В пражской пивной

1.

- Интеллихенция, Ваня, это не мозг нации, а дерьмо!
- Ну, ты даешь, Степаныч! Неужели сам придумал? – спросил Ваня Плашкин.
Кривцов поднял стакан с пивом и сделал большой глоток.
- Да нет, это Старик так говорил.
Стариком они называли лидера радикального крыла социал-демократов Владимира Юлианова. Несмотря на прозвище, Старику было всего сорок с небольшим, хотя выглядел он  старше своих лет.
Кривцов поставил пустой стакан на стол, вытер рукавом пиджака усы и добавил:
- Слышал я, знаешь ли, разговор Старика с писателем Кислым. Впрочем, разговором это назвать трудно, там дело чуть до драки не дошло. Тогда-то я и услышал эти слова насчет интеллихенции.
- А с чего бы они вдруг дрались? Я всегда думал, что Кислый – лучший друг Старика.
- Друг то он друг, но Старик у нас очень уж суров. Уж на что у него был друг Маев, а вот разошлись в сторону и какими только словами он его теперь не обзывает. Ты же знаешь, что Старика трясет от одного упоминания о попах и церкви. А Кислый как раз в эту религию вдарился, решил соединить революцию с Исусом. Вот Старик ему и вправил мозги.
Подошел официант и поставил на стол два стакана пива.
- Еще два! – сказал ему Кривцов и для надежности показал два пальца правой руки.
- Хороший язык, не то, что немецкий. Говорю ему «два пива», и он меня понимает.
- Ну, тут не все так уж просто. Например, позор - здесь просто внимание, окурки – огурцы, а черствы потравины – на самом деле свежие продукты.
Кривцов рассмеялся:
- И все равно здесь я что-то понимаю, а у швабов этих ничего не могу понять.
Он поставил на стол пустой стакан, снова вытер усы и сказал:
- И пиво здесь отличное, только вот кружек почему-то не дают. А стаканы эти до чего неудобны, так и боишься опрокинуть на стол.
Кривцов вздохнул, повернул голову влево и посмотрел в угловое окно, выходившее на перекресток Англицкой и Шкретовой. Вдали в сгущавшихся сумерках отчетливо видны были огоньки трамвая, пересекающего Англицкую улицу.
- И зима здесь какая-то ненастоящая, - вздохнул Кривцов.

Ваня знал, что его товарищ тоскует по дому. После декабрьских событий 1905 года в Москве Кривцов полгода скрывался от полиции, чудом избежал ареста и вынужден был бежать за рубеж. Прожив пять лет за границей, он не выучил ни одного иностранного языка и ощущал себя здесь совсем чужим. Если бы Кривцов не общался с такими же, как он, эмигрантами и не мог выполнять поручений Старика, то, наверное, умер бы с тоски. Он никак не мог понять Ваню Плашкина, который жил за границей по собственной воле, хотя мог в любое время вернуться домой.

Кривцов все чаще посматривал в левый угол пивной, где происходило что-то непонятное. Круглолицый мужчина, сидевший за столиком у окна, что-то строчил в тетради, а люди, окружившие его со всех сторон, быстро говорили, скорее даже выкрикивали какие-то непонятные слова.
- Что они там делают вокруг этого с бабьим лицом?
Ваня Плашкин присмотрелся и прислушался. Лицо круглолицего человека не показалось ему бабьим, хотя что-то особенное в нем действительно было.
Вскоре все замолчали, мужчина встал, взял тетрадь в руки и стал читать вслух. Когда он закончил, раздались оглушительные аплодисменты.
- Это у них игра такая, - пояснил Ваня, - все присутствующие называют любые слова, какие им приходят в голову, а этот круглолицый должен  тут же, сходу, написать рассказ с этими словами. И, судя по всему, у него это получилось.

Ваня уже неплохо понимал чешскую речь.  Он еще в России свободно читал книги на немецком, английском и французском языках, а здесь, в Европе, за короткое время сумел изучить итальянский, испанский, польский и собирался заняться голландским и скандинавскими языками. Молодой человек, обладавший способностью быстро изучить на хорошем уровне любой язык, стал ценным приобретением социал-демократической эмиграции. Но Ваня не смог бы признаться даже самому себе, что иностранные языки  интересовали его значительно больше, чем идеи социал-демократии.

