Берлин

Начало:http://www.proza.ru/2016/09/16/1981

Когда мы прилетели на место, сумерки уже сгущались над городом. На стойке выдачи багажа Марсель нервно спросил: «Надеюсь, ты заказала бронь в отеле. Не хочу ночевать здесь»
- Отель? О нет, дорогой друг, я решила, что путешествие будет намного полнее, если мы будем жить у местных. Есть такой сайт, где люди предлагают жилье путешественникам. Я нашла там одного студента, он написал, что договорился с кем нужно, и мы поживем недолго в студенческом городке.
Я игриво улыбнулась, намекая ему на веселье. Он же ответил мне не такой активной улыбкой.
- Эй, ты чего? Студенты -  это классно!
- Студенты  - это шумно. И сложно. У студентов всегда все сложно. Я миновал эту пору, мои сложности были реальными, а ненадуманными.
- Ты слишком критичен к людям, которых еще не видел. Мы всегда сможем уехать. Расслабься, ты здесь  не работаешь, забыл? Это твой отпуск.
- Ты не забыла принять таблетки в самолете?
Я закатила глаза и, подхватив свою сумку, которую я уже давно заметила краем глаза, оставила Марселя ловить свой багаж, который он проморгал.
Аэропорт – это река. Ничего не останавливается в этом месте. Все человечество в миниатюре движется, коммуницирует, изменяет время и пространство. Остановись ты посреди аэропорта, то не простоишь так и пяти секунд, как будешь подхвачен потоком жизни.
Нас вынесло к залу ожидания, и я начала искать глазами табличку с моим именем. Поиски завершились почти мгновенно, потому что наш встречающий очень креативно подошел к нашему приезду. В руках долговязого молодого человека в широкой футболке и таких же широких, как будто не по размеру джинсах, был большой белый лист бумаги, где цветными фломастерами было написано мое имя и нарисована Эйфелева башня.
Мое лицо засияло, я обернулась к Марселю и хлопнула ему по плечу: «Студенты это прекрасно! Никто другой не смог бы встретить нас с таким размахом»
И я радостно начала махать мальчишке рукой. Увидев меня, он вдруг стушевался, и протянул мне руку для рукопожатия. Я не стала смущать его более бурными выражениями приветствия и с удовольствием ответила ему тем же.
Во мне кипела энергия, я чувствовала, что приятное волнения накатывает волнами по мере нашего продвижения. Выйдя на улицу, я вдохнула  тягучий воздух, на небе нависали темные тучи, они были объёмными, крупными, тяжко передвигающимися от бремени дождевой воды.
Мы затолкались в маленький автобусик типа маршрутки, и направились к городу.  Пока мы были еще за пределами города, я рассматривала лица людей, так же как и я прибывших в этот город. По кому-то было заметно, что их так же пробивает взволнованность по всему телу, а другие ехали с безучастным лицом, видимо возвращаясь в этот город с каких-то поездок и принимая его как данность. И все мы были в одной маленькой лодке, которая мчалась навстречу огням Берлина.
Говорят, что берлинскую телебашню заметишь всегда, ее нельзя пропустить, она будет гордо упираться шпилем в небо, заявляя свои права на воздушное пространство города.
Я боялась не увидеть ее в ночном небе, но она была подсвечена. Да и весь город, наверное, как и любая другая столица сиял. Париж тоже имел такое свойство. Но у Парижа свет был как будто приглушенным, как от уличных фонарей, Берлин сверкал ярко и с вызовом.
Как только мы въехали в пределы города, полил дождь. Все в автобусике нервно начали выглядывать в окно и тихо перешептываться. Где-то вдалеке прогремел раскат грома, вскоре мы заметили и молнии. Я обеспокоенно взглянула на студента, которого, кстати, зовут Карл. Он пожал плечами и улыбнулся, как бы говоря: «Бывает, я сам не ожидал такого поворота событий».
У нас не было зонтов, так что когда мы выбрались из автобуса, схватив наши вещи,  побежали искать ближайший навес. И тут небо озарила ярчайшая вспышка, которая блеснула каким-то лиловым светом и застыла у меня в глазах. Острая молния своим зубчатым концом коснулась шпиля телебашни, который смело принял удар судьбы. Я остановилась пораженная зрелищем, рядом трясся  Марсель, дождь, воспользовавшись моментом, тут же промочил нас насквозь, но я не успела опомниться, как за вспышкой последовал и гром, разорвавший суетливый монотонный говор города, который уже начал свою особую ночную жизнь.
Карл окликнул нас, я пришла в себя, как от наваждения, быстро извиняющееся посмотрела на Марселя, но заметила в его взгляде такой же восторг. Это был как апогей жизни, природа смело врывалась в просторы города, ей были нипочем высокие здания, и лишь телебашня шла наперекор стихии. Битва титанов. Природа и созидание человека. И то, что это предстало перед нашим взором, не успели мы еще очухаться от приезда, захватывало  нас  в круговорот бурных эмоций.
