Работа в университете

В 63 году в «пентагон» по распределению прислали Славу Хромых, с ним мы подружились и дружили вплоть до его смерти в 2003 году. В 65 году Слава поступил в аспирантуру университета к заведующему кафедрой электроники Федору Михайловичу Клементьеву и уговорил меня перейти работать на его кафедру старшим техником. Я с удовольствием согласился: все-таки «пентагон» - военное учреждение, а я армией уже накушался, да и вольнонаемные там – люди второго сорта, у военных, выполняющих ту же работу – масса привилегий, все это порождает не слишком здоровую атмосферу.
Меньше чем через год я окончил институт и меня перевели на должность инженера, тем более, что уроки Толи Толстенко не прошли даром.
Кафедра электроники в свое время «отпочковалась» от кафедры радиофизики, которую возглавлял доцент Павел Михайлвич Трифонов. О нем надо сказать несколько слов.
Павел Михайлович изучал распространение радиоволн, в том числе и при их отражениях от так называемых серебристых облаков. Серебристые облака представляют собой скопления ионизированных частиц в стратосфере и служат для радиоволн как бы отражателями, благодаря чему дальность радиосвязи существенно увеличивается. Но причину возникновения серебристых облаков, а, следовательно, время и место их появления и, соответственно, увеличения дальности радиосвязи, предсказывать тогда не могли. Павел Михайлович пытался решить этот вопрос и исследовал связь появления серебристых облаков с различными природными явлениями – с солнечными бурями, фазами луны, ураганами и так далее, для чего его сотрудники набирали соответствующую статистику. Наконец Павел Михайлович нашел, что имеется четкая пространственно-временная корреляция между появлением серебристых облаков и землетрясениями, написал статью и решил отправить ее в солидный научный журнал. Для этого требовалось одобрение Ученого совета. На том заседании Ученого Совета среди публики сидел и я.
Когда Павел Михайлович доложился, встал заведующий кафедрой теоретической физики и в совершенно издевательской манере статью осмеял на том основании, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Павел Михайлович сник и статью не отослал.
Прошло лет 30 и вдруг я где-то читаю, что какой-то американский ученый выдвинут то ли на нобелевскую премию, то ли на какую другую, за открытый им способ предсказания землетрясений. Суть способа состоит в следующем. Землетрясения происходят в местах разломов, когда тектонические плиты при их движении начинают давить друг на друга. При этом из-за пьезоэффекта в земле возникают колоссальные электрические токи, которые ионизируют воздух, и над этим местом возникают серебристые облака. А когда давление достигнет критического значения, происходит землетрясение. Таким образом, по появлению серебристых облаков можно судить о приближении землетрясения. Впрочем, потом оказалось, что это недостаточно надежный метод – то ли облака возникают не каждый раз, то ли еще что-то не так – уже не помню, и американцу премию вроде бы не дали. То есть этот американец через много лет пришел к тем же выводам, что и Трифонов. Конечно, Павел Михайлович не объяснил причину появления серебристых облаков, как это сделал американец, хотя кто его знает, может, и объяснил бы, если бы продолжал свою работу дальше. Но так или иначе, а можно считать, что Павел Михайлович – несостоявшийся нобелевский лауреат, причем не по своей вине.

Как я уже говорил, через год я окончил институт, а еще через пару лет помимо основной работы инженером я стал подрабатывать - вел на почасовой основе лабораторки на своей кафедре, почасовиком же и подрабатывал - читал лекции по основам радирфизики на гелогическом факультете универа, в строительном институте. Но довольно быстро понял, что у меня нет ни малейших педагогических способностей, дело это не мое, преподаватель я плохой (в отличии от матушки, которая была прекрасным учителем), мое дело – заниматься наукой, и в дальнейшем я уже преподавать не пытался.

Когда я пришел в университет, на кафедре было человек 75, из них 15 преподавателей, а остальные – хоздоговорники, то есть люди, работающие по хоздоговору – научно-исследовательским работам (НИР). Как и почти вся ВУЗовская наука, мы, хоздоговорники, работали на военных - у них было много денег на НИРы. На кафедре был свой полигон, на котором стояло несколько радиолокационных и связных станций – мы их использовали в своей работе, на них проводились лабораторки со студентами, были прилично оснащенные студенческие лаборатории, научные лаборатории, комната для выполнения дипломных работ, была даже комната аспирантов – то есть это была мощная и богатая кафедра.
Заведующим кафедрой был доцент Федор Михайлович Клементьев (после его смерти заведовать кафедрой стал сперва Алгазинов, а потом Хромых), было три профессора на полставки – полковники, доктора наук из «пентагона» - Поздняк, Свиридов и Куликов, «старые кадры», служившие на кафедре со дня ее основания - доценты Киреев, Зотов, Будко и Кононков, остальное все была молодежь. Федор Михайлович формально считался научным руководителем НИРов, выполняемых кафедрой (правда, одну крупную НИР вел Поздняк), но квалификация исполнителей была такова, что ему почти не приходилось вмешиваться в работу. Главным талантом Клементьева было подбирать кадры - кафедра всегда работала успешно, царила хорошая рабочая атмосфера. Но, впрочем, это не мешало молодежи и дурака повалять, разыграть друг друга. Например.

