Бойцы нужны разные

Фэндом: Булычёв Кир «Приключения Алисы», Исторические события, Гостья из будущего, Алиса знает, что делать!, Тайна третьей планеты, Арсеньев Сергей Владимирович «Ленка-пенка» (кроссовер)
Основные персонажи: Алиса Селезнёва, Павел Гераскин
Пейринг или персонажи: Саша и Лена (они же Паша и Алиса)
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Флафф, Драма, Фантастика, Мистика, Психология, Философия, Повседневность, POV, Hurt/comfort, AU, Songfic, Занавесочная история

Размер: планируется Миди, написано97 страниц
Кол-во частей: 23
Статус: в процессе

Фанфик по роману Арсеньева "Ленка-пенка". - Вариант продолжения романа.

Продолжение этого фанфика -
http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl

Посвящение:
Тем, кто тоже должен был жить.
И тем, кто выжил и передал эстафету жизни
следующим поколениям.
И кто передаёт её дальше ныне.

Тем, кто работал и работает над тем,
чтобы не было горя.
Тем, кто защищает и спасает людей.

Канон:
http://samlib.ru/a/arsenxew_s_w/cbuffersvet37doc.shtml

***

- Я всё равно снова убегу.

- Да погоди ты.
Давай поговорим, как мужик с мужиком.

Вместо ответа Саша повёл плечом.
Это означало несогласие или скепсис.
Но Сашин собеседник невозмутимо продолжил.

- Вот скажи мне - ради чего ты хочешь убежать?
Какой в этом смысл?

- А что тут непонятного?
Я хочу быть полезен людям.
Хочу защитить людей от этих... от этих... убийц.
Ну вы же и сами всё знаете - что тут объяснять-то?

И, честно говоря, я не понимаю, почему вы меня удерживаете.
По моему пониманию - вы наоборот должны помочь мне попасть на фронт, а не удерживать здесь.

- То есть ты, Александр, не считаешь, что на фронте справятся и без тебя?

- ... Ну почему. Наверняка справятся.
Но ведь со мной наверняка справятся намного быстрее.

- ...Не исключаю. Что быстрее.
Но понимаешь ли ты, что, если тебя убьют,
твоим взрослым боевым товарищам будет особенно горько
от того, что убили не только их боевого товарища, но ещё и ребёнка?
Да-да, для них ты ещё и ребёнок. Ровесник их детей.
И им будет особенно тяжко, что они тебя не уберегли.

- На войне как на войне.

- Какой шустрый.
Вот объясни мне, ради чего надрывать сердце взрослым людям страхом за тебя?

- В крайнем случае, даже если меня убьют, то они
(если им действительно так горько будет от моей смерти)
станут ещё упорнее сражаться.
Тоже польза.

- Саш, а они и так не нуждаются в подобной мотивации.
Уж поверь мне.
Я там был.

...Я не знаю, как объяснить тебе -
они же как раз для того и воюют,
для того и переносят тяготы фронта,
чтобы спасти таких, как ты.
Понимаешь?
Пока вы, птенцы, не оперились полностью,
мы, взрослые, считаем своей священной обязанностью защищать вас.
Спасти ваши жизни.
Это очень сильное, Саша. Это такое глубокое, что...

И для нас страшный укор, если погибает молодь. Или старики и женщины.
Это... подтачивает силы, поверь мне.
Да, это где-то даже мобилизует - ДА.
Но всё равно подтачивает.
И потом всю жизнь не даст покоя тем, кто выживет.
А ещё - создаёт сильное ощущение, что все старания напрасны.
И деморализует даже самых стойких духом бойцов.

- Я понял вас.
Но и вы не понимаете - я могу быть полезен там.
Я точно знаю.

Если бы вы могли почувствовать то же, что и я,
то вы бы меня поняли и поверили мне.

Я не обузой там буду, а наоборот.
Никому не придётся горевать по мне, правда.

Вы не думайте, что, раз я не совсем взрослый,
то ничего не смогу или уступлю взрослым.
Часто нужны не столько сила взрослого,
сколько мелкие размеры, лёгкость и юркость подростка.

Саше казалось, что он чрезвычайно убедителен.
И что после такой речи его куратор немедленно с ним согласится.
Саша уже видел себя на фронте.

- Знаешь, что я скажу тебе, Саша.
Я верю, что ты мог бы быть там полезен. Честно.

- То есть вы меня отпустите?

- Нет. Извини.

- Как нет?!

- Не кричи на старших.

- Да вы... да вы...
Да вы не понимаете просто.

Саша сорвал шапку.

- Видите у меня седые волосы?
Я теперь буду мальчишкой с седыми волосами.
В сказке есть девочка с голубыми волосами.
А я буду - "мальчик с седыми волосами".

Саша с удовлетворением отметил,
что спецэффект произвёл впечатление... некоторое.
И ринулся развивать успех... как он надеялся.

- А знаете, из-за чего они поседели?
Это случилось после того, как я думал, что умерла Лена.
Что её убили.
На ней было столько крови, что я подумал, что это всё.

Я тогда словно сдвинулся.
И долго не мог понять, что мне говорят,
когда мне говорили, что она ещё дышит.
Что есть пульс, бьётся сердце.

А потом не мог поверить, что она может ещё и выжить.
А потом, когда надежда всё же закралась в душу,
много дней трясся от страха, что всё же потеряю её.

- Ну вот ... не убили же.

- Ага. По случайности. Недострелили. Недобомбили.
А я так не хочу, понимаете?!
Я не хочу, чтобы кто-то мог вот так вот прилетать и расстреливать людей.
Не хочу, чтобы каждый раз было, как в лотерее -
попадут или не попадут, убьют или не убьют, насмерть ранили или есть шанс выжить и так далее!

- Саша... я понимаю это.
Но мы же, взрослые, как раз этим и занимаемся.
Эту проблему и решаем.
Или ты не веришь в нас?

- Ну почему... Верю, конечно.
Но я же ПОМОЧЬ вам хочу.
Как вы не поймёте-то?

Как вы не поймёте, что у меня по ИХ вине не стало моего Вовки?
Вы не знаете, конечно. - Этой мой брат. Младший.
Он только в школу пошёл. Должен был ходить.
Он любил животных. Он был таким надёжным товарищем. Таким верным другом.

Он родился, когда мне было пять лет.
Я думал, что буду всю жизнь защищать его.
Но я не смог, понимаете? Я не смог сделать так, чтобы он сейчас был жив.
Я - есть. А его - нету. Нету, понимаете? А я есть.
А про него приходится говорить "был", "был".
"Любил", "ходил".

И при этом - он всего пять дней не дожил до дня,
когда нашего папу случайно отправили в Ленинград.
Папа привёз нам еду. Это спасло от смерти нас с Леной.

А если бы у нас была еда на эти пять дней,
которые прошли со дня смерти Вовки до приезда папы -
- то и Вовка сейчас тоже был бы жив.
Ему совсем чуть-чуть не хватило. Буквально нескольких сухариков или всего одной банки молока...
Он так просил молока в последние дни перед своей смертью...

Саша отвернулся. Виктор Антонович деликатно смотрел в сторону.

- Тебя самого в последние минуты спасли от смерти.

- Да причём тут я? - устало выговорил саша.
Я же вам говорю - Вовки уже нет... И уже никогда, никогда, никогда не будет...

И Вальки нет, нашего соседа. -
...Он не смог дойти до дома, когда пошёл за водой.
Так ослаб отголода. И замёрз прямо на улице. Как и многие другие.

И Арсения нет. У него и так одной руки уже не было.
А тогда во время переправы, когда нас расстреливали с самолёта - совсем...

Так что я обязательно убегу.
Не понимаю только, почему вы меня не понимаете.

- Значит, тебя толкает на фронт месть?

- А даже если и так - почему бы и нет?

- Сложный вопрос...

- Ну вы сами тогда над ним и думайте.
А мне всё и так ясно.

- А Лена?

- Что Лена?

- Ты её одну тут бросишь?

- Ну почему брошу-то?
Она в надёжных руках. Разве нет?
Наша советская система заботы о детях -
самая лучшая в мире и очень надёжная, разве нет?

- Лучшая, лучшая.

- Ну вот.
А я как раз для того и ухожу на фронт, чтобы её, Лену, защитить.
Не отсюда же мне её защищать её от ... ЭТИХ.
Отсюда не получится.

- А она?

- Что она?

- Она согласна?

- ...

- Ты её не спрашивал, как я понимаю?

- Вы же не думаете, что удержите меня этими словами?

- Нет, что ты.
Мне просто интересно, как ты себе этот момент объяснил.

- Ну вы скажете тоже.
Она сама должна всё понимать. Что тут объяснять.
Никто из женщин не держит своих мужчин при себе,
когда те уходят на фронт.
Потому что так надо. Грустно, но ничего не поделаешь.
А иначе как ещё защитишь людей?
Чтобы спасти своих близких и страну - приходится на время расстаться.

- А ей ты это сможешь повторить?

- ... А зачем? Не надо тут ничего говорить.
И так всё ясно.

- Ну хорошо.
А если тебя прогонят с фронта наши солдаты?
Скажут - иди, сынок, домой, мы не принимаем тебя в отряд.
А вот когда подрастёшь - милости просим.

- Не скажут.

- Скажут-скажут. Многих в тыл отправили таких же горячих, как ты.

- Меня не отправят. Когда увидят, как много от меня толка.

- Да и смотреть не станут. Не дадут тебе времени проявить свои таланты.

- Тогда я один буду воевать.

- Это как?

- Придумаю что-нибудь.

- Всё ясно с тобой.

- Раз ясно, то отпустите по-хорошему.
Может, вы ещё и словечко за меня замолвите кому надо?

- Да замолвил уже.

- Как? А чего мы тогда столько времени спорим?

- Да я о другом говорю.
Другое слово-то.

- Какое ещё другое?

- А вот послушай.
Часть 3
Саша почувствовал, что у куратора может найтись в самом деле интересное предложение для него.
Что-то такое, о чём он, Саша, даже представить не мог.

А куратор не спешил раскрывать карты.
Медленно мешал ложечкой чай, хотя сахар он туда не положил.
Наконец задумчиво заговорил.

- Вот скажи мне, Саша...
для тебя что важнее - спасти тех людей, которые ещё живы?
Или отомстить за уже погибших?

- Вы опять попрекаете меня местью?
Не получится.
Не надейтесь, что моя совесть помешает мне мстить.

- И ты хорошо представляешь, что тебе, быть может,
придётся на фронте самому убивать живых людей?

- Людей ли? Тот, кто может обречь на смерть от голода целый город - разве человек?
Тот, кто расстреливает судно, перевозящее ДЕТЕЙ - разве человек?

- Саша, я понимаю, поверь.
Но ещё я знаю и то, что, несмотря на весь ужас совершенного такими людьми -
это всё же люди.

- А можно я вам задам вопрос?

- Ну попробуй.

- Если вы увидите, что бешеная собака бросилась на человека -
вы её пристрелите или позволите ей покалечить человека?

- Вон ты о чём.
Понимаешь, это не совсем то же самое.

- Ага. То есть вы не хотите ответить прямо даже на такой вопрос?
Хотя я всё же уверен, что вы заступились бы за человека.
А не разводили бы толстовство и "быть или не быть".
Скажите - а вы точно были на фронте?

- Был, Саша.
И много думал.
Ты, наверное, хочешь спросить - стрелял ли я там в людей?
Да, Саша. Конечно стрелял. Причём метко.
И ещё наверняка придётся стрелять.
Но именно поэтому я думал.
У тебя ещё есть вопрос?

- Есть. -
Чем убийцы, целящиеся в детей, лучше бешеной собаки?
Ну вот чем?

- Саша, послушай, пожалуйста, внимательно то, то я тебе скажу.
Постарайся не перебивать.
Потому что я и сам пока смутно всё это понимаю,
и ещё сложнее всё это в слова облечь. Да ещё и так, чтобы было другому понятно...
А все твои вопросы ты задашь потом.

Я не говорю, что знаю всю истину.
Я сам многого пока не понимаю.
Я не виню тебя за желание мстить...
И я не оспариваю твоего права защитить людей...
И за собой такое право признаю.

...Но мне кажется, что для твоего же блага и для блага всех людей
мы должны понимать, что, убивая одних людей для защиты других людей,
мы убиваем всё-таки людей.
Да, Саша, людей...
Людей, которые при других обстоятельствах могли бы стать нашими друзьями.
Могли бы делить с нами хлеб.
Петь с нами песни. Представляешь? - ПЕТЬ.
И мы могли бы так с ними подружиться, что стали бы защищать уже их...

Да, сейчас они чинят огромное горе.
Да, нам приходится их останавливать. Убивая их.
Но это, Саша, огромная, огромная беда,
что у нас нет другого способа их остановить, кроме как убивая...

- Всё правильно.
Кто их просил идти нас убивать?
Сидели бы себе дома или пришли к нам с дружбой -
и они тоже живы остались бы.

"Кто к нам с мечом придёт -
тот от меча и погибнет".

- Тоже смотрел картину "Александр Невский"?

- Ну конечно.

- Что ж, в тебе есть что-то от твоего великого тёзки... От нескольких тёзок.
Александр Невский...
Александр Суворов...
Александр Македонский...
Ты знаешь, что Македонский ни одного сражения не проиграл?

- Знаю.

- Он всегда находил способ победить.
И наш Суворов тоже.

- В детстве я одно время думал, что Македонский - тоже русский.

- А может он и русский.

- Как?

- А мать его из племени, которое вполне может оказаться прорусским.
Да и отец... фракийцы, Фракия - это тоже очень к нам близко.

- Какие интересные вещи вы рассказываете.

- Если не убежишь - много чего расскажу.

- Кто о чём, а вы... Вот когда вернусь - тогда и расскажете.

- Мы отвлеклись.
Так вот - я продолжу.
Саша, это огромный риск для нас самих -
убивать даже таких жестоких убийц, как они.
Даже для защиты людей от них.

- Какой риск?

- Какой риск?...
Риск стать такими же, как они.

- Как они???
Не может этого быть.
Мы такими не можем стать.
Только не как они.

- Ты так говоришь, потому что пока никого не убивал.

- Как знать.

- Неужели уже убивал?

- Но вы же не знаете.

- Поверь мне, Саша.
Если бы ты уже убивал - я бы понял это, даже если бы ты уверял, что не убивал...
Потому что убийство (даже вынужденное)
оставляет в человеке характерный след,
который можно безошибочно определить.
... Быть может, это и есть печать Каина.

- Только не проповедуйте, пожалуйста.
Да, я пока не убивал.
Но я не раз был готов это сделать, поверьте мне.
Без сомнений и колебаний. И с полной уверенностью в своей правоте.
И сделаю, если понадобится.
Даже если это оставит в душе след.
Потому что, если я не спасу людей,
то у меня тоже останется след,
причём намного хуже.
И на фронт хочу именно для того, чтобы...

- Чтобы убивать?

- Чтобы на мне не осталось следа от того, что я не защитил, не попытался спасти.

Ну вы же сами говорите - пока у нас нет другого способа остановить убийц.

Ну даже в песне ведь поётся:
дадим отпор душителям, мучителям людей так далее.

- Поётся, да... Хорошая песня...

- Великая.

- Согласен...
Правильно - отпор дать надо.
Но при этом надо только дать отпор.
Не более.
Пойми, Саша, начав убивать пусть даже ради защиты -
легко самому стать излишне жестоким...
Легко потерять первоначальную... невинность какую-то...
Убийство - это противоестественно для человека.
Несмотря на то, что люди давно ведут множество войн.
И если человек всё же вынужден убить для спасения -
он должен понимать, что произошла беда.

- Вы ещё скажите - он должен после этого замалчивать грех.

- Может, и должен.

- А как же тогда на поле Куликовом сражались монахи Пересвет и Ослябя?
Их ведь сам Сергий Радонежский отпустил и благословил на битву.
И князя Дмитрия Донского тоже.
Сергий же знал, что они все в битве станут убивать.

- Ты прав. Но они же не гонялись по степям за врагами, чтобы их убить.
Они только защитили свой народ.
Встав стеной на пути у убийц.
И пока воин защищает от смерти, от убийц свой народ -
его ратный труд и подвиг - святы.

А вот если этот же воин озвереет от совершённых при защите убийств,
если он станет убивать ради мести или ради грабежа -
вот тогда...