Поэтому до студгородка мы добежали молча, пробегая под многочисленными крылечками различных заведений. На самом деле место нашего пребывания на ближайшую неделю представляла комплекс нескольких зданий, которые полукруглом расположились вокруг небольшого сквера. Мы уже промокшие до нитки вошли в самый ближний к дороге дом, где на входе нас встретила будка вахтерши. За ней сидела женщина лет 50, в легком малиновом свитерке. Она бросила на нас взгляд из под маленьких стеклышек очков, что-то выслушала от Карла и, кивнув ему, отвернулась от нас, видимо наблюдая какой-то сериал, идущий по спрятанному в глубине будочки телевизору. Мы поднялись на третий этаж, в конце коридора слышались басистые голоса, говорящие на немецком. Мы дошли до туда, и увидели маленькую кухоньку, там был большой стол, который облепили стулья. Все присутствующие там молодые люди, увидев нас, тут же замолчали, переводя взгляд то на меня и Марселя, то на Карла. Он бросил им два слова и они, как сойдя с паузы, снова начали говорить наперебой  уже на английском приветствия и вопросы как мы долетели. Их прервал Марсель: «Спасибо за заботу, мы, так или иначе, устали, и Валери нужен отдых  и горячий душ».
 Я хотела возразить ему, потому что мне сразу же захотелось броситься в это живое молодое общение, но прислушавшись к себе,  поняла, что он прав. На меня навалилась усталость перелета, волнения, восхищения. Весь адреналин был выброшен, и теперь мне просто хотелось упасть на что-то мягкое.
Но сначала горячий душ. В общей студенческой ванной.  Карл показал, где включается свет и показал на щеколду, я благодарно кивнула, и он удалился. Я нажала выключатель, и большое светлое помещение осветилось неприятным желтоватым светом. Все было вымощено белой плиткой, которая отражала этот цвет сливочного масла. По одной стене стояли шкафчики, на каждом из которых были приклеены имена. По противоположной стене стояли шесть сверкающих душевых кабинок, на удивление чистых. У третьей стены расположились умывальники, над которыми висело одно цельное зеркало. Я увидела в нем свое лицо, у меня горели щеки, и от этого чувство болезненной усталости ожило с большей силой. Волосы мои слиплись от дождя, глаза блестели, и я показалась себе такой маленькой и убогой. Я встряхнула головой и занялась собой. Через полчаса, а я не позволила себе больше, потому что помнила об очереди Марселя, перед зеркалом стояла все так же девушка с мокрыми волосами и горящими щеками, но лицо мое будто раздалось, приняло в себя теплую влагу и светилось умиротворением. Я побежала на кухню, где, к сожалению, ни кого не осталось кроме Карла и Марселя, они пили колу и пытались общаться. Я знала, что Марсель не очень хорошо знает английский, но я рада была его попыткам. Увидев меня вновь ожившей, он встал, и пошел тоже приводить себя в чувства. Теперь моя очередь была болтать с Карлом.
Молодой человек был очень энергичным, хотя выглядел нескладным и угловатым. Тощее его тело дергалось из стороны в стороны при каждом его слове, а глаза постоянно слезились и моргали, щурясь от улыбки. Не успела я ему и половины рассказать про Париж, как Марсель появился в проходе, как бы приглашая меня ко сну, как ответственный родитель.
Нам выделили комнатку в другом конце коридора, Карл сказал, что там сейчас нет жильцов. Когда мы открыли дверь, до нас донесся запах свежих простыней и помещения, в которое давно никто не заходил. Это было смесь из душка стирального порошка, свежепоклееных обоев, и старых газет. Мы даже не включали свет, а  на ощупь пробрались каждый к своей кровати, и плюхнулись с облегчением.
Казалось бы, дорога не была такой долгой, как могла бы быть, но я чувствовала, что устала, нуждаюсь в обработке новых впечатлений через сон. На секунду я хотела заговорить с Марселем, спросить о его чувствах, но прислушавшись, услышала мирное сопение, он как выбившийся из сил ребенок, тут же заснул.
