Древняя история факультета компьютерных наук ВГУ

      Факультет компьютерных наук Воронежского государственного университета - отличный факультет: суперсоврнный, мощный, богатый, несомненно - украшение университета, несомненно - один из лучших в стране. Но как возникла сама идея создать такой инновационный факультет в классическом, а потому довольно консервативном университете?

   Естественно, я обращаюсь к сайту ФКН Но там история факультета излагается только со дня его основания. Но ведь это "новая история" ФКН. Ведь не может же быть, чтобы в один прекрасный день 1999 года ректору ВГУ доктору философских наук, специалисту в области истории философии Ивану Ивановичу Борисову ни с того ни с сего, вдруг пришла в голову мысль: а не создать ли мне факультет компьютерных наук? Нет, такая идея может родиться только в головах специалистов по наукам, которые позже стали называться компьютерными, долго вынашиваться, зреть, «овладевать массами», и, наконец, внедриться в головы высокого начальства. Эти совершенно необходимые этапы я и называю "древней историей" ФКН.

 И только объединив «новую» и «древняю» истории в одну и присоединив к ней прочие материалы сайта, можно говорить, что теперь мы кое-что знаем о ФКН. 
 
 А дальше я подумал: а не пролить ли мне самому немного света на эту пока еще темную часть истории факультета? Ведь я 27 лет прослужил на «праматерях» ФКН - кафедре электроники и на «отпочковавшейся» от нее и начавшей самостоятельное существование кафедре информационных систем, когда она еще была в составе физфака (теперь она - в составе ФКН).

Тем более что, как я теперь понимаю, эти 27 лет были лучшими в моей жизни: я был молод, была работа, от которой я получал огромное удовлетворение, были друзья, которых я искренне любил, был (простите за советский штамп) сплоченный коллектив, сама атмосфера на кафедрах была творческой, благожелательной и эдакой молодежной, жизнерадостной.
Тем более, что когда я стал пенсионером, то оказалось, что «на старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною».
Тем более, что я понял: «недаром многих лет свидетелем господь меня поставил и книжному искусству вразумил» (вразумил ли?).

И мне захотелось рассказать об этом славном минувшем, так сказать - воспеть его (я конечно понимаю, что к созданию ФКН прикладные математики тоже «руку приложили», но не могу же я петь за них).
               
 Итак, я работал в «пентагоне» - военном научно-исследовательском институте. В 1963 году в наш отдел по распределению прислали Вячеслава Григорьевича Хромых (Славу), и мы с ним подружились – боженька знал, с кем меня подружить. В 65 году Слава поступил в аспирантуру к заведующему кафедрой электроники ВГУ Федору Михайловичу Клементьеву и уговорил меня перейти работать на кафедру по хоздоговору.

 В это время Эдик Алгазинов - теперь он, разумеется, Эдуард Константинович, нынешний декан ФКН,  оканчивал университет. А потом его забрали в армию, и он прослужил год солдатом (представьте себе худенького в то время Алгазинова в больших кирзовых сапогах и с каской на голове,), а по возвращении на кафедру уже стал работать на ней. И это, мне кажется, единственная информация о нем, которой нет в интернете, то есть обратившись туда, вы узнает все о его карьере, научных интересах, о факультете, который он возглавил и привел в нынешнее состояние. Поэтому я о нем специально писать не буду, разве что упомяну в каких-то эпизодах.

С этого 1965 года, на мой взгляд, и начинается «древняя история» ФКН, а Хромых и Алгазинов – ее главные действующие лица.

                * * *
 

Кафедра электроники в свое время «отпочковалась» от кафедры радиофизики, которую возглавлял доцент Павел Михайлович Трифонов. О нем надо сказать несколько слов.

         Павел Михайлович изучал распространение радиоволн, и в том числе и при их отражениях от так называемых серебристых облаков. Серебристые облака представляют собой скопления ионизированных частиц в стратосфере и служат для радиоволн как бы отражателями, благодаря чему дальность радиосвязи существенно увеличивается. Но причину возникновения серебристых облаков, а, следовательно, время и место их появления и, соответственно, увеличения дальности радиосвязи, предсказывать тогда не могли. Павел Михайлович пытался решить этот вопрос и исследовал связь появления серебристых облаков с различными природными явлениями – с солнечными бурями, фазами луны, ураганами и так далее, для чего его сотрудники набирали соответствующую статистику. Наконец Павел Михайлович нашел, что имеется четкая пространственно-временная корреляция между появлением серебристых облаков и землетрясениями, написал статью и решил отправить ее в солидный научный журнал. Для этого требовалось одобрение Ученого совета. На том заседании Ученого Совета среди публики сидел и я. Когда Павел Михайлович доложился, встал один уважаемый заведующий кафедрой и в совершенно издевательской манере статью осмеял на том основании, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Павел Михайлович сник и статью не отослал.

Прошло лет 30 и вдруг я где-то читаю, что такой-то американский ученый выдвинут то ли на нобелевскую, то ли на какую другую премию за открытый им способ предсказания землетрясений. Суть способа состоит в следующем. Землетрясения происходят в местах разломов, когда тектонические плиты при их движении начинают давить друг на друга. При этом из-за пьезоэффекта в земле возникают колоссальные электрические токи, которые ионизируют воздух, и над этим местом возникают серебристые облака. А когда давление достигнет критического значения, происходит землетрясение. Таким образом, по появлению серебристых облаков можно судить о приближении землетрясения. То есть этот американец через много лет пришел к тем же выводам, что и Трифонов. Конечно, Павел Михайлович не объяснил причину появления серебристых облаков, как это сделал американец, хотя кто его знает, может, и объяснил бы, если бы продолжал свою работу дальше. Но так или иначе, а можно считать, что Павел Михайлович был несостоявшийся, при чем не по своей вине, нобелевский лауреат.

