Л. Толич Сиреневый туман Часть I Гл. 1

        представляет
роман Людмилы Толич САГА О МАЦКЕВИЧАХ
 


 Светлой памяти Марии Мацкевич
 посвящается...

                Часть I


                СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН


               
                ***

   Славная весна благоухала повсюду. Май выдался жарким, и Поленька с трудом успевала присматривать за тремя шустрыми ребятишками – барыня была на сносях и ожидала четвертого ребенка.Молодой матери шел двадцать седьмой год, но она все же страшилась родов.

   Третий ребенок появился на свет очень крупным; младенец – мальчик – весил около десяти фунтов, эдакий богатырь! Поленька предчувствовала, что теперь родится девочка; и носила она легко, и живот был маленьким.

   В самом деле, так и случилось: 23 мая, в канун Троицы, в семье Мацкевичей родилась дочь. Владимир Матвеевич отслужил благодарственный молебен, а отец Тихон при крещении дал новорожденной имя Мария.
   
   В первые часы после родов Поленька лежала в кабинете мужа на широкой кушетке, приспособленной для такого события заранее, и мысленно благодарила Пресвятую Богородицу за благополучное разрешение.

   Она вспомнила, как впервые увидела своего Володечку в доме двоюродной тетки, взявшей ее, круглую сироту, на воспитание. Как Володечка, статный красавец и умница, пожертвовал карьерой ревизораи, возможно, всем своим будущим, ради брака с пятнадцатилетней сиротой-бесприданницей, католичкой к тому же, наскоро испросил благословения у тетки и обвенчался немедля, увезя ее из Варшавы снежной, морозной зимой в неведомую Волынь.
   
   Господь, очевидно, не зря дал окрепнуть юной супруге Мацкевича – уж слишком хрупкой была Поленька, лишь спустя шесть лет, в двадцать один год, она стала матерью – родила старшую, Елизавету, ребенка ангельской красоты...

   “Матерь Божья, царица Небесная, – шептала Поленька, – благодарю Тебя за милостивое Твое покровительство…” – и счастливые слезы текли по ее побледневшим щекам. В кабинет, допущенный к роженице акушером, вошел сияющий супруг:

   – Родная моя, слава Богу, благодарю тебя, дорогая! Девочка, какое счастье! Я куплю тебе беличью шубку, непременно, как обещал… – он осыпал поцелуями ее руки, а потом нежно поцеловал жену в губы.

   Поистине, Господь милостив, если подарил ему столько сокровищ: жену-красавицу, чудных деточек! Достаток в семье: теперь жалованье повысят до девяноста пяти рублей в месяц.“Как только Поленька окрепнет – немедленно уедем из Теофиполя. Сниму в Каменец-Подольском новый дом с садом, и еще чтобы был свой выезд, экипаж обязательно…” – так размышлял счастливый отец семейства в то чудное майское утро.

   И представьте, мечты почти что сбылись.
   Ну, разве покупку беличьей шубки пришлось отложить…



                Глава первая


   В канун Рождества Христова 1901 года, на Святой вечер, Владимир Матвеевич возвращался из церкви под руку с Лизонькой – старшей дочерью, а впереди шли Женя, Витя и Манечка, энергично жестикулируя и обсуждая что-то невероятно потешное. Голоса и смех детей радовали его, в преддверии рождественских праздников глава семьи пребывал в хорошем расположении духа.
   
   Да и каким иным могло быть его настроение, если дела на службе продвигались недурно, и они с Поленькой и детьми благополучно переехали в Каменец-Подольский, о чем мечтали давно: ведь детей нужно было учить в гимназии. Старших вообще не мешало бы свозить в Киев, показать достопримечательности Древней Руси; взрастить, так сказать, гордость за свое Отечество в юных пламенных сердцах...

   Но при мыслях о Киеве Владимир Матвеевич слегка нахмурился:
   не хотелось ему такой чудный Святой вечер омрачать воспоминаниями
   давнего и горестного расставания с родовым гнездом.