Рассматривая зал, Ваня обратил внимание на  молодого человека за соседним столиком, который тянул из рюмочки красное вино и что-то очень тихо, почти шепотом, рассказывал своему соседу. Заинтересовавшись, Ваня стал прислушиваться к разговору и узнал, что молодому человеку приснилось, будто он превратился в огромного кузнечика и никак не мог вернуться к своему нормальному виду.

- Что-то опаздывает, - вздохнул Кривцов, доставая из жилетного кармана часы.
Они ждали чешского социал-демократа, который должен был помочь им в организации партийной конференции.
Едва Кривцов успел засунуть часы обратно в карман, к их столику подошел невысокий плотный мужчина средних лет. Увидев лежащую рядом с Кривцовым газету, он с легким поклоном спросил по-русски:
- Это не вас я видел в Будапеште на прошлой неделе?
Говорил он правильно, но с заметным акцентом.
- Боюсь, вы ошиблись, - ответил Кривцов, - я только вчера вернулся из Парижа, где провел целый месяц.
Это были пароль и отзыв.
- Иоахим Гавелка, - представился чешский социал-демократ.
Кривцов назвал свою партийную кличку и фамилию Вани.
Гавелка сел на свободное место, позвал официанта и заказал кружку темного пива.

Оглядевшись, он сказал:
- О, здесь Ярослав Грошек с компанией.
- Это тот, который пишет? Кто это? – спросил Ваня.
- Ну, это в некотором роде наш конкурент, - иронично произнес Гавелка, - основатель и лидер «Партии умеренного прогресса в рамках закона». А вообще это литератор, причем, надо признаться, пишет он неплохо, с юмором. Но поведение у него весьма оригинальное, часто выходящее за рамки приличий.
- Теперь о деле, - сказал чешский социал-демократ, сделав глоток, - два месяца к нам приезжал товарищ Суббоцкий, который привез от Пулина письмо, в котором излагалось все, что надо сделать для организации конференции.

Фамилия «Пулин» была одной из партийных кличек Старика.
- Все, что можно, мы сделали, - продолжал Гавелка, - предлагаем провести конференцию в Народном доме на Гибернской, где располагается наша штаб-квартира. В письме говорилось о двадцати делегатах, но там разместится и тридцать, помещение большое.
- Затем, - продолжал чех, - мы уточнили адреса надежных товарищей, где будут жить делегаты. У нас есть также свои маленькие гостиницы. Но, поскольку сразу всех разместить трудно, предлагаем направлять делегатов в гостиницу «Бельведер», где у нас есть свои люди, а уже оттуда мы постепенно переведем их на наши квартиры.
- Хорошо, договорились, - сказал Кривцов, поднимая стакан с пивом.
- А когда прибывает товарищ Пулин? В письме Суббоцкого была просьба его встретить.

Кривцов знал точную дату приезда Старика, который по разработанному плану должен был прибыть поездом из Парижа через три дня. Но ему, Кривцову надо было лично убедиться, что к конференции все готово. А если вдруг возникнут какие-то проблемы, он успеет передать сообщение Старику по надежным каналам, и тот отложит свой приезд. И вообще в целях конспирации никогда и никому не следует сообщать о подобных вещах раньше времени.
- С этим пока неясно. Завтра мы посмотрим помещение, свяжемся с делегатами и тогда определимся точнее.

Они договорились встретиться здесь же, в пивной «Деминка» через два дня в это же время. Гавелка допил свое пиво, встал, слегка поклонился и вышел из пивной.
- Социал-демократ, а кланяется, как буржуй, - мрачно сказал ему вслед Кривцов, - впрочем, тут все такие.

2.

