Глава I Постоялый двор

          Окрылённый свободой, северный ветер продолжает своё стремительное путешествие по просторам Гипербореи. Быстро пересекая Белое море, он попадает в самую загадочную и пугающую часть материка – Зарипейскую Гиперборею, разделённую на пустынную Тартарию, устрашающую весь мир властвующими там тёмными силами, и цветущую Биармию, царство природы, в чьих густых лесах скрываются волшебные зеленокожие девы – биармии. Ветер, как хозяин осматривающий свои владения, идёт дальше по этим неведомым для людей землям, не особо различая, где тёмная сторона, а где светлая – для него всё едино: шуршать зелёной листвой деревьев или задувать песком обглоданные кости мертвецов.

          Преодолев большие расстояния, северный ветер встречает очередное препятствие, куда более массивное, чем на Морозном полуострове, – великий хребет Рипейских гор, простирающийся с востока на запад от Белого до Бедового моря и, словно ударом меча, разрубающий материк на две части, образуя естественную границу между Зарипейской и Южной Гипербореей. Такие высокие и протяжённые горы, тысячелетиями стоящие здесь грозной стеной, ветер преодолевает уже с большим трудом, переходя в вертикальные вихри и течения, но всё-таки находит другие пути через моря и немногочисленные перевалы, среди которых самым широким и, пожалуй, главным во всей горной цепи является перевал Кощеевы Ворота. Сквозь этот горный проход ветер с невероятной скоростью врывается в долину реки Смородины и, разветвляясь на многочисленные воздушные потоки, расходится по территориям Поморья и Лукоморья.

          Таким вот образом, пройдя ещё дальше на юг, ветер достигает одного из волшебных чудес Родномира – гигантского Древа Жизни, чьи корни уходят глубоко в планетарную кору и по легенде охватывают весь материк, могучий ствол возвышается над землёй, а верхушки ветвей упираются в небо, олицетворяя собой три сферы мироздания.

          В 3174 лето до г. л. (до гиперборейского летоисчисления) в тени кроны Древа был основан один из старейших городов Гипербореи – Доброград, ставший важнейшим религиозным центром, городом волхвов, чародеев, астрологов, учёных и алхимиков. В 1228 лето по г. л. в Доброграде зарождается новая религия – Светомирство, а в 1007 лето по и. л. (имперское летоисчисление) (2713 лето по г. л.) церковь Светомира создаёт орден Диаконов – военно-монашескую организацию, в обязанности которой входят: защита паломников, контроль за чародеями, обучение послушников науке и магии, борьба с колдунами, ведьмами и существами, пришедшими из другого измерения – Зазеркалья.
 
          К западу от Доброграда в нескольких верстах от реки Смородины располагалась небольшая деревушка – Леля. Это было типичное, ничем не примечательное крестьянское селение лукоморцев: деревянные избы, несколько десятков дворов, огороды и хлева со скотиной. По долине к реке спускались поля зерновых культур, где ежедневно трудились крестьяне, а с противоположной стороны зеленели кормовые луга, и сверкал на солнце небольшой пруд, на берегах которого в несколько рядов были выстроены искусственные ульи доброградских мерцающих пчёл, разводившихся в гнёздах на кроне Древа и разлетавшихся по всей округе; их мёд считался волшебным и славился своими целебными свойствами. Оканчивались луга стеной густого леса, который, словно оборонительный частокол, упирающийся своими концами в берега реки, широкой дугой огибал окрестные деревенские территории.

          Сквозь деревню проходила старая мощённая дорога, берущая своё начало от твердимирского тракта и доходящая до берега реки, где находилась паромная переправа и пограничный пост – за рекой уже начинались земли Берзитского царства, а вдали на противоположном склоне долины в хорошую погоду можно было различить город Невзор, куда часто с урожаем на продажу отправлялись местные жители.

          Главной достопримечательною Лели и излюбленным местом для посиделок у сельчан был постоялый двор Василия Берендея, расположенный на окраине села у дороги. Это был большой двухэтажный дом с широким двором, конюшней, где стояли сменные жеребцы для гонцов и царских почтовых карет, и кузницей, где путешественники могли подковать своих лошадей.

          Переступив через порог, гость окунался сначала в душистый аромат мёда и только потом попадал в прямоугольный зал с маленькими столиками по углам и тремя длинными дубовыми столами в центре, которые, казалось, можно было сдвинуть с места только силой нескольких крепких мужчин; в другом конце зала находилась небольшая трактирная стойка, за которой разливались медовые напитки и пиво. Выпив и поужинав в зале, посетитель поднимался по лестнице на второй этаж, где его ждала на выбор одна из четырёх небольших гостевых комнат, правда, довольно скудно обставленных мебелью, но человека, проскакавшего сотню вёрст за день, очевидно, интересовала только мягкая кровать и крепкий сон.
 
          Шла осень 1416 лета, время сбора урожая. В деревне от зари до заката шла напряженная работа в полях, а когда солнце скрывалось за горизонтом, уставшие крестьяне разбредались по домам или наведывались в постоялый двор Берендея, где за кружкой хмельного мёда между ними велись застольные беседы. Главным распространителем новостей и сплетен был сам Берендей, получавший новости от проезжающих гонцов и часто ездивший в Ильяград, поэтому бывший в курсе всех последних событий в мире.