   Он согнал морщинки с широкого лба и улыбнулся. Витя и Маня кубарем катились под горку, повалившись в снег якобы случайно. С визгом “куча мала!” к ним присоединился серьезный не по годам Женя, и лишь старшая дочь чинно шла рядом с отцом, тихонько хихикая в кружевной платочек и едва сдерживая свое желание порезвиться вместе с младшими.
   
   – Это что такое?! – сурово окликнул ребятишек Владимир Матвеевич, но тут же охнул и громко расхохотался, потому что сам поскользнулся на раскатанной ледяной дорожке, не удержался на ногах и хлопнулся в обнимку с Лизонькой к ребятишкам в сугроб.
   
   Весело заходили Рождественские праздники.
    – Ох, уж и достанется нам от матери! – постращал он вовсю расшалившихся сыновей, молодецки вскакивая и отряхивая добротное бобриковое пальто от легкого скрипучего снега.

   Добрейшая Поленька, Паулина Лукьяновна, хлопотала в это вечернее время дома возле уставленного постными блюдами праздничного стола. Католическое ее вероисповедание позволяло не ходить в церковь с мужем и детьми в канун православного Рождества Христова, и Поленька, так до конца жизни не разобравшись в тонкостях религиозного раскола, втайне даже радовалась тому, что может в Сочельник спокойно приготовляться к ужину.

   С утепленной мансарды, где детям оборудовали мастерскую – “комнату для труда”, держась за лакированные перила, по деревянной лестнице со ступеньки на ступеньку осторожно спускался пятилетний Павлушка, таща за собой длинную бумажную гирлянду, собственноручно склеенную из чудесных ажурных розеток, вырезанных из цветной сжатой бумаги его старшими сестрами и братьями.
   
   – Мамочка, красиво получилось, правда? – спрашивал Павлик, заглядывая матери в лицо своими грустными серо-голубыми – фамильными! – очами Мацкевичей.
   – Очень красиво, деточка. Сложи все на ломберный столик. Мы украсим гирляндой комнату завтра, когда придет отец Георгий освящать пищу.
   – А сегодня нельзя? – умоляюще потянул ее за рукав Павлик.
   – Нельзя, деточка, – Паулина Лукьяновна погладила по головке сыночка, который лицом прижался к ее необъятному животу.

  Уже семь месяцев она носила под сердцем дитя и молила Господа даровать ему жизнь, а ей – легкое разрешение родами. Несколькими годами раньше, во время родов, ребенок умер и сами роды протекали трудно. “Матерь Божья, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!” – мысленно произнесла Поленька слова любимой молитвы, перекрестившись на небольшую икону, хранимую в семье как зеницу ока, чудом сохранившуюся после пожара в родовом поместье Писемских, выгоревшем дотла во время крестьянских бунтов под Варшавой.
   
  Она подумала, что именно в этот вечер Пречистая Дева мучилась, как самая обыкновенная женщина: так же кричала от боли и так же радовалась потом, увидев своего первенца, познав святые материнские муки и ни с чем не сравнимое счастье.
   
  “Ах, Боже мой! Да ведь все детки наши умны и красивы. Женечка… чертами лица похож на меня, да и характером мягок, хотя и смел в то же время отчаянно – защитник старшей сестре и младшим деткам. Витя – тот вылитый Мацкевич, рыцарь, вулкан, на месте минуты не удержать. А Манечка – пчелка трудолюбивая, помощница моя ненаглядная... Вот и Павлушенька, – она нежно гладила по голове сына, присев ненадолго на край кушетки, – характер проявляет. Упорный и трудолюбивый, как отец, растет...” – она невольно прислушалась к детской: там, на попечении няни, спала самая меньшая, белокурая Юленька.

  Мысли ее переметнулись к рубежной дате: как-никак новый век на дворе. За окном пуржило, и Поленька с тревогой взглянула на стенные часы с тяжелыми подвесными гирями в виде медных еловых шишек. Вот-вот пробьет половину шестого. Стемнело быстро, хотя от искристого снега вечер казался волшебным, прозрачно-голубым. На крыльце послышался шум.
  – Ну же, поторапливайтесь, друзья мои, с первой звездочкой – всем за стол! С праздником, дорогая!
   