- Ну вот видите. Я тоже не ради грабежа. Зачем мне кого-то грабить?

- Погоди, Саш.
Есть в тебе что-то... Что вызывает особо сильное стремление помочь тебе.
Я хочу тебя предостеречь. Чтобы ты не пропал.

Я хочу, чтобы ты понял - убивая поначалу вроде как по вынужденной необходимости,
человек рискует ... ну как бы заразиться, что ли.
Это тоже как бы бешенство...
Саш, это страшно. Поверь мне. Это реальный риск и самому перестать человеком.

- И как от этого уберечься?

Виктор Антонович обрадовался этому вопросу.

- А вот не позволять ненависти брать душу в плен.
Не забывать, что ты убиваешь людей.
И не радоваться тому, что ты убил.
А понимать, какая это трагедия для всех - и для самого тебя тоже -
что приходится убивать.
И не считать, что убивать - это геройство.
Понял?

- Может быть, и понял.

- Просто вспоминай это и старайся понять,
если попадёшь на фронт.

Вот ты говоришь - чем они лучше бешеной собаки.
Так ведь и они в каком-то смысле тоже больны. Понимаешь?
И было бы здорово не убивать их. А лечить.

- Чем же их вылечить?

- Кто бы знал, Саша. Кто бы знал.
Наверное, тут надо заранее делать какую-то прививку человечности...
Как-то пропитать людей добротой и бережным отношением друг к другу...
Чтобы они даже не думали сражаться друг с другом.

- А это возможно вообще?

- А вот ты бы и попробовал, а?

- Я?

- Ну да. А почему бы и не ты? Кто, если не мы?

- Я не уверен, что способен решить такую задачу.

- А ты подумай.

- В любом случае сначала надо отбиться от врага.
А потом уже думать над профилактикой.
Иначе некому будет думать.

- Тоже верно.

- ... Виктор Антонович... а тем, которые уже больны -
их можно вылечить?

Виктор Антонович ещё больше обрадовался новому вопросу.

- Не знаю.
Может, музыкой, а?

- Музыкой? ))

- А что ты улыбаешься.
Неужели ты никогда не замечал, какова волшебная сила музыки??
Как мощно и глубоко она влияет на душу человека?

- И животных тоже.

- Даже так?

- Мне Вовка рассказывал... Он сам уже читал...
Он хоть и не ходил в школу, а я его раньше научил читать...
И он где-то читал про то, что животные тоже реагируют на музыку почему-то...

Саша снова помрачнел и словно даже постарел от снова накатившего горя.

Виктор Антонович незаметно вздохнул.

- Саша... А ты не думаешь о том, что, если у тебя родится сын,
в каком-то смысле это вернёт тебе твоего брата?

Куратор не стал говорить "в твоём сыне к тебе может вернуться твой Вовка".
Объяснять было бы долго.
Саша мог не так понять...

Но Саша и так растерялся.

- Сын??

- Я понимаю, ты пока сам мал.
Но лет через десять или даже пять ты станешь вполне взрослым.

- Я пока не думал об этом...

- Ты пойми меня правильно -
я понимаю, что Вовку заменить невозможно даже сыном.
Но всё же у тебя снова будет маленький мальчик.
Ты сможешь его растить, как растил брата.

Он будет таким лёгоньким и радостным, шумным и весёлым.
Ты будешь для него огромным надёжным папкой, воплощением силы и мудрости.
Он долго будет считать тебя всемогущим,
а потом - просто Отцом, товарищем, учителем и проводником по жизни.

- ... Не знаю... возможно, вы правы...
просто это слишком непривычная для меня мысль.

- Подумаешь на досуге.

Виктор Антонович надеялся, что размышления над этим вопросом
со временем на самом деле помогут Саше подлечить его горе.
Как помогают они самому Виктору Антоновичу...

Саша потёр лоб.

- Чтобы были сыновья... надо сначала победить...
А уже потом...

- Саша, мы, взрослые, справимся.
Мы победим.
Москву отстояли. И совсем из страны прогоним врага.

- Я не могу просто ждать этого в стороне.
Я должен тоже приложить к этому руку.

- Саша, я много тебе объяснял про опасность убийства даже при защите.

- Но ведь вы же объяснили мне и то, как от этой опасности уберечься.

- Ты так и не понял. То есть что-то понял, но не всё.
Убийство калечит душу человека.
Оно ранит самого убивающего.
Он может оклематься, но ему труднее будет достичь высот духа.

- Так что же - ради высот духа не сражаться с врагом?

- Просто оставь это дело взрослым.
Мы покрепче вас, молодёжи.
Да нас уже и не так жалко, если честно.

- Что это вы такое говорите?
Как это вас не жалко?
Я всё время думаю о папе - как он там.
И о Лёньке - о Ленином брате.

- И уверен, что сможешь помочь им?

- Уверен.

- А если с тобой что-то случится -
твой отец потеряет и второго сына.
Совсем без детей останется.
Прервётся ваш род.
Некому будет родить твоему отцу внуков.

И отцу какое горе. -
Вернётся победителем домой, многие встречаются семьями,
а у твоего - никого.
Это тебя не останавливает?

- ...со мной ничего не случится...

- Значит, не передумал?

- Нет...

- Ну, тогда, Александр, помни вот что:
когда наши вошли в Париж... Париж они не сожгли...
хотя многим этого очень хотелось
после того, как из-за визита Наполеона сгорела Москва.
Ты понял?

Они считали и считают варварами нас.
Хотя мы не сжигаем их столицы.
Даже после того, как по их вине сгорают наши.
Но при этом варварами они считают не себя.
Ты понял?

- ... Понял.

- Саш, это не просто так.
Мы именно поэтому побеждаем, понимаешь?
Потому что мы, называемые варварами и презираемые, не жгём столицы тех,
кто сжигает наши столицы и считает варварами нас.
Именно поэтому сила на нашей стороне.
Пока ты прав - с тобой сила.
Не поддавайся ненависти.
Защищай, но без ненависти. И ... найти в себе способность сострадать даже врагам.

- Посмотрим. Но, даже если я и смогу ... сострадать...
спуску я им всё равно не дам.
И не позволю губить людей.

- Аминь ))

- Вот слушаю я вас и думаю...
ловлю себя на ощущении...
вы случайно не священник?

Виктор Антоновия усмехнулся.

- Ну, разве что по призванию ))

- Ну вы и скажете.

- Саша, в любые времена кому-то приходится копаться в человеческой душе.
Пытаться найти там истоки бед и способы решения проблем.
И ... чтобы попробовать хоть немного унять горе человека.
Поддержать, а то и укрепить и вдохновить.

- ... Тогда ...
я, хоть и не передумал убежать на фронт... независимо от вашего разрешения...
но мне бы хотелось, чтобы вы благословили меня на это.
Как Сергий Пересвета.

- А почему не Дмитрия?

- Потому что я не Дмитрий, а Александр.

- Александр... а не согласишься ли ты хотя бы окрепнуть ещё немного, прежде чем сбегать на фронт?

- Да вы что - я и так уже сильнее, чем был до блокады.

- И готов помериться силой?

- С вами?

- А хоть бы и со мной.

- ... победить вас я может и не смогу...
но вы же всё равно поймёте, что меня достаточно крепкая рука?

- Пойму. Давай.
Часть 4
Виктор Антонович убрал со стола посуду,
и поставил на стол локоть, приглашая Сашу сделать то же самое.

Саша согласился.

Виктор Антонович не стал класть Сашину руку на стол.
Незачем было подрывать уверенность парнишки.
Хотя нежелательно было и обнадёживать того.
Нельзя было давать повод переоценивать силы.

Он только посмотрел, насколько упорно Саша сможет выдерживать давление.

В итоге за несколько минут положение рук так и не изменилось.
Наконец, Виктор Антонович расслабил свою руку,
и она оказалась на столе.
Саша, конечно, понял, что Виктор Антонович решил таким образом закончить их поединок.

- Должен признать, Саша, что рука у тебя в самом деле крепкая.
Молодец.

- Это заслуга отца.
Он тренировал меня.

- Значит, и отец твой тоже молодец.

- А у вас-то у самого какая рука -
мне казалось, что её вообще невозможно сдвинуть ни на миллиметр. Как скала.

- Саш, это естественно. Я же всё-таки старше тебя.
Заматерел. В том числе в битвах...

- И конечно я понял, что вы в любой момент можете
запросто лёгким нажатием положить на стол мою руку.
Но почему-то решили это не делать.

- А зачем? Мне важнее было посмотреть не только на твою одномоментную силу,
но и на твою выносливость.

- Ну и как?

Это был вопрос как к тренеру.

- Ты упорен. Можешь выжать силы, даже когда уже очень утомлён.
Но упрямство и сила духа позволяют тебе устоять дольше.

- Честно говоря... это когда я не сильно голоден.
А во время блокады я так ослаб, что не мог даже встать.
В то самое время, когда Лена ещё ходила.
...Она ведь много дней ухаживала за мной,
когда я уже ни на что не годился и просто умирал.
Так что сила разная бывает.

- Верно, Саш.
Если тебя это утешит - я тоже без дозаправки пищей не слишком могуч.

- ... какие мы слабые.
Стоит не поесть - и от прежней силы остаются одни воспоминания.

- Это можно изменить.

- Как?

- Ну, говорят, что есть способы.

- Кто говорит?

- Про йогов слышал?

- ... Нет, наверное.

- Ну вот. Есть такие люди. Занимаются по каким-то специальным методикам -
и могут не есть несколько недель.
И не терять силы.
И много чего ещё могут.

- Интересно...

- А то.

- А у вас нет книжки про этих йогов?

- Нет пока. Но если будет - могу дать почитать.

- Спасибо.
Как вы понимаете - это всё после фронта. ))

- Так... ну вот что, Саша.
Если ты не забыл - я сказал, что словечко за тебя замолвил.

- Не забыл.

- Саш, как ты считаешь - от кого больше пользы -
от одного пехотинца или от одного танка или самолёта?

- Вы это к чему?

- Что для тебя важнее -
победа или возможность лично убивать?

- Конечно победа.

- А если бы ты мог делать танки -
ты стал бы делать танки?
Или попёрся бы пешком воевать только для возможности лично увидеть,
как хрипит в агонии поверженный враг?

- ... Стал бы.
Но я же не умею делать танки.


- А если научишься?

- Ну, когда ещё это будет.

- Саша, давай поговорим, как взрослые люди.

- А разве мы до сих говорили иначе?

- Честно? - По всякому было.

- Так вот, Саш.
Ты же сам понимаешь, что в наше время сражаются не только врукопашную.
И стреляют не только из ручного огнестрельного.
Верно?

- Верно.

- Побеждает не тот, у кого больше солдатов, Саш.
А тот, у кого лучше техника. -
Танки, самолёты, подводные лодки.

- Это понятно. Но зачем вы это говорите?

- А затем, что ты намного больше можешь помочь народу не на полях сражений.
А за чертежами.

- Я?

- Саш, ну ты же понимаешь, что для создания техники нужны светлые головы?
Конструкторы, асы-инженеры.

- И вы думаете, что я могу быть толковым конструктором?

- Можешь, Саша.

- Но почему вы так думаете?

- Ну мы же с тобой решали задачи.
Тебе конечно невдомёк, что за задачи я тебе предлагал.
А задачи те очень сложные.
И те темы, которые я тебе объяснял, даже не для старшеклассника.

Саш, это высшая математика. ))
Это проходят в университетах.
И далеко не всем это даётся с полуслова.

А ты схватываешь на лету.
Я нарочно разные темы пробовал тебе давать.
Смотрю - а ты и то понимаешь, и это сечёшь.

- Так вы просто понятно всё объясняли -
вот я и понял.

- Саша-Саша.
Я же не первому тебе объяснял.
И поэтому точно могу сказать - даже мои объяснения понятны далеко не всем сразу.

Так что, Александр Игоревич, мозги у вас уникальные.
И это при том, что ты перенес почти убившее тебя голодание...

- Ну хорошо... Значит, мне надо поступать на инженерное?

- Ну да. Что-то подобное. Было бы очень неплохо.

- Ладно, я подумаю... Хотя это так странно...
Вы же в самом деле лёгкие вещи давали.
Неужели там правда что-то сложное было?

- Это ДЛЯ ТЕБЯ они лёгкие.
Для тебя одного.
И ещё нескольких человек в мире, может быть.

- Так мало?

- Именно.
Ты представляешь, как мне повезло, что я тебя случайно нашёл??
Ты - бриллиант, самородок.

- Ладно.
Тогда я торжественно клянусь, что буду поступать... а куда надо поступать?

- Можешь для начала на мехмат МГУ. Или баумановское.

- Хорошо, именно туда.
Как только война закончится - я сразу же начну готовиться.
... Да что там - наверняка даже раньше смогу. На привалах там разных, да?

- О боже. Саша - какая война?
Ты что - не понял? Таких, как ты - всего
несколько
человек
в мире.
Во ВСЁ мире.
В этом смысле ты - супер-оружие нашего народа.
Понятно?
Тебе надо себя беречь.

- ... а вы точно не преувеличиваете мои способности?
Может, вы всё это придумали только для того, чтобы отговорить меня от фронта?

- А зачем мне это надо? Уговаривать тебя столько времени.

- Ну... вы, наверное, просто очень добрый...

- Добрый? Не забывай - я убивал людей.

- Вам пришлось.

- Не будем по новой.

Итак, боец Круглов.

Официально вам заявляю -
вы являетесь сверхценной боевой единицей своего народа.

Вы и именно вы способны дать своей стране такое оружие, которое спасёт миллионы жизней.

Если вы не станете с этого же дня учиться на инженера
и тем более если сбежите на фронт -
вы можете считать себя ... дезертиром.

Это слово сильно задело Сашу.
Если бы его сильно ударили - было бы и то не так чувствительно.
Он аж вспыхнул.

- Дезертиром? Я - дезертиром?

- А как ты сам назвал бы лётчика, который ушёл бы в полном здравии в пехоту?
А тут то же самое.
Точнее - хуже.

В мыслях Саши стучало: дезертиром, дезертиром... предателем???

- Умеете вы заронить сомнения, -
буркнул, наконец, Саша.

- Умеешь ты быть упрямым.
Раз только заронить и только сомнения.

- И что же за оружие я должен сделать?

- А это ты сам определишь.
Циолковского читал?

- ... Нет.

- Саш, возможно, тебе придётся участвовать в создании ракет.

- Это всё конечно интересно.
Но к тому времени, когда я научусь хоть что-то изобретать -
война закончится.

- Конечно закончится.

- Ну вот.
А я так ничем и не помогу нашим бойцам.

- Поможешь.

- И чем же?

- Ты сможешь сделать так, чтобы наши бойцы были лучше вооружены.
Вдобавок им, возможно, даже не придётся применять это оружие.

...Видишь ли, мой друг -
когда ЭТА война закончится -
опасности не исчезнут.

- Вы хотите сказать, что могут начаться другие войны?

- А ты считаешь, что не могут?

- Когда же эти проклятые войны прекратятся совсем?

- Тогда, когда люди перестанут жадничать
и согласятся жить по средствам,
обходиться малым,
не навязывать никому свои обычаи
и так далее.
Но ты же пока не хочешь решать эту трудную задачу?

- Да уж, эта задача посложнее ваших задачек по математике.

- Да, сложнее. Намного.
А пока она не решена и даже не решается -
нам придётся обзавестись таким оружием,
чтобы никто даже не пытался испытывать нас на прочность.
Понимаешь, Саша?

Мы победим в этой войне. Победим, обязательно.
Но ценой больших потерь.
Ты сам знаешь, как тяжела потеря даже одного человека...
А мы потеряли миллионы...

Поэтому надо - чтобы вОйны даже не начинались.
Чтобы все знали, что даже не стоит пробовать с нами воевать.
Этим мы сохраним не только жизни своих людей.
Но и жизни наших противников.
И нам не придётся их убивать, так как они не нападут на нас.

- Вот здорово было бы.

- И будет, Саша. Будет.
Ты хочешь помочь в этом?

- Спрашиваете. Конечно хочу.

- А что с фронтом?

- ... наверное, я пока обожду немного.

- Немного?

- Я сначала посмотрю, правда ли я так талантлив, как Вы говорите.
И, если окажется, что не так уж и талантлив в математике -
я всё же пойду на фронт.

- Ох, Саша-Саша.
Но подход разумный.
Только как ты собрался определять, талантлив ли ты?