          В один из вечеров, когда после долгого рабочего дня в зале постоялого двора собралось человек пятнадцать отдыхающих крестьян, Берендей, разливая у стойки напитки, с улыбкой обратился к гостям, желая поделиться недавно полученным известием:

          – Слышали новость? Один из гонцов, проезжавших с депешами в Невзор, рассказал, что у императора Нордгарда пропала дочь… Похищена! Борейград сейчас гудит, как опрокинутый улей. Даже не представляю, что там сейчас происходит. Говорят, император поднял всю свою многочисленную армию и флот, грозится покарать похитителей и обещает награду в тридцать тысяч златников тому, кто сообщит о местонахождении великой княжны.

          Берендей замолчал и с хитрой усмешкой стал наблюдать за реакцией гостей, чей ежемесячный заработок составлял двадцать пять лукоморских червонцев. Для любого обеспеченного жителя Ильяграда, имевшего стабильный годовой доход, это была неслыханная сумма, а что говорить о бедных провинциальных крестьянах, которые, очевидно, никогда в жизни не увидят столько денег, но тем не менее помечтать им никто не запрещал.
 
          – Ничего себе! – воскликнул один из молодых крестьян, всплеснув руками. – Это же целое состояние! Вот бы мне эти деньги, купил бы себе боярский титул и восседал бы в думе, ходил бы в золоте и разъезжал в карете по Ильяграду. Ох и навёл бы я там порядок…

          – Ну-с, ваше благородие, – с сарказмом произнёс другой, пожилой мужчина с крупной родинкой на щеке, обращаясь к первому, – для начала наведите порядок у себя в свинарнике. Воняет дюже!

          По залу пробежала лёгкая волна смеха.
 
          – Что, уже и помечтать нельзя? – возмутился первый, недовольно фыркнул и приложился к кружке с медовым напитком синего цвета, который при встряске начинал блестеть.

          – А ведь он прав! – подхватил третий, крестьянин с пышной бородой, тоже находясь под воздействием слабоалкогольного напитка. – Представьте, что кто-нибудь из нас обнаружит великую княжну и моментально станет богачом.
 
          – Ага, – продолжал язвить человек с родинкой, – вот прям сейчас откроется дверь и к нам войдёт императорская дочка. Друзья мои, вы пьяны! Возможно, кому-нибудь повезёт, но только не в нашей глуши. Василий Петрович, – обратился он к Берендею, – расскажите лучше, что там в Южном Поморье творится? Мне кажется, что это более важная для нас тема. Вдруг границу перекроют, тогда торговля с Невзором прервётся.

          – Что я могу сказать нового? – ответил вопросом Берендей, деловито пожав плечами и разведя в стороны мясистые руки. – В Берзитском государстве продолжает идти гражданская война между царём и его младшим братом. Соратники цесаревича Бореслава захватили Акамир и всё побережье Южного Поморья, а царь Воислав закрепился в Миронграде и собирает там войско. Такая вот семейная ссора, которая переросла в полноценную войну.

          – А наши чего молчат в Ильяграде? – последовал следующий вопрос от другого крестьянина. – Наш-то государь Дмитрий Александрович дружен был всегда с ныне покойным берзитским царём.

          – Обсудив все возможные варианты, в Ильяграде решили пока не вмешиваться во внутренние дела соседнего государства, – ответил Берендей с важным видом человека, который якобы хорошо разбирается в политике, – но разрешили иноземным наёмникам, которых берёт на службу царь Воислав, проходить по территории Лукоморья.

          – О, видал я этих наёмников на переправе! – проворчал недовольно человек с родинкой. – Ильмены, северяне, вантиты и наши лукоморцы… Рожи разбойничьи у всех, того гляди оставят без последнего гроша.

          – Чего у тебя брать-то, старик? – рассмеялся крестьянин с пышной бородой. – Потную холщовую рубаху?

          По залу вновь прокатился смех.

          Берендей хотел вставить своё слово и даже открыл для этого рот, но внезапно его перебил топот копыт и громкие голоса людей, доносившиеся с улицы. Все присутствующие в зале переглянулись, и каждому стало интересно, кто же прибыл ко двору, но никто не решался выйти.

          – Славий! – закричал Берендей, зовя своего помощника. – Славий, нечистый тебя побери! Где ты? Иди, встречай новых гостей.

          – Иду я, иду, – послышался недовольный голос из кухни, и оттуда вышел высокий голубоглазый юноша лет семнадцати с коротко стриженными светло-русыми волосами; на нём была надета белая рубашка, почерневшая от грязи и копоти, потёртые коричневые штаны с несколькими заплатками, обуви на нём не было.

          Здесь стоит сделать небольшое отступление и рассказать предысторию этого молодого человека, который, безусловно, сыграет немаловажную роль в дальнейшем повествовании.

          Славий был сиротой, никогда не знавшим своих родителей, и все своё детство он провёл в одном из приютов Острограда, куда попал ещё в младенчестве. С ранних лет он имел тягу к труду и знаниям, поэтому быстрее других научился читать и писать, но добиться большего в обучении ему мешал непокорный и временами непредсказуемый характер, из-за которого он часто вступал в противоречия с преподавателями и воспитателями.