  Сняв в прихожей пальто, Владимир Матвеевич заключил в распростертые объятья смущенную Поленьку. Она почему-то всегда смущалась, когда супруг проявлял к ней нежность так бурно.
  – С праздником, Володечка! – отвечала она, трижды целуясь с мужем, крестя и целуя всех своих деток, по очереди подходивших к ней. – Ах, Витя, Витя, ты весь взмок, переодень скорей рубашку и садись к столу, – погрозила она пальцем зачинщику всяческих проказ.
  – Мамочка, как тебе помогать? – сияя глазами и разрумяненным личиком, спрашивала Манечка, кружась вокруг нарядного стола и поправляя вышитые гладью салфетки.
  – Вот я какую длинную кишку сам склеил! – ожидая очередной порции заслуженных похвал, тянул за рукав отца Павлик.
   
  “Господи! За что мне такое счастье? – со слезами на глазах радовалась Поленька. – Чудные детки, Володечка – мой дорогой, мой любимый (храни его Бог!), – какой прекрасный отец и семьянин! Слава тебе, Господи! – она истово перекрестилась и добавила свое непременное: – Матерь Божья, Пресвятая Дева Богородица, спаси и сохрани нас всех!..”

  Наконец все уселись за раздвижной дубовый стол, покрытый белоснежной крахмальной скатертью с ручными прошвами по кромкам, уставленный постными блюдами: ароматным борщом с маленькими «ушками» – вареничками особой формы с белыми грибами, затем с обоих краев стола помещались на тарелках обычные вареники, похожие на полумесяцы, залепленные оборочками по краям, с картошечкой, и «треуголки» с капусткой, в салатнике круглой горкой выпукло красовался винегрет в веночке из зеленой петрушки, в селедочнице едва поместилась малосольная стерлядь под маринованным луком, жареные окуньки один к одному вверх спинками топорщились в рыбной зеленоватой лодочке, в берестяных корзинках – пирожки с разной начинкой, на блюдцах - чернослив в меду, цукаты и марципаны, а центр украшали, как и положено в Сочельник, главные блюда –  «голодная» кутья с орешками, маком и сахаром в серебряной чаше, да узвар с грушами в вазе попроще, из столового фарфора.

  - Ну-ка Витя, – с улыбкой обратился Владимир Матвеевич к сыну, – сосчитай нас, да не промахнись!
  Был такой обычай в семье – если за столом не хватает родных до четного числа – звать гостя с улицы. Первого встречного, как говорится. Считалось, что случайный гость – к удаче и счастью в доме. И вот Витя пересчитывает братьев и сестер, себя тоже не забыл, плюс родителей, нянечку… а повариха домой ушла пораньше – праздник заходит!

  - Папа, папа! Пора гостя звать – нас всего девять! – радостно объявляет Витя.
  А гость-то, как известно, непременно волшебником окажется. Ведь Сочельник же!

  На улице метель занялась, запуржило, завихрило снежинками, но радостно и торопливо отец стал собираться. Вдруг – стук в дверь. И стоит на пороге почтальон! Весь в снегу, даже усы и брови белы от инея. Поздоровался, с праздником поздравляет и подает хозяину письмо.

  Только Владимир Матвеевич берет его за руку, ведет в дом, помогает раздеться (а шинелишка у почтальона совсем худая, потертая, большие руки замерзли, даже посинели…). Почтальон засмущался, отказываться стал, однако уговорили его, усадили за стол, накормили ужином. Он быстро поглотал еду, засуетился и стал откланиваться. Владимир Матвеевич вынес куртку свою форменную на цигейке, да с каракулевым воротником, – ему, волостному инспектору, как раз новую выдали в связи со служебным повышением, так он прежнюю, совсем почти не изношенную, почтальону на плечи и накинул.

