Сборник рассказов

                АПТЕКА


        Июль в том году выдался очень жарким. И  в эту самую жару, я  умудрился  простудиться,  в носу хлюпало, горле першило.
  Жена с детьми гостила у родителей,  как и  чем, лечиться тогда я не очень разбирался, да и болел-то редко. Ладно, подумал, схожу в аптеку,  на  месте с ориентируюсь. Сориентировался  быстро и  купил пузырьков десять настойки красного перца,  пошёл домой, лечиться.  Во дворе, как на грех, встретил соседа,  Мишку Архарова. И фамилия то, как специально для него. Баранья, какая то фамилия.  Ну и рассказал ему о своей хвори. - Что ты, что ты, какие ноги, какие натирания – прогревания.  Только вовнутрь,  снаружи – то зачем,  и так жара  стоит. Надо сказать, только первые сто грамм обжигают, а потом можно и не закусывать, да и закусывать было нечем. Три яйца, и полбулки хлеба. Улучшение в организме   наступило довольно  скоро. Настроение  у меня поднялось.   А Михаил, что-то совсем загрустил. Ты знаешь, с Лидкой,  Лида, это жена его, поругался.  Залетела она.  В больницу ходила. Злая как собака. Говорит – всё, иди в аптеку, покупай  там себе – ну ты понимаешь, о чём я, и без них ко мне даже не подходи.  Тебе, дескать, всё хиханьки да хаханьки, а мне потом оханьки да аханьки. Можно подумать, что со мной она муки терпела.
Я ей – Может – говорю - Сама купишь? Мне как-то неудобно, что я в аптеке скажу -  Тебе и говорить ничего не надо, на витрине пальцем ткни, там тебе всё в пакетик  завернут. Короче, пришёл я аптеку,  показал, как учила, деньги отдал,  говорю - На все.   Аптекарша, как-то, удивлённо посмотрела, вывалила  на прилавок с полведра, наверно, и давай считать. Я чуть от стыда не сгорел, да мне столько-то за две жизни не израсходовать, если  деньги не заплатил, убежал бы.  Домой пришёл и прямо от порога – Ты меня на всю аптеку опозорила, я теперь туда даже за аспирином ходить не буду.- Ну, ка, покажи, что ты там  купил. –  Любуйся. Я бросил куль на стол так, что тот рассыпался. Несколько секунд жена молчала, - Да, конечно, ты не Геракл, но и не мальчик – с пальчик. Это же напальчники. Любопытно как ты  будешь натягивать.           Чем закончилась эта история, я не дослушал.
         Как ушёл Михаил, тоже, не очень помню. Только весь следующий  день меня так прогревало изнутри,
 по нужде выйти опасался, перец, видимо, не только во рту жжёт. А простуда прошла и Миша с женой помирился. 

   




               





                Черт те что.

Кому рассказать,  так не поверят.  А я, пережив это, чуть  пить не бросил  Володя, глубоко затянулся беломориной, немного помолчал, продолжил. Работал я тут же, чинил обувь. И так мне всё это надоело, днём чиню, ночью пью и так  каждый день, но куда я на одной-то ноге. И вот как-то летом, уже под вечер, сижу, значит, подмётки набиваю, и  чувствую, кто-то смотрит на меня. У меня каптёрка-то, сам знаешь,  было бы  две ноги, и не поместился. А тут вижу, в окно чёрт на меня смотрит, натуральный, с бородой и копытами, рожки, такие, заострённые. И вроде как улыбается. У меня от страху, даже, лысина потом покрылась, а глаза закрылись. Всё, думаю, допился до чёртиков. Стал молитвы вспоминать, а что их вспоминать, если  я их и не знал никогда. Глаза потихоньку открываю, нет никого
Даже успокаиваться было начал, ан нет снова, вначале рога показались, а затем и вся эта морда ехидная. Да ещё бородой трясёт, все, дескать, готовься. Скоро нам будешь копыта править. Ну, уж нет, русские не сдаются и молотком, своим, сапожным я прямо в окно. Летом дело было, окно то открыто. Виденье пропало, а через минуту снова,  да ещё язык показывает, зелёный такой. Я на улицу  и вижу, коза куст объедает.  Снизу-то объела, так на завалинку  прыгнет, сорвёт листочек и снова на землю. Вот и мельтешит перед глазами. Скотина глупая, а страху нагнала, не приведи Господь.   

   



                Маленький рассказ ни о чем.
 