- Очень просто.
Попробую для начала пройти учебники и задачники по математике для школы.
Посмотрим, сколько времени мне понадобится на их освоение.

- И сколько, по-твоему, хватит настоящему таланту?

- ... Не меньше трёх классов за год.
А учитывая то, что я только математику стану так активно изучать - даже 4.
А потом надо будет достать учебники для университета.
... Если сам смогу в них разобраться - значит, можно попробовать стать талантом.

- Я помогу тебе. Раз тебе понятны мои объяснения.
С моими объяснениями ты намного быстрее всё усвоишь.

- И вам не жаль на меня времени?

- На создание сверх-оружия для изобретения сверх-оружия?
Конечно не жаль.

Кроме того - когда ты сам будешь много знать и уметь -
то ты поймёшь, что найти человека, который способен перенять твои знания и умения -
это огромное счастье.

- ... Виктор Антонович, вы говорите, что после этой войны могут начаться новые...
а почему вы так думаете?

- Да потому, Саш, что люди и после этой войны не перестанут быть жадными и наглыми.

- Только поэтому?

- Ну, ещё можешь подумать - о чём говорит тот факт,
что наши дорогие союзники до сих пор тянут с открытием второго фронта.
Можно ли при этом считать, что они нам друзья
и что они не возжелают поживиться нашим достоянием?

- Поняяятно...
Раз уж фронт откладывается - может, начнём заниматься поскорее?
Когда вы сможете начать?

- Да хоть завтра.
Сегодня мы слишком долго проговорили.

- Знаете, а вы могли сразу сказать про супер-оружие.
Тогда быстрее получилось бы.

- Да нет, не мог.
Я должен быть узнать о тебе и всё остальное, что узнал в начале беседы.

- И ещё... Виктор Антонович...
если уж я так и не попаду на фронт совсем

- Твой фронт с этого дня - наука и создание оружия.
А ты - боец этого невидимого фронта.

- Да, я понял.
Я про другое - не могли бы вы обучить меня хотя бы всем премудростям пехоты?

- Запросто. Начать придётся с того, как правильно портянки наматывать.

- Ну какие портянки.

- А ты далеко уйдёшь, если ноги разобьёшь до кровавых мозолей?

- Но потом-то вы меня научите всему остальному?

- Потом научу.

- Ладно. А пока я сегодня начну заниматься науками.

- Добро, Саш.

И мужчины пожали друг другу руки.
Часть 5
- Виктор Антонович, можно, я пойду к Лене?

- Видишь ли, какое дело

- То есть нельзя?
А почему?

- Да пойти-то ты можешь, кто тебе запретит.
Просто пока что её тут нет.
Да погоди не бледней ты так.
Придёт твоя Лена.

- А где она?

- Там же, куда ты собирался.

- Где там же? ... на фронте??

- Нет, но собиралась именно туда.
Успели перехватить, как и тебя.

- На фронт собиралась?? но зачем?

- А ты туда зачем убегал?

- Я... но я-то другое дело... а Лена... она-то куда...

- Ну вот сам и спросишь у неё, куда это она подалась.

- Лена... Как же так...
Вы говорите, что она придёт?

- Придёт.

- А скоро?

- Как привезут - так и придёт.

- Привезут, значит...
А с ней всё в порядке?

- Сам увидишь.

- Вы что-то знаете? Но не хотите мне говорить?

- Да всё нормально с ней, что ты так переживаешь.

- Вы точно меня не...

- Ты хочешь спросить - не обманываю ли я тебя?

- Так всё же точно?

- Саша, всё, что я могу тебе сказать - это то, что ни о каких проблемах мне не докладывали.
А остальное увидим, когда приедет.

- Когда приедет?

- Если поезд не задержится - то уже через полтора часа.

- Целых полтора часа...
Ну зачем, зачем она туда поехала??

- В следующий раз будешь иметь в виду, что,
если убежишь ты - убежит и она.

- Я не собираюсь убегать.

- А если всё же?

- Я уговорю её не убегать.

- Ты что - думаешь, что это возможно?

- ... Нет.

- Саш, у меня дела. Я отлучусь пока.
Можешь подождать тут, если хочешь.
Лену тоже сюда приведут.
А можешь идти к себе.

- Я тут подожду.

- Ты это... не ругайся на неё сильно.

- Да я и не собираюсь, что вы.

- Вот я и говорю - не ругайся.

И Саша остался один.
Гадая, опоздает поезд или нет.
Минуты вдруг потекли медленно-премедленно.
Словно кто-то их растягивал.
Секундная стрелка словно сломалась и словно забывала перескочить вперёд.

Саша взял с полки какую-то книгу, чтобы скоротать час.
Он же собирался начать заниматься прямо сегодня - так почему бы не воспользоваться временем?

Но сосредоточиться не удавалось. Буквы превратились в неизвестные знаки.
И никак не хотели складываться в знакомые слова.

Что за ерунда? Он же, убегая на фронт,
собирался расстаться с Леной до самой победы.
На дни-недели-месяцы, а то и годы.
Так почему же тогда сейчас не может спокойно подождать какой-то час?

Ему остро не хватало её присутствия.
Просто видеть её рядом. Просто чувствовать её присутствие.
Наваждение какое-то просто. Разве так должно быть?
То есть оно уже так есть. Но надо же иметь способность подождать спокойно всего час?

Саша вышел на улицу, надеясь, что свежий прохладный воздух поможет ему.
Может, пойти на встречу к станции?
Точно. Конечно пойти.
Только дождаться Виктора Антоновича - и сразу на станцию.

Вскоре стало зябко, пришлось вернуться в избу.
Да и на станцию пока рано. Даже по расписанию.
Лучше из дома ждать, когда появится поезд.
Тогда и идти на станцию.

Около стола лежали остатки того, что было выставлено к обеду.
Подстёгнутый прогулкой, снова требовательно заявил о себе аппетит.

Саша вздохнул. Наестся он теперь когда-нибудь или нет?
Так, чтобы голод не подступал снова хотя бы полдня после сытного обеда.
Саша сдался и положил в рот ложку жареной картишки.
Не спешил проглотить, разрешил картошке просто таять на языке.
Она давно уже остыла. Но как вкусна.

Это всё из-за этой блокады и самой голодной первой зимы 41-42-го.
Особенно декабря.

А раньше они с Вовкой могли часами носиться по улицам,
не замечая никакого голода. Из-за увлечённости своими делами, конечно.
И только оказавшись дома и уловив запахи еды,
понимали, как сильно они проголодались.

Потом он всё же стал понимать мамины просьбы приводить младшего брата домой поесть хотя бы пару раз за день -
мол, брат мал ещё, ему надо питаться регулярно, чтобы рос крепким.

И Саша стал приводить Володю домой так, как просила мама.
Сам Володя так увлекался, носясь со старшим братом, что мог не есть днями.
И никогда не капризничал и ничего не просил у Саши.

Воспоминания растравливали душу.
И в то же время имели и какую-то притягательность и горькую сладость.
Ради которой Саша позволял себе погружаться в воспоминания,
несмотря на то, что они ранили.

Он мог больше обнимать своих родных. Но не обнимал.
Только Вовку, пока тот совсем маленьким был.
Одно время он был таким толстеньким.
А потом стал каким-то худым.

Мама говорила, что так бывает почти у всех детей.
И у Саши тоже так было.
И могло быть ещё у одного Сашиного брата. Или сестрёнки.
Если бы не война...

Саша почувствовал, что снова готов бежать на фронт.
Хоть пешком уйти.
Но надо было потерпеть.

Виктор Антонович прав - лучше изобрести такое оружие,
чтобы людям вообще не пришлось больше умирать.
И даже убивать врагов не пришлось бы.
Хотя за то, что из-за них умер Вовка...

Саша до сих пор не мог спокойно смотреть на еду.
И не столько из-за того, что сам чуть не умер, нет.

Просто он каждый раз думал о том,
что для спасения Вовки не хватило всего одной банки молока.
И подступала такая горечь, что аж тошнило.
И кусок в горло не лез. Несмотря на аппетит.

Сколько еды было до той страшной зимы.
И сколько после.
Как просто было бы найти для Вовки банку молока.
И не только молока.
Но в нужное время этого молока не оказалось...
И из-за такого пустяка нет Вовки.

Вкус еды... Это вкус того, что могло спасти Вовку.
Того, из-за отсутствия чего Вовки сейчас нет с ним.
А Вовка за это время мог уже так подрасти.
Скоро стал бы таким же большим,
каким был сам Саша в лето перед блокадой.

Это вкус того, что могло спасти их всех -
тех, кто, как и Вовка, не пережил ту зиму.
Особенно декабрь.

Хотелось думать - "проклятый декабрь".
Но говорят, что плохо так говорить.
Декабрь ни при чём...

Раньше Саша любил декабрь.
Декабрь - это приближение Нового года.
Это почти сразу после дня рождения Саши.
Но теперь...
А эти декабри будут снова и снова повторяться каждый год...

Саше вдруг представилось, как он станет кормить маленького мальчика.
Наверное, своего сына.
Но можно и другого мальчика.
Кормить, понимая, что каждая ложка каши или глоток молока -
это жизнь.
Это сама жизнь вливается в ребёнка.
Это то, что не даёт ребёнку умереть.
То, что даёт ему возможность смеяться, бегать, говорить, просыпаться.
Жизнь...
Часть 6
Стало тепло.
Тепло, как дома.
Саша пошевелился.

- Спи, Саш, спи.

- Лена??

- Извини, что разбудила.
Надеялась, что ты не проснёшься, если я накину на тебя полушубок.
Ты озяб.

- Какой полушубок?
Лена, ты зачем убежала?

- Да неважно теперь это.

- Как это неважно?
А если ты опять убежишь?

- Зачем мне теперь убегать?
Теперь не нужно.

- А не-теперь?

- Лучше бы ты поспал ещё немного.
А то не выспался и не в духе.

Саше вспомнились слова "Вот я и говорю - не ругай её".
Но сейчас хотелось начать ругать.

- Лена, не надо вот этого.
Неужели так трудно нормально ответить?

- Саш, да я не знаю, что тебе сказать,
Ну убежала и убежала.

- Ага. Просто так, да?

- Ну... мне тут стало без тебя пусто...

- Как же пусто?
А дети? Они же к тебе привязаны.

- Они и к тебе привязаны.

- Я - другое дело.
Я и уходил, чтобы их защитить.

- Ну тогда считай, что и я тоже - чтобы их защитить.

- Повторюша.

- Да нет, Саш...
Просто мне давно не по себе было.
Такое ощущение, что моё место не здесь, а там.
А когда ещё и ты ушёл, то совсем стало... просто невмоготу.
Вот я и подалась туда, где был шанс тебя встретить.

- Шанс встретить?
Шанс встретить меня у тебя был больше, останься ты здесь.
А на фронте тебе что - прогулка, что ли?

- Я бы выучилась на медсестру.
И у меня был бы шанс вытащить тебя с поля боя и перевязать,
если бы тебя не дай бог ранили...

- А ещё - шанс самой навсегда остаться на том поле.

- Какая разница, Саша?

- Большая.

- Для меня не большая.

- А обо мне ты не подумала?

- В каком смысле? Я же говорю - о тебе и думала.

- Я о том, что мне было бы плохо,
если бы я не застал тебя здесь, когда вернулся бы.

- Да? Но я же тебя не упрекаю, что ты убежал, даже не попрощавшись.

- А меня и не за что.

- Верно, не за что.

- Лена, ты изменилась, что ли.
Вроде и не подменили совсем.
И в то же время что-то не так.

- Да не обращай внимания.
Я просто устала немного с дороги.
Столько событий.
Сначала ты убежал.
Потом я попыталась.
Потом меня нашли и сказали, что тебя уже везут обратно.
Тогда и я решила не убегать снова, а пока остаться.

- Нет, дело не только в этом.

- Мне просто было плохо без тебя.

- Я больше не убегу.

- И что же тебя удержит?

- Виктор Антонович мне сказал, что у меня способности к математике.

- Я и раньше это говорила.

- Да. Но ты судила по тому, что я быстро решаю то, что ты не можешь решить час.
А Виктор Антонович - сам учил математике.

- Я очень за тебя рада.

- Он говорит, что я должен учиться, чтобы создать для нашей страны такое оружие,
чтобы мы не только побеждать могли,
но чтобы на нас даже не нападали.
Чтобы люди не умирали.
Даже враги.

- Здорово.
А если это оружие будет не только у нас?
Если у наших противников тоже найдутся умники?

- Виктор Антонович говорит, что это не так просто.
Тут очень умные умники нужны.

- А если секреты нашего оружия продадут предатели?

- Лена!

Саша, честно говоря, ещё не подумал о предателях.
И сейчас понял, насколько реален риск,
о котором говорит Лена.
И ему стало... страшно.
Очень страшно.

- Что Лена?

- ... Главные секреты будут знать только те, кто не может стать предателем.
А без главных все прочее - как ружьё без патронов.

- Ну, можно и прикладом приложить. ))

- Ага. Только это всё же не так просто, как выстрелить.
Надо как минимум догнать сначала, прежде чем прикладом замахнуться.
В общем, это уже на уровне дубинки оружие.
Как в каменном веке.

- Пойдём к остальным?

- Я обещал дождаться Виктора Антоновича.

- А где он?

- По делам ушёл. Разрешил мне тут тебя дожидаться.
Я так хотел выйти встречать тебя.
А сам вот, видишь, уснул.

- Ну и хорошо.
Зато хоть немного отдохнул.

- Тебе тоже, наверное, отдохнуть надо.
Можешь пока прикорнуть.
Всё равно неизвестно, сколько ждать Виктора Антоновича.

- До ночи уже недолго. Перетерплю.

- А поесть?

- Меня недавно накормили.
Все знают, что мы блокадники.
И особенно стараются проследить, чтобы мы были сыты...

- Всё равно я должен был сразу спросить об этом.
А сам спросонья пустился в расспросы.

- Ничего страшного.
В крайнем случае я и сама спросила бы.

- Ты бы постеснялась. А я тут пока как-никак за хозяина.
Часть 7
- Саш, почему ты не предупредил, что убежать собрался?

- Долгие проводы - лишние слёзы.

- А внезапность исчезновения - без слёз?

- Ты что - плакала?

- Нет - смеялась.

- Лена, не надо. Не надо плакать.

- Если плачется - приходится плакать.

- ...Извини.

- Разве ты иначе сделаешь в следующий раз?
Ты же точно так же поступишь.
Потому что долгие проводы - лишние слёзы.

- Ты уверена, что лучше прощаться?

- Уверена.

- Я не хотел подводить тебя.
Сказали бы - почему же ты знала, но не сообщила о побеге воспитанника Круглова.
Ты же знаешь, какое трудное время.
Что у взрослых полно и других дел, кроме как искать малолетних беглецов.

- Ты и не подвёл бы.
Я просто с тобой убежала бы.

- Час от часу не легче.
Тем более это причина молча убегать, без предупреждения.

- Так хоть вместе были бы.
А иначе мне пришлось одной мотаться.
Одной хуже, Саш.

- Тебя кто-то ... обидел?

- Нет. Но одной хуже.
И я хороша - нет чтобы понять, что ты собрался убежать,
когда заметила, что ты стал особенно внимательным и ласковым.
А я вместе этого просто растаяла вконец.

- ... Лена, не надо больше никуда убегать тебе.
Надо ждать меня "на берегу".

- Здесь?

- Да хоть здесь.

- ... Я не могу.

- Я знаю. Но надо, Лен.
Другие же ждут.

- А я не могу.
Иногда мне кажется, что это из-за того, что мы тогда зимой в обнимку спали...
Тогда-то всё и началось.
Люди так не делают, если не родня и если не женаты.
А у нас получилось как-то странно.
Вот и результат - без тебя мне пусто.

- Тогда уж считай, что началось с окопа. ))
Потому что именно тогда мы лежали в обнимку в первый раз.

- Ой не напоминай. ))
Пока я поняла, что к чему - ничего понять не могла...
Так возмутилась, когда ты столкнул меня в окоп,
да ещё и сам сверху свалился и придавил.
Подумала, что твоя наглость совсем уже из берегов вышла,
раз ты такое себе позволяешь.
А ты мне жизнь этим спас.
Совсем рядом ведь земля вся была разворочена, когда мы вылезли из окопа...