Сын Павла Михайловича Андрей Павлович Трифонов, теперь – зав кафедрой радиофизики - дипломник Хромых.
Кстати, о рождении самого физического факультета, кафедр радиофизики и электроники можно узнать из книги «Повесть о влюблённых» (на следующем после обложки листе написано, «влюбленных в физику») / И.И.Кесслер - Воронеж: - Воронежский государственный университет, 2003 /. Там, в частности, сказано: «Кафедра радиофизики своим рождением обязана прозорливости Марии Афанасьевны Левитской. В 1947 году по её инициативе в университете началась подготовка специалистов для радиопромышленности. Оборудования практически не было. М.А.Левитская связалась с президентом академии наук СССР С.И.Вавиловым, тот направил нас в ФИАН (Физический институт Академии наук СССР). В ноябре 1947 года я вместе с М.А.Левитской поехал в Москву к П.А.Черенкову, возглавлявшему тогда институт. Выслушав нашу просьбу, Черенков объяснил, где можно раздобыть необходимый нам форвакуумный насос. Разумеется, списанный. Но мы были рады и ему." Вспоминал сотрудник кафедры Вадим Сергеевич Зотов».
            Когда мы с Хроых пришли в университет, на кафедре было примерно 70 человек, из них человек 15 преподавателей и лаборантов, а остальные – хоздоговорники, то есть люди, работающие по хоздоговорам - зарплату они получали за счет проведения научно-исследовательских работ (НИР). Преподаватели тоже занимались НИР – на полставки. На кафедре был свой полигон, на котором стояло несколько радиолокационных и связных станций –их использовали для проведения НИР, на них проводились лабораторки со студентами, были прилично оснащенные студенческие лаборатории, научные лаборатории, комната для выполнения дипломных работ, была даже комната аспирантов – то есть это была, по тем временам, мощная и богатая кафедра. На кафедрн было три профессора на полставки – полковники, доктора наук из «пентагона» - Поздняк, Свиридов и Куликов, «старые кадры», служившие на кафедре со дня ее основания - доценты Киреев, Зотов, Будко и Кононков, остальное все была молодежь.

Федор Михайлович в полной мере обладал важной способностью руководителя - подбирать кадры: кафедра всегда работала успешно, царила хорошая рабочая атмосфера. Он был научным руководителем НИРов, выполняемых кафедрой (правда, одну крупную НИР вел Поздняк), но квалификация исполнителей была такова, что ему почти не приходилось вмешиваться в работу.

Вообще работали много, иной раз и по 10 -12 - 14 часов. Но и отдыху уделяли должное - кафедра жила полнокровной жизнью. Но об этом позже.

В УЧЕБНОМ ПЛАНЕ дело обстояло неплохо, студенты оценивали качество преподавания положительно. А каждый диплом представлял собой маленькую, но полноценную научно-исследовательскую работу, состоящую из теоретической и, как правило, экспериментальной части, руководители дипломников очень ответственно относились к работам и на защите волновались почти так же, как дипломники – плохая работа сильно снижала их авторитет. При этом работа должна была быть не только научно полноценной, но и оригинальной, интересной.
       
Пример. Дипломница Нина Валеева со своим руководителем «изобрели» глобальную мобильную связь. Дело происходило в конце 70-х годов. В то время мобильной связи в ее современном понимании еще не существовало, хотя в научной литературе и намечались некоторые ее контуры и в принципе было ясно, как ее строить. В Воронеже была единственная система подвижной связи «Алтай», которая обеспечивала связью в пределах города в основном милицию и скорую помощь, связь с другими городами осуществлялась через АТС по кабелю. Спутниковая связь существовала в зародышевом состоянии – она применялась в основном для военных целей, только пытались наладить телевизионное вещание через спутники. Перед Валеевой была поставлена задача - рассчитать основные параметры системы глобальной мобильной связи, причем приемопередатчик должен был размещаться в корпусе крупных наручных часов –это была «голубая мечта» руководителя. Валеева, исходя из размеров корпуса часов, определила, какие в него можно поместить батарейки, отсюда она нашла мощность передатчика. Затем она рассчитала, сколько должно быть спутников для покрытия жилых зон, как часто располагать базовые станции, прикинула основные экономические показатели и т.д и т.п. Разумеется, стоимость системы оказалась нереальной, но ведь ее и не собирались строить, был чисто академический интерес. На защите работа вызвала неподдельный интерес членов комиссии, а Валеевой поставили отлично. И тут я скромно замечу, что только в 2012 году в интернете я прочитал, что можно купить Pine от Neptune - смартфон в виде наручных часов.

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА. Вообще об успехах в науке судят по научным публикациям. Но публикаций сотрудников кафедры электроники мало. Это объясняется просто: кафедра, как и почти вся вузовская наука в те годы, работала на военных, и эти работы были секретными, а потому их нельзя было публиковать в общедоступной печати.

Тут надо сказать, о большом преимуществе нашей научной работы - ее тематику можно было выбирать в соответствии с научными интересами исполнителей (в отличии от отраслевых НИИ, где хочешь - не хочешь, а занимайся, чем прикажут). Это позволяло нам не чувствовать себя эдакими «поденщиками от науки» (кстати, будучи аспирантами, мы называли себя прапорщиками от науки), работать с большим интересом и даже удовольствием.

Раз в неделю на кафедре проводились научные семинары, а так как народ был незаурядный, то они были очень интересными и глубокими, на них рождалось много свежих идей, правда иногда идеи были завиральные, но их тут же хоронили. Семинары проходили очень живо. Заводилами обычно были Вадим Сергеевич Зотов и Владислав Николаевич Будко. Выглядело это так.

Кто-то докладывает свою идею. Вдруг «взрывается», допустим, Владислав Николаевич:
- Заправщик! Ты что, не читал работу Канавы-Таки-Не-Ямы «…»???!!!!!....
Разгорается спор. Через некоторое время «заправщиком» оказывается оппонент Вадима Сергеевича и т.д. и т.д.