                Ровно в восемь я вхожу в лифт. Наверно, кабины всех лифтов  похожи как братья близнецы. Тусклый фонарь, серые стены и даже запах одинаковый. Этажом ниже, заходит женщина. Симпатичная, немного моложе, всегда одна. С каким-то едва уловимым запахом весны.  Я никогда не робел перед женщинами, а тут как наваждение  какое-то. Стою как истукан, как  каменная баба с острова Пасхи. Рта не могу открыть. И только через неделю я  стал кивать головой, а она в ответ слегка улыбаться. Ни что не красит лицо человека как улыбка, а у неё в это время  на щеках появлялись  маленькие ямочки, которые очень украшали. Скоро мы научились разговаривать глазами. Как дела спрашивали её глаза - Да ничего отвечали мои-На работу? И я тоже.
Когда между нами кто-нибудь ставал,  нам становилось не совсем  уютно.  Так продолжалось  около месяца. Пока она не зашла в кабину лифта с мужчиной. Взгляд её скользнул мимо меня. И уже выходя наши глаза встретились. Ну и дурак же ты – увидел я в них. Наверное - ответили мои. 


                НИ ЧЕГО СЕБЕ ШУТОЧКИ   

Летний полдень. Жара. Каникулы. Мы, с другом Васькой,  сидели на тёплом, деревянном крылечке амбулатории. Чисто вымытые доски приятно пахли. Дерево долго сохраняет свой, особый аромат, а когда его вымоют да выскоблят, как это делали в те года, этот запах усиливается и даже пьянит. И так нам хорошо,  что и разговаривать лень.  Щуримся на солнце и молчим. Думаем. Пойти  купаться или ещё подождать.
 
           -Что, голубочки  разморило. Сходили-бы,  взяли,  удочки, может, что и поймали. Это  Васькина мать, тётя Фиса, по воду, на колонку, пошла  - Что,  может  на самом деле,  сходим?   - Васька нехотя встал. До реки  совсем близко, несколько  метров. Там-же  на берегу и мусорная свалка, которую принято называть помойкой. Место куда все ходят копать червяков, прямо за общественным туалетом. Про туалет можно написать отдельный рассказ. Это дощатое  строение  изнутри  и  снаружи окрашенное извёсткой в белый цвет. Но не о нём сейчас речь.
Значит, копаем мы, копаем, уже почти, что закончили,
  вдруг у Васьки на лопате что то блеснуло. Ключ. Здоровенный,  медный ключ. Сантиметров   двадцать  длиной.  Да это же готовый пугач, обрадовался Васька. Надо  дырку проточить и готово. Даже прицел и рукоятку делать не надо. Пугач - это маленькая  карманная пушка, так же через ствол заряжается и стреляет от поджога через отверстие  у основания ствола.  Я к оружию особого пристрастия  не когда не имел. А  Василий очень даже уважал.  Надо только внутри  будущего ствола  почистить. Стали мы ковырять гвоздём и вытащили кусочек бересты. Где едва различимо можно было прочитать. Сунд    пещер Иисаак111 .Козе понятно, что речь о пещере, что напротив Исаковского острова, ну и видимо  о сундуке, который там закопан. Пещера эта в скале на противоположном берегу реки,  километра три вниз по течению.
Мы не один раз там бывали, но кто бы мог подумать, что у нас под ногами не сметные сокровища лежат.  Про рыбалку мы конечно забыли, стали думать,  что будем делать с кладом. Хотели сейчас же соорудить плот и полный вперёд. Брёвна по реке плыли постоянно, где-то в верхах лес валили и отправляли его в свободное плавание. В низовье вязали плоты и доставляли по назначению. Мы часто катались на плотах, да и просто на брёвнах зажав их между ног.
              Как назло весь день рядом с нами крутились  Любка, сестра Васьки, старше нас на два года, да Сашка тот на два года моложе.  А кому охота добром- то делиться. Решили отложить на завтра. Спали в сарае и всю ночь переживали, а вдруг кто-то уже до нас тот клад нашёл. Когда он жил-то  этот Исаак третий.      
         Красиво рано утром  на реке . Туманы  спускаются с гор и стелются  над  самой  водой. Плывёшь на лодке, руку вытянешь, а пальцев не видно.  Но стоит  встать, и удивительно насколько  воздух  прозрачен  и  чист, слегка дрожит  и  всё  вокруг  кажется  нереальным. А  тишина. Слышно как камешки на дне перекатываются,  да нет-нет рыбка выскочит из воды, воздуха глотнуть.
И опять тишина.
                Наскоро сколотив плот,  из трёх брёвен,  мы тронулись. Приятно плыть вниз по течению реки. От берега оттолкнулся и можно лопату в руки не брать.   Судьбоносную лопату мы конечно взяли с собой, как  без неё  причалить к берегу, а потом,  чем копать-то. 
        Вот мы и у цели.  Высокая  скала из известняка,  на вершине которой растут  деревья, а в самом низу  наша пещера. Это даже не пещера, а скорее грот  с песчаным дном,  метров десять шириной и такой же глубиной.
 Попасть в него можно только с реки.
        Поскольку  точных координат у нас не было, копать решили  рядами, по очереди  - Давай, Вась, начинай. У тебя рука счастливая.
Первая попытка оказалась не удачной. За работу принялся я, потом
он, снова я. До тех пор, пока мы не перелопатили везде, где копалось.
Нашли  только  ржавую  банку  из- под рыбных  консервов. Вытряхнули  из неё песок, на всякий случай  заглянули внутрь,  хотя  понимали,  что никакого отношения к Исааку-3 эти деликатесы иметь не могли, так как и  консервных- то  заводов в ту пору не было. 
        Уже под вечер, усталые  и голодные мы вернулись домой. Там нас поджидали  Любка с Сашкой, рожи их сияли – Ну что к- к кладоискатели,  где-к к- клад-то. Перепрятали? Люба немного заикалась. Оказывается ключ, они нашли раньше и нам подбросили. А если бы мы что-то нашли. А?



