Пикейный жилет

Моя работа позволяла разрешать и, так сказать, некоторые мои социально-политические сомнения. Дело в том, что в хрущевско-брежневско-горбачевские годы мы много думали и говорили на эти темы, они нас сильно волновали. Мы изо всех сил ругали советскую власть, но, конечно, были «кухонными диссидентами», не выходили с плакатами на улицу.
Вообще-то я мог бы долго говорить «за политику», у меня скопилось множество всяческих мыслей, но не хочется. Поэтому напишу только о «побочных –продуктах» моей работы. 
Расскажу, как я «экспериментально доказал» преимущество капитализма перед социализмом и что из этого вышло.
В начале семидесятых годов я искал подходящий математический аппарат по своей работе, для чего знакомился с разными разделами математики, математическими методами макроэкономики и т.д. Особенно я заинтересовался «большими» системами, состоящими из множества рабочих элементов и некоторой управляющей подсистемы, которая организует работу элементов (вообще, в теории рассматриваются и системы иного рода). Системы имеют определенную цель и «стараются» функционировать наилучшим образом для ее достижения. В процессе своей деятельности они взаимодействуют с внешней средой, которая так или иначе влияет на работу систем, а система, в свою очередь, влияет на среду. Управляющая подсистема вырабатывает цели рабочих элементов и они, обладая «разумным» поведением, обеспечивают достижение своей цели системой. Такими «большими» системами являются живой организм (тогда его рабочими элементами являются, грубо говоря, органы и системы организма), отдельная клетка, экономика страны со своими элементами – отраслями, элементами которых в свою очередь являются предприятия и т.д. Эти системы настолько сложны, что полностью описать их не представляется возможным, поэтому исследуют их простые модели. Тем не менее оказывается, что, несмотря на огромное разнообразие «больших» систем, их «жизнь» и деятельность подчиняется некоторым общим закономерностям, которые и исследует теория «больших» систем (например, доказана следующая теорема: время жизни «большой» системы обратно пропорционально ее информированности о самой себе -  это вам задачка для размышления).
И вот, в первом номере журнала «Автоматика и телемеханика» за 1974 год появляется статья Буркова и Опойцева, а потом и книга последнего, посвященные поиску наилучшего способа управления «большими» системами. Они, решая одну классическую задачу экономики, аналитически доказали, что чем сложнее «большая» система, тем более децентрализованным (или, что то же самое – менее централизованным) должно быть управление ею. Если не соблюдать этого правила, то системы начинают работать неэффективно, а экономические – разоряются. Если же соблюдать, то процветают. Но ведь при социализме мы имеем централизованное управление, когда всё, вплоть до последней яранги, управляется из единого центра – из Москвы. При капитализме имеет место децентрализованное управление – там любая фирма и ферма, грубо говоря, независимы от Вашингтона, все управляют сами собою. Но ведь экономика страны – это немыслимо «большая» и сложная система. Получается, что социалистическая страна из-за сильно централизованного управления экономикой рано или поздно должна разориться, а капиталистическая – процветать. Разумеется, таких опасных выводов Опойцев не делал, но… Я решил проверить теоретические выводы Опойцева «экспериментально» и смоделировал, разумеется, упрощенные модели, но «больших» систем на ЭВМ. Я моделировал различные виды систем, наделял элементы «высоким интеллектом» - способностью к адаптации, самообучению, наделял минимальным разумом, соответствующим интеллекту дождевого червя, по-разному организовывал управление системами, ставил перед ними различные задачи, провел сотни сеансов моделирования, но во всех случаях выводы Опойцева подтверждались (разумеется, это моделирование я смог сделать лишь постольку, поскольку оно совпадало с задачами моей основной работой – системы подвижной связи тоже являются «большими» системами).
Я страшно обрадовался, что имею «экспериментальное доказательство преимущества капитализма перед социализмом», и еще долго гордился своим «открытием». И я ждал, когда же страна обанкротится, а жизнь подтверждала, что это постепенно происходит – свидетельство тому – тотальный все усиливающийся дефицит, усиливающийся бардак на производстве, год от года крепнущая «помощь города селу» и т.д. Это было странное чувство: знать, что мы катимся в пропасть, когда все уверены, что проклятый социализм будет жить вечно. Ведь если страна обанкротится и развалится, что ее ждет? Может быть она перейдет не к капитализму, а к какому-то варианту еще худшей, чем коммунистическая, диктатуры? А если и к капитализму, то каким будет этот переход? Таким же кровавым, как переход к социализму в 1917? И все равно, если даже смена общественного строя произойдет более или менее благополучно, то чем придется за это заплатить? Все это у меня вызывало тревогу. На кафедре мы это много обсуждали.