На кафедре велось одновременно несколько НИР, научным руководителем которых был Клементьев: «электронщики» вели свои работы (Алгазинов, например, занимался лампами бегущей волны – ЛБВ, потом всякими транзисторами – они тогда только-только появились) - тут я не очень в курсе дела. Еще кто-то пытался измерять влажность сахара электронным способом, кто-то исследовал человека-оператора РЛС. А наша группа работала на военно-морской флот – защищала корабельные радиолокационные станции от взаимных помех или иными словами – решала проблему ЭМС (электромагнитной совместимости).

Несколько слов об этой проблеме. Дело в том, что когда несколько радиоэлектронных средств работают рядом – а на корабле их десятки - это радиолокационные, радионавигационные, связные и прочие станции -  то часть энергии каждого из передатчиков непременно попадает в «чужие» приемники и возникают так называемые взаимные помехи, которые сильно затрудняют работу. Нашей целью было свести вредное воздействие этих помех к приемлемому минимуму.

Кафедра давно занималась этой проблемой, но военные – наши заказчики – ее недооценивали, скудно платили, работа шла вяло. Но в 67 году нам «повезло»: грянула арабо-израильская «шестидневная война». Наши сразу же вывели Черноморский флот в Средиземное море и придвинули его к северным берегам Африки на помощь арабам. Естественно, для ведения боевых действий все радиосредства кораблей были переключены на частоты военного времени (в мирное время радиосредства у военных работают на радиочастотах мирного времени, для этих частот проблема ЭМС была в основном решена (в том числе и нами), радиочастоты военного времени были страшно засекречены и мы о проблеме ЭМС для этих частот ничего не знали – наверно этим делом кто-нибудь и занимался – не знаю). Короче говоря, как только на наших кораблях перешли на частоты военного времени, оказалось, что радиосредства настолько поражены взаимными помехами, что боеспособность флота существенно снизилась. Разразился большой скандал. Вот тут-то военные и схватились за голову – поняли, что проблему ЭМС надо решать принципиально, серьезно и основательно, и на нас как из рога изобилия посыпались средства, заграничное оборудование, были выделены корабли ЧФ для испытаний наших устройств, мы стали получать премии и т.д и т.п. Работа закипела.

Нашим заказчиком от моряков был НИИ, расположенный в Александровском дворце в Пушкине (бывшем Царском Селе). Внутри дворец представлял собой странное зрелище: в огромных высоченных парадных залах среди стен с лепными украшениями, ангелами, нарисованными на потолке и огромными зеркальными окнами, на драгоценном наборном паркете стояли замызганные лабораторные столы с приборами, какие-то неряшливые стеллажи, тянулись трубопроводы, пыльные гирлянды проводов и кабелей. Мы там часто бывали в командировках, причем командировки были длительные, и тогда мы жили в гостинице, оборудованной в дальнем крыле Екатерининского дворца – летней резиденции русских царей.

Как я уже говорил, испытания наших устройств проходили на боевых кораблях черноморского флота, и мы каждое лето подолгу жили в командировках в Севастополе. Замечательные были командировки: Севастополь сам по себе красив – он построен из местного розоватого камня и весь какой-то праздничный. В свободное время мы много купались, загорали, ездили на экскурсии в Феодосию, купаться на Херсонес, пару раз наблюдали парад на День военно-морского флота. А какие там были кафе с дарами моря, какое вино!  Периодически во время морских учений ходили в море на боевых кораблях испытывать наши устройства, остальное время испытания вели на кораблях, пришвартованных к причалу.

Мы обычно проводили испытания на большом противолодочном корабле (БПК) «Адмирал Головко». И вот однажды вечером, накануне похода, мы пошли в ресторан, и оказалось, что за соседним столиком командир «Адмирала» угощает командира подводной лодки (мы всех командиров уже знали в лицо). Мы невольно слышали их разговор и поняли, что завтра «Адмирал» должен обнаружить эту лодку, находящуюся на глубине, и условно потопить, а командиры обговаривают точное время и место, где лодка будет находиться. На следующий день сколько мы ни рыскали, лодку так и не нашли. Кроме того, производились стрельбы боевыми ракетами по мишени, находящейся в открытом море, и одна из ракет вдруг повернула в сторону Феодосии. Хорошо, что у нее сработал самоликвидатор.

Вообще боеготовность Черноморского флота довольно быстро стала вызывать сомнения. Круглое лето на всех кораблях полно гражданских – заводчане ремонтируют и настраивают технику, в основном сложную и новую – турбины, радиоаппаратуру, оптику, то есть как раз ту, от которой в первую очередь зависит боеготовность корабля. По нашим прикидкам, на флоте, по крайней мере на Черноморском, постоянно не работало или плохо работало процентов 40 – 60% сложной боевой техники.

Расскажу, как мы однажды не стали лауреатами государственной премии.
Делали систему защиты корабельных радиолокационных станций от взаимных помех, я был ответственным исполнителем. Сделали, получили несколько авторских свидетельств на изобретения, изготовили лабораторные макеты, испытали их в лаборатории, на кораблях у причала и во время учений, система была рекомендована к применению в ВМФ, получили акт о внедрении и передали материалы в КБ, которое должно было делать документацию для серийного производства. И вот во время очередной командировки к заказчику начальница отдела Аэлита Георгиевна вдруг говорит: «Валентин Георгиевич, мне кажется, что наша работа тянет на госпремию. Вы прикиньте списочек. В него должно входить не больше 12 (или 15 – не помню уже) человек». Разумеется, я был приятно удивлен, хотя и прекрасно понимал, что до премии ох как далеко – устройство должно быть изготовлено серийно, испытано в условиях, приближенных к боевым и т.д и т.п.

