Я - дитятя

Я родился в среду 27 мая 1936 года в городе Пушкин (ранее – Царское Село - летняя резиденция русских царей, потом – Детское Село, потом - Пушкин). Мама говорила, что в этот день в Пушкине шел снег (я думаю, это был знак).
Ходил в детский садик.

Помню: мы гуляем в скверике детского сада, вдруг из открытой двери сарая, где содержатся куры, которыми нас кормят, вырывается петух с отрубленной головой, из его шеи капает кровь (повар забыл закрыть дверь). Петух, шатаясь, мечется между деревьями. Мы – в ужасе, нам кажется, что петух гонится за каждым из нас. С воплями мы разбегаемся. С каким-то мальчиком случается нервный припадок, он падает и бьется на земле. Нас долго успокаивают.

Еще у меня была няня.

Больше никаких воспоминаний вплоть до эвакуации - не сохранилось. Помню, что из Ленинграда на восток везли нас на огромной деревянной барже среди лесистых берегов (потом оказалось, что мы действительно плыли по обводному Ладожскому каналу). Ужасно кусали комары, хотелось пить, и нас поили лимонадом.
Помню Шадринск, помню нашу комнатушку, помню, как я играл с детьми во дворе.
Потом помню уже Плодоягодный Питомник. Постоянно мучительно хотелось есть. Заболел трехлетний Женя. Он лежал на кровати и все время слабым голосом повторял в забытьи: «Мама, дай хлеба с солем, мама, дай хлеба с солем», - он еще не выговаривал «с солью» - «хлеб с солем» было пределом мечтаний трехлетнего ребенка.
Помню доктора Макса Пинкасовича, который нас лечил. Это был носатый старый еврей на деревяшке вместо ноги. Он входил с мороза, снимал полушубок у двери, грел руки над печкой, крепко потирал их, садился на край кровати и говорил с сильной местечковой интонацией:
- Ну, молодой человек, таки что у нас болит?
Макс Пинкасович был, конечно, героический человек. Один врач на всю округу (остальные были на фронте), да к тому же безногий, лекарств нет, только какие-то корешки да травы, которые он сам же и собирал, а больше помогал участием и добрым словом. Его очень уважали, а мы, дети – любили.
Было настолько голодно, что я почти умирал от хронической голодной дистрофии и меня положили в «санаторий» - там давали «усиленное питание» (каким оно могло быть в голодное время, понятно). В то время у меня выпадали зубы, два резца так и не выросли. Бедная мать почернела от горя.

Там же, в санатории, я пошел в первый класс. Помню, что тетради у нас были из газетной бумаги – учительница из старых газет нарезала листы, размером с тетрадные, и сшивала их, в этих тетрадках мы писали свои палочки и крючки (это называлось чистописание). Кода я вышел из «санатория» и пошел в нормальную школу, бабушка сшила мне холщевую сумочку, в которой я носил свои тетрадки.

1945 год. Эвакуация кончилась, мы приехали в Воронеж. Сначала жили в Отрожке.

Я уже писал, что в конце войны через Отрожку шли поезда на восток – солдаты возвращались домой. Мы, пацаны, любили бегать на станцию – там было так интересно: в эшелонах везли танки, пушки, «катюши», лошадей, в теплушках ехали веселые солдаты, которые пели, играли на гармошках, плясали перед вагонами. К нам они относились очень тепло – за войну стосковались по пацанам, угощали нас американским шоколадом, консервами, дарили немецкие губные гармошки, сухпайки.
Однажды мы пробегали мимо товарного состава, и в это время солдаты в медицинских халатах поверх формы открывали дверь вагона. Мы заглянули в эту дверь и увидели сложенные поленницей до самого потолка трупы в немецкой форме. Эта картина навсегда засела у меня в мозгу.

На местах боев за Воронеж в осыпавшихся окопах, траншеях, землянках, блиндажах мы, пацаны, находили стрелковое оружие, боеприпасы. У некоторых были целые арсеналы. Моему товарищу Витьке, когда он пытался выбить капсюль из снарядной гильзы, оторвало кисть левой руки – капсюль взорвался. У меня была целая коллекция снарядных порохов – в виде трубочек, полых цилиндриков, просто цилиндриков, зернышек и т.д. Позже, когда подрос Женя и заинтересовался этим делом, родители не раз конфисковали у него такие арсеналы. Тогда гибло много ребят из-за этого увлечения.

Мы переехали на Проспект Революции. Меня отдали в суворовское училище и началась моя долгая суворовская жизнь.