и отец, видя, что у меня нет желания заниматься лошадьми, продал их все, до одной. Тем не менее, выращивание конопли мне нравилось, и я учился у отца всем тонкостям этого дела.
     - А как тогда ты стал психологом? – решил Ховард воспользоваться паузой.
     - Ну, это произошло перед твоим рождением. У нас дела наладились настолько, что появилось много свободного времени, и тогда я поступил в Лексингтоне. Психология меня так увлекла, что… - Чарли запнулся, будто отгоняя от себя какие-то мысли. - Впрочем, когда в четырнадцатом году родился ты, в глазах отца у меня появилось полное право заниматься тем, что меня увлекло. А через год грянул кризис, спрос на коноплю резко упал. И твой дед, не выдержав больших убытков, сильно заболел. Мы долго не могли определить его диагноз, потому что симптомы постоянно менялись. Лишь потом, спустя несколько лет, я понял, что моё призвание – психология, вернее мои знания о ней, – в тот трудный момент как раз и были нужны моему отцу. Он не смог найти себя в чём-то другом.
Ховард задумался над словами отца, и уже полностью забыл о том, что ему нужно было пойти к своему другу. Всё его внимание ограничивалось беседой с человеком, в котором он чувствовал искреннюю поддержку и желание помочь.
     - Ладно, сынок, об этом я ещё успею рассказать. Лучше скажи мне, как дела с бейсболом?
     Ховард сразу отвёл глаза в сторону, на лице его появилась обида.
     - Да-а… - протянул он. - Наша школа не вышла в финал в этом году, и наш тренер страшно ругался, говоря, что мы, по его мнению, худшая его команда за последние десять лет.
     Хотя погода была спокойной, внезапный порыв ветра пронёсся по террасе, на которой сидели отец и сын. Стопка газет, лежавших на коленях у Чарли, на мгновение пригрозила перевернуться, но осталась на месте, кроме верхних двух, первую из которых Чарли успел схватить рукой, а вторая, перелетев через перила, упала где-то во дворе.
     - Я сейчас принесу, - сказал Ховард и побежал за улетевшими новостями. Когда он вернулся, прерванный разговор возобновился.
     - Смотри, - указал Чарли на принесённую газету, - здесь написано, что Луисвиллский университет попал в десятку лучших вузов США. Если в следующем году он вылетит из этого списка, тогда, скорее всего, там будут искать виновных, кого бы выругать за допущенные ошибки. Я правильно говорю?
     - Похоже на то, - сдержанно ответил Ховард.
     - Но если он вылетит из списка, то это не значит, что он стал хуже. Он, может быть, станет даже лучше. Просто другие университеты стали ещё лучше. – Чарли откинулся в кресло, давая ему качнуть себя обратно, когда увидел, что его сын понял значение сказанного. -  Вероятно, вы не стали играть хуже, но ваши соперники стали играть лучше. Вот и всё. Поэтому не стоит грустить и, тем более, на кого-то обижаться. Злиться, когда вышла неудача – это одна из немногих кентуккийских привычек, следование которой я не поощряю.
     Открылась дверm, появилась Маргарет, увидев Ховарда, она поздоровалась с ним и спросила, как его дела в школе.
     - Как обычно, Маргарет! Чего в школе может быть интересного?
     - Я в твоём возрасте всегда находила, чем заняться, и в школе мне казалось намного интересней, чем дома. – Назидательный тон Маргарет пробудил в сознании Ховарда кое-какие школьные воспоминания сегодняшнего дня.
     - Ну, сегодня учитель математики сказал слова, которые мне очень понравились. Он сказал, что в первую очередь нужно быть собой, а потом уже кем-либо.
     - Какие хорошие слова! – воскликнула Маргарет. – Надо будет записать. Очень хорошие, не так ли, Чарли?
     Отец Ховарда кивнул головой и посмотрел на дорогу, со стороны которой донеслось чьё-то приветствие. Это был священник, но одет он был в обычную одежду, видимо, он шёл куда-то по своим личным делам. Ответив взаимным приветствием, Чарли вернулся к предмету разговора.
     - Любые слова хороши, если их правильно использовать, - обратился Чарли к своим собеседникам, но Маргарет уже не было: она успела бесшумно закрыть за собой дверь и исчезнуть.
     - Это как? – спросил его сын.
     - Одному человеку скажи, что нужно быть собой, и он перестанет читать газеты и книги или вообще перестанет покупать новую одежду. Он будет думать, что так он исполняет понравившееся ему правило.
     Ховард согласился и усмехнулся этому примеру.
     - Это похвально, молодой человек, что ты обратил внимание на такие слова учителя. Надеюсь, они помогут тебе определиться с твоим выбором.
     - Да, я так и подумал тогда, когда услышал их, и я понял, что главное в жизни – это быть собой. И теперь мне даже кажется, что мне проще будет выбрать, куда поступить.
     - Мистер Энтони, твой учитель математики, - хотел начать Чарли новую мысль, но решил зайти издалека, - хороший и образованный человек. Мы с ним не один раз пересекались в жизни, хотя в нашем городке это, скорее, правило, чем исключение. И его слова о том, что каждому нужно быть собой, по сути правильные.