  - Это вам, – говорит, – к  Рождеству подарок от чистого сердца. И не возражайте, милейший, не обижайте нас всех.
  Манечка и Витя в карманы куртки конфет, пряников и орехов насовали, да еще Паулина Лукьяновна пакет завернула с собой взять. У почтальона, оказывается, девять деточек было, и жена очень болела. Поблагодарил он нежданных благодетелей и заплакал от радости.

  - Век за всю вашу семью молиться буду, Ваше превосходительство, - сказал он инспектору, прижимая руку к сердцу.
  - Ну будет, будет, братец, – смутился Владимир Матвеевич, – ничего же такого не сделал я для тебя. Да и вечер сегодня особенный, чай сам Господь у дверей наших стоит и стучит… Иди с Богом, пусть жена твоя поправляется…

  Ушел разносчик писем, а Манюся расплакалась – жалко ей стало бедных деточек замерзшего почтальона, да и его самого, который в мороз и всякую непогоду целыми днями ходит от дома к дому с тяжелой сумкой на плече…  Что ж поделать? Надо бы куколку свою его дочке отдать, ну да ничего, в другой раз непременно отдам, - подумала она, на том и утешилась. 

  Так с первой звездочкой заходило Рождество 1901 года,
  Рождество нового двадцатого века, в котором суждено было
  прожить жизнь Марии Мацкевич, ее детям и внукам,
  а также родиться правнукам древнего рода Мацкевичей*…

  ______________
   *Русский дворянский род Мацкевичей литовского герба “Махвич”
   происходил от крещенного в православную веру витебского воеводы
   Михаила Мацкевича, высочайше пожалованного Государем Императором
   титулом потомственного дворянина в 1669 году за военные заслуги
   перед Российским Отечеством.

   Начало века Владимир Матвеевич встречал в приподнятом настроении духа. Недавно он получил повышение по службе и значительную прибавку к жалованью. Можно было присматривать собственный дом. Правда, должного достатка в семье еще не было, но все же небольшую усадебку он уже лелеял в своих мечтах где-нибудь на Подзамчье, поближе к Турецкому мосту, с великолепным видом на водопады и старинную крепость.
   
   Главе семьи хотелось как-нибудь по особенному отметить первое Рождество ХХ века, и вот что он придумал. Когда гости уселись за освященный стол, украшенный гирляндой из пышных бумажных цветов и ажурных розеток, с фаршированным поросенком посередине и блюдами прозрачного холодца, уставленный горками домашних солений в глубоких тарелках, множеством нарезанных окороков, сальтисонов и колбас, с пирогами и кулебяками – всего того, о чем в рождественский пост и помышлять было грешно, Владимир Матвеевич заговорщицки спрятался за штору и стал поджидать у входа Поленьку с кутьей, налитой в парадную вазу из севрского фарфора.

   Едва Поленька ступила на порог с заветной вазой, которую всегда вносила к столу сама, над ухом у нее раздался выстрел... Это был холостой выстрел из старинного кремниевого пистолета. Салют в честь Нового Века. Только Поленька от неожиданности выронила парадную вазу из рук, и освященная кутья, перемешавшись с осколками драгоценного фарфора, обрызгала гостей... Маленькую неприятность замяли, да и кутьи варилось вдосталь, так что есть – не переесть, всем хватило, но...
   
   Ох, как корил себя за оплошность Владимир Матвеевич, как винился перед Поленькой, от испуга все прислушивавшейся к своему живоносному животу. Как боялся, что невольно навредил любимой жене и не родившемуся еще ребенку... Впрочем, все обошлось. Роды произошли в срок и не были осложнены сверх меры.

   Однако праздничный салют, прогремевший в Рождество 1901 года, сделался предвестником таких тяжких грядущих испытаний, какие и в горячечном бреду не могли никому привидеться. До самых последних дней их с лихвой хватило на все мракобесное столетие, последнее, кстати, во втором тысячелетии от Рождества Христова.

  Но в тот тихий заснеженный Святой вечер, залитый серебристым светом звездного неба, все были счастливы и ожидали только добрых и радостных перемен…

********************
Продолжение следует