Борька

     Осенним днем, во дворе Дмитрия Початова доносилось настороженное похрюкивание. Печные трубы уже распушили хвосты дыма, и едва покачивали ими, когда из погреба показалась Дарья, жена Початова. У нее был озабоченно-расстроенный вид, а в руках две банки забродившего варенья.
     Долгим сном забылась природа, и деревья в садах сонно кивали ветвями. Словно боясь нарушить царящий покой, скрипучая дверь хлева осторожно приоткрылась, из-за нее с опаской выглянул Дмитрий, и замер, словно сеттер, почуявший перепела. Заповедную тишину всколыхнул голос Марии Четвертаковой, соседки Початова, который вырвался на улицу, как черт на метле, на самой высокой ноте:
  – Как это: «Не знаю?!», как это: «Не знаю?!» Да ты же пропил ее!
Дмитрий, словно ждал этого сигнала, выскочил из хлева и затрусил к дому.
  – Или я ее съела?! Или она мне приснилась?! – не унималась соседка. Словно эхо, ей вторил собачий лай. Дмитрий остановился у крыльца своего дома, принял вид человека, который идет сообщить наиприятнейшую новость, решительно распахнул дверь, и скрылся за ней от соседского шума.
     У плиты возилась Дарья. Она заново «ворожила» над тазом с вареньем. Помешивая большим черпаком, словно колдунья бормотала неразборчивые заклинания. Варенье походило на встревоженное болото, в котором шипело, пузырилось и булькало. У стены стояли вновь наполненные банки. Дмитрий воровато направился к ним. Запустив руку в карман, он склонился над одной из банок, и уже готов был всыпать в варенье свою приправу…
 – И чего тебе, лешему, надо?! Все бродит, бродит! – Дарья, закатив глаза, вздохнула, как святой великомученик.
 – Дык, я того… я по делу… – резко отдернув руку от банки, испуганно отозвался Дмитрий. От неожиданного ответа Дарья вздрогнула, обронив черпак. Варенье обиженно фыркнуло, и его горячие капли обожгли Дарьину руку.
  – Ты еще тоже!.. – замахала она рукой.
  – А я что? – отводя глаза в сторону, поинтересовался Початов, стараясь не дышать на жену.
  – Как варенье негожее, бродишь, киснешь!
  – Чего я брожу-то? – Дмитрий состроил удивленное лицо.
  – Спроси у него, чего оно бродит, – жена снова кивнула на варенье.
  – Одни банки стоят и стоят себе, а другие же…– Дарья обреченно махнула рукой. Дмитрий придвинул табуретку к банкам, уселся, прикурил погасший окурок, и, щуря глаза от табачного дыма, ответил с видом знатока:
  – Дык, того… Ты сахару-то побольше, побольше сахару надо…
Подумав, добавил:
  – Так-то оно лучше будет…
     Как опытный хирург при осмотре больного, он изучающее посмотрел на банки, и его взгляд выразил твердое решение о незамедлительном проведении «операции». Дарья вытирала руки о передник.
  – Смотри, сбежит! – кивая на таз, заботливо предупредил Початов. Дарья убавила огонь, и продолжала свою ворожбу.
     Дмитрий, как перед смертью, сделал смачную затяжку. Физиономия его сморщилась, словно крепкой дряни хватил. Улучив момент, он стряхнул пепел в одну из банок, еще раз затянулся, и с облегчением выпустил дым. Заметая следы преступления, размешал пепел в варенье, и, пробуя его на вкус, облизал палец.
– В самый раз!– причмокнул Початов, – А если снова забродит, так мы его того… на винишко или…
Пронзительный взгляд жены оборвал его речь.
– Не пропадать же добру! – попытался оправдаться супруг.
– Да ты, никак, опять успел?! – всплеснула руками Дарья, – И где ты, паразит, умудряешься?! Ты где был, говорю?!
– А где был? – отступая, переспросил Початов, и тут же ответил:
– У Борьки.
– У Борьки… – угрожающе кивнула жена.
     И опять началась беготня. Дарья преследовала мужа. Выскочив во двор, Початов заметался перепуганной курицей.
 – Я тебя напою! Я тебя напою сейчас! – обещала жена, неотступно следуя за мужем. Початов кинулся к хлеву, Дарья налетела на захлопнувшуюся дверь.
 – А ну, открой! – приказывала она, как мать нашкодившему сыну.
 – Открой, говорю!
