Плот

                Плот
                «На маленьком плоту…»
                Ю. Лоза
         
          Советский Союз...  Могучий, кипучий, пока что ещё неделимый. Дороги без края, без конца, вот  и  она, пусть одна из многих, по которым идём, но главная –
в наше светлое будущее.  Звучат  бравурные  марши,  мы строим города, распахиваем целину, запускаем  в  небо  спутники, любим, рожаем детей, стареем,  и,  наконец,
умираем, так  и  не  дождавшись  обещанного  рая 80-х. Да что мне он? Мой рай – в любви и блаженстве.
          Я, совсем  юный,  устраиваюсь  на  новую  работу. В отделе кадров сразу предупредили, что  могут  быть  командировки.  Вы согласны? Почему бы нет? Страну
увижу. Да! И вот  уже  Николай  Иванович,  начальник  участка, пригласил  меня  в кабинет:
         – В Воронеж поедете на месяц?
         – Поеду. – можно подумать, у меня есть выбор.
         – Ну, тогда собирайтесь. Лариса введёт вас  в  курс дела, чем там будете заниматься и что с собой взять. Желаю удачи! – он был немногословен.
          Поезд мчит нас  в Воронеж. Не знаю, что Ларисе пожелал на прощание муж, а мне моей молодой женой было заявлено нижеследующее:
          – Привезёшь оттуда какую-нибудь заразу, пеняй на себя! – затем страстно расцеловала.
          – Постараюсь  обойтись  без  неё.  И  у  тебя, надеюсь, всё останется в целости и сохранности. До встречи!
          Воронеж, весь  в  зелени, высоким правобережьем спускался к Дону, будто бы пытаясь охладиться в нём. Жарко.  Конец августа, а тут температура + 30. Впору
купаться, загорать, а у нас с собой пять штук чертежей в ватманский  лист. Что на них? Радиорелейные схемы,  где чёрт ногу сломит.  Нас уже ждал авиационный завод.
Работа серьёзная,  с  кондачка не решишь, делать надо.  Устроились в гостинице на левом берегу,  завод там же.  После  недели  тщетных  трудов  поняли, что нам тут
вдвоём  не  справиться,  нужен третий. Третий инженер, Саша, серьёзный,  в очках, видимо  подумав,  что  сюда  его  приглашают  на  дружеские посиделки, начал свою
трудовую  деятельность  с  запоя. Какая там работа? – вяло отбивался он, когда мы пытались  его  разбудить – разве  вы  не  видите, что  я  думаю? Рядом с постелью
в хаотичном  беспорядке  валялись  радиорелейные  схемы. Через неделю он вышел не только из запоя, но и на работу.  Специалистом Саша оказался прекрасным, всё было сделано и сдано в срок, недаром так долго вникал  в суть предстоящих ему трудовых свершений.
          А что ж сам Воронеж?  Да толком-то его не видели. Лариса была хороша. В упругом теле, грудь торчком, так  и  манит к себе прильнуть. Вы думаете, я сейчас
вам опишу обнажённую Ларису? Себя  с  ней  в постели? Мечтаете? Вот и я тоже. Да, был один вечер после кафе,  когда  мы  остались вдвоём  в  её  номере. Как просят
у женщины  любви, надеюсь, вам  не  нужно объяснять?  И что? Да ничего, она свято  хранила верность мужу. Или  всё гораздо прозаичнее – боялась огласки. Думала, что у меня очень длинный язык? Проверять не стала.  И мне не довелось познать то, что у неё внутри. Душу  её. Так  и  остались  мы  до  конца нашей командировки просто
сослуживцами. Без сладостных воспоминаний.
         Москва-столица... В песнях и наяву. Москвичи любят, а мне наш Ленинград, с его  строгой  геометрией  улиц, милее.  Теперь командировка  уже на три месяца.
Монтажная.  С  бригадой  из  пяти  человек.  Оборудовать  Центральную  библиотеку пневмопочтой. Надо  так  надо.  Девятое книгохранилище очень понравилось, где вся
эротическая периодика мира. Эх, там бы  и  остаться. Жить среди ярких красоток на глянцевых обложках журналов,восхищаясь их женскими прелестями, гладя шелкоовистую
кожу, нежно шепча – люблю! каждый  раз  новой. Везёт  же  буржуям на Западе. Им – всё. А у нас, в Советском Союзе? Дети зачинаются в полной темноте, под одеялом, с именем Ленина на устах. Даёшь темп!  Даёшь ударный труд! Секс? Он там, за бугром. У нас – любовь. У нас – планов громадьё.
          В  Москве, отнюдь почему-то не златоглавой,  а полной грязи, окурков на улицах, за время пребывания там обошёл все интересующие меня музеи, в том числе -
знаменитую  Третьяковскую  галерею. Не знаю, кому  как, мне  больше  по  душе наш Русский музей. Или я уже настолько врос корнями в питерские мостовые?