               
               
                НЕСУДЬБА


Полуденное июльское солнце слепило глаза, ласково пригревало.
Антон Иванович сидел на завалинке конюшни. Последнее время он здесь работал. Не знали лошади о том, что у конюха высшее образование, а жизнь почти такая же, как и у них. Но Антона Ивановича это не раздражало, а скорее устраивало. Ко многому он успел привыкнуть за время скитаний по лагерям.   Ухаживать за лошадьми было гораздо легче, чем валить лес и много лучше, чем прогибаться перед надзирателями.    Сюда те заглядывали редко, и не так  докучали. Ходили, зажимая пальцами носы, хотя в большинстве своём, в прошлом  были  крестьяне.  С детства, привыкшие к такому запаху, но почему то стеснялись этого.  Многие и читали-то  по слогам. Детство их  пришлось на военные годы, было не до учёбы.
                На дощатой стене, потемневшей от дождей и солнца,  висели: хомуты, сбруя и прочая конская утварь. Рядом, под навесом, стояло несколько пар саней, оглобли, ломаные колеса, и другие вещи, ненужные сейчас, но в хозяйстве ещё могущие пригодиться.              Ветерок ласкал короткие, почти наголо, стриженные седые волосы. Порой Антону Ивановичу   казалось, что он у себя на даче.
                Солнце  пряталось за верхушки деревьев, проглядывало сквозь  них   и золотистыми бликами скользило по глади воды. Было очень красиво: эта река и скалы, поросшие лесом, запах кожи, дёгтя и ещё чего-то непонятного  навевало дрёму. Антон Иванович прикрыл глаза. Вспоминалась жизнь до войны ,казалось, стоит перебраться через эту гору, снова попадёшь туда. В ту, прошлую жизнь. Вспомнилась и старая лагерная песня: Вот если крылья мне иметь. Родиться бы орлом. Расправить их полететь, Туда, где отчий дом,…Что было с орлом дальше,  не помнил, да и вообще старался реже вспоминать ту, прежнюю жизнь.
Он и сам не очень понимал, как здесь оказался, даже за уши себя теребил, не сон ли. Долго считал, что  это какая-то ошибка, недоразумение,  писал куда мог, но скоро понял, что нет, не ошибка, а какой-то дьявольский план, расчёт непонятный ему.