          В возрасте десяти лет Славий был взят, хотя правильнее сказать – куплен под опекунство Василием Берендеем, гостившем у родственников в Острограде и посетившем с благородной целью сиротский приют. Хозяин постоялого двора, не сдерживая слёз, всегда рассказывал о том, как он искренне пожалел бедного мальчика и принял его к себе под крыло, чтобы стать для него настоящей семьей, но на самом деле всё было куда более прозаично: Берендею нужен был бесплатный и неприхотливый в еде трудолюбивый помощник; – и худощавый жилистый мальчишка показался ему лучшим кандидатом на эту роль. Но Берендей не принял во внимание непростой характер Славия и в дальнейшем часто жалел о своём выборе, когда между ними вспыхивали конфликты, но несмотря на это, повзрослевший мальчик исправно трудился на своего опекуна, выполняя работу конюха, кузнеца, рыбака, охотника, пастуха, повара, уборщика и просто исполняя разные поручения.

          Ещё одним камнем преткновения между опекуном и подопечным стали неожиданно проявившиеся у юноши чародейские способности: причиной тому было нахождение деревни Лели в энергетическом поле Древа Жизни, где чаще рождаются дети чародеи и открываются скрытые способности у обычных людей.

          Выйдя во двор, Славий, при свете горящего на столбе фонаря, вокруг которого кружила стая мотыльков, увидел группу из семи всадников – хорошо вооруженных карабинеров. В воздухе стоял запах конского пота, что говорило об усталости животных и о долгом пути, который всадникам пришлось преодолеть за прошедший день. С первого взгляда стало ясно, что эти военные не лукоморцы, а наёмники-иноземцы, направляющиеся в Берзитское царство; острые глаза Славия также заметили на рукавах их серых мундиров выделяющийся синий квадрат Сваргмира – герб северных гиперборейцев.

          Почти все всадники спешились и ставили лошадей в стойла к заполненным кормушкам, кроме одного подростка, который единственный продолжал сидеть в седле и смотреть куда-то вдаль. Славий решил, что у него застряла нога в стремени и поспешил на помощь, подойдя ближе и взявшись за его левый сапог. Сидящий в седле молодой северянин вздрогнул, почувствовав неожиданное прикосновение, и с испуганным видом повернул голову, встретившись взглядом со Славием.

          – Привет, – без лишних церемоний поздоровался сирота, пытаясь рассмотреть подростка, но у того лицо было скрыто в тени капюшона и только сверху немного выглядывала небольшая прядь рыжевато-русых волос.

          Внезапно раздался свист плети и сильным ударом кнута Славию рассекло кожу на правом запястье: один из всадников, увидев, что беспризорник подошел к их молодому соратнику, поспешил вмешаться таким вот неожиданным образом.

          – Отойди в сторону, отребье! – закричал он и ударом ноги в живот опрокинул Славия спиной на землю.

          Юноша не проронил ни звука, распластавшись в пыли и схватившись за раненное запястье, лишь его голубые глаза гневно впились взором в обидчика: пожилого наёмника с внешностью аристократа северянина с гладко зачёсанными назад волосами с проседью и элегантно постриженной бородкой.

          Наёмник замахнулся, чтобы ещё раз ударить Славия кнутом, но его остановил тонкий умоляющий голос подростка, который сидел в седле:

          – Найрад, прошу вас, не делайте этого!

          – Как скажешь, Росий, – с надменным видом произнёс северянин, и рука с плетью опустилась. – Незачем нам мараться об эту грязь, – добавил он и, посмотрев уничижительно на Славия, отвернулся.

          – Ох, он вам навредил?! – лопоча выбежал на улицу Берендей.  – Простите, дорогие гости, такого больше не повторится! Проходите, пожалуйста, проходите!

          – Ах ты, негодник! – рявкнул он сердито на сироту. – Пошел прочь отсюда в свой сарай!   

          Славий молча поднялся на ноги и, презрительно ухмыльнувшись опекуну, побрёл в сторону сарая, находящегося сразу за конюшней, но напоследок через плечо он бросил взгляд на юношу в капюшоне, который, как ему показалось, смотрел на него с сожалением.

          Когда подопечный удалился, Берендей провёл наёмников в зал и стал усаживать их за центральный стол, специально освобождённый для них. Хозяин постоялого двора всегда чуял монету, и сейчас он понимал, что может неплохо заработать денег, поэтому не прекращал с заискивающей улыбкой обхаживать новых гостей, совсем забыв о предыдущих, которые расселись по сторонам и с любопытством глазели на иноземцев.

          – Чего желаете на ужин? – не замолкая говорил Берендей. – Жаренную курицу с квашенной капустой? Видемирские котлеты с картофельным пюре? Утка, фаршированная яблоками? Свежая уха или борщ? Есть много разных закусок и салатов. А что желаете выпить? Невзорское пиво, доброградский сбитень? У меня есть превосходное терренское вино из самой Атлантиды.

          – Неси всё, – коротко ответил Найрад, присаживаясь во главе стола и положив рядом с собой бархатный кошель полный монет.

          – А нас он так не угощает, – перешептывался с соседом пожилой крестьянин с родинкой. – Ишь ты, вина дорогого заморского для них нашел, а нам пиво водой разбавляет.

          При виде пузатого мешочка с деньгами, у Берендея жадно загорелись глаза, и он готов был отплясывать от счастья, но нужно было выполнять пожелание гостей. Он быстрым шагом направился на кухню, где потребовал от кухарки Марфы Егоровны поскорее приготовить все названные выше блюда.

