Люблю я макароны!

Каждое лето, на каникулах родители отправляли меня в пионерский лагерь. Это то же  самое, что лагерь отдыха, только круче, потому что это было в МОЁМ детстве. Когда доживёте до моих лет, вам станет понятно, что в детстве и в юности трава зеленее, клубника слаще, воздух чище и так далее. Впрочем, учитывая долю нитратов и всяких там вредных добавок в современных продуктах, наверно, так и  есть. Но не будем отвлекаться от главной темы.

В пионерлагере я впервые услышала смешную песню «Люблю я макароны, хотя невеста их моя не любит». Песня мне понравилась уже тем, что в ней было слово «макароны». Но я подумала, что невеста - глупая девушка, потому что нельзя не любить макароны. Особенно по-флотски. Мама готовила такие в кастрюльке на печке.

У нас была маленькая однокоматная квартирка в «японщине», как сахалинцы презрительно называли неблагоустроенные дома. Фактически это был барак. Но дом походил на букву «г», лежащую на боку, то есть у него имелся второй этаж. И я всё время думала о том, как может быть барак двухэтажным? Значит, это не барак.
До сих пор с любовью вспоминаю наш дом. Мне нравилось в нём всё. Уютные квартирки, милые соседи – интеллигентные, добрые люди. Дворик, в котором росли высокие водянистые цветы с розовыми бутончиками – в них ловко забирались пчёлки. После цветения бутоны сменяли смешные стручки с семенами. Созрев, они щелкали, едва коснёшься и пальцами, зёрнышки рассыпались вокруг, а сам стручок закручивался зелёными кудряшками. Еще мы ели эти зёрнышки, они были очень вкусными. А может нам казалось.

Перед входом в дом отчим настелил досок, и летом я ставила на этот дощатый тротуар табурет с корытом и стиральной доской, долго тёрла  на её цинковых выпуклых волнах бельё, а потом развешивала его во дворе на верёвке и обязательно мыла тротуарчик. Это был какой-то ритуал. Как правило, дело происходило вечером, родители уходили спать, а я выплёскивала в траву воду из ведра, садилась на чистые доски, любовалась луной и слушала, как цвиркают кузнечики. Наш дом стоял на одной из центральных улиц, но машин было мало, и можно было наслаждаться природой даже в центре города.

Конечно же, туалет - один на четыре квартиры - находился во дворе, мыться мы ходили в баню, а ежедневный моцион совершали в тазу. Воду носили из колонки, а грели в большой зелёной кастрюле, которая стояла в духовке, закрывающейся металлической дверцей, похожей на калитку с запором.

Печка стояла посередь квартиры. Такая, аккуратненько оббитая металлом. Моя обязанность была вычистить её от золы, принести ведро угля и нарубить дров. А заряжали печку и протапливали печь – взрослые. Я не доставала до заслонки, которую нужно вовремя открывать и задвигать.

Воду из колонки носила тоже я, ведь родители были на работе. Каждый день – восемь вёдер, благо, колонка стояла недалеко от дома.

Как-то мой одноклассник увидел, как я тащу полные вёдра, и не придумал ничего лучше, как прыгать передо моим носом. Откуда было знать ему, живущему в городской квартире, что вёдра с водой тяжёлые, особенно для девочки с ростом метр сорок с хвостиком. Ему было весело, он путался под ногами, пока я по-бабьи не поставила одно ведро на землю, а водой из другого не окатила назойливого кавалера с головы до пят.

Под нашими окнами была клумба. Мама садила на ней анютины глазки, турецкую гвоздику и флоксы. До сих пор люблю эти цветы и вспоминаю эту нашу малюсенькую однокомнатную квартирку. Порой она снится  мне.

Когда мама злилась, она начинала шерстить по всем углам и, растопив печку, жгла всё лишнее, как она говорила – хлам. Очевидно, её напрягала теснота, в которой мы жили, бытовые трудности… Но в другой раз она загоралась, покупала новую посуду  или шторы, подолгу любовалась обновами. Или же готовила что-нибудь вкусненькое, необычное, типа фаршированного картофеля, домашней лапши на яичных желтках с каким-нибудь забубённым соусом - то, что не варят каждый день.