               
             - Добрый день, всё природой любуетесь.
Антон  Иванович приоткрыл глаза,  перед ним стоял высокий, седой, неопределённого возраста такой же зэк-бесконвойник -   Интересный  Вы народ. Позади пять, впереди десять, а Вам вроде всё нипочём. У меня во взводе был такой. Всё мечтал о чём-то. Рисовал хорошо, Васей звали, из студентов.  Всё картинки рисовал. Где бойцов, где просто красивые места. Через них, можно сказать, и попал под раздачу. Кто- то увидал его картинки, куда надо сообщил и особисты посчитали его художества разведданными. У них, ведь, тоже свои планы и задачи, чем больше врагов обезврежено, тем выше показатели, поощрения и служебный рост. Не знаю, жив Василий или нет, уж больно хлипкий он был, а то может и сразу в могилевскую губернию отправили. Антон Иванович едва заметно кивнул головой. Говорить не хотелось, да и о чём. Перед ним стоял такой же горемыка. Жили они в одном бараке и давно знали друг друга.  Сергей Михайлович, так звали его собеседника, в прошлом был кадровым военным, капитаном развед - роты. Эта выправка сохранилась до сих пор, но внутри, что то сломалась. В глазах появилось какое-то безразличие, пустота,  как у мёртвой рыбы….      
Антон Иванович знал о том, что капитан с группой бойцов, выходил из окружения, голодали. Однажды удалось отбить телегу с провизией у полицаев. И кто-то из бойцов похвалил немецкие консервы,  а может и сам что-то  сказал, теперь он уже этого не помнил. Зато помнил молодой, угреватый лейтенант из особого отдела. И одним врагом народа стало больше. Конечно, когда-то у капитана была   семья, дети.   В лагерях не принято  о себе много рассказывать. Ни чего не бойся, ни кому не верь и не кому ни чего не рассказывай. Это правило многие испытали на собственной шкуре. А  на свободу с чистой совестью отсюда выходили крайне редко. Чаще  в деревянных ящиках.  Но Антону Ивановичу и Сергею Михайловичу повезло. Скоро, меньше чем через год, умер вождь народов. Начались амнистии, и многие получили долгожданную свободу. Но на этом их везение и закончилось. В поезде, пьяные  уголовники, проиграли Антона Ивановича в карты, ударили ножом и выбросили  из вагона.  Путевой обходчик по одежде догадался кто это. Заявлять ни куда не стал, дабы  милиция не затаскала, а тут же неподалёку, выкопал ямку, а вечером напился. За помин души.               
             Сергей Михайлович вернулся  домой. Семья, слава Богу, во время войны не пострадала, дети выросли,  жили отдельно. С женой отношения были ровными. За время разлуки они отвыкли друг от друга и теперь притирались. Года через два, неожиданно для Сергея Михайловича его вызвали в военкомат. Около часа просидев в приёмной, он уже собрался уходить. Тут двери распахнулись и девушка, с погонами сержанта, и красным лицом пригласила войти. В кабинете, за столом, сидел майор, грузный и потный.
 Память, у бывшего разведчика, была тренирована. Он сразу узнал в нём,  того, угреватого, лейтенанта. Однако и особист тоже его узнал:   - Ну, что ж капитан, вот и свиделись. Майор тяжело поднялся со стула и сел на стол,  расщеперив ноги. И куда бы капитан ни смотрел, взгляд его упирался в эти ноги. Они были на уровне его лица, это вызывало чувство брезгливости. - Партия у нас умеет не только наказывать, но и прощать. Вот тебе твои награды, документы, а погоны, погоны, я думаю, тебе уже не пригодятся.- Майор, а вопрос можно - Конечно, можно. Ты вину искупил, так сказать, стал таким же, как мы, так сказать, ну или почти таким. - Откуда у тебя орденские колодки понятно. Штабные себя не забывали, да и зачем на передовой награда. Там день прожил уже подарок. А вот планки за ранения? - Ну, брат, мы тут тоже без дела не сидели. - Да я вижу, пашите  рук не покладая. Ширинку, застегнуть некогда. Сергей Михайлович кивнул головой в сторону двери.   Я, грешным делом, решил, может ты голой жопой на чернильницу сел, так сказать,  или мимо стула посадку совершил. Что?  Зарычал майор. Да я, да я  тебя, договорить он не успел. В голове капитана что-то щёлкнуло и он, вытянув руки вперёд, прыгнул. Су-ука,  сука ты -  хрипло вырвалось из его груди. Реакция бывшего разведчика была мгновенной и он, что было сил, сдавил шею майора. В горле того что-то хрустнуло, глаза налились кровью и погасли, но капитан  этого уже не видел и не  слышал. Сердце его остановилось.   
    Хоронили их на одном кладбище. И даже недалеко друг от друга. Народу было мало, шёл мелкий дождь, все торопились  домой.               
1
               
      
            