          – Я одна не справлюсь, – произнесла женщина, услышав запросы хозяина и разведя руками. – Где Славий?

          – Этот негодник посмел напасть на одного из гостей, – раздраженно ответил Берендей, – и я прогнал его... Ладно, Марфа, сейчас схожу за ним, а ты пока для аппетита подай иноземцам в нескольких кувшинах того недорогого лияградского вина.

          Закончив свою речь, Берендей вышел через заднюю дверь и отправился к сараю, у которого были настежь распахнуты ворота. Славий находился на месте: он лежал на стогу сена, положив ладони под затылок, и, под пение сверчков, наблюдал за звёздным небом, а у его ног, свернувшись калачиком, спала собака: тиверская овчарка. Рана на его запястье необъяснимым образом зажила, но разгадка этой тайны будет дана позже.

          – Славий, отправляйся живо на кухню! – закричал приказным тоном Берендей. – Марфе нужно помочь в готовке.

          – А вот хрен вам! – ответил юноша с пренебрежением и, не отрывая взгляда от звёзд, показал опекуну кукиш. – Сами кормите этих севимперцев.

          – Что?! – вскрикнул хозяин двора, негодуя от наглости подопечного. – Как ты смеешь? Я оставлю тебя без еды на два дня!

          – Ну и хорошо, сами жрите свои помои, – продолжал дерзить юноша.

          Славий был непреклонен, и Берендей хорошо знал, что грубостью переубедить его в такие моменты было невозможно, поэтому опекун сменил тактику и стал более добрее.

          – Славий, прошу тебя, – умоляюще произнёс он, казалось, чуть не плача, – мы должны угодить этим гостям, чтобы хорошо заработать. Обещаю, что дам тебе завтра денег. Пожалей бедную Марфу Егоровну, она уже немолода, чтобы всё успеть одна.

          – Хорошо, я помогу, – наконец, согласился юноша, поднявшись со стога, – но только ради Марфы Егоровны. Ратмир, спи дальше, – добавил он, погладив собаку, которая приподняла голову и заскулила.

          – Великолепно! – воскликнул Берендей, просияв от счастья. – Отправляйся на кухню, а я пойду к гостям.

          Опекун и подопечный разошлись в разные стороны, и Славий, обладавший не только хорошим зрением, но и слухом, услышал в темноте злобное ворчание удаляющегося Берендея:

          – Этот проклятый мальчишка завтра у меня попляшет: исполосую всю спину розгами, чтобы знал, как хамить старшим.

          Юноша лишь усмехнулся и, плюнув вслед опекуну, отправился на кухню.

          Пока Берендей уговаривал Славия, в зале постоялого двора появилось новое лицо – диакон, одетый в традиционную длинную чёрную монашескую робу с капюшоном. Он спросил о хозяине, а затем присел за один из столиков. С его приходом, наёмники, которые до этого громко обсуждали прошедший в пути день, затихли и стали молча попивать из бокалов вино, ожидая, когда ужин будет готов.

          Крестьяне постепенно расходились по домам, осталось только несколько самых любопытных, продолжавших следить за иноземцами.

          Спустя несколько минут в зал вернулся Берендей, который был сильно удивлён и насторожен появлением диакона, и надеялся, что он здесь просто проездом, как и наёмники.

          – Здравствуйте, ваше благовестие, – обратился хозяин двора к диакону, уже не так рьяно и обходительно, как было ранее с северянами, – вы у нас проездом из Доброграда? Не желаете отужинать?

          – Да, я прибыл из Доброграда, – ответил диакон хриплым голосом, сняв капюшон. – Принесите мне тарелку гречневой каши и стакан чистой воды.

          – Хорошо, – кивнул Берендей и, отвернувшись, поморщился. Слово «прибыл» выбивало его из душевного равновесия.

          Когда диакон скинул капюшон, на него устремились взоры наёмников и оставшихся крестьян: ему было на вид лет тридцать пять, он был среднего телосложения и имел очень яркие правильные мужские черты лица, большие глаза и прямой остропольский нос. Как и большинство диаконов, он носил бороду и длинные распущенные до плеч волосы, золотисто-пшеничного цвета. Несмотря на яркую, можно сказать, благородную внешность, на лице у диакона был заметен оттенок необъяснимой печали.

          Пока иноземцы глазели на диакона, сидящего за соседним столом, один из них сам стал объектом наблюдения, но теперь уже со стороны Славия, который, промелькнув в проёме кухонной двери, остановился, увидев того самого подростка, из-за которого получил плетью по запястью. Теперь он мог разглядеть без капюшона незнакомца, который почему-то его заинтересовал, и он не мог понять в чём причина.

          Молодой северянин был чуть ниже среднего роста и худощавого телосложения, что выделяло его среди плотных и рослых товарищей. Кроме постриженных рыжевато-русых волос и миниатюрного телосложения, из группы грозных воинов его выделяло миловидное с правильными тонкими чертами лицо: треугольной формы, с внешним контуром, расширенным в верхней части и суженным книзу; его большие выразительные карие глаза, обрамлённые густыми ресницами и бровями, были чуть прищурены, поэтому казались меньше, и это придавало взгляду строгости и вдумчивости, а тонкие губы сочетались с небольшим носом с широкими крыльями и хорошо закругленной спинкой. Одет он был в причудливый облегающий костюм, который по крою и расцветке напоминал мундиры остальных наёмников, но был гораздо удобнее и имел множество пуговиц.