          Как-то  ранним  утром, не  всё  же  пить  во  славу  Отечества в душном гостиничном номере, орлы мои – им полёт души нужен, предлагают:
           – Валера, поехали с нами?
           – Куда? Зачем?
           – В Мавзолей. Ленина посмотрим.
           – Я что, в Эрмитаже мумий не видел?
           – Так тут бесплатно, денег не берут.
           – Ладно, уговорили. – лучше бы не ездил.
        День   воскресный,   подмораживало,   до   Красной площади  от  гостиницы  недалеко,  погода сказочная, с шутками-прибаутками добрались. Встали  в  очередь,
и тут я с ужасом понимаю, что попал. Во внутреннем кармане  пиджака  под  курткой  лежат  нунчаки, пусть даже небольшие. Назад, коль скоро  я  в  очереди, пути нет. Всё видит, всё  замечает  в  людской толпе зоркий глаз  бдительного  кэгебешника.  Оценивает. Ощупывает  каждую  складку  одежды – кто тут хочет совершить покушение на святые мощи  самого  мудрого, самого  доброго,  самого человечного, чьё имя не умрёт  в  веках?  Вот уже кого-то отвели  в сторону, ещё одного. Что же я их, эти распроклятые нунчаки,  не  выложил  вчера  из кармана?  Ну, позанимался вечером в садике, зачем  же  они  тут,  на  Красной площади?  Возьмут  тебя сейчас под белы рученьки – что задумал, сукин ты сын? пришьют статью «Терроризм» и отправят куда-нибудь лес валить. На долгие годы. По спине холодный пот побежал.      
         Ничего, обошлось. Хорошо  нунчаки  в  кармане лежали, уютно, ничего  из-под  куртки  не  выпирало. Лицо  у  меня  было таким одухотворённым, столько было
на  нём  скорби  и  печали,  что  рослый страж  порядка  у  входа в Мавзолей лишь               
безразлично скользнул по мне взглядом,  выискивая  в  нескончаемом людском потоке
более подходящую, нежели я, жертву.
          А Ленин мне  не  понравился.  Совсем он  живым не выглядел, хоть «живее всех живых».  Рыжий.  Ничего  из  себя  не представляющий, по внешности далеко не палач.  Но сколько  же  он народа нашего погубил, сколько крови пролил. Мужичок с ноготок, а вот надо же...
          В Перми был.  В Таганроге, на родине А.П. Чехова. Что там его дом-музей по сравнению с музеями, теми что ныне на Рублёвке, с эксклюзивной мебелью чуть ли
не от Людовика 14-го? Так, безделица. Сам Таганрог? Провинциальный городок. Кому-то любимый.
          Возвращались  из командировки самолётом. Ещё бороздили небо «ИЛ-18»-ые. Улетали из Ростова, своего аэропорта в Таганроге нет. Вот уже  и Ленинград скоро,
тут нас накрывает снежная буря. Самолёт заскрипел крыльями, казалось, они вот-вот отвалятся,  стал  падать  в  воздушные  ямы, пассажиры  в  салоне  схватились  за полиэтиленовые мешки. А нам  с моим напарником всё нипочём, вино было прекрасным.
Всё!!! Пулково. Как славно. Стюардесса  пожелала  всем  хорошего отдыха, закончив напутствие  такими словами: «К счастью, наш рейс закончился благополучно». А если бы нет, что  бы  она, интересно, сказала? Сколько  было  разных аварий, не только
на автомобильных трассах.
          В  Ковдоре,  на горно-обогатительном  комбинате,  был всего неделю. Что там очень поразило – в  гардеробе  городской  столовой  совершенно  без присмотра лежали добротные пыжиковые шапки. А  ну-ка  попробуй хоть на минуту в городе трёх революций, в городе высокой культуры, оставить так  в семидесятые, застойные годы нашего генсека Л. И. Брежнева.  Очень  мне, кстати, чем-то симпатичен этот вождь. Видимо своей любвеобильностью. Помните, как он всех взасос целовал? Он, наверное,
путал мужчину с женщиной, поэтому целовал всех подряд. Что ж в том плохого? Он же от доброты души.
          А вот – Сыктывкар, столица Коми АССР. Город, Но по масштабам Ленинграда – ничто. Уже май, однако холодно как  в марте. Летом тут, наверное, даже красиво.
Две реки, леса.  Хорошо. С тем, что  в  магазинах, плохо.  Какие  продукты? Мясо? Старушки  с  ночи  занимали очередь  за  пищевыми  костями. Полукопчёная колбаса?