           Киномеханика  звали Геннадий, но с детства, неизвестно почему, всё звали его Геня. Парень лет семнадцати - восемнадцати, выучился этому ремеслу и работал себе потихоньку. Аппарат был один, УКРАИНА. Фильмы крутили с перерывом, для того чтобы поменять бобины. В это время можно было выйти на улицу покурить или наоборот подышать свежим воздухом. Заменив ленту  Гена, кричал - Всё, заходим. И кино продолжалось. Случалось что, будучи навеселе, вторую часть ставил вверх ногами или не ставил вовсе, зрители расходились.   На следующий день мог снова, бесплатно прокрутить. Телевизоров в те времена не было и люди шли, чтобы как то провести время, да и просто пообщаться. Был у него брат-погодок, Александр, того почему-то называли Шуня. Шуня и Геня. В детстве, их всё мир не брал. За что и частенько перепадало. Их отец, дядя Вася, как его все звали, заведовал конным парком. Нрава он был крутого, в детали не вникал, вожжи всегда были под рукой и,   всыпав обоим, продолжал заниматься делами.  Прожил  мало, недолго поболев, умер. Ребята подрастали, жили с подслеповатой  матерью и коровой. С годами  стали очень дружны. Достатка особого не было, выручала корова да огород.    
           Но пришло время, и Александра забрали в армию. Гена остался дома с  матерью. Выпивать стал чаще  и нередко оставался ночевать у себя, в кинобудке.
Жила у нас в посёлке бабёнка,  лет сорока, Лизой звали. Справедливости ради, надо сказать, ей очень не нравилось, если не добавляли отчество - Петровна.    Откуда и как она  попала сюда,  ни кто не знал. Работала, где подвернётся, кому за детьми приглядеть, кому квартиру побелить, иногда где-то пропадала и снова появлялась. Всё мечтала выйти замуж. Теряла паспорт, исправляла годы рождения, но безуспешно.  Молодость её пришлась на военные годы. Мужиков почти не было, а девки подрастали.  Лиза стала выпить, поэтому подолгу нигде  не задерживалась. И была у неё особая манера  разговаривать. Кто бы, что не говорил,  она  всегда переспрашивала -  Да что ты?  Голос у неё был с хрипотцой, прокуренный,  Говоришь ей – смотри дождь пошёл - Да что ты? Хоть лило уже как из ведра. Так одно время Лизавета убирала в клубе. А Гена, как на грех, отдыхал у себя в кинобудке. Лежал на диване и попивал Агдам, кино сегодня не было, и делать было нечего.   Лиза занималась своими делами в зале. Передвигала стулья, мыла полы, но внутренний голос уже шептал - Сходи к киномеханику. 
 Как пчёлы знают, куда лететь за нектаром, так и Лиза чувствовала, где можно выпить, особенно если даром. Поэтому их встреча была неизбежна.
     И она состоялась. Ни кто не знает её подробностей . Только несколько дней,  при встрече Гена,  убеждал Лизу вернуть ему трико – это такие тонкие штаны, считалось что спортивные. В те времена эта вещь,  была очень даже нужной. Можно сказать незаменимой. Пока трико новое, летом, в нём ходили  по улице,  а с истечением времени, зимой надевали под брюки. И самое главное – стоило очень недорого. Как говорится  - Дёшево и сердито.  Но на все  доводы и убеждения  Гены  Лиза отвечала ему своим неизменным - Да что ты ы- ы? Даже  не подумаю. И продолжала в нём ходить. Мужики посмеивались над Геной, похлопывали по плечу, - А ты чего хотел. За любовь надо платить. Женщины её осуждали – Ведь в матери  годишься, постеснялась бы.   Но Лиза не стеснялась. Ругали и Гену - Ты допьёшься, что домой голый придёшь. Будешь по посёлку идти, мудями трясти. Многие знали его с детства, видели, парень  спивается, жалели. Когда пришёл из армии брат,  Гена уехал в город, Там спился окончательно и умер, не прожив и тридцати лет.               