Приехав домой, мы стали прикидывать. Начали список с конца – включили исполнителей, которые внесли наибольший вклад, включили Хромых как научного руководителя (он тогда был заведующим кафедрой), проректора по науке университета Якова Александровича Угая (о нем смотреть в википедии), Аэлиту Георгиевну, главного инженера НИИ заказчика, и еще оставались свободные места. Я отправил список Аэлите Георгиевне, а когда приехал в командировку в следующий раз, то узнал, что по мере того, как список переходил к все более высокому начальству, оно вносило в него новых людей, а когда лимит превышался, нижних вычеркивало. Короче говоря, все исполнители были вычеркнуты из списка, зато включены какие-то заместители министров, еще какое-то начальство. В утешение нам потом выяснилось, что премию за нашу работу не присудили. Как мы узнали из достоверных источников, премии присуждались либо за совсем уж выдающиеся работы, за которые премию просто нельзя не присудить, либо, если работы равноценные, то присуждались тому из соискателей, у кого были более мощнее знакомства, связи, более «мохнатая рука». У наших заказчиков, наверно, рука была безволосая.

Проработав с морячками лет 12 – 15, мы резко сменили тематику и заказчика и стали заниматься военной сухопутной подвижной (мобильной) связью. Между прочим, нашим заказчиком было управление КГБ, возглавляемое генералом по фамилии Беда, одним из «героев» ГКЧП. Мы потом шутили, что работаем на КГБ, да случилась с нами беда. И тут получился некий прокол. Дело в том, что наш хитрый новый московский заказчик поручил выполнение совершенно одинаковых НИР нам и Воронежскому НИИ связи (ВНИИС), причем позаботился, чтобы оба исполнителя не знали, что у них есть «конкурент» - старый прием еще бериевских времен - реально систему должен был делать НИИ связи, мы же были нужны для того, чтобы контролировать ВНИИС - заказчик хотел быть уверенным, что система будет спроектирована на самом высоком уровне. Впоследствии выяснилось, что мы доставили ВНИИСу много неприятностей, когда находили более удачные решения и заказчик мог их «подсказать» ВНИИСу, а тому приходилось что-то переделывать. И мы и ВНИИС узнали о «конкуренции» только спустя несколько лет, и ВНИИС озлобился на нас.

Кстати, не могу не рассказать о кураторе от этого заказчика майоре Кассине. Он был моих лет или чуть старше, мы часто ездили друг к другу в командировки. И вот однажды в конце лета он приезжает, я его встречаю на вокзале, а Кассин мне говорит:
- Давай сначала заедем на базар, я куплю себе еды.
 Заехали на базар, там Кассин накупил полный портфель овощей: морковки, помидоров, огурцов, лука, капусты, и мы поехали в универ. В универе я взял из секретной библиотеки наш отчет, мы с ним заперлись в комнате и проработали часа три – до обеда. Я говорю:
- Пойдем в столовую.
Он отвечает:
- Нет, я здесь поем.
И начинает есть. Он съел огромное количество сырых овощей без хлеба. Он жевал и хрумкал минут тридцать. А я вынужден был сидеть с ним и наблюдать все это, потому что у нас секретная литература и я должен ее сторожить.
Когда он кончил есть, я его спросил, что это у него такое меню необычное. А он мне отвечает, что стал сыроедом и начал заниматься йогой. Он мне объяснил, что такое сыроедение, причем его глаза загорелись фанатическим огнем, а речь носила явно пропагандистский характер. Оказалось, что сыроедение – это что-то вроде религии, он мне даже показал журнал сыроедов. Особенно здорово, говорил он, если сыроедение соединяется с йогой, тогда человек становится совершенным как в духовном, так и в телесном плане.
Я спросил, как же строится его день? Он ответил, что просыпается в 6 часов и делает йоговские упражнения, выводящие из сна. Затем делает упражнения, вводящие в бег, бегает какое-то время, потом делает упражнения, выводящие из бега и вводящие в водные процедуры. Потом принимает холодный душ, делает упражнения, выводящие из водных процедур и вводящее в завтрак, завтракает своей сырой едой и т.д. и т.п. Он прекрасно себя чувствует, всегда бодр, чрезвычайно работоспособен.
Через некоторое время я приехал в командировку к Кассину. Когда я его увидел (он куда то торопился и мы только поздоровались), я испугался: Кассин был желтый, я подумал, что у него желтуха. У кого-то из сотрудников я спросил, что с Кассиным, и сотрудник мне с усмешкой ответил, что Кассин морковки объелся (в морковке – каротин, при передозировке он окрашивает человека в желтый цвет).
Через месяц Кассин очень тяжело заболел кокой-то не встречающейся в России тропической болезнью, которую подхватил от заморских фруктов. Когда же приехал к нам в следующий раз, то это уже был нормальный, не желтый, человек, мы с ним обедали в столовой, он не мог видеть сырых овощей и не делал ни вводящих, ни выводящих упражнений.
Вот так-то, не увлекайтесь чем-то слишком сильно и, я бы сказал, страстно.

Работали по этой теме вплоть до 1991 года, когда проклятый социализм кончился, военным перестали давать деньги на науку и всех хоздоговорников разогнали, ну и нас, конечно (по слухам, из университета в одночасье уволили 6000 научных работников).

 О МОИХ ТОВАРИЩАХ. Мне о кафедре электроники (затем, она «родила» кафедру информационных систем, так что мне даже трудно разделить во времени события – на какой из кафедр они происходили, возможно, я что-то и путаю) очень приятно вспоминать – такая там царила легкая, свободная атмосфера, хотя, конечно, не обходилось и без конфликтов, но они были редки и быстро забывались. Но ведь ее создавали люди, работавшие на кафедре. Обо всех невозможно поведать, расскажу о наиболее мне дорогих.
Моим большим другом был, как я уже говорил, Вячеслав Григорьевич Хромых (для нас, конечно, Слава). Он быстро защитил диссертацию на тему «Адаптивный прием сигналов» и вскоре стал научным руководителем НИР. Помимо научных способностей у него были и организаторские: он умел как-то незаметно и тактично так выстроить работу, что она всегда была успешной, выступить перед собранием, произвести впечатление на начальство и вообще был на кафедре неформальным лидером, а позже – и формальным.

   Помимо других НИР, кафедра много лет занимались проблемой ЭМС, но, когда в моду вошли лазеры, голография, Вячеслав Григорьевич инициировал работы по этой тематике и на кафедре появились лаборатории, оснащенные лазерами различных систем, оптикой. Это была не моя тема, я не в курсе, какой был выход был у этих работ, но они через несколько лет прекратились, наверно он к ним потерял интерес.
 