Господь с вами,  о  чём  вы говорите?! Апельсины? А что это за  фрукт, с чем  его  едят?  Как с работой? Хватает. Особенно  на  зонах, которых и вокруг Сыктывкара и чуть  далее  достаточное количество. Нам надо было строить  высокоразвитый социа-
лизм, как  без  рабочих рук? Основная  же, пожалуй, достопримечательность местной  столицы – масса  молодых  особ  женского  пола  из университета, согласных во имя любви поступиться своей девичьей гордостью.
          В кафе «Север»  при  гостинице  дым  коромыслом. Девочек – три четверти зала. На любой вкус. Женихов ждут? Ага. Чтобы чашечку кофе  им  предложили. Потом
остальное. Номера  рядом, только  подняться.  Заказал  выпить, закусить. Собратья мои  по  командировке вечер в  номере  коротают – водка  по  глоточку, разговоры,
карты.   За  столиком  напротив  очаровательная  девушка,  в  мою  сторону  порой  поглядывает. Русые вьющиеся волосы. Ножки  очень  даже  ничего, сухая  щиколотка,
икры красивой формы. Разглядел, пока она танцевала  с  кем-то,  кто мне совсем не интересен. Ну,  и  я  её чуть позже пригласил. Танец  медленный, к себе прижимаю,
она ко мне  льнёт.  Парой  фраз перекинулись, так, ни о чём. Она  в  университете учится,  заканчивает  уже,  скоро  преддипломная  практика,  защита.  Сюда иногда
с девчонками закатываются, общага надоела, скучно.
          – Приходи  ко мне, развеселю. 
          – Когда?
          – Хоть завтра. Вы ведь завтра не учитесь?
          – А номер какой? Во сколько?
          – Часикам к двенадцати. Я там один.   
         Думал  – пошутили  да  разбежались,  а  она  пришла: «Ждал?  Вот  и  я!» Свеженькая с холода, с  румянцем.  Чаю,  может?»  –  « Да какой там чай… Вина? Не хочу. Я вообще мало пью».  Без  лишнего  жеманства,  не  стыдясь, отвернись, мол, 
разделась. Какая полногрудая, с крутыми бёдрами, милая юная женщина, непорочная в своём греховном желании любить...Лапушка ты моя, ну иди же ко мне, ложись со мной тут рядышком! Всю заласкал,  всё  её  большое налитое упругое тело, всего себя ей отдал. Катенька ты моя.  Всего  ей  мало.  Эмоций – через край. Инициативы – моей не надо. Всё умеет так, будто  там,  в  Университете,  только  этому учат, ничему другому.
         Всю  её,  милую,  исцеловал.  Дома  бы, не  тут, в номере гостиницы, где только: «Ах!»  да  «Ещё хочу!»  Как  же  разделяло вот это её нежное: «Ах!» нас с женой и соединяло воедино с Катенькой. Ни  о чём я не думал тогда. Ни о чём. Лишь бы снова быть с этой девочкой, снова обладать этой Женщиной.
         Такое  же желание потом было  у  меня к Маринке из  библиотеки, такой же  крупногабаритной ласковой девочке.  По темпераменту  они примерно одинаковые, обе чувственные, сладострастные,  но у Маринки на игру времени было гораздо больше. А тут – вулкан.  Везувий.  Она  знала,  что  скоро  расстанемся  навсегда, я уеду и никогда  больше  не  вернусь, своё  брала, бабье, раз так хорошо  со  мной. И мне хорошо, привыкнуть  друг  к  другу  не  успели. Только – поцелуи, жар тела и это:
« Ещё хочу!», только страсть. Всего  лишь  пару  раз  потом встретились, горели в огне любви как мотыльки, летящие  на  свет  костра  желания.  Жили одним днём, не попрощались даже.  Что прощание?  Лучше,  наверное, так: "Придёшь?" - "Если ты не                уедешь, мальчик мой...» Что ж, долгие проводы – горькие слёзы. Чему быть, того не миновать. Будь же счастлива, милая девочка... Нежного мужа тебе, Катенька...               
         –  Что будем брать, мужики?
     Вопрос тут чисто риторический.  Конечно же, водку.  Сегодня – праздник.  Мой  день  рождения  отмечаем.  Вчера  Катенька  приходила.  Праздник  вдвойне.  Берём
двойную  дозу  и  идём  отдыхать  на  природу.  Погода к тому располагает, солнце светит, хоть и не греет. Ладно,  в  Ленинграде доберём,  где уже тепло, неделя до конца командировки осталась, тут пока в куртках.