          – Славий, что ты встал, как вкопанный? – раздался голос кухарки, который заставил сироту прекратить свои наблюдения.

          – Извините, Марфа Егоровна, задумался, – ответил юноша и снова принялся за работу.

          Вскоре почти все блюда для ужина были готов. Берендей лично накрыл на стол и с ниспадающей улыбкой ухаживал за каждым из гостей, сначала уложив столовые салфетки, тарелки и приборы, а затем расставив еду и снова наполненные кувшины с вином. Он делал всё это с невероятным проворством и быстротой, которой могли позавидовать молодые люди.

          Зал наполнился аппетитным ароматом приготовленных блюд, от которых оставшиеся крестьяне чуть не захлебнулись слюной и поэтому поспешно удалились, чтобы поужинать дома.

          Диакон получил свой заказ самым последним. Берендей небрежно поставил ему на стол тарелку с гречневой кашей и стакан с водой, всем своим видом показывая, что не рад его присутствию здесь.

          Перед трапезой диакон сложил руки, склонил голову, закрыл глаза и шепотом прочитал короткую молитву:

          – Спасибо тебе, Светомир, что ты своей щедрой рукой даешь нам пищу во благовремении и утоляешь наш животный голод.

          Только после этого он принялся за свой скромный ужин, который разительно отличался от того, что проходил за соседним столом.

          – Кого-то он мне напоминает, – кивнув на диакона, обратился Найрад к молодому северянину, который сидел от него по правую руку. – Не узнаешь его, Росий?

          – Нет, не узнаю, – холодно ответил тот, на секунду оторвавшись от еды, которую он по привычке ел по правилам столового этикета.

          На лице наёмника промелькнула лёгкая улыбка, он с восхищением посмотрел на молодого северянина, а затем, с вальяжностью подняв бокал, произнёс:

          – За тебя, Росий! Мне нравится твой внутренний огонь. Ты злишься, пытаешься противится тому, что должно произойти, но почему бы тебе, наконец, не смирится с судьбой?

          – Я никогда не смирюсь, – категорично ответил подросток. 

          В ответ Найрад нервно отпил вина и, сплюнув его обратно в бокал с гримасой на лице, шепотом произнёс короткую фразу, которую, казалось, услышал только его собеседник, но в этот момент диакон повернул голову в их сторону, словно эти слова каким-то образом дошли и до его слуха, но ни наёмник, ни сам молодой северянин не заметили этого.

          – Ну что, гости дорогие, вы довольны ужином? – спросил Берендей, вновь появившись в зале. – Сам всё приготовил вот этими руками.

          – Что насчёт комнат? – спросил Найрад, вытирая губы салфеткой.

          – Они полностью в вашем распоряжении, господин.

          – Прекрасно, – кивнул глава наёмников и поднялся с места. – Мы расплатимся с вами завтра при отъезде. Милован, – обратился он к одному из своих, – присмотри за Росием, у него будет отдельная комната. Высыпайтесь хорошо. Рано утром мы уже должны пересечь границу и к обеду быть в Невзоре.

          После этого Найрад с величественным видом стал подниматься по лестнице, и за ним последовало трое наёмников, а остальные, в том числе и Росий, остались доедать второе блюдо.

          – Можно вас на минуту, – обратился диакон к Берендею, когда тот стал свободен.

          – Да, ваше благовестие, – озадачено произнёс хозяин двора и, попытавшись улыбнуться, с опаской подошел к священнослужителю.

          – Василий Петрович Берендей? – спросил диакон дабы удостоверится, что перед ним тот, кто ему нужен.

          – Да, это я, – ответил тот, с его лица спала краска и он побледнел.
 
          Диакон достал из внутреннего кармана бумагу, сложенную вдвое, развернул её и показал Берендею: это была приказная грамота с печатью и подписью архидиакона Валимара, главы ордена диаконов.

          – У вас есть подопечный, – сообщил диакон, убирая грамоту, – который, по нашим сведениям, обладает чародейским даром. Согласно закону, орден диаконов обязан забрать его и зачислить послушником в наш монастырь.

          – Кого? Славия?! – воскликнул Берендей, попытавшись изобразить полное недоумение. – Вы шутите? Какой из него послушник? Он же совершенно неуправляем! Он сбежит из вашего монастыря, как уже не раз сбегал от меня и неделями скрывался в лесах, а мы его не могли поймать. Он глупый беспризорник, который не знает никаких заклинаний и вряд ли сможет кому-нибудь помочь или навредить.
 
          Для Берендея настал момент, которого он давно боялся: лишиться Славия – потерять бесплатную рабочую силу. 

          – Убегать любит, говорите? – переспросил диакон с задумчивым видом. – Я поразмыслю над вашими словами, а пока позовите его.

          – Славий! – нервно закричал Берендей. – Живо, иди сюда!

          – Ну, что ещё? – недовольно произнёс юноша, выйдя из кухни и вытирая руки тряпкой. – Утка с яблоками ещё не готова, пусть уважаемые господа потерпят, – добавил он язвительно и бросил грозный взгляд на оставшихся наёмников.

