Барин нас рассудит

Днями Коленьке Станкевичу исполнилось бы двести три года. Именно так, Коленькой, именовал его в записке удеревскому старосте отец , предводитель Бирюченского уездного дворянства, когда сообщал о приезде сына в село . Предупреждал, чтобы прятали удеревских девок. Ибо с Коленькой обычно к родным осинам приезжала целая ватага его дружков – гуляк и бражников.
Я вообще удивляюсь живости интереса к этому малосодержательному персонажу былого. Кто вообще сказал, что Николай Станкевич – философ и поэт? Вы пытались читать его «Россию будущего»? Чего он напророчил, «отыскивая пропавшие после 1825 года пути мысли»?
Да ничего. Смесь вершкового гегельянства и умозрений Грановского. Вещание истин с колокольни сытого дворянского сынка , дохнувшего европейской отравы
Он вообще был баловень жизни. Когда я читаю современные работы о Станкевиче, бываю на посвященном ему фестивале «Удеревский листопад», я понимаю, что речь тут идет о некоем идеале, несостоявшемся властителе умов. Продолжается советская традиция восхваления тех исторических личностей, кого разрешил восхвалить Сталин. Вот как записали в учебники, что Белинский и Станкевич – это наши люди, так они и остаются бронзовыми идолами. Хотя попробуйте непредвзято прочесть ту же переписку Белинского с Гоголем. Откровенный бред нёс в ней неистовый Виссарион! А ведь во всех вузах именно этот бред учили, как классику литературной критики
То же и наш Коленька. Родился в семье предводителя Бирюченского уездного дворянства, потомок гонористых шляхтичей. Их фамильный двухэтажный особняк и поныне украшает бывшую Дворянскую улицу. В Удеревке Коленька не жил, вопреки утверждениям современных историков, а лишь , повзрослев, бывал наездами. Ну, это когда девок прятали.
Учился по лучшему разряду, на прихоти денег всегда хватало. Потому в Москве к богатому студенту всегда липло много сомнительного люда. Здесь его и приметил почти нищий и отвергнутый обществом историк Тимофей Грановский. Грановский только что вернулся из Европ, весь пропитанный духом немецкой философии. Россию и её народ он в грош не ставил, и в своем духе стал накачивать и Коленьку.
И очень скоро Коленька влюбился в Германию и Гегеля, хотя и со слов старшего товарища. И его мечтой тоже стали Европы. Вот с таким идейным багажом «философ и поэт" Станкевич стал сочинять свои труды по "путям мысли". Конечно, в николаевской России всякое неказенное слово считалось революцией и крамолой. Потому и молва о «кружке Станкевича» пошла, как о прогрессивном явлении.
Коленька не знал и не любил русского народа. Он не знал, но любил некий туманный, скорее – немецкий народ, который возводил в идеал. В русский народ, в Удеревку, он приезжал с Грановским и ватажниками бражничать, стрелять по курам и ловить девок.
В немецкий народ он поехал в поисках истины. И там умер.
…На прошлых выходных в Мухо-Удеревке по казенным телефонограммам казенно опять собрались представители казенной интеллигенции, казенно прочитали доклады «К очередной годовщине со дня ождения эстета, философа и поэта Николая Станкевича».
Чёрт возьми!
И ведь никто не поднимется и не скажет: «Да, Николаю Владимировичу Станкевичу исполнилось двести три года. И это здорово, что мы чтим память настоящего русского барина, избалованного и властного – типичного представителя старого николаевского дворянства. На его примере можно восстановить и изучать время и уклад нашего прошлого, ведь иных дворян , вместе с памятью о них, мы сами извели под корень. И спасибо, хоть что-то осталось. А философия тут и не ночевала. Разве что в разновидности шляхтецкого гонора»
А на «Листопаде» пусть звучит Кольцов. Именно его слушали тут Коленька и его гости, пия мозельское под рябчика и бросая в сочинителя обглоданные кости….