Тогда он пошел дальше.  Вячеслав Григорьевич был из крестьян, понимал в крестьянском труде, и главной его мечтой было сделать автоматический трактор, такой, чтобы сам пахал, без тракториста, потому что многочасовая работа тракториста на тяжелом тракторе, особенно при пахоте, в вони выхлопных газов, грохоте, тряске, пыли, под жарким солнцем – каторжная. И он заключил хоздоговор по этой тематике с автотракторным НИИ в Москве. Я в этой работе тоже не участвовал, занимался своей, но интересовался и был в курсе всех проблем.

Оказалось, что при работе тракторист допускает ошибку не более 5 сантиметров на километр пути, и из-за своей малой точности никакие известные методы радионавигации не подходили. Те, кто раньше занимался этой проблемой, пробовали под землей вдоль пути трактора прокладывать кабели, чтобы трактор держал курс, ориентируясь по сигналам, идущим по этим кабелям, но оказалось, что мыши грызут любую изоляцию. Другой не решаемой проблемой было измерение текущей скорости. Дело в том, что при езде по полю и большой нагрузке любое колесо или гусеница проскальзывают и ошибка накапливается. Другие методы измерения скорости тоже по каким-то причинам не подходили. Убедившись, что задача - не решается (автоматических тракторов нет и сейчас), наши «трактористы» начали заниматься тракторами, управляемыми по радио на расстоянии, которые, например, разгребают горячий шлак из доменной печи. Пара таких тракторов участвовала в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, хотя их радиоаппаратура и быстро вышла из строя из-за высокой радиации. Короче говоря, помучившись, и эту работу прекратили.

Когда появились более или менее компактные и дешевые вычислительные машины индивидуального пользования, Хромых почувствовал, что за ними будущее и стал понемногу перенацеливать народ на работы, так или иначе связанные с применением вычислительной техники. Мы сменили основного заказчика и стали заниматься военными системами подвижной связи, где было много программирования, моделирования. Народ на кафедре постепенно разделился на электронщиков и информационщиков.  Тогда Вячеслав Григорьевич принял, как у нас говорили, «твердое соломоново решение» и вышел с ходатайством к начальству о выделении из кафедры электроники кафедры информационных систем. Начальство его поддержало, и кафедра была образована, он ее возглавил.

Хромых характеризует такой эпизод. В кафедральном байдарочном походе мы расселись вокруг костра и собираемся ужинать. Устали как черти. Уже стемнело. И тут дежурные заявляют: «Хлеба нет». Нас охватывает тоска: ужинать без хлеба - не большое удовольствие. И вдруг Слава встает и молча идет в сторону костра, который светится в полукилометре - там другие туристы разбили бивак. Возвращается с буханкой. А ведь он – не дежурный, не самый молодой, и наконец он – наш завкафедрой.

Или еще. Как-то летом среди дня звонит мне Слава и просит приехать к нему помочь перевезти вещи на вокзал – он со своим московским приятелем собрался совершить байдарочный поход по северному Уралу. Я приехал. В квартире был полный кавардак, байдарка - упакована, а рюкзак – наполовину, и Слава туда что-то торопливо запихивал. Оказалось, что до отхода поезда меньше часа, а надо еще доупаковаться и навести в квартире минимальный порядок, а то придет Лия (Славина жена) и подвергнет нас, как выражался Слава, уничижительной критике. Когда все это сделали, до отхода поезда остаось что-то около получаса. Слава закинул на спину рюкзак, я - байдарку (они весили килограмм по сорок), и мы бегом помчались с пятого этажа вниз по лестнице, выбежали на улицу, проголосовали и, на наше счастье, быстро поймали машину. Сразу же рассчитались с шофером, объяснили ему ситуацию, он проникся и помчался, как на пожар. Когда остановились у входа на перрон, поезд тронулся. Судорожно надели поклажу и ринулись догонять свой вагон. Когда Слава вскакивал на подножку, проводница попыталась его не пустить, завязалась борьба, он поднажал и вдвинул ее аж из тамбура в проход вагона. Мгновенно скинул рюкзак и принял у меня байдарку – я уже бежал изо всех сил, еще чуть-чуть, и я бы отстал. Слава кинул байдарку в тамбур, а затем далеко высунулся из двери вагона, держась одной рукой за поручень (я хоть и прытко бежал, но уже на несколько метров отстал). Другую руку он вытянул вперед, сжав кулак и подняв вверх большой палец (жест, означающий «во как здорово»), на лице - довольная до беспредела улыбка 9 х 12. Он что-то кричал, но я за стуком колес не расслышал. Понял лишь, что от нашей авантюрной борьбы со временем он в полном восторге.

Хромых был несколько склонен к авантюрам. Когда кончился проклятый социализм и началась эйфория демократии, были назначены первые выборы в местные органы власти. Все к этому отнеслись очень серьезно, царило всеобщее возбуждение и ожидание чего-то хорошего. И как-то на кафедральном симпозиуме (так мы для конспирации называли корпоративчики) после бокала вина я предложил:
- Слава, ты у нас известный краснобай, давай мы тебя изберем в областную думу.
Все зашумели, поддерживая идею. Немного подумав, Слава сказал:
- А что, давайте.
Тут же организовали штаб, распределили роли. На следующий день нашли литературу о зарубежных предвыборных технологиях и начали действовать. На подкуп избирателей денег у нас не было, поэтому мы организовывали собрания, где выступал кандидат, выступали и мы. Мы говорили о Славе так хорошо, как не говорили о членах политбюро ЦК КПСС, и оказалось, что на избирателей это действует. И Славу избрали не только депутатом областной думы, но и председателем комитета по связи и коммуникациям. Мы очень радовались. И что же? Он месяца два походил на заседания, затем это ему надоела эта говорильня, и он прекратил свою политическую деятельность.
               