          – Прекрати паясничать и подойди сюда, – произнёс строго опекун. – Его благовестие хочет поговорить с тобой о том, что ты якобы владеешь магией. Скажи ему, что всё это чепуха.

          Славий подошел к диакону и изучающе на него посмотрел.

          – А вас как занесло в эту дыру? – спросил он с усмешкой.
 
          – Меня зовут протодиакон Игорь, – представился диакон и подал ладонь для рукопожатия.

          Но юноша всем видом показал, что не собирается пожимать ему руку.

          – Славий, нельзя быть невежливым, – проворчал Берендей и сам, взяв подопечного за правую руку, принудительно протянул её к диакону. 

          Игорь взялся за ладонь юноши, но, вместо рукопожатия, он подтянул к себе его запястье и внимательно осмотрел.

          – Здесь недавно была глубокая рана, – указал он на зажившее место, где кнутом Славию рассекло кожу. – Залечена целебной магией: неплохо для беспризорника, а?

          – А вам какое дело? – недовольно произнёс Славий, пытаясь вырваться, но цепкие пальцы диакона его не отпускали.

          – Мне нужно убедиться, что ты не навредишь окружающим, – проговорил Игорь, защёлкнув на запястье сироты небольшой цепной браслет, а затем отпустив руку.

          – Что это за хреновина? – возмутился юноша неожиданному подарку, попытавшись сразу снять его, но тот мгновенно сжался под воздействием наложенных чар, впишись до боли в кожу и не давая себя сдвинуть с места.

          – Окомир, – ответил диакон и иронично улыбнулся, – это браслет не позволит тебе использовать опасные заклинания. Не пытайся его снять, всё равно ничего не получится. Некоторые отчаянные чародеи отрубают себе руки, чтобы избавиться от него. Надеюсь, что ты не додумаешься до такого.

          Как только Славий прекратил попытку снять браслет, чары моментально исчезли, и окомир снова вернулся в первоначальный размер.

          – Ну, уж нет! – настаивал юноша, протянув обратно руку диакону. – Снимайте с меня эту мерзкую штуковину!

          – Славий, пусть браслет останется, – произнёс непривычно ласково Берендей, – он же тебе не мешает. Будет у тебя своё украшение. Иди отдыхай, ты хорошо сегодня потрудился на кухне, а мы с его благовестием поговорим ещё.
 
          – Ладно, – сказал юноша и, сделав глубокий вдох, повернулся спиной к диакону и опекуну.

          Тут его взгляд снова пересёкся с взглядом Росия, который, замерев, сидел на своём месте, и, вместе с двумя другими наёмниками, которые только что поднялись из-за стола, стал невольным свидетелем всей беседы с диаконом.

          – Привет, – робко произнёс подросток северянин, отвечая на то приветствие, которое сирота произнёс ещё на улице.

          В ответ Славий кивнул и улыбнулся уголком губ, благодаря молодого наёмника за то вмешательство, которое спасло его от повторных ударов кнутом.

          Несколько секунд ещё продолжались гляделки между ними, пока не вмешался один из оставшихся наёмников, высокий грузный блондин с квадратным подбородком – тот самый Милован, которому Найрад поручил присмотреть за подростком.

          – Росий, иди за мной, – проговорил он басом.

          Молодой северянин послушно поднялся с места и с задумчивым видом пошел наверх вслед за наёмником, бросив с лестницы последний взгляд на Славия, который в ту же минуту исчез в проёме входной двери.

          Как известно, на втором этаже постоялого двора, помимо хозяйских помещений, находилось четыре гостевые комнаты: одну из них занял Найрад, в друг других разместились по двое его товарищи, в четвёртой, самой отдалённой от лестницы комнате, расположился Росий, а Милован должен был ночевать прямо в коридоре.

          Когда дверь, у которой не было замков, закрылась за молодым северянином, наёмник поставил стул спинкой к двери, подперев её, и сам сел на него.

          Оказавшись один в своей комнате, Росий подошел к окну и облокотившись на подоконник, стал глядеть на освещённую лунным светом поляну, где в высокой траве бегали зайцы, и вырастающую немного поодаль зеркальную поверхность пруда. Свобода была так рядом, но до неё было не добраться: оконная рама была прибита гвоздями, но если и была бы возможность бесшумно открыть окно, то молодой северянин вряд ли решился бы прыгать со второго этажа. Тяжело вздохнув, он, не раздеваясь, лёг на жесткую кровать, которая, очевидно, была набита соломой. Вскоре он заснул.

          Игорь и Берендей, оставшиеся одни в зале, спорили до глубокой ночи: один намеревался завтра утром забрать Славия, а другой пытался убедить его не делать этого. Хозяин постоялого двора пытался уговорить диакона на взятку, но тот был непреклонен и угрожал плачевными последствиями для самого Берендея.
 
          В итоге они разошлись, так и не достигнув согласия. Диакон отправился неизвестно куда, а Берендей, бурча себе что-то под нос, поднялся в свою личную комнату, самую ближнюю к лестнице. Марфа Егоровна ушла ещё раньше к себе домой.
 
          Что касается Славия, то он вернулся на свой стог в сарае и, ворочаясь, долго не мог заснуть. У него из головы не выходил этот подросток, Росий, который казался ему каким-то странным. Что-то в нём было не так, и сирота никак не мог понять, что именно? В конце концов он заснул, так и не найдя ответа на свой вопрос.