- Ну вот я и говорю - с окопа началось всё.
... Хотя на самом деле ещё раньше.
Ты права, что я тогда уже не в себе был.

Начал ходить за тобой из школы, как привязанный. ))
Хорошо ещё, что хоть в одну и ту же квартиру идти -
хоть не так подозрительно.

И понимал, что это выглядит странно.
И видел, что тебя это выводит из себя.

Но ничего не мог с собой поделать.
Мне так страшно было, что с тобой может что-то случиться,
а меня не окажется поблизости, и я не успею помочь.

- И оказался прав.
И успел помочь. Столкнув в окоп - спас жизнь.

- Это были счастливые минуты моей жизни.

- Счастливые?

- Очень. Я был вне себя от счастья.

- Под обстрелом? )) Скажешь тоже.

- Тебе не понять. ))
Тогда исполнилась моя мечта.
Часть 8
- Лен, смотри - уже совсем стемнело.
А Виктора Антоновича до сих пор нет.

- Значит, задерживают дела.

- И наверняка государственные.
А лучше бы это были дела амурные.

- Ты прав. А то он всё один да один.

- А может, у него есть семья где-то.

- Если...

Договаривать не хотелось.
Так как обоим ясно было, о каком "если" может идти речь.
Оба молчали, надеясь на то, что нет никакого если.
И Виктор Антонович просто очень разборчивый,
и только поэтому до сих пор не обзавёлся семьёй.

В полной тишине зазвенел телефон.
Словно уловив их беспокойство о нём,
Виктор Антонович сообщал, что увезли его далеко,
что заночевать ему придётся в другом месте,
но не позднее завтрашнего вечера обещают вернуть обратно.

Предлагал оставаться за хозяев, чувствовать себя, как дома,
к его приходу съесть всё, что есть в доме.
Воспитателей он уже предупредил, чтобы те не волновались.
Покидать дом нежелательно, так как начинается пурга.

- Ну что, Лен? Вспомним молодость?
Как мы коротали время одни в нашей квартире.

- Да, давно такого не было, чтобы мы остались совсем одни...
С тех пор, как наш дом разрушили -
мы всё в толпе да в толпе...

- А мне так даже нравится.
Я имею в виду - вдвоём.
Можно представить, что...

- Что представить?

Саша растерялся, думая, что бы такое сказать. Невинное.

- Ну что-нибудь.
Что мы брат и сестра, например.
Которые одни дожидаются дома...

- Кого?

Саша ещё больше растерялся.
Какие-то неудачные начала фраз он выдавал.
У которых не было удачного окончания, учитывая их судьбу.

- Деда Мороза и Снегурочку.

- Саш, до Нового года пока далековато. ))

Слава богу - Лена не посчитала, что он ляпнул что-то неуместное.
Саша решил сменить тему:

- Ну что - давай устраиваться на ночь.

- Саш, тут только одна кровать.

- Тогда я сплю на полу.

- Не выдумывай. Мы спим на кровати вместе.

- Она не очень-то просторная.

- В нашем доме нам и меньше места хватало...

- Да.
Но тогда мы были мельче.
И спали в обнимку.

- Вот и я говорю - нам не привыкать.

- Алиса Лена, ты уверена, что это хорошая идея?

- Или мы спим вместе на кровати, или я одна на полу.

- Я придумал - мы можем оба на полу спать. И места будет много.

- Я против. Ты можешь простудиться на полу.

- Ну тогда и я против, чтобы ты на полу.

- Саш, а что на печке?

- На печке? Сейчас посмотрю.

Саша подтянулся и заглянул на печку.

- Лена... да тут просто... смотри сама. ))

- Ух ты. Это же просто рай...
Сколько места. Да тут и двоим хватит.
И тепло-то как.

- Ну вот и разобрались.

- Саша, я думаю, что печка - лучшее место для сна в этом доме.
Ты как? Ты не побоишься со мной на печке спать?

- Если ты обещаешь не столкнуть меня с печки на пол
в память о том, как я столкнул тебя в окоп.

- Договорились.

- Теперь за ужин?

- Да. Ужин - это святое.
Часть 9
Когда они поужинали и устроились на печке, пурга уже вовсю разошлась.
Но в доме было тепло, умиротворяющее трещали дрова в печке, обещая тепло до самого утра.
Отдельным поводом чувствовать спокойствие было чувство сытости.
И оно же – отсутствие чувства голода.

Оба по привычке смаковали каждый нюанс этого двойственного ощущения.
Слишком хорошо зная и помня каждой клеткой,
что сытость - это отсрочка смерти.
Это продление жизни ещё на день. На неделю.

Кроме того, теперь, в покое, когда никаких дел не осталось, кроме как выспаться,
пришло время насладиться и более тонким и не менее насущным обстоятельством -
тем, что они снова вместе, а не врозь.
Дни волнений и поисков, ожиданий закончились.
Они снова на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

- На улице такое творится. А тут так спокойно.

- Прямо как в стихотворении, - сказал в ответ Саша.

- В каком?

- Буря мглою небо кроет.

- А, да, похоже. ))
Только вот у нас не ветхая лачужка, к счастью.

- Да. И ты совсем не старушка.

- Когда-то стану и старушкой.

- Когда ещё это будет.

- Не успеешь оглянуться.

- Но пока ты – добрая подружка бедной юности моей.
…Что бы я делал без тебя.
Меня вообще не было бы уже.
Ты спасла мне жизнь.

Саша старался, чтобы голос звучал ровно.
Но взволнованность всё равно прорывалась в интонациях.
Наверное, он никогда не сможет говорить и думать об этом спокойно…
Да он и не хочет, чтобы когда-то он мог спокойно об этом думать.

Лучше уж так – всегда чувствовать это волнение
от безмерной благодарности своей доброй спасительнице.
Благодарность и восхищение. Нежность. Любовь.

Жаль только, что сама Лена слегка стесняется, когда замечает глубину его волнения.
Она словно не понимает, как много для него сделала.
А ему хотелось бы, чтобы Лена понимала это.
И понимала, как он ей благодарен.

И он готов был повторять ей это бесконечно.
Но чаще приходилось сдерживаться.
Чтобы не смущать Лену и не вызывать у неё состоянии растерянности.
Но сейчас, в момент воссоединения, можно немного и расслабиться.
И сказать немного больше обычного.

Саша подумал, что дозирует высказывания Лене, как дозировали им хлеб.
Тоже чуть ли не по карточкам выдаёт.
Эти слова - на сегодня. А эти - уже на завтра.

А Лена в это время думала о том,
что не смогла спасти жизнь и второму брату.
С привычной горечью. И привычно ощущая, как ранит эта мысль.
Но конечно не стала говорить этого.
Чтобы не расстраивать Сашу.

Она знала, что он тоже постоянно помнит о Вовке и страдает из-за его гибели.
Он иногда вспоминал что-то из их прежней жизни.
И Лену каждый раз поражало, с какой нежностью Саша говорит о брате. О брате, которого уже нет.

И конечно в голосе Саши звучала не только нежность,
но и неизбывная боль от невосполнимой потери.
Сможет ли что-то когда-то излечить эту Сашину боль?
Или она только слегка утихнет, как раны иногда затягиваются сверху корочкой, оставаясь не излеченными?

А сколько ещё у него таких ран.
Хотя и у неё тоже.
Но Вовка – это их общая боль.
Этот малыш должен был тоже выжить и быть сейчас с ними.
Все должны были…

Но когда умирают такие маленькие, как Вовка – это особенно плохо.
Это настоящая катастрофа. Невыносимый укор выжившим.
Вызывающий у тех жажду, потребность каких-то немедленных действий
по восстановлению вдрызг разбитой гармонии мира.

Оставалось только понять, что это за действия…
Какие такие волшебные действия способны залатать раны в ткани мира и в душах.

В итоге кто-то мчался на фронт,
кто-то стоял у станков – иногда в буквальном умирая там же на рабочем месте.
Потом, когда война закончится, придёт время восстанавливать дома и заводы.
Стоить многое заново.

И залечивать раны душевные. Снова учиться жить, радоваться, улыбаться.
Возможно, что долг перед погибшими состоит ещё и в этом.
В том, чтобы в мире снова бурлили и играли жизнь и радость.
А вовсе не печаль, тоска, вина и горе.
Часть 10
Заметив, как надолго замолчала Лена, Саша уже пожалел о своих словах,
решив, что она из-за них молчит.

- Извини, если снова смутил тебя.

- Что? … Нет, всё нормально.

- Ты не из-за моих слова молчишь?

- Нет, Саша.
Ты говоришь, что я спасла тебя.
Но так и ты тоже ведь спас меня. И не раз.

- Я? Когда?

- Если бы не необходимость ухаживать за тобой –
я бы просто легла и не вставала, пока не умерла.

- Ну вот видишь, какой ты сама была измождённой.
Но вряд ли можно считать, что в этом случае есть какая-то моя заслуга.

- Но есть же.

- Даже если есть – всё равно это не то.

- Ну а окоп?

- В который я столкнул тебя? ))
Тоже невелика заслуга.

- Но жизнь-то ты мне этим спас.

- Ну спас.

- А говоришь, что не заслуга.

- Но от меня-то это не потребовало каких-то усилий.
Да ещё и море удовольствия получил.

- О чём ты?

- Я тогда получил наконец-то возможность прижать тебя к себе.

- Это так важно было?

- Ты не представляешь, насколько. ))
Да ещё и смог это сделать под благовидным предлогом.

- И обстрел не мешал удовольствию?
Тебе совсем не было страшно?

- Было. Ещё как. – Что тебя могут задеть.
Но так как я тебя закрывал – была надежда, что не заденут.

- Я и представить тогда не могла, что ты так ко мне относишься.
Думала, что ты ненавидишь меня, раз постоянно делаешь пакости.

- Я не хотел тебя огорчать.
Просто мне как воздух нужно было хоть какое-то твоё внимание.
Чтобы ты замечала меня. Чтобы как-то реагировала на меня.
И чем сильнее, чем острее, чем ярче - тем лучше.
А для этого надо было придумать пакость похуже.

- А что-то приятное-то нельзя было делать?

- Конечно нельзя. ))

- Но почему?

- Я боялся ))

- Чего?

- Того, что ты догадаешься.

- О чём?

- О том, что ты нравишься мне.

- Что же в этом страшного?

- Что?... Да всё.
Я боялся, что ты станешь смеяться надо мной.

- Я не стала бы.

- Уверена?

- ... Скорее да, чем нет.

- Ну вот видишь - даже ты сама не уверена. ))
А для меня это было смерти подобно.
Я не мог так рисковать своим душевным покоем.
Если бы ты стала смеяться –
это было бы хуже, чем сообщить всем о том, что я люблю вязать.

- И всё же не надо было так бояться того, что я догадаюсь.
И даже того, что я стану смеяться.

- Сейчас легко говорить это.
Но тогда… понимаешь, больше всего я боялся даже не тебя.

- А кого?

- Самого себя.

- Это как?

- Мне было очень странно и дико,
что ты мне так сильно нравишься.
Мне казалось, что это ненормально –
так сильно нуждаться в девочке.
Что это недостойно мальчишки.

Я даже самому себе не мог сказать –
да, мне нравится Лена,
и я сильно нуждаюсь в том, чтобы видеть её и общаться с ней.

Поэтому я даже самому себе старался доказать, что ты мне не нравишься, что ты противная, что мне нравится делать тебе пакости.

- Какие мы были глупые…

- Да.

- … Но война и блокада быстро заставили поумнеть.
И подружиться.

- Да. И оценить друг друга по-настоящему.
… Понять, как мы нужны друг другу. И как дороги друг другу.

- Как ты думаешь – если бы не война – сколько времени мы ещё ссорились бы?

- Не знаю.
Боюсь, что довольно долго…
… Разве что годам к пятнадцати я перестал бы делать пакости из соображений, что не царское это дело – связываться с мелюзгой.

- Жаль, что за поумнение заплачено такой несоизмеримо высокой ценой…

- Лена, мы будем очень стараться.
Мы сделаем так много и так хорошо, что сможем почти простить себе потери.

Я уже говорил тебе, что Виктор Антонович считает,
что у меня уникальные мозги.
Если он прав, то я очень много смогу сделать.
Но в любом случае я очень постараюсь.
Ты только будь рядом, пожалуйста. Не исчезай никуда.
Часть 11
- Ты только будь рядом, пожалуйста. Не исчезай никуда.

- Саша, а что касается вот этого…

- Лена, не пугай меня так.
Ты же не собираешься исчезнуть?

- Я не знала, нужно ли тебя предупреждать…

- Конечно нужно. Обязательно. Всегда.
О чём на этот раз?

- Я надеюсь, что ты поймёшь меня.

- Попробую. О чём ты хочешь предупредить?

- О том, что мне нужно уехать.

- Всё-таки уехать, значит. И куда? Я с тобой поеду.

- А как же твои занятия?

- Ну да, занятия.
Лена, я в самом деле не могу бросить занятия.
Значит, тебе тоже нельзя никуда уезжать.
Зачем?

- Чтобы помочь.

- Кому?

- Всем.

- Чем помочь?

- Одержать победу.

- А без тебя не одержат?

- Одержат.

- Тогда зачем тебе куда-то уезжать?

- Чтобы чувствовать, что и от меня тоже есть польза.

- От тебя и так есть польза.
Дети тебя обожают.

- Я хочу, чтобы польза была максимальной.

- И какое ты придумала себе занятие для принесения максимальной пользы?

- Я уже упоминала об этом – выучиться на медсестру.

- Так учись, если хочешь. Может, и на врача выучишься.
Но для этого необязательно уезжать куда-то.
Сначала надо закончить школу, а это и тут можно сделать.
Будем вместе учиться и готовиться.

- Ты не понял. На врача – это потом.
А сейчас я хочу выучиться просто на курсах.
Чтобы спасать раненых.

- Но тебя же по возрасту ещё не возьмут на курсы.
Кто тебе в 13 лет разрешит работать медсестрой?

- Ну, может, санитаркой или уборщицей. Чистота тоже нужна.
А разрешат везде, где не хватает рабочих рук.
У взрослых полно более серьёзных забот.
А я пока могу поработать санитаркой.

- А разве работать с детьми – это мало?
Они же все сироты если не совсем, то в данное время.
Многие пережили разные ужасы, голод.
Неужели заботиться о них, дарить им тепло, делать так, чтобы они смеялись – это мало?

- Нет, Саш, это совсем не мало.

- Тогда зачем тебе уезжать?

- У меня такое чувство, что там я ещё нужнее буду.

- Не очень-то убедительно.
А может, ты просто ищешь дела посложнее и поопаснее, чтобы наказать себя?

- За что?

- За то, что ты жива, а многие нет.

- … Как ты догадался?

- А сама-то как думаешь?

- Тебя тоже мучает чувство вины?

- Тоже.

- … Ты прав. Одна из причин желания уехать –
это чувство, что я не заслужила всего того, что у меня сейчас есть.
И это угнетает.

- А если ты найдёшь себе максимально трудное и опасное дело –
это поможет тебе смириться с тем, что ты жива?

- Да, мне нужно как-то оправдать своё существование.
Заслужить его.

- Лена, тебе не нужно ничего оправдывать и заслуживать.

- Но я так чувствую – МНЕ это нужно.

- Ты уже всё заслужила.

- Я сильно в этом сомневаюсь.

- Не надо. Ну хорошо, пока ты этого не понимаешь. Но ты поймёшь – вот увидишь.

- А как жить, пока не поняла?

- Просто потерпи немного.

- Это нелегко.

- А кому легко?

- Ну вот смотри, Саша – ты способный математик.
Значит, ты поможешь создавать хорошие средства защиты.
С тобой всё ясно.
А я? У меня-то никаких талантов особых нет.
Значит, мне необязательно держать себя в тылу.

- Ты не права.

- У меня есть какие-то таланты?

- Есть.

- И какие же?

- Твой талант в том, что с тобой очень хорошо.
В том, что ты умеешь вызывать желание жить.

- Ты преувеличиваешь.

- Нет. Клянусь тебе – не преувеличиваю.

- Жаль, что я не могу убедить тебя в том, что на фронте я буду полезнее, чем здесь.

- Не можешь. А знаешь, почему?

- Почему?

- Потому что тут ты не права.

- Нет, я просто не умею быть убедительной.
Видишь – даже этой способности у меня нет.

- Мне больно это слышать.
Ты очень несправедлива к себе.
И не ценишь себя ни на грош.
Это очень прискорбно.