Через два дня  вечером Кривцов и Плашкин снова сидели в той же пивной и ждали Гавелку.
В предыдущие дни они хорошо поработали. Помещение, где должна была пройти конференция, показалось им удобным со всех точек зрения. Встречи с местными социал-демократами подтвердили, что с жильем для делегатов проблем не будет.
Чтобы сбить с толку царскую охранку, которая могла дотянуться  до Праги, делегаты прибывали из России в Берлин, Дрезден и Лейпциг, как бы намекая на то, что конференция должна состояться в Германии. И лишь потом им были отправлены директивы, предписывающие направиться в Прагу. Если среди делегатов есть провокатор, который сумеет доложить о конференции полиции, можно было надеяться, что охранка не успеет помешать важному мероприятию социал-демократов.

Круглолицего Грошека сегодня не было. Но среди публики, в которой было немало уже знакомых лиц, царило какое-то лихорадочное возбуждение, которое обратило на себя внимание Кривцова.
- Что они так галдят? – спросил он.
Ваня прислушался.
- Грошек арестован и находится в полицейском участке.
Лицо Кривцова вытянулось.
- Да ну? За что?
- Ночью стрелял из детского пистолета, заткнутого пробкой, причем, говорят, звук был такой же громкий, как от стрельбы из настоящего револьвера. Пистолет полиция конфисковала и приложила к протоколу о задержании.
- Ну, право, дети! – воскликнул Кривцов.
- К тому же в соответствии с полицейским протоколом, который видел один из здесь присутствующих, Грошек усугубил свою вину тем, что в нетрезвом состоянии справлял малую нужду перед зданием полицейского управления.
- Во дает!

Посмотрев направо, Ваня увидел за соседним столиком все того же молодого человека меланхолического вида, который точно так же, как и в прошлый раз, тянул из рюмочки красное вино и тихо, почти шепотом, рассказывал что-то сидящему напротив него мужчине, которого Плашкин видел впервые. Прислушавшись, Ваня услышал рассказ о том, как молодой человек в кошмарном сне превратился в огромного паука  и никак не мог вернуть свой человеческий облик.

Ваня хотел рассказать Кривцову о странных снах молодого человека, но его отвлекла пара новых посетителей, севших за ближайший столик прямо перед ними. Человека, расположившегося за спиной Кривцова, Ваня не успел рассмотреть и видел только его затылок, покрытый светлыми гладкими волосами. А вот мужчина, сидевший прямо напротив него, сразу привлек внимание Плашкина своим необычным видом. Он совсем не был похож на славянина. Черные прямые волосы, немного смуглое лицо, а особенно темные глаза с каким-то пронзительным, казалось, насквозь прожигающим взглядом, невольно привлекли внимание Вани. Он сначала подумал, что это уроженец Средиземноморья, но, присмотревшись, решил, что на южанина он все-таки не очень похож.
Привлекший его внимание человек заговорил по-немецки:
- Я думаю, мой последний рассказ не так уж плох.
- Согласен, рассказ хороший, и я обещаю напечатать его в следующем номере журнала. Когда рассказ будет опубликован, я сразу же сообщу. Вы по-прежнему живете на Золотой улочке?
- Да.
- Вы не чувствуете себя великаном в своем маленьком домике?
- Нет, но там действительно тесно.
Равномерный и достаточно громкий шум публики в левом углу перекрывал слова привлекшей внимание Вани парочки, и он с трудом понимал, что они говорят.
Но вдруг Ваня почувствовал, что в зале стало тихо. Посмотрев в левый угол, он увидел, что публика, которая только что громко галдела, погрузилась в чтение. Каждый из них держал перед собой какую-то бумагу и старательно вчитывался в нее.
- Может быть, какой-нибудь манифест, - подумал Ваня.
Темноволосый человек заговорил снова:
- У меня есть еще несколько рассказов, которые я хочу опубликовать.

В тишине его слова прозвучали очень громко. Услышав немецкую речь, публика в левом углу стала оглядываться.
Человек, сидящий за спиной Кривцова, сказал достаточно нервно:
- Дорогой Франц, будет лучше, если мы будем говорить по-чешски.
Увидев негодующий жест собеседника, он добавил:
- Или, по крайней мере, говорите тише. Видите, какая здесь публика.
Но его собеседник, наоборот, повысил голос:
- Почему я в своем родном городе не могу говорить на родном языке?