          Постоялый двор затих, полностью отдавшись в объятия сна. Час продвигался за часом, продолжали стрекотать сверчки, лаяли собаки, в лесу ухал филин, а в пруду за деревней громко квакали лягушки. Мерцающие пчёлы, отличающиеся особым трудолюбием, собирали нектар с особых цветов, распускающихся по ночам: со стороны было бы интересно понаблюдать во тьме за роем горящих точек, мигающих всей палитрой радуги, но жители Лели уже не одну сотню раз любовались подобным зрелищем, которое уже не могло их впечатлить.

          Ближе к двум часам ночи ветер пригнал в эти края тучи, и заморосил дождь.

          Росий внезапно проснулся, услышав стук барабанящих по стеклу капель. Он открыл глаза и, приподнявшись, выглянул в окно. Ничего необычно, всего лишь дождь. Перевернувшись на другой бок, молодой северянин попытался вновь заснуть, но сна всё не было. Так он пролежал около получаса и дождался окончания дождя, думая о разном: о безмятежном прошлом и неопределённом будущем, которому он хотел противиться, но не выпадало шанса вырваться из когтей уготованной судьбы…

          За дверью послышался скрип и ёрзанье Милована на стуле, который, очевидно, тоже проснулся, но не была ясна причина его пробуждения. Потом раздались недовольные стоны и слова полушепотом:

          – Проклятье. Чем меня накормили эти деревенщины? Живот так и сводит, не вытерплю. Меня засмеют, если узнают.

          Приглушенные стоны доносились ещё некоторое время, а потом снова раздался скрип и послышались шаги по деревянному полу – Милован, мучившийся болью в животе, отправился в уборную, которая, по старой сельской традиции, находилась на улице.

          Росий понял, что это его шанс. Вскочив с кровати, он осторожно подошел к двери и, приложив к ней ухо, прислушался, дабы убедиться, что там никого нет. Затем он осторожно толкнул дверь, сначала она не поддавалась, поскольку мешал стул, но потом, добавив усилий, молодой северянин сдвинул стул с места и открыл дверь. Покинув комнату, он как можно тише прикрыл дверь и поставил обратно стул, примерно так, как он стоял до этого. После этого он на цыпочках пошел по коридору, стараясь не скрипеть деревянным полом, осторожно проскользнув мимо двери комнаты Найрада и двух других комнат, и на секунду остановился у комнаты Берендея, откуда доносился оглушительный храп. 
   
          Решив, что самая сложная часть пути позади, а наёмник мог вернуться в любую минуту, Росий поспешил вниз в зал и оказался там как раз вовремя.

          Заскрипела входная дверь и на пороге показался силуэт Милована, но молодой северянин уже успел юркнуть под стол и избежать встречи со своим надзирателем.

          – Грёбанные лукоморские деревенщины с их ядовитой едой, – недовольно пробурчал наёмник, говоря сам с собой, и прошел мимо, вскоре скрывшись на лестнице.

          Росий посидел под столом ещё несколько минут, затаив дыхание в ожидании, что Милован обнаружит пропажу и кинется его искать, но всё было тихо. Наёмник вернулся на свой пост, так и не заподозрив, что клетка уже пуста.

          Молодой северянин, передвигаясь всё также тихо, вылез из-под стола и, аккуратно приоткрыв дверь, выскочил наружу.

          На улице стояла прохлада и пахло свежестью от прошедшего дождя, пахло свободой. Росий был свободен, он мог взять свою лошадь и ускакать прочь, но не знал куда идти, куда отправляется. Ведь утром его пропажу обнаружат и за ним начнётся погоня, а он не успеет скрыться достаточно далеко. Это была чужая страна, которую он не знал и, казалось, бежать ему было некуда, его везде найдут.
 
          На мгновения Росия одолели сомнения, и он захотел вернуться обратно, но потом он кое-что вспомнил и с озарённым видом побежал в сторону конюшни.

          Славий спал на своём стогу сена в сарае, удобно расположившись на правом боку и, казалось, ничто не могло потревожить его сон, но тут заскулила собака, которая стала тыкать ему в спину мордой и трясти.

          – Ратмир, кыш, – проговорил он сквозь сон и отмахнулся, но вместе собаки он почувствовал чью-то руку и услышал человеческий голос.

          – Проснись, пожалуйста, проснись.

          Славий открыл сонные глаза и, повернувшись лёжа, увидел перед собой Росия.

          – Ты?! – удивлённо воскликнул сирота, но северянин тут же закрыл ему ладонью рот и приложил палец к своим губам.

          – Тссс, прошу, тише, – произнёс шепотом Росий. – Выслушай меня, мне нужна помощь.

          – Помощь? – переспросил Славий, приподнявшись и присев. – Извини, приятель, но это не ко мне.

          – Я слышал, как толстый хозяин рассказывал диакону, что ты сбегал от него и прятался в лесах.

          – И что с того?

          – Мне нужно скрыться… ну…  спрятаться в лесах.

          – На приключение потянуло, дворянчик? – продолжал упорствовать Славий, решив поиздеваться над иноземцем. – Ну, так иди в лес, я тебя не держу.

          – Тот диакон заберёт тебя завтра в монастырь, – решил по-другому воздействовать Росий. – Я слышал, как он говорил об этом. Тебе нужно бежать, как можно скорее.

