V. Поиск решений. Доктора и Чёкупила

Как-то раз нам с Мариной и малышкой выдался очень тяжелый день. Я впервые повела дочку в поликлинику, надо было проходить врачей для сада. Так как все приемные дети больше всего боятся возврата (и Марина не была исключением), их пугают любые походы в незнакомые места, поездки в гости, магазины. Они могут запаниковать при одном упоминании о поликлинике – слишком уж хорошо и крепко в памяти остаются эти длительные одинокие лежания  в боксах и в больницах. К тому же перед каждым переводом в другое заведение или передаче в семью дети тоже обязательно проходят обследование в стационаре. Поэтому  Марина внутренне очень беспокоилась перед поездкой, при этом внешне оставалась спокойной и веселой, так что ее внешнее спокойствие даже несколько обескураживало и удивляло.
Ее внутренняя тревога прорвалась, едва мы отошли от дома. Она вырвала свою руку из моей, свалилась на землю и наотрез отказалась вставать и двигаться дальше.  Предполагая, что это проявление страха, я попыталась успокоить ее, еще раз оббъяснив, куда и зачем мы едем и что после поликлиники мы сразу же все вместе поедем домой. Но Марина ничего не хотела слушать. Страх уже заглушил ее рассудок, она просто каталась из стороны в сторону и кричала изо всех сил. Нести ее на руках я не могла - в слинге у меня была малышка, а в руках пакет с медкартами и бутылочками-подгузниками.
- Марина, нам надо идти. Нас ждет врач.
- Я не могууууу!!!
Тогда я еще не знала, что нельзя говорить о том, что нас ждут или что мы опаздываем. Но это была привычная фраза, которой часто подгоняют детей, я попробовала и этот метод тоже – не сработало.
- Почему ты не можешь?
- Я устала!
- Мы еще не успели отойти от дома. Отчего ты устала?
- Я не могу больше идти…
Предел выносливости девочки мне тоже был еще не известен. Часто ее капризы я списывала на усталость, общее переутомление и отсутствие дневного сна. В этот раз мне пришла в голову мысль, что Марина просто не может идти в этом темпе.
- Ты не можешь идти так быстро?
- Да.
- Давай пойдем медленно, так как тебе будет удобно.
- Нет, понеси меня на ручках.
- Мариночка, я не могу тебя нести на ручках. А добираться нам очень далеко. Сначала пойдем пешком, потом поедем на автобусе, потом снова ножками. Целое путешествие! Давай руку, я тебе помогу, мы будем идти совсем медленно.
- Нет, не дам!!!
- Ты хочешь идти сама?
- Да!!! Ыыыыииииаааа…
Я поплелась нога за ногу по дорожке, время от времени оглядываясь. Марина снова каталась по земле и орала на всю округу. Доступные мне методы не действовали, надо было предпринять что-то неожиданное. Я вспомнила прием одной приемной мамы – спрятаться. Улучив момент, когда дочка меня не видела я зашла за дерево и начала наблюдать. Какое-то время Марина продолжала валяться и перекатываться с боку на бок, потом все же встала и побрела вперед. Она не спешила, шла, спотыкаясь на ровном месте, и ревела во весь голос. Девочка совершенно не пыталась меня догнать или найти, она просто шла куда глаза глядят. Когда Марина поравнялась со мной, я вышла, спокойно присела перед ней, заглянула в глаза и спокойно проговорила:
- Марина, мы с тобой идем к доктору. Он посмотрит, какая ты у меня хорошая и здоровая и выпишет справку, что тебе можно ходить в сад. Ты хочешь посещать садик, как брат?
- Да.
- В сад пускают только здоровых детей. Так что надо, чтобы доктор дал справку. Ты поняла?
- Да.
- А почему ты тогда вырываешься и падаешь на снег?
- У меня ножки болят. Я не могу идти.