Группа, сидевшая в левом углу, отреагировала сразу. Побросав листы бумаги, все вскочили и с лицами, не предвещавшими ничего хорошего, подошли к столику, где сидела любопытная парочка.
- Судя по всему, анархисты, - произнес Кривцов, оглядывая публику.
Собеседник темноволосого человека встал, поправил очки и сказал на чистейшем чешском языке:
- Здравствуйте, господа! Меня зовут Макс Буддер, я добрый знакомый Ярослава Грошека. Вы, может быть, читали мою статью о нем в последнем номере литературного журнала. А это мой гость Франц Купка, тоже писатель, я решил познакомить его с нашими пражскими пивными.
Немного поворчав, анархистская публика вернулась на место.
- Несколько лет назад, - прокомментировал ситуацию Кривцов, - такое трудно было даже представить. Все было наоборот, немецкая речь звучала везде. Дряхлеет, похоже, австрийская монархия.
Тем временем Макс Буддер и его собеседник Франц Купка тихо встали и вышли из пивной.

Вскоре пришел Гавелка, без лишних церемоний присоединился к ним и заказал пива. Беседа была короткой, всего на одну кружку.
Сначала Кривцов изложил свои положительные впечатления от работы с местными социал-демократами. Потом он сообщил дату и время прибытия Старика, добавив, что уже на следующий день начнется конференция.
Договорившись с Кривцовым о встрече на вокзале, Гавелка допил свое пиво, попрощался и ушел.

3.

Через четыре дня они опять сидели за тем же столиком в той же пивной, на этот раз в компании Старика. До отправления парижского поезда оставалось несколько часов, и Старик предложил скоротать время за кружкой пива.

Кривцов в компании Старика возвращался в Париж.
Ваня Плашкин оставался в Праге еще на одну ночь, а на следующий день он должен был выехать с партийным поручением в Краков.
- Тебе надо, Ваня, – говорил Старик, потягивая пиво, - наладить контакт с местными социал-демократами и оценить обстановку на месте. Можно ли туда переселиться и организовать нашу работу ближе к России? Задача твоя в данный момент – самая архиважная.

Настроение Старика было отличное. Конференция прошла прекрасно. Противники Старика в стане социал-демократов проигнорировали конференцию, и это позволило радикалам создать, по сути, свою собственную партию. Решено было активизировать работу в России, на чем настаивала хорошо показавшая себя в деле кавказская  группа делегатов. Особых проблем в ходе конференции не возникло, делегаты приехали и уехали без всяких приключений.
- И хорошо, что не приехали эти политические проститутки – Маев и прочие! – воскликнул Старик, ставя стакан на стол.

Ваня Плашкин был немного знаком с Маевым, и согласиться с такой  характеристикой никак не мог.
- Владимир Ильич, – сказал он, - вы же при мне говорили, что Маев – прекрасный, чудный и чистый человек.
Старик прищурился и обеими руками стиснул  жилет на уровне груди:
- Да, прекрасный, чудный и чистый был он, пока мы имели с ним одинаковые взгляды. А теперь, когда он стал ренегатом и оппортунистом, перестал быть прекрасным, чудным и тем более чистым. Валяясь в дерьме, нельзя быть чистым!
- Но разве Маев валяется в дерьме? У него просто своя точка зрения, а у вас своя. Он ведь от этого не стал другим.
Старик оторвал одну руку от жилета и вскинул ее вперед:
- Нет, он стал другим! Да еще как! Теперь он наш враг! Кто не с нами, тот против нас!
- Но разве не безнравственно, когда хороший человек только из-за своих политических взглядов становится плохим?
- Безнравственно, говоришь? Я не верю в нравственность, – повысил голос Старик, - нравственно все, что служит делу пролетариата. Революции нравственность не нужна.
- А когда будет революция? – вклинился Кривцов, которому очень хотелось домой, в Россию.
- Думаю, нескоро, - Старик сделал ладонью размашистое движение, - сейчас ситуация неподходящая. Вот если  бы война …
- Но ведь война – это кровь, слезы, смерть, - сказал Ваня.
Старик взмахнул рукой:
- Именно так, кровь, слезы, смерть, голод, разруха, недовольство. Самое лучшее время для революции.
Он прищурился и спросил:
- Ну, вот скажи, что надо делать, если будет война?
- Как что, защищать Отечество!
- Нет, Ваня, не отечество защищать,  а революцию совершать. Надо повернуть оружие против своего правительства, превратить войну империалистическую в войну гражданскую.
- Но ведь тогда враги, те же немцы, победят нас.
- Пролетариат, Ваня, не имеет отечества. Революция в Германии тоже будет, и непременно. Нам обязательно нужна мировая революция.