          – Хех… правда? Ну, неспроста же он мне этот браслетик нацепил. Ладно, смоюсь куда-нибудь утречком, – проговорил Славий и, широко зевнув, снова лёг на стог и отвернулся.

          Росий просто недоумевал от поведения этого лукоморца, которого, казалось, ничто не могло смутить.

          – Каким ещё «утречком»? – вновь попытался растрясти сироту Росий. – Я не могу ждать до утра.

          – А причём здесь ты? – проговорил издевательски Славий. – Это я смоюсь утром, а ты, если хочешь, сейчас иди в лес. Волки как раз на охоте.
 
          – Волки? – переспросил северянин и замешкался, но потом всё же решил додавить упёртого лукоморца очень весомым аргументом. – Да, послушай же ты… Я очень богат, и я озолочу тебя, если ты мне поможешь.

          Упоминание о деньгах было оскорбительно для Славия, он повернул голову на собеседника и с упрёком сердито произнёс:

          – Пошел ты со своими деньгами. Я вас терпеть не могу, богатеньких сынков, которые думают, что всё в мире можно купить. А вот меня нельзя купить, бездомного и безродного голодранца Славия.

          Договорив, юноша снова отвернулся и, казалось, начал засыпать.

          Росий был в отчаянии, положив руки на ноги, он громко засопел и, казалось, готов был заплакать. Славий понял, что переборщил с издевками.

          – Прости, – проговорил северянин и ком подошел к его горлу, – я не хотел тебя обидеть. Мне правда нужна помощь. Я с этими людьми не по своей воле, и сейчас мне удалось вырваться, но я не знаю куда деваться дальше. Они везде меня догонят. Если ты мне не поможешь, то я погиб. От тебя зависит моя жизнь.

          – Вот это другое дело, – проговорил Славий и бодро вскочил со стога. – Вот так я готов помочь, а не за деньги.

          Росий не выдержал и зарыдал, закрыв лицо ладонями.

          – Эй, ты чего? – изумился сирота, выпучив глаза. – Перестань. Нюни распустил. У вас северян все мужчины такие плаксы?

          – Я не… – начал было Росий, но запнулся, поняв, что чуть не сказал лишнее. – Я не знаю, если честно, – закончил он и попытался улыбнуться.

          – Так-то лучше, сотри слёзы и будь мужчиной. Значит, бежим в лес? Давненько я этого не делал, тем более осенью, но что поделаешь, надо. Прозябать в монастыре диаконов я что-то не горю желанием. Пошли заглянем в дом.  Ратмир, за мной.

          – В дом? – переспросил удивлённо Росий, вместе с овчаркой следуя за Славием, который направился к чёрному ходу. – Но… мы же в лес хотели, разве нет?

          – Скажи мне, а ты охотиться умеешь? – ответил вопросом сирота.

          – Я? Нет, конечно.

          – А рыбачить?

          – Тоже.

          – А что тогда глупые вопросы задаешь?

          – Не понял.

          – Неразумно идти в лес с пустыми руками.  Наберём еды побольше и вещей, которые пригодятся. У твоих наёмников карабины в сёдлах?

          – Да.

          – Прихватим тогда парочку. Пороху и патронов побольше. Ждите здесь с Ратмиром.

          Договорив, Славий юркнул в кухонную дверь. Росий остался ждать и, присев, принялся гладить собаку, которая тихо дышала и не думала гавкать.

          Прошло около десяти минут, Росий уже начинал беспокоиться, не случилось ли чего со Славием, но вскоре дверь отворилась, и оттуда вышел сирота, таща за собой целый походный мешок. Кроме этого он успел приодеться, взяв в гардеробе Берендея холщёвый кафтан и высокие ботинки. 

          – Собрал всё, что нужно, – сообщил он с довольным видом. – Теперь берём карабины и уматываем отсюда. Ох и вою здесь будет утром.
 
          – Это точно, – произнёс Росий и улыбнулся.

          Заглянув в конюшню, они взяли оружие, патроны и порох, а затем пошли по лугам, вдоль пруда, где всюду кружили мерцающие пчёлы, которые очень впечатлили северянина, никогда не видевшего подобного.

          – А как тебе удалось улизнуть? – спросил Славий, когда они прошли мимо пруда и уже были близки к лесной чаще.

          – У одного из наёмников, – ответил Росий, – которого поставили меня сторожить, посреди ночи скрутило живот, и пока он отходил по нужде, я улизнул из комнаты.

          – Правда? – переспросил сирота и расхохотался. – Вот так удача! Это он отведал мою особенную котлету со слабительной травой, которая действует не сразу, а через некоторое время. Я надеялся, что эту котлету съест тот старик, что огрел меня по руке, а видишь, как всё хорошо вышло.

          – Значит, я на свободе благодаря тебе? – взволнованно произнёс северянин и остановился.

          – Нет, ты на свободе благодаря себе, а всё остальное: просто удачные совпадения. Вот и лес. Вдохни поглубже и готовься вступить на святую землю, где властвует природа.

          Итак, Славий, Росий и четвероногий Ратмир отправились в лукоморский лес навстречу неизведанному. Куда они направлялись? Что их ждало впереди? Какие опасности подстерегали? Никто из них пока не задумывался. Одно они знали точно: им нужно скрыться, а дальше будь что будет.