В ответ послышалось доброжелательное хрюканье.
 – Ах, так! – тяжело выдохнула Дарья, – Ну, хорошо!
Беспощадно лязгнул задвинутый Дарьей засов. Секунду поразмыслив, Дарья отправилась к дому.
 – Вот так и живу!– жаловался Початов. Борька пожевал губами и хрюкнул.
 – В магазине брал – житья не давала, – продолжал исповедь Дмитрий.
 – Ладно… Капли разные в аптеке пробовал… Для нее же старался, экономил, все равно – алкоголик!..
Казалось, что это больше всего оскорбляло самолюбие Початова, и он крикнул за дверь трагическим голосом:
 – А может, у меня болезнь какая! Ты душу мою пойми!.. – и, не услышав ответа, вновь обратился к Борьке:
 – Что я ей?.. Теперь вот ни копейки не трачу!.. Все свое!.. Радоваться бы, так она…
Борька уткнулся в свой чан, всем своим видом показывая, что это его не интересует.
 – Слышь, Борьматуха! – искал сочувствия Дмитрий, но не найдя участия в своей горькой судьбе, тяжело вздохнул, толкнул дверь. Та не поддалась. Дмитрий толкнул сильнее. Раз, другой – бесполезно.
 – Дарья! – позвал он. Борька посмотрел на дверь, словно тоже хотел услышать ответ.
 – Нет, ты видишь, что делает?! – воодушевился Дмитрий, обрадованный вниманием Борьки. Кабанчик, не желая быть свидетелем, снова уткнулся в свой чан.
 – А потом опять я виноват, – пророчески заявил Початов. – Эх, жизнь!.. – философски закончил он, и направился к Борьке.
 – Подвинься, ну! – легонько толкнул он кабанчика, а потом строже:
– Подожди, говорю!..
     Борька обиженно взвизгнул, и отошел в угол. Початов склонился над Борькиным чаном, посмотрел по сторонам, прислушался. Казалось, что он собирается отведать Борькиной скромной пищи. Осторожно, как минер, Дмитрий начал разгребать вокруг чана землю. Откопав сложную систему, он привычным движением вырвал чан из земли, и отставил в сторону. Под Борькиным чаном открылась яма. Дмитрий извлек из нее деревянную крышку, потом кружку, потом крышку от эмалированной выварки, запустил кружку в свой сокровенный «источник» и, сдув пену, сделал несколько больших глотков. Борька обиженно смотрел на хозяина. Дмитрий блаженно крякнул, поежился и, поймав Борькин взгляд, расплылся в улыбке.
 – Слышь, Борьматуха! – пытаясь искупить вину, заговорил Початов.
 – Давай, по маленькой!
     Кабанчик примирительно кивнул головой. Дмитрий зачерпнул из «источника», и плеснул Борьке своего зелья. Вторую кружку зачерпнул для себя. Борька потянул ноздрями, нехотя подошел к чану.
 – Ну! – приободрился Дмитрий,– Давай! Будем здоровы!
Он скривил лицо, примерился и поднес кружку к губам. Борька, хватив немного, заработал губами, как дегустатор, а потом жадно зачавкал над чаном.
     Дарья разлила по банкам остаток перекипяченного варенья, и, взглянув на часы, всплеснула руками. Словно на свидание опаздывала, решительно выплыла во двор, и направилась к хлеву. Всем телом прильнув к двери, прислушалась.
     Из хлева доносился не то храп, не то похрюкивание Борьки. Осторожно отодвинув засов, Дарья открыла дверь. В углу, в обнимку с Борькой спал Дмитрий. Он поглаживал кабанчика, и шептал во сне с доверительной нежностью:
 – Ты пойми, Дашь… пойми…
     Дарья огляделась. Увидев яму, склонилась над ней. Внезапное открытие заставило ее медленно выпрямиться, и Дарья, уперев руки в бока, сказала на выдохе:
 – Да чего уж там… поняла... – резко повернув к выходу, направилась к колодцу. У калитки стояла Мария.
 – Дашь, мой сегодня не заходил? – жалобно спросила она. Дарья, мотнув головой, склонилась над колодцем, зачерпнула ведром студеную воду.
 – И где набрался?! – не то себя, не то соседку спросила Мария, недоуменно пожав плечами.
 – Ничего!– успокаивала себя Дарья, вынимая ведро из колодца. – Он у меня теперь…
Что «теперь», она не договорила, направилась к хлеву.