- Вот – а если я смогу принести пользу – тогда я смогу себя ценить.

- А то, что ты меня спасла – это польза или нет?

- … Польза.

- Тогда почему ты себя не ценишь за эту пользу?

- …Я ценю. Но этого мало. Надо продолжать, ещё что-то полезное делать.

- А по-моему – ты чего-то недоговариваешь.
Возможно, что и сама не до конца осознаёшь свои мотивы.
Потому что никаких рациональных причин тебе уезжать нет.
И твоё желание быть на фронте основано на чём-то иррациональном.

- Достаточно того, что у меня есть это желание.

- Оно могло бы поменяться, если бы ты поняла твои мотивы.

- Нет, Саша, не могло бы.

- Значит, ты всё же что-то недоговариваешь.

- Ну и пусть.

- Жаль, что между нами могут быть недоговорённости.

- Я просто не хочу тебя расстраивать.

- А, ну тогда понятно. Мне сразу следовало догадаться, что дело в этом.
И чем ты не хочешь меня расстраивать?

- Как же я тебе это скажу, если не хочу расстраивать?

- Если не скажешь – ещё хуже будет.

- Почему?

- Потому что тогда я сам себе таких ужасов напридумаю,
по сравнению с которыми то, о чём ты молчишь – может оказаться пустяком.
И расстроюсь ещё больше.

- Хитро ты придумал… Значит, я так и так тебя расстрою…

- Но если расскажешь – то намного меньше наверняка.

- Ладно, я скажу. Дело в яичнице.
Часть 12
- Хитро ты придумал… Значит, я так и так тебя расстрою…

- Но если расскажешь – то намного меньше наверняка.

- Ладно, я скажу. … Дело в яичнице.

- Что?? В какой яичнице?

- А ты не помнишь разве?

- Как я могу понять, о какой яичнице ты говоришь?

- Ну тогда, перед блокадой.

- Знаешь, перед блокадой я несколько раз в неделю ел яичницу.

- ... Вы на кухне ели яичницу…

Лена не сказала – «вы с Вовкой».
Надеялась, что Саша и так знает.
Не с родителями же он ел ту яичницу в тот раз.

- И что дальше?

- А потом пришла я…

- И что?

- Я включила кран так, что вода попала к вам на сковородку. Нарочно.

- А, помню )) И остатки яичницы плавали в воде. Ты про тот случай?

- Да ((

- А ещё что?

- А разве этого мало?

- Я не понял – так это что получается –
ты собираешься уехать из-за какой-то яичницы??

- Да не совсем из-за яичницы.

- Ты уж поясни.

- Ну как ты не понимаешь.
Потом была блокада.

- И что?

- И я много дней смотрела, как вы страдаете от усиливающегося с каждым днём дефицита еды.
А потом - от голода.
А потом – как вы умираете.

...И у меня постоянно в памяти всплывала эта картинка –
как в наполненной по моей вине водой сковородке плавают остатки яичницы.
И ваши растерянные лица.
И только попробуй сказать, что это пустяк и тут нет ничего такого.

- Лена… Лена… ты что… плачешь?

Молчание.

Саша взял одну из Лениных рук (ледяная!),
нашёл вторую, поднёс их к своему лицу, стал согревать дыханием.
Осторожно коснулся лица – так и есть, всё залито слезами.

- Лена, ну не плачь… не надо. Ты не виновата.

- Тебе легко говорить.
А я всю жизнь теперь буду помнить эту залитую водой яичницу.
И как я помешала вам есть. Вам, которые потом так страдали от голода.

И когда я болела – мне было не только больно.
Я даже радовалась этой боли, потому что чувствовала,
что это заслуженное наказание, что я отдаю свой долг.
И когда голодала – тоже думала – так мне и надо.

- Что ты говоришь, это совсем не так, нет никакого долга.

- Я так чувствую.

- Ты так чувствуешь, потому что неправильно думаешь.

- Что тут неправильного.

- Лена, тогда было другое время.
И меры проступков были другие.
Мы же тоже много пакостили.

- Ты вроде и прав.
Но мне всё равно тошно.

- Лена, это просто горе. ((
Это горе так всё искажает. Оценку своих поступков.
Не поддавайся этим искажениям.

- И что теперь с этим делать?

- Мы придумаем что-нибудь.
Но уж точно не смерти искать.

- Я и не ищу.

- Ну конечно. А твоё упрямое «уеду на фронт» хоть санитаркой –
разве не поиск неприятностей и смерти?

- Не знаю, я ничего не знаю.
Но мне туда надо.

- Лена, а мне ты тоже прикажешь отправиться на фронт,
чтобы искупить свои грехи?

- Нет, не надо. Какие ещё грехи?

- Пакости, которые я делал.

- А, ты об этом. Ну это точно пустяки.

- Ну не скажи.
Когда я ждал, поправишься ты или нет… выживешь или нет…
я тоже не раз вспомнил всё, чем когда-то тебя огорчил. Все свои фокусы.
И тоже собирался убить себя, если ты не выживешь.
Но конечно не своими руками, а просто уйдя на фронт –
и нашим помог бы, и сам, глядишь, пулю поймал бы. Или ещё как умер.

- Какой ужас. … Я как чувствовала. И старалась выжить.

- Ты очень правильно сделала.
Потому что иначе я тоже не стал бы жить.

- Ты не должен так думать.

- «А я так чувствую», как ты говоришь.

- … Ну что ж, тогда теперь мне будет труднее уйти…
Часть 13
- … Ну что ж, теперь мне будет труднее уйти…

- Как уйти? Всё равно уйти?
Мы же всё обсудили.

- Пожалуйста, не удерживай меня.
Мне это очень надо.
Так мне будет легче, поверь мне.

- А я, Лена?

- А ты занимайся, учись.

- Ты что – не понимаешь, что я не смогу заниматься, не зная, что с тобой?

- А ты смоги. Каждый должен заниматься своим делом.
Ты – математикой и наукой.
А я там.

- Лена, а если бы я был инвалидом, за которым нужен уход –
ты тоже уехала бы от меня?

- Не говори такого.

- Уехала бы или нет?

- Нет.

- Ну вот видишь.

- Что я вижу?

- Вот и причина тебе не уезжать.

- Не поняла.

- Лена, а я и есть в каком-то смысле инвалид.
В том смысле, что не могу без тебя.
Я нуждаюсь в том, чтобы ты была рядом, около меня.
Я могу нормально жить, только если ты рядом.
А если тебя нет – я умираю.

- Мне жаль, если это так.

- Не если, а точно, проверено и сомнению не подлежит.

- … Ты сможешь это преодолеть.

- Не смогу.
И не хочу. Зачем это преодолевать?

- Вот видишь – ты просто не хочешь.

- Да, не хочу. Потому что это устраивает меня, полностью.
Но даже если бы я и хотел это преодолеть –
я не смог бы, Лена.

- Погоди-ка.
Ты же смог на фронт уехать без меня.
Как же это сочетается с тем, что ты не можешь без меня?

- В самом деле… Но у меня просто не было ощущения,
что при этом я тебя теряю. Словно и не расставался.

- Тогда считай, что не теряешь и при моём отъезде.

- Не получится.
Там я знал, что ты в безопасности.
А тут наоборот буду уверен, что ты в опасности.

- Что же делать.
Я не хочу тебя огорчать.

- Ну и не огорчай – оставайся со мной.

- Но не могу и не уехать.

- Тогда я тоже с тобой уеду.

- А если я одна уеду?

- Буду искать тебя.
В крайнем случае один буду на фронте.

- А как же твоя обязанность заниматься наукой и оружием?

- А это в твоих руках.
Если не уедешь – всё будет.
Если уедешь – я не стану конструктором.

- Это шантаж, Саша.

- Это факт, Лена.
Я просто говорю то, что есть.

- Ты должен освободиться от этой зависимости от меня.

- Я же сказал уже, что не смогу и не хочу.

- Так не должно быть.

- Почему?

- Не знаю… Как-то странно.

- Ничего странного. Как есть так и есть.
Считай, что ты часть меня.
И я не могу жить, если эта часть далеко от меня или вовсе пропала.

- Почему так получилось?

- Почему? … Я не знаю, насколько всё серьёзно было раньше. До блокады.
Мне кажется, что тоже серьёзно…
Но тогда я конечно не понимал, насколько это глубоко…

Но потом я постепенно понял, что ты – часть меня и что ты нужна мне.
А когда… когда я думал, что ты умерла…
Лена, дело в том, что я тогда сам умер…

Вот ты просто ранена была.
Да, тяжело. Но ранена. Ты не умерла, слава богу.
А я умер… не знаю, от болевого шока или от чего, но умер.

А когда оказалось, что ты ещё жива,
и что есть шанс на то, что ты выживешь…
Это меня оживило, да… но это оживило мёртвого.
И ровно до тех пор, пока живёшь ты.

- Саша, это просто твои ощущения. - Ты не умер и не ожил.
У тебя просто шок был…

- Ну откуда тебе знать.
Лена, с тех пор я живу только потому, что ты живёшь.
И, как я уже сказал - только до тех пор, пока живёшь ты.

Ты, твоя жизнь – поддерживаешь жизнь во мне.
Если с тобой что-то случится… то со мной тоже что-то случится.

- А может… обойдётся?

- Ты готова рискнуть защитой государственной безопасности
(в виде моих будущих изобретений)
ради твоего желания уехать на фронт?

- Я просто надеюсь, что всё не так, как тебе кажется.

- Лена, это уже просто твоё упрямство.
Знаешь что – давай отложим этот разговор на утро.
Утро вечера мудренее.

- Давай. Наверное, уже очень поздно.

- Спокойной ночи, Лена.

- Спокойной ночи, Саша.
Примечание к части
изменена и дополнена
Часть 15
После таких слов оставалось только молчать да в самом деле спать.
Тем более что в самом деле пора было спать.

Но, заключив этими словами договор о молчании,
ребята тут же почувствовали, что уже снова скучают по друг другу.
Но можно же пообщаться и утром, когда выспятся?

Некоторое время оба старательно молчали, думая о своём.
Уговаривая себя, что всё, что им сейчас хочется сказать,
можно сказать и завтра, оставить на утро.
Что другой наверняка устал и ему нужен отдых, а не разговоры.

Оба поймали себя на ощущении, что засыпать рядом –
теперь не так, как раньше.
Раньше это было так естественно и просто.

А сейчас … неужели появилась … неловкость?
Между ними? Между ними – и вдруг неловкость?
После того, что они пережили?

После того, как в обнимку проспали столько недель?
А сейчас ни один не решается первым обнять.
Сделать то, что раньше делали, не задумываясь.
И не сомневаясь в том, что будет принят другим с самыми распростёртыми объятиями.

Что же с ними случилось?
Вот что значит не спать рядом полтора года.
Стоило сделать перерыв – и вот они уже не могут решиться
придвинуться друг к другу поближе и обнять, как раньше.

Или дело не в перерыве?

Может, дело в том, что они стали немного старше,
и теперь им дозволено не так много, как детям?

Или дело в том, что та степень близости, которая была между ними раньше,
была вполне естественна и более чем дозволена
для голодных и замерзающих ослабленных детей,
только что чуть не умерших от голода
и пытающихся объятиями поддержать силы друг друга,
но не так уж разрешена, если эти дети сыты и в тепле?

Тогда их близость была одним из средств поддержания их жизни
и следствием переносимых ими тягот.

А теперь… а теперь те же самые жесты были бы вольностями с оттенком… чувственности?
А раньше ничего чувственного в их объятиях и их открытости не было?

Или всё же было?
… Саша ведь всю ночь проворочался, когда они в первый раз спали рядом.
Даром что был слаб и изнурён голодом…

Не от волнения ли проворочался?
Судя по тому, что он сегодня рассказал… не исключено…

Лена сначала была почти уверена в том, что,
засыпая, Саша обнимет её так же, как обнимал раньше, когда они засыпали.

Немного волновалась при мысли об этом – всё-таки давно подобного не было.
Но была рада такой перспективе, и с готовностью ждала объятий.

Но Саша не спешил обнять.
И с каждой последующей минутой становилось всё яснее,
что вряд ли теперь обнимет, раз не обнял сразу.

А раньше Саша запросто прижимал её к себе в любой момент, когда хотел.
А она могла запросто поцеловать его, когда хотела.

Почему же сейчас он этого не делает?
Может быть, считает, что теперь нельзя?

Не знает, разрешит ли она обнять себя?
А спросить не решается из боязни, что ей неловко будет ему отказывать?

Жаль… … Ну не самой же ей обнимать его первой?
Хотя почему бы и нет? … А вдруг он не хочет этого?

Маловероятно, конечно, учитывая всё, что он сегодня наговорил.
Скорее наоборот счастлив будет.
Но кто его знает.

Они не спали рядом с тех пор, как не стало их дома,
где они могли себе позволить спать рядом.

В детском доме они спали, конечно, врозь.
В остальное время постоянно были в толпе, на виду у людей, а не в уединении.

Возможно, что именно поэтому со временем как-то само собой получилось так,
что они всё реже и реже позволяли себе обнять друг друга.

Ведь обниматься на людях даже по-дружески как-то не принято.
А специально искать моменты уединения для того,
чтобы всего лишь по-дружески обняться –

это уже точно получается совсем не по-дружески,
раз это делается тайком.

Хотя Саша какое-то время именно что тайком находил момент,
чтобы обнять Лену, урывками.

Но потом стал делать это всё реже.
Словно тоже чувствуя, что тайком - это уже не просто по-дружески.
А обниматься больше, чем по-дружески, они ещё как-то не были готовы.

А чем реже они позволяли себе обняться –
тем труднее было позволить себе это в следующий раз.

Так что одно из таких объятий само собой оказалось последним –
так и наступил тот момент, когда они совсем перестали обниматься.

И вот они снова спят рядом.
А после этого наверняка опять долгое время не доведётся спать рядом.

Кто же им позволит спать в одной кровати в детском доме.
Только когда вырастут и станут самостоятельными…

Стоп, но тогда точно спать в одной кровати они не смогут,
если только не поженятся.

Как-то не принято у взрослых людей спать вместе, если они не муж и жена.
Значит, надо будет пожениться.
Если другой согласится.

Но это - когда ещё будет.
Если вообще будет.
В смысле - если они захотят потом пожениться.

А сегодня они упускают, получается, такой прекрасный шанс поспать в обнимку, как раньше. Эх...

Лена с сожалением вздохнула.
Была и ещё одна причина сожалеть о несостоявшихся объятиях -
они были особенно желанными именно сегодня, именно сейчас.

И потому что они долго не виделись и соскучились.
Но главное - потому что именно сегодня
Саша наговорил таких слов,
после которых его прикосновения, его объятия были бы особенно … приятными.

И родными. Как было бы хорошо, если бы он прижал её к себе, как раньше.
Это же так приятно – когда обнимает человек, который так сильно тебя любит.
И которого так любишь ты.

И самому Саше тоже наверняка очень приятно было бы,
что его обнимает та, которую он так любит.

Правда, Саша не говорил слова «люблю».
Но зато он сказал много намного более красноречивые слова.

И при этом – совершенно честно и искренне.
Лена с наслаждением перебирала в памяти Сашины слова..

Слово «люблю» может сказать любой.
А вот сказать то, что сказал Саша – может только тот, кто на самом деле любит.

Лена с трудом сдерживалась от того, чтобы самой не обнять Сашу
или не попросить его обнять её.

Но нельзя было просить о том, чего он, возможно, не хочет.
Даже если только из-за усталости.

Кроме того, она же огорчила его
своим упрямым желанием расстаться на время.
Она так и не смогла объяснить ему, почему ей нужно уехать.

И при этом она поняла как никогда ранее,
что действительно сильно нужна ему.
И что ему на самом деле будет плохо, если она уедет.

Он ведь на самом деле может всё тогда бросить, все свои планы.
И тоже уехать на фронт.

А этого нельзя было допускать.
И потому что там Саша может… он может не вернуться оттуда.

И потому что Сашин талант к математике –
шанс народа на то, что больше не будет этих ужасных войн.

Как же так получилось, что от её решения стал зависеть такой важный вопрос?
Она ничего такого не хотела.

То есть ей конечно хотелось, чтобы Саша хорошо к ней относился.
Хотя бы как к сестре, как к другу.

Но чтобы он любил её так, как любит? …
Это, конечно, очень приятно… с одной стороны.