          Взяли как надо. Водка  в  спортивной сумке, там же закуска. Душа стопки ждёт. Пришли  на берег реки.  На  этом – низина,  на  другом – сосны во весь свой
королевский рост  под сень крон манят,  на  травке  свежей  зовут поваляться. А и речка-то,  речка,  –  одно  название. Впрочем, течение  сильное,  льдины  крутит. Перебраться не получится. Плот бы хоть, что ли? Вон барабан из-под электрического кабеля. Метра три  в  диаметре  будет. Как,  мужики, подойдёт? Пару досок бы ещё, чтобы за них держаться. Всё нашли.  И  доски,  и гвозди, и камень вместо молотка. Теперь только весло. И весло нашли,  ещё  одну  доску. На  воду плот спустили, по пятьдесят капель приняли, да в путь-дорогу. С Богом!
          Перемахнули  на  тот берег быстрее ветра. Нас течением снесло метров на пятьдесят ниже,  сошли  на  землю  как  с  палубы  корабля матросы. Плот на берег   
вытащили, чтобы  не  унесло.  Место для банкета? Садись где угодно, везде хорошо. Теперь можно  и отдохнуть после трудов праведных,  и  расслабиться: «Что ж, давай
за твоё здоровье, бугор!» – «Я вам того же желаю!»
          Беседа за жизнь текла, водка грамм за граммом в стаканы струилась, пока вся не была выпита до  капли. Кому-то  тихий час подоспел, комаров-кровопийц нет,
лежи-наслаждайся, чай,  не на работе, но холодать стало,  в  обратный  путь пора. Транспорт подан. Диспетчер объявил:  «Уважаемые граждане пассажиры, просим пройти на посадку!» Погрузились. Поплыли.               
          Мы вышли  в фарватер реки, курс намечен, плот мчится бойко. Ха, отлично идём! Единственное что, больно уж н верткий какой-то, неустойчивый стал. Сбросить норовит. Славка, целься к берегу! Саня, мать тебя ити, табань! Плот вдруг потерял управление, юлой закрутился  на  одном  месте, накренился сначала в одну, потом в другую сторону, встал почти вертикально по отношению  к желанной линии горизонта, и пассажиры судна ссыпались  с  него словно лягушки с листа водяной лилии. Только им в воде привычнее.
          Спичек не было. Зажигалки не горели. Сигареты промокли. Самое главное – промокли мы.  До нитки.  А температура воздуха,  если есть +5 по Цельсию, хорошо.
А то и того меньше.  Как холодно-то, чёрт! Север, что  поделаешь. Какое счастье – откуда-то  дымком  вдруг  потянуло. Костерок  невдалеке  тлел. Там,  чуть дальше,
мостик  пешеходный  на  ту сторону, откуда  прибыли. Что, зря  плот колотили? Как без него? Тогда  вспомнить  нечего.  Дровишек нашли, в костёр подкинули. Занялся,
заполыхал таким желанным огнём. Дымилась паром  одежда, зубы выбивали чечётку, но – смешно.
          О том,  как  вернулись  в  гостиницу, рассказывать надо ли? Всё  и  так ясно – сначала  горячий  душ,  потом  лекарство.  Или наоборот? Скорее, наверное, второе. Самое главное  и  поразительное  в этой истории, не знаю уж, насколько бы она оказалась  для  нас  забавною,  будь  ледяная купель посередине  реки, а не у самого берега,  а до гостиницы в мокрой одежде ещё примерно час ходу, транспортом никаким не подъедешь, никто из нас  не  простудился. Не чихнул, не  кашлянул. Ну, как тут не сказать: «Везёт дуракам и пьяницам».
          2002-й  год.  Удомля.  Командировка. Работаю  уже  в другом месте. Стал старше на 30 лет, жить всё так же интересно, но тяжелей, и всего 5 лет до пенсии. Опять гостиница, но люди другие.  В  гостиничном  номере  за столом четверо – два ведущих специалиста в области атомной энергетики, братья Анатолий и Борис, тут же участник участник боевых действий в Афганистане, Кирилл, и я, ваш покорный слуга. Со мной моя гитара, попросили привезти: «Валера,  спой  что-нибудь...» Песен, как сам  считаю,  достойных  внимания,  пока  совсем  немного,  десятка  полтора-два, остальные ещё вынашиваю как плод во чреве матери. Играй, гитара, я  подпою. Голос у меня не сильный, однако:  «Стоп, пока хватит! Давай-ка выпьем! За тебя, Валера!
Твои  песни  нужно  слушать порционно,  не  сразу  же  одну за другой. Ты даже не представляешь  себе,  как  они бьют  в душу. Их народ должен слышать. И знать». –
говорит мне Анатолий. Может быть. Вот только как до сердец достучаться?
          Анатолий  рассказывает  о  Чернобыльской  АЭС.  О том, как у четвёртого блока лежали в луже мёртвые грачи.  Просит  написать  песню, я беру ручку, что-то
на  ходу набрасываю,  песня  будет потом, среди многих, в которых горькие слова о нелёгкой  судьбе  матушки-России,  о  войне,  зоне.  О народе. О любви, счастье с любимой. А пока – расставаться не хочется.               

                2013