Ночь перед встречей

Август в Брянске был обычно теплым и в тоже время золотистым, словно наступала осень; ни дождя, ни сильного ветра, и все же спать в эту ночь не хотелось. Антонина стояла у окна и, задрав голову, смотрела на Луну с каким-то отрешением и спокойствием. Нет, это не обычное окно – небольшое, что не пролезешь, прямоугольное по форме, решетчатое, какое бывает в стандартной тюремной камере, и все же железные прутья не мешали смотреть на ночное небесное тело, чей свет оказался тусклым и мрачным, с неким еле видимым кровавым оттенком. Впрочем, для 59-летней женщины это было намеком на то, что вся ее жизнь прошла такой же – блеклой и жестокой, и теперь ей оставалось только сравнивать себя с этим неживым шариком, висевшим на Землей, и вспомнать далекое прошлое. Настолько далекой, что ни рукой достать, ни из памяти стереть, и никак не изменить.
«Номер», в котором находилась Антонина, назывался камерой для одиночки – шконка, стол с посудой, клозет, раковина и все – такая вот простота. Хотя для заключенного не могло быть ничего другого, все-таки это не пансионат, не курорт, и здесь находятся те, чья деятельность внушали страх и ужас. Женщина понимала, что последние тридцать лет за ней не числилось ничего такого, что могло вызвать отвращение и гадливлость у окружающих – будь соседи, коллеги по работе, а вот что было до этого – это вписывалось в статьи Уголовного кодекса, зачитывавшихся ей государственным обвинителем во время судебного процесса. На столе лежали бумаги – это отказ о помиловании, и Антонина понимала, что ее судьба была предрешена. Как и то, что к ней ни разу не явились ни муж, ни двое дочерей, которые, узнав о ее прошлом, не захотели иметь больше ничего общего – это следовало считать результатом не столько той кошмарной профессии, сколько подписанного соглашения.
Ведь судьба была предрешена в ту ночь, когда к ней, девятнадцатилетней девушке, находившейся в наскоро сделанной камере в бывшей колхозной конюшне на территории Локотской республики, явилась женщина в красном одеянии; причем возникла словно из ниоткуда, внезапно. Лилит, так звали ее. Безумно красивая, но холодная как лед, никаких эмоций и чувств на лице, только напряжение и надменность. Казалось, она смотрит на испуганную, продрогшую в грязной гимнастерке, испытывавшую боль от жестких сапог и ссадин на плече, как на некое насекоме. Незванная гостья никак не вписывалась одеянием и спокойствием в окружающий мир, полный драматизма, и все же она представилась и предложила сделку от имени своего мужа Самаэля, - сохранение жизни и работу. Кем он был этот Самаэль Антонину не волновало, она хотела жить, особенно после прошедших ужасов скитания по полям смерти, где труп на трупе, обгоревшие останки танков и разбитых самолетов, дым, пепелище, голод и холод, и готова была на все. Работу, естественно, предлагали не простую, могущую поразить любого, особенно с совестью и честью. Тогда Антонина молча выслушала Лилит и, не раздумывая, подписала бумагу. Но не ручкой, а кровью из пальца, где был сделан порез ножом. Собеседница свернула бумагу, неожиданно улыбнулась и сказала:
- Теперь ты на службе. Удачи!
В конюшне пахло не столько лошадьми, сколько дерьмом, кровью и потом, где-то слышался стон раненных или недавно пытаемых. Все-таки это была тюрьма, куда загоняли коллаборационисты всех схваченных красноармейцев, партизан, простых граждан, даже детей. С ночной улицы раздавался разговор на немецком языке – это были рядовые солдаты Вермахта, охранявших тюрьму. Потом послышались слова на русском – это подошли полицаи, русские, перешедшие на сторону врага, и о чем-то стали говорить с немцами. Антонина развернулась в сторону звуков, прислушиваясь, и ничего не разобрала. Когда Антонина спустя некоторое время повернула голову к собеседнице, то там никого не было. Несколько секунд она оторопело смотрела на стул, где восседала Лилит, решив, что ей привиделось все, может, от страха сознание выдало ей бред, да только вошедшие в помещение два полицая подошли именно к ней и небрежно сказали:
- Вставай, Маркарова, ты теперь работаешь у нас... Там тебя ждет пулемет.