Утром я проснулась от ярких бликов сверкающих в темноте сна. Я сощурилась, слегка приоткрыла глаза и поняла, что сплю прямо напротив окна, которое рассеивало солнечный свет мне в лицо. Я потянулась и оглядела комнатку. Кровати было три, у каждой стены под одной.  Я повернула голову в сторону постели Марселя, но она была аккуратно заправлена и пуста. Я подскочила, приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Со стороны кухни доносились смех и громыхание посуды. Я тихим шагом направилась туда. Остановившись в проходе, я наблюдала поистине трогательную картину. Мальчишки во главе с их шеф-поваром в лице Марселя готовили, судя по запахам, очень аппетитный завтрак. Они меня не замечали, так как были увлечены расставлением тарелок, приготовлением кофе и прожаркой бекона до хрустящей корочки. Наконец Карл меня заметил, подскочил ко мне и как королеву усадил за стол. Тут же шипящая сковорода мелькнула перед моим лицом, к бекону подавалась еще и яичница. Под рукой как по волшебству уже стояла дымящаяся кружка с кофе. Марсель буквально вложил мне вилку в руку и довольно улыбнулся, поздравляя парней с отлично выполненной миссией.
Ох я так давно не испытывала такого удовольствия от еды. Я жила одна, кухарок не нанимала и, честно говоря, готовила себе редко. Доставка на дом стало моей заветной палочкой - выручалочкой. Я уже знала имена всех разносчиков и наизусть могла цитировать меню моих любимых заведений. Но то что приготовлено специально для тебя с душей и желанием, чтобы ты получила все оттенки блаженства от еды, никогда не сравниться с пищей из кафе.
Незаметно мальчики тоже расселись у стола и начали уплетать завтрак с довольными мордашками.
Закончив с завтраком, мы все откинулись на стулья и стали переглядываться улыбками. Наконец я сказала: «Карл ну что, есть ли у нас сегодня какая-нибудь программа?»
Он активно закивал головой.
- Мы тут все объединены страстью к скейтборду, и хотим спросить, как вы относитесь к прогулке до скейтпарка? Если вы не умейте кататься, мы вас научим! – пресек он мои сомнения.
Мне очень была симпатичная эта затея. И я с загоревшимися глазами, сказала, что мне нужно минут пятнадцать на сборы. Именно через это время в комнату вошел Марсель, но уже с угрюмым выражением на лице. Я негодующе воскликнула:
- Марсель ты опять недоволен? Мне кажется у тебя только две эмоции: довольство и недовольство. Вот ты сидел и улыбался на кухне, и вот ты приходишь сюда, как будто этого и не было. Что произошло?
- Я понимаю, что мы здесь ради тебя. Вас. Тебя. Но это ребячество мне не по душе.
- Какое? Скейтборд что ли?
Он кивнул, не поднимая на меня глаз.
- Да просто ты боишься всего, что может выставить тебя в смешном свете! И называешь это ребячеством. Я тоже не умею кататься, но мне не страшно, если они будут смеяться, когда я упаду. Это же добрый смех!
Но лицо Марселя не прояснялось.
- Ну…ты можешь не кататься. Просто постоишь, подышишь свежим воздухом, посмеешься надо мной вместе со всеми. Никто тебя за руку не будет тянуть.
Я конечно лукавила. Я не собиралась позволять моему спутнику киснуть в сторонке, пока мы будем развлекаться. Но ему необязательно пока этого знать. Главное настроить его. Есть такие люди: их главное зарядить правильным настроением, дать им толчок, предоставить комфорт, и потом они сами вольются в движение. И я очень хотела растормошить моего водителя.
Он как большой ребенок. Я наняла его два года назад, когда с гордостью могла сказать: меня покупают и знают. Я не побоюсь сказать, что мы стали друзьями, специфического рода конечно, но друзьями. Мы ничего не рассказывали друг другу, но были вместе так часто, что с легкостью чувствовали настроение друг друга и знали, когда другому нужно оказать помощь.  Марсель был раним, но всегда старался показать обратное. Он не любил выходить из машины, она была его крепостью. Хотя если я чувствовала, что мне нужна охрана, он с радостью брал и эту роль на себя. Он любит рассказывать очень простые шутки, от которых действительно посмеется лишь ребенок. Но иногда, когда у меня были темные дни, эти прибаутки очень поднимали мне настроение. Но и сам он очень легко из-за чего-либо расстраивался. Прочтет какую-нибудь неприятную, но не касающуюся его новость в интернете, и вот он уже серее тучки на небе. Но мы уже привыкли к друг другу, и я знала, что у него, как и у любого дитя переменчиво настроение.
Мы доехали до самого популярного скейтпарка в Берлине Skatehalle, который был вообще крытый, но можно было кататься и на улице. Парни сразу разбежались со своими досками и начали показывать трюки. Моя голова лишь успевала вертеться во все стороны, а рот не мог закрыться от удивления. Накатавшись, ребята решили, что пришло время и меня научить чему-нибудь. В первую очередь просто катиться. Откровенно говоря, с координацией у меня не ахти. Когда я моя жизнь стала публичной, и нужно было носить каблуки, бывало круглые сутки, это был сущий ад. Даже было несколько курьезов с падениями и подвернутыми лодыжками. Элегантность и грацию мне пришлось приобретать, так как от рождения мне этого не было дано.