Другим моим близким другом был Варф – Владимир Михайлович Варфоломеев. Варф был очень обаятельный и добродушный человек, его все любили. В молодости Варф попал под трамвай, ему отрезало ногу ниже колена, и он ходил на протезе. Из-за малоподвижной жизни Варфик растолстел и весил за сто килограммов. Он всегда был спокоен и мудр.
Варф окончил кафедру теоретической физики, был большой умничка и вдобавок обладал редкой памятью, казалось, он знал все. Кто-то окрестил его кроссвордной молью: стоило по недомыслию оставить газету с кроссвордом на видном месте, как владелец газеты по возвращении находил кроссворд полностью разгаданным. Это, естественно, делал Варф.
У Варфа были золотые руки: он не только умел собрать экспериментальную установку и написать хороший теоретический отчет, но и починить часы или прибить каблук.

Варфик рассказывал, что на последнем курсе его послали на преддипломную практику в МГУ и в общежитии он жил в одной комнате с принцем какой-то маленькой африканской страны.  Разумеется, они быстро подружились (с Володей было невозможно было быстро не подружиться). Вместе с принцем жил его раб – молодой черный парень. Варф и принц спали на кроватях, а раб – на половичке у двери. По утрам раб рано вставал, ехал на метро в гараж и подгонял к подъезду общежития «мерседес» принца. Потом он готовил завтрак и с поклоном подавал его принцу и Варфу. Варфу было не по себе, он пытался заступиться за раба, но принц ему объяснил, что он (принц) может, если ему вздумается, даже съесть своего раба, может рабом угостить Варфа – такие в их стране порядки, и пусть Варф лучше не вмешивается в дела государства Умбо-Юмбо. После завтрака раб отвозил принца на «мерсе» к девкам или еще куда-нибудь поразвлечься, а сам с Варфом ехал на метро в МГУ заниматься. То есть учился раб, а как там устраивался принц, Варфу не известно, хотя они что-то иногда лопотали по-своему вроде бы на темы учебы. Под конец принц захотел подарить Варфу перстень с бриллиантом чуть ли не с куриное яйцо величиной, но у Варфа нашелся благовидный предлог отказаться – у него были ручищи размером с БСЛДЧ (для тех, кто не знает, БСЛДЧ на армейском языке значит Большая Саперная Лопата с Деревянным Черенком), так что перстень на палец не мог налезть по определению.

О добродушии Варфа свидетельствует такой случай. В походе вечером мы сидим у костра. Душно, и Варф - без рубашки. Вдруг я вижу, что на груди у него сидит комар и брюхо у комара на глазах раздувается от Варфиной крови. Я говорю:
= Варф, сгони комара.
А он отвечает:
- Это не комар, а комариха, а я женщин не бью. И вообще, пусть покушает, небось голодная.
 И дождался, пока комариха напилась крови и сама улетела.

Об остальных моих товарищах я мог бы написать много, но боюсь, памяти компьютера не хватит, поэтому ограничусь самыми короткими заметками.

Руководителем моей дипломной работы был доцент Юрий Иванович Китаев – один из способнейших людей, каких я встречал. Он, например, в уме брал с трудом берущиеся интегралы и мгновенно выдавал ответ. Юрий Иванович был очень изобретателен.
 
Например, уже перейдя во ВНИИС, он сходу нашел временное решение насущной проблемы института по оцифровке чертежей. В то время сканеры большого формата были практически недоступны, так как стоили безумно дорого, причем в долларах, которых не было. Юрий Иванович решил эту задачу при помощи ручного сканера (он помещался в ладони и им надо было водить по сканируемому объекту), кульмана, к пантографу которого сканер крепился, двух шаговых двигателей, пары микропроцессоров и эластичных тросиков. И все это можно было купить за тоненькую пачечку «деревянных» рублей.

Муж и жена Володя и Зоя Енины, оба Ивановичи.
Володя как-то очень быстро все осваивал. Например, когда появились микропроцессоры, он по-быстрому их освоил и в небольшой НИР для завода «Электроприбор» быстро-быстро сконструировал автомат для проверки и настройки бомбоприцелов, выпускаемых заводом. Там быстро сделали несколько таких автоматов, заменив тем самым труд высококвалифицированных настройщиков и сэконоив много-много денег. А мы быстро-быстро получили свой гонорар, и не очень обрадовались, поскольку эта работенка была для нас так, халтурка.

Зоя была «антеннщицей». Если в НИР был пункт, так или иначе связанный с антеннами, всякими там э.м. полями и т.п., то можно было быть уверенными, Зоя все сделает, как надо.

Когда Володя Дурденко (это сейчас он Андреевич, профессор, полковник в отставке) был на кафедре юным МНСом, я и он стали чемпионами области по парусному спорту, выступая на моей яхточке. Кроме того, он стал известным исполнителем авторских песен. В Воронеже Володя собирает полные залы своих почитателей, когда выступает в доме актера или архитектора. В Москве он иногда выступает в концертном зале имени Чайковского, я его видел по центральному телевидению в передаче, посвященной памяти Булата Окуджавы. Еще он прославился тем, что в одном из наших походов (о них - позже) после целого дня гребли на байдарке, когда мы, голодные, как черти, сели у костра за ужин, он съел тридцать картошек, правда некрупных.

Анатолий Михайлович Бобрешов стал профессором, деканом физфака и завкафедрой электроники. Аллочка (она была настолько мила, что так ее называли со студенческих времен, а сейчас она Алла Дмитриевна) Коробова - зам Бобрешова по вечернему отделению. Она осчастливила Женю (Евгения Алексеевича) Хромых, нашего специалиста по лазерам, выйдя за него замуж. Про Женю Хромых. В процессе выполнения НИР он собрал установку, которая, как оказалось, позволяла проверять очки, в которых у нас ходила чуть ли не половина народа. И выяснилось, что значительная часть очков, сделанных на заказ по рецепту врача, выполнена неправильно: то межцентровое расстояние отличается на несколько миллиметров, то оптические оси смотрят куда-то в сторону, даже у детских очков, то есть очки еще больше портят зрение. И, движимые гражданским чувством, мы устроили скандал: пошли в городской комитет народного контроля (был тогда такой страшный орган) и пожаловались. Нечастные воронежские магазины «Оптика» подверглись всяческим проверкам и ревизиям и, наконец, стали выпускать нормальные очки, в чем мы потом не раз убеждались.