Антонина поднялась на ного и посмотрела в окно – там тускло светила Луна, и на ее фоне виднелась улетающая птица. Это была сова, хлопки ее крыльев доносились до конюшни. Что-то страшное казалось девушке в этом полете, как некое предзнаменование; и след этого полета прошелся по сердцу, отключив из сознания чувства сострадания, милосердия, совести и вычеркнув все моральные ценности.
С этого момента у нее началась новая жизнь. Часть из которой была залита кровью... И именно эта часть представляла интерес сначала для СМЕРШа, потом КГБ и Военной прокуратуры. Антонину нашли, хотя та была уверена, что это невозможно – она умело скрыла все концы в воду.
И спустя много лет, которые прошлись так быстро, что Антонина и не заметила, как состарилась, они вновь встретились. Антонина, опусошенная в душе от последний судебных процессов и расследовательских экспериментов, присела на шконку, как вдруг из окна, чудом преодолев решетку, в камеру влетела сова. Она беззвучно кружилась над женщиной и превратилась в Лилит. Да, именно в ту, что явилась в 1942 году к ней в конюшню. Антонина безразлично смотрела, как стройная и гибкая гостья в том же красном одеянии встала напротив нее, почему-то это превращение из птицы в человека нисколько не удивило заключенную. Она в своей жизни видела многое, особенно через планку прицела пулемета, поэтому и это восприняла спокойно, как нечто обычное. Призраки умерших никогда не беспокоили ее, а эта была явно не из существующей реальности. И в тоже время считать ее плодом воображения тоже не стоило.
- Здравствуй, Антонина, - произнесла Лилит и из воздуха извлекла сигарету, изящно полнесла к губам. Потом щелкнула пальцами правой руки и сигарета вспыхнула красным огоньком, по камере потянулся сладковатый синий дым. Когда-то Антонина сама курила, но сейчас ей не хотелось «стрельнуть» у Лилит. – Не ожидала?
Антонина встала, однако не подошла к незванной гостье. Камера – это не место, чтобы приветствовать друг друга.
- Нет, почему же? Знала, что встреча состоится. Только думала, не здесь, - ответила она жестко, но не громко. – Зачем пожаловала? Хочешь, чтобы я раскаилась в содеянном?
Слово «раскаяние» она слышала каждый день от стороны потерпевших, свидетелей, следователей и судьи. Только это слово не имело никакой ценности. Она слышала, как психиатр-криминалист Виктор Виноградов, выступая на процессе, заявил: «Ей хотелось убивать … Для таких людей убийства — это норма жизни и никакого угрызения совести нет», - и он был прав. Сама же Макарова призналась: «Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто ещё дёргается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключённых на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемёт в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…» Говоря это, Антонина видла, как застывали в шоке присутствующие на суде, даже прокурор протирал взмокший лоб салфеткой.
И теперь она вновь слышала фразу о раскаивании, что ее сильно разозлило. Неужели за этим прибыл этот ангел? Между тем, Лилит с усмешкой процедила:
- Нет, этого не жду! Раскаяние – это не то, чего мне надо, это спросит тебя священник, а не я. Такие люди как ты никогда не чувствуют пощады к другим и к себе...
В камере было душно. Но не от двух живых существ. Казалось, что сюда втиснулись потора тысячи убитых, желающих увидеть своего палача. Луна продолжала светить красным отблеском. Макарова никого не помнила в лицо и не хотела знать, кого же лишает жизни. И все же вспомнила одну казнь, где приговорённый к расстрелу парень перед смертью почему-то крикнул ей: «Больше не увидимся; прощай, сестра!» - зачем он сказал так тому, кто глядит через прицел было непонятно. Этот «брат» ушел в иной мир с другими, на которых патронов не было жалко.
Вздохнув, Антонина подавила в себе желание выругаться и все же поинтересовалась:
- Спустя тридцать лет ты вспомнила обо мне? Почему?
- Ну, ведь у нас договор, - сказала несколько туманно Лилит. – Не могла же я обойти вниманием это обстоятельство.
- Ты нарушила договор, - с презрением произнесла Антонина. – Ты обещала сохранить мне жизнь!