Я посмотрела на доску с задором, мне подумалось, что это не должно быть сложно. Я поставила одну ногу и оттолкнулась, несколько секунд я скользила без всяких проблем, но стоило мне только расслабиться от радости, как я тут же потеряла контроль и полетела в объятия своих студентов. Я не сдавалась, и с десятой попытки, когда ребята уже устали смеяться, я, наконец, благополучно проскользила до полной остановки скейта. Победно вскрикнув, я запрыгала от радости. Очередь Марселя, он все это время стоял, насупив брови, поджав губы, его лицо было напряжено как сжатый кулак. Он, наверное, думал, что я забылась и забыла о нем. Нет, после своего успеха и тут же протянула доску ему. Ребята одобрительно начали покрикивать: «Давай, попробуй!»
Он скрестил руки в защитной позе. Ну что ж, с ребенком надо действовать детскими методами.
- Ну, пожалуйста! Ну, Марсель, давай, прошу тебя - начала канючить я, дергая его за рукав. Он приподнял уголки губ и расслабил спину. Еще пару повторов, с прибавлением хлопанья невинных глаз и он уже протянул руку за доской.
Мы ликовали. Каково же было мое удивление, когда он тут же справился с задачей. Парни захлопали и заулюлюкали. Карл предложил показать Марселю простой трюк, и тот его повторил. Поразительно, этот бука лишь притворялся, что не умеет кататься.
Когда мы возвращались назад небо уже начало темнеть. Ребята купили пива на всех, и остаток вечера мы провели, весело болтая на кухоньке в общаге.
Ложась спать, уже при выключенном свете, я спросила своего соседа: «Почему ты не сказал, что умеешь кататься? Чего ты куксился то?»
- Я вырос в гетто Валери. Почти все свое юношество я провел на улицах. Скейт был транспортом, нужно было двигаться быстро, если ты давал слабину банда, а мы должны были обязательно быть в банде, начинала прессовать. Поэтому когда я избавился от той жизни, я не занимался всем тем, что напоминала о прошлом. Скейт это ассоциации с работой, плохими делами, которые приходилось делать, передвигаясь на нем. Да и я честно думал, что уже забыл, как это делается. Столько времени прошло.
Я не знала, что сказать. Эти откровением Марсель сдвинул лед неизвестности о себе. Я обязательно должна буду ему тоже рассказать, что-нибудь о своем детстве. Пока я думала, что именно стоило сказать, он из темноты произнес: «Спокойной ночи».
 Через секунду раздалось мирное сопение.  Видимо он боялся, что я начну его жалеть.  Я отвернулась к стенке, но еще долго не могла уснуть, представляя маленького Марселя, катящегося по грязным улицам на скейте.
На следующий день у всех появились дела по учебе, кроме Карла, который, оказывается, был старше всех и учился заочно. Он решил провести нам прогулку по городу. К счастью мы с Марселем умели кататься на  велосипеде, и это упрощало наше передвижение. И вот, оседлав  наших коней, мы отправились открывать для себя знаковые места Берлина.
Теплый ветер, с еще летним налетом, приятно обдувал лицо. Люди мелькали вокруг, как призраки, я не различала лиц, лишь цвета. Мир делился на серое и зеленое с крапинками ярких цветов. Сегодня было солнечно, даже жарко, лето как будто на денек решило заскочить к осени в гости, так как ей предстояло долгое одиночество.
Мы добрались до Рейхстага, здания с великим значением в истории страны. Карл помахал нам сложенными квадратиком бумажками: оказывается, он позаботился заранее о том, чтобы мы могли пройти внутрь.  Перед зданием была большая зеленая зона. Солнце уже начало обогревать ее и мне слышался душок свежескошенной травы. Отстояв очередь, мы попали внутрь и начали подниматься к стеклянному куполу. Там наверху нас ожидала смотровая площадка, откуда виднелся почти весь город. Блики солнца сверкали здесь, солнечные зайчики так и норовили понежиться на твоем лице. Я вдохнула полной грудью. Берлин простирался передо мной. Я задумалась о том, кем бы мог быть этот город, если бы был человеком. Статным женихом, серьезным, в сером костюме, но согласившимся вставить в бутоньерку целый букетик в миниатюре из простых, но душистых цветов.  Я нашла глазами Марселя, который стоял поодаль. Мне показалось, что в глазах его блеснули пару слезинок. И я тактично дала ему время тоже надышаться этой красотой.
Выйдя из здания, мы заметили, что в зеленой зоне уже отдыхают люди. Я вопросительно подняла глаза на Карла, но пообещал показать лучшее место для лежания на травке.