Но с другой – это такая ответственность.
Это значит, что и риск огорчить Сашу намного выше. А это уже плохо.
Так не хотелось бы расстраивать его.
Часть 16
Сон не шёл к Лене, но она и не была против.
Отоспаться она сможет и потом.
А когда снова доведётся побыть около Саши так близко
(да и доведётся ли вообще) - неизвестно.
Так что лучше уж сейчас запоминать каждый нюанс ситуации, атмосферы.
Чтобы потом вспоминать, вспоминать...

Неожиданно Саша медленно провёл рукой от её плеча до талии, очерчивая силуэт.
Но - едва касаясь. –
Очевидно, опасаясь разбудить её.
Наверное, ждал подольше, чтобы она наверняка уснула.
И замер, дойдя до талии.

Сердце Лены сразу пустилось галопом,
но дышать она постаралась так же ровно, как и перед этим,
чтобы не выдать, что она не спит
(если стук сердца её не выдаст). -

Ведь, раз Саша не стал её будить,
не окликнул даже шёпотом перед тем, как прикоснуться -
значит, не хочет, чтобы она застала его жест.
Стесняется, наверное.
Или не хочет мешать её сну?

Что же ей делать?
Как лучше себя повести?

Сделать вид, что спит и не проснулась?
Но тогда обман получатся с её стороны...
Это всё равно что подглядывать за человеком, когда он думает, что один. –
Саша думает, что она не знает, что он делает,
а она на самом деле всё знает.

Если не признаться сейчас, что она не спит и заметила его жест –
Сашу потом может мучить совесть за то,
что он не разбудил её до того, как прикоснулся.

Но если дать ему понять, что она не спит -
это может смутить Сашу. Он ведь тайком к ней прикасается.

А Саше обязательно нужно дать возможность
делать всё, что ему вздумается.
Сама же только что мечтала о том, чтобы он её обнял.

И сожалела, когда решила, что уже так и не дождётся его объятий.
Вот и дождалась теперь хоть какой-то инициативы с его стороны.

Но главное не это. Главное – чтобы Саша делал всё, чего ему хочется.
Если ему хочется прикасаться к ней – пусть прикасается.
Разве она против? Разве ей жалко? Совсем наоборот.

…Наверное, это стремление идти навстречу Сашиным желаниям
появилось в ней после того, как Саша едва не умер у неё от голода…

…И теперь любое его желание кажется ей жизненно важным,
а удовлетворение этого желания кажется жизненной необходимостью.

Словно от этого зависит его жизнь.
Она слишком хорошо узнала, что, если человеку чего-то хочется –
значит, это нужно для поддержания его жизни.
Значит, это то, без человек умрёт.

Эти мысли всколыхнули в ней не потерявшие остроты воспоминания
о страшных днях, когда умирал Саша,
и ей захотелось тут же броситься поближе к Саше и прильнуть к нему,
обняв крепко-крепко.

Она едва сдержала свой порыв,
и только вздохнула от совершённого по сдерживанию себя усилия.

В этот момент Саша совсем убрал свою руку с её талии.
Мало того, что и так едва касался.

Наверное, убрал потому, что уловил её вздох,
и подумал, что она может проснуться или даже уже проснулась.

Ну вот. А у неё уже успела мелькнуть мысль и о том,
что придётся всё-таки остановить Сашу,
если он станет позволять себе слишком уж много. –

Такое, к чему она пока точно не готова
даже при всём желании разрешать Саше всё-превсё.
А теперь совсем-совсем ничего не будет.

Прошла минута, а Саша больше не предпринимал попыток к ней прикоснуться.
Лена начала досадовать на себя за то, что не сдержала свой вздох.
Она всё испортила этим вздохом.

Но к её разочарованию примешивалась и радость от того,
что Саша не стал пользоваться её предполагаемым сном.
Значит, совесть не станет его мучить по этому поводу.

Лена дотронулась до лба Саши.
Легонько провела пальцем по скуле.
Саша закаменел от этих неожиданных жестов.

- Извини меня, - прошептал Саша смущённо.

- За что…? – с этими словами Лена вернула руку растерявшего Саши на свою талию.

- … За то, что прикоснулся к тебе без твоего разрешения.
Думая, что ты спишь.

- Я и не спала. Только не знала, как дать тебе это понять
так, чтобы не смутить и не остановить.
И я совсем не против того, чтобы ты ко мне прикасался.

- Неужели ты на меня нисколько не обиделась?

- Я сама мечтала о том, чтобы ты ко мне прикоснулся.

Саша поцеловал её руку.

- Спасибо тебе.
Но всё равно я не должен был делать это, когда ты спишь,
пользуясь тем, что ты не можешь оттолкнуть мою руку.

- Я никогда не оттолкну тебя, Саша.

- … Почему?

- … Не знаю, Саша.
Но я не могу тебе ни в чём отказать после того, как…

- После того, как спасала меня от голодной смерти, -
закончил за неё фразу Саша.

- Понимаешь, мать же не отталкивает ребёнка, когда пора его кормить.
Вот и мне было бы так же дико оттолкнуть тебя, как матери ребёнка.
Надеюсь, что сравнение тебя не обидит.
Я просто пытаюсь объяснить, насколько то и другое важно.

- Не обидит.
Ты не понимаешь, какое ты чудо.
Не понимаю, как мне так повезло,
что ко мне так относится такая чудесная девушка, как ты.

- Ты же и сам совершенно замечательный.
Так что зря удивляешься.
Ты заслуживаешь всего самого-самого чудесного.

- Неужели?

- Прошу тебя - не сомневайся в этом. Пожалуйста.

- Что же нам теперь с этим делать?

- Просто жить. ))
Часть 17
- Что же нам теперь с этим делать, Лена?

- Просто жить, Саша. ))

Этот разговор вызвал в Саше такой подъём чувств, такое воодушевление.
Он почувствовал, что в самом деле может свернуть горы.
И что он и в самом деле наверняка такой умный, как его уверяет Виктор Антонович.

Сейчас Саше легко было поверить в любые свои таланты.
Раз его любит такая девушка, как Лена.
Раз она так распахнута для него и так бесконечно добра,
как мать для ребёнка – значит, он в самом деле выдающийся человек.

Именно человек прежде всего. То, что он будущий математик, учёный, конструктор и так далее – это очень важно, но это на втором месте.

А на первом – то, что он такой человек, которого так любит сама Лена.
Его Лена, его душа, его свет, его сокровище, его...
Саша мучительно искал подходящее слово, хотя бы образ,
но ничего подходящего не мог найти для своего чувства.

Повинуясь нахлынувшему порыву, он бережно, но решительно привлёк Лену к себе.
Ощутив, что можно и нужно не сдерживать свои желания.

В самом деле, к чему эта его сдержанность, если им обоим это нравится,
если они оба этого хотят, если им это в радость???

Разве жизнь не научила их обоих тому, что она бывает кратка,
и что надо успевать ловить моменты счастья, дарить друг другу радость?

Нельзя откладывать это на потом.
Потому что никакого «потом» может и вообще не быть.

Обняв Лену, Саша, к своему восторгу, почувствовал по её реакции,
что для неё это в самом деле желанное действие, как она и говорила.

По тому, как благодарно и с такой готовностью она к нему прильнула.
По её вздоху, в котором были и облегчение,
и отголосок прежней грусти от долгого ожидания.

Так они и лежали, тАя от счастья взаимности.
Чувствуя, что заново обрели друг друга.

И почему он так долго не решался это сделать раньше?
Лишал и себя, и её такой такого удовольствия.

Напридумывал себе каких-то причин, по которым он не должен хватать Лену
всякий раз, когда ему этого захочется.

И ладно бы он ещё не делал этого раньше.
Так нет же – в том-то и дело, что делал.

В том-то и дело, что между ними уже была
эта потрясающая душевная близость,

которая делала такими невинными
и такими упоительными и желанными их прежние объятия.

Так нет же – почему-то по мере выздоровления
после жуткого декабрьского голода,
который их едва-едва не убил,

он начал сомневаться в том, что имеет право обнимать Лену так же,
как тогда, когда они умирали вдвоём в пустой холодной квартире.

Ему стало казаться, что такие объятия вполне уместны
только для замерзающих и умирающих от голода.

А для окрепших и отошедших от края гибели те же самые объятия –
показатель уже не только душевной близости,

но и чего-то большего,
а потому их дозволенность сомнительна.

И он стал запрещать себе лишние жесты,
стал стараться «держать себя в руках».

Что было нелегко, так как острота воспоминаний о совместном бытии тревожила его воображение.

Лена притягивала его, как магнит.
Потребность хотя бы обнять её бывала порой нестерпимой.

Но старался ограничиться воспоминаниями,
перебирая в памяти драгоценные моменты, как сокровища.

Иногда ему казалось – уж не привиделось ли ему всё в голодном бреду.
Настолько нереально прекрасной была часть воспоминаний.
Такой, какой бывают только редкие счастливые сны.

И какое счастье, что теперь они наконец-то снова вместе.
В смысле – не только как друзья.

Осталось только как-то убедить Лену, что ей нужно не уезжать,
что здесь, с ним, она гораздо больше принесёт народу пользы,
раз уж она хочет приносить пользу.
Часть 18
- Сааааша, - потрясённо прошептала Лена.

- Что?

- КАК хорошо…

- Точнее не скажешь ))

- Почему мы так давно не обнимались?

- Сам не знаю…

- Вроде уже обычном делом стало обниматься, а потом как-то перестали.

- Ты не поверишь ))
Но мне почему-то стало казаться…
что ты обнимала меня и разрешала обнимать тебя из-за сочувствия к умирающему. ))
А раз я не умер и стал поправляться, то мне уже и нельзя стало обнимать тебя.

- Можно, Саша. Можно...
Неужели из-за такого пустяка мы целых полтора года лишали себя этого счастья?

- Получается, что так.
Но вообще-то это теперь кажется пустяком. А раньше не казалось.
…И, наверное, ещё из-за одного пустяка.

- Какого?

- Как бы тебе сказать…

- Как есть – так и говори.

- Я боюсь, что тебя это покоробит.

- Вряд ли.

- Понимаешь, по мере того, как я набирал силы…
иногда мне казалось, что, стоит мне тебя обнять…

- … и что?

- Что стоит мне тебя обнять –
и я не смогу уже остановиться и сделаю всё остальное…
А ты ещё недостаточно выросла…

- В каком смысле не сможешь остановиться?
Для чего я недостаточно выросла?

- Ну вот видишь – ты не понимаешь.

- Так объясни.

- Обязательно.
Но давай в другой раз.
Я пока не могу говорить об этом.

- Если не скажешь прямо – то я придумаю что-нибудь не то.

- Ты права… но я всё равно не могу…
… Я чувствовал в себе что-то звериное…

- Ну ты и скажешь. Ты преувеличиваешь.

- Что и требовалось доказать –
ты не понимаешь и не сможешь понять.

- Ты считаешь, что я глупа?

- Нет, что ты.
Просто ты девочка. В тебе слишком много нежности –
больше нежности, чем… этого.

- Да чего этого-то?

- Давай вернёмся к этому разговору через … через лет пять?

- А что будет через пять лет?

- Ты вырастешь…

- И поумнею, ты хочешь сказать?

- Я хочу сказать – что тогда я смогу с чистой совестью
объяснять тебе всё, что ты спросишь.

- …а если я поймаю тебя на слове?

- Я был бы счастлив этому ))

- Что ж, придётся смириться…. Пять лет, говоришь…
…Но в возможности обняться ты теперь больше не будешь отказывать себе и мне?

- Теперь не буду ))
Но нам придётся делать это тайком.
И придётся ловить моменты, когда нас никто не видит.
Иначе нас могут не так понять.
И даже найдут повод разлучить.

- Тогда конечно тайком.
А жаль, что тайком. – Мы же ничего плохого не делаем.
А придётся скрываться, словно какое-то преступление совершаем.

- Ничего не поделаешь.
Но обниматься на людях не принято даже у супругов.
Разве что в моменты особой радости… ну или наоборот.

- Саша… ты сказал, что не обнимал меня полтора года потому,
что боялся, что тогда сделаешь и всё остальное. Так?

- Так, - Саша не знал, к чему Лена клонит и что она может сейчас заявить.
Как бы ситуация не обострилась.

- ...Но сейчас ты меня обнял –
значит, сейчас ты не боишься сделать что-то не то?

- … ну почему… боюсь… немного…
Но мне так хотелось тебя обнять, что я решился рискнуть.

… и к тому же мне показалось, что в этот раз,
в такой прекрасный момент я точно смогу сдержаться.

- Понятно…
А что ты сдерживаешь?

- Ну, к примеру, желание поцеловать тебя. ))

- Правда?

- Правда ))

- … но какой смысл сдерживать его?

- А разве ты согласна, чтобы я поцеловал тебя?

- Я не только согласна.
Я была бы счастлива.

- Точно?

- Абсолютно.

- Рад это слышать.
Особенно приятно узнавать такие новости, обнимая тебя в этом момент ))

- Саша – так какой смысл?

- Да тот же самый – чтобы не позволить себе лишнее.

- Саша, ты должен позволять себе всё, что ты захочешь.

- Спасибо, я учту это на будущее. ))

- А в настоящем? Я правильно поняла, что ты пока не поцелуешь меня?

- Ну почему – если ты правда не против, то я с радостью. ))

- Я не против.

- Хорошо.
Часть 19
В конце конца предыдущей серии:

- А в настоящем? Я правильно поняла, что ты пока не поцелуешь меня?

- Ну почему – если ты правда не против, то я с радостью. ))

- Я не против.

- Хорошо.

Саша прикоснулся губами ко лбу Лены на пару секунд,
и снова слегка отстранился.

- Саша, и это… всё?

- А разве мало? ))

- Нет, это тоже … очень приятно…
Но… как бы тебе сказать...

- Как есть - так и скажи.

- Ты читал сказку «Питер Пэн и Венди»?

- Читал. ))

- Ну тогда ты согласишься со мной, что такой поцелуй можно назвать
поцелуем Питера Пэна.

- Удачное название ))

- Ты собираешься ограничиться этим?

- Придётся ))

- Почему?

- Чтобы не напугать тебя превращением друга в необузданного зверя.

- Ну что за шутки.

- Никакие это не шутки.
И когда придёт время – ты поймёшь, насколько я прав.

И будешь благодарна мне за то,
что сейчас я решил ограничиться поцелуем Питера Пэна.

- Я была бы и сейчас благодарна тебе за то,
что ты делаешь всё, что хочешь.

...Хочешь обнять – обнимаешь. А не ждёшь полтора года.
Хочешь поцеловать – целуешь.

- Леночка, дорогая моя, я обязательно выполню твою просьбу
разрешить себе всё, чего мне хочется.
Обещаю.
Но позже.

- Когда?

- … Тогда, когда мы поженимся.
То есть я хотел сказать – если поженимся.
Если ты согласна выйти за меня.

- Выйти за тебя? Замуж??

- Ну конечно.
Иначе как мы сможем делать то, что нам нравится (хотя бы обниматься),
если не поженимся?
Если, конечно, ты не считаешь, что я тебе не пара.

- Саша, ну что за выражения.
Ты мне не то чтобы пара-не пара. –
Ты мне такой родной… что я не знаю…

- Это означает да или нет?

- Понимаешь…

- Что – есть препятствия?

- Это от тебя зависит…

- Значит, их нет.

- Погоди, Саш.
Вот смотри – ты же такой умный…

- И только?
Это как-то мешает нам быть вместе?

- Но я-то не такая умная, как ты.
Я давно заметила – мне иногда полдня требуется на решение задачки,
которую ты решаешь буквально за пару минут.

- Ты же не хочешь сказать,
что именно это мешает тебе выйти за меня замуж, Лена?

- Это не мне мешает.

- А кому?

- Я просто думаю –
а не станет ли тебе скучно со мной, раз я не настолько умная, как ты?

- Ууууффф… Лена… ну с чего ты взяла, что ты не настолько умная, как я?

- Я же только что объяснила – я очень медленно решаю задачки по математике.

- Ну и что, Лена?

- А то, что, если мы поженимся, то получится неравный брак.

- Ну неравным он точно будет, так как не может быть равным.

- Вот и я говорю. ((

- Лена - наш брак будет неравным -
из-за того, что ты намного лучше меня.

- Нет же.

- Да, Лена.
Мне далеко до твоей открытости, честности, до твоей нежности и щедрости.