Лилит сделала два шага влево и вернулась на место – камера не была простороной, здесь не разгуляешься. Она казалась спокойной, словно не боялась тех надзирателей, которые, услышав голос постороннего, могли ворваться сюда. Впрочем, Антонина была уверена, эта таинственная женщина вообще никого и ничего не боится. Когда Лилит подняла взгляд, то Антонина увидела вспыхнувшиеся в ее глазах красные огоньки. Это был нечеловеческий свет, дьявольский.
- Макарова, свою часть договора мой муж соблюдал все эти годы! – отчеканила она. – Ты жила и наслаждалась жизнь? Напомнить тебе, как ты боялась умереть и готова была на все, чтобы спасти свою жалкую душонку? Мы оберегали тебя, и ты удачно выкручивалась из сложного положения лишь благодаря договору с Самаэлем!
- Меня приговорили к расстрелу, Лилит, или ты не знаешь этого? – вспыхнула Антонина, не согласная с собеседницей. – Я выполняла свою работу. Мой пулемет не знал отдыха! Я заключила сделку с тобой, Лилит, но ты или кто там – Самаэль? – не сдержали того, чтобы было в договоре! Вы меня обманули. Я уже два года сижу в тюрьме! Почему вы не дали мне свободу? Опозорили на весь город...
Опозорилась Антонина не только исполнением массовых казней, но и мародерством – снимала с убитых одежду, причем выбирала заранее, посещая конюшню, в которой когда-то сидела сама. К тому же на суде всплыли истории ее проституции с немецкими солдатами и русскими полицаями, лечение от венерической болезни в госпитале нацистов, алкоголизм. Макарова сумела уйти от преследования партизан и Красной Армии, а также спецслужб, исквашей ее более 30 лет. Подделав документы, палач вернулась к нормальной жизни, и никто о ее преступлениях не ведал, даже муж-фронтовик.
- Ты была выбрана нами, потому что обладала всеми теми качествами, которые были нужны нам. Мы хотели полностью вывести род Адама и Евы, и ты в этом преуспела, - медленно сказала Лилит. – Мне приятно было смотреть, как потомки первородителей человечества терзают друг друга. Все войны подожжены нами и так будет всегда, пока Земля не очиститься от людишек. Я видела, как ты расстреливала в поселке Локоть людей, не испытывая угрезения совести, не закручиваясь в дурацкой морали, будучи хладнокровной спокойно добивала из пистолета тех, кого не сразил сразу твой «Максим». Но ты - и именно ты! - не сдержала свое слово.
Облако закрыло Луну, и камера погрузилась во тюму, лишь прожектор из тюремных вышек иногда просекал потолок своим лучом, да вспыхивающийся табак сигареты освещал лицо Лилит. За стеной охрана не дремала, следила за всем происходящим по всему периметру учреждения закрытого типа, что же творилось здесь было никому не известно. Голоса солдат из внутренних войск и надзирателей, и шум автозаков не доносились до камеры, поэтому разговор двух женщин не прерывался.
- Это как понимать? – расстерялась Антонина, сжимая кулаки.
- Ты хорошо зарабатывала на войне, моя дорогая... Каратель – это почетная должность среди предателей, тебя уважали даже нацисты. Увы, после войны ты сменила не только фамилию, но и профессию, стала обычной женщиной, которую любил муж Виктор и дети. Пошла на фабрику работать контролершей, отмечала День Победы, к которому не имела отношение. А ты помнишь наш уговор? Напомню пункт: убивать и убивать людей! За тридцать с лишним лет ты не убила ни одного, этим самым доказав, что прервала договор. Поэтому и мы не стали исполнять своего, - пожала плечами Лилит.
Эти слова вскипятили Антонину.
- Ты использовала меня, сука! Ты подсунула мне договор, пользуясь моим беспомощным состоянием!
Лилит улыбнулась.
- Конечно! Не только ты. Была Эльза Кох, Ирма Грезе, Мария Мандель, купчиха Дарья Салтыкова, Беверли Аллит, Марта Чарльз, Жанна Вебер, Элен Легадо, Эржебет Батори и другие убийцы. Их и искать-то особо не требовалось, таких полно в любом обществе, - ангел говорила с презрением. - Были тысячи других женщин, с которыми я заключала договор от имени своего мужа, это была моя работа. Сам же Самаэль встречался лишь с мужчинами, которые продавали душу. История человечества и таких соглашений длится тысячи лет, но я надеюсь завершить род людской... Но признайся, Антонина,  убивать тебе нравилось! Ты получала наслаждение от этого. И тебя боялись не только местные жители, но и те, с кем ты служила у нацистов. Я всего лишь приметила в тебе качества палача!