Но перед этим была еще одна остановка – всем известные Бранденбургские ворота.  Парижане на Парижской площади, это не могло не вызвать улыбку на моем лице. Мы притормозили на небольшой мощеной площадке прямо под аркой. Солнце рассеивало лучи сквозь колонны и касалось меня нежными прикосновениями. Туристов было не много, они делали фотографии и спешили дальше, ну а местные и вовсе не обращали на волшебство этой игры света. Карл попросил одну девушку, проходящую мимо, запечатлеть нас втроем на фоне этого солнечного окна. Когда мы вновь сели на велосипеды, я обернулась на ворота еще раз, чтобы оставить их образ не только на фото, но в моей душе. Камень колонн от солнца был цвета крем - брюле, ясное небо простиралось над фигурой богини на вершине, ее колесница будто несла за собой целый небесный свод.
Наконец мы доехали до главного пункта нашей прогулки – Берлинского кафедрального собора. Он величественен, он как будто отделен от всего города своей аурой старины и застывшего времени. Бирюзовые купола почти сливаются с голубым небом, камень стен серый, отдающий немым покоем. Карл сказал, что мы можем зайти внутрь. Марсель отказался, что-то пробубнив про веру. Тогда я решила пойти внутрь одна. Поднимаясь по ступенькам, ведущим к входу, я ощутила, как сердце мое начинает биться как птичка в клетке. Религия была для меня всегда сложной штукой. Все мои близкие и знакомые, так уж сложились, были верующими, а я была ребенком, вечно задающим вопросы, на которые у них не было ответов. Сначала был период разочарования, когда я вообще отказалась верить во что-либо, но с возрастом образовала свою религию вокруг судьбы и проведения. Я считаю, что есть программа для каждого человека, но я совершенно не хочу знать, кто задает ее.
Деревянные скамьи, алая дорожка, алтарь, свечи, витражи с библейскими сценами, и, к великому моему везению, завораживающие звуки органа. Все это смешивалось и не помещалось внутри меня, оно распирало меня изнутри и мне казалось, что я не могу дышать, и даже не смею. Все посетители тихо, почти бесшумно передвигались, иногда робко делая фотоснимки. Я присела в середине левого ряда и прикрыла глаза, слушая мелодию, в которой через несколько секунд я признала Ave Maria. Мне вспомнился поход  в собор Парижской Богоматери с моей мамой. Мне было три, через еще три года мои родители погибнут, наверное, поэтому столь бессознательный возраст я помнила так хорошо, ведь воспоминания тех годов я прокручивала как киноленту все свое юношество, только бы не забыть их лица. Я не помню, как выглядел собор внутри, потому что сама я там больше никогда не была, но я помню, что спинка скамьи была такой высокой, что я ничего не видела кроме прямой спины дамы, сидевшей впереди. На ее светлых волосах хлипко висела шляпка, и иногда я видела, как она поднимает ладонь к своему лицу. Тогда мы тоже слушали эту же мелодию. Я помню лицо мамы, такое доброе и светлое, наклонившееся ко мне и утиравшее платком мои щеки. Я плакала, но не чувствовала этого, от этого я обращала на нее удивленный взгляд, ведь я не знала еще тогда о высоких чувствах почти ничего. Она гладила меня по голове и приговаривала: «Ничего, ничего. Все будет хорошо»
Сейчас я поняла, что это было за чувство – умиротворение. Будучи трехлетним ребенком, мир не переставал кружиться, прыгать и переворачиваться с ног на голову каждый день. Но там, рядом с мамой, слушая эти льющиеся от невидимой мне пустоты звуки, мой еще тогда крошечный мир застыл и был укачан на волнах покоя.
Мелодия остановилась и я очнулась. На лице в этот раз не было слез, но я буквально могла потрогать улыбку, застывшую, как у ангелов на витражах.
Я окрыленная вышла из собора, свет ударил по глазам, заставив меня зажмуриться. Это секундная пауза, наконец, дала успокоиться моему сердцу. Там где я оставила ребят, стоял только Марсель.
- Куда ушел Карл?
- Он пошел раздобыть нам еды для нашего пикника. Мы уже расстелили плед, пойдем.
Лужайка уже была усеяна людьми. Наше место было расположено достаточно далеко от мест, где в основном были туристы. Видимо Карл часто здесь проводит время. Я и Марсель уселись на плед.
- Как там внутри?
- Неописуемо.
Молчание.
- Ты уже решила куда поедем потом?
- У меня есть планы, но мы еще должны посетить кое-что и здесь.
Молчание.
Я огляделась. Неподалеку играла группа детей, наверное, их привезли сюда на экскурсию. С другой стороны от нас сидела группа  молодых людей, они что-то жарко обсуждали.  Мой взгляд зацепился за пару, девушку и юношу, которые рисовали что-то в альбомах. Жизнь бьет ключом, она вокруг меня. Но уже не во мне. Мне вдруг показалось, что все эти люди существует благодаря мне, они вытягивают из меня силы, они идут вперед, а я угасаю. Жгучее чувство несправедливости выступило капельками слез на моих глазах. Я быстро смахнула их, Марсель заметил это, но ничего не сказал. Только тоже повернул голову из стороны в сторону, и затем протянул мне аккуратно сложенный носовой платок.