    Из односельчан на похороны ездил только  Колчурин Степан. Он когда-то был дружен с отцом Гены. Незлобивый мужичок невысокого роста. Называли его Степан, непонятно почему, по паспорту значился как Сергей  Степанович. Без особого рвения отслужил срочную, захватил немного войны и остался на сверхсрочную. Охранять зеков. Тут он  особого рвения  выказывал и над врагами не изгалялся. Рано вышел на пенсию, любил семью, корову и бражку. Пенсия была неплохой, поэтому  Стёпа нигде не работал,  ходил по посёлку слегка навеселе. Какой-то щелкопёр, местного разлива, написал о нём: Проспиртован и прокурен, появляется Колчурин. Это не соответствовало действительности потому, что  Стёпа никогда  не курил. Наверное, для рифмы,  поэту видней. Справедливости ради, надо заметить, что незажженная сигарета  была во рту. Табак прилипал к губам и Стёпа его всё время сплевывал,  говоря при этом - Тфу, бль.  Но в целом мужик он был не то чтобы хороший,  а так, безвредный.
       Так вот  у Степана кроме коровы было ещё две козы. Белые как лебедь и умные как сам Степан. И повадились эти козы, а точнее коза да козёл, траву в предзоннике щипать. Предзонник - это неширокая полоска земли, заросшая  травой. Между основным  деревянным, высоким забором и дополнительным, из колючей проволоки. Натянутой на столбы, вокруг зоны, или как её ещё называют,  колючкой.  Время от времени солдаты ходят по периметру и всё осматривают. Сигнализация в то время уже была. Не такая, совершенная, как сейчас,  но уже и не собаки. Пролезут где-то эти долбанные козы, сигнализация сработает, а в казарме тревога, в ружьё. Ну, выгонят они эту  упрямую скотину, а на следующий день та опять та же картина.  Поймали, как-то, солдаты нарушителей, на боку козла дёгтем, крупно, написали МИР, а  козе ДРУЖБА, красиво получилось.  Вечером скотина вернулась домой, так сказать к родному порогу. А Стёпа не впускает их в сарай, не признаёт. Козлу даже под зад сапогом приложился. А  тому, видимо,  перед козой, марку терять тоже не хочется, он рогами штаны Степановы порвал. Теперь Стёпа и подойти-то побаивается,  не поймет, чего это вдруг,  чужая скотина в его сарай ломится. Уж не нечистая ли сила задумала шутки шутить. Конечно, он не очень-то верил в эти байки, но кто знает. Бережёного и Бог бережёт. Дело - то  вечером было, темнело уже. Ну и бражка своё дело делала, притупляла зрение. Пока жена не подошла, всё с козлом перепирался. Потом уж вдвоём разобрались, когда лозунги  прочитали.
            Кстати сказать, недалеко, километра четыре  пять от сюда были два посёлка -  Шайтан верхний и Шайтан нижний.  Когда-то, до революции, Демидовы там добывали руду, железную. Впервые   в годы советской власти, рудники забросили.   Сюда стали завозить раскулаченных и прочих людей. Тех, кто по тем или иным  причинам не устраивал новую власть. Организовывали леспромхозы, где они и работали. Что-то вроде поселенцев. Большие были сёла, с клубом и школой десятилеткой.  В основном  их привозили с  Украины, и даже один  испанец  затесался. С красивой фамилией Гарсия. Лёня по паспорту, вроде, Леон.  Жена, дети, всё как у людей. С дочерью его, я в школе учился. Будучи ребенком, он был вывезен из воюющей Испании. А уж как  попал в этот медвежий угол, одному Богу известно. И жила на Верхнем Шайтане старуха Бялковская. Одна жила, старик давно помер, поговаривают не без её помощи. Не знаю, правда, это или нет,  но только все её побаивались. Говорили,  что  с нечистой силой водится. Ни кто не знал, откуда она, сколько ей лет, ходила по посёлку с посохом, ногами еле шоркала. А  в лесу, где   ни кто не видит, летела, земли не касаясь. Только посохом своим пыль поднимала, да траву загребала. Не всякий  молодой  угонится. Толи ноги такие шустрые, толи посох не простой. Всякое говорили.