- Сейчас у меня в слинге малышка, так что взять тебя на ручки смогу только дома, когда мы вместе вернемся. А сейчас надо потерпеть и дойти до автобуса. Но если у тебя так сильно болят ножки, то гулять сегодня не пойдем, посидим дома, пусть ножки отдохнут.
- Не, уже не болят. Пойдем гулять?
- Сначала покажемся доктору.
Мы уже опаздывали, очень опаздывали. Так что надо было торопиться. Пока мы ехали на автобусе, слезы высохли, и Марина снова выглядела спокойной. Но от автобусной остановки до поликлиники тоже надо было идти пешком километра два. Истерика с валяниями на дороге повторилась, только теперь это была уже оживленная улица с проезжей частью.  На этот раз Марина еще закатилась под припаркованную на обочине машину прямо в грязь и наотрез отказывалась оттуда вылезать. Эта истерика опять заняла у нас много времени. Я снова перепробовала все доступные мне методы: успокаивала, уговаривала, мотивировала, пыталась поднять, предложила отдохнуть и пойти очень медленным шагом. Я понимала, что она паникует и сопротивляется навязанным обстоятельствам любыми способами. Но мне-то надо было ее в конечном итоге привести к врачу! После безрезультатных попыток вытащить Марину из-под машины, я снова прошла немного вперед и остановилась, поджидая ее. И вновь меня удивило, насколько девочка себя странно вела. Она конечно громко и картинно плакала, но не оглядывалась, не искала меня глазами, не пыталась меня догнать, позвать, как это сделали бы домашние дети. Ее истерика была странной смесью внутреннего отчаяния и внешней театральности. Через время Марина вылезла из-под машины и просто побрела вперед, куда глаза глядят. Она не переживала, что она потеряется, что не знает куда идти и как найти дорогу домой. Она просто бесцельно брела вперед…  Видимо она уже смирилась с тем, что я ее «бросила» и шла возвращать, и теперь ей придется позаботиться о себе самой.
В поликлинику мы добрались, хоть и с огромным опозданием. Мне уже было понятно, что приезжать в сюда каждый раз ради посещения одного врача (только такие варианты выдавали терминал), мы не сможем, поэтому в тот день мы обошли еще шесть (!!!) врачей. К каждому просились без очереди, каждого уговаривали принять без записи, логопеда, работавшего во вторую смену, пришлось ждать два часа. Дети хотели кушать, и в перерыве мы отправились в магазин за перекусом и вкусняшками. Набирая с полок товар в корзину, я остановила взгляд на драже M&Ms. «Возьму себе, - подумала я, -  для успокоения нервов».
- Мама, а что это такое?
- Это мои антидепрессанты, - ответила я, засовывая драже себе в рюкзачок, чтобы на них никто не покушался.  Сунула и забыла.
Надо ли объяснять, что когда мы добирались домой, то у меня было только одно желание, лечь поперек дивана и притвориться пледом. Но пока мы добирались домой, настало время забирать сына из детсада. Он там очень скучал по мне и с и нетерпением ждал, когда можно будет вдоволь покапризничать, побегать от меня в раздевалке группы и покататься у меня на ручках и на шее по дороге домой.
Дома мои неугомонные дети, почуяв мою неспособность держать руку на пульсе, устроили трам-тарарам. Через время я удалилась в «тайную комнату» размышлять о насущном, в надежде, что хоть немного смогу посидеть спокойно. Но не тут-то было. Вдруг я услышала, что по паркету рассыпаются какие-то мелкие предметы, по звуку что-то типа бусин. И шлеп… шлеп… шлеп-шлеп.
- Дети, что у вас там рассыпалось? Убирайте скорее, малышка ползет! – крикнула я из-за двери.
Шлепшлепшлепшлеп!!!
- Марин, что это у тебя? - слышу приглушенный голос сына.
- Тихо, это мамины таблетки.
- Ты что их хочешь скушать?
- Тссс! Держи и тебе одну.