На кафедре оставили работать МНСом выпускницу, условно назовем ее Вера, круглую отличницу (теперь она профессор), которая тогда отличалась редкой наивностью, и ее особенно любили разыгровать. Как-то я вернулся с научной конференции в Таганроге. И вот во время всеобщего трепа в обеденный перерыв я «для прикола», как выражается мой внук, рассказываю:
- Был в домике Чехова. Там в одной из комнат стоит диван, а на нем табличка «На этом диване был зачат Антон Павлович Чехов».
Все сразу все поняли и поглядывают на Веру. А та говорит:
- Не может быть. Мой папа был в Таганроге, я у него проверю.
На следующий день спрашиваем у Веры, что же сказал папа. А она отвечает:
- Папа сказал: дура ты, Вера.

Еще прибивали большими гвоздями галоши Кононкова к паркету (он был старше всех – лет 45 – 50 – на нашей молодежной кафедре) и, прячась, наблюдали, как он в них пойдет.

Делали всякие другие глупости.

Замечательным человеком был профессор, полковник из «пентагона» Сергей Иванович Поздняк. Он был «отцом» моноимпульсной радиолокации, то есть очень крупным ученым. Сергей Иванович обладал совершенно феноменальной памятью. Однажды в коридоре я остановился около Сергея Ивановича, в этот момент к нему подошел аспирант и спросил, где можно найти четкую формулировку какого-то научного вопроса. Ни минуты не задумываясь, Поздняк назвал журнал, год издания (это был 30 какой-то год), номер журнала, фамилию автора, название статьи, страницу и номер абзаца. Но Сергей Иванович был запойный пьяница и допивался до галлюцинаций. Вдвоем со Свиридовым, тоже профессором и полковником из «пентагона», они в конце концов споили и Клементьева.

          Вячеслав Григорьевич Хромых, или для друзей – Слава, был из деревни Елань-Колено Воронежской области. Слава был очень способный человек не только в научном плане, он умел выступить перед собранием, произвести впечатление на начальство и вообще был на кафедре неформальным лидером, а позже – и формальным. Мы с ним здорово дружили. В обеденный перерыв мы любили гулять вдвоем по паркам и скверам. Осенью мы говорили: «Пойдем пошуршим», и во время прогулок поддевали ногами сухие опавшие листья. Когда летом мы вместе ходили в байдарочные походы (подробнее об этом – позже), меня вся наша банда избирала капитаном (у меня даже много лет была кликуха – «кэп»), наши роли существенно менялись – я уже был начальником, а Слава – моим подчиненным.
 Слава рано умерю. Я до сих пор грущу.

          Слава был творческим человеком. Когда в моду вошли лазеры, голография, Слава инициировал работы по лазерам, на кафедре появились лаборатории, оснащенные лазерами различных систем, оптикой. Это была не моя тема, и я не в курсе, какой был выход у этих работ, но они через несколько лет прекратились, наверно Слава к ним потерял интерес. Когда появились более или менее компактные и дешевые вычислительные машины, Слава почувствовал, что за ними будущее и стал понемногу перенацеливать кафедру на работы, так или иначе связанные с применением вычислительной техники. Мы сменили основного заказчика и стали заниматься военными системами подвижной связи, где было много программирования, моделирования, я был ответственным исполнителем НИР. Народ на кафедре постепенно разделился на электронщиков и информационщиков. Тогда Слава принял, как у нас говорили, твердое соломоново решение и вышел с ходатайством к начальству о выделении из кафедры электроники кафедры информационных систем. Начальство его поддержало, и кафедра была образована, возглавил ее Слава. Впоследствии она стала основой при формировании факультета компьютерных наук, который сейчас процветает.

Слава был несколько склонен к авантюрам. Когда кончился проклятый социализм и началась эйфория демократии, были назначены первые выборы в местные органы власти. Все к этому отнеслись очень серьезно, царило всеобщее возбуждение и ожидание чего-то хорошего. И как-то на кафедральном симпозиуме (так мы для конспирации называли корпоративчики) после пары бокалов вина я предложил:
- Слава, ты у нас известный краснобай, давай мы тебя изберем в областную думу.
Все зашумели, поддерживая идею. Немного подумав, Слава сказал:
- А что, давайте.
Тут же организовали штаб, распределили роли. Я стал доверенным лицом кандидата в депутаты. На следующий день нашли литературу о зарубежных предвыборных технологиях и начали действовать. На подкуп избирателей денег у нас не было, поэтому мы организовывали собрания, где выступал кандидат, выступали и мы. Мы говорили о Славе так хорошо, как не говорят и на похоронах, и оказалось, что на избирателей это действует. Мы расклеивали листовки, устраивали выступления на телевидении, статьи в газетах. И Славу избрали не только депутатом областной думы, но и председателем комитета по связи и коммуникациям. Мы очень радовались. И что же? Он месяца два походил на заседания, затем это ему надоело, и он прекратил свою политическую деятельность.