Вадим Сергеевич Зотов и Владислав Николаевич Будко были старше нас и пользовались большим уважением.

Из наиболее экзотических работ Вадима Сергеевича вспоминаются следующие. Когда ж/д стала переходить на электротягу, встал вопрос, не возникает ли вредное для пассажиров э/м поле при скольжении токоприемника электровоза по контактному проводу. Вадим Сергеевич занимался этой работой и ходили слухи, что он на полном ходу лазил по крыше электровоза, проводя измерения.
Другая работа была такова. В пору всеобщего умопомрачения (я еще буду говорить об этом) военные решили, что летающие тарелки летят к нам с востока, и организовали оплачиваемую и оснащенную всяческими приборами экспедицию на Дальний Восток. Вадим Сергеевич участвовал в ней. Каковы результаты экспедиции – покрыто тайной.
А еще Вадим Сергеевич был мастером спорта по дальней радиосвязи – он сконструировал и собрал приемопередатчик и связывался с радиолюбителями по всему миру. Радиолюбителем оказался и король Непала, с ним у Вадима Сергеевича завязались приятельские отношения, и они несколько лет переписывались.

 Суть большой работы которой руководил Владислав Николаевич (его «правой рукой» была Зинаида Андреевна Костина), состояла в следующем. Когда наши собирались полететь на Луну, возник вопрос, а как на земле на экране радиолокатора будет видно то, что там, на Луне, происходит. Владислав Николаевич сконструировал имитаторы радиолокационных отметок и помех, отобрал группу сотрудников и студентов с хорошим зрением, набрал статистику и выработал соответствующие рекомендации. Результаты удовлетворили заказчика – «пентагон». Жалко, что наши не слетали на Луну.

Валентина Степановна (Валя) Миронова, наша переводчица, сейчас ходит вверх ногам – она живет на той стороне шарика - в Канаде. Валюша нам жалуется по скайпу, что в Канаде - канадский диалект английского языка (а какой же еще?), она понимает смысл всего, что говорят, но их шутки до нее как-то не доходят, не кажутся удачными, а ее юмор не доходит до канадцев. И вообще английский юмор тупой, на кафедре шутили значительно лучше.
А еще она защищала честь кафедры на лыжах.

 Лира Александровна (Лира) Якунина была ленинградка. Она привила нам культуру пития.
Как-то она принесла на работу книжку великого кулинара Похлебкина «Чай». Мы полистали ее, и когда кто-то поехал в Москву в командировку, то зашел в магазин «Чай - кофе» в Столешниковом переулке и купил хороший чай. Мы заварили его по всем правилам и убедились, что чай – это великолепный бодрящий напиток, а мы до этого пили подкрашенную кипяченую воду. С тех пор мы пили «правильный» чай, между прочим из специально приобретенных фарфоровых чашек. То же было и с кофе. Лира принесла книжку Похлебкина «Кофе», и мы стали жарить сырые зерна (в муфельной печи), молоть их, приготовлять любимые смеси разных видов кофе, купили джезвы и т.д. и т.д. Потом мы, конечно, обленились и стали пить чай в пакетиках и растворимый кофе.


Неразлучные аспиранты и непременные участники университетской «Весны» Сережа Зуев (Сергей Алексеевич, сейчас он доцент ФКН) и Володя Чулюков (Владимир Алексеевич, ныне – профессор пединститута), энергичные, веселые, хулиганистые и вечно голодные, прославились тем, что на кафедральных симпозиумах (так мы для конспирации называли корпоративчики) первыми подбирались к накрытому столу и быстр съедали всю закуску, а нам потом приходилось выпивать «на сухую». Был даже случай, когда кто-то гнался за Зуевым, чтобы отнять у него куриную ногу, а тот убегал и на бегу ее доедал.

Конец 80 - начало 90 годов были временем некоего всеобщего умопомрачения. Когда после советского запрета на информацию о всяких загадочных явлениях вдруг появилась возможность говорить о них, началась какая-то вакханалия. СМИ наполнились всякой чертовней – снежными человеками, Бермудскими треугольниками, НЛО, экстрасенсорикой, парапсихологией, прохиндеи – лекторы стали ездить по городам и весям и читать соответствующие лекции и т. д. и т.п. Военные решили, что НЛО летят к нам с востока и организовали экспедицию на Дальний Восток, в которой участвовал Вадим Сергеевич. Она была настолько секретной, что Вадим ничего никому не рассказал о ее результатах. Володя Грибанов поехал в экспедицию куда-то в дремучие горы на место, где много раз видели снежных человеков, НЛО. Он потом рассказывал, что ничего такого они там не заметили, только один раз дочка Марины Попович ночью стала вдруг вылезать из палатки – ей послышался чей-то зов. Володя объяснял галлюцинации тем, что в том месте сливаются две горные реки и стоит страшный грохот, в спектре которого присутствуют ультранизкие частоты, которые и вызывают умопомрачение.

Как-то Сережа Зуев читает на доске объявлений, что в такой-то аудитории во столько-то приезжий лектор читает лекцию о нумерологии. Подходит наш декан Кавецкий и тоже читает. Оборачивается к Сереже и говорит:
- Сергей Алексеевич, эти лекторы уже до чертиков надоели. Сходи на лекцию, послушай и разоблачи его, во всяком случае попробуй смазать впечатление.
Сережа пошел на лекцию. Лектор говорил: ведь не случайно длина ребра пирамиды Хеопса, выраженная в миллиметрах, равна расстоянию от Земли до Луны, выраженной в саженях, и объяснял это проделками инопланетян, или что-то в этом роде. Говорил еще много разной чепухи. Когда пришла пора задавать вопросы, Сережа поднял руку и спросил лектора:
- Как вы можете объяснить, что время прихода Киевского поезда - семь сорок - совпадает с названием еврейской песни и стоимостью бутылки грузинского ординарного коньяка? 
В зале раздался сдержанный смех и задание декана было выполнено.