Неужели Марина добралась до таблеток? Все могло быть, у девочки была странная тяга ко всем лекарствам.
- А ну уберите немедленно таблетки на место. Это опасно! Дети, нельзя, чтобы они попали к малышке в руки!
Не дожидаясь беды, я пулей вылетела из туалета и увидела, что на полу рассыпаны разноцветные драже. Теперь было понятно, что за таблетки оказались в зоне доступа детей? О M&Ms я, конечно же, и думать забыла.
Ликвидировав опасность в зоне доступа малышки, я спросила у дочки:
- Марина, ты знаешь, что это такое?
- Мамины таблетки.
- Антидепрессанты.
- Да, таблетки такие.
- Ну, хорошо, пусть будут таблетки. А разве можно брать мамины таблетки?
- Мамины таблетки трогать нельзя.
Мне вдруг стало интересно, в какой момент рассыпались конфеты, выдав поступок дочери: сразу, когда Марина только разрывала упаковку или девочка уже успела полакомиться ими перед тем, как драже вывалились у нее из рук?
- Марина, а ты пробовала мамины таблетки?
- Мамины таблетки кушать нельзя.
- Это понятно, что нельзя. А ты успела их попробовать или нет.
- Нет, не успела.
- Точно не успела?
- Точно!
- Они красивые, правда?
- Да, красивые. Желтые, коричневые, голубые, зеленые и оранжевые.
- А какие самые вкусные?
- Коричневые…
Н-да, хорошо, что это бы ли все-таки не таблетки.
 
Еще как-то раз Марина случайно проговорилась о тайной инспекции моей сумки. Мы с детьми собирались все вместе отводить девочку на кружок в сад, я  к себе в сумку положила стандартный набор для малышки, а на дно засунула пакет с сушками, чтобы после занятий всех угостить.  Когда же я вышла в прихожую обуваться, то увидела, что рядом с сумкой на полу валяется упаковка влажных салфеток.
- Что вы интересного нашли у меня в сумке?
- Ничего! Мы не лазали к тебе в сумку!
- Точно?
- Да! К маме в сумку лазать нельзя!
- А почему тогда оттуда вывалились влажные салфетки?
- Она просто упала на пол, а салфетки взяли и вывалились. Я потом  твою сумку на банкетку снова поставила. Вот так.
Ну ладно, может я действительно салфетки положила просто рядом на банкетку. Сумка-то застегнута. Значит салфетки из нее сами вывалиться не могли.
Пришли мы в сад, переодели Марину для занятий.
- Мама, а когда мы будем сушки кушать?
- Какие сушки?
- Которые у тебя в сумке лежат.

Если инспектирование сумок по началу меня не очень волновало (за исключением тех случаев, когда девочка могла наткнуться там на реальные лекарства), то ее страх перед  поездками к врачам и другими выходами в общественные места вызывали беспокойство.  Невозможно весь период адаптации жить абсолютно замкнуто, не покидая дом. Помимо простого обхода врачей для сада Марине требовалось основательное медицинское обследование. Кроме этого часто возникала необходимость куда-нибудь ехать по делам: в опеку, паспортный стол, соцзащиту, к психологу, в магазин, -  и каждый раз девочка испытывала внутренний страх возврата, и никакие доводы рассудка не были способны его заглушить.  По ней никогда не было видно, что она боится. Напротив, она начинала вести себя вызывающе, демонстрировать непослушание, «сломанную логику», требовать наказания по любому поводу, и старалась нас затащить в замкнутый круг, чтобы избежать тревожащей ее поездки.
Что могло помочь в таких ситуациях? Вероятно, только время, много времени. Чем больше было переводов в ее жизни, тем больше потребуется времени на то, чтобы девочка поверила, что семья – это навсегда. И то, при каждом стрессе в жизни, ее подсознание будет отправлять ее в то раннее детство, когда она не знала ничего, кроме предательства. А сколько их будет в ее жизни?