Так вот, я хочу сказать, что одной из важнейших - экономической причиной краха социализма явилось разорение страны, развал ее экономики, вызванные централизованным управлением этой экономикой, пресловутым «планированием» и связанными с ними «побочными эффектами», о чем как-то мало говорят. Хотя теперь известно, что за 80-ые годы рубль обесценился в десять раз, то есть если в 80-м году завод построить стоило миллион, то в 90-ом такой же завод построить стоило уже десять миллионов, а государственный дефицит в конце восьмидесятых достиг астрономических цифр.

Вот что еще до меня дошло при изучении математических методов макроэкономики.
При социализме централизованно по политическим мотивам назначались низкие цены на товары народного потребления, заведомо ниже оптимальных. Напомню, что в экономике оптимальными называются цены, которые при свободных рыночных отношениях – при «здоровом капитализме» - устанавливаются на таком уровне, что спрос в точности соответствует предложению (разумеется, это идеальный случай, но если цены колеблются где-то недалеко от оптимальных, то это неплохо). Наличие цен, близких к оптимальным, приводит к благоденствию экономики. Если цены ниже оптимальных, то наступает дефицит товаров, если выше – избыток, и это тоже не есть хорошо. У нас же цены были не только низкими, но и странными и несообразными. Например, банка черной икры стоила столько же, сколько два килограмма вареной колбасы из неизвестно какого мяса пополам с бумагой. Все это приводило к жуткому дефициту товаров и услуг – деньги даже если и были, то приличный товар попробуй приобрети – он уже разошелся по блату. Из-за дефицита расцветал блат, воровство на производстве, это развращало народ и вызывало ненависть к власти.
Помимо того, цены были еще и жестко фиксированы. А ведь они, как это следует из экономической теории и практики, должны четко реагировать на конъюнктуру рынка, а следовательно - изменяться во времени, это – одно из необходимых условий накопления богатства. У нас же цены оставались неизменными десятилетиями, я прекрасно помню цену на водку – 2 рубля 87 копеек – она держалась многие годы.
Впрочем, хватит об экономике, ну ее. Но напоследок мне все-таки хочется рассказать еще об одном моем наблюдении, иллюстрирующем лживость советской «исторической науки» и вообще заставлявшем меня крепко задуматься.
В начале 80-х я покупал в магазине «Научная книга» какую-то книгу для работы и мне «в нагрузку» дали сборник статей «Брачность и рождаемость в СССР». Как цензура пропустила его в печать, я и сейчас понять не могу. Основной смысл статей был в том, что брачность и рождаемость – это индикаторы благополучия страны: люди вступают в брак и заводят детей более охотно, если страна благоденствует, а их материальное положение удовлетворительно и они уверены в завтрашнем дне. В одно статье приводились кривые брачности и рождаемости в России и в СССР по годам с начала XX века. Они выглядели так. Вплоть до 1914 года кривые росли, причем хорошо росли, то есть брачность и рождаемость год от года увеличивались. Во время 1 мировой войны – начали снижаться. После семнадцатого года в кривых был разрыв – во время революции и гражданской войны статистики в СССР не было. Кривые вновь появляются где-то в середине 20 годов, причем значительно ниже, чем в предреволюционные годы, и медленно растут. Затем в 33 году – сильнейший провал, больше всех провалов на графике, то есть коллективизация была самым ужасным бедствием для народа за все годы. Как же так, ведь нам все мозги забили, что она была величайшим благом. Затем кривые медленно растут, а в 37 – 38 новый провал. Вплоть до начала Великой Отечественной войны кривые растут, с началом войны падают вниз, хотя и не так низко, как в коллективизацию. Черт возьми, неужели коллективизация была худшим бедствием, чем война? После войны идет медленный рост, но в середине шестидесятых – начале семидесятых следует плавный перегиб и кривые медленно ползут вниз – люди осознали, что больше одного ребенка они себе позволить не могут (кстати, я в интернете просмотрел кривые брачности и рождаемости за последние годы, и оказалось, что эти показатели отреагировали даже на дефолт 1998 года и кризис 2008 года, то есть они очень чувствительны).
Кроме того, тогда мне пришла в голову мысль, что, быть может, этот последний плавный перегиб кривых и их последующее снижение, наступившие без видимых трагических причин – войн,  революций и коллективизаций - свидетельствуют о большом неблагополучии в стране, и даже предвещают близкий крах социализма?
***
Раз уж я заговорил «за политику» (хотя мне это предельно противно), то, пожалуй, уместно передать мои впечатления, так сказать, «чувственные ощущения» от разных эпох жизни моей страны.
По поводу ленинско-сталинской эпохи.