     - Но в чём-то неправильные? – спросил Ховард.
     - Понимаешь, для одних людей быть значит оставаться, а для других – становиться. А это большая разница. Первое означает бездействие, а второй – действие. Понимаешь? – не дождавшись ответа, Чарли продолжил. – Вижу, что понимаешь. Это важный вопрос о сути человеческой природы: что значит «быть собой» в постоянно изменяющемся мире. Ничего не бывает постоянного, и я тебе смогу это доказать на примере географии, истории и любой другой науки.
     Немного помолчав, он принял решение за сына и продолжил.
     - Значит, на примере истории, - при этих словах Чарли покашлял в кулак. - Представь древнего человека, у которого ничего не было. Он собирал пищу, охотился. В какой-то момент он взял в руки камень и палку, и с их помощью у него всё стало получаться проще и быстрее. Потом он покорил огонь, научился добывать его. Одни усложняли образ своей жизни, другие, возможно, не усложняли. Но они ведь не могли запретить другим развиваться, не так ли?
     - Всё так, наверное.
     - Некогда земли нашего штата являлись богатыми охотничьими угодьями для индейцев. Шауни, чероки, ирокезы. Этих детей леса, - какие бы они ни были, но они были хозяевами этой земли, - безбожно выжили отсюда белые. Теоретически, индейцы могли измениться, - или уступить, или как-то объединиться, - но они этого не сделали, и поэтому были практически стёрты с лица земли. А если бы не Кулидж, то исчезли бы наверняка.
     Теперь возьмём день сегодняшний. Если бы многие местные предприниматели вовремя перешли на добычу каменного угля, а не цеплялись за коноплю, табак и другие, уходящие в прошлое отрасли экономики, они могли бы сохранить свой достаток. Посмотри на Генри Форда, как он лихо раскрутил автомобильное дело. Не удивлюсь, если он скоро доберётся и до нашего штата.
     - Ты говоришь, прямо как историк, - заметил Ховард.
     - Возможно, - уклончиво ответил Чарли. - Я любил историю в школе. Как её не любить в первой столице штата? Это наша маленькая гордость. Но, пожалуй, я продолжу.
     Когда-то торговцы ходили пешком, потом нагружали волов или лошадей, а сейчас лошадь почти вытеснена автомобилем. Представь, - ведь такое вполне могло быть, - что какой-то торговец возмущался потому, что его конкурент пересел с лошади на автомобиль. Но кто ему мог запретить это сделать? Возмущайся – сколько влезет, но мир не стоит на месте.
     Посмотри на поле, видишь «Фордсона»? Правда, я вижу только один, потому что сейчас не сезон. Так вот, когда-то землю обрабатывали вручную, а сейчас – с помощью тракторов. Человек обязан ценить то, что у него есть, но и обязан идти вперёд, изменять себя и окружающий мир. Никто не может запретить ему это делать, потому что такова его природа.
     Чарли на минуту приостановил свой рассказ, потому что дверь дома открылась и вновь появилась Маргарет. Она показалась из-за двери не полностью, а только верхней частью тела, выдавая свой торопливый характер.
     - Мальчики, пойдёмте на кухню, обед почти готов.
     - Мы скоро будем, - ответил Чарли. – Подожди ещё несколько минут.
     - Хорошо, - ответила свояченица и вновь исчезла, напевая какую-то новую мелодию.
     Глядя в глаза своего сына, пытавшегося уловить мысль, которая нитью проходила через его наставления, Чарли помолчал ещё минуту.
     - А теперь соедини в своём сознании всё то, что я рассказал тебе. Подумай о том, что значит «быть собой». Как можно быть собой, если ты останешься таким же, как вчера, когда мир вокруг тебя уже изменился? Пусть на один день изменился, но дни составляют годы, а годы – целые эпохи. Поэтому я и говорю: быть собой – значит действовать.
     Если ты заметил, сейчас много нечастных людей, - вероятно, так было всегда, - потому что они бояться подстраиваться под волну времени, которая на своём гребне несёт перемены. Перемен всегда хватает на всех, но многие боятся их именно потому, что они не желают изменяться. А нужно каждый день становиться собой. Понимаешь? По какому бы ты пути в жизни ни пошёл, тебе изо дня в день придётся становиться собой.
     - Это в какой книжке ты прочитал? – спросил сын своего отца, увлечённого своими рассуждениями, на что тот ответил:
     - И во всех, и ни в какой, Ховард. Жизненный опыт помогает соединять разрозненные истины, которые существуют и без тебя. Так и я сложил воедино то, что видел, слышал, и о чём где-нибудь вычитал, - Чарли встал, потянулся и сказал, - а теперь пошли обедать, а то Маргарет обидится, что мы не ценим её усилий.
     Когда они скрылись в доме, новый порыв ветра опрокинул все оставленные газеты, а с ними слова и буквы – «Письмо в Данвилл, Ховарду Барнсу», - которые были написаны на конверте с непрочитанным письмом.