               В таких не больших поселениях люди жили не то что бы дружнее, а как-то более открытые  что ли. Замков на двери не вешали, а вешали, так не закрывали Подопрут какой-нибудь метлой или лопатой, да и всё тут.  Что бы соседи знали, что дома ни кого нет. С другой, стороны от кого закрывать-то, все одинаково жили - бедно.   
 Попросить какой- то помощи,  по-соседски, считалось вполне нормальным явлением. А  вот к старухе Бялковской  обращались крайне редко. Хоть она не кому и не отказывала, но ноги сами туда не несли. Ведьма, что тут скажешь. И только крайняя нужда, иногда заставляла обращаться к ней.  Бывает скотина в конюшню не идёт. Станет перед воротами, и хоть убей её ни туда, ни сюда. Позовут старую, та что-то пошепчет, рукой погладит и корова там или другая, какая живность бегом к себе бежит. Или у коровы молоко пропадёт, или какая другая хворь к скотине привяжется. Тут  уж  без этой старой ведьмы не обойтись. Да много было, всего и не упомнишь.
         Надо  сказать, что уж очень  неуютно было это место – Нижний  Шайтан. Всего-то десятка полтора домов вдоль реки. Вокруг скалы да лес, солнце над ним только в июне  показывается. Мрачное, какое - то место. Да и аура, как сейчас бы сказали, тёмная был. На Верхнем Шайтане   руду добывали.   На Нижнем Шайтане грузили руду на баржи или как их тогда называли шитики и плыли эти шитики вниз по реке. На   металлургический завод Демидовых. Каторжный труд, всё ж на горбу да на лошадях.
            У испанца Гарсии, настоящего испанца, из Испании.  Его ещё ребенком перед войной вывезли в союз, и как он попал в этот медвежий угол, сам толком не знал. Так вот заболела жена Анна. Ходила, она ходила по докторам, но лучше не становилось. Пришлось идти к  старухе - Ты Анна зря ко мне пришла, не смогу я  тебе помочь. Напоили тебя мёртвой водой – Как это? – Обмыли покойника, и тебя напоили. Недели через две тебя будут водкой угощать. Нальют ровно пол стакана. Так ты не пей, нето помирать  в муках будешь. А кто тебе поднесёт, вот он-то тебя и отравил. Прошло,  какое то время, в субботу, соседка зовёт – пойдём, мол, ко мне. После бани,  да с устатку грех не выпить. И наливает ей ровно пол стакана. Анна уж ко рту, было,  поднесла, да наказ старухи вспомнила. – Что-то я не хочу, голову  кружит, угорела наверно - Ну нет, так нет. Неволить не стану. И выливает водку в ведро, грязное. Где Вы видели, что бы с водкой так обращались в деревне. На том и распрощались. Вскоре Анна, поболев немного, померла.  Старуха ещё лет десять жила. Помирала тяжело, долго мучилась. Им, ведь, свою силу колдовскую кому-то передать надо. Всё стонала - Душно мне, душно. А люди не заходят в дом – боятся. Кто-то надоумил отверстие в потолке прорубить, прорубили и только после этого она преставилась.  Дом потихоньку стали разбирать. Кому на дрова, кому доска  какая в хозяйстве понадобится. Так  до основания и разобрали. И вот нашли в подвале руку, человеческую, по локоть. Сухая, чёрная, а в неё спицы вязальные воткнуты  ржавые уже. Потом эта рука сама по себе куда-то исчезла. Вроде никто не трогал, а рука пропала.
          Вот поэтому Степан старался  не иметь дел с тем, чего не очень понимал. Много чего рассказывали,  про этот Шайтан рассказывали.
           Едет, как то мужик,  на станцию, а  ехать лесом , вёрст двадцать. Летом дело было, уже под вечер. Тут откуда не возьмись женщина на дорогу вышла. Нестарая ещё и стелет в колею платок, женский. Колеи глубокие , глина, не выехать. Расстелила  платок и исчезла, как и не было. Куда деваться, ехать то надо. Проехал по платку, оглянулся, а в колее девушка лежит. И кровяные слёзы по щекам катятся. Дня через три нашли его в лесу. Рассудком помутился. В колее, конечно, некого не было. Случилось это на самом деле или так, страшилка, какая то кто знает.
          