- Ерунда. Это совсем не так.

- Это так. Я же лучше знаю.
Если бы не твоя искренность –
мы бы ещё не скоро достигли таких отношений,
какие у нас есть сейчас.

...Может, вообще никогда.
И я всю жизнь делал бы вид, что ненавижу тебя,
хотя на самом деле мучился бы от потребности быть с тобой.
Так что наши отношения - это твоя заслуга, твоё достижение.

- Просто ты такой замечательный, что с тобой так легко и просто.

- Вспомни, какой я был "замечательный" раньше, до войны.

- Не суди себя так строго. Ты просто был ребёнком.

- Не только в этом дело.
Лена, честное слово – это твоя искренность и душевная щедрость
помогают и мне тоже открываться тебе навстречу
и становиться хоть немного таким же открытым и щедрым, как ты.

- Но зато в математике –

- Лен, математика – это ещё не весь ум человека.
И знание математики с меньшей вероятностью сделает человека счастливым,
чем твои таланты в общении с людьми, чем твоя душевная щедрость.
Ты посмотри, как тебя все любят.

- Это другое.

- Лена – ты тоже очень, ОЧЕНЬ умная, если именно это тебя волнует.
Если ты хочешь – мы можем позаниматься вместе математикой –
уверен, что ты намного способнее, чем считаешь.

- Я согласна.

- Но учти - даже если бы ты вообще не знала и не понимала математику –
для меня это не имело бы никакого значения. НИКАКОГО, абсолютно.

- Зачем же тебе глупая невеста?

- А зачем мне сердце?
Затем, что я не могу без него жить.

Так же и ты – знаешь, есть такое слово: отрада.
Оно часто мне вспоминается в связи с тобой.

Это именно то, чем ты для меня являешься – ты – моя отрада.
Ты – то, что делает меня счастливым, совершенно счастливым.

И математика тут ну совсем никаким боком.

А главное - ты не глупая невеста.

- А вдруг ты встретишь в университете девушку-математика?
Неужели ты не захочешь с ней дружить больше, чем со мной?

- Нет конечно.

- Ну не знаю…

- Сама потом увидишь.
Лена… а ты не из-за этого хочешь уехать?
Не потому, что думаешь, что не подходишь мне?
Часть 20
- Лена… а ты не из-за этого хочешь уехать?
Не потому, что думаешь, что не подходишь мне?

- … Честно? … ну может быть отчасти и из-за этого.

- Так я и думал.
Тогда не уезжай.
Зачем из-за таких пустяков и выдуманных причин уезжать?

- Знаешь, мне и самой кажется, что мне трудно будет от тебя уехать…

- Тем более.

- Но если я останусь – получится, что я пошла на поводу у своего эгоизма,
у желания быть счастливой около тебя.
Вместо того, чтобы помогать нашему народу победить…

- А что ты сделала бы, если бы могла делать прекрасные танки?
Уехала бы на фронт? Или стала бы делать танки?

- Конечно танки. У меня и Лёня танкист. Танки, без вариантов.
Но к чему этот вопрос? Я же не умею делать танки ))

- А вот к чему – танки буду делать я.

- Так это ты.

- Погоди, я не договорил.
Так вот – танки буду делать я.
Или самолёты, или ракеты даже, как говорит Виктор Антонович.

Но Лена – я буду всё это делать, только если бы будешь рядом.

Я НЕ СМОГУ толком ничего делать, если рядом не будет тебя.
Я сойду с ума от тоски и горя, от тревоги.

И Виктор Антонович подумает, что ошибся в моих способностях.
Или что я от пережитого голода поглупел.
А я просто так устроен, что живу, пока ты со мной.

- … Саш, это всё очень важно, я правда хотела бы помогать тебе,
я верю, что всё так, как ты говоришь,
но, если я останусь – я буду чувствовать себя дезертиром…

- А если не останешься – дезертиром стану я, но уже по-настоящему.
Так как побегу тебя искать на фронт.

Или стану мстить за тебя, убивая лично.
И превращаясь в чудовище.

Вместо того, чтобы просто заняться сохранением мира для всех,
как предлагает Виктор Антонович.

Лен, ты же не хочешь, чтобы твой жених стал дезертиром?
Как мне потом жить с такой совестью?
Спаси меня от дезертирства. А?

- Саша, ты очень убедителен.
Вроде и возразить нечего.

- Потому что я прав.
Что же тебя смущает?

- Так получается, что мне для помощи стране нужно не страдать, как все,
а, наоборот – просто остаться с тобой,
хотя это – сплошное, сказочное счастье.

- Правильно. Так и есть.

- Какой-то странный способ помочь стране и народу.

- Лена, но главное – что это ДЕЙСТВЕННЫЙ способ.
САМЫЙ эффективный способ.

- Да уж – с твоим умом тебе легко убедить кого угодно.

- Ничего себе легко.
С твоим упрямством и нелогичной уверенностью в том,
что пользу можно принести, только страдая,
а не будучи счастливой –
убедить тебя нелегко.

Я уж думал, что придётся просить Виктора Антоновича помочь убедить тебя.
Но не хотелось открывать твою тайну – намерение убежать на фронт.

- Хорошо, что ты добавил про «не хотелось».

- Я знаю ))
Лена, так что – ты не уедешь? Не бросишь меня?

- Саш, давай я ещё немного подумаю.
Ты же знаешь – утро вечера мудренее.

- Ты с ума меня сведёшь своими «подумать».

- Я не могу так сразу передумать.
Я так долго думала раньше, и мне казалось, что я так права.
А сейчас я и думать-то особо не могу, когда ты обнимаешь меня.
Мне сразу хочется во всём с тобой согласиться.

- Так согласись.

- Не могу. Я же знаю, что я сейчас не совсем в себе от счастья,
когда на мне твои руки.

- А может наоборот – именно сейчас ты и думаешь наиболее правильно?

- … Посмотрим.

- Лена, а кто только что так красочно и убедительно уверял меня,
что считает своим долгом исполнять мои желания?

- Ну я.

- А это не противоречит твоей жажде уехать?

- Это разные вещи.
Я же уезжаю не ради себя. Так надо.
А вот когда победим – тогда конечно.
Тогда я вся твоя.

- Понятно.

- Только давай не говорить ничего Виктору Антоновичу.

- Хорошо. ((

- Саша, не огорчайся.
Может, я и раздумаю уезжать.

- «Может» ((
Хотя и это какой-никакой прогресс по сравнению с прежним «уеду точно».

- Саша, я пока не уехала.
Часть 21
- Саша, я пока не уехала.

- Но ты и не отказалась от мысли уехать.

- Не торопи меня, ладно?
Я на самом деле стараюсь понять, как лучше сделать.
Как правильнее.
Но пока у меня всё перемешалось в мыслях.

- Это от усталости.
Ты отдохнёшь - и сможешь лучше соображать.

- Тогда давай спать.

- Давай. Тем более что сны неизменно радуют меня.

- Чем?

- ... Только не сердись.

- И не собиралась.

- Во снах... то есть не всегда конечно, но бывает иногда

- Да что бывает-то?

- Я уже делал во снах то, о чём ты меня просила.

- То есть?

- Лена, ну неужели непонятно.

- Ты что - стесняешься это назвать?

- Да. То есть... Я не сам стесняюсь.
Я больше боюсь, что ты застеснялась бы.

- Круглов, скажи наконец-то нормально,
а не то я на самом деле подумаю, что надо чего-то стесняться.

- Мне снится (но только иногда), что я целую тебя.

- ...

- Лена?

- ...

- Ты всё же рассердилась?

- Да нет же, с чего ты взял...

- С того, что ты молчишь.

- ... Я просто попробовала... представить, что именно тебе снится.
Как это всё получается.

- Чудесно это получается. ))

- Завидую.
Я тебе завидую.

- Я сам себе завидую. ))

- Саш, это не совсем честно...
Тебе это хотя бы снится.
А мне даже не снится...

- Потерпи. Придёт время - и всё у нас будет наяву.

- Легко тебе говорить.

- Лен, мы так вообще не уснём. Давай завтра договорим, хорошо?

- Хорошо.
А ещё... знаешь, у меня почему-то такое чувство,
будто бы мы с тобой давно-давно знаем друг друга...
... и будто бы ты целовал меня не только в твоих снах...

Саша не ответил. Лена уже всё-таки совсем уставшей казалась.
Пусть засыпает.
А если он станет ей отвечать -
то снова на какое-то время засыпание будет отложено.

Расчёт себя оправдал - Лена наконец-то уснула.
И на этот раз, кажется, по-настоящему.
Часть 22
Как хорошо, что Лена сама положила на свою талию его руку.
Он так был благодарен ей за это.

Этот её жест как нельзя лучше помог ему справиться
со вспыхнувшим было чувством вины

за то, что он не смог тогда удержаться
и прикоснулся к ней тайком, без её разрешения.

А теперь благодаря этому же ему не приходится бороться
со своим желанием дотронуться до неё, чувствовать её. -

Так как разрешение получено.
И он может на законных основаниях не только прикасаться к ней,
но и даже обнимать её как угодно сильно.
И ограничивает его только нежелание мешать её отдыху.

И ей это только нравится.
Как здорово, что и самой Лене его прикосновения тоже так приятны,
что она так хочет его прикосновений.
Как хорошо, что он может через тонкую ткань её рубашки чувствовать её родное тепло.

Так и хочется снова погладить её -
кажется, это успокаивающе на неё действует.
Раз она разрешает.
Хотя бы через ткань.

Точнее - не хотя бы, а пока только через ткань...
Но это может её разбудить. Так что придётся подождать.
Он и так слишком много от неё получает, надо иметь терпение.

Причём за двоих.
А то Лена с её непосредственностью, прямотой
и слишком рано проснувшейся жаждой идти навстречу любым его желаниям
способна покачнуть его стремление дотерпеть до полного повзросления.
Прежде всего - её взросления.

Но он не намерен делать её матерью в столь юном возрасте.
И даже допускать хоть малейшую вероятность этого.

Он видел пару таких молоденьких матерей.
Точнее, они даже старше Лены были. На целый год. А то и на два.

У одной ребёнок даже не закричал, когда родился.
Потому что он не мог кричать... Он ничего не мог.

А у другой... другая и сама тоже не выжила.

Такие расклады в их с Леной судьбе его точно не устраивают.
Он и раньше видел, что детей рожают не подростки, а уже взрослые женщины.
Пусть юные, но всё же совершенно взрослые.
... С вполне сформировавшейся женской фигурой и ... грудью.

А Лена ещё даже...
А его Лена пока совсем подросток. ... Птенец.
... Ещё и этот голод в блокаду.
... А потом болезнь после ранения.

Вон какая худенькая до сих пор. -
Совсем немного прибавила с тех пор,
как исхудала до крайности в их общем декабре 41-го.

А раньше-то, до блокады, нормальной была... не такой тощей.
И откуда только сейчас у неё силы берутся быть такой шустрой.

Так что пусть сначала полностью поправится.
И вырастет.
А уже потом...

Саша снова вспыхнул от появившихся в воображении образов, что будет "потом".
И понял, что опять угодил в одну из многочисленных ловушек.

Он честно старался не выходить в своих размышлениях
к тем образам и темам, от которых он едва не терял контроль над собой.

Но это было очень сложно. - Ловушки были повсюду.
И главную из них он и вовсе сейчас обнимал.
И не желал видеть реже.

Хорошо ещё, что его (точнее, их обоих) спасала от этих ловушек и от потери самоконтроля -
его ещё более сильная нежность к Лене.

Похоже, что именно это и является самым надёжным средством от потери самоконтроля.
Несколько раз это средство уже помогало.

И сегодня тоже помогло. -
Он даже смог обнять Лену, не переходя черту.

А он уж было думал, что это невозможно.
Так что, возможно, средство и дальше не подведёт.

Есть, конечно, ещё и такое средство, как побег на фронт.
Или побег вообще куда подальше от Лены.
Года на четыре.

Но эти средства намного хуже.
От себя-то не убежишь - в этом он уже убедился.

Без Лены ему всё-таки ещё намного хуже.
Он хочет иметь возможность видеть её.
И видеть, что с ней всё в порядке.

Кроме того, - стоило ему потерять её из виду, сбежав на фронт -
как ему стали сниться такие сны с Леной, что ...
что лучше ему сейчас не вспоминать их.

Не сейчас. Не сейчас, когда Лена так близко.
И когда так доверчиво спит в его объятиях.
Не подозревая, каких усилий ему стоит сдерживать свои порывы.

Интересно - а если бы она знала, как тонка граница, -
она бы так же спокойно оставалась с ним наедине?

Скорее всего да.
Раз уже она сама просит его не сдерживаться.
Хотя вряд ли она до конца представляет, о чём просит. Маленькая ещё.
Она просто не думает о себе. Только о нём.

Вот и получается, что ему за двоих надо сдерживаться.
Чтобы не терять это право лежать рядом с Леной,
держа её в своих объятиях.
И не потерять их общее будущее.
Часть 23
Саша понял, что всё его лицо мокрое.
Он что - плакал, что ли, во сне?

Он, стало быть, всё же заснул?
А думал, что так и не заснёт около Лены.

Но слёзы - вот ещё чего не хватало.
Ещё и около Лены - а вдруг увидит.

Хотя Лена уже видела его слёзы.
Причём сама же и была их причиной -
она тогда слишком долго не возвращалась домой.
Задержалась, чтобы помогать передавать воду на хлебозавод.
А его предупредить не смогла.

А он за те часы, что её не было, чуть не поседел от страха за неё.
Поседел на самом деле он позже, когда думал, что она умерла.
... Лучше не вспоминать.

Ему тогда стало уже настолько всё равно, плачет он или нет,
что он не вытер слёзы, даже когда нашёл её.
Впервые за три недели выйдя на улицу после того, как не вставал из-за голода.

Ну и ещё она видела его слёзы, когда он потерял карточки...
Если бы он их тогда не потерял - может быть,
кто-то ещё из их квартиры выжил бы, кроме них двоих.

Но всё же сейчас слёзы - это... и неуместно.
А главное - Лена может встревожиться из-за его слёз.

Стоп - да это же не его слёзы.
Значит, это Лена плачет???
Почему? Что случилось? Не из-за него случайно?

Свет раннего утра позволял увидеть,
что Лена к тому же ещё и спит пока.
Значит, плачет она во сне? Опять?
И из-за чего на этот раз?

Или не спит, но не стала выбираться из его объятий,
чтобы не будить его?

Поди разбери.
Вот она зажмурилась, из-под век выступила ещё одна порция слёз.

- Ты не спишь?

- Нет.

- Ты плачешь?

- От тебя ничего не скроешь.

- Я и забыл, что спать с тобой -
это значит умыться в твоих слезах.

- Извини, - Лена попробовала отодвинуться,
но Саша не позволил, а, наоборот, прижал её к себе ещё теснее.

- Лена, да я же не виню тебя.

- Мне всё равно неудобно.
Единственное, что радовало меня в том, что мы больше не спим вместе -
это то, что я больше не мочу тебе щёки своими слезами по ночам.

- Лен, я был бы не против твоих слёз на моём лице,
если бы они не означали, что тебе плохо. ... Очень плохо.

- Сашенька, какой ты добрый.
Я давно это заметила.
Жаль, не замечала до войны.

- Ну, тогда ты и не могла заметить. ))
...Лучше скажи, что тебя огорчило на этот раз и чем помочь тебе.

- ... Ты ведь жив - это единственная помощь, которая мне нужна.

- Но из-за чего-то же ты плакала?

- Саш, да всё то же самое.
Но мне не хотелось бы об этом говорить лишний раз,
чтобы не расстраивать ещё и тебя.

Давай ты не станешь меня спрашивать о том, почему я плачу?
Чтобы мне не пришлось лишний раз говорить это.
Я же понимаю что тебе ещё тяжелее, чем мне.

- Вовка?

- Да.

- Лена, я знаю, что ты тоже его очень полюбила.
Так что он - наша... наше общее горе.

Он последний, кто был с нами из тех, кого мы потеряли.
И он должен был быть сегодня с нами.
... Но спасти его мы не смогли.

Тебе не надо прятать от меня свои слёзы.

- Слезами ничего не исправишь...

- Но если тебе легче от них - плачь.

- Мне давно пора научиться владеть своими чувствами.

- А может, нам пора не прятать друг от друга эти чувства.
А разрешить себе говорить о нём.
И тогда нам станет легче.