           Юные аспиранты отличались не только хорошим аппетитом и остроумием, но и инициативой и волей к победе.

Однако прежде – небольшое отступление. Дело в том, что мне хотелось показать, как на кафедре электроники зарождалась сама идея заняться вычислительной техникой и тем, что теперь называют компьютерными науками, но я начисто забыл подробности. И тут мне помог Сережа Зуев, который по моей просьбе прислал свои воспоминания на эту тему, за что я ему благодарен. В результате получилось вот что.
             До начала 80-х годов, если надо было что-то посчитать, то обращались к услугам вычислительного центра (ВЦ). А это – страшная морока: надо было   занимать очередь к девочкам, которые на перфораторах пробивают дырочки в перфолентах, а позже – в перфокартах, проверять, в тех ли местах они их пробили, заклеивать лишние или самому аккуратненько прорезать вручную правильные, а если ошибок слишком много -  идти и ругаться, чтобы переделали всю ленту или карту, опять проверять и т.д. Потом занимать очередь на машину, а быстродействие машин – всего несколько тысяч операций в секунду, так что очередь тянется ужасно медленно – пользователей то много, машины и назывались многопользовательскими. Потом, посмотрев результат, убедиться, что сам допустил ошибку в программе и начинать все по новой …… (здесь меня надо запикать). А еще существовал термин «машинное время», и в кусочки его надо было втиснуться …….
И вдруг в конце семидесятых – начале восьмидесятых наступает эра ЭВМ индивидуального пользования, или, как тогда говорили – микро-ЭВМ, твое машинное время растягивается до бесконечности, про очереди можно забыть и вообще не ходить на ВЦ. И «вычислять» не только то, что позарез необходимо, а и то, что хочется, то есть удовлетворять свои самые извращенные научные интересы.
Наших аспирантов как наскипидарили, особенно Сережу Зуева. Они к тому времени из иностранной литературы знали почти все о микропроцессорах, микро-ЭВМ, микропрограммировании и мечтали собрать или приобрести что-нибудь подобное Intel 4004, 8080; Motorola 6800, 68000; AMD 2004; Atari, LSI11-03.
И «вдруг» оказалось, что у нас под носом, в Воронеже, завод «Процессор» выпускает микро-ЭВМ «Электроника-60». Разумеется, через пару месяцев новёхонькая «Электроника-60М» уже стояла в одной из лабораторий кафедры. В приобретении этого жутко дефицитного «товара» в столь короткое время нам здорово помог наш мощный «блат»: почти все начальство «Процессора» и НПО «Электроника» (крупнейшее в отрасли научно-производственное объединение, выпускающее, в том числе и для «Процессора», транзисторы, микросхемы, большие интегральные схемы и т.п.) кончало нашу кафедру. Ее кончал главный инженер «Процессора» Евгений Борисович (среди друзей - ЕБ) Соловей, да еще мы и ВЦ, где раньше работал ЕБ, совместно выполняли НИР с моряками и вместе ездили в командировки в Севастополь, в общем он был всем нам друг; кафедру кончал Кузнецов, зам Соловья и брат нашего инженера Володи Кузнецова. Я был в приятельских отношениях с главным инженером НПО «Электроника» Стасом Булгаковым и т.д.
 Может быть не очень кстати, но из моей памяти просто рвется картина, иллюстрирующая нравы того времени – времени всеобщего дефицита. Я встретил на Проспекте Революции, возле ЦУМа, жену Стаса, выбирающуюся из огромной клубящейся толпы, на шее у нее висело ожерелье из рулонов туалетной бумаги, нанизанных на веревочку. Ее лицо выражало счастье и гордость, одежда – в некотором беспорядке. Толпа была – очередь за дефицитной тогда туалетной бумагой, которую нельзя было продавать в магазинах, так как толпа смела бы все прилавки, поэтому бумагу продавали на улицах. А ведь Стас – Герой социалистического труда, в каком-то смысле – гордость города.
Потом на кафедре появился комплекс 15ВУМС-28-025 — микро-ЭВМ в исполнении 15ВМ-16-004 (он на фото). Это была по тем временам совсем серьезная машина. А на цветной дисплей Электроники-85 приходили полюбоваться люди с других кафедр. В конце концов пришлось выселить кладовую и там организовать собственный как бы ВЦ.
Итак, вычислительная техника вошла в жизнь кафедры и сразу же нашла своих апологетов. Сережа Зуев обучил желающих работе на машинах (они еще не назывались компьютерами) и те приобрели вкус к программированию. Так, Александр Павлович Толстобров, теперь - директор департамента ВГУ, доцент ФКН, написал программу «Клава» для тренировки в работе с клавиатурой микро-ЭВМ, Вадим Фертиков – тогда еще студент 3 курса, а теперь – доцент ФКН - программу тренировки радиотелеграфиста по приёму и передаче сообщений азбукой Морзе; Чулюков - программу управления автоматизированным трактором, Нина Николаевна Мымрикова, ныне – профессор кафедры электроники, специализированную программу БПФ (быстрое преобразование Фурье) и т.д.
Дальше Зуев объединил наши ЭВМ в локальную вычислительную сеть, и его опыт пригодился при выполнении наших хоздоговорных НИР.
А потом Юрий Иванович Китаев создал курс «Архитектура микро-ЭВМ», который базировался на описании архитектуры «Электроники-60М». А потом Владислав Николаевич Будко стал вести курс по изучению микропрограммирования. И пошло – поехало.
Вот так в недрах классической кафедры электроники формировались и накапливались знания о новых подходах в технологии микропрограммирования в частности и компьютерных наук вообще, и физфак послужил одним из центров роста инноваций. Впрочем, не в первый, и, надеюсь, не в последний раз. Как и ФКН, который вполне может стать родоначальником, например, факультета квантовых компьютеров.