               
                МИТЯ

  А если точнее, то  Митя Удальцов. Удалая у него была, пожалуй, только фамилия. Сам же он был не высокого росточка, кривоногий, слегка прихрамывал. Зимой и летом ходил в телогрейке  наверно в ней и спал.   Отсидев свой срок в лагере, так и остался жить в посёлке при нём. Построил небольшой домик у самой реки, привёл женщину себе под стать, там вдвоём с бабкой обосновались. Место это называли Берлин. Говорят, что там, когда-то, был барак, где  жили немецкие пленные женщины.  Фронтовые телефонистки, связистки и прочий люд женского полу, без которого не одна война не обходиться, хотя в атаки они не ходили. К ним даже и охрану не приставили. Жили они тихо и очень не долго, скоро их отправили домой, в Германию.                Вот рядом с этим бараком Митя и построил себе домик,        баньку да сарай для скота. Жил он скромно, пил в меру, как сказал Неру, а жизнь приучила его не высовываться.  Работал то сторожем, то лесником, короче куда пошлют, там и работал. От работы не прятался, но и бегом на неё не бежал.  Все удивлялись, как он сподобился получить 58 статью. А получил очень даже просто. Жил  и работал Митя в колхозе.  Ещё до войны, работая на молотилке, изувечил кисть правой руки. Медицины, в ту пору, хорошей не было, впрочем, как не было и плохой. Поэтому  пальцы срослись,  как хотели. А получилось что – то вроде фиги.  То есть большой палец завернуло между указательным и средним. Вот через этот кукиш он, можно сказать, и пострадал. На фронт Митя, ясное дело, не попал, по этой же причине. В полицаи, тоже не годился. Так и крутился с фигой в кармане между коровником и свинарником. Правда и скота в них давно уже не было. Если это и было  пособничеством врагу, но каким-то пассивным,  скорее даже подневольным. А подвела его опять та же фига. Уже после войны приехал городской лектор. Собрали всех жителей деревни в недостроенном клубе, летом его строили, а зимой разбирали на дрова. При немцах пытались довести дело до конца, но не успели. Лектор  рассказывал о происках империализма, о том, что враг не дремлет и нужно быть всегда  начеку, проявлять бдительность. Другими словами обо всех непорядках сообщать куда следует. Говорил он громко, но не интересно и непонятно. И вот пристало  Мите  выйти, по нужде какой, или так, просто слушать надоело,  поднял он свою культю. Да так не удачно, речь шла об отце народов, о его заботе, заботу эту  Митя,  каждый день  собственной шкурой ощущал. Между тем  лектор продолжал -…так вот товарищи, враг не дремлет и вы должны и обязаны обо всех происках врага  незамедлительно сообщать куда следует. А в деревне после войны пять мужиков осталось. Так те иной раз по пьяни  несли такое,  что бабы не верили, да они и сами сумлеваться стали. А было ли?  Насмотрелись там, по заграницам.   
            И вот, значит, Митя руку те и поднял, да так не вовремя, культя указывала как раз на портрет вождя, над головой лектора. Может всё бы и обошлось, если бы в зале не захихикали, тот, было, подумал, что над ним смеются. Скосил глаз на ширинку, вроде, всё нормально. Плешь замаскировал,  взглянул на портрет вождя. И обомлел – вождь был как живой, он  с укором смотрел на лектора, крестьян и на всё это сборище.  На следующий день Митю, взяли под микитки и вот он уже на Воркуте,  уголь для страны,  кайлом, на гора выдаёт.
            Когда сил на добычу чёрного золота не осталось, его да ещё пару сотен  врагов народа - таких же доходяг,  переправили на Урал. На лёгкий труд -  валить лес. Откуда Митя и освободился. И вот теперь   сидит на   берегу реки с удочкой в руках и  рассуждает о превратностях судьбы. Года два с ними жил паренёк, лет семи - восьми, кто он и откуда никто не знал. Поговаривали, что родственник какой-то. Но на самом деле это был сын сокамерника. Митя на волю выходил раньше и тот попросил найти паренька и взять на время к себе.
                Было раннее утро, туман рассеялся. Красота. Журчит вода, звенят камешки на перекатах да нет-нет рыбка выскочит и опять тишина, только не клевало. Митя сидел на брёвнышке у самой воды. Поплавок замер и  не шевелился. Спички отсырели, дымили, воняли, но не загорались. Так и сидел, жевал папиросу, сплёвывал в воду и провожал взглядом уплывающие пузыри.
                Собрался, было уже домой идти, да передумал. Увидел,  посередине реки  плот плывёт. На нём мужик костерок развёл и тоже удочку в руках держит. В те года это было не редкое явление. Течение быстрое,  брёвна сплавляли всё лето, а  на плотах даже  коров, на продажу в город, переправляли.-  Левее, левее забирай – тот давай загребать, и прямо на камень.
       Утром на реке далеко слышно. Как этот мужичок вспоминал Митю, мать Мити и  душу его матери. Клёва то всё равно не было, а так хоть какое-то разнообразие. Чего ругаться то.             
         Вот  фамилия  Удальцов – красиво звучит, а жизнь не сложилась. Голодное детство, юность под немцем и лагеря от Воркуты до Урала.  Да и смерть какая-то нелепая.
       Его придавило снегом. В конце зимы, где-то  в марте, земля начинает  прогреваться, снег, в эту пору, нередко  скатывается с гор. Не очень большая глыба упала на Митю, но ему хватило. Когда подбежали люди, увидели кучу снега и руку, торчащую из неё.  Кому то  там, в  небе показывал он свою изувеченную кисть.