Оголтелые Ленин, Сталин и большевики, «сделав» революцию, обрекли народ на страшные муки – это их единственная «заслуга». Они повинны в гибели сотни миллионов людей своей страны, а не нескольких десятков, как сообщают официальные источники. Цитирую в сокращенном виде ультрапатриотический сайт «Русское движение»:
       Количество погибших в революцию и Гражданскую войну с 1917 по 1923 года лорд Сиденхем оценивает не менее чем в 30 миллионов человек. Роберт Конквест оценивает число жертв Голодомора в 15 миллионов человек. От репрессий и коллективизации погибло не менее 25 миллионов человек. Итого количество жертв русского народа от коммунистического режима – порядка 70 миллионов человек (другие источники называют другие цифры, например Эдуард Тополь говорит о 40 миллионах, но в любом случае речь идет о нескольких десятках миллионов). Плюс послевоенные лагеря дают ещё какую-то цифру. Плюс советизация прибалтийских стран, переселение татар, ингушей и других дает еще несколько миллионов и т.д. Понимаете, когда мы определённо подходим к цифре с восемью нулями, то здесь ошибка и споры из-за «каких-то» десяти миллионов человек не имеют никакого смысла. Как ни крути, общее число жертв, находится в районе  60 - 100 миллионов человек, причем это были люди  в самом лучшем возрасте, цвет нации.
Но почему при всех подсчетах не учитываются дети, которые должны были бы родиться у этих погибших людей, а ведь у каждого из них в среднем должно было родиться по тем временам не менее чем по 1 – 2  или даже 3 ребенка? И вообще почему спокойная смерть от старости в своей постели приравнивается к мучительной смерти от голода, холода, непосильной работы или пыток? Такая смерть «стоит» нескольких естественных смертей. А как оценить моральную и нравственную деградацию народа?
Вот так, по моим подсчетам и набирается за сто миллионов погибших плюс не родившихся. То есть не будь революции, сейчас население России подбиралось бы по меньшей мере к полумиллиарду. А почему бы и нет, китайцы же давно разменяли второй миллиард. Вот и мы подбирались бы миллионам к шестиста, причем у нас земли хватает, а жили бы мы, опять-таки, не будь революции, вовсе не худо.
К Хрущеву у меня личные счеты: из-за его безумной «интенсификации сельского хозяйства, мелиорации и осушения» была загублена моя любимая необыкновенно уютная, чистая и рыбная речка Битюг, по которой мы множество раз сплавлялись.
В низовьях Битюга, напротив деревни Нижний Кисляй, был огромный заливной луг, на котором паслось несколько больших стад коров, а в Кисляе был молокозавод, где из молока этих коров делали шикарную сгущенку, ее мы предпочитали другим. Этот луг при Хрущеве решили осушить и использовать под посев кукурузы (после поездки в Америку Хрущев загорелся идиотской идеей всюду сеять кукурузу – вплоть до полярного круга). Для этого прорыли канал в обход луга и пустили по нему Битюг. Но луг высох, превратился в бесплодную пустыню, на которой ничего не родилось, и через несколько лет пришлось пускать реку по старому руслу. А когда копали канал, то изрыли все устье так, что в нем получился чуть ли не водопад и рыба из Дона не могла весной подняться в реку, Битюг обезрыбел. Картину дополнили периодические отравления Битюга ядовитыми стоками сахарных заводов и куч удобрений, расположенных возле самой реки, из-за чего гибли птицы, рыба, раки, бобры. Только сейчас, по прошествии многих лет, Битюг понемногу восстанавливается – река сама себя лечит.
При Брежневе был «застой». В стране царила какая-то ленивая атмосфера всеобщего пофигизма, было такое впечатление, что мы застряли в болоте. Народ вместо того чтобы работать, «отбывал номер», пил, воровал. Сплошной дефицит. Все всем осточертело.
От Горбачева ждали поступков, ждали каких-то реальных преобразований, но этот политический импотент так ничего радикально и не изменил, просто затянул агонию. Он морочил всем голову, он хотел эдак подсластить социализм и дуть дальше в светлое коммунистическое будущее. И только когда увидел, что страна катится в пропасть, был вынужден делать и следующие шаги – объявить перестройку, прекратить войну в Афганистане, «подружиться» с Америкой и т.д. Дефицит при Горбачеве достиг запредела.
Я помню путч ГКЧП. В тот день я был на даче и утром собирался на электричку, чтобы ехать домой. Работал приемник. И вдруг я услышал воззвание ГКЧПистов. Меня как холодной водой окатило. Охватила черная тоска, господи, неужели опять коммунисты, неужели опять весь этот мрак! Таких сильных эмоций по политическим мотивам я никогда не переживал.
Впрочем, хватит, я что-то разболтался, хотя меня можно понять: люди моего поколения много думали «о высоком».