Новое продолжение

Откуда вдохновение берется? Вот иногда сядешь писать, и как будто голова пустая...
А я скажу вам, из смирения оно. Когда смиряешься внутри, то и слова приходят и творчество все - во смирении. Потому творческий тот, кто с Богом, потому что сам Он - творчество. Состворитель не может не творческим быть.
Вот когда смирение со внешним всем... И скажите мне, коль есть в мире что-то, что не внешним назвать можно... Сам мир - внешнее наше. А когда смирение с ним, то изнутри новое продолжение приходит. Новое - необычное, что творчеством зовется. Что к любви призывает. А что самовыражение - то не творчество. Много я видал самовыражения, что от желания выделиться. И статус потом свой выражать.
Коль от Бога и к Богу не ведет Творчество - ничего оно не стоит. И не должно оно о Боге говорить, а тайными путями вести может.
Так вот, во смирении творчество. Там изнутри потом никакого противостояния перед потоком, и никакого страха о себе, и никакой оценки написанного тобою. Все, что своим не назовешь, что от Бога приносишь - как судить то? Не благость ли просто тогда сам процесс, что от Бога проводишь ты образы в мир, не дает ли этот процесс самое большое удовлетворение, что до мысли о результате и дело не доходит?
Так вот, когда смиряюсь я, тогда пишу. А иногда злой я, но пишу все равно. Со злостью смиряюсь. А если бы о ней думал, о злости своей, то и слова бы из души проводить бы не мог. А мне Бог важнее, чем злость моя. Она пусть тут будет.
И не боюсь я, что осудят. Не выдумывал я строк этих. Они из моей души потоком льются, так я вместе с ними в мир проливаюсь. Блаженство это. Пусть глупости какие напишу я, они тоже от Бога. А умные умы пусть заковеркости пишут. А я Бога воспевать хочу, а не ум свой.
А наука моя меня убивать будет. Я лишь с целью учусь, чтоб среди людей быть, и чтоб слушали меня. Творчество мое исцелять меня будет. Мне весь туман науки пяти минутами развеять! Так творчество мое сильно, так целительно.
И освобождение духовное - освобождения для творчества. Кто скинул маски свои, не может нового не творить. А кто нового не творит - не достиг свободы. Нам не по книжкам читать блаженство и следовать им, а из сердца своего жить и из самого центра. Кто так живет - не сможет больше по заветам жить. Кто сердце свое познал - птица вольная. Тому ни учителя, ни учения больше не авторитеты. Тому сердце свое - учитель, и учение, и вдохновение, и новое продолжение в моменте каждом.
А если я по заветам буду жить и по правилам, то где глубина моя? Тогда я как будто на поверхности... И не своим живу средцем. Чужим умом наверное. Пусть хорошие заветы те. А Бог нам говорит: согреши ты миллионы лет лучше и познай сердце свое, чем миллионы лет по заветам жить, и сердца своего глубину не знать. Ведь в глубине той место и для злости есть, и для отчаяния, и для ревности, и для печали. Такое больше человеческое сердце.
А тот, кто в системе застрял, политической или духовной, как закостенел. Систем святые люди не создавали, нет. Система - для мертвых тут. Для живых - глубина вся, и незнание. Из той глубины страшно жить, следующего шага не знать, по новому в каждом миге продолжать.
И скажите мне, какой человек творческий печалью не страдал? Не отвергал печаль искусник, и злость, и боль не отвергал. Потому так много дал нам, человекам, так много вдохновения. Скажите мне, какой политик душу людскую затронул? Какой экономист, какой ученый? Не трогают люди эти душу нашу. Лишь умом своим наслаждаются они. А искусник так душу свою собственную расковырял, так прорвался в свои глубины, что нам проход показал творчеством своим. И плачем мы и смеемся и печалимся, его вдохновение перенимая. И не нужна нам система духовная, нам проход в сердце собственное нужен. А как жить нам потом - сердце будет говорить, а не мысли чужие.
Там, где внимание наше - там и мы. Коль внимание на мыслях как правильно - в мыслях мы. А коль внимание на бездне бездонной - страшно нам. Глубокое сердце наше... И никакой там уверенности. И ничего правильно там, и ничего не правильно. Просто глубь там глубокая и бесконечная, и с каждым шагом новое продолжение.