 – А говоришь, не заходил! – обиженно крикнула Мария ей вслед.
– Мне и своего хватает, – не оборачиваясь, ответила Дарья, но, сделав несколько шагов, поставила ведро, пожаловалась:
– Нет бы сам лакал свое пойло, так он Борьку травить удумал!
– Да что ты?! – всплеснула руками Мария.
– Винокурню в хлеву устроил… Спасибо Борьке, нашел ее!
Яростно подхватив ведро, Дарья приступом пошла на хлев. Мария, покачав головой, поспешила к себе. Медленно догорал осенний день, впитывая в себя остатки шума и суеты.
     Утром, выглянув из не запертого после баталии хлева, Борька еще не знал, что своим носом открыл себе дверь в новую жизнь. Настроение у него было скверное, выглядел он понурым и угрюмым. Первый раз в жизни он испытывал на себе всю тягость похмелья. Как последний пропойца, он с тоской оглядел пустующий двор, соображая, куда бы пойти. Не зная, где поправить свое здоровье, он лениво пошел наугад. Заглянул в опрокинутое ведро, оглянулся на хлев, попробовал пожевать корку хлеба – передумал. Борьку покачивало. Потянув ноздрями воздух, он хрюкнул, и пошел к забору, который разделял дворы Початовых и Четвертаковых.
     Степан Четветраков, сидя за столом, тайком от жены объяснял жестами, стоявшему у калитки Дмитрию, свое трудное положение. После вчерашнего женой ему был объявлен домашний арест. Дмитрий резким и выразительным жестом дал понять, что дело чрезвычайно важное. Степан скривился, как от зубной боли, и замахал руками, изображая супругу, словно хотел сказать: «Я понимаю, но моя фурия…». Мария гремела посудой, как обиженная официантка, всем своим видом показывая, что не желает говорить с кровопийцей-мужем.
     Борька грузно двигался по огороду, похрюкивал и повизгивал, как переполненный пылесос. Неведомой силой его влекло к небольшой теплице, затерянной в густом малиннике Четвертаковых.
 – За хозяйством бы лучше смотрел! – как подачку, бросила Мария. Степан смиренно кивнул головой. Пытаясь скрыть всколыхнувшуюся в нем радость, рачитым хозяином вышел во двор. Пригнувшись, он кинулся мимо окна, в котором маячила супруга, и выскочил к прятавшемуся на улице Дмитрию.
 – Накрыли меня! – выпалил Початов, хватаясь за голову. – Выручай! – сморщился он.
 – В смысле? – не понял Четвертаков.
 – Дарья «родничок» мой накрыла!
 – Да-а-а… – сочувственно протянул Степан, оглядываясь на калитку. – Если они взбесятся, под землей найдут!.. А моя росомаха умрет – не додумается! – похвалился он, и добавил, воодушевляясь:
 – Ну, пойдем, что ли?
     Мария домывала последнюю тарелку, когда из огорода долетел отчаянный крик мужа.
 – Скотина!  – взлетая на верха, голосил он. Четвертакова поспешила на крик.
 – Скотина!!! – не унимался Степан. – Митрий! Да что ж ты?!
Мария впорхнула в теплицу. Степан и Початов пытались растолкать Борьку.
 Он лежал на взрытой земле у развороченного им тайника. Дмитрий, потеряв к жизни всякий интерес, смотрел на мертвецки пьяного выкормыша.
 – А я думал, что жена… – отрешенно повторял он.
Степан, не замечая супруги, причитал над опустошенной кабанчиком кастрюлей:
– Для тебя я ее ставил?! Для тебя?! И что ж ты, скотина, не захлебнулся ею?!
Взгляд Марии лучше всяких слов говорил о том, что творилось в ее душе.
     Быстро разнеслась по округе весть о Борькином нюхе. Дарье отбоя не было от соседок. Каждая требовала кабанчика, для изгнания «зеленого змия». Борька вошел во вкус. Он с легкостью находил самые невероятные тайники для алкогольных, парфюмерных и прочих дурманящих жидкостей. Спрос на Борьку возрастал с каждым днем. Его стали требовать в соседние деревни. Хозяйки давали ему часть найденного, чтобы поддерживать в нем рабочее состояние. С похмелья у Борьки был абсолютный нюх. Кабанчик третировал алкоголиков всей округи. Мужики волком смотрели на «супостата», и боялись его пуще всякого участкового.
     В тот день, собравшись на сходку под обрывом реки, они сидели у крана, который торчал из земли, наполняли из него кружку, и пускали ее по кругу.