Это была оплеуха. Трудно описать, какая ненависть и злось кипели в душе арестатанки. И все же было невозможно не признать правоту услышанного – Антонине действитель нравилось убивать. Она считала это работой, которая оплачивается в 30 рейсхмарок за расстрел 27 заключенных в день. А война списывает все, даже этот ужас. Война — это явление вообще за гранью морали. А Лилит – существо, с нравственностью не имеющее ничего общего.
- Был бы у меня пулемет – изрешетила бы тебя без разговоров! – выпалила она, понимая, что такое существо как Лилит не убить. Бессмертным ангелам не понять, что такое страх. А с другой стороны, что ею управляет? Зачем ей люди, если она сама всего может достичь? Ответа на это не последовало.
- А ты помнишь его, это орудие убийства, которое создали люди против себе подобных? – усмехнулась Лилит. – Мечи, катапульты, пушки, ракеты, огнеметы – это ваше изобретение, и в этом вы преуспели больше, чем армия поверженных...
- Что за армия? – впервые удивилась Антонина. Неужели речь идет о нацистах? Но вряд ли Лилит состояла в рядах служб Третьего Рейха.
И услыша с гневным оттенком:
- Это армия, которая восстала против НЕГО...
- Кого «него»? Ты чего несешь?
- Того, кого вы называете Творцом! И которая потерпела поражение лишь из-за того, что моего мужа лишили его могущества... Впрочем, это не тема нашей встречи. Я пришла лишь засвидетельствовать, что твои таланты убийцы-палача не остались без внимания Самаэля. Тебе приготовлена работа... В рамках договора, что мы заключили сорок лет назад. Нельзя же его прерывать из-за пустяков!..
- Меня расстреляют! – вскипела Антонина и стукнула кулаком по стене. – Договор прервут те, кто нажмет на спуск пистолета!
И тут она вспомнила, как сама нажимала на спуск, и чувствовала трепыхание тяжелого пулемета, слышала движение механизмов и ленты с патронами, видела изрыгающийся огонь со ствола и как падали впереди стоящие тела мужчин, женщин, детей, окропляя белый и чистый снег. Их крики не могли заглушить выстрелов «Максима». И краем глаза видела срывающихся с ветвей дерьев птиц, напуганных громкими звуками. Может, среди них была сова.
- Скоро рассвет. Последний день твоей жизни!
- Так зачем ты пришла?
- Мы тебя ждем в Аду, Макарова! – Лилит встала, потушила сигарету, взмахнула руками, превратившимися в крылья. Еще секунда – и тело втянулось в формат птицы. Глухо ухнув, сова поднялась к потолку, сделала прощальный круг над головой заключенной и пролетела сквозь решетку, словно это была иллюзорная преграда, и исчезла в светающем небе. Луна меняла свой цвет на желтый, как будто отмывалась от крови.
В дверях раздался щелчок. Было начало шестого 11 августа 1979 года. В камеру вошло двое.
- Вставайте, Макарова! – приказал один из них. Они не прятали своего презрения к уже стареющей женщине. Возраст не скрывал ее чудовищных деяний, и уважения никто не испытывал.
Антонина знала, что сейчас последует. Она посмотрела на окно, словно хотела прочитать в небесах свое предначертание. Женщина оставалась спокойной, лишь глаза вспыхнули красным огоньком... Черные крылья ей мерещились в сознании – они будут за ее спиной.
И сделала шаг навстречу уже своему палачу.

Справка: Антонина Макарова-Гинзбург, прозванная «Тонька-пулеметчица», была расстреляна за военные преступления на территории СССР в годы Великой Отечественной войны. Сама она умертвила 1500 человек, будучи официальным палачом Локотской республики – провозглашенного коллабрационистами государственного образования на Брянщине. Большинство материалов по делу «Тоньки-пулеметчицы» до сих пор хранятся под грифом «Секретно». Если в них упоминание о Лилит неизвестно.
(27 августа 2016 год, Элгг)