- Я не хочу легче. ((
Пусть будет так, как есть.
Я не хочу это забывать и становиться такой же весёлой, как раньше.

- А Вовке было бы приятнее, если бы ты стала весёлой.

- ... потом, Саша. Может быть потом...

- Как хочешь.
Я только хотел сказать, что ты можешь
не бояться ранить меня разговорами о Вовке.

- ... Ладно...

- Лена, я сам тоже всё время о нём думаю. ...
Обо всех них...
Но Вовка ... он ещё маленький был...
я растил его с самого рождения.

- Да, я помню, как ты не разрешал мне с ним водиться,
говоря, что не позволишь девчонке воспитывать твоего брата ))

- Я просто ревновал его к тебе.

- Ревновал?

- Ну, он же не сразу стал забиякой,
который на равных со мной делал тебе пакости.

Когда он был совсем маленький - он к тебе тянулся,
видя, как он тебе нравится.

Даже просил отвести его к тебе.
А я не отводил. Дурак был ((
А могли бы ещё тогда подружиться и вместе водиться с Вовкой (((

- Ладно, Саш, теперь это такие пустяки...

- Да, пустяки...

... Знаешь, по мере того, как мне становилось лучше и возвращались силы,
я всё сильнее приходил в ужас от того,
что Вовке не хватило всего пяти дней до спасения.
До приезда папы.

Одно дело, когда надежды и шанса нет совсем.
И совсем другое дело - когда не хватает каких-то пяти дней.

- А ещё его могли спасти конфеты, которые мы с тобой нашли,
когда достали ёлочные украшения перед Новым годом. ((

- Да... А ещё - если бы я не потерял наши карточки.

- Ты же не виноват, что начали обстрел.

- Но я мог убрать их не на улице, а в магазине.

- Да, так лучше было бы.
Но всё равно по ним ничего не удавалось купить в конце октября.

- Ты права, конечно. Но с ними хоть какой-то шанс был. Хоть надежда.

- Шанс был бы, если бы из дедушкиных припасов
нам дали бы для Вовки хотя бы пару банок молока.

- Или если бы мы сами сделали запасы, как дедушка.

- И тогда у нас их точно так же изъяли бы, как у дедушки.

- Так что же - никакого шанса?

- Получается - только если бы совсем не было блокады...

- То есть никакого...

- Саша, он так сильно любил тебя.

- Я знаю ((

- В тот день, когда ты потерял карточки,
мы всей квартирой ждали тебя допоздна,
и уже все боялись, что ты не вернёшься.

- Я помню. Когда я наконец вернулся -
все так на меня набросились.
Даже ты тогда впервые меня расцеловала.

- Да... так вот... я раньше не рассказывала тебе,
что всё это время он просидел на полу у входных дверей с твоей фотокарточкой...

- Лена, не плачь. ))

- и он гладил её пальцами и что-то неслышно шептал...

- Лена...

Но слёзы заливали лицо и самого Саши.
На этот раз это были уже его слёзы.
Перемешавшиеся с Лениными. С новыми порциями Лениных.

- Лен, ты же такая худенькая.
Откуда в тебе столько слёз? ((

- ... наверное, от вчерашнего чая. ((

... А потом... ещё позже...
он вообще в открытую рыдал у входной двери...

- А об этом я догадался.
У него тогда тоже всё лицо было мокрое, когда я пришёл.

- Ага...
И мне больше всего за него было страшно.

В то, что ты вернёшься - я почему-то верила,
хоть и боялась, что не вернёшься.
Особенно когда все вокруг рыдают - тут и сама тоже станешь бояться...

Но Вовка, - Лена впервые произнесла имя, а не "он", -
его так жалко было, когда он рыдал от горя...

Саш, да не вытирай ты их - сам же видишь, что это бесполезно. ((

- Вижу, что ты слишком много чая выпила вчера.
Но я буду вытирать их до тех пор, пока они не закончатся.

- Закончатся ли они когда-то.

- Закончатся.
Мы не забудем нашего Вовку.
Но слёзы всё же закончатся...

- Спасибо, что ты так меня поддерживаешь.

- Ну а как иначе, Лена.

- Хотя это я должна тебя поддерживать в этом случае.

- Ты и так меня поддерживала долго.
Меня и Вовку.
Сама же говорила - что, если бы не мы,
не необходимость ходить за водой и хлебом для нас -
ты бы от слабости вообще не вставала.

Теперь моя очередь тебя поддерживать.
Теперь у меня много сил.

- Знаешь, мне на самом деле легче из-за того, что ты обнимаешь меня.
Боль становится не такой острой.

- Вот и хорошо.
Значит, буду обнимать почаще.

- Спасибо, что ты не сердишься на меня за то, что я плачу.

- Вот ещё.
Я же понимаю, что ты плачешь из-за горя.
Я и сам, между прочим...
Так что как на тебя сердиться.

- Саша, я всё время, всё время вспоминаю какие-то моменты нашей жизни. ((
Если вспоминаю, как злилась на него до войны -
мне становится от этого горько.
Если вспоминаю его маленького - то же самое ((

Особенно по контрасту с воспоминаниями о том,
как он подбирал с блюдца крошки после разделки хлеба -
по одной. Как воробушек. ((

Лена снова зажмурилась.

- Я помню это.

- Но ты не помнишь - ты этого не застал -
как он приносил мне чай, когда я делала уроки.

И как он делился со мной своими конфетами -
приносил половинки.

... а я тогда и не знала, что у меня тоже в ёлочных украшениях лежат старые,
но вполне съедобные конфеты "Мишка на севере". ((

- Всё ясно.
Ты можешь растравливать себе душу этими воспоминаниями до бесконечности. ((

- А я и не хочу забывать ни одного момента.
Часть 24
- Тогда пиши.

- Что?

- Записывай всё, что ты помнишь.

- ... Ты прав. Надо записывать всё до малейшей мелочи.
А то вдруг я всё же что-то забывать стану со временем.

- И я тоже стану записывать.

- Правильно. И хотя я не хочу, чтобы острота воспоминаний сглаживалась -
но, если эти записи хоть немного приглушат остроту боли -
так уж и быть - пусть приглушат.

А то я и сама чувствую, что из-за этого не совсем точно соображаю,
что делать...

- Ты о своём желании уехать на фронт?

- Да.
Но теперь точно немного обожду -
сначала запишу.

- Это хорошо. Но это ненадолго тебя задержит.

- Так и хорошо. Надолго не надо ((

- На фронт тебя гонят горе и месть - не самые лучшие советчики.

- Других и нет...
Ну и пусть горе и месть.

Вполне естественные чувства,
когда помнишь, как ребёнок просил "молочка" перед своей смертью.
...Шёпотом. Так как сил говорить у него уже не было.

- Не спорю, что естественные.
Неудивительно, что ты не можешь отказаться от намерения уехать на фронт,
раз каждую ночь плачешь во сне из-за подобных воспоминаний.

- И не говори, что это неправильно.

- А я и не говорю.
Я и сам таким был.

- Был?

- Ну и есть.
Но когда оказалось, что ты не умерла -
я всё-таки как-то ожил.
И ты оживёшь.

- Когда? Как?

- Я не хотел тебе это говорить. Пока.
Но, наверное, лучше сказать всё-таки.
Вдруг это тебе поможет так же, как помогло мне.

- Что сказать?

- Виктор Антонович сказал мне, что горечь потерь может смягчиться,
когда рождаются собственные дети.

Сначала эти слова показались мне такими пустыми.
Но потом... потом я почувствовал,
что эта мысль почему-то в самом деле принесла мне облегчение.

Причём впервые с тех пор, как не стало моего Вовки.
То есть нашего Вовки.

- И ты думаешь...

- Что ты сможешь научиться жить с горем,
и даже смягчить его,
когда у тебя появятся свои дети.

Лена, ведь ты же при этом дашь жизнь новым людям.
Дашь то самое, что отняли у наших родных.

Представляешь - кто-то отнимает жизни,
а ты можешь эти жизни давать.

Кто-то делает так, чтобы люди исчезали.
А ты можешь сделать так, чтобы люди появлялись.

Правда, они сначала маленькие.
Но они же потом вырастут.

- ... Наверное, ты прав.

- Лена, ты же девочка.
У тебя есть эта способность давать жизнь.
Ну, конечно не прямо сейчас, а когда ты вырастешь.
Но это же уже совсем скоро.

- Это конечно хорошо.
Вот бы ещё можно было заново родить Вовку. ((
И всех остальных тоже.

- Лена, так и будет.
Я хочу сказать - что после победы родятся новые люди.

И хотя это не вернёт нам тех, кто погиб.
Но зато это именно то, чего хотели бы погибшие, понимаешь?

Они хотели бы, чтобы у выживших появились дети.
Это их завещание, Лена.
Они не все успели это сказать,
но это единственное, чего они хотели бы.

Это единственное, что способно было бы хоть немного их утешить.

- Ты так думаешь?

- И ты тоже так будешь думать, когда пройдёт время.
Знаешь, если бы я умирал, то меня самого тоже очень утешало бы то,
что у меня есть сын. Или дочь. В общем, дети.

- Типун тебе на язык.
Не говори такого.

- А что я сказал?

- Про то, что ты...

- Умирал бы?

- Замолчи.

- Ладно, больше не буду. Я только суть объяснил.
Лена, помнишь, как ты старалась решить задачи назло фашистам?

- Откуда ты знаешь?

- Мне Вовка рассказывал ))
Значит, ты тоже помнишь.

Так вот, Лена, родить детей -
это тоже способ сделать так, чтобы планы фашистов разрушились.

Чтобы все те, кто мечтает о смерти нашего народа -
...поняли, что их планы рухнули.

Понимаешь? Это ещё сильнее, чем решить задачки.

- Ладно... Задачки так задачки.

- То есть?

- Я хотела сказать - дети так дети.

- Ты серьёзно?

- Да.

- И никакого фронта?

- Посмотрим.

- Ты опять??

- Не кричи. -
Смотря как дела у наших пойдут.
Если без нас справятся - тогда, может, и не поеду на фронт.

- Справятся, вот увидишь.
Уже сейчас у наших дела лучше.

- Посмотрим. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
Вспомни, сколько раз нам говорили, что уже совсем чуть-чуть осталось - и победа.

- Я помню. Но теперь на самом деле всё к этому идёт.

- Но если дела у наших станут хуже - я уеду.
И тогда кое-кто сильно пожалеет, что убил Вовку.
И всех остальных.
За Вальку, за Арсения, за Вареньку...
за всех детей, взрослых и стариков.

Саша поёжился от голоса Лены, в котором сейчас слышался отзвук трагедии всего народа.
Сейчас в её голосе было что-то большее, чем просто желание мести.
Он почувствовал, что Лена в самом деле может сделать так, что кто-то пожалеет.
Часть 25
- ...Жаль, что мне пока что только 13 лет.

- Почему?

- Придётся ждать, пока исполнится 18.
А иначе я бы прямо сейчас приступила.

- К чему?

- К созданию человека.
... Вовку не вернуть...
но ведь есть шанс, что этот новый созданный человек,
наш ребёнок будет хотя бы похож на Вовку.
Ведь ты его брат.

- ... Лена, ты меня уморишь своими высказываниями.

- Прости, если я шокирую тебя своими словами.
Конечно, если ты не согласишься в этом участвовать...

- Лена, да я не об этом.
Я соглашусь. Мы же уже решили, что поженимся, когда немного подрастём.

Просто у тетя такие резкие переходы в мыслях и словах, что... я не знаю даже.

- Резкие? У меня?
Ты же сам привёл меня к этой мысли.

- ... Ну да.
Просто я ожидал хотя бы согласия отложить отъезд на фронт.
А тут...

- А тут такое предложение.

- Лена, я предлагаю начать работать над этим планом уже сейчас.
Но на первом этапе работа будет заключаться только в том,
чтобы ты хорошо питалась и росла.

- Хорошо. Я согласна. - Есть расти.

- Вот и умница.
...Знаешь, я, кажется, приобрёл способность
без риска для тебя делать ещё одну вещь.
Так и быть - выполню твою просьбу.

- Какую?

Пару секунд Саша внимательно смотрел в глаза Лены,
а затем легко-легко коснулся губами её губ.

Убедившись, что в её взгляде появились изумление и надежда,
со всей осторожностью сжал губами одну её губу, затем другую.
Нежно, сам дрожа от волнения и напряжения,
провёл кончиком языка по линии смыкания её губ.

Заметив, что они моментально пересохли,
Саша решил, что на этот раз этого более чем достаточно, и слегка отстранился,
снова ища во взгляде Лены оценку своим инициативам.

- ... Саша, что сейчас это было?

- Я выполнил твою просьбу.

- ...Ты же собирался отложить это на попозже...

- А я передумал.

- Почему??

- Мне показалось, что это тебя утешит.
Я ошибся?

- Нет, что ты...
Это не только утешает.
Это... так трогательно.

И так ... невероятно приятно,
что я сейчас влюбилась бы в тебя навсегда,
если бы не была влюблена давно.

- Тогда я счастлив ))

- И я ... я поняла, почему ты хотел отложить это на попозже...

- В самом деле?

- Да, Саша. Да.

- Я рад, что ты это поняла. ))

- Не знаю, как и благодарить тебя за такое терпение...

- Потом отблагодаришь. ))
Я знаю, что буду вознаграждён за него ))
Только хочу попросить тебя об одной вещи ))

- О какой?

- Не смотри на меня так, как сейчас.

- Как?

- Вот так. ))
Это, конечно, очень приятно, но ...

- Но что?

- Но пока опасно для нас.

- Саша, милый мой Саша...
Что тут может быть опасного?

- А, ну тогда ты ещё не всё поняла. ))
Такой твой взгляд будит во мне зверя.

- Ну какого ещё зверя, Саша?

- Обыкновенного. Хомо мужчиникус не слишком сапиенс.

- Не знаю такого.
Знаю только, что в твоих прикосновениях столько бережности и любви,
что я ... я даже смущения в эти моменты не чувствую, представляешь?

- Представляю. ))

- И совсем никакого стыда. Ну вообще ни капельки.
Может, это неправильно?

- Это правильно, Лена.

- Уверен?

- Уверен.

- И тебе не вспоминается дразнилка "рыжая бесстыжая"?

- У меня? Нет, конечно. Как ты могла такое подумать.
Какая же ты бессты... не хочу даже произносить это нелепое неуместное слово.

Ты - не бесстыжая.
Ты искренняя и любящая.
И это очень трогательно.
Это вызывает нежность...

И ты никакая не рыжая.

- Как это не рыжая? А какая же?

- Ты... это называется, кажется - волосы с рыжеватым отливом.
... Они у тебя золотистые. Солнечные. ))
Но не рыжие. Я знаю точно - я же подстригал тебя.

- Я помню.
Мы тогда друг друга подстригли. Неровно ))

- А ты тогда ещё нацепила золотые серёжки к новой стрижке))
Было так забавно.

- Да - я помню, как ты улыбался.

- Хорошо, что твои волосы теперь давно отросли и намного лучше уже выглядят.

- Саш, а ты не хочешь ...

- Чего на этот раз? ))

- Просто поесть.

- Очень хочу. ))

- А что же мы тогда не встаём?

- Не знаю, как ты, а мне не хотелось по своей инициативе
раньше времени выпускать тебя из своих объятий. ))
Кто знает, когда снова будет шанс обнять тебя.

- Снова - это как только ты сам захочешь.
И не только обнять.

- А что же ещё?

- А ещё - поцелуи взрослого Питера Пэна.

- Если ты про сегодняшний, то это ещё не взрослого. ))

- А какого?

- Это ... подросткового, наверное.

- А какие же у взрослого?

- Наверное, те, которые будут, когда мы станем взрослыми. ))

- Хорошо, пусть будут хоть какие-нибудь.
И, кстати, Саша, за мной должок.

- Какой должок?

- Я слишком растерялась от неожиданности
и ещё больше от удовольствия.

... И поэтому не ответила тебе на твой поцелуй.
Но обещаю, что в следующий раз не растеряюсь.

Саша подумал, что, пожалуй, сможет находить в себе
необходимое самообладание для таких случаев.

Неуёмное животное, которое проснулось в нём с некоторых пор,
пока под полным контролем нежности,
хотя с ним и нужно быть очень внимательным.

есть там - https://ficbook.net/readfic/3247022