Внимание Вани отвлек все тот же молодой человек меланхолического вида, который вошел в пивную, сел за свободный столик и заказал бокал красного вина. Собеседника у него не было, поэтому он тянул свое вино молча, мрачно посматривая по сторонам.
Ваня скосил глаза в левый угол, где сегодня было непривычно тихо. Публики там было мало, и она вела себя на удивление чинно, попивая пиво. За столиком у окна в одиночестве сидел круглолицый литератор Грошек и с увлечением строчил в клеенчатой тетради.
- Наверное, на него нашло вдохновение, и он попросил не мешать ему, – подумал Ваня.

Тут в пивной появилось еще одно знакомое лицо – черноволосый мужчина с пронзительным взглядом, говоривший в прошлый раз по-немецки. Он пришел сегодня один, огляделся и подсел за столик к меланхолическому молодому человеку.
- Добрый день, - сказал он по-чешски.
- Здравствуйте, - сказал молодой человек с бокалом красного вина, - разрешите представиться, Грегор Гонза.
- Очень приятно, Франц Купка.
Он продолжал говорить на чешском языке.
Молодой человек обрадовался появлению собеседника и оживился:
- Вы знаете, мне сегодня ночью приснился очень странный сон,  будто я превратился в огромного жука.
Он начал рассказывать свой сон в деталях, изложив все свои злоключения и переживания из-за того, что никак не мог вернуть свой человеческий образ, пока не проснулся.
Собеседник слушал его внимательно, но как показалось Ване, то и дело поглядывал в левый угол, где сидел Грошек.
- Знает он его, что ли? – подумал Ваня.
Он тоже стал смотреть в тот же угол, и ему показалось, что Грошек тоже время от времени поглядывает на Франца Купку. Хотя, возможно, это ему действительно только показалось.

- Нам пора, – сказал, наконец, Старик, - а то на поезд не успеем.
Уходя из пивной, Ваня посмотрел сначала на Грошека, потом на Купку. Каждый из них был занят своим делом. Круглолицый Грошек писал, уткнувшись в тетрадь, а черноволосый Купка был поглощен беседой с меланхоличным Гонзой.

Ваня помог дотащить до вагона чемоданы.
Железнодорожник, стоявший у дверей, приветствовал Старика, как старого знакомого.
- Здравствуйте, господин Коган! – сказал он по-немецки.
Старик поздоровался в ответ и произнес несколько вежливых фраз на хорошем немецком языке.
Когда Старик и Кривцов заняли свои места и уложили чемоданы, Ваня вышел из вагона и стал ждать отправления поезда.
Наконец раздался протяжный гудок паровоза, и состав покатил вдоль перрона. Ваня помахал отъезжающим рукой, подождал, пока поезд не скрылся вдали, и направился к прекрасному зданию вокзала, построенного совсем недавно в стиле модерн.

Подойдя к кассе, он встал в очередь и стал рассматривать расписание поездов. Поезд на Краков уходил в три часа следующего дня. Перед Ваней в очереди было двое мужчин. Первый взял билет до Парижа. Следующий попросил билет до Амстердама на следующий день. Кассир выписал билет и громко произнес:
- Один билет до Амстердама, отправление завтра в двенадцать-тридцать.
Ваня нагнулся к окошку кассы, начал было говорить, но замолчал, словно какая-то внезапная мысль пришла ему в голову.
Через полминуты мужчина, стоявший за ним в очереди, недовольно сказал:
- Вы берете билет или нет? Если не берете, отойдите в сторону!
Ваня словно очнулся и сказал:
- Мне тоже один билет до Амстердама на завтра в двенадцать-тридцать.