 – Митька, ты уйми своего паразита! – просили они Початова.
 – Да хоть бы он издох! – извинялся Дмитрий.
 – Ты ему махры подсыпь, или еще чего, чтобы нюх у него отбило! – советовали одни.
 – Или зарежь его! – предлагали другие.
 – Что вы! – оправдывался Початов, – Бабы его пуще здоровья берегут! Дарья скорее себя позволит зарезать, чем инквизитора этого…
 – Да-а-а… Распустились женушки наши с нюхачем этим, – негодовал Степан. – Я уже в дымоходе прятал, он и там нашел!
 – А ты сам-то, когда с похмелья, небось, и под землей найдешь, и с неба достанешь! – подначил его молодой тракторист Шура…
     Егоровна, собрав гостинец для Дарьи и для Борьки, вошла к Початовой, и запричитала:
 –Дарья! Дай мне Бореньку твоего на часок. Пусть он, родимый, и Макарыча моего проверит.
 – Не может Боренька нынче! – всхлипнула Дарья. – Вчера в соседнюю деревню пригласили его…– махнула рукой, – Я ведь как чувствовала, не хотела пускать его, а там…
 – Не томи! – взялась за сердце бабка.
 – А там ирод какой-то «бормотухи» винзавода нашего в магазине набрал, и в стогу спрятал…
– Ну… – взмолилась Егоровна.
 – Боренька-то наш ее нашел, конечно. Попробовал, и чуть не помер с отравы ихней. Плохо ему теперь, молочком отпаиваю.
 – Дашь, милая! Так с похмелья-то у него нюх зверский! Мы мигом! – Егоровна протянула гостинец.
     В хлеву Борьки не оказалось. Он беспокойно сновал вдоль стены винзавода. Наконец, решительно склонив голову, он замер, и, спустя мгновение, принялся за работу.
     Сторож Макарыч, увидев Борьку за работой, схватился за телефонную трубку, и дрожащей рукой с трудом набрал номер.
 – Милиция! Милиция?! – взвизгивал он, – Скорее! Здесь… здесь… Свинья пьяная… Она же… Да какая жена?! Свинья, говорю вам!.. У винзавода… Сторож я!.. Чего принять? – приподнявшись от радости, уточнил Макарыч.
 – А-а, меры… – упавшим голосом отозвался он, и, опустившись на стул, положил трубку…
 – Дарья! Скорей! – крикнула через забор Мария. – Там, у винзавода… Борька…
     Дарья не дослушала. Как обезумевшая мать, она кинулась на спасение своего любимца.
     Борька работал яростно, не жалея сил. За ним, от стены винзавода тянулась взрытая им борозда.
 – За такие изобретения Нобелевские премии давать надо! – поглаживая кран, горячо заявил Четвертаков.
 – Тут уж ни одна свинья не найдет! – бахвалился Дмитрий. – А Борьматухе я этого вовек не прощу!
 – Бог не выдаст, свинья не съест… – начал автор «изобретения», но не закончил. Глаза его округлились от ужаса, словно он увидел приведение. Кружка мелко задрожала в его руке. Мужики посмотрели в ту сторону, куда устремился обезумевший взгляд приятеля, и застыли от ужаса. Из кустов на них смотрел Борька. Он приветливо кивнул головой, и принялся откапывать остаток трубы, тянущейся от винзавода. Борька дошел до крана, жадно потянул ноздрями, и одобрительно хрюкнув, принялся слизывать капли.
     С разных сторон к обрыву приблизились Дарья и милицейский фургон. Борька ворчливо похрюкивал, глядя, как компания заговорщиков погружалась в машину.
     Когда Дмитрий готов был скрыться за ее дверью, кабанчик встрепенулся, и, подбежав к хозяину, ткнулся мордой в карман его брюк. Початов достал из него флакон одеколона, и, бросив его к ногам Борьматухи, крикнул:
 – Подавись! Подавись, пропойца! – и отчаянно добавил из-за двери отъезжающей машины:
 – А может, у меня раздражение после бритья!
 – Дарья! Радость то, какая! Дарья!– кричала бежавшая к обрыву Мария.
 – Пеструшка моя от твоего Бореньки десять поросят принесла! Мы их на выставку теперь! На ВДНХ!
   Борька расплылся в счастливой улыбке, глядя на удаляющуюся милицейскую машину.

Рязань
1985 год