После пикника, во время которого в основном болтал Карл, мы выехали на набережную, и тут же поняли, что день уже на излете. Небо серело, солнце исчезло за облаками, лишь иногда еще мигая красными лучами.  Мы проехали мимо  бронзовых фигур, сидящих на парапете набережной. Остановки мы не сделали, так что я решила, что еще вернусь к ним.
Вечером, когда мы уже отдыхали в своей комнате, к нам постучался Карл. Он сообщил, что на ближайшие дни у него появились дела, и нам придется самим организовывать свой досуг. Но он пообещал, что как только он будет свободен, отведет нас в какой-нибудь классный бар.
- Ну что ж Марсель, значит, завтра едем в зоопарк.
Мое веселое расположение духа вернулось ко мне, а удивленное лицо друга, способствовало этому еще больше.
Да, да я действительно решили посетить  зоопарк Берлина, потому что он  занимает первое место в мире по видоразнообразию. Мой восторг на лице ничем не уступал тому же чувство у детей, пришедших туда. Я так же хлопала в ладоши, прыгала, дергала Марселя за рукав и, наверное, ткнула пальчиком на почти всех животных там. Но зоопарк был действительно огромным, поэтому, когда мы дошли до вольера со львами я уже изрядно подустала. От этого я и приблизилась почти вплотную к большой ограде. Я заметила на камне львицу, она смотрела на меня золотистыми глазами. Между нами сразу образовалась некая связь. Весь мир стал как будто фоном, люди шумели, кричали, говорили и толкали, но я видела лишь блеск этих глаз. Она как то незаметно, но оказывалась все ближе и ближе ко мне. Я чувствовала, как Марсель начал дергать меня за руку. Но я не могла оторваться. Она была уже почти у моего лица, и тут все поплыло, и я отключилась.
Очнулась сидящей на белой кушетке в медкабинете зоопарка. Меня тут же вырвало в пакет, который уже был в моих руках. Я прижала ладонь к голове и застонала. Рядом обнаружила Марселя.
- Домой - просипела я.
Остаток дня я провела, валяясь на койке почти в беспамятстве, мне все мерещились глаза львицы, а то и вообще снилось, что я это она.
Проснулась окончательно я в пять утра. Тишина разрывала слух. Кажется, даже Марсель не посапывал. Меня все еще мутило, но я не хочу терять еще один день. За последние годы я приобрела достаточно важных и полезных знакомств. Еще до объявления диагноза были черные дни, когда мне было плохо, и один мой друг подогнал мне рецепт хороших обезболивающих, которые буквально снимали все.  Конечно, принимать их часто, еще и заменяя ими лекарства, не правильно, но я же все равно умру, так почему бы не облегчить себе жизнь хоть немного. Я на цыпочках прошагала в кухню, и пока никого нет рядом, выпила таблетки. Марсель не должен знать. Никто не должен знать. Они не поймут. И уже через пару часов мне стало легче. Из моих мыслей меня вывел мой напарник по путешествию.
- Ты чего так рано вскочила? Я думаю, тебе стоит сегодня отлежаться.
- Нет, я уже себя хорошо чувствую. Это была минутная слабость.
- Ага, только минута длилась целый день.
Я скорчила мину и указала на сковородку с панкейками, которые я напекла. Он с голодными глазами наложил себе полную тарелку и плеснул в чашку молока.
- У меня сегодня есть планы, я не знаю, захочешь ли ты мне составить компанию.
Он хотел что-то сказать, но я его прервала.
- Нет, послушай, мне кажется, ты думаешь, что я взяла тебя с собой как няньку, но на самом деле ты вправе соглашаться или отказываться.
- Я так не думаю, просто я чувствую ответственность за тебя.  Сколько времени я у тебя не работал, ты почти всегда была одна. Я  знаю, что тебе нужно плечо. Тем более я уверен, что ты решила сходить в какое-нибудь очень интересное место, и просто не хочешь делиться удовольствием со мной.
Он улыбнулся. Но я все еще была серьезной.
- Я хочу посетить Еврейский музей.
Марсель прищурил глаза, почти их закрыл, а потом выдавил: «Почему ты считаешь, что мне это может быть неприятно?»
- Ну, ты же понимаешь…
- Мой народ терпел намного больше еврейского народа, но нам не посвящают так много музеев, как им. Но я хотел бы побывать там. Только, пожалуйста, не смешивай эти две проблемы, это попахивает стереотипами.
Мне стало неловко, я мысленно отругала  себя за глупость.