А я любила макароны. Возвращалась после школы домой, и, если находила на печи кастрюлю с макаронами, открывала крышку и ела руками, пока никто не видел. Мне казалось, что руками есть вкуснее, выдергивая из кастрюли по макаронине. Потом - волокна тушенки, потом колечко сладкого томленого лука… Только через много-много лет, когда я стала бабушкой, а моя мать – прабабушкой, я призналась ей в своём грехе. Она довольно улыбнулась, очевидно, представив меня в школьной форме, с пионерским галстуком над кастрюлей с макаронами… Мама вкусно готовила.

Поступив на учёбу в университет, я отбилась от коллектива - заболела. Мои сокурсники  поехали на картошку, а меня отправили на лечиться. Из-за этого я не смогла ни с кем познакомиться и при заселении в общежитие очутилась в одной комнате с девочками с другого факультета.

Нас было четверо, и трое из нас жили на стипендию – 17 рублей. Только Алочке – капитанской дочке родители помогали: присылали денежные переводы, привозили продукты. В нашей семье умерло несколько близких родственников, похороны следовали за  похоронами, и вся финансовая нагрузка легла на моих родителей. Было тяжело. Приходилось экономить. А экономили студенты известно на чём – на еде.

Утром мы варили макароны, заправляли их зажаренным на маргарине луком. Пили чай. На обед готовили картофельный суп с вермишелью, заправленный опять же - луком. Вечером доедали утренние макароны, например, с кабачковой икрой.
На следующий день всё было наоборот: вермишель на завтрак и ужин, в супе – макароны.

Я была похожа на макаронину: страшненькая, худенькая, в платье из магазина «Детский мир».

По идее мне бы ненавидеть макароны, но я полюбила их еще больше, и могу есть без гуляша или котлет, просто заправленные зажаренным луком. Как тогда, в студенческие голодные годы.

Только однажды мне пришлось надолго отказаться от макарон. Перед рождением дочери мы обменяли однокомнатную квартирку в новостройке на двушку в хрущебе. Это был старый ведомственный дом, с протекающей крышей, грязными подъездами, соседями-алкашами, нашествием тараканов и безобразно низким напряжением в электросетях. Мы прожили в нём два года, и всё это время без макарон. Их невозможно было сварить на электроплите. Не хватало киловатт. Макароны парились, разбухали и раскисали в слегка булькающей воде… Получалась какая-то клейкая гадость.

В первые же дни, как мы продали эту квартиру и купили частный дом, я сварила макароны. Как мы по ним соскучились! Тогда было можно купить недорогой твёрдый сыр, и я посыпала макарошки сырной стружкой, распускала на них, горяченьких, кусочек сливочного масла… Казалось, нет ничего  вкуснее!

Живя на Сахалине, мы варили и куксу – длинную корейскую лапшу. Заправляли её соевым соусом, ели вприкуску с ким-чхи (это квашенная, с добавлением красного перца пекинская капуста).

В девяностые годы покупали лапшу быстрого приготовления. Сейчас её едят только лишь мигранты, приехавшие на заработки.

В то же время японская заварная лапша в стаканчиках, с добавлением морепродуктов – деликатес. В самой Японии её продают в «стоенниках» - магазинах с фиксированными ценами, куда ходят бедные и старики. Но у нас, в России, такой стаканчик стоит всё дороже и дороже… Будучи в Стране Восходящего Солнца я, на удивление японцам, затарилась целым ящиком такой лапши – везла в подарок сыну вместе с фигуркой Годзиллы – символа Японии.

После переезда на Балтику мы стали покупать на рынке и в магазинах макаронные изделия казахского производства. В Калининграде, оказывается, много переселенцев из Казахстана. Русских, которым не по силам изучить казахский язык, на  котором в бывшей союзной республике, а сейчас – в сопредельном государстве печатаются даже квитки на коммунальные услуги. Казахов, что успели обрусеть за годы советской власти. Все дети степей едят лапшу – лагман. И мы тоже стали варить бульоны с казахской лапшой, теперь традиционным блюдом Пруссии.

Мы знаем толк в макаронах! Мы любим макароны! Нам есть за что их любить! Макароны – это наша жизнь! Макароны – наша судьба!

«Люблю я макароны! Хотя невеста их моя не любит…»
2014 г.