Но самым моим близким другом на кафедре был Варф – Владимир Михайлович Варфоломеев. Варф был обаятельный и очень добрый человек, его все любили. В молодости Варф попал под трамвай, ему отрезало ногу ниже колена, и он ходил на протезе. Из-за малоподвижной жизни Варфик растолстел и весил за сто килограммов. Он всегда был спокоен и мудр. Когда-то он был женат, но недолго, а после развода не стал жениться снова. Варф жил с сестрой Верой и племянницей Иркой. Он окончил кафедру теоретической физики, был большой умничка и вдобавок обладал редкой памятью. Варфа очень ценили на кафедре, незаменим он был и в наших байдарочных походах.
Варфик рассказывал, что на последнем курсе его послали на преддипломную практику в МГУ и в общежитии он жил в одной комнате с принцем какой-то мелкой африканской страны, тоже выпускником советского ВУЗа. Разумеется, они быстро подружились (с Володей было невозможно быстро не подружиться). Вместе с принцем жил и его раб – молодой черный парень. Варф и принц спали на кроватях, а раб – на половичке у двери. По утрам раб рано вставал, ехал на метро в гараж и подгонял к подъезду общежития «мерседес». Потом он готовил завтрак и с поклоном подавал его принцу и Варфу. Варф пытался заступиться за раба, но принц ему объяснил, что он (принц) может, если ему вздумается, съесть своего раба, может даже рабом угостить Варфа – такие в их стране порядки, и пусть Варф лучше не вмешивается в дела государства Умбо-Юмбо, или как там оно называлось. После завтрака раб отвозил принца на «мерсе» к девкам или еще куда-нибудь поразвлечься, а сам с Варфом ехал на метро в МГУ заниматься. То есть учился раб, а как там устраивался принц, Варфу не было известно, хотя они что-то иногда лопотали по-своему вроде бы на темы учебы. Под конец принц захотел подарить Варфу перстень с бриллиантом чуть ли не с куриное яйцо величиной, но у Варфа нашелся благовидный предлог отказаться – у него были ручищи размером с БСЛДЧ (для тех, кто не знает, БСЛДЧ на армейском языке – это Большая Саперная Лопата с Деревянным Черенком), так что перстень на палец не мог налезть по определению.
Еще случай.
В походе вечером мы сидим у костра. Душно, и Варф сидит без рубашки. Вдруг я вижу, что на груди у него сидит комар и брюхо у комара на глазах раздувается от Варфиной крови. Я говорю:
- Варф, сгони комара.
А он отвечает:
- Это не комар, а комариха, а я женщин не бью. И вообще, пусть покушает, небось голодная.
 И дождался, пока комариха напилась крови и сама улетела.
Раз в неделю на кафедре проводились научные семинары, а так как народ был незаурядный, то они были очень интересными и глубокими, на них рождалось много свежих идей, правда иногда идеи были завиральные, но их тут же хоронили. Лет через пять-шесть с докладами на семинарах стал выступать и я.
На первых порах работы в университете я выполнял простейшие инженерные работы и учился, учился и учился. В политехе нас учили плохо и пришлось самому заполнять пробелы в образовании: я самостоятельно осилил университетский курс математики, теорию систем, теорию игр и т.д. Когда я стал осваивать теорию вероятностей по учебнику Елены Сергеевны Венцель (она преподавала в ленинградской академии связи, и я случайно с ней познакомился, когда навещал Салиховича), то нечаянно выучил учебник наизусть. Заниматься можно было только в универе после работы – дома не было условий, так что мой рабочий день почти всегда длился 10 – 12 - 14 часов. Так постепенно и с большим трудом я входил в профессию. Здорово помогали кафедральные семинары, общение с моими более образованными товарищами.
Постепенно я стал приобретать вкус к науке, помаленьку начали возникать какие-то идеи. Я стал ездить по научным конференциям, писать статьи в научные журналы (по большей части – в секретные). Пробыв какое-то время инженером, я стал младшим научным сотрудником, а потом и старшим, стал ответственным исполнителем крупных НИР (и, соответственно, прилично получать денежек). Основным моим рабочим инструментом был карандаш – я был типичный теоретик.