После этого разговора наше настроение не смогла прийти в норму. Когда мы прибыли к серому зданию музея мне стало не по себе, захотелось даже развернуться и бросить свою затею. Но погруженный в свои мысли Марсель делал такие большие стремительные шаги, что мне оставалось лишь поспевать за ним, мешкать у меня времени не было.
В музее я ощутила траур, вдруг  почувствовала себя призраком, без плоти и крови. Мы ходили за экскурсоводом молча, даже шепота нет, тишина гробовая.
После прохода по залам внутри, нас проводят в «Сад изгнаний». Это проход между колоннами, которые явно стоят не прямо, подняв голову, я увидела зеленые кроны растений, почти скрывших от нас небо. Пол тоже под углом. Замечаю, что Марсель на секунду даже остановился, и рассеянно поморгал глазами. Группа, с которой мы пришли, спешит по скорее пройти эту «экспозицию».
Вновь по коридорам. Экскурсовод возвещает: «А сейчас вы увидите экспозицию «Шалехет», в переводе листопад. Так же мы зовем ее «пустотой памяти».
Люди прибавляют шаг, и я пропускаю всех вперед. Я слышу тонкий звон, и вижу впереди себя разбросанные на полу замки. Люди наступают на них, от этого создается этот звук. Почему то он ранит мой слух. Когда я уже занесла ногу, чтобы тоже ступить на эти «листья» я увидела лица. Это были не замки, а вырезанные в металле лица, с открытыми  ртами и пустыми глазами.
- Ах!
Я вскрикнула и отпрянула прямо к плечу Марселя. Меня замутило, наша проводница тут же подскочила ко мне и стала спрашивать, нужна ли мне помощь. Я попросила воды и сказала, что хочу увидеть всего лишь одно место и закончить экскурсию. Она соглашается провести нас туда отдельно. Мы направляемся в башню холокоста. Женщина решила дожидаться нас внизу, еще раз переспросив, уверенна ли я, что желаю подняться туда. Я утвердительно кивнула.
Внутри темнота. Я взяла за руку Марселя, который вообще не произнес ни слова с утра. Мы поднимаемся на ощупь, пару раз его крепкая рука поддерживает меня, когда я промахиваюсь мимо ступенек. И вот он конец подъема – маленькое окошко света, щель во мраке, которая неохотно выдает нам кусочек светлого неба. Я прислоняюсь спиной к стене и поднимаю лицо этому лучу. Марсель так же стоит с поднятой к просвету головой. Щеки у него блестят. В этом месте нет мужчин и женщин, детей и взрослых, белых и цветных. Под этим кусочком света я чувствую себя всем миром и в тоже время абсолютной пустотой.
Когда мы, наконец, выходим из такси уже у здания общежития я поднимаю руки к небу и кричу. Марсель удивленно смотрит на меня. Потом подхватывает меня на руки и кружит. Я смеюсь, хохочу и болтаю ногами. Это небо над головой, как я раньше его не ценила!
Мы зашли в комнату, и Марсель тут же набрал чей-то номер и направился по коридору на лестницу, я расслышала лишь: «Мама, как ты?»
Да, наверное, и мне пришло время написать родственникам.
Кому: Натали Ривера
От: Валери Ревени
Тема: Запахи Берлина.
Здравствуйте мои дорогие тетя и дядя. Вы уже, наверное, обдумали мое предыдущее письмо, и видимо, раз вы не пытались мне звонить, вы все понимайте. Вы же знайте, как я люблю жизнь, и что мой выбор продиктован лишь этим. Но больше ни слова о моей болезни.
Берлин прекрасен. Я посетила все, что планировала. Осталось одно место: помните, как Вы тетя рассказывали про ваши поездки с мамой и вашими родителями? Я помню то фото, где вы стоите на набережной, и за вами фигуры сидят на парапете. Я их нашла! Обязательно сделаю с ними фото и пришлю вам. Будет у вас такое фото и с мамой и со мной. Я на него случайно наткнулась и думаю неспроста. Думаю, что-то наверху хочет сблизить меня с мамочкой, пока это возможно.
Что насчет духов, на которые мы когда-нибудь наклеим бирку «Берлин», то я скажу, что вам придется поработать. Это должен быть свежий запах, запах листвы, но он должен перебиваться резким запахом. Знаете, как вот если бы мы терли два камня друг о друга, и образовывалась стружка и вот она издавала бы такой слегка металлический запаха. Берлин это мужчина, и запах должен быть твердым с капелькой теплоты внутри.  Надеюсь, вы поймете меня. Тетя вы же были тут, впустите воспоминания.
Ждите следующего письма из другого города. Из какого пока секрет.
Целую ваша Валери.
День тяжелый, я и Марсель валяемся на кроватях просто в ожидании, когда сон накроет. Но тут врывается улыбка в дверь. За ней и лицо. Карл!
- Ну, что-то вы без меня совсем стухли - по-свойски говорит он.
- Послезавтра уезжайте, так что пора мне выполнять обещание. Все идем в бар!
Как в день приезда нас вновь большая шумная ватага. О чем мы болтаем, сама не знаю, есть у молодых людей такое свойство ввязывать любого в их бесплодные разговорчики. Ты и сам не замечаешь, что вот уже несколько часов болтаешь без умолку на все темы мира. От политики до искусства. Мы сидим в уютном атмосферном баре и пьем потрясающее пиво, едим вкусные сочные сосиски и иногда громко чокаемся и кричим «Вздрогнем». Именно так переводится название этого бара, и я ловлю себя на мысли, что это, наверное, единственное слово на немецком, которое я выучу. Секундная мысль – что это знание, скоро исчезнет вместе со мной, но тут захмелевший Марсель приобнимет меня за плечи и веселье продолжается.
Утро. Голова немного побаливает, но бывало и хуже. Марсель ходит по пятам и спрашивает, куда направимся дальше. Я отмахиваюсь от него, и собираю вещи, делаю заметки в компьютере, отвечаю на рабочие письма, которые не хотела видеть все это время. Но я еще жива, а значит работать все еще нужно.
Особо заняться днем нечем, мы решаем сготовить что-нибудь вкусное ребятам и тратим на это неприлично много времени. Я и Марсель явно оказались не мастерами изысканной кухни и возимся до самого вечера. Я срываю с себя фартук, когда часы показывают пять.
- Слушай Марсель, мне надо пройтись, одной, если ты не против.
Он кивает. Я вновь пользуюсь велосипедом, выезжаю путем, который все-таки запомнила на набережную и еду до тех самых заветных фигур. Качусь не спеша, в этот раз ничего н мелькает, а наоборот все норовит зацепиться за взгляд. Речной пар проникает в ноздри, и я вновь думаю о сердце и города, и будущего аромата. Наконец доехала до моих новых знакомых.  Я разглядываю их теперь с особой внимательностью: это три девушки и юноша, все абсолютно обнаженные, как будто сидящие не на холодном камне, а на травянистом берегу. Я сажусь между юношей и девушкой, вспомнила, что хотела сделать фото. Ловлю женщину средних лет и прошу помочь мне. Щелк, и я на вечно запечатлена в этом месте. Вновь присаживаюсь с ними на парапет. Да старушка, ты бы уже не вписалась к ним, если бы решила заглянуть в неглиже к ним на бережок. Это мысль вызывает у меня улыбку.
Болтаю ногами и смотрю на прохожих. Иногда проходят туристы, и теперь уже я предлагаю им помощь с фото. А все чего я жду в этот вечер это заката. Хочу увидеть миг, когда день прощается и пропускает ночь вперед. Пусть это будет символом.
И вот небо розовеет, и одаряет меня потрясающим зрелищем. Потому что сегодня солнце решило уйти красиво. Алое зарево накрывает город, я сажусь на велик и качу навстречу красному диску, хотя знаю, что скоро он скроется с глаз этого кусочка земли. Его красные лучи еще задевают мое лицо, поджигают волосы пламенем, бликуют в моих глазах. Я кручу педали все быстрее, мне уже кажется, что сейчас я взлечу, но огонь угасает и вот он исчез. Оставил всполохи на небе и угольки в душе.
Встаем рано, я все еще держу Марселя в неведении, но вообще у меня конечно уже забронированы билеты. Тихонько пробираемся к комнате Карла и стучим. Он заспанный открывает дверь и сначала явно не понимает, что происходит.
Но потом хлопает себя по лбу и хватает куртку. Спустились вниз и ждем такси. Карл закуривает и выпускает дым в серость утреннего неба. Машина подъехала. Мальчики жмут друг другу руки. Я же крепко обнимаю парня.
- Постарайся меня не забыть, и обязательно помни, Париж всегда будет ждать вас, даже если меня там уже не будет.
Он тоже хочется что-то сказать, но видимо очень волнуется и слова превращаются в кашу. Я еще раз его обнимаю и сажусь в авто. И, как в дешевой мелодраме, пока мы отъезжаем от здания, я смотрю в заднее окно на долговязую фигуру, машущую мне тощенькой рукой.
Но вот поворот и я сажусь прямо, смахиваю одну слезинку с ресниц. Не думала я, что за такое малое количество дней смогу действительно привязаться к кому-то.
Аэропорт.
Утренние вокзалы все-таки имеют сонную ауру. Но аэропорт как всегда живет. Рейсы без остановки. Жизнь без остановки. Подходим к стойке и девушка спрашивает не меня, а Марселя, после того как я называю номер брони: «Два билета до Амстердама, правильно?»
Мой спутник опускает взгляд на мое улыбающееся лицо и потом кивает девушке: «Да, все верно. Мы едем в Амстердам»